Мужской зонтик

 Женщина лет сорока, напоминавшая в своем пальто с огромным капюшоном, героиню фильмов сороковых годов, стояла на ступеньке поликлиники, пытаясь на ощупь найти в сумке сигареты. Моросил дождь, с капюшона уже начинали стекать противные капли именно в сумку. Как нарочно, в руку норовило попасть все то, чем наполнена дамская сумочка. Сигареты же словно провалились. Ручка, которую она уже считала потерянной, навязчиво пыталась пролезть ей в руку раз пять, зажигалки как ловкие зверьки ускользали от пальцев, пытающихся найти заветную пачку. А ей очень нужно было именно сейчас перекурить и попытаться обдумать неожиданный диагноз. Тот самый, который все знают, которого так боятся и считают, что это может случиться, но с кем-то другим, только не с ним. Внутри нее все распалось на составные молекулы, и каждая из них дрожала от страха и несправедливости случившегося. «Ну, и что будем делать?»,- спрашивала она себя. Ответ нашелся неожиданно быстро: « Будем жить!». «В самом деле,- рассуждала Алла, нервно смоля подмокшую от дождя сигарету, - «Не под троллейбус же бросаться». Почему-то ей стало смешно. Ей всегда было смешно в самые неподходящие моменты. «Если уж бросаться, то под путную тачку», - подумала она,- «Хоть денег получу на лечение, если конечно аккуратно броситься… В дамских романах это случается на раз два три. К сожалению, только в романах. Хоть я их и не читаю. И - слава Богу. Будем надеяться только на себя». С тем и направилась в метро.

 Через неделю, сделав приличествующий случаю макияж, она поехала в престижный госпиталь для высшего командного состава, выбранный встревоженным начальством по великому блату. Макияж был необходим не столько для окружающих, сколько для нее самой. Она привыкла «выглядеть» и всегда соответствовать обстановке. А еще Алла не любила, когда окружающие видели, что ей плохо. Она старалась не обременять посторонних людей своими проблемами. Поэтому, наверное, и выглядела всегда моложе своих лет, что не давала бедам и обидам поселяться в себе надолго. Эта, казавшаяся успешной, женщина, жила в постоянном ожидании счастья. Она ждавшая его всю жизнь, научилась быть терпеливой. А главное – она верила, верила беззаветно, скрывая почему-то даже от самых близких людей, в божественный промысел всего происходящего, поэтому и болезнь свою приняла, как испытание, ничего у бога не просила, повторяя про себя: «На все воля твоя». Ей казалось, что если кто-нибудь узнает ее тайну, то все будет выглядеть не так, как есть на самом деле.

 Главный врач принял ее довольно быстро. Он долго, как-то безотносительно и безразлично к ее личности, как это положено у врачей, осматривал ее вместе с еще двумя незнакомыми докторами. Ее собственное «Я» при этом осмотре окончательно потерялось, осталось лишь тело, пока еще нетронутое скальпелем, оно как-то особенно целомудренно, как ей казалось, выглядело в этой обстановке. Расставаться с какой-либо его частью не хотелось. А расставание предстояло, причем навсегда. Как обычно, не к месту, Алла вспомнила про себя недавний разговор с Милкиным мужем Шурой, гинекологом и циником в силу своей профессии и таланта отличного диагноста. Обозвав ее «дурой» по телефону, он кричал, как будто это могло что-то изменить: « Ты почему ко мне сразу не пришла?» Алла оправдывалась, словно она была виновата, что опухоль обнаружили две недели назад. «Ладно, - неожиданно спокойно и даже ласково сказал Шурка, - «Твоя грудь уже выполнила свою жизненную функцию. Ребенка ты же выкормила? Выкормила! А природе не свойственно бороться за органы, функция которых выполнена. Вот так, Мамуля. Получается, вам, бабам, природа дополнительных ресурсов не отпустит. Ничего. Без одной груди жить можно, не нога. Но дура все равно. Поняла?» «Натюрлих»,- ответила Алла, и ей стало грустно и страшно. Вот и сейчас ей было грустно оттого, что двое мужчин рассматривают ее как собаку Павлова, и страшно оттого, что они говорят. Вроде бы на своем птичьем языке, но все понятно. «Одевайтесь, - сказал главный хирург, похожий на всех современных героев боевиков сразу, - и пойдемте со мной». «В такого бы влюбиться, - опять не вовремя подумала Алла. Жалко, что не аппендикс, или еще что-нибудь. Он бы меня спас, а потом соответственно, влюбился. Нет. В женщину, которой ты отрезал грудь, не влюбляются. Бред полный. А жалко». Остальных двух докторов она не запомнила.

