Леший. Глава 30

Леший
авантюрный роман



ГЛАВА 30

31 июля 2003 года, четверг

- Господа, прошу занять удобные места, у меня есть важное сообщение! – громогласно объявил Марат Арнольдович, войдя в зал заседаний.

У Егора ёкнуло сердце. Он не любил «важных сообщений» Фукса, потому что они всегда грозили значительными переменами в только что налаженном ритме жизни. Нехорошие предчувствия пудовой гирей навалились на тонкую душу ассистента, и он в панике опустился на стул. Вероника на сообщение шефа отреагировала куда спокойнее. Усевшись в офисное кресло на колёсиках, девушка поправила причёску и с раздражающим Егора радостным ожиданием уставилась на Фукса.

- Господа сотрудники, - произнёс шеф торжественно, - во-первых, хочу от лица дирекции корпорации «Чудо» сердечно поблагодарить вас за свершённые трудовые подвиги на нашем нелёгком, но столь нужном отечеству коммерческом поприще! Потрудились мы на славу, и, подводя итоги нашей деятельности, хочу оценить проделанную работу на отметку «удовлетворительно». Всем вам без исключения выношу отеческую благодарность и объявляю о ликвидации корпорации «Чудо» и всех её филиалов!

- У-у-у! – простонал Егор, сползая со стула. – Я так и знал…

Худшие предположения ассистента подтвердились самым безжалостным образом. У юноши не оказалось даже сил, чтобы поинтересоваться о причинах столь радикального решения. У него просто потемнело в глазах, и он с трудом удержал себя от обморока. Справедливости ради стоит отметить, что даже на лице всецело преданной шефу Вероники не отразилось понимания происходящего.

- Признаюсь, я и не ждал оваций, - мягко сообщил Марат. – Однако, друзья мои, у вас такие лица, будто вы съели килограмм лимонов… Возьмите себя в руки. Ведь нет же ничего страшного! Да и самим-то вам разве не надоела вся эта торгово-закупочная мышиная возня?

- Мне – нет! – капризно прохныкал разжалованный ассистент. – И вообще, не понимаю, зачем надо рубить сук, несущий золотые яйца…

- Сук яиц не несёт, - машинально возразила юноше Вероника.

- А ты!.. – обозлился на бывшего заместителя директора Егор. – А ты просто кулацкая подпевала, вот! У тебя и зарплата больше была, чем у меня, и вообще…

- Ну, что вообще? – встала в позу Вероника. – Уж давай, договаривай.

- И вообще, тебя, если что, и Марат Арнольдович прокормит. А я что буду делать? Я почти сирота, хоть и при живых родителях. А мне за квартиру съёмную платить надо! Где я такие деньги ещё заработаю, как в «Чуде»?

- А ты на меня не ори. Разорался, будто у тебя что-то твоё собственное отняли. Не ты «Чудо» придумал, не тебе и решать!

Последний аргумент Вероники Дмитриевны был абсолютно пуленепробиваемым. Возразить Мензуркину было решительно нечем. Осознав всю бесперспективность затеянного им спора, юноша понуро опустил плечи и, как всегда в трудные моменты жизни, немедленно впал в привычное состояние депрессии.

Фукс, между тем, удовлетворённо кивнул, очевидно, найдя в поведении подопечных подтверждение своих ожиданий.

- Не стану вас утомлять длинными речами, - произнёс он вслух, - объясняющими причины моего решения. Скажу лишь одно: решение это назрело. По объективным причинам продолжать данный вид деятельности более не считаю безопасным. Я неоднократно говорил, что главный залог успеха в любом коммерческом начинании – это своевременное прекращение дела!
Поверьте, друзья, жадность порождает бедность. Нельзя зарываться, надо иметь мужество вовремя остановиться. Именно поэтому корпорации «Чудо» с сегодняшнего дня больше не существует… Какие будут вопросы?

- А чем же мы будем теперь заниматься? – спросил Мензуркин, продолжая обиженно хмурить рыжие брови. – До первого снега ещё далеко. Чем займёмся до начала экспедиции?

- Я рад, Егор, что сумел привить вам такое полезное качество, как желание трудиться! – не без иронии заметил Фукс. – Не волнуйтесь, пока я с вами, попадание в армию бездельников вам не грозит. Кстати, что у вас с армией? Я имею в виду, каковы ваши взаимоотношения с призывной комиссией? Насколько я знаю основы конституции, вы уже достигли призывного возраста, не так ли?

- Достиг, - тяжело вздохнул Мензуркин. – Осенью должны загрести, если не отмажусь.

