Порез

16 – 18 марта 2006 г.

Помню воскресное утро 18 марта 2035-го. Я сидел в просторном помещении вокзала, возведенного еще в позапрошлом веке, и наблюдал через открытую дверь деревенский пейзаж, открывавшийся за перроном. Робкий солнечный свет струился из окон под потолком и заливал пол и низ стены там, где я расположился. Я крутил на допотопном MP3-шнике ретро-песни Раммштайна и [amatory] и, запрокинув в наслаждении голову, не заметил, как некая дамочка присела рядом со мной и начала копаться у себя сумочке.

Я сразу узнал что-то до боли знакомое как в ее отточенных движениях, так и в шиншиллово-серебристом полушубке, в который она была одета.

…Это была та девушка, с которой так давно хотелось,
при взгляде на нее застрял ком в горле.
Захотелось ее любить, пожелав себе удачи,
вступая в разговор…

Она заметила мое любопытство и посмотрела на меня. Вначале я увидел светло-серые глаза, обрамленные роскошными ресницами, затем – маленький носик, а после на фоне молочно-белого солнечного света вырисовались и остальные черты лица.

– Натаха? – я снял наушники и выключил плеер.

– Ты?! – она уставилась на меня добрейшими глазищами с невинно-ослепительной улыбкой. Разумеется, она не была такой молодой, как тридцать лет назад, но все же основополагающие черты внешности сохранились первозданными; да и серебристая шубка, вроде, была та же самая. А далее наши взгляды разошлись, но она не продолжила поиск чего-то в своей сумочке – каждый из нас думал, с чего начать разговор. А начать надо было не по-обыденному. У меня созрело первым.

– У меня до сих пор остался шрам после того, как ты меня резанула, помнишь?

Судя по выражению ее лица, я, кажись, напугал ее, но несколько секунд спустя Натаха разразилась почти истерическим смехом. Не дожидаясь словесного ответа, я обратился к ней со словами:

– Хож покажу?

Она кивнула. Я вздернул рукав, обнажив шрам от пореза, что был у локтя. Он почти поблёк, но при близком рассмотрении выделялся маленьким белым валиком. Она еще пару раз хихикнула, только теперь – застенчиво, по-детски.

Она была на год старше меня, и раз уж мне было сорок семь, ей, следовательно – сорок восемь.

В школе, в девятом классе, я злостно к ней приставал, – нет, я серьезно – будь я совершеннолетний, меня б посадили за сексуальное домогательство. И вот однажды она меня порезала – а дело было в школьной столовой: схватила первое попавшееся под руку – ножик. Его лезвие оказалось зазубренным, я испытал острую боль. Порез долго не заживал, и остался шрам. Но и после этого я не бросил свои приставания, а прекратил я их только, когда мой затуманенный половым созреванием разум опознал в своем обладателе некий антисоциальный элемент.

У меня так и не вышло разжечь пламя разговора.

– Куда едешь? – спросил я Натаху.

– Да вот, в другой город переезжаем. Меня на перроне муж с сумками ждет, я захотела книжку почитать, вошла внутрь, а тут – ты, – с этими словами она звучно закрыла сумочку на молнию, что значило – разговорчик завязался.

– А дети?

– Выросли давно, поразбежались. У нас двое детей. Бабушка я уже – внуку два года.

– Зато выглядишь прекрасно, – сделал я правдивый комплемент. – Как тридцать лет назад. Почти, – ухмыльнулся.

– Спасибо, слежу за собой, – она тоже улыбнулась. – Муж заставляет. А ты куда едешь… или что здесь сидишь?

– Сегодня в воскресенье как назло рано проснулся и, чтоб убить время, решил пройтись, весенним воздухом подышать. Зашел вот на вокзал, присел.

По всей видимости заподозрив неладное, Натаха спросила:

– Как у тебя дела, ну… в семье?

– Пять лет как в разводе, – ответил я хладнокровно.

– Что ж так плохо?

– Да всё жена-сволочь, – эх, зря она затронула эту тему: бурные чувства вновь захлестнули меня; хотя… о чем еще говорить случайно встретившимся двум взрослым, уже немолодым людям.

– Почему ты так говоришь? – после этих мягко произнесенных ею слов я разгорячился не на шутку. Женщина ведь до последнего не признает вины другой женщины.

