Философия возвращения

На высший правительственный банкет меня забыли пригласить. Забыли. Ну, бывает. Расценив это как ослабление своих позиций в министерстве, я решил побыть один. Вне работы. Вне дома. Вне себя.

Суета города застыла поперек горла. Она, наверно, давила на мое адамово яблоко, и я с трудом глотал собственную слюну, пока не решил, куда же ехать. Решение было принято не сразу, но после того, как я его принял, дышать стало легче. Никого не предупредив, я исчез. Сбежал. Думал -от суеты, оказалось - от самого себя.

Я мог поехать на своей машине, но это означало бы собственноручное создание проблем. Поэтому автобус оказался наилучшим средством передвижения. Передвижение-Поездка-Полет. Да, я собирался взлететь. Как можно выше. Выше себя, своих проблем, своего свергнутого авторитета.

В три часа дня автобус двинулся. Он был битком набит такими же, как я. Усталыми, неуверенными, свергнутыми. А ведь каждый из нас считает себя исключительным, неповторимым, уникальным. Черта с два. Я же совсем как этот семидесятилетний мужик: только у него все это снаружи, а у меня пока только внутри. Хотя на счет усталости в глазах я бы еще поспорил…

Вероятно, я заснул, потому как, когда открыл глаза, город был давно уже позади. Я вздохнул с облегчением. И мое внутреннее трио - сердце, душа и мысли - словно сговорились устроить мне собственный банкет.

Мой костюм с иголочки никак не вписывался в пейзаж автобуса. Я слышал, как меня обсуждали. Причем школьницы. Может, они тоже спорили на счет усталости в глазах…

Погода постепенно портилась. Я был не единственный, кто поднял глаза, чтобы посмотреть, в каком состоянии крыша автобуса.

Ближе к вечеру мы прибыли на место: крохотная деревушка на самом западе страны снилась мне почти каждую ночь. Это был мой рай. Мой собственный, ибо здесь остались лучшие воспоминания, лучшие дни беззаботной жизни.

Я вышел из автобуса. Все выходили с сумками, багажами, с детьми, с женами… Я только сейчас осознал, что я один - без ничего.

Меня здесь не было целых пять лет. Но оказалось, что все это время я не уходил отсюда. Воспоминания - как продолжение моего Я.

Дорога в деревне была хуже некуда. Много десятков лет назад сельчане таскали на телегах большие камни из реки, чтобы построить здесь мнимую дорогу. Так что, автобусная “остановка” была при въезде в деревню, рядом с родником. Прежде чем отправиться домой, я спустился к роднику. Не столько чтобы выпить воды, сколько для того, чтобы вспомнить, освежить память…

Начался ливень. Мне еще нужно было пройти километра два, поэтому когда я дошел, вся моя одежда была мокрой. У ворот я пошарил в карманах. Ключи от дома были для меня неким талисманом, поэтому я всегда носил их с собой. Я стал спускаться по лестницам, которые вели в дом. Замок полностью заржавел, но я все же одолел его. Дверь отворилась с таким душераздирающим скрипом, что сердце екнуло в груди. “С годами становлюсь сентиментальнее”,- подумал я, ступив на порог дома, где родились и выросли мой отец, мои братья, я и мой первенец.

…Мой отец не знает, в какой день апреля он родился. В год его рождения в стране были страшные погромы. Вражеские войска захватили эту же деревню, и народ бежал оттуда через реку. Моя полуглухая бабушка хотела бросить новорожденного сына в пустом храме, просто потому, что были еще и другие дети, о которых нужно было позаботиться. Но ее старшая дочь убедила мать не бросать его.

-Он мой братик, мама.
-И мой сын, но я не могу рисковать жизнями четырех ради одного.
-Я сама донесу его… Я смогу.

И она смогла… Семилетняя девочка спасла моего отца, меня и моих братьев, моих сыновей и будущих внуков… Странно, а я даже не знаю ее имени.