- Так вы решили косить, молодой человек? – строго спросил Фукс.

- А что же ещё? – удивился Егор.

- Стыдно! – убеждённо заметил Марат Арнольдович. – Служба в рядах Вооружённых сил – ваша святая обязанность, как говорится, конституционный долг. В армию нужно идти с радостью, озаряя собственное чело улыбкой полностью счастливого человека!.. Однако, я вижу, ваше чело испытывает аллергическую реакцию на такую перспективу?

Мензуркин зло посмотрел на Фукса и, сдерживая гнев, демонстративно отвернулся к портрету Макиавелли.

- Ищете моральной поддержки у знаменитого итальянца? – с усмешкой заметил Марат Арнольдович. – Напрасно. В вашем положении лучше полагаться на помощь живых, чем на сомнительную солидарность мёртвых. Не печальтесь напрасно. Я не деспот, и ваша проблема мне не безразлична. Тем более, я давно заметил, что отдельные призывники наносят армии больше вреда, чем способны принести пользы. Таких в интересах отчизны необходимо освобождать от службы отдельным указом. Дорогой друг, я не издаю указов государственной важности, но избавить армию от вашего присутствия пока ещё в состоянии. Придётся пристроить вас в институт, заодно наберётесь знаний. Но этим займёмся ближе к сентябрю, а пока объявляю отпуск.

- И как ты собираешься провести отпуск? – подала голос Вероника.

- Что ты скажешь о двухнедельном туре в Египет? Пирамиды живьём, катание на двугорбых верблюдах, фото в компании потомственных дервишей... Привлекает ли тебя данная перспектива? Путёвки, между прочим, лежат в моём кармане! – торжественно объявил Марат.

- Ура! – взвизгнула Вероника и кинулась в объятия к возлюбленному.

Мензуркин стал чернее тучи. Слёзы жгучей обиды повисли на его тонких ресницах. Юноша шмыгнул носом и повернулся к окну.

- А что будет делать Егор? – спохватилась Вероника.

Марат пожал плечами.

- Очевидно, ездить верхом на верблюде и любоваться величественными махинами пирамид. Я разве не сказал, что в моём кармане три путёвки?..

- Милый, ты просто душка! – нежно произнесла Вероника, полностью одобрившая благородный жест возлюбленного.

Мензуркин, в душе которого от слов шефа произошёл переворот столь же резкий, сколь и неожиданный, оказался в том положении, когда вся гамма обуревающих эмоций находит выход в виде слёз. Стыдясь своего состояния, Егор закрыл мокрое лицо руками и безмолвно затрясся в неудержимых рыданиях.

Фукс и Вероника деликатно перешли в другую комнату.


Из записок профессора Лиховцева:

«Возмутительнейшие вещи происходят вокруг! Скандал разворачивается буквально за скандалом! И не прав, очевидно, тот, кто во всём винит «нынешние времена». Безобразия творят люди, а не время!

Вот, к примеру, Сивушинский-Нюрин. Почтенный, казалось бы, учёный, лауреат, видный деятель, да и попросту солидный с виду господин, а оказался сущим прохвостом! Бедного Акакия Сидоровича облил нечистотами с головы до ног. Да и мне, признаться, досталось от этого хама… Невероятно, как низко может пасть человек! И это не взирая ни на громкое научное имя, ни на высокие титулы, ни на просто-напросто элементарную человеческую порядочность, неотъемлемую, на мой взгляд, от понятия интеллигенции, к коей, без сомнения, Иван Аскольдович яростно себя причисляет. Если такие люди, как профессор Сивушинский, возглавят нашу науку, то мне искренне жаль такую науку!

Но если бы только выскочки-археологи отравляли нашу жизнь… Так нет же! И без этого столько пакостей происходит вокруг! Нет покоя и дома. Обстановка в квартире всё больше напоминает боевую. Возьмись я подробно описывать то, что здесь творится, мои записи легко было бы принять за фронтовые сводки! И до того шаткий мир окончательно рухнул с появлением Марии Фёдоровны, матери Егора. Вот ведь пропащая душа! По-человечески жаль её, несчастная женщина: бросивший муж, полжизни за решёткой, неискоренимое пристрастие к алкоголю, – всё это довело бедняжку до совершенно нечеловеческого облика. Но что она вытворяет! Это невыносимо! Повторяю, с точки зрения гуманизма можно сострадать ей и даже в какой-то мере понять, но как только дело начинает касаться лично вас, тут уж, простите, не выдержат никакие стальные нервы.

