Сердце демона. Глава 1. Под дождем

"Мы встретимся там, где нет темноты…"
Дж. Оруэлл, «1984»

Глава 1. Под дождем

Даня вышел на улицу, окинув взглядом порыжелый песок колеи. Природа глядела плаксивой девушкой с непросохшими глазами. Придерживая сумку локтем, Даня нащупал задвижку калитки с внутренней стороны и с усилием задвинул ее проржавевший язычок. Бросил последний взгляд на дом – ей-богу, он хотел бы остаться здесь навсегда – и ему в который раз пришла на ум глупая идея, что дом будет скучать, как единственное существо, привязанное к нему. Когда он был маленьким, уезжая, он, всякий раз расставлял игрушки на подоконнике, чтобы они смотрели в окно, ожидая его возвращения. Но родители убирали их, когда заколачивали окна. Потом перестал: он вырос, его сердце научилось молчать.
Улица выводила прямо к железной дороге. Даня проходил мимо дач, которые сменили хозяев, где не было ни одного знакомого лица. Из неба все-таки выбрызнул дождь. «Надо было раньше выходить, – подумал парень. – Хотя, когда ни выйди, все равно какая-то дрянь с неба каплет».
Навстречу из-за железной дороги медленно выдвигался лес, до сих пор полный тайн и загадок. В каждом клочке земли, покрытом деревьями, в любом скверике или заросшем кустами пустыре Дане чудился отголосок этого леса – манящий, родной и чужой одновременно.
В конце улицы через канаву с побуревшей водой была переброшена треснувшая бетонная плита, помнившая еще Данины детские башмачки. Он преодолевал ее с разбега, счастливый своей отвагой – плита уже тогда наклонялась так, что взрослые предпочитали на нее не вставать.
Дальше путь шел вдоль полотна железной дороги. Шурша песком у канавы, Даня любовался порослью, внезапно потерявшей краски, отчего пейзаж стал похож на кадры старого фильма. Он любил осень, причем именно тот момент, когда опадают листья. Его завораживало сонное кружево ветвей, словно их сплетения не были простой опорой для органов питания растений. Он видел в этом что-то большее – очертания деревьев представали перед ним в образе рассказа или судьбы, имеющих множество причин – корней, завязку – ствол, основные линии сюжета – толстые ветви и бесчисленное количество вариантов развития событий и подробностей в виде мелких веточек. А главное – никакого финала.
Впереди замаячила платформа с пристроенным над ней бетонным навесом. Станция и в лучшие времена была учреждением, далеким от процветания, сейчас ее падение достигло низшей точки: поезда ходили лишь два раза в день, а кассу давно закрыли.
Даня пересек пути, дивясь безлюдью на платформе: хоть и не дачный сезон, однако вечер воскресенья как-никак… На скамье под навесом обнаружился только один желающий добраться до Северной столицы с пристально устремленным в небо взором, словно он ожидал, что поезд появится именно оттуда. Даниил присел рядом.
– На электричку? – раздался голос справа. Даня повернулся – парень с бледным лицом и темными волосами, на вид крепкий, хоть и худой, смотрел на него в упор.
– Да.
– Ее не будет.
Даниил не удивился: электрички планомерно отменяли, пока не оставили последние две. Правда, до одной сокращать – это уже слишком… Придется на утренней ехать – на первую пару он наверняка опоздает.
– Я, конечно, не настаиваю, – вновь раздался насмешливый голос, – но ее ОПРЕДЕЛЕННО не будет. Вон, объявление висит.
– А вы тогда чего ждете?
– Дрезину, – хмыкнул парень. – А без шуток – я сюда по делам приехал. Куда мне теперь?
– И что же – до утра ждать?
– Нет, по шпалам пойду. Просто собираюсь с духом.
– Отсюда можно дойти до Мги. Всего полчаса. Там поезда чаще ходят. Вот по той тропинке. – Даня махнул рукой в ту сторону, где лес с двух сторон смыкался над железной дорогой.
– А, спасибо. – Парень без особого воодушевления поднялся со скамьи.
Двое сошли с платформы. Дождь припустил с новой силой, почуяв добычу: казалось, небу понравилось бомбардировать их прицельными попаданиями дождин за пазуху. В том месте, где к железной дороге подходила Данина улица, поселок кончался и тропинка ныряла в непрозазные кусты выше человеческого роста.
– Дальше – вдоль дороги до переезда, – проинструктировал попутчика Даня.
При взгляде на предложенный маршрут на лице парня отразилось все, что он думает, о вымокших зарослях в частности и об устройстве мироздания в целом. Однако он мужественно сдвинул брови и сделал шаг на пути во Мгу.
– А может, – остановил его оклик Даниила, – хоть чаю зайдете попить? Все-таки товарищи по несчастью…
Лицо парня просияло улыбкой. Он явно не принадлежал к породе излишне застенчивых:
– Было бы здорово. Меня Марк зовут.
– А меня Даниил, – помедлив, он добавил: – Даня.
– Меня на самом деле родители Марксом назвали, представляешь? Я оценил юмор. Теперь думаю, как бы поменять. Возни много.
– Хорошо не Энгельсом.
– Точно. Был бы у меня старший брат – быть бы мне Энгельсом, – задумался Марк.
Тем временем они уже достигли калитки в конце улицы. Даня просунул кисть между перекладин и что было сил нажал на язычок. Тот отскочил, прищемив палец.
– А, черт! – Даня отдернул руку и распахнул калитку: – Проходи.
Возясь с замком, он размышлял, чем рискует, пуская в дом незнакомого человека. А чем, в самом деле? На даче давно нечего красть, кроме электрочайника, денег у него с собой тоже только на проезд и еду… К тому же, далеко не каждый несчастный, обманутый руководством Октябрьской железной дороги, оказывается злоумышленником.
Оценив на глаз размер ноги гостя, Даня кинул ему отцовские тапки и, сунув ноги в свои, полез в диван за «своей прелестью» – последним исправным электроприбором. – Бутерброды будешь?
– Буду! – закивал Марк с плохо скрываемым энтузиазмом. – Помочь?
Даня сунул ему в руки разделочную доску и извлек продукты из сумки, а сам принялся возвращать к жизни полчаса назад оставленное жилище. – Хорошо, времени немного прошло, дом остыть не успел, – прокомментировал он свои действия. – Сейчас еще печку затоплю, – накинув старую куртку, Даня умчался в сарай за дровами, Марк даже не успел предложить свое содействие.

