Леший. Глава 26

Леший
авантюрный роман



ГЛАВА 26

Жизнь отшельника бедна событиями. В большинстве известных случаев она похожа на прозябание. История отшельничества уходит корнями в глубину веков и теряется где-то за чертой образования человеческой цивилизации. Не существует пока ещё научной дисциплины, специально занимающейся изучением жизни, быта и образа мысли отшельников, не существует и чёткой классификации этого сорта людей. Однако давно установлено, что отшельниками становятся индивидуумы, разочаровавшиеся в общественной жизни. Отдельные представители этого класса покидают общество из-за любовных драм, иные – по религиозному убеждению, некоторые категории граждан решаются на этот смелый шаг ради спортивного интереса, кого-то общество отторгает само.

Акакий Сидорович сделался отшельником из любви к науке. Его добровольное затворничество в земляной яме носило сугубо светский характер. Если какой-нибудь постящийся монах в далёком Соловецком скиту лежал, к примеру, в дубовом гробу, постигая смысл жизни, то Подковыров, не испытывая тяги к философским исканиям, был занят тяжёлыми думами о еде, тепле и снежном человеке. А ещё доцента мучили галлюцинации.

Днём ему мерещились гигантские стрекозы с девичьими лицами, в профиль напоминавшими Любу Лиховцеву. От этих видений криптозоолога потряхивало, и он ронял на землю тягучую слюну. Когда же мистическая стрекоза поворачивалась к учёному анфас, прелестное девичье личико превращалось в гневную физиономию Ильи Фомича. В такие моменты доцента подбрасывало в приступе лихорадки, и он больно прикусывал язык.

Ночные видения отшельника отличались ещё большей несуразностью. Шелестя травой, вокруг землянки вились длиннющие кобры. Они вставали на дыбы и расправляли очкастые капюшоны, но не шипели, а почему-то сипло кашляли и ругались матом. Приглядевшись, Акакий Сидорович обнаруживал, что кобры имеют ноги, обутые в хромовые сапоги, а головы противных гадов покрыты милицейскими фуражками. В панике криптозоолог включал фонарь, и фантасмагорические видения мгновенно исчезали.

На нервной почве Подковыров лишился сна. В сырости, дефиците пресной воды и кошмарах он провёл без сна уже трое суток. Леший не появлялся. Учёный был в этом абсолютно уверен, потому что ни на секунду не смыкал опухших от усталости глаз. Силы разведчика были на исходе, когда произошло явление, чёткую характеристику которому отшельник дать был не в состоянии.
Дело было глубокой ночью. Сначала вдалеке раздался шорох высохшей травы. Подковыров приготовился увидеть ватагу змей в милицейской форме, но вместо гадов из-за дальнего кедра вспыхнули два красноватых огонька. Расстояние между ними составляло какие-то сантиметры. Огоньки то синхронно гасли, то вспыхивали вновь. Потом они начали двигаться: сначала в сторону, а потом прямо к землянке учёного. Подковыров готов был поклясться, что это чьи-то глаза. Несмотря на белые ночи, остров был окутан мраком. Затянутое свинцовыми тучами небо давало мало света, да и тот большей частью поглощался кронами вековых кедров. Разглядеть что-либо было чрезвычайно трудно, не помогал и бинокль.
Однако доцент был уверен, что красные глаза – не галлюцинация. Они были настоящими.

Дрожа всем телом, Акакий Сидорович взялся за ружьё. Глаза приближались. Вместе с движением красных точек отчётливо слышался нарастающий шорох шагов. Оружие прыгало в непослушных руках криптозоолога, и он вдруг понял, что обязательно промахнётся даже в упор. Тогда учёный отложил ружьё и взялся за фотоаппарат, с решимостью умирающего поклявшись сделать напоследок хотя бы один снимок.

Обладатель светящихся глаз приблизился уже на расстояние тридцати шагов. Стало слышно тяжёлое прерывистое дыхание, в ночи обозначились контуры таинственного силуэта. Акакий Сидорович бесшумно ахнул и зажёг спичку. В трепещущем свете пламени темнота отступила на шаг, открыв взору учёного могучую фигуру человека. Подковыров икнул и оцепенел от ужаса. Перед ним стоял эпический богатырь – средневековый воин, облачённый то ли в звериную шкуру, то ли в доспехи варвара. Из-за темноты разглядеть костюм богатыря было сложно, да и трудно было оторвать взгляд от красных огоньков его горящих яростью глаз. Лицо воина было широким и бородатым. Оно излучало мужество и отвагу. Шлем с рогами покрывал патлатую голову. Из-за спины богатыря торчала рукоять огромного двуручного меча. Это был типичный портрет свирепого завоевателя – варвара эпохи расцвета Византии. Безо всяких научных обоснований Подковыров молниеносно убедил себя в том, что перед ним варяг или викинг. Акакий Сидорович не мог определить точнее, потому что никогда не изучал историю скандинавских воинов, как не имевшую отношения к криптозоологии. Однако доцент почти физически ощущал холодное дыхание смерти. В подтверждение этих догадок воин выхватил из ножен свой страшный меч и сделал шаг навстречу трепещущему учёному.

