Спасибо!!

- Вам жить осталось месяц... Или полтора... Не больше, - полушепотом, будто испугавшись сказанного, проговорила маленькая тетенька-кардиолог.
Внутри у Ани что-то оборвалось. То, чего она так боялась всю свою сознательную жизнь, случилось. Самые страшные на свете слова - слова, обрезающие существование до известных пределов, были услышаны. Сколько раз девушка думала, что было бы гораздо лучше просто умереть однажды, просто, скажем, не проснуться с утра, чем проживать последние дни и знать, что они - последние, мучиться ожиданием скорой смерти.
- У меня совсем нет шансов? - так же, полушепотом, осторожно сросила Аня.
- Ну, я могу и ошибаться, - замялась кардиолог, - но болезнь слишком явственна.
Повисло молчание.
- Но знаете, - прервала его врач, - вы бы проконсультировались у других специалистов... Желательно, в платных клиниках...
Аня поразилась редкому для медиков участию к болезни пациента. Маленькая тетенька-кардиолог заметно нервничала и переживала за то, что сказала. Ей было и жалко совсем молодую и необычно красивую пациентку, и в то же время она никак не могла не сказать правды. В ее желто-карих, каких-то по собачьи покорных и преданных глазах блестели слезы.
- Вы не переживайте за меня так, - сказала Аня, удивляясь странности положения: пациент успокаивает врача. - Может, я еще и не умру.
Девушка снова удивилась: на этот раз неизвестно откуда взявшемуся оптимизму.
- Просто не каждый день говоришь человеку, что ему пора заказывать гроб, - оправдалась кардиолог.
"Черт, ведь и правда - гроб надо заказать", - подумала Аня, и ее передернуло.
- Ну ладно, диагноз оглашен - я пойду, - самым будничным тоном произнесла девушка и, поблагодарив врача, ушла.

Дорогу домой Аня почти не помнила, за исключением исказившихся неприятным удивлением лиц работников похоронного бюро при ее словах, что гроб она заказывает для себя.
Первым, что девушка сделала, войдя в свою крошечную комнатку, почти кладовку в большой и многолюдной коммуналке, - это расчехлила гитару и заиграла какую-то странную музыку с оттенком безумия.
Между тем мысли ее понеслись в далекое дество, где она - одна из тех несчасных детей, которые при живых родителях оказались в детдоме, потому что родители эти - алкоголики.
Из-за того, что мать пила, у Ани был врожденный порок сердца. С младенчества она наблюдалась у кардиолога, и до этого дня ей говорили, что она всех переживет, если не будет заниматься чрезмерным физическим трудом.
Она и не занималась. Пока ее сверстиники весело бегали, девочка тихонько подходила к старому, казавшемуся ей, шестилентему ребенку, огромным фортепиано с потрескавшейся и поцарапаной полировкой, взбиралась на стул, с усилием открывала крышку и нажимала поочередно все клавиши, внимательно вслушиваясь в издаваемые ими звуки. Так Аня сидела до тех пор, пока ее не находила Вера Никитишна - единственный человек, к которому девочка чувствовала привязанность - и уводила заниматься специальной, щадящей физкультурой, чтобы не развилась гиподинамия.
Вера Никитишна хоть и любила всех своих воспитанников, но Аню просто обожала. Девочка была очень одинока - дети, ее ровесники, не понимали, почему она не играет с ними, а все время сидит в углу рядом с фортепиано - и подсознательно относили ее к разряду странных, от этого даже побаиваясь. Да и внешностью Аня обладала совершенно необыкновенной: черные, отливавшие синевой густые длинные волосы, светлая, почти белая кожа, насыщенно-голубые глаза, кукольно красивые черты лица и легкие, напоминавшие цветочную пыльцу веснушки на носу. Дети ее избегали, и девочка могла целый день просидеть в совершенном одиночестве, не сказав ни слова, если бы не Вера Никитишна. Та, видя ее положение, старалась больше быть с ней, каждый день расчесывала ее волосы, рассказывала разные диковиные истории про давние времена и говорила, что люди с такой красостой рождаются очень, очень редко; заметив тягу Ани к музыке, воспитателница сама взялась учить ее игре на фортепиано, а начав занятия, была в восторге от того, с какой скоростью ребенок схватывает материал. В восемь лет девочка виртуозно играла Баха и Дебюсси, в девять сочинила свою первую пьесу, от которой весь штат детдома долго умилялся.
Вера Никитишна даже собиралась удочерить Аню - своих детей у нее не было, но случилось несчастье: ее насмерть сбила машина.
Потеря единственного близкого человека была очень тяжела для Ани. Воспитательницы заметили, что за пару месяцев девочка резко повзрослела, и между ней и другими ребятами образовалась вовсе пропасть: на фоне ее они казались несносно глупыми и непоседливими. Все боялись, как бы Аня не стала высокомерной, но этого не случилось. Она лишь совершенно абстрагировалась от людей, окружавших ее, оставив маленький лаз в своей оболочке, который никто не мог и не хотел найти.
Шло время. Девочка свыклась с одиночеством, стала воспринимать его как должное, как часть себя, и часть уже неотделимую. В глазах сверстиников она стала выглядеть совсем странной, "сумасшедшей". Но стоило ей сесть за фотрепиано, как на звуки музыки, будто пчелы на мед, слетались все: и дети, и воспитатели, и уборщицы, и повара. И слушали, затаив дыхание. Никто даже не шевелился. После того, как пьеса заканчивалась - так же неожиданно, как и начиналась - люди еще долго стояли и будто обмозговывали, переваривали услышанное. Аня уже обычно уходила, а они все не трогались с мест.
Через некоторое время и к воспитательницам, и к повзрослевшим и несколько поумневшим ровесникам пришо осознание того, что Аня - гений и поэтому такая. Относиться к ней стали иначе: зауважали, перестали бояться. Некоторые ребята - особенно смелые - пытались подойти ближе к девушке, даже подружиться с ней, но она настолько отвыкла от человеческого внимания к ней самой, а не к ее музыке, что отвечала на все это рассеянно и холодно. С тех пор к ней неоднократно пытались приблизиться, но тот лаз, который Аня некогда оставила в своей скорлупе, уже давно зарос непроходимым буряном, так что девушка сама забыла о его существовании.
По выходу из детдома всем ребятам давали крошечные комнатки в коммуналках, поэтому первые годы самостоятельной жизни они не разлучались. А уж потом все разлетались, разбегались в разные стороны: девицы, кто побойчее, удачно выходили замуж, другие уезжали по глупости в столицу с надеждой на лучшую долю, и лишь немногие начинали работать и учиться; некоторые парни поступали в университет и селились в находящемся при нем общежитии, другие шли прямиком на завод, третьи же вовсе пропадали без вести в подворотнях и подвалах.
Все кое-как, пусть в большинсте случаев неудачно, но все же устроили свою жизнь и выбрались из дурацкой коммуналки. Одня Аня так и осталась в своей коморке с первой группой инвалидности и музыкальным гением.
Места, а главное денег не фортепиано не хватало, поэтому девушка купила на барахолке старую аккустическую гитару чуть не за сто рублей и начала брать уроки у своей соседки по коммуналке Нади - постоянно, даже летом, простуженно кашлявшей певицы с вечно сорванным голосом. Она неплохо играла на гитаре и пела в местном баре по ночам блюз. Узнав о том, что ее гениальная ученица в совершенстве владеет фортепиано, Надя привела девушку в свой бар на прослушивание. Аню взяли сразу, не колебаясь, и велели приступать к работе той же ночью.
Быстро пришла популярность, вместе с ней и пять тысяч зарплаты помимо трех пенсии. У Аннет Денисовны, как ее величали все работники бара, появились толпы поклонников, которых она при своей дикой самодостаточности считала наказанием. Но работа нравилась Ане, и она мужественно переносила подобные "издержки производства".
С деньгами в комнатке девушки появился холодильник, наполненный какой-никакй едой, старинный сундук с одеждой, служивший одновременно чем-то вроде дивана и маленький цветной телевизор. Аннет Денисовна, как всякий пенсионер, откладывла деньги на "черный день" и совсем перестала ходить к кардиологу. Но чрез полгода работы по ночам она почувствовала недомогание. Однажды упала в обморок прямо во время выступления, и ее увезли на карете скорой помощи, за которой до самой больницы печальной вереницей тянулись поклонники.
К счастью, операция не потребовалась. Или же ее просто не стали делать и через пять дней лежания в общей палате отпустили Аню домой, напомнив о чрезмерных физических нагрузках.
И вот теперь, через четыре месяца после больницы, девушка снова почувствовала недомогание и поспешила обратиться к врачу. Она понимала, что ответ может быть любым, даже таким, но ей так хотелось жить... Ради музыки, ради своей работы и даже ради людей - чтобы дарить им что-то прекрасное через хитросплетения нот, знаков альтерации и души.
Неожиданный, совершенно странным образом вписавшийся в произведение громкий аккорд вернул Аню к реальности. Она прислонила гитару к стене, встала и подошла к зеркалу. В нем отразилась высокая девушка с мягкими, округлыми очертаниями тела, удивительно черной косой до самого пояса толщиной с руку, совершенно белой и прозрачной, как фарфор, кожей с легким налетом веснушек и огромными, почти с пол-лица синими глазами. Одета она была в черное и длинное, как будто старинное отрезное под грудью платье с расшитым лифом.
"Я не хочу умирать!", - подумала Аня.
Отвернувшись от зеркала, она оглядела свою комнатку. Светло-серые, с синеватым затейливым узором обои, деревянный и кривой пол, высокий белый потолок с желтой трещиной, большое окно с белыми узорчатыми занавесками, в которое по утрам светило красное рассветное солнце, большое зеркало в старинной массивной раме, прислоненное к стене, не менее старинный, чем зеркало, сундук с обитой ватином и сине-серым твидом крышкой, односпальная кровать с местами заржавелой, но узорчатой металлической спинкой, покрытая цветным одеялом, и неожиданные проявления цивилизации: телевизор на треногом маленьком столике и старенький холодильник с венчавшими его розами в пятилитровой банке.
"Не хочу!", - повторила девушка уже в слух.
Слезы полились как-то сами собой, без ведома Ани. Она опустила голову, и горячие крупные капли стали падать на кривые и рассохшиеся серо-коричневые доски пола.
Не давая себе времени на то, чтобы выплакаться, Аннет Денисовна повернулась к сундуку, запустила руку в прореху на его мягкой крышке и, недолго пошарив под старым ватином, извлекла деньги.
- Раз, два, три, четыре, - нечленораздельно считала девушка, - Четыре тысячи. По крайне мере на обследование хватит.
Вытерев лицо и положив купюры в кошелек, Аня направилась в клинику.