Однако не стану опускаться до описания подробностей, ибо они касаются той части моей непростой жизни, которая не имеет, по счастью, никакого отношения к представляемой мной науке. А ведь именно в науке я вижу смысл самого своего существования. В ней и только в ней есть моё высокое предназначение! Но и на этом единственно значимом для меня поприще дурные люди чинят мне массу препон, затрудняя выполнение, быть может, важнейшей в моей научной практике миссии. В самый разгар научных изысканий, в тот самый момент, когда завеса одной из величайших тайн цивилизации готова была приподняться перед нашей немногочисленной, но чрезвычайно целеустремлённой группой энтузиастов, господин Фукс, взявший на себя добровольно бремя ответственности за техническое и материальное обеспечение научных работ, ни с того ни с сего взял и укатил на отдых в Египет. Возмутительный, крайне безответственный поступок! Надо же, устроил себе отпуск! Да ещё и увлёк своей несвоевременной идеей значительную часть экспедиционного корпуса… По какому праву, спрашивается, он взял на себя смелость совершать подобное самоуправство, даже не потрудившись поставить хотя бы в известность вышестоящее руководство? Почему я должен узнавать о позорном бегстве технического директора от собственной дочери?

Марат Арнольдович, таким образом, позволил себе грубейшее нарушение субординации в частности и трудовой дисциплины в целом. Не удивлюсь, если к намеченному сроку второго тура экспедиции материально-техническая база не будет подготовлена полностью. Обещаю, по возвращении этого зарвавшегося господина ждёт серьёзный и весьма нелицеприятный разговор.

Ну ничего, закалённая в горниле сталь становится крепче. Убеждён, что выдержу с честью обрушившиеся на меня испытания. Ведь у меня есть заветная цель, и она, судя по всему, близка! Общение с господином Сивушинским-Нюриным, хотя и изобиловало неприятными моментами, всё же принесло значительную пользу. Ведь в результате нашей дискуссии родилась неожиданная гипотеза, до той поры совершенно не принятая нами к рассмотрению.
Как ни печально это для уважаемого доцента Подковырова, но существование реликтового гоминоида решительно не вписывается в эту блестящую гипотезу, заслуживающую, пожалуй, самого пристального научного внимания.

В самом деле, неконтролируемой миграцией разгромленных хазар вполне возможно объяснить сохранение некоторых оторванных от цивилизации и сохранившихся на протяжении тысячи лет осколков средневековых общин. Такие общины вполне могли пережить столетия и остаться на прежнем уровне развития – том самом, в котором они вынужденно покинули открытое общество. Более того, такая обособленная община вполне могла даже деградировать в какой-то степени. И это тоже с научной точки зрения совершенно логично. Упоминание Ивана Аскольдовича о «священных рощах» заслуживает самого пристального внимания. Я обратился к документальным источникам и выяснил, что профессор был совершенно прав. Исследования в этой области проводились самыми уважаемыми учёными, в том числе, и этнографами. Описанные в их работах подробности быта хазарского населения можно считать доказанными.
Правда, остаётся открытым один весьма существенный вопрос. Если кедровый остров использовался членами нашей таинственной общины в качестве места для совершения молебнов, либо иных культовых обрядов, то, спрашивается, почему в пещере нам не удалось обнаружить ни единого культового предмета? И ещё: какова религия тайной общины? Ведь на момент разгрома каганата хазары исповедовали преимущественно иудаизм. Правда, были и мусульмане, но официальной религией являлся всё-таки иудаизм. Однако исполнение обрядов в так называемых «святых рощах» совершенно точно имеет языческие корни. Не следует ли из этого вывод, что переместившиеся в вепсские леса хазары совершили свой грандиозный переход в период ещё до принятия иудейства? Возможно. Но, в таком случае, откуда у них оказалась керамика конца десятого века? Не переслали же её им двести лет спустя из Хазарии родственники по почте? Налицо парадокс. Но я уверен, что разгадка близка. И именно мне предстоит открыть для человечества эту великую тайну!

Наряду с этими соображениями приходит мысль, а не следует ли, в свете открывшихся обстоятельств, отказаться от услуг доцента Подковырова, как носителя заведомо ложной идеи? Впрочем, жаль бросать Акакия Сидоровича, он столько сделал для экспедиции. Да и остаётся, тем не менее, до сих пор без ответа ряд существенных вопросов. Например, образцы фекалий и шерсти, собранные криптозоологом. Как быть с ними? Лабораторный анализ этих находок отнюдь не опроверг околонаучных фантазий Подковырова. Скорее, даже косвенным образом подтвердил их!

