Книга об Эренбурге. Мои, читателя Эренбурга, впечатления

Книга об Эренбурге
 Мои, читателя Эренбурга, впечатления

Я прожил в 20-ом веке 64 года, Эренбург - 67. Эренбург старше меня на 41 год. Сдавая экзамен по учебнику «История ВКП(б)», настоящую историю познавал по Эренбургу. Живя в Советском Союзе, стране с непрекращающимся антисемитизмом сверху, в детском и юношеском возрасте зачитывался романами «Падение Парижа», «Буря», позже «Оттепель», особенно «Люди, годы, жизнь», сегодня уже и не помню другие названия. В каждом эпохальном произведении Эренбурга присутствовал еврей, которым я, как и миллионы подобных мне, гордился. Даже описание Эренбургом путешествий по Японии, Греции и Индии вызывали во мне глубокий интерес человека, закрытого за «железным занавесом». Эренбурга я привёз с собой в Израиль.
Вот, приблизительно, с таким настроением я взял в руки книгу об Илье Григорьевиче Эренбурге. Книга издана в Тель-Авиве составителями Фаиной Палевой (Фишман), приёмной дочерью Ирины Ильиничны Эренбург, и Леонидом Финкелем, членом Союза писателей Москвы, ответственным секретарём Союза русско-язычных писателей Израиля, прозаиком, драматургом, публицистом, автором двенадцати книг.
Итак, книга начинается с обложки и названия. Названий два. Первое - «Зов крови» белыми крупными буквами на чёрном фоне ассоциируется у меня с плакатом-призывом военных лет «Родина-мать зовёт». Какая у Эренбурга была кровь? Советская? Еврейская? Доказывать еврейство Эренбурга – это всё равно, что заниматься тавтологией или ломиться в открытую дверь.

Бродят Рахили, Хаимы, Лии
Как прокажённые, полуживые,
Камни их травят, слепы и глухи,
Бродят, разувшись пред смертью старухи,
Бродят младенцы, разбужены ночью,
Гонит их сон, земля их не хочет.
Горе открылось, старая рана,
Мать мою звали по имени Хана.

«Старая рана» времён лютого антисемитизма Царской России Романовых 19 начала 20 века. В прижизненном издании Эренбурга стихотворение датировано 1940 годом, в книге «Зов крови» почему-то стоит 1941; произведения Эриха Марии Ремарка о выгнанных из Германии и скитающихся по Европе никому не нужных евреев ещё не были знакомы русскому читателю. Советский Союз и Германия клялись друг другу в дружбе и ненападении. Обе страны программно и окончательно решали еврейский вопрос: Германия - посредством физического уничтожения, Советский Союз – посредством ассимиляции. В «Люди, годы, жизнь» Эренбург приводит такой пример: «Один приятель рассказывал мне – это было в начале тридцатых годов, как его маленький сын, вернувшись из школы, куда только поступил, спросил отца: «Что такое евреи?» - «Я еврей, - ответил отец, - мать еврейка». Это было настолько неожиданно, что малыш не поверил: «Вы я-вреи?» Где этот «малыш» сегодня?
Портрет Эренбурга на лицевой обложке, выполненный по рисунку Адольфа Гофмейстера в 1927 году, отражает черты писателя и его века – настороженный одноглазый взгляд, скрытая мысль в невидимом втором глазу на фоне лукавой улыбки: двуликость, двойная жизнь, так хорошо знакомая жителям СССР. Имя художника Адольф не гармонирует Эренбургу и вызывает раздражение; знаю, что некрасиво так писать, но ничего не могу с собой поделать, раздражает Адольф.
Второе название книги "Об Илье Эренбурге. Статьи, эссе, воспоминания", именно оно меня заинтересовало в ожидании узнать новое.
Читаю вступительную статью Леонида Финкеля. Статья начинается 1943 годом. Война, и снова война, и война, с небольшими перерывами-отрывками о войне из произведений Эренбурга, дневниковых записей Заславского, цитат великих о великом и в конце снова война и даже утверждение Л. Финкеля, что «мы уже дожили до того опозоренного времени, о котором предупреждал незабвенный Илья Григорьевич». Журналист Давид Заславский в книге назван «перепуганным бундовцем», «который прославился травлей О. Мандельштама, Д. Шостаковича и другими не менее гнусными поступками». Нужно ли столько эпитетов? А вот и смысл статьи: "Мы выпускаем этот сборник после непростой для нас Ливанской войны. И нам многое надо осмыслить, а вернее даже изменить сознание". Что значит простая и непростая война? Что значит «опозоренное время»? Очень и очень всё не понятно. Какое отношение имеет Эренбург ко Второй Ливанской войне 2006 года в канун сорокалетия со дня его смерти? Местоимения "мы" и "нам" присущи вождям безликих советских партийных собраний.
Я был солдатом в Первой Ливанской войне, во Второй Ливанской - мои дети. Меньше всего я, тем более мои дети, думали об Эренбурге или о его завещаниях. За спиной была семья.
Ещё одна цитата: «Сегодня, когда для миллионов израильтян (и не только израильтян) террор стал страшным бедствием, многие политкорректные дикторы называют нашего смертельного врага «цад шени» (другая сторона). Как будто бы это партнёр, играющий а шахматы! Как не вспомнить слова Эренбурга: «Евреи, отомстите!», слова, которые писали на русском языке и на идиш, на иврите и на польском, в предсмертных письмах и записках люди, расстрелянные в Бабьем Яре и Дробицком овраге, в гитлеровских лагерях смерти». «Убей немца!» - это были точно найденные слова, выражающие, прежде всего, волю народа, в том числе и, может быть, прежде всего, - еврейского в экстремальной ситуации войны и еврейского геноцида». «Чёрная книга» И. Эренбурга и В. Гросмана заняла достойное место в изучении темы ШОА в Израиле, однако философию Второй Мировой войны и конкретный лозунг Эренбурга «Убей немца» нельзя автоматически переносить в сегодняшний день, тем более с прозрачным намёком на «Убей араба!» «Наши внуки будут удивляться, перелистывая страницы учебника: «Четырнадцатый… семнадцатый… девятнадцатый… Как они жили?.. Бедные!.. Бедные!..», - писал в 1919 году писатель. «Мы говорим, когда нам плохо, но говорим словами теми, что нам продиктовало время» - писал писатель в 1958 году. Так что, автору вступительной статьи нужно было бы уважить мнение Ильи Григорьевича Эренбурга по поводу слов и времени.
Автор второй статьи в книге об Эренбурге – критик, литературовед, публицист, мемуарист, автор многочисленных книг – Сарнов Бенедикт. Статья называется "Голос крови" и в скобочках (Илья Эренбург и еврейский вопрос). Статья интересно написана, много известных имён и стихов, прозаических отрывков. Я бы назвал эту статью "Евреи и еврейский вопрос" с привязкой к книге о Эренбурге. В первой самой длинной главе имя Эренбурга вообще не упоминается, но присутствуют Жаботинский, Шевченко, Тургенев, Шкловский, Маяковский, Ленин, Слуцкий, Искандер. Автор приходит к выводу, что ""Скала", на которой зиждилось величественное здание пролетарского интернационализма, обратилось в песок. А песок, на котором возвёл своё национальное государство, маленький Израиль, стало камнем". Очень современный и важный вывод или, как говорят в народе, «хорошая мысля приходит опосля». При Сталине автора бы расстреляли, да и позже не пожаловали бы. И ещё два величайших открытия для меня: "Илья Григорьевич никогда не отказывался от своего еврейства. Он даже на нём настаивал, добровольно взяв на себя (а может быть, это само собой так получилось) еврейского печальника, как однажды назвал его Борис Слуцкий". О первом, тавтологическом я уже писал, что касается второго, то тот, кто мало-мальски знаком с биографией Эренбурга, печальником его не назовёт – ценитель курительных трубок и высококачественного табака, французского сыра и выдержанного вина, красивых женщин, любитель путешествий, возможно, что его хватало и на "печальника" тоже. Третья глава кончается важным и глубокомысленным выводом: "Эренбург остался бы евреем и на необитаемом острове". Четвёртая глава (всё той же статьи) начинается пояснением третьей. "Про еврея на необитаемом острове был такой анекдот. Близ его острова затонул корабль, вся команда и все пассажиры погибли. Спаслась только одна пассажирка – прелестная юная дама. Встретившись с новоявленным Робинзоном, она спрашивает его, сколько времени он провёл на своём необитаемом острове в полном одиночестве. Тот отвечает: "Двадцать лет". "Ну что ж, - лукаво объясняет ему прелестница, - сегодня вы, наконец, получите то, о чём мечтали все эти двадцать лет". "Боже мой! – дрожа от восторга восклицает наш Робинзон. "Неужели вы догадались захватить с собой мацу?" После этого анекдота у меня исчезли все сомнения, что Эренбург, скажем, француз, и появилась окончательная уверенность, что он еврей.
"Голос крови" Бенидикт Сарнов заканчивает выводом: "Да, Эренбург действительно без восторга относился к идее создания еврейского национального государства. Но не потому, что был сторонником ассимиляции. Он не стал патриотом Израиля, потому что был и навсегда остался патриотом еврейской диаспоры". Хороший был бы вывод, если бы не всем известное письмо И. Г. Эренбурга в мае 1948 года в честь "рождения еврейского государства Израиль – акт об его создании написан не чернилами – кровью". С другой стороны, Эренбург в феврале 1953 года в письме к Сталину: «Мне кажется, что единственным радикальным решением еврейского вопроса в нашем социалистическом государстве является полная ассимиляция, слияние людей еврейского происхождения с народами, среди которых они живут». Фраза двуликая, продукт диктатуры, в которой писатель жил. Эренбург не категоричен, потому и «мне кажется», ассимиляцию он ограничивает только одной страной, как и Ленин революцию, и, наконец, «с точки зрения прогрессивных французов, итальянцев англичан и пр. нет понятия «еврей», как представитель некой национальности…». Смелые слова от страха. Назвать Запад прогрессивным! Он понял, что социализм превратился в обыкновенный фашизм, крах всей его, Эренбурга, жизни, пробует убедить Сталина в «преданности огромного большинства тружеников еврейского происхождения Советской Родине», и тем самым остановить машину уничтожения. Знал ли Эренбург, что поезда для высылки евреев в концлагеря уже формируются, что он в списках следующего эшелона уничтожения? Не мог не знать, слишком близок был к верхушке. Только смерть Сталина спасла и его, и еврейское население СССР.
В 1965 году в Советском Союзе «Советский писатель» издал книгу А. Рубашкина «Публицистика Ильи Эренбурга. Против войны и фашизма». Книга начинается с 1943 года. (Уж не у А. Рубашкина ли Л. Финкель позаимствовал начало?) «На войне нет места прихоти. Хорошо оборудованный завод для истребления человечества» - пишет Эренбург в 1916 году. А. Рубашкину удалось сохранить образ Эренбурга-пацифиста на протяжении всей книги, именно пацифиста. Однако в книге, по известным причинам, я не нашёл ни одного слова о евреях, об участии Эренбурга в Еврейском Антифашистском комитете (ЕАК), о "Чёрной книге", но есть слова из уст старого гарибальдийца: «Я слыхал стихи футуриста Маринетти о том, что убивать арабов так же приятно, как пить лимонад со льдом. Не понятно… ведь я уже воевал, ведь я знаю, что значит убивать». Я это понимаю, трудно наводить прицел на человека.
В книге «Зов крови» Александр Рубашкин представлен статьёй «Сквозь тернии», написанной в 2001 году. «Оглушительным ударом для Эренбурга стало заключение «Советско-германского Пакта» - сначала о «ненападении» (он открыл дорогу Второй мировой войне), а затем и «дружбе». Парижская зима 1930-1940 года была для него непереносимой». В статье А. Рубашкин поделился с читателем новым открытием о том, что антибуржуазность Эренбурга заложена в нём генетически, и что отца писателя Эренбурга звали Гирш Гиршевич, на русском языке Григорий Григорьевич, и что он (отец) "стал директором пивоваренного завода". (Не имеет значения, но еврейского имени Гирш не существует – есть Герш) Загадочно звучат слова: ""Неверные звуки" были и у Пушкина, и у Некрасова, и у Блока. Не по ним мы судим о художнике". Что это за "неверные звуки" автор статьи не объяснил, как и вся книга "Зов крови". «История не допускает сослагательного наклонения» - учит российский литературный критик.
Диссонансом от содержания книги звучит обращение составителей книги «к семьям расстрелянных деятелей культуры, участников еврейского антифашистского комитета». "Я не располагаю абсолютно никакой информацией о какой либо некорректной роли Ильи Григорьевича в трагической судьбе моего отца, равно как и его сострадальцев по следствию и суду" - звучит показание Льва Шимелёвича. Что значит «некорректная роль» в судьбе человека, которому нанесли во время следствия 2000 ударов резиной палкой, и который после этого отказался подписать сфальсифицированные признания? Публикуется письмо Льва Бергельсона к авторам-составителям «Голос крови»: «Эренбурга, конечно, нельзя считать виновным в гибели деятелей еврейской культуры и разгроме ЕАК, но объективно он этому способствовал». Совершенно нераскрытая и непонятная фраза! Наталия и Нина Михоэлс задают вопросы (кому?): «Мог ли Эренбург или кто-либо другой предотвратить гибель еврейских писателей? Да можно ли было вообще остановить адскую машину, жернова которой перемалывали жизни миллионов невинных жертв?» Собрание - судилище со свидетелями-родственниками погибших! «Кто «за» - поднимите руки!» «Кто против?» Жаль, что книга, поднявшая эту больную тему, не даёт однозначных ответов на столь серьёзные намёки, почти обвинения…. Видно не пришло ещё время, и не нашёлся серьёзный биограф. Эренбург о себе: «Многие из моих сверстников оказались под колёсами времени. Я выжил – не потому, что был сильнее или прозорливее, а потому, что бывают времена, когда судьба человека напоминает не разыгранную по всем правилам шахматную партию, но лотерею». Леонид Финкель во вступительной статье тоже упоминает шахматную партию.
Вот такие мои впечатления о книге «Зов крови» «Об Илье Эренбурге» Статьи, эссе, воспоминания». Если мне будет задан вопрос: «Узнал ли я что-либо новое для себя?» Я отвечу – «Да, особенно о частной жизни И. Эренбурга из воспоминаний Фаины Палевой-Фишман «В доме Эренбургов».
«Что самое главное в чесноке?» - спрашивал Эренбург у Фаины. «Он примкнул ко мне плечом и с полузакрытыми глазами тихим голосом протяжно произнёс: «Безумный, безумный вкус – вот что главное». Так любить чеснок может только настоящий еврей.

С уважением, Штаркман Анатолий. 29 июля 2007 г.