Надя, женщина лет сорока с выбеленными и пересушенными перегидролем волосами, небольшими и чрезвычайно умными глазами невнятного цвета, совершенно девичьей фигуркой и морщинами на лице, капала в жестяную кружку с местами отбившейся белой эмалью валерьянку и одновременно говорила приятным, но сорванным и простуженным голосом:
- Аннет, врачи могут ошибаться. Ты пойми, мы живем у черта на рогах, в таком захолустье, что у нас власть до сих пор, можно сказать, советская! И медицина соответственная, так что тебе бы лучше в Москву, там уж точно скажут.
Надежда была склонна к преувеличениям, хоть и говорила подчас очень справедливие вещи.
Аня, тихо сидевшая на подоконнике и не дававшая даже слезам капать из глаз, с напускным спокойствием ответила:
- Дай мне деньги - и я поеду в Москву. Да что там в Москву, хоть в Берлин. У меня последние четыре тысячи на обследование ушли. И потом, если два доктора сказали одно и то же, то вероятность, что это правда очень велика. Мне, в таком случае, бесполезно ехать куда-то - умру по дороге.
- Не говори таких вещей! - строго возразила Надя, подавая девушке валерьянку в кружке и воду в граненом стакане.
- А что мне еще остается говорить? - Аня осушила сначала кружку, потом стакан. - Я - конченный пессимист, абсолютная одиночка, так дай же мне умереть спокойно!
Девушка с грацией кошки соскочила с подоконника и неожиданно легкой стремительной походкой вышла из своей комнаты.

Маленькое подвальное помещение бара было переполнено. Лица, полные восхищенного ожидания, сидели за столиками, стояли за спинами сидевших и даже виднелись в маленьких узких окошках под самым потолком. Все радостно и таинственно гудело. Когда Аннет Денисовна вышла на низкую небольшую сцену, бар погрузился в мертвую тишину. Послышалась только одна громкая и невнятная реплика от смешного и смешливого мужчины с лысиной и большими рыжими усами, за которую он получил неодобрительный взгляд какого-то молодого человека, сидевшего с ним за одним столиком. В мужчине с усами Аня, к большому своему удивлению, узнала сегодняшнего кардиолога из платной клиники.
"Вроде состоятельный, а в такой дыре развлекается", - подумала она.
Оглядев еще раз зал, как бы готовя его к тому, что случится в следующую минуту, девушка села за черное с залапаной полировкой фортепиано и начала играть.
Почти что десять минут все живое, включая саму Аню, находилось в трансе. По щекам двух каких-то женщин текли слезы, какой-то мужчина замер со сгоревшей до половины сигаретой во рту, а кардиолог сверкал глазами и шевелил усами.
Когда все закончилось, зал взорвался, как тонна тратила. Овации не утихали минут пять и были слышны, наверное, на всей улице. Аню закидали цветами, а молодой человек, сидевший за одним столиком со смешным кардиологом, вручил девушке корзину совершенно немыслимых орхидей. Сделал он это так быстро, что она даже не успела разглядеть лица.
После выступления Аннет Денисовна отправилась в свою крошечную, но отдельную гримерку. "Вся жизнь по каким-то кладовкам прошла, - подумала она. - Что в комуналке - шесть метров, что здесь - и четырех, наверное, нет."
Но эта прозаическая мысль почти не испортила впечатления от орхидей и музыки.
Из зала послышались звуки Надиного голоса. Сегодня она почти не хрипела, но даже если бы и захрипела, песня не стала бы хуже.
- Грань между жизнью и смертью
Стерта давно.
Все происходит как будто
В дурацком кино.
Ты забываешь свои обещанья,
А я плевать хочу на расстоянья, - пела женщина. Аня заслушалась, а между тем в дверь гримерки настойчиво постучали. Девушка поспешила открыть. На пороге стоял усатый кардиолог, а за ним - тот молодой человек.
- Еще раз здравствуйте, Анна Денисовна. Можно к вам? - вежливо замурлыкал, подобно коту, доктор.
- Конечно, - от неожиданности и смущеня холодно сказала Аня.
- Знакомтесь, - продолжал врач, - это мой сын Святослав.
- Привет, - весело и немного нагло поздоровался парень.
- Прив-вет, - запнувшись и опустив глаза, отвечала девушка. Ее щеки, обычно белые, как бумага, зарделись, но через пару секунд вновь побелели, и Аня с легким смущением стала рассматривать Святослава.
Он был высокого роста, несколько худой, но очень гибкий и подвижный, со светлыми волосами, красивым, правильным лицом и зеленовато-серыми глазами, светившимися теплом и добротой. По сути, Аня ничего, кроме этих солнечных, улыбающихся глаз не видела, и могла долго простоять глядя в них, то краснея, то белея.
Святослав тем временем тоже вимателоно изучал девушку и удивлялся ее контрастной, картинной красоте. Она казалась ему фарфоровой и очень дорогой куклой, но когда скулы ее заливались брусничным румянцем, а холодные синие глаза опускались в пол, он понимал: она настоящая и живая, живее всех живых.
Немая сцена затягивалась, и прервала ее сама Аня.
- Извините, я не привыкла... к людям, - тихо сказала она, снова глядя на затертый линолеум.
"Странно, - подумал Святослав, - странно. Каждую ночь собирает полный зал - и не привыкла к людям."
- Ну что вы, Анна Денисовна, - заулыбался кардиолог. Усы его тоже улыбались. - Вы замечательны в любом виде, тем более смущенная. Мы с сыном пришли, чтобы отблагодарить вас за десять минут блаженства, что вы нам подарили. А я хотел бы пару слов сказать о вашем сегодняшнем визите. Слава, выйди, пожалуйста.
Парень с явной неохотой оторвался от изучения Ани, но глаза его сказали: "Я еще вернусь!"
- Ну так вот, - продолжил врач, когда дверь за сыном закрылась с негромким щелчком, - мне очень жаль такого диагноза, Анна Денисовна. Но раньше времени паниковать не стоит: я мог и ошибиться. Сами понимаете, живем Бог знает где, аппаратура далеко не совершенная. Я вам хочу порекомендовать моего друга и отличного специалиста - Игоря Львовича Ворохова. Вы съездийте в Москву, и он вас посмотрит. Там с техникой точно проблем нет.
Кардиолог, улыбаясь усами, протянут Ане визитку, а она не спешила взять ее.
- Я не смогу ехать в Москву, - прямо сказала девушка.
Врач перестал улыбаться.
- Анна Денисовна, но от этого может зависеть ваша жизнь! - от усердия и участия пафосно воскликнул он.
- Знаю, но...
- Вы подумайте, - перебил ее доктор. - Вот вам моя визитка. Позвоните, если надумаете. Я помогу.
И кардиолог протянул еще один картонный приямоугольник, снова улыбаясь и даже подмигивая.
- До свидания, - вежливо, все с тем же видом кота попрощался усатый врач.
- До свидания, - растерянно ответила Аня.
Дверь открылась, в ней мелькнули солнечные глаза Святослава, и закрылась. Девушка бессильно рухнула на стул.
"Все меня посылают в Москву, - думала она, - Будто в Москве - пуп земли. Раньше времени... Паниковать... Да какое время, мне жить месяц осталось! Мне уже не до времени, а они все... Не понимают, совсем не понимают... Так и не лезли бы... Нет, не буду я никуда звонить. Господи, и на что мне под конец жизни столько внимания? Жила я без него, и умерла бы без него спокойно! Не надо мне всего этого!.."
Посидев некоторое время совершенно неподвижно и уставившись безжизненным взглядом в пол, Аня резко вскочила со стула, схватила со стола ключи от гримерки и вышла.