Нет, доцента и его гипотезу списывать со счетов считаю преждевременным. Кроме того, нельзя забывать и о свидетельствах Игната. Интересно, как бы он отреагировал на тезисы археолога? Наверняка, не принял бы их в основе. Жаль, что этот единственный очевидец криптозоологического феномена оказался для нас недосягаем. Вот чем бы стоило заняться Фуксу! Вместо того чтобы ублажать молодое здоровое тело курортными процедурами, ему следовало бы сосредоточить усилия на поисках пропавшего Игната. Как всё же безответственна нынешняя молодёжь! В наше время молодые люди были иными…»


Переживания профессора по поводу пропавшего очевидца, как и другие мысли, изложенные в черновиках будущих мемуаров были совершенно искренними и исходили из самой глубины сердца. Когда Илья Фомич писал эти строки, он не мог даже предположить, насколько неприятным окажется для него известие о нашедшемся Игнате…

Дурную весть принёс доцент Подковыров.

Акакий Сидорович ворвался в квартиру этнографа без предварительного уведомления.
Результатом этого неосторожного действия стало кратковременное участие в коммунальном скандале. Пелагея Анисимовна, открывшая доценту дверь, вцепилась в того сразу, громким криком и обидными словами внушая профессорскому гостю правила коммунального общежития. Акакий Сидорович, кипящий в собственных мыслях, никак не мог усвоить причин недовольства вредной старушки. Строгое определение количества звонков, необходимых для того, чтобы встретиться с Лиховцевым и поведать ему сенсационную новость, казалось Подковырову нелепым бредом. Он пытался обойти Пелагею Анисимовну с фланга, но старушка, проявляя подвижность ртутного шарика, так легко и удачно маневрировала в тесном пространстве коридора, что всё время оказывалась в роли непреодолимого фронтального препятствия. Доцент начал скисать, и в это время из комнаты братьев Семёновых, покачиваясь, выплыла Мария Фёдоровна Мензуркина. В рваном на боку халате, с бланшем под глазом, она быстро приблизилась к учёному, выхватила у него из рук зонт и скрылась вместе с ним в туалете.
Акакий Сидорович обомлел.

- Позвольте, сударыня, но это мой зонтик! – фальцетом выпалил Подковыров.

Пелагея Анисимовна ядовито улыбнулась, обнажив беззубые дёсны.

- Не отдаст тепереча, уж точно, - прошелестела она с явным удовольствием, - пропьёт нынче же…

Услыхав знакомый тембр голоса, из своей комнаты вышел Лиховцев и вырвал коллегу из цепких лап Пелагеи Анисимовны.

- Что ж вы не позвонили предварительно! – сокрушённо заметил Илья Фомич, втолкнув доцента в комнату. – Я бы вас встретил в дверях. Тут такие безобразия соседи устраивают, страшно сказать! Определённо, надо меняться! Так дольше продолжаться не может. Я, ей-богу, не выдержу…

- Игнат нашёлся! – переведя дух, выпалил Подковыров.

Лиховцев от неожиданности вошёл в ступор.

Акакий Сидорович резким движением выдернул из портфеля неаккуратно сложенную газету и вложил её в руки этнографа.

- «Питерский вестник», вчерашний номер! – нервно воскликнул Подковыров. – Извольте ознакомиться с этим…

Доцент ткнул пальцем в заголовок на последней странице издания. Илья Фомич надел очки и внимательно прочитал указанную криптозоологом статью:


"КОГДА ПОЙМАЮТ ЖИВОГО ЙЕТИ?
комментарии ведущего криптозоолога страны

В последнее время участились случаи появления на людях существа, которое в научном мире именуют йети или снежный человек. Правда, документальных свидетельств этого удивительного феномена до сих пор нет. У наших любознательных читателей в этой связи возникает наболевший вопрос: так существует или не существует в природе йети? Чтобы ответить на этот острый вопрос, редакция решила обратиться за помощью к эксперту.
Проконсультировать нас любезно согласился известный специалист в области криптозоологии Игнат Пафнутьевич Зябликов.

Корр.: Игнат Пафнутьевич, начнём, пожалуй, с главного вопроса. Так всё-таки существует или не существует снежный человек?

Зябликов: Конечно, существует.

Корр.: На чём основана такая уверенность? Вам доводилось встречать в природе снежного человека?

Зябликов: Видел его как вас сейчас, и даже общался…

Корр.: Как?! Вы беседовали с йети?..