«Надо же, печку топить умеет, а сам выглядит, как ученик воскресной школы. Причем в воскресное утро. И небось отличник», – думал Марк, запихивая в рот куски колбасы, пока не видит хозяин. Потом, когда ее осталось подозрительно мало, переключился на сыр. Когда в прихожей раздался грохот, Марк спешно принялся изображать процесс приготовления бутербродов, который до сих пор не продвинулся ни на йоту. Однако Даня, не взглянув на стол, протопал на кухню со стопкой дров, доходившей ему до носа, и оттуда донеслись звуки усиленной растопки. «Ну и чего ради он меня сюда притащил? – безэмоционально подумал Марк. Он перестал верить в доброту и бескорыстие, в последнее время постоянно сталкиваясь с проявлениями обратного. Вот и сейчас его рассудок спешно выискивал возможные причины происходящему. А впрочем, какая разница… Три дня уже во рту ни крошки…»
Вернулся Даниил, вытирая руки полотенцем, и принялся разливать чай, попутно спросив:
– А что за дела на Четвертом? Я думал, тут уже все повымерло…
«Ну вот, начинается…» – подумал Марк. Сил придумывать нечто более-менее заковыристое у него не было, поэтому он ограничился уклончивым: – По работе.
К его облегчению, Даня не продолжил расспросов, а молча уставился в окно на сотрясаемые каплями листья дикого винограда, увивающего веранду.
– А ты? Что так поздно на даче?
– А что еще делать в выходные? – пожал плечами Даниил. – Я природу люблю.
Марк мог бы привести ему тысячу примеров альтернативного времяпровождения, но вместо этого только спросил:
– А не скучно?
– Здесь – нет. А в городе – тоска…
Марк с внезапной болью представил себе: ряды серых зданий под тусклым небом, толпы равнодушных людей, грязь повсюду… Скупой свет в окнах, пустая квартира… Да, по сравнению с этим здесь, конечно, Дисней-лэнд. И придурки всякие в качестве гостя на чашечку чая. Марк понял, что у Дани не было никаких причин зазывать его сюда, даже для того, чтобы скрасить одиночество, к которому он привык, как ко второй коже. Просто он знал, каково это – под дождем – в целом мире – одному…
Перегнувшись через большой овальный стол, Даниил зажег висящую над ним самодельную лампу, собранную из планок и мохнатой бечевки. В комнате тут же стало уютно, синие сумерки за окном сменились непроглядной тьмой.
– Ночь на дворе, – заметил Даня. – Может, останешься до утра? Хочешь, тут постелю, хочешь, там, – он показал в сторону комнаты за кухней, – на кровати. Сам я вон там сплю.
Открытая дверь в его спальню зияла чернотой, ее окно было заколочено фанерой, как успел заметить Марк. Сама комната производила впечатление мрачной и пустующей. Темная мебель, стол, заваленный пачками старых журналов, над кроватью – большое полотно с аппликацией, на которой печальные горбоносые фламинго одиноко стояли по колено в воде среди камышей и листьев кувшинок. Про себя Марк отметил, что Даниил, похоже, выбрал самую неприглядную комнату во всем доме для проживания.
– Я бы, наверно, здесь, на диване. – Марку сразу понравилась просторная веранда со жгутами красно-зеленых листьев за окном.
– Хорошо. – Даниил отлучился за охапкой одеял, подушкой и пачкой чистого белья.
Марк не стал зажигать верхний свет? ровный желтоватый круг света от лампы ему нравился больше. В маленькой кухне, освещенной мягким флуоресцентным светом, он умылся и выпил воды из ведра, затем расстелил постель и лег. Этот ночлег обещал стать самым приятным за все время пребывания в Питере. Марк даже подумал: не попробовать ли договориться о съеме комнаты в доме по сходной цене? Найти себе работу в этой самой Мге или другой близлежащей дыре – а там видно будет… Но не хотелось изобличать в себе перед этим благополучным юношей сомнительного типа без гроша в кармане из разряда «сами мы не местные». Подумав об этом, Марк твердо решил ничего не клянчить и свалить с утра пораньше. С этими мыслями он уснул, пока Даня возился на кухне.
Но спал он плохо. Проснулся среди ночи, присмотревшись к настенным часам, понял, что едва минула полночь. Снова лег: голова, словно налитая жидким свинцом, так и тянулась к подушке. С ним творилось что-то непонятное: перед глазами плавали полупрозрачные спирали, тишина гудела, словно высоковольтная линия. Внезапно прозвучало приглушенное:
– Мяу!
«У него и кошка есть? Что-то она раньше не показывалась… Наверно, гуляла… Но как она зашла – дверь-то закрыта? Видимо, через форточку…» Мысли носились в голове хороводом, не давая сосредоточиться ни на одной. Жалостливое мяуканье послышалось снова, уже ближе. Но как ни вглядывался Марк, ему не удавалось разглядеть животное в сумерках. Ему сделалось жутко, но сил пугаться по-настоящему не было: круговерть мыслей все убыстрялась, словно их смерч уносился куда-то за горизонт.
Мяуканье раздалось совсем близко, из-под дивана, на секунду стихло, и кошка, легко толкнувшись от пола, запрыгнула Марку на грудь.
– Брысь, – выдавил он слабым голосом. Но вместо этого кошка устроилась поудобнее и принялась мурлыкать, как довольный трактор. Ее мурчание неприятно отдавалось в грудной клетке, стало трудно дышать. Марк хотел приподняться и согнать обнаглевшее животное, но кошка, вытянув передние лапы, уперлась ему в шею, так что он, пытаясь поднять голову, тут же чувствовал удушье. Кошка была довольно-таки увесистая, ее тяжесть давила на ребра с такой силой, что вызывала резкую боль в глубине груди. – Я сказал, брысь… – шептал Марк между тяжелыми прерывистыми вздохами. – Пошла вон… Глупая тварь, я же задохнусь… Урою… Живодерам сдам… Уйди, пожалуйста…