Уже под утро, когда солнце еще не взошло, но было почти светло, Аня, сама не зная от чего, проснулась. Она встала, начала ходить по комнате от окна к двери и лихорадочно думать.
"Нет, я не буду никому звонить, не поеду в Москву, не буду лечиться, ничего не буду делать. Я просто проживу оставшийся месяц так, как всю жизнь не жила. Сделаю то, чего во всю жизнь не сделала."
Эта мысль показалась настолько простой и ясной, что Аня не поняла, как она не могла дойти до этого вчера. Вместе с тем девушка четко ощутила близость смерти. Ей совсем не было страшно, ведь она дала себе обещание, что сделает все, о чем мечтала, и только тогда уйдет. И никого это не огорчит - у нее никого нет. Может, только Надя придет иной раз на могилку, вот и все.
Но вдруг Аня вспомнила солнечные светлые глаза и, смушенно улыбнувшись, сладко поежилась.
"Неужели влюбилась? - мелькнуло в голове. - Нет, я на это не способна. Я не подпускаю людей так близко к себе. Да они и сами не лезут, слава Богу."
И единственная радостная, светлая мысль была безжлостно отметена и раздавлена грузом пессимизма и пожизненного одиночества.
Вдруг девушка остановилась у окна и заплакала. Солнце медленно выползало из-за серых крыш низеньких домиков, щедро поливая мир, как малиновым вареньем, своими лучами.
"Оно рождается заново, - подумалось Ане. - Но оно и умирает каждый вечер. Умирает, чтобы родиться. Так и душа: не умирает, нет. Просто уходит на время, чтобы вернуться. И я еще вернусь, и моя душа еще поживет! Но... я не хочу умирать!"
Ане было жалко того, что она очень красива, того, что она гений. Раньше девушка не думала, сколько может дать миру своими дарованиями, но теперь она особенно четко понимала, ЧТО потеряют люди с ее смертью.
"Так что в этот месяц я должна, просто обязана сделать все, что не сделала за всю жизнь", - повторила Аня и со спокойным сердцем легла спать.

Проснувшись далеко за полдень, девушка почувствовала острую потребность общения, чего с ней никогда не случалось раньше. Она, радостно улыбаясь, вышла на большую и облезлую кухню, где было очень много народу, и громко поздаровалась со всеми. Люди удивленно оторвались от кастрюль и тарелок, нестройным хором невнятно прогалдели что-то и вернулись к своей трапезе. Аня пошла к столу, за которым сидела Надя, и, едва присев, сказала:
- Я пойу сегодня в ДК на прослушивание. Может, удасться играть в концерте, было бы здорово.
- Да, - замедленно отвечала Надежда. - Странно...
- Что?
- Что ты на кухню вылезла. Раньше это случалось раз в пятилетку по праздникам.
- А, ты об этом. Представляешь, просыпаюсь - и чувствую, что мне необходим народ. Сама удивилась.
-Это, наверное, бывает... Тебя вообще не узнать - светишься вся. Даже как будто не такая белая.
Аня отчего-то вспомнила Святослава и тихо проговорила:
- Может быть.
С минуту посидели молча, слушая неразборчивый говор и звон посуды, потом Надя со странным лицом спросила:
- Что ты задумала? Я же вижу.
- Да ничего особенного. Просто жить, - ответила Аня и, с отрешенной улыбкой вствав из-за стола, ушла из кухни. Ее проводили удивленные взгляды соседей.

В ДК сначала долго упирались, узнав о том, что музыкального образования у девушки нет. Но потом согласились послушать и предложили два номера в концерте.
Вечером в баре было громко объявлено, что такого-то числа во столько-то Аннет Денисовна выступает в Доме Культуры. По оживленно-одобрительному гулу стало ясно, что зал будет полон.
Перед выступлением Аня долго искала среди множества сильно и несильно выпивших восторженных лиц Святослава и, не найдя его, почувствовала какую-то непонятную досаду. Но после в гримерку девушке постучали.
- Кто? - настороженно спросила она.
- Святослав, - был ответ.
Аня судорожно бросилась к двери, бруснично краснея. Щелкнул шпингалет, дверь открылась и на пороге показался некто, спрятавшийся за исполинским букетом.
- Это тебе, - сказал он, протягивая цветы. Некто действительно был Святослав.
- С...пасибо, - тихо и с запинкой ответила девушка, - Проходи.
- Тебе спасибо за такую музыку. Неделю тебя слушаю по совету друзей, и каждый день что-то новое, что-то красивое.
Аня покраснела еще больше и опустила глаза в пол.
- Почему ты так смущаешься? - удивился Святослав. - У тебя же толпы поклонников. Я их видел - стоят в каридорчике.
- Потому что... Я совсем не привыкла к людям, я уже говорила, кажется, - почти прошептала девушка.
- Не понимаю. У тебя профессия публичная, а ты к людям не привыкла.
- Не в том смысле... Когда я играю, люди слушают - им не до меня самой. Ко вниманию к своей музыке я привыкла, мне это нравиться, а вот когда дело доходит до контакта ради общения - это однозначно не ко мне.
- Почему?
Аня не отвечала. Только сказала:
- Мне надо переодеваться и домой идти.
- А, ну ладно, - разочарованно протянул Святослав. - Пока.
- Пока, - шепнула девушка, когда дверь уже закрылась.