Зябликов: Ну, побеседовать с этим чудом не получилось бы ни у кого. Он, знаете ли, языками не владеет (Игнат Пафнутьевич заразительно смеётся), но звуки гортанные это чудовище издаёт самые жуткие, аж мурашки по коже… Да и не только гортанные, знаете…

Корр.: Ну, хорошо, о звуках поговорим в другой раз. Скажите, пожалуйста, а почему, на ваш взгляд, так инертен научный мир в отношении этой проблемы? Почему не предпринимается активных попыток поймать этого феноменального человеко-зверя? Быть может, причиной тому есть скептицизм консервативно настроенных учёных?

Зябликов: Это вы точно заметили. Учёные наши – полные профаны и бестолочи. Я тут недавно пытался организовать экспедицию, чтобы поймать этого болотного уродца…

Корр.: Да ну! Неужели?

Зябликов: Точно. И даже привлёк нескольких учёных. Самым бестолковым из них оказался наш земляк, этнограф. Профессор, между прочим…

Корр.: Не будем называть имён…

Зябликов: Как хотите. Можно и без имён. Но фамилия этого самодура Лиховцев. Большего мракобеса в научной среде мне встречать не доводилось. Он-то и загубил всю экспедицию…

Корр.: Какая жалость! Но вы, я надеюсь, не опустили руки? Я вижу в ваших глазах азартный огонёк целеустремлённого борца за торжество науки. Думаю, вы и впредь будете, не взирая на трудности, неуклонно идти к намеченной цели…

Зябликов: Можете не сомневаться.

Корр.: Благодарю вас, Игнат Пафнутьевич. Уверен, нашим читателям было крайне интересно узнать ваше мнение по этому животрепещущему вопросу".


- Что это за мерзость? – сипло произнёс этнограф, закончив чтение. – Что это за дрянь, я вас спрашиваю?

Подковыров виновато развёл руками.

- Я не понял, этот Зябликов, он - что и есть наш пропащий Игнат?

- Я в этом не сомневаюсь, - сочувственно доложил криптозоолог.

- Каков подлец! – полным голосом воскликнул Илья Фомич, в сознании которого наконец укрепилось чувство яростной досады. – Вот ведь пройдоха! Плут, мошенник!

- Ещё какой мошенник, - солидарно подтвердил доцент.

- Что это за дрянная газетёнка?

- «Питерский вестник», - с готовностью сообщил Акакий Сидорович. – Бульварный листок…

- Надеюсь, порядочные люди эту дрянь не читают. Но всё равно, надо дать опровержение!

- Разумеется.

- Идёмте немедленно. Адрес редакции, надеюсь, указан?

- Указан. Это недалеко. Лиговский, пятьдесят шесть.

- Вперёд! Я им устрою разнос! Шпана газетная!


У каждого человека есть свои привязанности и стойкие антипатии. Не был исключением из этого правила и главный редактор «Питерского вестника». Пётр Моисеевич Розенталь был до крайности влюблён в подругу своей жены Анастасию Викторовну, обожал её мопса Федю, питал нежные чувства к бисквитным пирожным и тайно, хотя и без малейшей перспективы, вожделел занять кресло своего шефа, генерального директора издательства. Обратная сторона его души таила в себе резкую неприязнь к кипячёному молоку, привычке супруги часами болтать по телефону и, как ни странно, собственным детишкам, особенно в те моменты, когда они предпочитали шуметь, носиться вокруг и ронять на пол предметы роскоши, которыми Пётр Моисеевич заботливо окружил свой быт. В общем, ничего особенного, типичный представитель рода человеческого. Однако существовала на свете такая вещь, к которой господин Розенталь относился одновременно и с пламенной любовью и с лютой ненавистью. Это были скандалы. Скандалы являлись основной страстью главного редактора, и страсть эта по своей силе была подобна страсти коллекционера. Хороший скандал в работе Петра Моисеевича означал решительно всё. Громкий скандал – это всегда рейтинг, тираж, а, значит, и солидные премиальные. Но публикация скандала всегда чревата скандалом в редакции. Розенталь не любил посетителей, ибо те – то ли в силу своей скандальной сущности, то ли по каким-то иным неведомым причинам, - всегда вели себя вызывающе и перманентно требовали опровержений. А поскольку публикация опровержений ничего, кроме убытков, редакции не несла, Пётр Моисеевич делал всё, чтобы оградить себя от этой напасти.

