Трансгрессия

Интересно, о чем думает человек, когда стоит на карнизе 15 этажа и собирается прыгнуть вниз? О чем он вообще может думать? Центр Токио, самый разгар дня. Жарко. Внизу бесшумно снуют великолепные японские машины, спешат куда-то люди. В здании напротив видно, как мужчины, сидящие за длинным зеркальным столом, что-то горячо обсуждают; один из них до того возбужден, что резкими движениями крутит галстук, другой ерошит короткие темные волосы. Заходит секретарша, но мужчина, находящийся во главе стола, широко раскрывает рот (нетрудно догадаться, что он дико орет), и женщина тут же удаляется. Сегодня на редкость ветрено. Ветер шелестит мусором, уничтожает прически прохожих и… подталкивает в пропасть Йоко, который именно сегодня решил кончить все разом. Йоко стоит на карнизе 15 этажа высотного небоскреба крупной японской корпорации. Он обычный клерк. На нем былая рубашка со скатавшимся воротничком, полу развязанный галстук и черные брюки. Носки его остроносых блестящих туфель балансируют над пропастью, руки держатся за раму верхнего окна…очень неустойчивое положение. Лицо молодого японца (Йоко только недавно исполнилось 24) все в поту и в мыле; нет возможности протереть его лежащим в кармане штанов белым, постиранным женой платком.
- До чего же сегодня жарко, - думает идущий в толпе американец Элиот Макгрегор. Он высок, крепок собой и прекрасно говорит по-японски. – Надо же было забыть дома бутылку с водой.
Он лихо пробирается сквозь толпы спешащих людей; за 6 лет жизни в Японии он прекрасно научился делать это, как и все остальное, чего требуют местные традиции, обычаи и стиль жизни. Элиот опаздывает. В 3 часа у него назначено совещание, ведь он – главный по кадрам в крупной японской корпорации. Уже видно здание монстра – небоскреба, который, кажется, дразнит небо тем, что смог так высоко до него дотянуться; уже виден главный вход, обеспечивающий большую пропускную способность, а вон Комияма – зам. начальника по связям – также спешит войти внутрь железобетонного великана.
-Здорово, Элиот, рад тебя видеть! – останавливает Комияма уже вошедшего в широкий холл, где на всю работают мощные кондиционеры, Макгрегора.
-О, привет! Ты, видимо, тоже опаздываешь?
-Да, как и все мы, - Комияма обводит глазами холл, кишащий людьми, - ну, не будем терять времени, быстрей в лифт.
Двое служащих ловко достигают лифтов, которым нет числа. Тут же открываются двери кабины одного из них, и Элиот с Комиямой проходят внутрь.
-Тебе какой? – быстро спрашивает Элиот, ибо знает, что лифт работает настолько быстро, что за 2 минуты достигает 50 этажа.
-28, - отвечает Комияма, делая последние приготовления для выхода в «свет»; он смотрит в широкое, до блеска начищенное зеркало, составляющее боковые стены кабины, поправляет безупречно завязанный галстук, осматривает лысину.
-А мне 15, - только успевает сказать Элиот, как двери открываются на 15, и Макгрегор должен бежать; он не прощается со своим спутником; здесь так принято.
Длинный пустой коридор тянется, как хайвэй, и только где-то далеко-далеко поворачивает.
3 часа дня. Все напряжены. Уже нет былой суеты и толкотни в коридорах, не слышны работающие двигатели лифтов; все упорно трудятся в своих офисах, сидят на собраниях, отчитываются перед начальниками. Сегодня особо трудный день, так как глава корпорации собирает весь персонал в большом зале для совещаний; никто не знает, сколько продлиться это мероприятие.
Один Йоко закрыл глаза на все происходящее и стоит на карнизе, готовый в любую минуту сорваться. Он стоит так уже около часа и все никак не решается. То ли его пугает высота выбранного этажа, то ли внизу слишком много машин, и он ждет, пока те разъедутся. Ему очень плохо. Один раз, правда, он хотел спуститься на пол, оставить эту глупую затею, но, когда вспомнил, что после этого все пойдет, как обычно, тут же откинул эту мысль. Но, скорее всего, ему не нравится способ, который он выбрал. За последнюю неделю он перебрал их немало. Сначала Йоко пытался выпить маленькую баночку дорогого японского клея, но когда представил картину, как вязкая теплая жижа склеивает горло, закупоривая трахею, тут же выкинул эту баночку. Затем он хотел испытать старый проверенный способ – повеситься, но, то ли он не смог купить веревку, то ли этот способ показался ему слишком обыденным, он отказался от вешания и хотел было избрать самый легкий путь – остаться жить, как вспомнил про свое рабочее место, 15 этаж высотного небоскреба, и мигом оказался там.