 В кабинете Главный впервые внимательно посмотрел ей в глаза, словно проверяя ее на прочность, и деловито осведомился, знает ли она свой диагноз? «Знаю», - пискнула Алла чужим, но довольно бодрым голосом. Все происходящее вообще было чужим и не хватало только доброго голоса: «Просыпайся!». Но чудеса бывают только в сказках, а также в плохих фильмах, где режиссеру, видимо, не хватает денег, чтобы доснять фильм, а может, выдохся уже, или примадонна затрахала своими капризами. Вот и получается у вполне приличного фильма неожиданно дурацкий конец, где главная стерва нежно целует Золушку, и все мирятся абсолютно непонятно почему. В жизни стервы остаются стервами, а подлецы – как известно подлецами. Алла никогда не могла понять этих чудесных превращений, поэтому не любила сериалы и прочую туфту.
 
 Сейчас все было по-взрослому, и она старалась потихоньку «въезжать» в создавшуюся ситуацию. Где-то в глубине мозга вертелись слабо утешительные мысли о том, что после таких операций женщины по 20 лет живут. Подобная ерунда текла вялым ручейком в ее усталой голове. А вслух она довольно бодро отвечала на вопросы, касающиеся подробностей предстоящей операции.

 Палата, в которую ее определили, больше походила на номер в отеле, тянущий на 4 приличные звезды. Все было удобно, красиво и чисто. «Не хило лечатся генералы», - подумала Алла, лежа в удобной постели, напичканной всевозможными приспособлениями. Она неожиданно почувствовала сильнейшую усталость от напряжения последних недель. Необходимо было закончить и сдать отчеты, прежде чем лечь на операцию, и ей пришлось проработать все выходные. Кому и зачем необходимо? – На этот вопрос она не могла ответить даже себе самой, а уж тем более своей дочери, которую тоже заставила трудиться. Дочь была вполне нормальной современной девицей и странную прихоть мамы выполняла только из жалости к ее болезни. В глубине души она считала, что в таких случаях нужно думать прежде всего о себе, а не о каких-то там отчетах. И правильно, кстати, считала. Самой Алле тогда казалось, что она прежде всего должна выполнить свой долг. Какой, и перед кем, и что из этого выйдет – тогда она этого не знала, но по наивности считала, что поступает правильно.
 
 Итак, возлежала она себе на коечке и балдела от неожиданной свободы, как узник, выпущенный за ворота тюрьмы по ошибке. К вечеру приехала дочь, несмотря на все уверения Аллы о том, что все есть и ей ничего не надо. Сообразительный ребенок захватил бутылочку Миукова, очень любимого мамой, икру и клубнику. Как настоящая больная, Алла впервые полноценно наслаждалась привезенными деликатесами. Именно наслаждалась. Ей казалось, что раньше она не ощущала их вкуса так тонко и нерасторопно, как сейчас. Такой же тонкой и нерасторопной была ее беседа с дочерью в лоджии за столиком. Ни о чем, и обо всем. Они вспоминали какие-то фильмы, книги, происшествия с ними и не с ними происходившие и по мере наступления легкого опьянения, доступного только дамам, с их тонкостью и чувством умеренности, радовались дню и наступившему вечеру, как и должно радоваться каждому дню, и каждому вечеру. В таком кисейном состоянии и застал их заведующий отделением Михаил Васильевич, проводивший ежевечерний обход. Михаил Васильевич полностью соответствовал своему имени, так как имел сходство с большим, но добрым медведем. Даже в походке у него было что-то медвежье. Увидев пиршество, он не рассердился, а наоборот, обрадовался, застав пациентку, которую, как он предполагал, придется утешать и успокаивать, в прекрасном расположении духа. Такая неожиданность привела к тому, что он даже выпил одну рюмку, божественного напитка, предупредив Аллу, чтобы она на завтра никаких праздников души не затевала. «Послезавтра операция, не подводите меня». Алла стала уверять, что она-то уж не подведет, все как-то мило закончилось, и Михаил Васильевич ушел к себе в кабинет довольный и несколько удивленный выдержкой этой женщины, которая вела себя так, как будто никакой опухоли нет и в помине. Он еще раз зачем-то посмотрел ее снимки. Опухоль была.