Босоногие, полуголые, вечно в бегах, не для того чтобы не умереть, а для того, чтобы жить - эти люди дошли до безопасной зоны.

Было уже довольно темно. И еще больше холодно. Неизвестно сколько лет назад электроприборы вышли из строя. Я достал мобильник, чтобы посветить им. Достав из шкафа во внутренней комнате керосиновую лампу, я постарался зажечь ее. Пожалел, что не знаю ничего о химических свойствах керосина. Но утешил себя мыслью, что в лампе скорее всего его нет. Сбросив с себя мокрую одежду, я переоделся в отцовские брюки-афганки, которые сам же ему подарил. Я подумал растопить буржуйку, но, вспомнил, что последнюю древесину увезли отсюда лет пять назад - на шашлык.

Прикрывшись одеялом, я решил немного вздремнуть, после чего начать активные поиски свечей.

Из состояния редкой релаксации меня вывел звонок мобильного. Звонила моя любовница. Я не ответил. Лежа на тридцатилетнем диване, я стал искать в списке звонков номер домашнего телефона. Удивительно. Мое отсутствие волнует любовницу больше, чем собственную жену.

Была уже полночь. Я убрал с кровати белые, по крайней мере когда-то, большие саваны, которые должны были служить защитой от пыли, и влез под одеяло. Такой сырости, наверно, даже мой отец не ощущал в окопах во время второй мировой в осенние месяцы.

…el coronel experimento la sensacion de que nacian hongos y lirios venenosos en sus tripas. Era octubre.

Был октябрь. Не помню, как я заснул. Зато утром мои почки с удивительной настойчивостью напоминали мне, где именно они располагаются.

В проблесках рассвета пылинки кружились в воздухе всеми цветами радуги-призмы.

Я спустился во внутренний дворик. Когда-то здесь кудахтало многочисленное полчище кур. Давным-давно в маленьком огородике под тенью тутового дерева мы с отцом сидели и обедали: на квази-столе лежали свежевыпеченный хлеб, бахчевые помидоры и обязательно килограммовая банка тутовки.

Моя дочь говорит, что я похож на своего отца, по большей части тем, что столько же пью. Семейная традиция. У Фордов - машины, у Копполы - кино, а у нас – водка. Не изготавливать, не снабжать, не имортировать-экспортировать, а просто пить.

Звонок мобильного раздавался из дома. Я вернулся, чтобы снять трубку, но не успел. На этот раз звонили из министерства. Я перезвонил. Замминистра был серьезно раздосадован моим внезапным исчезновением, он так много сказал, а еще больше недосказал о моем наплевательском отношении, что в конце концов я сказал:
 
-Я увольняюсь.
-Нет, это я тебя увольняю.
-Слишком поздно, заявление уже написано...

Почки перестали ныть. Они были первыми и единственными, кто поздравили меня с этой победой.

Я поднял голову и посмотрел на синие горы вокруг. Того, что я испытал за свою жизнь, достаточно, чтобы понять чего я хочу.

Да! Я хочу здесь жить! В этой нищете, но в этой свободе. В моей вечной юности и молодости. Мне не страшно стареть. С годами я стану похож на своего отца. Мои дети будут навещать меня. Я научу пить тутовку всех своих внуков, чтобы в нужное время они умели принимать нужные решения.

Позвоню жене. Может, моя старушка присоединится к новому лагерю Сопротивления. Для любовницы я слишком стар. Мне скоро шестьдесят. Прожито больше полувека, и никакой философии. Одна респектабельная суета.

До моих ушей донесся скрип входной двери . Я пошел посмотреть, кто там.
-Почему ты все время убегаешь один?
-Потому, что я не знаю, со мной ли ты?

Женщина в сиреневом платье, стояла в дверях. Я всегда считал, что платья ей идут больше, чем деловые костюмы. И моя жена по-прежнему хороша. Она ведь моложе меня. И философии в ней больше...

2006г.