Следующим утром Аню разбудил стук в дверь.
- Анна Денисовна, вас к телефону, - говорил тоненький детский голосок.
Девушка поспешно слезла с кровати и открыла. На пороге стояла девочка лет десяти с круглыми и красными, как два яблока, щеками.
- Вас к телефону, - повторила она.
- Спасибо, - ответила Аня и направилась к доисторическому телефонному аппарату в конце коридора, шлепая тапочками по грязному линолеуму.
- Алло, - сонно и хрипло сказала девушка, добравшись до трубки.
- Привет, Аня. Это Святослав, - отозвался бархатный голос.
- А, привет. Ты не мог еще раньше позвонить?
- Разбудил?
- Да.
- Извини. Но я по делу. У меня есть друзья музыканты, и им в группу нужен клавишник. Я предложил тебя. Ты как на это смотришь?
- Отлично я на это смотрю! Когда мне подойти на прослушивание?
- Они к тебе сами придут - на концерт в ДК. Так что отдыхай.
- Спасибо. А что за группа-то?
- "Эклектика" называется. Играют рок, мешая туда все - от джаза до фолка. Неплохо получается. Ребята хорошие. Их три человека сейчас - клавишник уехал в Питер недавно. А так - парни за ударными и басом, девушка на вокале и гитаре. Ты вот теперь четвертая будешь.
- Может, и не возьмут еще.
- Смешно. Ну ладно, иди дальше спи, а то ночью все работаешь.
- Хорошо. Пока.
- Пока.
Аня повесила трубку и, радостно улыбаясь, почти вприпрыжку побежала в комнату.
Закрыв на защелку дверь, девушка стала рыться в сундуке - ей хотелось выглядеть как-то по-новому. И она нашла голубое платье вместо привычного черного.
- Вот и отлично, - сказала она, глядя на себя в зеркало. - А не постричь ли волосы? Нет, жалко.
Девушка долго изучала свое отражение, потом долго играла на гитаре что-то светлое, но вдруг с недоумением остановилась.
"Откуда радость? - подумала она. - Нет, ну как откуда? У меня все отлично, мечты становятся явью: и в ДК выступать буду, и даже, возможно, в группе играть. "Эклектика". Надо же... Давно хотела играть в группе, несмотря на то, что придется быть с людьми. Это ничего, главное музыка. Еще бы, конечно, в Питер, но я уже не успею... Жаль. Но все равно мне теперь почти не жалко умереть."
Неожиданная мысль о смерти раздавила радость. Стало как-то тоскливо и захотелось снова влезть в привычный черный цвет, но Аня не сделала этого. Она села на подоконник и стала смотреть на блестящие крыши низеньких домиков и тонкую полоску леса, чернеющего вдалеке.
"Нет, жалко мне умирать, жалко! Ведь точно не проживу больше месяца, чувствую. Жалко! И зачем я вообще родилась, зачем была все это время? Чтобы в грязном баре играть и умереть молодой от порока сердца? Не велик в этом смысл. А в чем он тогда? Что вообще такое, этот смысл? Нечто вроде оправдания нашего существования? Наверное, так, иначе не знаю. И как я могу оправдать то, что я коптила небо до сего момента? Не так уж и много народу радовалось на мою музыку. Но много радовалось на мою красоту. А что им в моей красоте? Красота у меня холодная, резкая, ненатуральная. Не бывает таких людей в природе. И что я тогда? Не человек? Да вроде руки-ноги, голова - два глаза, два уха, нос и рот. Ем, сплю, дышу, чувствую. Значит, человек. Хотя, кто сказал, что другие существа, помимо людей, не обладают такой характеристикой. Нет, бесполезное занятие - думать о смысле жизни. Будешь думать - и ничего не придумаешь. И что тогда? Получится, жить тебе не зачем. Надина сестра так вот и наглоталась снотворного. Было ей двадцать лет всего... А мне и того меньше - восемнадцать - и я должна умереть! Несправедливо это все, несправедливо... Ну что поделаешь, кому сколько Бог отмерил."
Из тучек цвета грязного белья брызнул дождик. Аня зачем-то открыла окно и встала ногами на подоконник. Частые мелкие капли стали падать на ее лицо и грудь. Внизу уже начала собираться толпа зевак, показывающих на девушку пальцами и неприятно гогочущих, но она громко и весело засмеялась, крикнув им: "Кто вам сказал, что я собираюсь прыгать?" и лювко соскочила в комнату. Толпа, разочарованно гудя - ее лишили зрелища - быстро разбрелась.
- Зачем я это сделала? - сама себя спросила Аня. - Не понимаю. С ума, что ли, схожу?

Зал ДК действительно заполнился до отказа - люди сидели на ступеньках и даже стояли в проходах. Аня, выйдя на сцену, по привычке сначала оглядела публику и узнала многих - это были ее постоянные слушатели из бара. Они сидели преимущественно на первых рядах и все были с цветами. Среди них был и Святослав с двумя парнями и девушкой. Затем Аня села за белый красивый рояль и начала играть. Около семи минут длилась первая пьеса, и где-то семь минут все молчало, кроме рояля, а потом радостно захлопало, закричало и загудело. На следующие пять минут зрители опять погрузились в транс, но после совсем взорвались и закидали Аню цветами. На лицах молодых людей, сопровождавших Святослава, был написан восторг и возхищение.
За кулисами девушку встретила целая толпа музыкантов и певцов, тоже выступавших в концерте. Кто хвалил и восхищался искренне, а кто и с плохо прикрытой завистью. Пока возле Ани гудели, на сцене объявляли следующий номер, и из гримерки показалась статная и пышущая здоровьем женщина в сверакающем серебряном платье. Музыканты затихли и расступились перд ней. Женищина, проплывая мимо Ани, бросила на нее взгляд, очень хотевший казаться презрительным, но все равно восхищенный.
- Кто это? - спросила Аня у стоявшего рядом с ней молодого мужчины во фраке и с длинными убранными в хвост волосами.
- Это Левицкая. Певица. Ее здесь все боятся, потому что завидуют ее популярности. Но не вам, я думаю, с ней в этом соревноваться. Да и характер у нее, в общем-то... Но вы послушайте, как она поет.
И девушка стала слушать. Сильный, очень высокий и красивый голос пропел какую-то арию, и зал зааплодировал. Но по сравнению с овациями в честь Ани эти аплодисменты были вялыми.
Проходя мимо Ани во второй раз, Левицкая шепнула ей: "Поздравляю с дебютом" и с лицом великого полководца непобедимой стотысячной армии, проигравшей сражение жалким двадцати тысячам под командованием сапожника, удалилась в свою гримерку.

Аня нажала на некогда оплавленную желто-белую кнопочку звонка и сразу же услышала за дверью какое-то копошение. Щелкнул замок, и на пороге показалась девушка с ярко-красными короткими волосами, весело торчащими в разные стороны, хитрыми, немного кошачими оливкового цвета глазами, широким носом и глубоким декольте на какой-то мудреной веселенького цвета кофточке. Нельзя сказать, чтобы она была красива, но девушки вроде нее способны заткнуть за поясь любую красавицу. Это была Алина, гитаристка и вокалистка группы "Эклектика".
- А, Анечка, здравствуйте! - приветливо и радостно сказала она, - Проходите, мы вас давно ждем.
- Спасибо, - смущенно улыбнулась Аня. - Только давай...те на "ты".
- Хорошо. Просто я как услышала тогда твою игру... До сих пор под впечатлением. Ну пойдем, послушаем, что ты сочинила.
И Аня пошла вслед за Алиной по узенькому коридорчику, заставленному шкафами и колонками в относительно просторную и светлую комнату, в левой части которой было сооружено нечто наподобие низенькой сцены. В правой части комнаты стоял стол, на нем ноутбук, а возле ноутбука возились двое молодых людей и о чем-то спорили. Один был невысокий, несколько плотного телосложения, но все-таки приятной наружности и с очень добрым, даже до простоты добрым лицом. Это был Никита, ударник. Второй же, басист Родион, был чем-то похож на Алину: такой же широкий нос, такие же немного раскосые миндалевидные оливковые глаза.
Аня, осознав, что ей снова придется общаться со всеми этими людьми, страшно покраснела и смутилась.
- Что с тобой? - испугалась Алина, увидев ее пунцовеющие щеки.
- Ничего, хорошо все... Просто я к людям не очень... привыкла.
- А... Это бывает, да, - с пониманием ответила гитаристка, а потом громко и строго обратилась к парням, даже не заметившим их прихода. - Мальчики, может хватит уже спорить про аранжировку. К нам Анечка пришла, между прочим, могли бы и поздороваться.
Молодые люди сразу оторвались от монитора и с радостными лицами стали приветствовать девушку, а она, собрав последние силы, старалась не краснеть и не смущаться.
- Ну что, мальчики, послушаем Анечку, - как будто заигрывая, не столько вопросительно, сколько утвердительно сказала Алина.
- Конечно, послушаем, - отозвался Родион.
- Да, как же мы будем слушать... Никита, куда ты опять унес синтезатор?
- А... С-сейчас, - как-то испуганно косясь то на Аню, то на Алину, пробормотал тот и ужом выскользнул из комнаты.
- Все их строить надо, - вздохнула гитаристка, - Ничего сами не могут.
- Все мы можем, сестренка, - весело возмутился Родион, - только как раз таки строить нас не надо.
Аня несколько удивилась названию "сестренка". Алина прочитала это у нее на лице и с театрально-смешной горечью, за которой пряталась искренняя улыбка, сказала:
- Да, Анечка, да... Этот человек - мой брат... И на что Господь послал мне в братья такого оболтуса?!
- Ничего я не оболтус, - сквозь смех, откуда-то из-за ударной установки проговорил Родион. - Еще надо посмотреть, кто из нас оболтус.
Высвободившись из проводов и распрямившись, парень хитро покосился на Алинин живот, скрывавшийся за складками пестро-веселой кофточки. Та как-то смешалась, глаза ее забегали и невольно упали на Никитиу, вносившего в комнату синтезатор. Парень вздрогнул под этим взглядом и чуть не повалил инстумент.
- Никита, да что ты? Аккуратнее. Ставь к стене, - уже взяв себя в руки, повелительно сказала Алина.
Через пять минут все было на месте, все провода подсоединены, и Аня, не глядя в ноты, стала играть.
Закончив, она тихонько спросила:
- Подойдет?
- Подойдет, еще как! - почти крикнул, словно пробуждаясь от неожтданно настигшей дремоты, Родион. - Анна, да с тобой просто счастье работать!
Аня, естественно, покраснела и, опустив глаза в пол, стала искать спасения на светлом ламинате.
- Солнце, да не смущаяся ты так! Привыкай к людям, - дружески трепля девушку по плечу, сказала Алина. Она уже немного знала о том, отчего Аня такая.
- Хорошо, попробую, - ответила она, а сама подумала: "Не успею..."
- Ну что, давайте вместе теперь сыграем? - раздался откуда-то из угла голос Никиты, в первый раз сказавшего что-то внятное в присутствии Ани. Но, поняв это, он смутился и снова замолк.
- А давайте, - согласилась Алина и взяла в руки гитару.