 А Алла, проводив дочь, прилегла и вскоре уже спала, улыбаясь во сне. Наверное, ей снилось что-то очень хорошее. Засыпая, она вспомнила, что Михаил Васильевич и был одним из тех двух докторов, которых она от страха не разглядела. «Хороший дядька, глаза добрые», - подумала она и уснула.


 Первым, кого увидела Алла, проснувшись, опять был Михаил Васильевич. «Дежурил, наверное, домой собирается», - подумала она. Но заведующий вторым хирургическим отделением Михаил Васильевич Денисов никуда не собирался. Напротив, он только недавно пришел на службу, как обычно к семи утра, и решил проверить, как там его самая сложная на сегодняшний день пациентка. Алла опять порадовала его. Она прекрасно выспалась, была спокойна, даже улыбалась ему. «Вот и завтра бы так, - подумал про себя Михаил Васильевич. Он знал по опыту, что у онкологических больных срывы бывают довольно часто, особенно первое время, пока человек еще не освоился со своим новым состоянием. Поэтому он зашел к ней к первой, а потом продолжил свои обычные дела. Госпиталь был главной частью жизни Михаила Васильевича. Так уж получилось, что своим пациентам он отдавал почти вдвое больше положенного времени. А когда что-то случалось, и вовсе не уходил домой, а ночевал у себя в кабинете. Спиртное, приносимое обычно благодарными больными, он оставлял персоналу для всяких праздников. Люди почему-то считали, что для врача коньяк – самое необходимое в жизни. Михаил Васильевич мог позволить себе рюмку-другую только после службы и не перед операционным днем. Он жил один уже три года. Жена устала бороться с его немыслимым графиком работы, и такой же немыслимо крошечной зарплатой. Полковник медицинской службы получал семь тысяч рублей. Денег с больных брать он считал для себя невозможным, поэтому жил на зарплату и на «премиальные», получаемые от Главного за так называемые «коммерческие» операции. Главный был его лучшим другом, он прошел Афган, Чечню и мог собрать человека по кусочкам. Главный был богом. Михаил Васильевич принимал участие в операциях, а потом следил за тем, чтобы то, что вернул к жизни Главный, исправно дышало, двигалось, словом доводил его работу до ума. Главного персонал боготворил, Михаила Васильевича – обожал. Женщины таскали ему из дома всякие вкусности и старались подкормить своего любимого начальника. Служба и стала для него домом последние три года. В семь утра он приходил туда, а в семь вечера – уходил. По выходным, если не было дежурства, или тяжелых больных, он встречался с сыном.


 Сегодняшний день был предоперационным. Нужно было еще раз посмотреть на УЗИ Смирнову Аллу Дмитриевну, и вместе с Главным, наметить план операции. С этими мыслями он и зашел с утра в палату к Алле. Ее сонное лицо заулыбалось ему из-под одеяла. Одеяло она придерживала руками с неимоверной красоты ногтями. «Это придется срезать, - сказал Михаил Васильевич, взяв ее за палец с филигранным ногтем. «Это не срезается, это приклеено намертво. Только мастер может», - засмеялась Алла. «Ну, значит, не будем срезать,- ответил он и почему-то смутился. Он подумал, что выглядит медведем рядом с ней. Алла же подумала про себя, что выглядит полной идиоткой. На операцию с наращенными ногтями! Вырядилась! - почему-то расстроилась она. Ей очень не хотелось, чтобы этот человек с таки милым и добрым лицом, смотрящий на нее из-под зеленой шапочки, перешел из стана «своих», куда она мысленно приписала его, в стан чужих. Ей необходимо было иметь здесь, и особенно сейчас, человека, которого бы она не боялась, который бы ее понял. Вчера Михаил Васильевич показался ей именно таким человеком.


 Потом опять было обследование, ее мяли чужие руки, проводили пальцами линии, намечая сектор, который предстояло убрать. Алла лежала на столе и старалась не заплакать. Это ей удалось, но в палате рассиропилась окончательно. «Скорей бы уже»,- думала она, всхлипывая.