Акакий Сидорович подумал о Боге. Однако он не знал ни одной молитвы, и даже не мог перекреститься, потому что руки были заняты фотокамерой. Тогда он принял последнее, как ему показалось, решение в жизни. Доцент навёл объектив камеры на свирепого воина и спустил затвор. Яркая вспышка озарила перекошенное яростью бородатое лицо. Неожиданно викинг убрал меч в ножны, развернулся и бросился бежать, трусливо виляя бёдрами.
Подковыров, повинуясь какому-то неосознанному порыву, ещё дважды щёлкнул затвором в след удаляющемуся врагу.

Убедившись, что доисторический враг исчез, Акакий Сидорович зачехлил камеру, после чего немедленно лишился чувств.

Очнулся он следующим днём. Часы показывали полдень. Рация шипела и захлёбывалась тревожными восклицаниями профессора Лиховцева. Подковыров протёр глаза, тряхнул головой и проверил, не пропал ли фотоаппарат. Спасительное оружие криптозоолога было на месте. Акакий Сидорович вздохнул с явным облегчением и ответил этнографу:

- База, я Охотник. Слышу вас хорошо. Приём.

- Охотник, что у вас происходит? – в волнении прокричал Лиховцев. – Почему не отвечаете на мои запросы?

- База, я, кажется, заболел. Прошу срочной эвакуации, - хриплым голосом произнёс Подковыров.

Криптозоолога и впрямь лихорадило. Нестерпимый жар посекундно сменялся зябким холодом, ему было трудно дышать и говорить. Глаза слезились, в горле пересохло, и всё тело доцента трясло как от электричества.

- Что с вами, Акакий Сидорович? У вас температура? Вы простудились? – ещё больше заволновался профессор.

- Кажется, да, - тихо подтвердил Подковыров. – Я даже стал терять сознание…

- Охотник, держитесь! – настойчиво потребовал Лиховцев. – Я немедленно высылаю к вам транспорт! Никуда не уходите, мы скоро вас заберём. Как поняли? Приём.

- Понял, понял, - совсем тихо пробубнил доцент и вновь сорвался в тёмную пропасть забытья.

Спасательный отряд возглавил сам Лиховцев. В отсутствие Фукса на старческие плечи этнографа легла вся тяжесть руководства экспедицией. Ноша эта была тяжела, но приятна.

Дорогу до кедрового острова инженер Колышкин выучил наизусть, и мог вести болотоход без приборов в любое время суток при любом освещении. Он нашёл бы это место с завязанными глазами. Егор тоже вошёл в состав спасательной группы. В лагере осталась только Люба. Сердцем чувствуя беду, она даже не пошла купаться, а осталась дежурить у рации.

Криптозоолога нашли лежащим навзничь в нескольких шагах от его землянки. Доцент был без сознания. Волнуясь, Илья Фомич приказал погрузить больного в кабину. Мензуркин и Колышкин перетащили пылающее лихорадочным жаром тело в болотоход и собрали вещи учёного, которые были разбросаны по острову в полном беспорядке. Фотокамеру обнаружил сам Лиховцев. Радуясь находке, он аккуратно извлёк из камеры отснятую плёнку и надёжно спрятал её в своём портфеле. Илья Фомич хорошо знал о склонности коллеги фотографировать всё, что представляет собой хоть какой-то научный интерес. В связи с этим этнограф имел все основания полагать, что плёнка может содержать бесценные кадры.

- Всё. Возвращаемся в лагерь! – скомандовал начальник экспедиции и занял место подле больного.

Подковырова доставили в расположение лагеря к полудню. Баба Нюра, предупреждённая Лиховцевым о нештатной ситуации, была во всеоружии. Единственная кушетка в её избе была передвинута к натопленной печке и застелена свежим постельным бельём. Усилиями ассистента и изобретателя Подковырова внесли в дом. Криптозоолог пребывал в горячечном бреду. Лиховцев подозревал у него воспаление лёгких, о чём немедленно и сообщил бабе Нюре. Отвары трав у старушки были уже наготове. Увидав больного, хозяйка сокрушённо покачала седой головой и повелела раздеть «страдальца в пояс».

