сто 65

- И зачем он только встречается с этой рыжей, - вопросительно утверждает Степан Иванович.
- Которая сперва и внимания-то на него никакого не обращала, - с интонацией недовольства, разбавленного легкой иронией, говорит Зинаида Степановна.
- А потом зачем-то делала вид, что он ей равнодушен, - сокрушенно, будто сожалея об утрате неповторимого времени, сетует Павел Иванович.
- Затем глупо и унизительно упрашивая его о встречах, - с легкой дрожью возмущения и напускного гнева вставляет своё слово Зинаида Павловна.
- На которых они, наверное, станут слушать листья в осеннем парке, - на сей раз уже не вопрошая, вслух представляет Степан Иванович.
- Или лежать на голубом снегу, глядючи в белое небо, - с нотками мечтательности тихо произносит свою реплику Зинаида Степановна.
- Или поплывут в ручейках, наблюдая за детскими корабликами, - негромко, почти шепотом говорит Павел Иванович.
- Или напьются на краю поляны воздухом, пропахшим солнцем, - еле слышно роняет слова Зинаида Павловна.
- Наверное, она любит его…
- Наверное, он любит её...
- Они любят друг друга!..
- Они любят!
- Любят!

Мои старые часы…Я люблю слушать их звонкий бой, мне нравится рассматривать изящные стрелки, неспокойно ползущие по большому желтому циферблату, я часто прислушиваюсь к ровному тиканью этих искусственных спутников времени. Иногда, правда, равномерная речь часов сменяется спором, криками, шумом – бывает это всегда в те моменты, когда время то течет медленнее медленного, то ускоряет свой ход до галопа, а то и вовсе устремляется вспять. Случается это, когда ждешь, когда не знаешь, когда торопишься, когда настает решающий момент...
А случается, что часы замолкают, будто остановившись, – и не по причине истраченного завода, а потому, что время для меня в те исчезнувшие вдруг, растаявшие мгновения перестает существовать вовсе – тогда я чувствую на себе внимательные взгляды, и, не выдерживая, перестаю смотреть на свою любимую, на свою «Рыжаню», поворачиваюсь к часам и шепчу:
- Что уставились?.. Что остановились?..
Порой часы и вовсе начинают своевольничать, ход их речей становится неровным, и тогда я слышу, что их с детства учили точности и правде, что они не в силах более сдерживаться и молчать, что они обязаны сказать: «Вы на нас совсем перестали смотреть!.. Вы забываете нас заводить!.. Вы забываете о вре-ме-ни! А, знаете, почему? Это она всё внимание Ваше захватила! Она, эта рыжая, эта несносная... Телефонная трубка!»

Я не сержусь, я не обижаюсь, я понимаю, что, как и всегда, старые часы не властны над собой, они всего лишь отражают время, которое течет во мне и вокруг меня… И когда их стук, их ход, их голос особенно неровен, сбивчив и тревожен, я сам неспокоен, я сам не нахожу себе места, я жду, когда придет она, моя Аня, моя «РыжАня»...
В такие волнительные моменты мне просто необходимо отвлечься, я подхожу к транзисторному радиоприемнику - много испытавшему, повидавшему на своем веку - кручу его блестящие ручки. Что сегодня расскажет интересного мой старый друг, о чем споет песню?
Но приемник молчит. Съел за несколько дней все батарейки и молчит. Обжора.
- Э-э, дружище... Да тебе надо поменять...