 
 Вечером опять заглянул Михаил Васильевич, чтобы взять у Аллы подписку о согласии на радикальную операцию в случае необходимости. «Храбрится, а глаза красные. Плакала,- подумал он, и ему почему-то захотелось поддержать эту женщину, которая всем видом говорила о том, что не нуждается в поддержке, а в глазах был страх. Он вспомнил, как сегодня после осмотра, Главный отметил ее фигуру, особенно бедра. Сейчас ему было неприятно, что они обсуждали это, а она сидит перед ним и ни о чем не догадывается. Алла все подписала, сказав, что ничего в этом не понимает, и привыкла в таких случаях доверять специалистам. Она опять доверчиво посмотрела ему в глаза, как бы спрашивая, правильно она делает, или нет? «Все правильно, - так же взглядом успокоил ее Михаил Васильевич, подумав про себя, что Главный не допустит радикальной резекции. Кого он при этом считал Главным, он и сам не знал, но чувствовал, что между ним и Аллой образуется какая-то связь, непонятная пока, но уже существующая. Он, заметил, что постоянно думает о ней, но это не мешало ему. Наоборот – рабочий день, всегда более или менее однообразный, стал приятным оттого, что здесь Она, что можно зайти к ней, поговорить, наконец, просто увидеть.


 Следующий день Алла почти не помнила. После укола, она чувствовала себя, как Буратино. Страх ушел глубоко, и она спокойно уснула. Проснулась же от сильной боли в груди, уже в послеоперационной палате. Ей было очень больно и почему-то страшно, что она упадет с кровати. Обязательно упадет, тогда будет совсем больно. Ужас, что будет. Но сказать она ничего не могла, только смотрела на лица стоящих перед ней Главного и Михаила Васильевича и не могла понять, почему они хохочут?

 А хохотали они от радости, что у этой женщины оказалась не злокачественная опухоль! Это выяснилось только на операции, и они оба были очень довольны результатом. «Психи», - успела подумать ничего не соображающая Алла, и опять уснула.


 Проснувшись в следующий раз, она услышала из-за ширмы, стоявшей рядом мужской голос: «Доброе утро! Как вы себя чувствуете?».
- Вы ко мне? – спросила Алла чужим голосом. Во рту было сухо и язык прилипал к небу.
- К Вам. Позвольте представиться - Валерий Михайлович. А Вас как зовут?
- Алла, - прошепелявила она опять,- пить очень хочется.
- Сестричка! Принесите, пожалуйста, попить моей соседке.
Перед Аллой образовалось веселое лицо медсестры.
- Вам пить пока нельзя. Один глоток дам.
Алла сделала глоток и опять провалилась в сон.
Открыв глаза, она скоро опять услышала голос:
- Еще раз с добрым утром! Вам сегодня положено много спать. А в перерывах давайте беседовать. Идет?
- Идет. Только я жабыла, как Ваш жовут. Ижвините. – снова прошепелявила Алла.
- Это не страшно. Вам какое имя нравится? Таким и зовите.
- Мне ваше нравитша, только я жабыла.
- Тогда - Валерий. Как вы себя чувствуете?
- Наверное, нормально. Я шебя никак не чувшствую. Тут пить дают, или платить надо?
- Вы прелесть. У вас с собой какая валюта?
- У меня полный примуш. Все отдам, пусть попить дадут.
- А вы посмотрите, может быть, рядом есть. Извините, помочь не могу, сам третий день не встаю.
- Тут бутылка рядом. Божественно! А почему Вы так долго не встаете? Это не секрет?
- Секрета никакого нет. Старые ранения заговорили.
- Вы воевали?
Валерий помолчал, а потом спросил:
- Вы стихи любите?
- Очень. Только я сейчас ничего не помню.
- Тогда я пока почитаю. Идет? - опять спросил он.
- Очень идет! Мне никогда в больнице стихов не читали.
- А мы не просто в больнице, а в госпитале, в реанимации. Здесь положено стихи читать.


 Алла слушала стихи, засыпала, опять просыпалась. Потом они просто болтали, и как выяснилось, оба были поклонниками театра.
- Поправимся, пойдем на хорошую пьесу, Виктюка, например? - предложил Валерий.
-Обязательно пойдете. Я не помешал?- это в дверях появился главный.

