13 минут спустя

Вкус грязи наверняка останется в моей памяти на долгие годы. Влажная ряска, хрустящая на зубах, отдающая несвежей травой и болотом. Я обожаю этот вкус! Я ненавижу его.

Длинные, слишком длинные гудки….
Господи, прими мою душу грешную….
А потом – агония.
Вернее, не так. Сначала навалилась апатия. Когда я почувствовала, что дозвониться ни до кого не получится – слишком мало времени на объяснения и на организацию собственного спасения, меня охватила дремота. Я поняла, что все равно не выберусь. Что спасать меня никто не приедет, не сможет, не успеет… и поэтому нужно умереть с достоинством. Не дергаясь, не унижаясь в последние минуты. Красиво, насколько это вообще возможно – в условиях источающего сладковатый запах, по-августовски теплого болота. В области плеча, которым я неудачно зацепилась за сосну во время своего судьбоносного бега (боже мой, неужели еще 15 минут назад я могла бежать?) что-то неприятно завозилось, а потом будто иголкой пронзило до самого локтя. Еще раз, еще….
- Черт возьми, - прошептала я. – Что это еще?

Память услужливо подкинула информацию о том, что в болотах живут пиявки, которые очень охочи до человеческой крови. А тут им и стараться особо не пришлось, наверное. Не помню, сильно ли я содрала кожу, но им, видимо, было достаточно – чтобы почуять вкус крови. Кровососы еще немного поерзали по руке, видимо, устраиваясь поудобнее, а потом затихли. Их присутствие только изредка выдавала пронзительная боль.
- Какая гадость…

Видимо, пиявки меня и разбудили, прокусив слой апатии, которым я покрылась уже почти полностью. Меня пробило будто током: это что же, я тут сдохну? Как корова заблудившаяся в лесу и потонувшая в болоте? Как безвольная кукла, брошенная в речку и идущая ко дну? А как же все? Все, что у меня есть, и все, чего еще нет? Как же друзья, мамочка, отец… Как же мои еще не рожденные дети? Я что, правда подыхать собралась? Глаза наполнились было слезами, но я загнала их обратно – «не время!»

Что же делать? «Спасение утопающих – дело рук самих утопающих» - эту несложную истину нам вдалбливали в голову еще с ясельных групп детского сада, если я все правильно запомнила. Набирать все номера подряд я не буду – все равно никто не успеет приехать сюда вовремя, чтобы вытащить меня. Нужно попробовать как-то выбраться самой.
Прервав так и не состоявшийся вызов, я крепко зажала мобильный в руке.
- Соберись, соберись с мыслями и действуй, - громко произнесла я. Точнее, хотела произнести громко, чтобы взбодриться. Получился жалкий писк, который меня возмутил до глубины души. – Действуй! – повторила я.

Для начала нужно было оценить свое положение относительно места прыжка и глубины погружения. Медленно, очень медленно, стараясь практически не двигаться, я ощущала свое тело, начиная снизу.

Правая нога крепко засела в грязи – почти по колено. Левой я двигать могла, правда, не так быстро, как мне хотелось бы, а вот правая при каждом, даже минимальном движении, норовила погрузиться все глубже… С руками дело обстояло тоже не лучшим образом. Левое плечо, встретившееся с деревом, саднило и было обременено, по всей видимости, пиявками. В правой руке был зажат мобильный, в обнимку с которым я собиралась только что помирать, и она как раз чувствовала себя прекрасно. Я напрягла память и попыталась восстановить хронику случившегося: откуда я так замечательно прыгнула, в каком направлении и как далеко. Мне это было нужно для того, чтобы спасти мобильный. Попав в воду даже самая модная Nokia перестает работать очень скоро. Моя старушка, несмотря на годы верной службы, наверное, загнулась бы сразу же. Так, так… ну давай же…. Прежде чем влететь сюда, ты неслась на закат и перемахнула через бревно… бревно… бревно… Головой крутить мне не хотелось – в болоте каждое движение оценивается как лишнее… Остался только закат – солнце катилось слева направо, значит… значит… Приблизительно рассчитав, откуда я появилась, мысленно перекрестившись и произнеся «ну, ладно!», я бросила телефон. Больше всего меня волновал факт броска правой рукой – я левша, и такие броски, да еще вслепую, имеют все шансы быть неудачными… Я метнула трубку и напрягла слух, внутренне замерев. Однако, опасения оказались напрасными. Судя по звуку, телефон упал куда-то в траву и даже не задел по пути какой-нибудь пенек! Может быть, мне начинает везти?