Аня всегда любила сидеть на окне. Вид открывалася красивый: на первом плане - серые крыши низеньких домиков, дальше огороды и разные мелкие хозяйственные посторойки, после огородов - широкое поле, на самом горизонте - тонкая полоска сине-черного леса, а выше - только небо. Думалось, глядя на простор, хорошо - сознание могло наконец-то отдохнуть от тесных комнат, захламленных коридоров и кривых узких улиц. Даже дышалось как будто легче.
Кончался август, и поле было бледно-желтое, высохшее и выцветшее за жаркое лето. На небе висела темно-сизая туча, и от такого контраста пейзаж казался даже зловещим.
"Как красиво там, как хорошо, - думала Аня. - И так душно и тошно в этих коморках... Как я их ненавижу! Вся жизнь, вся жизнь... А после смерти и того меньше будет... Хотя, мне будет уже все равно, ведь это тело положат в коробку. А душа-то... Душа полетит... куда-то... А хоть вон и туда, в поле, к лесу, и станет там парить... И радоваться свободе от стен!"
Девушка встала ногами на подоконник, открыла форточку и несколько минут дышала прохладным и сырым, почти пахшим осенью воздухом, но потом снова села и вернулась к своим мыслям.
"Я нахожусь сейчас в очень странном состоянии... Жить хочу, так безумно хочу жить, так тороплюсь, чтобы все успеть, а ведь у меня не так и много дел... Сольный концерт в ДК на горизонте маячит, да и выступление в составе "Эклетктики". И все. Чем бы мне еще себя занять, чтобы создать видимость бурной деятельности и не впасть в депрессию? И чтобы людям осталось после меня... Людям, людям... Ну а кому еще? Для чего или кого я еще жила, если не для людей? Причем людей в смысле толпы, слушателя, которому нужно утолить духовный голод. И как быть?.. Да, точно! Надо пойти на студию и записать как можно больше своих сочинений. Или хотя бы перенести их на бумагу, а то большинство у меня в голове держится... Потом надо будет завещать кому-нибудь все записи. Наде или Алине... Вот тогда я точно сослужу людям свою службу, тогда они все услышат и порадуются... Жаль только, что меня уже не будет тогда... Ну ничего, я все с верху увижу, так ведь!
Жить хочу, да... Но мне становиться тяжело. Болезнь-таки дает о себе знать... Эх... Главное, не слечь слишком рано, а то тогда сразу из окна придется... Ведь какой смысл в бесцельном лежании и страдании от недуга? Только ближнего своего замучаешь - и все. Но я-то не слягу. Сейчас у меня цель - как можно больше донести до народа, поэтому и не слягу. А до этого какая цель была? Да никакой. Просто плыла по течению в надежде, что жизнь, как река: куда-нибудь да вынесет, на какой-нибудь берег да поставит. Оно, конечно, может, и правильно, и хорошо, и проще всего. Но точно не подходит, когда остался месяц - просто не дождешься, пока тебя вынесет, а так и уплывешь - в сточную канаву.
Да, придумала я себе дело... Может, и не замечу, как умру? Заработаюсь - и не замечу. А то, честно сказать, страшновато... Ведь никто не знает, что ТАМ? Может, Ад и Рай. Может, вечность - то есть ничего. А может, и такая же тесная душная коморка... Кто его знает?.. Да, посмотрю скоро.
Вот тоже странный впрос: можно ли любить жизнь и смерть одновременно? С первого взгляда - нет. Нонсенс. Но если копнуть глубже... Допустим, разделить жизнь как бы на две части - счастливые ее моменты и всевозможное горе. Любить ее - жизнь - можно за эти самые счастливые моменты, а любить смерть будем за то, что она избавит от горя и страдания... Главное не переборщить с любовью к смерти. Ведь бывает же черная полоса, бывает белая. Нужно не ломаться на черной полосе, а помнить, что обязательно будет белая, что снова будет, за что любить эту треклятую жизнь... (Откуда оптимизм, а? Очень это странно все...) Хотя, все это так относительно, что бесполезно даже и рассуждать. Но..."
На полумысли Аню прервал чудовищный кашель за дверью, и последовавший за ним стук.
- Кто? - спросила девушка, спрыгивая с подоконника.
- Надя, - прокашляли за дверью.
- А, заходи.
Надежда вошла, пошатываясь. Лицо ее было необычно бледное и желтое, только щеки пылали.
- Я думала, ты не одна, - сипло проговорила женщина.
- Почему?
- Да разговаривала ты с кем-то.
"О Господи, не уж-то я стала думать в слух?!" - подумала Аня, но сказала:
- Это у меня бывает... Когда сильно задумаюсь...
- Вот я и слышу...
Надя снова чудовищно закашляла, и только тут Аня поняла, что с ней что-то не так.
- Да ты больна, - полуиспуганно прошептала девушка, - у тебя температура!
- Наверное, не знаю. Пришла вот у тебя градусник попросить - свой разбила.
Аня поспешно полезла в сундук и долго рылась там, приговаривая при этом:
- Я тебе говорила, чтобы ты теплее одевалась на работу, а ты - нет, одену платье с декольте. Вот и продуло тебя - у нас там сквозняки-то страшные! На, держи градусник.
- Спасибо. Да не в сквозняках, я боюсь, дело.
- А в чем же?
Надя только пожала плечами и снова зашлась сухим удушающим кашлем.
- У тебя открыта форточка? Дышать не чем.
- Открыта, - удивилась Аня. В комнате было даже прохладно. - Может, врача?
- Да нет, не надо. Даже и температуры-то нет - тридцать шесть и девять.
- Это как раз хуже всего, когда под трицать семь. Ложись, я пойду все ж вызову.
- Нет, стой. Побудь со мной.
Надя взяла Аню за обе руки и пристально посмотрела ей в лицо
- Как ты сама себя чувствуешь? - как-будто настороженно спросила она.
- Я?.. Нормально... А что?
Но женщина уже не ответила. Она опять закашлялась, но как-то особенно сильно и душераздирающе.
- Я все же вызову врача, - испуганно сказала Аня.
Надя никак не отреагировала, только продолжала кашлять, подойдя к открытой форточке.
К телефону, как на зло, была большая очередь. Аня стояла минут десять, потом долго не могла дозвониться - было занято, но с седьмой попытки ей удалось, и она пошла обратно к Наде ждать.
Только открыв дверь, девушка так и осталась стоять на пороге в остолбенении.
Окно было распахнуто, белые занавески полоскались на ветру. Надежда лежала лицом вниз, перегнувшись через подоконник, головой на улицу.
Очнувшись через минуту, Аня кинулась к подруге и перевернула ее на спину. Она была мертва.

Аня очень долго, надрывно и истерически рыдала. Она почти ничего не помнила, ничего не понимала. День смешался с ночью, лица смазались в какой-то шумный и суетливый вихрь. Приехали Алина с Родионом, Никита, Святослав. Пришли какие-то соседи, которых девушка и по имени-то не знала. Все набились в ее каморку, галдели, бегали, неясно зачем успокаивали и вообще занимались полной ерундой.
Приехали врачи, походили вокруг да около - и увезли тело, ничего почти не сказав.
После приехали еще врачи, но уже к Ане. Девушка билась в истерике и не принняла их помощи. Они уехали.
Мало-помалу все улеглось, народ разошелся, и к утру чувство реальности начало возвращаться к Ане. С ней остались Алина и Святослав, остальных всех разогнали за ненадобностью.
Едва заметив, что несчастная пришла в себя и немного успокоилась, Алина осторожно поинтересовалась:
- Она была тебе хорошей подругой, да?
Девушка не ответила, только снова заплакала.
И плакала она не от того, что умерла Надя - хоть сколько-нибудь близкий ей человек, но плакала от самого факта смерти. Ей было страшно, горько, мерзко и жутко, как никогда еще не было. "Ведь уже через три недели то же случиться со мной."
Опомнившись, Аня спросила:
- Что со мной было? Что здесь вообще было?
- Ты была в состоянии, близком к помешательству, - нервно проговорил Святослав. Глаза его горели, но не тем теплым и добрым светом; он нешуточно испугался за Аню. - Ты ничего не понимала, а только плакала, плакала... Тебе страшно?
- Д-да... - шепнула девушка.
- От чего?
Аня смешалась. Она совсем не хотела говорить, что тоже скоро умрет.
Святослав, как-то странно и даже болезненно сверкая глазами посмотрел на нее и сказал:
- Алина, ты не могла бы выйти на пять минут?
- Конечно, - как можно более безучастно ответила та и скрылась за дверью.
Сначала Слава долго молчал, сев рядом с Аней на кровать, потом взял ее за руку, серьезно посмотрел девушке в глаза и тихо сказал:
- Не делай так больше, ладно?
- Как - так?
- Не пугай меня. Ты не представляешь, как мне было страшно за тебя, когда ты тут билась в истерике. Я боялся, что ты можешь тоже...
Аня вспыхнула и отвернулась. На ее глаза снова навернулись слезы, но она сдержалась.
- Прости меня, я больше не буду, - выдавила девушка.
- Вот и хорошо.
Вдруг Святослав обнял Аню за плечи и поцеловал. Сначала робко, в щеку, а после в губы.
С полминуты девушка не сопротивлялась, но потом вскочила с места, улыбнулась какой-то странной, полусумасшедшей улыбкой и выскочила из комнаты, столкнувшись в дверях с Алиной.