 Он наклонился над Аллой:
- Вы уже знаете, что все нормально. Удалили только то, что было необходимо. Был один шанс из тысячи. Он Ваш. Наверное, Вы хороший человек. Мы очень рады за вас. Я вижу, тут уже романы крутят. Пожалуй, переведем Вас в палату. Уже можно.
- Как в палату? Покажите мне мою прекрасную незнакомку! - почти закричал Валерий.
- Разволнуетесь еще, швы разойдутся. Дон Жуану достаточно было увидеть пятку, остальное дорисовывало воображение.
- Я не Дон Жуан! Покажите все что есть! Пожалуйста! - взмолился Валерий.
- Сейчас все бросим, и смотрины устраивать вам будем. Покажите ему ногу!,- скомандовал Главный давящимся от смеха сестрам. И обратился к вошедшему Михаилу Васильевичу:
- Романы крутят! В театры собираются! Никакого порядка!
- Пусть крутят. - Михаил Васильевич хитро подмигнул Алле - Ей сегодня все можно.
Койку Аллу развернули и подкатили к ширме.
- Не возражаете, если пятку покажем господину генералу?
- Генералу можно!- со смехом ответила Алла, и выставила ногу из-под одеяла.
- Я не прощаюсь, божественная незнакомка! - было последнее, что Алла услышала, Ее везли в палату.


 Потом был огромный бутерброд и бульон, принесенные Аней, и опять сон, уже окончательно спокойный и крепкий.


 Михаил Васильевич несколько раз заходил в плату, пока она спала, он велел дочери ехать домой отдыхать. «Теперь она будет спать долго»,- сказал он Ане в холле, прощаясь. «Теперь можете не бояться».


 На самом деле ему хотелось самому побыть возле Аллы. Он даже считал, что все так хорошо закончилось не только потому, что опухоль оказалась не злокачественной, но и потому еще, что он очень желал этого. Не должно было такое горе коснуться ее, а с небольшим швом будет спокойно жить дальше. Муж со временем привыкнет. Стоп! Он даже остановился, первый раз мысль о существующем муже пришла к нему в голову. В самом деле, он вспомнил какого-то невзрачного мужчину, который уехал сразу после того, как привез ее в госпиталь. Михаил Васильевич неожиданно почувствовал неприязнь к этому незнакомому мужчине, который даже не поинтересовался у него результатами обследования. «Может, он Главному звонил?»,- подумал Михаил Васильевич, и ему стало немного стыдно. Он еще несколько раз заглянул в палату к Алле, стараясь никому не попадаться на глаза. Алла спала. Ей было не до мужа и не до кого в настоящее время. Да и мужа-то никакого у нее не было, а так – сплошное недоразумение, даже гражданским браком не назовешь.
Трудно сказать, ей ли не везло с мужиками, или им с Аллой, а только личная жизнь ее состояла из сплошных катаклизмов. Как на вулкане, в самом кратере – сплошные выбросы и туча пепла. С предыдущим им хотя бы удалось пожить вместе несколько лет, заботясь друг о друге. Больше, правда Алле приходилось и заботиться, и успокаивать, и уверять, что у него все впереди, в том числе и нормальная работа, а пока пахала она, не задумываясь, нормальная у нее работа, или нет. Семью кто-то же кормить должен, пока Толян найдет работу, достойную его. Работу Толян не нашел, а от Аллы ушел, зло ушел, по-плохому, обвинив ее во всех своих неприятностях. От такой несправедливости она переживала очень долго, даже когда встретила степенного и со всех сторон положительного и работящего Диму, продолжала еще переживать. У Димы с работой было все нормально, но он был мужчиной с женским характером. Ездил только в гости, совместного проживания не намечалось, да Алла и не хотела его уже, узнав Диму поближе. Дима имел и работу, и квартиру приличную, но был жлоб, кроме того, у него была куча родственников, которых он любил гораздо больше Аллы. На этом все. Больше говорить о них нечего. Они, как говорил Шурка, свою функцию выполнили, и пора было забыть. Но Алла поддерживала отношения с Толяном, даже помогала ему, и с Димой не решалась расстаться, неизвестно не что надеясь. Наверное, просто не умела оставаться одна.


 Дня через два после операции она уже бойко прохаживалась по коридору отделения. С Михаилом Васильевичем у них даже появилась традиция пить по вечерам кофе у него в кабинете. Оба они были заядлыми кофеманами, и могли пить его, в любое время суток. Главное – приятный собеседник, а уж если с коньячком – то нет слов! Время выбиралось вечернее, перед уходом Михаила Васильевича со службы. Разговаривали подолгу, стараясь не касаться болезней, оба устали от этой темы, каждый по своей причине. Михаил Васильевич ожидал этих посиделок уже с утра, ему было очень хорошо с Аллой, нравились ее рыжеватые волосы, руки, манера говорить, все в ней нравилось ему все больше и больше. Он старался не думать, что придется расставаться, и она уйдет отсюда в свою привычную жизнь. Иногда он неожиданно краснел, вспоминая, как гладил ее руку, когда она спала после операции. В эти минуты его полное добродушное лицо становилось особенно симпатичным. Он нравился Алле, но она боялась, что, выйдя за пределы вечерних бесед, они станут чужими друг другу. Кроме того, он ничем не выдавал своих чувств, а Алла жутко комплексовала после операции и говорила себе, что это только беседы приятных друг другу людей. На самом деле, она понимала, что что-то очень хорошее и светлое затевалось между ними, но не верила, что это может быть. Не может такой добрый и любимый всеми человек обратить внимание на женщину после такой операции. Просто болтаем – и все.