Хорошо. Ведь если я выберусь – грязная и мокрая как распоследняя свинья, телефон мне очень пригодится, чтобы позвонить и вызвать кого-нибудь на помощь. Вряд ли я смогу найти машину в очень быстро наступающих сумерках… А уж подбросить такое чумазое чудо, голосующее на каком-нибудь проселке, согласится только отъявленный маньяк. Этого мне еще не хватало! Слава Богу, телефон спасен! Теперь утопающие! Предоставим им возможность спасать самих себя.

…Стоит человеку попасть в критическую ситуацию, как его мозг начинает молниеносно перелопачивать горы, тонны и моря накопленной за годы жизни информации. Может быть, что-то было услышано краем уха, что-то читалось или рассказывалось, но забылось за давностью лет… Все, что хоть каким-то боком может пригодиться – тщательно выбирается из общей массы и представляется на анализ.
Наступать на увязшую ногу нельзя ни в коем случае. Не нужно быть великим физиком, чтобы понимать, что каждое такое движение переносит массу тела на одну мою маленькую стопу, и она уходит все глубже, все дальше. Значит, ногу надо тянуть вверх… Но как это сделать? Как? Думай, моя хорошая, думай. Ты у себя одна, сейчас – одна. Если опоры нет, но нужно приподниматься, то как это можно сделать? Будь у меня крылья!...
Стоп. Крылья… Я всегда считала воду дальним родственником воздуха. И плавая в море, заплывая традиционно за буйки нервируя этим береговую охрану, радовалась тому, что я летаю «на высоте» примерно метров двадцати… Было волшебно. Так может и сейчас попробовать это волшебство? Телефон мне больше не мешает, полторы руки имеют относительную свободу…. Может быть…

Стараясь не обращать внимания на стягивающую грудную клетку грязь и набрав как можно больше воздуха, я выдергиваю полузавязшую правую руку из рясковой жижи и, широко заведя обе руки за спину, делаю гребок, стремясь назад и вверх. Одновременно я дергаю правую ногу вверх. От всех этих усилий и выкручиваний я на какой-то миг ухожу под воду, но не позволяю панике охватить меня – ведь гребок еще не завершен! Фууууу… Вынырнула… Проверяю правую ногу. Возможно, это сила самоубеждения, но мне кажется, что нога чуть-чуть вырвалась из болотного плена. По лицу течет вода, воздух воняет, а к губе приклеилась целая колония рясковых листочков. Я отплевываюсь и собираюсь с силами для следующего броска. Попытка сменяет попытку, я уже не замечаю ни вони, ни воды, ни ряски. Я набираю воздуха, делаю гребок, на миг ухожу под воду и дергаю ногой. Второй я болтаю что есть силы, в надежде разогнать грязь вокруг застрявшей конечности. Если бы мне не хотелось жить так остро, если бы мне не было так страшно, я бы с удовольствием прошлась на тему того, как идиотски я выгляжу сейчас – сучащая ручками в попытках спасти свою жизнь, извивающаяся червяком в этой вязкой жиже, заставляющая себя снова и снова уходить под воду, чтобы потом вынырнуть из нее более свободной …на какой-то сантиметр. Время теряет смысл. Мысли теряют смысл. Все, что было раньше, даже 20 минут назад, теряет смысл. Все, что сейчас имеет значение – это мои силы. Мне важно расходовать их равномерно, по делу, для дела. Мне важно сжать зубы, проскрипев ими набившуюся в рот ряску, и продолжать грести. Еще раз… еще… еще…

Неожиданно я чувствую, как болото нехотя отпускает меня. Я задыхаюсь от облегчения. Но радоваться еще рано. Нужно на землю, на такую землю, которая не втянет тебя в свое чрево так предательски, не провалится. Нужно на землю. На землю, по которой ходят муравьишки, на которой растет трава и валяются сосновые иголки. На землю, которая надежна. Я словно бы плыву (хотя мои движения мало похожи на плаванье) на спине, стараясь максимально увеличить площадь соприкосновения с болотом… Я двигаюсь туда, где по моим расчетам должна быть земля, должно быть проклятое бревно, прыжок через которое едва не стоил мне жизни. Наконец, я задеваю руками за ил, делаю еще несколько движений и вот уже могу сесть на илистое дно, которое подо мной не проваливается – только скользит слегка...
Никогда не думала, что сидеть по грудь в жиже так приятно… Я ощущаю каждый сантиметр своего тела, чувствую, как бьется сердце, могу, наконец, вдохнуть полной грудью – что я и делаю. Напряжение потихонечку начинает отпускать меня, но расслабиться полностью я никак не могу. В августе темнеет очень быстро – стоит сумеркам только начаться, и вот они уже тащат за собой ночь… Ночи в Подмосковье очень темные – тут нет зарева города, не ездят машины, не горят окна домов… Темнота… Да и лес же еще…