"Надо ли мне это? Хотела ли я этого? - судорожно думала Аня, шагая широкими и даже неуклюжими шагами по набережной. - Ведь он меня любит, это точно. И как быть? Я умру - и что с ним станет? Он даже когда узнает, что я не жилец уже, он и тогда... Что он тогда? Не знаю... Вероятно, ему будет очень больно и жалко меня. А вот чего мне не надо, так это жалости. Господи, почему ты не даешь мне спокойно дожить?! В чем я перед тобой виновата?!"
Вдруг девушка остановилась прямо посреди дороги, как вкопанная. Мысль, мелькнувшая в ее голове, была удивительна.
"А я его люблю вообще? Ведь нет! Ну вот и все! Так я и скажу, и пусть он не пристает ко мне! А не люблю - и не мое дело, что он там будет чувствовать... Хотя это большое свинство - то, что я сейчас думаю. Он за меня волновался так, даже вид у него какой-то нездоровый, а я... Просто подлость настоящая...
Нет, а может, люблю все-таки? Не знаю... Как я могу знать - я не любила никогда. А как другие узнают?.. Бред... Каша какая-то у меня в голове. Я, видно, до сих пор в шоке... А Надю жалко. Она ведь молодая еще была... И пела хорошо... И от чего она умерла? А, говорила, что дышать не чем, и нашла я ее на открытом окне. Может, задохнулась? Да что у нее было? Астма, что ли? "
Аня снова остановилась - на этот раз от хладнокровности своих мыслей.
"Нет, стоп, надо передохнуть, а то я упаду от усталости... Да мне и нельзя сильно бегать... А то вообще раньше времени помру!"
Девушка подошла к ограде моста и стала смотреть на мутно-коричневую воду канавы. Мысли упорно клубились в голове, как она их не отгоняла.
"Может, в воду? Плавать я не умею... И дело с концом, и не надо мучиться - любит - не любит, люблю - не люблю... Умерла - и все. Нет, что это я? А как же моя цель? Как же люди, которые меня не слышали еще? Да и вообще, самоубийство - выход либо совсем отчаявшихся и безнадежных, либо малодушных эгоистов. К первым я, слава Богу, не отношусь, ко вторым, надеюсь, тоже... Нет, я точно не эгоистка - ведь я живу сейчас не столько в свое удовольствие и чтобы утешить свое самолюбие, сколько для того, чтобы люди меня услышали и порадовались на мою музыку. Кстати... Надо же идти в студию..."
И Аня почти машинально пошла по этому направлению, но на полдороги почувствовала, что вот-вот упадет - организм был сильно утомлен и истощен восьмичасовой истерикой. Ей ничего не оставалось, кроме как плюхнуться прямо на асфальт, вызвав этим недоумение редких утренних прохожих.
Все проходили мимо и странно смотрели, видимо, считая Аню либо пьяной, либо еще черт знает что, и только одна маленькая тетенька остановилась, чтобы помочь. Это была та самая какрдиолог, которая вынесла страшный приговор.
- Ой, это вы? - удивилась она. Собачьи глаза испугано расширились. - Вставайте же, давайте, я помогу...
И худенькая, щуплая тетенька буквально подняла Аню, которая все равно плохо держалась на ногах.
- Спасибо вам, - тихо проговорила девушка.
- Не за что... Как вы себя чувствуете?
- Ничего, нормально. Устала только очень.
- Вы что, бегали, что ли?
- Нет... Просто шла быстро... И не спала совсем... У меня сильная истерика была...
- Да вы что! Вам нельзя... С вашим-то сердцем...
Тетенька почти плакала.
- У вас что-то случилось? - дрожащим голосом спросила она.
- Да... Подруга умерла...
- Господи!.. Извините! Да вам врач срочно нужен!
Аня действительно стала вдвое бледнее прежнего и снова повалилась на асфальт.

Очнулась она уже в больнице, в белой и просторной палате. Рядом сидел, нервно сжимая ее руку и сверкая глазами, Святослав; где-то в углу его отец разговаривал с тетенькой-кардиологом и еще какими-то докторами.
Увидев, что Аня пришла в себя, Слава улыбнулся, но глаза его заблестели совсем нехорошо.
- Слава Богу, - прошептал он, - Но как ты могла? Ты же обещала не пугать меня больше!
Девушка вдруг почувствовала приступ нежности. Ей захотелось самой поцеловать его, но мешали многочисленные подклченные к ней провода.
- Прости... Святослав, мне нужно тебе сказать... - начала Аня, но парень перебил ее.
- Я все знаю: тебе осталось три-четрые недели... Но это если не лечить, если не делать операцию! А я отвезу тебя за границу, слышишь? Я заплачу какие угодно деньги, только чтобы ты была здорова!..
Слава весь засветился при этих словах. Он как будто хотел сказать что-то еще, но его оживление заметили доктора.
- Молодой человек, что вы шумите? - строго спросила врач в крулых очках с толстыми стеклами, - Мы вас пускали с условием, что вы не будете тревожить Анну Денисовну.
- Он меня не тревожит, все в порядке, - слабым голосом сказала Аня, с трудом сдерживая слезы.
- Вот и хорошо. И так, Анна Денисовна, - официальным тоном начал усатый кардиолог, - Мы посовещались с коллегами и пришли к выводу, что вам необходима операция.
Коллеги согласно загудели.
- Нет, - тихо, но очень отчетливо и твердо произнесла Аня.
- Как нет?! Вы что? - воскликнула маленькая тетенька. - Вы что, не понимате? Вы ведь сможете жить! Жить!
- А что, я сейчас не живу? - так же тихо и отчетливо спросила девушка.
Повисла полная тишина. Было только слышно, как пищат приборы.
- Аня, не сходи с ума, - прошептал Святослав после полуминуты молчания. Он был даже огорчен.
- Я еще хорошо соображаю, - с прежней интонацией ответила девушка. - Во-первых, у меня нет денег.
- Я же сказал, что заплачу! - почти крикнул Слава, но тут же утих, смутившись от чего-то.
- А во-вторых, - продолжила Аня и рассказала свои намерения на последние недели жизни.
Все остались, кажется, под впечатлением от рассказа, но продолжали настаивать на своем.
- Смотрите, ведь если вы вылечитесь, то вам не придется так спешить, вы сможете дать слушателю не только свои записи, но и живые выступления в течение многих лет! - воодушевленно и с интонацией воспитателя, обращающегося к маленькому ребенку, говорил какой-то высокий и чрезвычайног худой врач.
- Да, Аня, Дмитрий Семенович прав, - все не отпуская ее руки, произнес Слава, а потом добавил как будто невзначай:
- И подумай, что будет со мной.
"А что будет с тобой?" - так и хотела спросить девушка, но промолчала.