 Один из дней у Аллы выдался приемным. Явились, как гонцы из прошлого, оба ее мужа, или, говоря современным языком, бойфренды явились. Алла хохотала до упаду, глядя с лоджии, как они встретились оба на узкой дорожке, ведущей от проходной к ступеням госпиталя. Оба, конечно, поняли, кто есть кто, благодаря тому, что с Димой шла Аня. Увидев идущего навстречу им Толяна, она и не подумала выправлять ситуацию, а радостно улыбаясь, подошла к нему. Даже представила их друг другу, все как в лучших домах. Затем, раскланявшись, каждый пошел своей дорогой, то есть, Толян пошел от Аллы, а Дима, соответственно – к ней. Аня, неизвестно почему, присоединилась вдруг к Толяну, все-таки, она считала его более достойным свой матери. Диму она практически не признавала по причине вышеописанного жлобства и кучи противных родственников.


 Увидев Аллу в холле, в обществе уже второго на сегодняшний день посетителя, Михаил Васильевич вдруг разозлился. Он уже как-то привык, что здесь она принадлежит ему, и появление второго за день мужчины, сидящего с ней в обнимку, вывело его из себя. «Вам пока еще не стоит так много гулять»,- угрюмо заметил он Алле, проходя мимо. Неожиданно при этом засуетился Дима, он всегда стеснялся, когда окружающие замечали его принадлежность к Алле. Лучше всего, если бы эту принадлежность вообще можно было скрыть. Димино поведение еще более не понравилось Михаилу Васильевичу. Он стоял, возвышаясь над сидящим и собирающим свои пожитки Димой, как скала. Дима от этого еще больше засуетился, на пол полились струей из открывшейся сумки какие-то фотографии. Алла же, зная характер своего «партнера», как она его называла, молча улыбалась, наблюдая за ним, как за причудливым зверьком, она держала паузу. «Если интересуетесь здоровьем супруги, можем побеседовать у меня в кабинете», - предложил Михаил Васильевич неожиданно для самого себя. «Нет, нет. Я спешу, как-нибудь, в другой раз лучше», - ответил вконец растерявшийся Дима. Обсуждать Аллино здоровье с врачом не входило в его планы. Все ведь обошлось, слава Богу. А обсуждение могло повлечь за собой возникновение каких-либо неожиданных обязательств по отношению к Алле. Этого Дима не хотел совсем. Он не привык заботиться о ком-либо, кроме родных. Алла ему родной не была, а уж супругой – тем более. Вся эта возня стала раздражать Аллу, она неожиданно поднялась и ушла из холла, ничего не сказав, даже не попрощавшись с Димой. Ей было обидно, что Михаил Васильевич понял сущность их с Димой отношений и как-то принизил своим поведением ее, Аллу. Веселость ее куда-то исчезла, она вспомнила все свои обиды последнего времени. Но судить о них имела право только она. Отчего этот почти незнакомый ей человек так повел себя? Какое он имел на это право? Это только ее жизнь, и она сама с ней разберется. Алла вышла в лоджию и увидела Диму, выходящего из госпиталя. Неожиданно на нее накатил приступ ненужной жалости. Она окликнула Диму и помахала рукой, прощаясь. Дима заулыбался ей в ответ. Так он стоял и смотрел на нее, Алла знала, что это ровным счетом ничего не значит, кроме того, что ему приятно смотреть на нее. «Козлы. Все из-за них.» - злобно подумала Алла о своих френдах и, охнув от боли и обиды, плюхнулась в постель с окончательно испорченным настроением.

