Биография гения

Мой дед был старым, как и полагается деду. Он любил меня больше всех своих внуков, так, во всяком случае, мне хотелось думать, мне так было приятно. И поэтому я всегда называл его мой дед, таким остроумным способом мне удалось его присвоить, так мне тоже хотелось думать. А сейчас мой дед лежал на кровати и умирал, так, во всяком случае, он мне сказал, все остальные внуки бегали по дому, бабушка с мамой делали что-то на кухне, как мне хотелось бы думать, поесть, и никто в этом деревянном доме не знал, что мой дед умирает. Он действительно умирал.
- Я сейчас умираю, мой любимый внук, - сказал он мне, хотя «мой любимый внук» я специально услышал, так как хотел, он этого не говорил, - умираю я. Потому как это последнее, что я должен сделать.
- Да, мой дед, умирай, если хочешь, ты всегда был добрым и уютным. Ты мой самый любимый дед. Я никому не скажу, что ты умер, - начал я говорить, потому как любил говорить с моим дедом, а он со мной любил говорить, так, во всяком случае, мне хотелось думать.
- Помолчи, я должен тебе объяснить, почему я умираю. Не так всё просто, слушай меня внимательно, мой самый любимый внук, - как приятно такое слышать от моего деда, даже если он этого тебе не говорит. – Я прожил бы ещё много лет, у меня прекрасное здоровье, быть может, я ещё бы и вас пережил. Да что там говорить, я бы и себя пережил.
- Абсурд, - подумал я, - себя ведь невозможно пережить, - это я ему уже сказал, и он ласково похлопал меня по коленке.
- Так вот почему я умираю… Дело в том, что я с самого своего рождения хотел быть гением. Да, мой любимый внук, именно гением. Но никаких талантов, да что талантов, даже мало-мальских способностей я у себя не обнаружил. Но ведь это несправедливо, подумал я тогда, что человек, который хочет быть гением, не может им стать, только потому, что у него нет никакого божьего дара. Хоть способностей у меня не было, но глупым я себя бы тоже не назвал, и я придумал единственной правильный выход – ведь гений, это далеко не талант или там ещё, главное в гении – это биография. Да, мой самый любимый внук, именно биография. Ты когда будешь учиться и немного читать, то наверняка узнаешь, что подавляющее большинство гениев имеют идеальную биографию, от неё невозможно оторваться, когда читаешь. Так вот я решил сделать себе биографию, а клеймо гения мне и так толпа наклеит, главное правильно жить. И я начал рассчитывать свою жизнь, вычислять её. Главное для меня теперь было решить, кем я хочу стать: художником, музыкантом, писателем. Кем? – мой дед так пристально замолчал, отчего мне стало понятно, что это он у меня спрашивает.
- Писателем?
- Да, это весьма почётно. Почему? Да, теперь мне предстояло выяснить, почему именно писателем, а ни кем другим. Всё просто, я умел читать, а значит, наверняка смог бы прочитать то, что написал бы. С музыкой всё сложнее: мне было уже около двенадцати лет, а я знал, что Моцарт и всё его шайка добились признания совсем в юной возрасте. Здесь мне ничего не светило, я был слишком взрослым, чтобы стать гениальным музыкантом. Рисовать я не любил и не хотел. Вечно грязный, с кисточками, неуклюжим холстом… нет, это того не стоило. Тем более, что Врубель к тому времени нарисовал своего демона, тем самым исчерпав все сюжеты для картин. Вот так я и решил стать писателем. И что я сделал, как ты думаешь?
- Ты начал писать?
- Нет! Я был из довольно богатой семьи, что не позволительно для гения. Мне пришлось покинуть свой дом, оставить всех своих прежних друзей и уют, так как для гения это не годится! А что же я потом сделал?
- Ты начал писать!