- Натру его нутряным салом, - сказала она и отправилась в погреб.

Люба забежала в дом поглядеть на больного. Лиховцев для порядка слегка пошипел на дочь, после чего принялся яростно корить Фукса. По мнению этнографа, самовольная отлучка технического директора свидетельствовала о крайней степени безответственности его натуры.

- Бросил экспедицию в самый ответственный момент! – не встречая возражений аудитории, распалялся Илья Фомич. – Оставил коллектив без топлива, связи и транспорта! А если доцент умрёт? Кто будет нести ответственность?!

Задав этот шокирующий вопрос, профессор отчего-то свирепо уставился прямо в глаза Мензуркина. Юноша пугливо вжал голову в плечи. Смерти криптозоолога он не желал, но и не понимал, почему этнограф сверлит его зверскими глазами. Лиховцев, меж тем, продолжил обличительную речь:

- Вы только посмотрите на Акакия Сидоровича. Он же жизни своей не жалеет ради успеха нашей миссии! У него, быть может, температура под сорок! А у нас даже нет машины, чтобы отвезти его в госпиталь. Мало того, в этой проклятой дыре нет даже телефона, чтобы вызвать «скорую»…

Колышкин хотел было возразить, что его «Дельфин» ничуть не хуже автомобиля может справиться с любым расстоянием, но вовремя вспомнил, что топлива в баке осталось на два-три километра пути по ровной дороге. Вадим Ерофеевич промолчал, но остался при собственном мнении. Ему не нравилось, что этнограф поносит его непосредственного начальника и благодетеля. Не желая слушать истерические тирады Лиховцева, изобретатель покинул избу.

Весть об умирающем учёном неведомым образом распространилась по деревне. Все жители Пёлдушей, за исключением парализованного деда Евсея, собрались под окном комнаты, временно ставшей больничной палатой. Обсуждали главное событие последних десяти лет, гадая: умрёт или не умрёт «сумасшедший городской академик», неделю пролежавший в яме в самом центре болотной глуши. Гордей и Кондрат выступали перед публикой в качестве очевидцев, в связи с чем их авторитет среди обитателей Пёлдушей заметно возрос. Как сказали бы социологи, рейтинг племянников деда Евсея бил все рекорды. Слушателями рыбаков были две старухи – Клавдия и Матрёна. Годами они близились к возрасту Евсея, а мозгами – к усопшим курицам бабы Нюры.

- Може, на него порцию кто навёл неуладкой? - глупо предположила Матрёна.

- Дура ты, Матрёна, - снисходительно сказал Гордей. – Оттого и ума небольшого… Кто ж на его порчу-то на болотах введёт? Разве токмо что леший.

- А хочь бы и леший! – обиделась старуха. - Таки что?

- А, може, он в топи захленулся? – выдвинула свою версию Клавдия.

- Говорят же вам, дуры, запростудил академик! – пробасил Кондрат.

- Эвано как… - закивали старухи, изображая понимание. – Лихое дело-то…

- Надо б за фельшером телегу срядить что ли, а, Кондрат? – спросил брата Гордей.

- Погодим, чего Нюрка скажет. Може, и не жилец он вовсе. Чего зря кобылу-то гонять, - практично рассудил Кондрат.

Гордей с братом согласился. Клавдия и Матрёна тихо запричитали.

- Ты б узнал, Кондратий, у городских, где ж они его схоронить думают? У нас на погосте, али в город повезут, – посоветовала Клавдия. – Нам-то, поди, чужих спокойников не надобноть…

- Цыть ты, мегерва! – прикрикнул на бабку Кондрат. - Барин ишо не помёр, а ты уж схоронить собралась! Молчала б уж…

А баба Нюра, тем временем, пеленала натёртого нутряным салом доцента старой простынёй, перекладывая слои серой от времени ватой. Красное как болгарский томат лицо Подковырова сияло печным жаром. Укутанный в простыню, он был похож на большую куклу типа «пупсик».
Криптозоолог спал. Сдавленное дыхание его всё ещё оставалось редким и сиплым, однако тело перестало трястись в лихорадке. Внушало оптимизм и прекращение запальчивого бреда, сильно докучавшего окружающим. Лиховцев заметил вслух, что народная медицина сильна традициями, и что науке известны случаи, когда народные целители без медицинского образования не наносили вреда больному. На этой оптимистической ноте Илья Фомич вышел на двор, не в силах дольше выносить спёртый воздух в непроветриваемой избе бабы Нюры.

- Акакий Сидорович теперь похож на мумию, - сказала Люба Мензуркину, хихикнула и тоже вышла из дома.