Очень хочется закурить. Сигареты лежат в штанах, и пытаться достать их небезапасно; можно упасть прямо на проезжую часть. Тогда Йоко быстро прыгает на пол, достает пачку недорогих сигарет местного производства, зубами берет одну из них, быстро закуривает, убирает пачку обратно и возвращается в исходное положение – на карниз.
Курить он начал еще в 16 лет и ни разу не бросал. Сигареты всегда успокаивали Йоко, вот и сейчас дымящаяся во рту сигарета заставила самоубийцу хоть на какое-то время забыть о своих «прямых» обязанностях.
- Какого дьявола он хочет взять его на это место, неужели он не понимает, что этот парень и шнурки завязывать не умеет, неужели…
Совещание окончено. И не в пользу Элиота. Молодому американцу не удалось убедить своего босса не брать на высокий пост парнишку, у которого еще молоко на губах не обсохло, но, видимо, богатый папа обеспечил сыну прекрасное будущее и подкупил, кого только возможно, вплоть до дежурного слесаря.
- Вот черт, бумаги забыл занести, а ведь он (Элиот думает о Йоко) мог бы спокойно оказаться на том месте вместо этого папиного сынка…ну, ничего, не все еще потеряно.
Макгрегор быстро шагает по великолепному светло-синему коридору. На стенах развешаны стильные японские гравюры, изображающие полу трезвых экс-руководителей фирмы, на полу – дорогой мягкий ковер в стиле модерн. Впереди поворот. Налево – чистейшая уборная, в которой пахнет такими ароматами, что, выйдя из нее, можно не лить на себя дорогой одеколон, направо – кабинет Йоко.
-Так, сейчас отдам ему бумаги, и надо бежать, - думает Элиот, открывая легкую из белого пластика дверь и…замирает.
-Ты…ты что…зачем? Слезай от туда… Там опасно…15 этаж, - только и может сказать Элиот. Он даже не поражен, он просто не понимает, что происходит.
Он уже видел Йоко мельком перед совещанием, и выглядел молодой японец, как обычно, смешным и спокойным. Йоко лучезарно улыбнулся Макгрегору и отколол одну из своих многочисленных шуток, поэтому все чувства Элиота вмиг исчезли, когда он увидел его, балансирующим на окне 15 этажа. Молодой японец явно не шутил. Он даже не оглянулся на вошедшего Макгрегора, как будто не заметил, что кто-то вошел. Он также продолжал стоять, дымя сигаретой и обеими руками держась за раму верхнего окна.
-Йоко, - сипит Элиот, - что ты делаешь, черт возьми? Слезай оттуда. – Постепенно его голос твердеет, становится таким же звонким и четким, как на совещании. –Прекращай этот концерт и слезай…Ты обещал подготовить бумаги, где они?…
Йоко прыгает…

Судьба- это нечто неизведанное, таинственно. Ее нельзя увидеть, почувствовать или попробовать на вкус. Ее можно изменить. Да…Можно… Можно остановить время, беспощадно сжигающее душу в огне вечности, можно обмануть себя, а можно просто проснуться…проснуться в постели и вздохнуть с облегчением, еще чувствуя сходящий холодный пот, который был вызван кошмаром…
Элиот проснулся.
Он еще долго лежал, не смея пошевелиться, и в голове его снова и снова повторялась страшная картина – Йоко прыгает с карниза 15 этажа; его ноги отрываются от опоры и, словно парашютист, он устремляется вниз…
А между тем начинало светать, и солнечные лучи стали проникать сквозь окно спальни, чем вызвали успокоение Элиота, который потихоньку стал приходить в себя. Он все никак не мог понять, чем мог быть вызван этот сон, какие мысли могли сотворить его, о чем он думал последние дни. Элиот был уверен, что каждый сон, каждый кошмар имеет какое-то обоснование и не может появиться просто так, ниоткуда. Он был уверен в том, что именно чувства и переживания человека влекут за собой сны и именно они ответственны за все ночные картины, будь то приятное сновидение или жуткий кошмар.