- Да! Именно так! – мой дед даже слегка развеселился, и приподнялся с кровати, - я начал писать и писать, как делали все гении. Ты не представляешь, как я радовался, когда редакторы газет и журналов отказывались публиковать мои произведения. Те времена для меня были одними из самых счастливых. Но однажды один из редакторов всё-таки предложил мне опубликовать мой рассказ, после чего мне пришлось воровать рукопись из редакции. И только сейчас я понимаю, что какая-то нелепая публикация могла полностью испортить мою биографию, как хорошо, что в моей молодости отсутствовало тщеславие, которое так и гоняется за молодыми парнями.
- Но, мой дед, как ты зарабатывал на жизнь?
- Молодец, мой любимый внук, молодец, в правильной последовательности задаешь ты вопросы, - дед похлопал меня по коленке, на этот раз несколько сильнее, чем прежде, и мне показалось, что будет синяк. Потом он протянул мне тонометр, чтобы я измерил ему давление. Специально закашлялся, остался удовлетворён результатом, и продолжил свой рассказ.
- Я знал, что мне придётся работать. Гении до своего признания всегда занимались чем-нибудь нелепым: грузили что-нибудь, строили, лечили… Лечили. Вот, то, что мне нужно. Гений с медицинским образованием меня всегда привлекал. Я начал лечить.
- Мой дед, но ты ведь, сто двадцать на восемьдесят, не учился на доктора?
- Да, мой самый любимый внук, давление ни к чёрту, я решил не учиться, а сразу лечить, ведь больные не могли ждать, пока я получу диплом медика, так я тогда размышлял. Я сразу принялся практиковать. Да, именно практиковать, не лечить. Я совсем забыл: гении-медики не просто лечат людей, они занимаются медицинской практикой. Так вот, я начал практиковать, делал я это недолго – так как понимал, что все гении, уходили из медицины, так толком никого и не вылечив. И мне пришлось полностью посвятить себя литературе.
Мой дед продолжал говорить, но меня позвала мама, и мне пришлось идти во двор, чтобы натаскать воды в кадку. Я не мог отказать маме, я люблю эту гордую и красивую женщину, которая вскормила меня своей грудью, и воспитала меня. Я понимал в отличие от других детей, что я многим ей обязан. Я таскал воду полчаса, потом меня мама попросила подмести двор, я понимал, что эта предельно справедливая женщина, не стала бы меня просить, если бы этого действительно не нужно было делать. Я беспрекословно потратил ещё полчаса своего бесценного времени на это первобытное занятие. После чего подошёл к маме, и гордо спросил, может ещё что-нибудь сделать. А, эта уставшая женщина, только ласково на меня посмотрела, убрала со своего вспотевшего лба волосы, подошла ко мне и поцеловала в мой не вспотевший лоб, сказала что-то очень приятно, и отказалась от моих услуг. Мне показалось, что, когда я стану на несколько десятков лет старше, я буду очень часто вспоминать этот момент. А сейчас я вернулся к моему деду. В то время, как я отсутствовал, мой дед не прекращал своего рассказа, и я счёл правильным не просить его пересказать всё заново.
- Я оставил в покое всякое писательство и принялся ждать, когда ко мне сами придут редакторы и попросят напечатать всё, что я написал. Перед этим твой дед, конечно же, подсчитал, что сможет безбедно жить на вырученные деньги от издания, переиздания, экранизаций и так далее. Когда же мне исполнилось около сорока лет, я твёрдо был уверен, что никто меня так и не считает гением. Я просматривал газеты, смотрел телепередачи, но нигде не упоминалось обо мне даже как о человеке, не то, что как о гении. Меня посетила мысль, которая посещает всех творческих и богобоязненных созданий – может я не гений? Как заправский графоман я отогнал эту мысль вон из дома, и занялся другой: что бы поесть. Эта мысль оказалась намного приятней. Так вкусно я никогда не ел: борщ украинский, пельмени со сметаной, кстати, борщ также со сметаной, рюмка водки, хлебушек белый и чёрный, зелень… Да, я был точно уверен, что я гений. Но в чём? Этот вопрос закрался в мою просветлённую голову, и его никак не удалось выветрить или хотя бы проветрить. И здесь я понял: это проведение. Наконец-то оно меня посетило! Да, почему именно писатель? Ведь не поздно стать и музыкантом. Я был бы самым старым гением музыкантом, да ещё я припомнил врачебную практику… Да, всё было прекрасным. Но времени учиться у меня не оставалось, да и как-то стыдно учиться в том моём возрасте. Я принял единственно верный путь – я ослеп. Да, у меня отличная биография гения-музыканта получалось, благодаря этому ходу.
