Зверек

Быть странной для нее было так же естественно, как для других – странно быть естественными. Хотя невозможно утверждать, что ты в своем уме и говорить о том, что можешь провести границу нормальности и ненормальности. Она не была ненормальной, но была просто странной. В чем заключалась эта странность, описать было невозможно, но что-то от этого людского непонимания в ее душе либо тянуло к ней людей, завораживая, либо отталкивало, пугая.
Иногда она думала о том, что если бы кто-то попытался постичь, в чем же заключается ее странность, он понял бы в итоге, что это какая-то исступленная страстность ее жестов, движений, чувств – всех повадок полудикого зверька, который сам собой пытается приручиться к людям, доверчиво заглядывая им в глаза.
Страстность эта частенько мешала ей жить, но усмирить ее не могли ни ожоги на шкурке, оставшиеся от брошенного в нее котелка с кипящей водой, ни царапины на мордочке, которые появились в попытке защитить себя от боли, причиняемой ей теми, кому она так хотела доверять.
В какой-то момент своей жизни она осознала, что давно отстранила себя от реальности, что живет жизнь так, как будто завтра ей кто-то даст все прожить еще раз, по-другому. Она спряталась от жизни в кокон сомнительного счастья, неуверенных чувств, боясь пробовать другое счастье, боясь опрокинуться с небес новой любви и упасть на асфальт обреченности. Она больше не стремилась быть прирученной, не заглядывала никому в глаза. Смелости не осталось на веру. Приручение обернулось клеткой страха…
И самое страшное, что жила она в этой клетке с ощущением, что чудо наступит. И на вопрос – когда? – ежедневно отвечала себе – завтра…
А жизнь шла дальше, медленно превращаясь в прошлое.