 
 В этот вечер она не пошла пить кофе, Михаил Васильевич напрасно прождал ее до восьми часов. Он дописал все, что накопилось у него за неделю, и, посмотрев на часы, понял, что ждет Аллу напрасно. «Пора ее выписывать, а я стараюсь оттянуть это, почему?»,- подумал он, собираясь домой. «Потому, что она мне нравится. Очень нравится. Сейчас пойду и скажу ей все. Пусть решает». Но вместо этого он спустился по лестнице и привычным маршрутом направился к дому. В этот вечер дом был особенно пуст. Готовить не хотелось, читать тоже. Хотелось туда, где она. «Зачем я ей? Быть третьим на побегушках? Нет, все равно завтра все скажу. Заберу ее прямо сюда – и все!»


 А завтра все пошло совсем не так, как предполагал Михаил Васильевич. С утра ему позвонил Главный и попросил заехать в Красногорск на консультацию. Консультация затянулась до обеда. К себе в кабинет он попал только к трем. Первое, что он увидел на столе - был выписной эпикриз Аллы. Он был готов, оставалось только подписать, что Михаил Васильевич и сделал, а потом сам понес его на подпись Главному, хотя можно было передать со старшей сестрой. «Как твое мнение? - спросил его Главный. «Ты уж извини, что тебя не дождались. Палата срочно нужна. Да и больная вполне готова. Ты как?».
- Я не против.
- Ну и лады, а то ты какой-то чудной сегодня. Я думал из-за этого.
- Устал просто.
-Посидим сегодня? Подойдешь часам к шести? Есть повод – я добился, скоро ремонт начнут.
- Я к шести буду, ты напомни, если что.


 С бумагами под мышкой Михаил Васильевич зашагал к себе в отделение. Алла шла к нему навстречу, улыбаясь, в каком-то ошеломительном, как ему показалось, костюме, который плавно обрисовывал ее бедра и ноги. Вокруг Михаила Васильевича все стало медленно расплываться, в центре оставалась только она с ее запахом духов, едва слышным, но притягивающим, как магнит.

 
 - А я решила напоследок проведать своего соседа по камере. Мне сказали, что он в первом отделении, - обратилась она к Михаилу Васильевичу, улыбаясь, сознавая, что нравится ему, и одновременно пугаясь его широко распахнутых глаз.
 - Я бы не советовал Вам туда ходить. Или одной победы мало? Решили весь госпиталь охватить? - неожиданно сорвался Михаил Васильевич.
- Не поняла. О чем Вы?
 В ответ Михаил Васильевич неожиданно взял ее руку в свою и поцеловал.
- Не обижайтесь. Я не хотел Вас обидеть. Я наоборот…

 Не договорив, он взял Аллу за локоть и повел к себе в кабинет. Она села, не на диван, где они обычно пили кофе, а на стул напротив него и смотрела на него, ожидая, что он скажет. Но тут вся храбрость Михаила Васильевич улетучилась. Прекрасно понимая, что все делает не так, что эта минута не повторится, он стал объяснять Алле, как ей вести себя после операции, когда пойти к районному врачу. Она слушала его наставления, и даже записывала что-то в блокнотик, выуженный из кармана пиджака. Михаил Васильевич смотрел уже не на Аллу, а куда-то в середину стола, разделявшего их.
- Я все поняла - как-то, как ему показалось, двусмысленно, сказала она.
- Здесь мне еще нужно появляться?
- Да! Обязательно. Я должен посмотреть Ваш шов примерно через месяц.
- Ну, вот и чудесно. Огромное спасибо за все! Вы были мне все это время родным отцом!


 Алла, улыбаясь, попрощалась с Михаилом Васильевичем, развернулась и вышла из кабинета. Она была взбешена. «Рохля! Такой тюфяк, не мог даже проститься нормально. Да и зачем? На мое место скоро новую положат. Будет с кем кофе распивать». Она даже закурила в лоджии, обдумывая все произошедшее. Потом, решив, что думать не о чем, позвонила ожидавшему ее Диме и вышла из палаты. Ничего не произошло. Возвращаемся к своим баранам, козлам то есть.


 С этими мыслями она и покинула престижный госпиталь, как улетает птица, случайно залетевшая в чужие края.


 Вечером Михаил Васильевич зашел к Главному, как и договаривались. Ему хотелось все забыть как можно скорее. Главный ни о чем не спрашивал, но по виду Михи понял, что что-то стряслось. Короче говоря, в десять вечера, он привез абсолютно пьяного, и молчаливого в своей печали Миху к себе домой.


 Жена Главного, Марина, Миху обожала, поэтому принялась кормить его как родного сына. «Жениться тебе надо. А ты все на службе и на службе. Взял бы отпуск – и к морю. А то мой тебя окончательно заездит» - посоветавала она.
 Поздно! Она уже дома! - тоном Гамлета ответил Михаил Васильевич, засыпая.