Однако, если ругательства, оскорбления и прочие неагрессивные проявления скандала Розенталь переносил с профессиональной стойкостью и даже с остро отточенным показным спокойствием, то элементы физического воздействия пугали его до дрожи в коленях. Свежи ещё были воспоминания главного редактора о визите Марата Арнольдовича Фукса с психопатическим юношей, которого, по твёрдому убеждению Петра Моисеевича выводить из дома следовало не иначе как на поводке и в строгом ошейнике. Именно в тот достопамятный день Розенталь и убедил шефа обзавестись службой безопасности. Генеральный директор пошёл перепуганному редактору навстречу и приказом по предприятию включил в штат издательства единицу охранника. Неделю спустя Розенталь установил возле своего рабочего стола второй стул, место на котором прочно занял бритоголовый амбал в камуфляжной форме. Пётр Моисеевич вздохнул с успокоением.

В общем, к встрече с Лиховцевым главный редактор «Питерского вестника» был подготовлен.


- Нет, ну каков всё-таки прохиндей этот наш Игнат! – тряся седой бородкой, продолжал возмущаться этнограф.

- Отвратительный тип! – горячо подтвердил Подковыров. – А газетчики-то каковы! Надо же, этого грязного бродягу назвали ведущим криптозоологом страны…

Илья Фомич грозно захрипел.

- Эх, поймать бы этого журналюгу, - мечтательно произнёс Акакий Сидорович, плотно прижимаясь к Лиховцеву.

На улице шёл проливной дождь, и доцент вынужден был прятать голову под зонтом профессора. Этнографу эти действия коллеги доставляли значительные неудобства, в связи с чем он не преминул заметить:

- Вы крайне неосмотрительно поступили, не захватив по такой погоде зонт.

- У меня был зонт, - сконфузился Подковыров. – Но его отняла у меня какая-то пьяная дама в вашей квартире…

- Да? Надо было стукнуть её по рукам.

- Как? Ударить женщину? Моё воспитание…

- Ваше воспитание тут не причём, - металлическим голосом произнёс Лиховцев. – В нашей квартире нет женщин, она населена чудовищами! Я готов съехать оттуда хоть в студенческое общежитие. Вы счастливчик, Акакий Сидорович, что живёте в отдельной квартире. Как я жалею о том, что вынужден был в своё время переселиться в коммуналку…

Искатели справедливости были уже недалеко от цели. Они как раз проходили мимо кованых ворот Сангалльского садика, когда Акакий Сидорович наступил на развязавшийся шнурок Лиховцева. В следующий же миг оба учёных лежали на тротуаре в центре полноводной лужи. Зонт профессора, подхваченный порывом ветра, пересёк проезжую часть и закончил своё существование под колёсами трамвая.

- Вот несчастье-то, - запричитал Подковыров, помогая этнографу встать на ноги. – Как же это нас угораздило…

- Вы наступили мне на шнурок, - с обидой произнёс профессор, сплюнув набравшуюся в рот тротуарную грязь. – Теперь мы остались совсем без зонтика!

- Теперь он нам совсем не нужен, - разумно заметил криптозоолог.

- Если они думают, что это нас остановит, - неожиданно воскликнул Лиховцев, грозно глядя в небо, - то они крепко заблуждаются!

Пока Илья Фомич на потеху прохожих размашисто тряс тощими кулаками, Акакий Сидорович по возможности привёл в порядок свой и профессорский гардероб, смахнув перчаткой самые заметные комья грязи.

- Если пойдём дальше, не спеша, то дождь смоет нечистоты с наших плащей, - находчиво заметил Подковыров.

Этнографа эта идея не успокоила.

- Они дорого заплатят за свои прегрешения! – продолжал кричать он в облака. – Это же надо, какой-то безграмотный бомж публично называет профессора Лиховцева самодуром и мракобесом! Я покажу им, где раки зимуют!

- Непременно покажете, уважаемый Илья Фомич, - покладисто согласился криптозоолог, подталкивая разбушевавшегося профессора в спину, - идёмте же, в конце концов.

Даже очень интенсивные атмосферные осадки по своей эффективности значительно уступают химической чистке, и вошедшие в подъезд учёные имели вид, мягко говоря, неопрятный. Вахтёр, дежуривший возле турникета, увлечённо разгадывал кроссворд, и потому не стал чинить препятствий замызганным посетителям.

Лиховцев ступил на истёртые ступени лестничного марша и сразу взял спринтерский темп. Этнографа подгоняло уязвлённое самолюбие и жажда немедленной сатисфакции. Акакий Сидорович с трудом нагнал коллегу в районе третьего этажа. Часто и прерывисто дыша, Подковыров, обратился к профессору:

- Илья Фомич, вы хотя бы знаете, на каком этаже расположена редакция? Мы, случайно, не прошли уже мимо?