Егор остался дежурить у одра криптозоолога.


Марат Арнольдович приехал вечером того же дня. Илья Фомич без предисловий устроил ему разнос. Фукс выслушал этнографа спокойно, отделил факты от «кипятка», и пошёл смотреть на «умирающего» доцента.

- Наш герой похож на бабочку в стадии кокона, - произнёс технический директор, оглядев завёрнутого в простыни криптозоолога. – Баба Нюра, как, по-вашему, это серьёзно?

- Коли не помрёт, таки будет жить, - обнадёживающе сообщила старушка. – Хворь-то уж шибко запущена. Слёг-то, видать, давеча, горемыка…

- Температуру хоть мерили?

- А чего её мерять? Её фельшер токмо и мерит, а за ним нихто не посылал. Да и пустое это. Мерь - не мерь, а коли уж чего суждено, так судьбу не обойдёшь…

– А где находится ближайший фельдшер?

- Так он и ближайший и единственный, в Лукинской он, в больничке сидит. Других не знаю…

- Ясно, - сказал Марат удовлетворённо и покинул избу.

Неизбежность внеочередного собрания была очевидна для каждого участника экспедиции. Фукс решил провести летучку не в палатке, а в кабине «Газели», чтобы исключить неизбежное подслушивание со стороны местной публики. Лиховцев для порядка поворчал, но с аргументом технического директора согласился.

В повестке дня стоял единственный вопрос: «Что делать?». Столь масштабный вопрос, по поводу которого писатель-революционер Чернышевский сочинил толстую книгу, по предложению Лиховцева решено было раздробить на составные части - менее глобальные, но зато более насущные. Фукс идею этнографа одобрил и сформулировал ряд злободневных задач. По его предложению собранию предстояло решить следующие вопросы: где лечить Подковырова, какие медицинские силы следует привлечь к его лечению, когда приступить к лечению и наконец, что собственно делать с самой экспедицией?

Нарушив субординацию, первой выступила Любаша.

- Пусть Фукс остаётся и лечит доцента, а мы все поедем в Питер. Мне здесь до чёртиков надоело! Вот моё предложение.

- Люба, как тебе не стыдно! – возмутился отец. – Мы не вправе бросать Акакия Сидоровича в таком тяжёлом состоянии. Да и кто же поведёт автомобиль, если Марат Арнольдович останется в деревне? К тому же мы ещё не решили, следует ли прекращать поиски лешего…

- Мне ваш леший даром не нужен! А машину может и Мензуркин вести, у него права есть.

- Это опасно, - тихо возразил Илья Фомич. – У Егора недостаточно опыта вождения. Мы имели случай в этом убедиться…

- У кого-нибудь есть более разумные предложения? – осведомился Марат, спокойно выслушав мнения всех заинтересованных сторон.

- Давайте послушаем Марата Арнольдовича, - предложил Лиховцев, боясь брать на себя ответственность за предстоящее решение.

Своё мнение по всем поднятым проблемам у Фукса было уже составлено, и он только ждал момента, чтобы его озвучить. Выдержав успокаивающую паузу, путешественник сказал:

- Друзья, моё предложение таково. Сейчас вы все вместе поужинаете и ляжете спать… Тише, тише, прошу вас, дослушайте до конца… Повторяю, вы сейчас сядете ужинать, а я сгоняю в Лукинскую за фельдшером. Дома он или на работе, я его из-под земли извлеку и сюда немедленно доставлю. Какой-никакой, а фельдшер всё же дипломированный медик, воспаление лёгких от простого насморка отличить сможет наверняка. Далее будем действовать по обстоятельствам. Скорее всего, завтра все вместе уедем в Петербург, положим доцента в больницу, пусть лечится…

- А как же быть с лешим? – не удержал эмоций Илья Фомич. – Неужели, так и бросим затею? У меня и отпуск закончится…

- По поводу лешего я считаю, что нам не следует, во-первых, отчаиваться, а, во-вторых, торопиться. Из своих непродолжительных бесед с местным населением я сделал для себя вывод, что существо, которое аборигены называют «лешим», водится в окрестных болотах, что называется, испокон веку. Никуда оно не денется ни в ближайшие дни, ни в ближайшие месяцы, ни, скорее всего, в ближайшие годы. По крайней мере, до тех пор, пока его никто основательно не вспугнул. Мы всегда сможем вернуться и продолжить поиски. Есть ещё одно важное обстоятельство в пользу моего предложения…

- Какое? – подал голос Мензуркин.