В конце концов, осознав, что сейчас ему не удастся найти причину появления этого кошмара, он встал с кровати. На часах было почти 9, и надо было поспешить. Быстро побрившись и заварив кофе, он побежал натягивать один из своих многочисленных костюмов. Кофе как раз был готов.
-Да, а как же бумаги? - спросил он сам себя. –Надо позвонить Йоко, чтобы он не забыл их захватить, а заодно рассказать и про сон; рассмеется же он.
Набрав номер, Элиот услышал гудки; телефон был занят. И тут что-то кольнуло его, что-то заставило его содрогнуться; но что? Он не знал. Тогда Макгрегор взял уже остывшую чашку и прошел с ней в холл своего нового дома, сел в мягкое кресло. Он ненавидел остывший кофе, но выпил все одним глотком, поставил чашку на стеклянный журнальный столик. Что-то было не так, не так, как обычно, что-то беспокоило и происходило внутри, но Макгрегор не мог найти причину, как не мог разобраться в своем сне.
-Что я, больной? Наркоман? Что вообще происходит? Мне снится какой-то бредовый сон, а я веду себя, как психопат. Надо успокоится и ехать на работу, а ведь именно она доводит меня до такого состояния; надо обязательно взять отпуск, смотаться в Штаты, навестить друзей…
Он опять набирал телефон Йоко. Когда подносил трубку к виску, Элиот отчетливо чувствовал, как тряслась его рука, как дрожали пальцы и губы. Но в этот раз просто никто не подходил. Элиот решил ехать…

-Я не знаю его имя, у него не было с собой никаких документов.
-Совсем ничего?
-Абсолютно…Бумажник полупустой, в заднем кармане штанов женская фотография, и это все.
-Я, надеюсь, ты понимаешь, если через 3 дня его не опознают…
Тусклый свет освещает большую залу морга. По середине стоит стол на металлических ножках, а на столе лежит покрытое белой материей тело.
-Подожди, а может по фотографии найдем? Ты говорил, там какая-то женщина…
-Сейчас, подожди, я взгляну на нее…Где-то она здесь была…А, вот…
-Ну, давай ее в центр, там установят…
-Ничего не понимаю…Что за черт…
-В чем дело, ты узнал на фотокарточке свою жену?!
-Я ничего не понимаю…Это его фотография, посмертная…Не может быть…
-Что ты несешь, какая еще посмертная?
-Сейчас там нет никакой женщины, снято крупным планом его мертвое лицо...

Когда Элиот вышел на бетонную площадку перед своим домом, все моментально прошло: от страха не осталось и следа, сердце перестало бешено стучать в груди, и он даже улыбнулся, уже до конца осознав, что ночной кошмар не имеет больше никакой власти над ним, что он прошел, что все хорошо, просто надо снизить нагрузку на работе. Солнце было почти в зените, небо было гладким и таким глубоким, что, казалось, это пасть какого-то чудовища, собравшегося проглотить всю землю одним разом. Он, как делал это каждое утро, не торопясь, дошел до гаража, который примыкал к стене дома, и ловким нажатием какой-то кнопки заставил открыться ворота, которые незамедлительно откликнулись на сигнал своего хозяина. Внутри находилась чистая новенькая «Хонда» последней модели, которая так и манила, чтобы в нее быстрее сели. Элиота не надо было манить. Мотор завелся с пол-оборота, и Элиот сдал назад. Выехав на площадку, он на секунду остановился, чтобы выйти и закрыть ворота, а через некоторое время его машина уже мчалась по скоростному хайвэю, который, казалось, не имел конца, ровно как и начала.
Мы часто думаем о себе, но никогда не задумываемся над тем, как мы беззащитны перед внешним миром, как ничтожны перед лицом судьбы. Каждый из нас – покорный раб времени, которое неумолимо движется вперед, подводя нас к конечной черте, за которой лежит пустота или иной мир. На самом деле неважно, что есть там, за чертой, важен путь человека до этой черты, который и определяет дальнейшую участь души, даруя ей жизнь в иных формах или же обрекая ее на вечную тьму.
Жизнь человека – как секундная стрелка часов. Пробегая циферблат, рано или поздно она мгновенно останавливается, и, о Боже, как трудно бывает заставить ее снова идти.