- Внизу был стенд с указателем. Если бы вы были более внимательны, то, во-первых, не уронили бы меня в лужу, а, во-вторых, обратили бы внимание на указатель, - проворчал этнограф. – Нам на шестой этаж.

Между пятым и шестым этажом силы профессора иссякли. Он встал подле окна и схватился обеими руками за грязный заплеванный подоконник. Подковыров нагнал коллегу через полминуты.

- Что, уже пришли? – бестолково поинтересовался он, едва дыша.

- Остался ещё один марш. Сейчас… Дайте отдышаться.

Акакий Сидорович сел прямо на пол.

- Как плохо быть старым, - устало пожаловался он этнографу. – Раньше я, помнится, мог пешком пересечь Уральский хребет за каких-нибудь трое суток. А тут за минуту спёкся…

- Вам ли жаловаться на возраст! - пожурил криптозоолога Лиховцев. – Ведь вы моложе меня лет на пятнадцать…

- Двухнедельное дежурство на болоте сильно подорвало моё здоровье. Вы ведь помните, я перенёс воспаление лёгких…

- Да, всем нам пришлось туго в этой жуткой экспедиции. Как мы выживем в этой глуши зимой – ума не приложу!

- Выживем, - твёрдо пообещал Подковыров. Мысль о близкой встрече с реликтовым гоминоидом придала ему мощный импульс душевных и физических сил. – Идёмте же, профессор, всего каких-нибудь тринадцать ступенек, и мы у цели.

Илья Фомич снял руки с подоконника, вытер их о плащ Подковырова и занял место в авангарде колонны.

Филёнчатую дверь редакции Лиховцев толкнул ногой. Подковыров слегка замешкался на входе, сильная пружина произвела привычное своё действие, и доцент едва избежал болезненного контакта с резко захлопнувшейся дверью.

- Где этот прохвост, ваш главный редактор?! – решительным фальцетом просвистел Илья Фомич, угрожающе нависая над юной нимфой, набивавшей текст в компьютере.

Нимфа испуганно отпрянула назад и бестолково захлопала длинными ресницами. За девицу немедленно вступилась пожилая дама, сидевшая за соседним столом:

- Что вам надо, молодой человек?

«Молодым человеком» Лиховцева назвали последний раз в бытность Никиты Сергеевича Хрущёва генеральным секретарём партии. От этого неожиданного обращения профессор замешкался и смущённо пролепетал:

- Простите, я хотел бы увидеть главного редактора «Питерского вестника».

- Ну так идите и глядите на него. Кто вам мешает? И нечего к девушке приставать. Она стажёр и ничего ещё не знает.

- Простите ещё раз великодушно… - прошептал Илья Фомич, пятясь назад. Лишь наступив на ногу Акакия Сидоровича, этнограф спохватился и задал уточняющий вопрос: - А где я могу его найти, сударыня?

Сударыня брезгливо оглядела гардероб посетителей, перевела взгляд на интеллигентное лицо профессора, многозначительно фыркнула и, нехотя махнув рукой в сторону окна, небрежно произнесла:

- Стол у окна, вельветовый пиджак.

- Благодарю вас, мадам, - поклонился этнограф и, взяв Подковырова за руку, прошёл в указанном направлении.

«Надо было хотя бы плащи снять», - с опозданием подумал Акакий Сидорович. Но изменить что-либо было невозможно. Этнограф уже стоял перед столом главного редактора и мучался сомнениями: ударить ли кулаком по столу или обойтись без этого выразительного вступительного жеста. Неуверенность в учёном породил пугающий вид мордоворота в камуфляжной форме с нашивкой «ОХРАНА» на рукаве. Мордоворот сидел возле заплывшего жиром потного очкарика и в упор глядел на Илью Фомича. Взгляд этот показался этнографу весьма красноречивым.

«Буду вести себя с достоинством, - компромиссно с задетым самолюбием решил профессор, - пусть видят, что перед ними интеллигент». Лиховцев разжал кулаки и грозно прокашлялся. Однако время для начала обличительной речи ещё не наступило. Пётр Моисеевич разговаривал с кем-то по телефону. Воспитание и твёрдое намерение показать себя образцом интеллигентного человека не позволяли профессору оторвать редактора от важной деловой беседы.