- Не темните, Фукс, - нервно произнёс Лиховцев, которого страшно раздражала манера технического директора делать продолжительные паузы в самых ответственных моментах доклада. – Говорите скорее!

Марат улыбнулся.

- Ждать лешего у его логова, как это героически делал Акакий Сидорович, совершенно бессмысленно. Старики говорят, что летом он в норе не появляется. Это его зимнее убежище. Да и не настолько он глуп, чтобы не почуять засаду. Учтите, у него звериный нюх. Присутствие человека он чует издалека, так что мы его ни за что не увидим, если только он сам не пожелает показаться нам на глаза. Но и в этом случае у нас мало шансов на то, чтобы познакомиться с гоминоидом поближе.

- Так что же, нам его не поймать совсем? – расстроенно произнёс Егор.

- Летом, думаю, да. Другое дело – зимой, - сказал Фукс. – На снегу животное его веса непременно должно оставлять следы. По ним-то мы легко найдём нашего таинственного друга.

- Вы предлагаете ждать до зимы? – спросил Лиховцев, не веря собственным ушам.

- Считаю такой подход наиболее целесообразным, - подтвердил свои намерения Марат Арнольдович. – Зимой у экспедиции будет много неоспоримых преимуществ. Наши шансы вырастут на два порядка. К тому же у меня будет достаточно времени, чтобы подготовить материальную базу основательно.

- Что конкретно вы имеете в виду? – деловито осведомился этнограф, который мало-помалу начал осознавать правоту технического директора.

- Что касается улучшения материальной базы, то я намерен осуществить следующие шаги. Во-первых, нам не придётся жить в палатке. Я намерен поставить в Пёлдушах тёплый, комфортабельный сруб, с достойными условиями быта и просторным гаражом для самоходной техники.

- Это было бы замечательно! – обрадовался Колышкин.

- Идея прогрессивная, - согласился профессор.

- А бассейн будет? – спросила Люба.

- Бассейна не обещаю. Но страждущие всегда смогут устроить прорубь на озере, - заметил Марат с улыбкой. – Следующее. Аналогичного плана базу я хотел бы построить и в Лаврово. Это на случай, если обычным транспортом по глубокому снегу до Пёлдушей добраться будет невозможно. В этом случае автомобили мы оставим на Лавровской базе, а в Пёлдуши выдвинемся на снегоходах.

- У вас есть снегоходы? – недоверчиво спросил Илья Фомич.

- Будут, - твёрдо пообещал Фукс.

Лиховцев одарил технического директора тем взглядом, каким строгий учитель смотрит на систематического двоечника, впервые выучившего урок. Профессор был удовлетворён.

- Хорошо, - произнёс он снисходительно. – Можете отправляться за фельдшером. Я обдумаю ваше предложение, и к утру вынесу окончательное решение.


Было уже далеко за полночь, когда в лагерь вернулся Фукс. Как и обещал, он привёз с собой сельского лекаря. Сонный фельдшер без энтузиазма осмотрел больного и авторитетно заявил, что болезнь Подковырова, скорее всего, не заразна. Однако, по мнению эскулапа, на всякий случай доцента следовало изолировать в отдельной палате.

- Мало ли какой заразы он мог нахватать в болотах, - ворчливо сказал он Марату. – Не хватало ещё эпидемию распространить по моему участку. Везите-ка его лучше в Питер.

- Скажите, доктор, а он транспортабельный больной? – спросил Илья Фомич, присутствовавший при осмотре.

- Конечно, транспортабельный, - подтвердил фельдшер. – Вот как очнётся, так и везите с утра…

- А если не очнётся? – не унимался этнограф.

- Всё равно везите.

Лиховцев поблагодарил медика за «неоценимую помощь», и поинтересовался, не останется ли он с больным до утра. Фельдшер отнёсся к предложению этнографа без должного понимания.

- Делать мне, что ли, больше нечего? – произнёс он вызывающим тоном. – Я единственный медицинский работник на полторы тысячи квадратных километров! Буду я тут нянчится со всякими заезжими…

- Как вы можете называть уважаемого Акакия Сидоровича «всяким»! – возмутился Лиховцев. – Да я…

- Профессор, - вмешался в спор Фукс, - позвольте мне побеседовать с доктором наедине. Уверен, он не откажет нам в любезности остаться с больным до утра…

Илья Фомич высокомерно фыркнул и, высоко подняв подбородок, вышел из избы. Едва за этнографом захлопнулась дверь, Марат преступил к переговорам. Не тратя лишних слов, он предложил фельдшеру бутылку коньяка, и тот остался.

Уладив таким нехитрым образом проблему, технический директор ушёл в палатку, разделся и уснул почти мгновенно.