– Да потому, что после двадцати лет совместной жизни она вдруг заявила, что не любит меня и не любила никогда, и удрала к какому-то богатому уроду! До этого с момента нашего знакомства я все время был примерным семьянином, и детей воспитывал, и деньги исправно в дом нес! Она отсудила у меня детей, а также больше половины наших личных сбережений, хотя с таким муженьком они ей нужны разве что зад подтереть! Знаешь ведь, «имущество, нажитое совместным трудом»! Теперь мне запретили приближаться к их особняку меньше, чем на сто метров – это тот пидарас судью подкупил! Боже, ужаснее всего, что я не могу теперь увидеться с собственными детьми!..

– Не кипятись, – она, сняв перчатку, нежно провела мне рукой по виску: прикосновение немолодой кожи, но необыкновенно приятное, оказавшее на меня поистине магическое действие.

Далее была пауза. Я пока еще не отдавал отчет вскипающему в глубине чувству. Наивно думал – просто упускаю шанс поговорить с давно знакомым человеком, и другого такого не будет.

– Ты не в обиде на меня за мои приставания? – спросил я.

– Что ты? – Натаха прыснула. – Я уж и не помню, – она мечтательно посмотрела в потолок. – Честно говоря, мне это даже нравилось. И порезать тебя – тоже.

Я даже тихо зарычал.

– Извини, – Натаха погасила мою злобу.

– Мой муж – импотент, – сказала она и поняла, что проговорилась, прикрыла рот, но, раз уж прорвало, надо дать вытечь полностью, – она продолжила: – Уже два с лишним года, как мы с ним шляемся по клиникам. Говорят, ничего не поделать, возрастное.

Тут меня пробила дрожь.

– Если в пятьдесят – возрастное, то?! – я запнулся.

– Он на двенадцать лет старше меня, – поправила Натаха. – Ему скоро шестьдесят.

– Сожалею. Хотя никак не смогу понять импотента, прости. – После этой фразы она выглядела как-то обескуражено. Вновь, казалось, наш разговор зашел в тупик.

Но моя собеседница явно противилась этому, и внезапно она поразила меня, как гром среди ясного неба. Она отрешенно спросила:

– Тогда… ты хотел меня _оттрахать_?

Что я мог сказать в ответ? Я замялся.

– Ну… да. – «да» вышло на удивление твердо.

– Я предоставляю тебе такой шанс сейчас. Я два года без этого, – робко прошептала она, наклонившись ко мне. – Не мастурбировать же мне; фу! Давай, вон – в туалете, – она взглядом указала налево.

Я находился в жутком смущении, но вскоре нерешительность сменилась спонтанной, безудержной похотью. Мы проследовали в женский; вокзал был пустынным, и нас никто не заметил. Мы занялись этим в кабинке, почти не раздеваясь, обнажив лишь прелести. Я поразился красоте ее груди: однажды, еще в девятом классе, я забрался к ним в женскую раздевалку, и Натаха была там одна с голой грудью. То была первая женская грудь, которую я увидел вживую и, готов поклясться, тридцать лет спустя она осталась такой же: молодой, упругой. Я сминал ее с усилием и нежно проводил по ее округлостям кончиками пальцев, теребил соски. И как Натаха ее так лелеяла? Верно, муж с характером – заставляет; да-да, почетно будет такому наставить рога. Вот я и держался, как порноактер; она тоже старалась не стонать громко, чтобы не привлечь внимания, если на вокзале уже кто появился. Эти несколько минут блаженства затянулись на целую вечность, что было прекрасно: кажется, с женой, даже в наши молодые годы, я никогда не достигал подобных успехов. Вскоре она кончила, но не умерила пыл, и, как в старой доброй порнушке, наш половой акт закончился миньетом.

Расстались мы молча. Я вышел первым, как ни в чем не бывало прикрыв за собой дверь, и поспешно ретировался – на вокзале уже начали собираться люди. Я не стал обмениваться с ней номерами мобильников, дабы прибавить очарования нашей случайной встрече; к тому же свой я на днях потерял, а на новый денег пока не хватало. Натаха осталась в сортире, чтобы вымыть лицо и грудь, на которые я ей кончил – муж хоть давно «не был в ходу», но вряд ли позабыл, как пахнет сперма. От мысли, как Натаха тщательно, точно хомячок, отирает грудь намоченными ладошками, у меня повторно случилась эрекция. Улыбнувшись, я надел наушники и включил плеер. Заиграл мой любимый «Wut will nicht sterhen».

Довольный, осуществив мечту тридцатидвухлетней давности, я покинул вокзал через главный вход.