 Утром Главный был особенно молчалив по дороге на службу. Только возле лифта, где они расходились по кабинетам, сказал: «Как же ты мог отпустить ее? Извини, но если все серьезно, то ты просто болван».


 От этих слов Михаилу Васильевичу стало неожиданно легче. «Я знаю»,- подумал он и пошел трудиться. У него был печальный опыт семейной жизни, и такая женщина, как Алла ушла бы от него, не задумываясь. «А я бы ей ноги мыл», - почему-то думал он.


 Та, кому Михаил Васильевич собирался мыть ноги, вернулась к прежней жизни. Вскоре она вышла на работу, которую тоже считала родным домом, потому, что там она была нужна, ее любили, ждали. К Диме возвращаться не хотелось, а между тем, приближался его день рождения. Нужно было думать о подарке. Покупать подарок нелюбимому мужчине для Аллы было адским трудом. Вовсе не потому, что жалко денег, нет. Она любила и умела выбирать подарки. Но почему-то, когда дело касалось ее бойфренда, или спутника, как она называла Диму, происходило что-то загадочное. Четвертый раз она обходила магазины в поисках подарка. Три предыдущих закончились плачевно. Подарки были, но Алла неизменно обманывала саму себя. «Вот только еще белье посмотрю, и назад, - думала она, заходя в отдел белья. Белье смотрелось, покупалось, потом приобреталась еще какая-нибудь необходимая, а главное, очень желанная вещь, а на подарок денег неизменно не хватало.


 «Просто чертовщина какая-то! Сегодня обязательно куплю что-нибудь»,- думала она, входя в очередной магазин. Алла серьезно осматривала отделы с «мужчинскими» вещами. Неожиданно ее внимание привлек мужской зонт отличного качества. «Покажите! - попросила она. Раскрыв зонт, Алла поняла, что это – то, что надо. Вот только под зонтом она представила не Диму, а Михаила Васильевича. Скоро уже предстоял визит к нему, и Алла решила отблагодарить его за все хорошее. Купив заветный зонт, она почувствовала, что хочет сегодня, прямо сейчас увидеть своего доктора. Димин день рождения был забыт напрочь. Вспомнив о нем, Алла чуть не выругалась про себя. В конце концов, она приобрела Диме на оставшиеся средства итальянскую пижаму, кося глазом на шикарную ночнушку, висевшую в том же отделе. Никаких ночнушек! С облегченным сердцем она запихнула покупки в машину и поехала домой.


 Утром Алла уже входила в ворота госпиталя, она решила не откладывать визит в долгий ящик. «Покажусь, поговорим, подарю зонтик – и все!» - думала она, шагая к входу в отделение. Дверь в конце отделения отворилась, и показалась знакомая фигура Михаила Васильевича. Он как-то странно взмахнул рукой и заторопился к ней навстречу. Неведомая сила подхватила Аллу и понесла к нему.
-Вот я и пришла! – сказала она.
- Я рад, я очень рад тебя видеть – от волнения Михаил Васильевич перешел на «ты», пойдем в кабинет, мне очень много надо сказать тебе.
- Ну вот – сказал он, когда они остались одни, - я люблю тебя и прошу твоей руки и всего остального! Сказав это, Михаил Васильевич, опять испугался и посмотрел Алле в глаза. Он боялся, что она засмеется и уйдет.
- Я понимаю, что ты удивлена, что я совсем не тот, кто тебе нужен. Ты замужем? – неожиданно спросил он.
- Пока нет, но надеюсь, что скоро буду. Я очень хотела, чтобы ты полюбил меня, но тоже боялась, что это невозможно из-за моей операции…
- Я буду следить за твоим здоровьем, я буду тебе… Я все сделаю, чтобы это не повторилось.
Алла неожиданно для себя припала к его плечу и подумала про себя «Каменная стена». Потом она показала Михаилу Васильевичу зонтик.
- Я тебе подарок принесла. На память. Когда будет плохая погода, вспомнишь обо мне.
- Когда будет плохая погода, мы будем идти под ним вдвоем. Ты согласна?
- Я согласна.
- Тогда вечером я приеду сватать тебя. С Главным приеду.
- Я и без Главного согласна. Мне до вечера одно дело надо сделать,- сказала Алла.
- Какое?
-Поменять пижаму на ночную рубашку!