"Странно, зачем я так упиралась. Святослав ведь действительно заплатит, - думала Аня, медленно шагая к дому по темной улице после целого дня работы в студии, - Даже если бы у него не было денег, он заплатил бы... Не знаю как, но заплатил. А я отказалась. И ведь правда могла бы жить еще долго... И зачем упиралась? Вроде и умирать-то не хочу... Или хочу? Да нет, я просто слишком привыкла к тому, что две недели - и все, теперь уже не перестроиться... А ну и пусть! Пусть умру, ничего. Смерть избавит меня... от страха смерти. Да, но и это парадокс... Ой, кошмар."
Девушка тяжело вздохнула и остановилась, услышав позади себя негромкий шум мотора машины. Обернувшись, она увидела сверкающую в свете лилового фонаря иномарку. Стекло плавно и бесшумно опустилось, и из него показался Святослав. Аня почти физически ощутила тепло его солнечного и доброго взгляда.
- Я за тобой от самой студии еду, а ты все как будто не слышишь, - весело сказал он.
- А я и правда не слышу... Задумалась...
Вдруг Аня густо покраснела, вспомнив прикасновение его губ, и отвела глаза в сторону.
- Ты чего? - спросил Слава, уже вылезший из машины, - Садись, поехали.
Девушка даже не удосужилась спросить, куда поехали, просто на автомате забралась в услужливо распахнутую перед ней дверцу и буквально утопла в мягких объятиях черного кожаного кресла.
С минуту Аня удивленно осматривалась, прислушивалась и принюхивалась. Все было черное, кожаное и красиво блестело в рассеянном мягком свете многочисленных лампочек, играла негромкая и приятная музыка и ненавязчиво пахло чем-то хвойно-свежим. Девушка расслабилась, закрыла глаза и даже вздрогнула, когда услышала звук голоса Святослава.
- Ты очень устала за эту неделю. Тебе надо отдохнуть, - сказал он.
- Да, я действительно очень устала. Только ты отвези меня, пожалуйста, домой.
- Мы и едем домой. Только ко мне. На дачу, так скажем. Там очень, очень красиво. Может, и вода в озере еще теплая.
Но Ане, казалось, было уже все равно - она почти спала.
Проснулась девушка на руках Славы. Он осторожно, словно боясь разбить, нес ее куда-то. Она хотела спросить: "Куда?", но парень прочел это на ее сонном лице и тихо ответил:
- В дом, конечно. Попьем чаю с вареньем и спать ляжем. А завтра - на озеро пойдем. Тебе понравиться, вот увидишь.
В доме было тепло, полутемно и пахло сосной. В сенях Слава поставил Аню на ноги и повел на второй этаж. Там был большой темный и пустой зал, посреди которого стоял черный рояль. Глаза девушки блестнули, и она, буквально кинувшись к инструменту, заиграла что-то легкое, почти невесомое и немного печальное.
Святослав зажег свечи в высоком подсвечнике под бронзу и поставил его на крышку рояля. Лицо Ани осветилось рыжеватым светом. Он долго стоял рядом и любовался то ее тонкими длинными пальцами с короткими черными ноготками, быстро бегавшими по желтоватым клавшам, то каким-то неземным лицом с неуловимой полуулыбкой и огромными синими глазами, то гладкими черными волосами, заплетенными в тяжелую косу, то всей ее фигурой в длинном черном платье. Вдруг взгляд Славы упал на округлое белое плечо девушки и парень, не удержавшись, наклонился и поцеловал его, заметив, как Аня покраснела. Пальцы ее остановились, и руки бессильно упали на клавиши; те издали неясный фальшивый звук.
- Извини, - шепнул Святослав, - не могу справиться с собой. Пойдем.
Он взял девушку за руку и повел на просторную терассу. Она была почти пустая, только в левом углу стоял круглый плетеный столик, а рядом - два таких же кресла.
- Подожди меня здесь, я сейчас принесу чай, - снова прошелестело над Аниным ухом, и Слава ушел куда-то.
Подняв взгляд , девушка ахнула. Вид открывался потрясающий: высокие и прямые сосны, небольшое озеро с прозрачной водой, обрамленное узкой полоской песчаного берега и высокое-высокое, чистое синее небо, густо усыпанное звездами.
"Как красиво... Не то, что у меня из окна... Хотя и из окна тоже неплохо... Но тут лучше. Воздух такой... Соснами пахнет, смолой. И водой."
Больше Аня ни о чем не думала. Она просто стояла, оперевшись на ограждение, и смотрела на синее-синее небо.
Через несколько минут дверь на терассу скрипнула - вошел Слава с подносом в руках. Поставив свою ношу на стол, парень пожошел к девушке и тихо сказал:
- Я принес. Пойдем, а то остынет.
Аня, с трудом оторвав взгляд от неба, подошла к столу, села в услужливо пододвинутое ей кресло и, взяв в руки большую чашку, отхлебнула ароматного чаю.
- У тебя здесь очень хорошо, - прошептала она. Святослав улыбнулся, согрев ее своим взглядом.
- Тебе не холодно? - спросил он но, не дождавшись ответа, ушел и уже меньше чем через минуту вернулся с теплым мягким пледом в руках.
Укутав девушку, как ребенка, Слава снова сел в свое кресло напротив нее и сказал:
- Небо сегодня, как твои глаза. Такое же синее. И такие же звезды в нем, как в твоих глазах.
Аня смущенно улыбнулась и уткнулась носом в чашку.
- Анюта, ну что ты... Как маленькая. Привыкай слушать комплименты, ты ведь просто неземная какая-то, иначе и не скажешь.
Прятаться было уже некуда, и девушка, сама того испугавшись, посмотрела Славе прямо в глаза. Ей стало не только тепло, но светло и бесконечно радостно. Она улыбнуась.
- Ну вот, так лучше. Хочешь еще чаю?
- Нет, спасибо... Я лучше спать пойду.
Святослав поставил свою чашку, подошел к Ане и, взяв ее на руки, понес в спальню.
В спальне тоже было полутемно, как и во всем доме. Мебели было не много, но огромная кровать в центре комнаты это извиняла.
Посадив девушку на кресло, парень расстелил кровать, дал одну из своих рубашек за неимением чего-либо женского и сказал, больше утвердительно, чем вопросительно:
- Я лягу здесь же, на кресле, чтобы тебе не было страшно.
- Ладно, - тихо согласилась Аня.
- Ну ты переодевайся, я пойду пока чай наш уберу.
- Ага.
Когда Святослав вернулся, девушка еще не спала, а стояла у окна, расплетая косу.
- Ты чего не с ложишься? - спросил он.
- Да вот, волосы надо расплести.
- Давай помогу.
Слава подошел к Ане близко-близко и стал по прядям, осторожно перебирать ее косу. Волосы девушки приятно пахли чем-то, и он даже уткнулся в них лицом. Она тихонько, серебристо засмеялась, засмеялся и он. Вдруг Аня повернулась к парню лицом и обняла его.
- Спасибо тебе, - прошептала она Славе на ухо. Он почуствовал тепло ее дыхания.
- Аня, - сказал он, - ты, наверное, догадываешься...
- Да...
- Ну вот и хорошо.
- Нет, скажи!..
- Ладно. Я люблю тебя.
Аня уткнулась лицом парню в грудь. Несколько минут она боролась с собой, но потом просто поцеловала его.