Очень аккуратно, чтобы не съехать по скользкому пологому илистому дну вниз, к исходной точке, я начинаю пятиться назад, в сторону поваленного дерева, которое я заметила сразу, как только получила возможность покрутить головой. Доползя до него этаким рачком я вслепую цепляюсь за него руками, подтягиваюсь и еще минуту спустя уже лежу на вожделенной твердой земле и даже нашариваю в остатках света мобильник. Мне продолжает везти, и очень скоро он у меня в руках. Батарея еще теплится, и я смотрю задумчиво на «последний набранный номер» и на свои перепачканные грязью пальцы с обломанными ногтями. Вид моих ручек сейчас вызывал бы уважительное отношение самого бомжеватого бомжа, я уверена.
Последний набранный номер… Чего только не сделаешь в агонии, в сумасшествии близости смерти, в бреду… Ни за что, никогда я не буду звонить этому человеку! Но кому? То, что звонить нужно – очевидно. Может, до машины я еще и доползу, но за руль сесть в таком состоянии – это уже перебор на сегодняшний день.

Кому же? Кому? Я пробегаюсь по номерам в записной книжке и облегченно смеюсь. Как же такой простой вариант не пришел мне в голову сразу? Почему я не догадалась позвонить ему – это же так естественно. Он мужчина. Он сильный и надежный. Он может обругать последними словами – за дело, но если ты в беде он бросит все и всех, примчится, прилетит, телепортируется, если будет такая необходимость! Да, мы мало общаемся по причине того, что где-то в подсознании я никогда не могла ему простить предательства… Предательство таковым не было – с точки зрения взрослого человека, взрослой меня. Но ребенок, еще оставшийся частью во мне, никогда не забывал обиды, боли и горечи непонимания. Но все в прошлом, и уже пора начать воспринимать развод родителей, случившийся двадцать лет назад, как решение людей, отвечающих за свои действия. Нужно вписать отца в свою жизнь – окончательно, а не расплывчатым персонажем, «актером второго плана». Нужно наконец позволить ему любить меня так, как он хочет, как он пытается – все эти двадцать лет. Но для начала… Ох, для начала…
Для начала я набираю номер. Пока идет соединение, методично обрываю с себя пиявочек. Теплой компании из трех холоднокровных хищников уже совсем хорошо, они напились крови и почти не сопротивляются. Плечо опухло и имеет совершенно неприглядный в сумерках серо-буро-малиновый цвет – видимо, удар оказался несколько сильнее, чем мне думалось. Это такие мелочи! Мне все равно… мне все равно, потому что я жива. Я осознаю это в полной мере, и, несмотря на нечеловеческую усталость, на потерянный в болоте кроссовок, на отнимающуюся правую руку, на остатки болотистого вкуса во рту и лепесточки ряски на лбу и висках, я широко улыбаюсь и, услышав в трубке знакомый до малейших интонаций теплый голос, просто говорю:
- Пап, привет. У меня были проблемы и мне очень нужна твоя помощь. Ты сможешь меня забрать?
- Да. Скажи, куда подъехать, - произносит он после короткой заминки. – У тебя сейчас все хорошо?
- У меня все – отлично. Ты даже не представляешь, насколько! – вполне искренне признаюсь я. – Я расскажу тебе при встрече, ладно? А пока запиши, как добраться и где я приблизительно нахожусь…

Отдохнув немного после телефонного разговора, я собираюсь с силами – теперь мне нужно как-то найти машину или хотя бы попытаться выйти на дорогу. Помощь придет, не сразу, а примерно через час, так что у меня есть возможность добраться до какого-нибудь опознавательного знака, а лучше – до собственной машины, надеюсь, еще ждущей меня в лесу, и там – ждать. Теперь я могу себе позволить эту роскошь – ожидание. Только теперь…

Поднявшись и очень аккуратно ступая (правый кроссовок остался болоту на память, а левый я скинула, когда гребла к берегу), зажимая в руке мобильный телефон, я отправляюсь в путь. Солнце уже зашло, и идти придется в сумерках, которые так мастерски умеют обманывать зрение, но это совершенно не пугает меня. Скоро падет ночь, и я буду сидеть дома, закутанная в любимое шерстяное одеяло. В правой руке я буду держать бокал с коньяком, а левую положу на плечу отцу. Мне осталось совсем чуть-чуть… Нет! Мне осталась еще целая жизнь!...

***

Вкус грязи наверняка останется в моей памяти на долгие годы. Влажная ряска, хрустящая на зубах, отдающая несвежей травой и болотом. Я обожаю этот вкус – в нем вся жизнь. Я ненавижу его – он всегда чуточку отдает гибелью…

06-07,08,2007