- Да нет же, душечка, говорю же вам, никак это невозможно! – с ласковой убеждённостью орал Розенталь в трубку. – Боже правый! Ну когда я вас обманывал?.. Что? Ерунда. Вы же знаете, там были форс-мажорные обстоятельства… Господа, вы ко мне?.. Нет, душечка, это я не вам… Ну, говорите же, у меня мало времени… Да, миленький вы мой, говорю же вам, это стопроцентно! Не дольше, чем через неделю… Господа в грязных плащах, я вас слушаю. Если вам нечего сказать, так идите с миром… Нет, душечка, это я опять не вам…

Лиховцев оторопел. Когда до него наконец дошло, что редактор намерен разговаривать с ним и с телефонным абонентом одновременно, волна разочарования окатила его измождённую старческую душу. Совсем не такой он представлял себе обстановку, в которой будет торжественно и показательно обличать нерадивого и беспринципного сотрудника дешёвого бульварного листка. Илья Фомич в предвкушении своего триумфа рассчитывал подавить оппонента величием своей души, значительностью персоны, он рассчитывал повергнуть нахала в транс и раскаяние. А тут такое! Редактор намеревался слушать его, благородного и прекрасного в своём праведном гневе рыцаря науки, походя, краем уха, под пристальным плотоядным присмотром камуфляжного чучела с боксёрскими ушами и тяжёлой резиновой дубинкой в волосатых лапах. А тут ещё Подковыров напирал со спины и горячо дышал в ухо, нашёптывая слабо тонизирующие призывы к действию.

Нет, этого убелённый сединами профессор выдержать не мог! В полном отчаянии Илья Фомич сомкнул веки и размашисто бухнул кулачком по столу редактора, при этом угодил в громоздкую бронзовую чернильницу, стилизованную под старину. К несчастью украшение редакторского стола было до краёв наполнено чернилами, которые фонтаном брызнули во все стороны, перепачкав как самого Лиховцева, так и редактора с охранником. Подковыров, находившийся с тыльной стороны коллеги, избежал контакта с въедливой жидкостью.

- Кузьма, выдвори эту шпану за дверь, - беззлобно попросил охранника Пётр Моисеевич, - Нет, душечка, это я опять не вам…

Дальнейшие события развивались с чудовищной быстротой и удивительным образом не отложились в памяти обоих учёных. Пришли в себя они уже во дворе, увидев друг друга сидящими в очередной луже, покрытой, к тому же, бензиновыми разводами.

- Что это было? – подал голос Акакий Сидорович.

- По-моему, я сегодня точно простужусь, - отрешённо промямлил этнограф.

- Горчичные ванночки для ног – чудесное средство при первых признаках простуды. Мне, по крайней мере, это всегда помогало.

- Да, горчичные ванночки хорошо, - инфантильно согласился Лиховцев, - и при этом ещё чай с малиной…

Мимо проехал пузатый «Мерседес», насмешливо покрякал VIP-сигналом и окатил учёных мужей значительной волной брызг.

- Что же мы сидим? – спохватился Подковыров. – Илья Фомич, вставайте же! Люди смотрят. В конце концов, это неприлично…

- Акакий…

- Что, профессор?

- Кажется, нас вышвырнули взашей…

- Похоже, что так, - согласился криптозоолог, поднимая коллегу из лужи. – Думаете, стоит обратиться в милицию?

- Не надо, - вяло махнул рукой Лиховцев. – Проводите меня до дома, любезный. Мне и впрямь что-то нехорошо. Приедет Фукс, пусть он и разбирается с этим. Газету вы сохранили?

- А как же! Она у меня в портфеле.

- Вот и чудненько. Приедет Фукс, пусть и разбирается.

Подковыров с огромным трудом поднял инертное тело этнографа и, стоя с ним посреди лужи, немедленно подумал, что не доведёт профессора до дома. Лиховцев буквально висел на плече криптозоолога и, как могло показаться со стороны, самозабвенно дремал.

- Послушайте, милейший Илья Фомич, а не вызвать ли «скорую»? – предложил доцент. – Мне кажется, вы сильно ушиблись. В вашем возрасте это может иметь самые мрачные последствия.
Лиховцев хотел вяло возразить, но тут, откуда ни возьмись, появилась очень возбуждённая девушка в лаковых босоножках. Девушка с лицом доброй феи была необычайно стройна и даже изящна. При этом ею явно владел энергетический вихрь непреодолимой силы.

- Я всё видела! – ещё на подходе прокричала обладательница лаковых босоножек. – Это просто ужасно!

Спустя секунду она стояла уже возле учёных и поддерживала Лиховцева со стороны, свободной от криптозоолога.

- Это жуткий кошмар! – импульсивно заметила энергичная фея и с силой, неожиданной для столь хрупкого создания, выдернула обоих учёных из лужи. – Я уже вызвала «скорую». Давайте подождём под аркой, а то дождь очень сильный…

Противостоять напору энергичной юности учёные мужи были не в состоянии.