Полкан

Галине А.

Ночью ветер, так бойко игравший с лёгкими, жёлтыми и шуршащими берёзовыми листьями, утих. Из-за низких, рваных облаков иногда выглядывал тонкий серпик месяца. Начался мелкий и ленивый осенний дождь. Было то самое осеннее время, когда упавшие листья навсегда теряют свою невесомую летучесть и почти намертво прилипают к крышам домов, огородам и улицам. Большой лохматый пёс Полкан поспешил укрыться от непогоды в своей маленькой конуре. Собака была довольно большой для своего убежища. В огромных чёрных глазах отражался свет от окон хозяйского дома. Длинная, белая когда-то шерсть сбилась в комки. Нижняя часть лап и брюхо давно уже стали довольно неопределённого грязного цвета. В довершение весь правый бок был увешан спелыми, увесистыми, колючими репейниками. Уже третью ночь Полкана отвязывали «на ночную прогулку». Поля вокруг деревни давно стояли убранными, и пёс с радостью носился по ним в вечернее и ночное время. Непогода заставила его в эту ночь возвратиться к хозяйскому двору; но не только непогода.

Что-то странное происходило с Полканом. Он чувствовал это. Утром хозяйская дочь, высокая молодая баба вынесла ему целую миску вкусно пахнущих щей с кусками хлеба и оставшейся вчерашней кашей. В другое время пёс лихо бы съел всё это за один присест, а в этот раз притронулся и оставил половину. Плохое и мрачное творилось в организме животного. Низ живота весь день трогала нудная пульсирующая боль. Полкан ложился на землю, закрывал лапой нос и старался прижаться брюхом к земле; так было легче. Вечером пёс вдоволь напился воды из вдавленного корыта, и ему чуть полегчало, но не надолго. Ночью нечто ужасное продолжило терзать его организм. Хотелось спрятаться, забиться в угол и лежать, лежать не двигаясь, прижимаясь к полу собачей конуры. Дождя уже не было, но стало холодно. Собака дрожала всем телом, сворачиваясь и изгибаясь. Только бы не было больно, только не было бы так мучительно больно как сейчас.

Утром седой хозяин, дед Ефим в ватной поддёвке вышел во двор. Он всегда вставал рано, даже в это осеннее время, когда полевыё работы уже не требовали этого. Вслед за ним на дворе появилась жена его, дородная женщина в сером, чуть сбитом на сторону головном платке и в пуховом треугольнике, повязанном на страдающей от ломоты пояснице. Она привычно пошла по дороге к курятнику и уже открыла его покосившуюся дверь, как заметила, что Полкана на дворе не видно.

- Ефим! Куда твой пёс то запропал? Там я ему супу припасла, с вечера осталось. Не видел его?

Старик Ефим, оправившись, возвращался в избу и по дороге заглянул в собачью конуру. Так и есть. Самые плохие предположения деда оправдались. В самом углу, дрожа и смотря каким-то странным взглядом, лежал похудевший и постаревший пёс.

- Плох стал наш Полкан, - сказал Ефим в сторону курятника. - Совсем плох. И вчера почти ничего не ел и сегодня какой-то чумной. Нутром чувствую, добром это не кончится.

Не подвел деда его опыт собачатника. Да и повидал старик много собачьего народу на своём веку. Как-никак, а седьмой десяток отмеривал. Тем же утром дед Ефим сам налил в пёсью миску вчерашнего супа, щедро снабдив его доброй порцией куриной требухи. На подвинутую к нему еду Полкан только блестел глазами и шумно вдыхал воздух повёрнутым в сторону выхода из конуры носом. В обед стало ещё хуже. Дочь хозяина вызвалась накормить дворового пса специально приготовленной картофельной похлёбкой. Взлохмаченная собака дёрнулась навстречу женщине и с грозным рычанием, смешанным с больным визгом бросилась на неё. Та испугано пустилась наутёк. Дед Ефим с палкой подошёл к своему любимцу. Из окошка будки на него смотрели злые, обезумевшие, стеклянные глаза. Верхние губы собаки были задраны, обнажая торчавшие клыки. С них свисали уже жёлтые хлопья пены.

- Всё! Теперь всё, - пробормотал старик и привалил тяжёлым бруском вход в собачье жилище.

Дед Ефим был охотником. По молодости он немало хаживал по местам болотным со старенькой, отцовской двустволкой. И всегда самым неприятным моментом в его охотных делах была необходимость добивания утки или вальдшнепа. Смертельно раненная добыча вдруг оживала в походном мешке, била крыльями и заявляла ещё и ещё о своей оставшейся жизни. Тогда Ефим брал нож и точным движением вонзал его в нащупанное руками птичье горло. Точное, но очень не любимое, страшное движение.

Вернувшись в дом, хозяин рассказал о бешенной и ужасной болезни Полкана своим домочадцам: жене, дочери, зятю. Открыв старый шкаф, он взял патроны, дробь и потянулся к двустволке. Через полчаса два оглушительных выстрела и два громких больных визга раздались во дворе. Дело было кончено. Пришлось поторопиться со схороном пса. Вечером из школы возвращались внуки. Зачем им смотреть такое. Не надо, рано, да и не следует совсем.

Ночью осенний дождь и ветер показали свою силу. Из ещё вчерашних робких мальчиков они превратились в настоящих хулиганов. Они обрывали одинокие остатки листьев с дворовой берёзы, стучали в хозяйские окна, дёргали дверь курятника и сараев. Они как бы продолжали дело внезапно взбесившегося Полкана. Только одинокий месяц спокойно смотрел на всё это сквозь разорванные шапки чёрных облаков.