С крыши вид открывался еще более широкий и красивый, чем с подоконника. Откуда-то снизу доносился шум машин, говор людей, лай собак, но все казалось таким далеким и ненастоящим, что Аня даже не замечала этого. НАСТОЯЩИМ было сейчас только небо.
Девушка лежала на одеяле, расстеленном поверх влажного от недавнего дождя и прохладно железа, и смотрела на небо. Оно было низкое-низкое - казалось, встанешь на цыпочки - и схватишь рукой клочок пушистой фиолетовой тучи.
"Никого нет, никто не мешает, - думала Аня, - Наконец-то отдохну... Так ведь нельзя: днем на студии, потом концерты, до утра - ноты... Уже в глазах рябит от нот... Не смотрела я в них почти никогда - и хорошо было... Ну что поделаешь - надо оставить что-нибудь после себя. И завещаю я все Славе, он точно отнесет, куда подобается..."
Оставалась где-то неделя. Организм слабел, иногда было тяжело даже ходить. Хорошо, что рядом всегда был Святослав и мог увезти куда угодно, хоть на край света...
"Святослав... Мой милый, добрый и заботливый Святослав... Ну почему я тебя не люблю?!!"
Аня перевернулась на живот и судорожно зарыдала. Ей было так жалко этого парня, которого она обманула, который так любит ее, просто как безумный, исполняет каждое ее желание...
"Ну как я могу? Как?.. Ты же такой хороший, ты что угодно сделаешь для меня... И ты веришь, что я к тебе неравнодушна... Ну зачем я тогда сделала это - зачем поцеловала тебя?.. Какая я свинья... Я знаю, я чувствую, как тебе больно из-за того, что я не согласилась на операцию... То, что я не принимаю твою помощь - для тебя ведь хуже всего... Ну как я так могу... Как я могу не любить тебя?!!"
Вдруг Аня резко вскочила на ноги и, скользя по сырому железу, подошла к парапету. Посмотрела вниз - там копошились люди: грузили какие-то тюки на крышу маленькой старой машинки. Под ногами у людей вертелась кошка, ее все время гнали, но она возвращалась в надежде на ласку.
"Так и ты, Святослав, как эта кошка: даже если я тебя прогоню, ты вернешься... Но я тебя не прогоню... Я не смогу сделать тебе еще больнее, чем делаю сейчас... Я должна сказать тебе, что не люблю... Нельзя обманывать ТАК..."
Девушка развернулась, пошла на лестницу и быстро побежала вниз. Достигнув первого этажа, она глубоко вздохнула, выскочила на улицу, подорала кошку, вертевшуюся между людей, и побежала обратно, на крышу.
- И зачем я тебя принесла сюда? Может, хоть тебя буду любить, если не его? Да, поживи-ка ты у меня с недельку... А потом я тебя отдам Алине, она хорошая и всегда хотела котенка... Назову тебя Масяней. Смешная ты...
Только что окрещенная Масяня терлась об Анины ноги и тихонько мяукала. Девушка села на свое одеяло, а кошка, как выдресированная, прыгнула ей на колени.
"А в Питер-то хочется... Попросить Святослава? Он мигом домчит... Да нет, не надо... Не надо умирать в Петерберге... Умирать надо на родине... И нельзя так нагло пользоваться Славой, нельзя... Это уже окончательное свинство... Так что доживу уж здесь, что осталось - дней шесть...
Эх, даже жалко, что у меня хватило ума не забеременеть лет эдак в пятнадцать... Остался бы сейчас после меня человечек... Может, он был бы еще лучше, еще талантливее меня... Как жалко... И не будет больше таких, как я, людей... Пожить бы мне еще хоть год... Я бы обязательно родила, обязательно!
А почему я отказалась от денег на операцию? Тогда не страдала бы сейчас... Да потому, что меня слишком хорошо воспитали... Не могу я от чужого человека - вооще от человека принять такую помощь... Безвозмездно - однозначно не приняла бы... А оплатить такой чудовищный долг я не смогла бы и за две свои жизни... Так что и помираю теперь - от честности... Нет, так - однозначно не правильно... Хочешь жить - иди по головам, наступай на руки и ноги, а главное - дави свою дурь. И в кого я такая правильная?.. Дура, просто дура форменная! Люди, не будьте такими, как я! Наглейте и набивайте кулаки!.."
Аня снова отчаянно всхлипнула, но удержалась. Ей показалось, что Масяня как-то странно на нее смотрит.
- Ну что глядишь? Глазищи-то зеленые, так и горят в темноте, так и горят!
"Действительно, совсем стеменло. Я и не заметила."
- Ладно, Масяня, пойдем спать. Точнее, сначала есть, а потом спать - у меня было молоко. А если это уже не молоко, то тоже ничего. Ты ведь будешь простоквашу?
Кошка потерлась мокрым холодным носом об Анину руку и замурлыкала.
- Вот и хорошо. Ну пошли. А то завтра мне на студию опять... Уже надоело, право слово...
Масяня, как привязанная, последовала за девушкой.

Проработав еще пять дней на студии и на концертах, Аня слегла. Возле нее постоянно вертелись Алина, Святослав и Масяня. Выглядела девушка так, как будто у нее глубокая депрессия. На самом деле все было не так.
"Как хорошо. Хорошо, что я поняла, зачем люди живут на земле, - думала она, - Ответ ведь лежит на поверхности! Он так прост и очевиден, что... его даже не сформулировать словами... Нет, его определенно можно только почувствовать... Одно жалко: понятно это становится только перед самой смертью... Можно бы было хоть выразить словом это знание, людям помочь, чтобы они не мучались больше и не убивались в поисках смысла жизни, так ведь нет же... Но, видно, так надо. Да не "видно", а надо. Иначе случилось бы непоправимое... Нельзя знать этого всю жизнь... Это так опасно... От этого, наверное, можно сойти с ума... Или умереть...
Да, хорошо, что я поняла... Теперь я знаю, что жила не зря... Помимо того, что я оставила много своих сочинений. И спокойно умираю..."
И больше уже не приходили в голову мысли о том, что что-то не успето, не доделано, что так и не удалось полюбить Святослава. Теперь все было понятно и ясно, как майский день. Просто ТАК было нужно.
Нужно было умереть одному гению, чтобы родился другой.


ЭПИЛОГ.
Со дня смерти Ани прошел ровно год. Стоит такой же теплый и кристально-ясный сентябрьский денек. В воздухе пахнет сыростью, землей и сопрелой травой.
Слава шагает по главной аллее кладбища, шелестя вновь нападавшими сухими поверх уже мокрых золотыми листьями клена.
Ему и грустно, и радостно. Радостно от того, что книгу его теперь читают по всей стране. Мнение о ней создалось неоднозначное: кто ругает неистово, осуждая слишком уж явно и натурально показанные людские пороки, кто, напротив, восхищается этой реалистичностью и глубиной образов. Но факт остается фактом: Святослав Солниченко - один из ведуших писателй современности.
Успех его в музыкальной области тоже не остается незамеченным. "Аня как будто бы завещала мне не только свои записи, но и свой дар", - часто думает он, садясь за тот самый рояль в большом зале на втором этаже пропахшего сосной загородного дома.
Он же и заменил девушку в составе "Эклектики". В июле ребята перебрались в Москву, чтобы начать пробивать себе дорогу на большую сцену. И им это удается прекрасно - как за счет незаурядной музыки, так и за счет громкого имени Славы.
Алина, кстати сказать, в январе родила. Замечательную девчушку с хитрыми оливковыми глазенками, как у мамы.
Отец Святослава - смешной и смешливый усатый кардиолог - сделал на днях предложение маленькой тееньке-кардиологу с прекрасными собачьими глазами. Она, не долго думая, приняла его. Свадьба намечается на декабрь.
Грустно же Славе от того, что он любит Аню до сих пор, и будет, наверное, любить ее всегда, ведь таких, как она, больше нет.
Но он знает, что откуда-то сверху она видит все. Видит, насколько хорошо идут дела и радуется этому. Может быть, она даже смогла полюбить его. Жаль, что ему никогда не узнать об этом. Хотя, смотря как смотреть.
Вот и могилка Ани. Узорчатая ограда, любопытный памятник - маленький рояль, и надпись на его крышке: "Анна Денисовна Житенская, 19** - 20**. Вечная память и огромная благодарность от Алины Алексеевой и Святослава Солниченко."
- Здравствуй, Анюта, - тихо говорит Слава. Он всегда говорит так, когда приезжает к ней на могилку, но последнее время это случается очень редко. - Знаешь, я тут подумал: фамилия у тебя - Житенская. От слова "жить", "жизнь"... Ты ведь дала мне жизнь! Если бы не ты, я бы так и остался каким-нибудь дармоедом с дурацким филологическим образованием... А вот пришла ты... И ушла... И поэтому я теперь стал таким. Спасибо! А еще спасибо за то, что открыла мне глаза на эту жизнь. Я понял ее цену, понял, что нужно делать, делать, делать, не останавливаясь. Делать для людей... И еще нельзя всю жизнь сидеть на чужой шее, как я сидел на папашиной - это я тоже понял. Спасибо тебе, Анюта. Жаль, что я не могу больше ничего сделать для тебя, кроме как поблагодарить, но я чувствую, что мое "спасибо" для тебя теперь дороже всего остального. Я знаю, что ты очень рада сейчас. И я тоже рад. Поэтому скажу еще раз: спасибо!!
Слава громко выкрикивает последнее слово и широко улыбается. Эго крик громом прокатывается над пустым и тихим кладбищем, сгоняя с недалеко стоящего дерева стаю птиц.
- Анечка, мне надо идти. Репетиции, новая книга... Ну, что я тебе рассказываю - ты сама все знаешь. Постараюсь чаще бывать у тебя. Пока.
Он встает и неторопятсь снова шагает по главной аллее, так же шелестя листьями, только идет теперь к воротам. На сердце у него легко и светло - так, как было, когда он слушал ее музыку, хоть в темном прокуренном баре, хоть в ДК, хоть в большом зале собственного дома.
За воротами Славу ждет его автомобиль. Он садится в него, привычным жестом поворачивает ключ - и машина неслшно трогается с места.
Парень проезжает несколько сотен метров по шоссе и замечает на обочине девушку, пытающуюся поймать такси. Он останавливается рядом с ней, высовывается из окошка, бросает на нее взгляд - и теряет дар речи: длинная черная коса, перекинутая через плечо, светлая кожа, правда без веснушек, и синие огромные глаза в пол-лица...


18:02 22.07.2007