В соседней комнате задребежжал будильник, послышался топот босых ног – Даниил, уже одетый, но с носками в руке прошел на кухню, включил чайник и, вернувшись, тряхнул Марка за плечо:
– Просыпайся, завтракать и на электричку.
Марк посмотрел на него лихорадочно блестящими глазами и спросил:
– Дань, это твоя кошка? Прогони ее, пожалуйста…
– Какая кошка?
– Жирная, серая. Она на меня запрыгивает…
Даня дотронулся до его лба и призадумался, затем достал градусник из тумбочки:
– На, померь, – и продолжил рыться в аптечке.
– Так это твоя кошка?
– Нет, – бросил Даня, не отрываясь от копания в тумбочке. Там почти ничего хорошего не обнаружилось, а то, что оставалось, внушало сомнения сроком годности. – У меня сроду кошек не было. Давай градусник.
Взглянув на столбик ртути, он помрачнел еще больше: тридцать девять с лишком.
– Ну что там? – вытягивая шею, поинтересовался Марк.
– Почти сорок.
Даниил принес свитер, шарф и шерстяные носки:
– Надевай, если жарко будет – это только к лучшему, – затем поставил на табуретку перед ним стакан и дал анальгин.
– У тебя мобильник есть? – спросил Даня, когда Марк выпил таблетку. – Я свой в городе забыл.
– Нет.
– Тогда я во Мгу поеду, вызову скорую.
– А может, не стоит? У меня полиса нет.
– Можно и без полиса, если платно.
– У меня и денег нет. – Марк опустил голову, поставив стакан на место. – И регистрации тоже…
– Блин-компот. – Даня сел за стол, опустив подбородок на ладонь, и задумался. Денег у него тоже не было: последние ресурсы истекали спустя пару месяцев, а как их пополнить, мыслей не возникало. