Опус 18. Псалмопеус

Всегда есть что сказать. Просто неизбывная тучка над головой, проклятье какое-то. Есть столько прекрасных поводов, чтобы промолчать. Но нет, слова, слова, слова. Думаю, говорю, записываю. И почти всегда – так не к месту, так ни к чему.

Дребедень какая-нибудь случится – всегда смогу как-то прокомментировать! Карандаш затупится – и то смогу что-то выдать, почти не задумываясь. Какое-нибудь такое:

Карандаш затупился. Округло блестит и пишет толсто. Я посмотрел на него и подумал – поиссякли мы с тобой, друг-карандаш! Утратили остроту. Я заточу тебя, но обретут ли былую резкость и мои мысли и образы также быстро, как облетят древесные и графитные стружки?...

И так почти со всем.
А первого августа умер мой паук. Великолепный любимый Псалмопеус. И мне нечего сказать. Я не знаю, что сказать. Тяжело на сердце, и хочется как-то это выразить, выкинуть из себя. А не могу ничего. Он лежал такой маленький, с подогнутыми лапами – некогда такими могучими. Лежал, спрятавшись в поилке, будто пытался защититься от подступающей смерти.
Я смотрел на него, и нечего было сказать.