- Мой дед, но ты ведь до сих пор ни на чём не играешь?
- Мне это ни к чему, - он особенно выделил слово «мне», - но ты сейчас спросишь, как же я рассчитываю добиться призвания?
- Нет, - мне стало как-то совсем неинтересно продолжать беседу с дедом. Первый раз стало так неинтересно, как будто я второй раз проживаю эту жизнь и всех людей и диалоги с ними знаю наверняка.
- Спроси, пожалуйста, иначе мой рассказ будет неполным.
- Ты же просто ответишь, что большинство гениев было признано после смерти.
- Да. А откуда ты знаешь? Пойми, просто я понял, что меня действительно признают гением только после смерти, такая мне судьба уготована. Ну, а мне-то что от этого, я ведь всё равно об этом не узнаю. А как я уже говорил, прожить я могу очень долго. Поэтому я решил умереть пораньше, чтобы вы хоть порадовались за себя, что ваш дед был гением. Это даже лучше, что при жизни не признан, это как-то более по-настоящему. Мне сейчас кажется, что гений не может быть признан при жизни, гений, он ведь сразу не может восприняться в полный рост, он ведь опережает время. Так что гении это только те, кто умер, а потом признан. Да, запомни эти слова, ты их будешь твердить много раз, так как ты присутствовал при последних минутах жизни гения, и все тебя про эти минуты будут спрашивать.
Дед замолчал. Я посмотрел на него, как праведная овца на глупого развратного пастора.
- Умирай, дед, - сказал я, так как понял, что не понимаю, для чего ему дальше так неинтересно жить. И вышел из комнаты.
На мгновение даже подумал, а что было бы, если бы я сейчас также попробовал бы прожить свою жизнь, по концепции деда? Мне семь лет и я успел бы стать музыкантом… Но ведь я не хочу быть музыкантом. Да я не хочу быть и гением… Мне семь лет, я люблю писать. Прозу, только прозу, стихи не люблю. Мои произведения переведены на десятки языков мира, у меня есть Нобелевская премия за вклад в литературу, причём я получил её будучи совсем молодым, и моя нобелевская речь состояла всего лишь из одного слова «мама». Пулицеровскую премию мне дали, даже не переводя меня на английский язык… Странно, зачем мне быть гением, мне и так хорошо. Просто, может слово такое приятное: гений… Я вернулся в комнату. Дед лежал на спине, глаза были закрыты. Я долго смотрел на него.
- Гений, – сказал я тихо, так тихо, чтобы дед не услышал. Но дед услышал, он улыбнулся, перевернулся на бок и захрапел, - гении не храпят.
Это сказано мною было ещё тише, но храп тут же прекратился.
- А знаешь, ведь все гении, они несчастные были… - донеслось из комнаты, - а я счастливый, вот в чём соль. Получается, пересолил я где-то… Хотя, я буду первым счастливым гением, да…
Храп возобновился.
Я вышел во двор и подошёл к маме. Она сидела на лавочке и смотрела возвращавшихся с поля коров. Я подсел к ней.
- Мама, а у тебя же тяжёлая жизнь была?
На этот раз мама сразу улыбнулась, даже волосы не поправляла.
- Почему была – есть.
- Ты бы могла стать гением, у тебя на это есть полное право… Может подать в женевский суд, чтобы они тебе гения присудили?
А в ответ эта милая женщина мама погладила меня по моей кудрявой голове, как-то особенно нежно и дольше чем обычно и своим материнским голосом сказала:
- Не родись счастливым, а родись кудрявым…
И я понял, что и этот момент буду вспоминать потом. Странно…
В это время корова оставила на дороге свою тёплую лепешку и у меня родилась идея романа, так, во всяком случае, мне хотелось думать, за который…