«Передо мной тоннель. Он черен, как ночь, и нет ему конца и края, но мне, почему-то кажется, что я нахожусь в его начале. Я здесь один наедине со своими мыслями и нет никого, кто бы помог мне разобраться в них. Я все должен сделать сам. Я сам должен понять, кто я такой, что я сделал, а что нет, и куда хочу попасть. Но, чтобы сделать все это, я должен идти, двигаться вперед медленно, не спеша, и тогда вся жизнь разом проплывет у меня перед глазами, а потом я окажусь там…
Я начинаю движение. Очень осторожно я делаю первые шаги, боясь обнаружить впереди обрыв, но потом двигаюсь быстрее, полностью подчиняясь той силе, что ведет меня. И вот я вижу себя маленьким мальчиком, сидящим на высоком подоконнике. За окном ночь, звезды высоко-высоко в небе, а я думаю о завтрашнем дне, хотя он уже наступил. Завтра мне исполнится 9, и я стану совсем большим и взрослым, а еще завтра я изменю что-то, от чего ночью мне станут сниться странные беспокойные сны.
Завтра мне приснится сон, и я запишу его, потому что запомню на всю жизнь: я совсем взрослый и еду на машине по широкой дороге. Солнце кидает свои яркие лучи на капот, от которого они отражаются в лобовое стекло. Жарко. Я еду быстро. Мимо меня летят фонарные столбы, впереди мелькает белая полоса. Вокруг меня много машин всевозможных моделей и цветов; они тоже спешат. Справа от дороги – густой зеленый лес, весь залитый солнечным светом. Он похож на огромное зеленое море, которое обещает быть прохладным и глубоким. Я хочу остановиться на обочине и выйти, чтобы вдохнуть свежий воздух, чтобы окунуться в это «море», но у меня мало времени, я куда-то спешу. Вдруг вдалеке у края дороги я вижу фигуру человека, которая быстро приближается со скоростью моего автомобиля. Не снижая скорость, я проношусь мимо человека, и только когда фигура остается позади меня, я понимаю, что это мой отец. Но как же так? Он ведь погиб, когда мне было 9. 9? Вдруг все вокруг разом меняется, и я уже не вижу зеленого леса, не вижу широкого дорожного полотна. Я еду по узкой пыльной проселочной дороге, и мне почему – то кажется, что я в Японии. Так оно и есть. На соседнем сидении сидит какой-то человек, японец, и мне кажется, что я знаю его всю жизнь. Не успеваю я открыть рот, как он начинает говорить.
«Ты увидишь перекрест миров, Элиот, и тебе придется решить, куда идти. Ты единственный, у кого есть выбор, не считая меня. В той жизни я покончил с собой, и теперь я здесь. Я прыгнул из окна, ты еще пытался меня удержать, помнишь? Тебе казалось, что это был сон, но ты ошибался. Сном было все остальное, вся твоя жизнь была сном, а это было явью. На тебе сошелся свет, Элиот, запомни это. Очень скоро тебе придется решать, и, я знаю, ты решишь, тебе не понадобится моя помощь, как мне не понадобилась твоя. Я жду тебя…»
Недалеко от съезда с автострады к центру Токио было столпотворение. Уже слышались приближающиеся сирены полицейских машин и скорой помощи, постоянно раздавались воющие звуки клаксонов. Ограждение у края автострады было пробито, около него уже столпился народ, и это место стало похожим на съемочную площадку трюкового фильма. В кювете был огонь. Пламя высотой с двухэтажный дом лизало ветви придорожных деревьев, которые превращались в черные угли. Горела машина. Сейчас уже трудно было установить ее марку, а номера уже расплавились, но кто-то из толпы был уверен, что горела «Хонда», причем последней модели. Некоторые соглашались, а некоторые давали свои версии, но это было неважно. Через час огонь был потушен. Но каким было удивление людей, полицейских, пожарных, когда они не обнаружили внутри тела, когда не нашли в обугленном салоне труп. Неужели машина ехала сама? А им и не надо было ничего искать, потому что человека, ехавшего в машине не было и в помине, а если и был кто-то, так девятилетний мальчик, живущий на другом континенте.
«И вот, наконец, я вижу свет. Сначала это тусклое голубоватое сияние, но секундой позже я слепну от ярчайшей вспышки. Белое свечение заполняет меня целиком, я перестаю чувствовать свое тело. Вдруг впереди в этом ослепительном свете, который уже заполнил весь тоннель, появляется человек. Я не вижу, кто это, но, кажется, я знаю его всю жизнь. Он протягивает мне руку. Не знаю как, но я дотягиваюсь до нее, не сходя с места.
Впереди вечность. Я вижу ее сквозь рушащиеся стены тоннеля. Через секунду все исчезает. Нас больше здесь нет…»