Память уносит в далекий послевоенный год

Память уносит в далекий послевоенный год. По воле злодейки-судьбы я с мамой оказался в небольшом городке, расположенном на Южном Урале.
Была запоздалая холодная весна 1946 года, мне шел 12-й год. Мы с мамой жили в комнатушке старого шахтерского общежития. Там она работала уборщицей.
До сих пор сохранилось в памяти, как я собирал в поле вымытую весенними дождями, замерзшую гнилую картошку и эту размякшую синюшне-грязную массу мама ставила варить нам на еду. Несло страшной вонью, но кроме нее, а потом и молодой крапивы, у нас в рационе разнообразия не было. Мы буквально сидели голодом. Хлеб, жиры и некоторые другие продукты были строго нормированы и отпускались по карточкам.
На рынке цены были не по карману, туда мы и не ходили, разве что какую-нибудь еще сохранившуюся вещь из одежды поменять на селедку или лишний кусок хлеба.
Мне хорошо помнятся длинные очереди в магазине за хлебом. Надо было стоять часами.
Одной из примет того времени были отряды немецких военнопленных, которых под конвоем водили к местц работ и обратно. Жили они недалеко от нашего места жительства, в старом полуразволившемся сарае, огороженном в несколько рядов колючей проволокой.
Стража была из двух солдат, вооруженных карабинами с примкнувшими штыками, один из которых шел впереди, а другой позади отряда. Теперь я догадываюсь, что эта охрана была чисто символической. И дело не в том, что два солдата не смогли бы подавить мятеж нескольких десятков пленных, просто им некуда было деться, некуда было бежать: они были предоставлены судьбе – страдающие от потери близких, измученные кровавой войной, сломленные голодом, условиями существования.
Однажды мы с мамой, выкупив пайковую норму хлеба, шагали по тропке вдоль колючей изгороди. Вдруг услышали немецкую речь и, посмотрев в сторону ограды, у столба увидели человека. Это был молодой солдат, протягивающий руки и что-то быстро лопотавший. Но мать уловила только слово « брот», быстро наклонилась над керзовой черной сумкой, отломила довольно большой кусок от столь сладостного пайкового хлеба и подала пленному. Немец, мне кажется, был удивлен такой неожиданной щедростью, прижал хлеб к груди и начал пятиться назад, что-то быстро бормоча, вероятно слова благодарности.
Когда пленный затерялся среди остальной массы, мать наверно задумалась, что же она натворила? Она получила возможность самой остаться без крошки и остаток разделить между мной и собой. И наконец наши соседи по общежитию, шедшие навстречу, также страдающие от голода, видели, что она помогла какому-то чужому солдату, тем более врагу.
Но вскоре мать убедила себя, что так она поступила с пленным из чувства превосходства и гордости, желая как бы сказать нацистскому вояке: «Сохрани в памяти, негодяй, как ты пришел на нашу родину, чтобы закабалить наш народ, убив мужа, оставив сына сиротой».
Мать и через несколько лет вспоминала эту встречу.
- Едва я посмотрела в сторону просящего, мне бросились в глаза два уха, которые торчали из-под его форменной шапочки и очки с трещинами в стеклах и какой-то темный китель. Имел ли он теплое белье, я не знаю, но насколько я помню, было довольно холодно, а телогрейки на нем не было. Это был совсем молодой мужчина, наголо обритый, с глазами полными страха и отчаяния, дрожащий от холода. Тогда я ни о чем не думала и только потом догадалась, что же со мной произошло. Да у меня просто отключилось сознание и я действовала импульсивно, по велению сердца. Я внезапно увидела не пленного солдата, а только лопоухого мальчишку, которого подыхающий гитлеризм бросил на встречу огню и смерти сразу после окончания школы, а может даже не дав ее закончить.
Я представила себе ужас и страдания его матери, которая без колебания пожертвовала бы жизнь за своего мальчика, а теперь может только молиться за него, представила как она с подушкой, мокрой от слез, надеясь только на Бога, умоляет уберечь ее сына от мести этих ужасных победителей, молит Создателя, чтобы он послал ему хотя бы одного человека, сострадающего ее мальчику, такому беззащитному, такому доброму. Может быть я и была тем человеком, которого Господь послал по ее просьбе? А ту чушь о моей гордости я просто выдумала для самооправдания.
После тех событий прошло много лет. Не вернулся с войны мой отец, давно нет в живых моей мамы. Но я никогда не забуду, как однажды при воспоминании той встречи мать сказала: «Я очень надеюсь, что для этого человека все закончилось благополучно и его мать дождалась сына домой. Может, он вспомнил и рассказал ей о той неожиданной помощи. И не исключено, что она попросила Бога помочь моему сыну, если судьба его станет жестокой».
Годы бегут. Что нас ждет на очередном повороте судьбы-дороги? Наверно это никто не сможет предсказать.
Да, все натерпелись от этой войны. Я ненавижу войну, в какой бы стране она не велась. Хватит, нагляделся достаточно.
И вот что хочу сказать: еще Шопенгауэр писал о том, как Александр 1 и Наполеон целовались при встрече, ненавидели друг друга, но не убивали.
А стреляли друг в друга простые солдаты, которые никогда не встречались раньше. Так и Роббентроп с Молотовым ненавидели друг друга, но руки пожимали, а погибать пришлось простым солдатам.


Александр Самохвалов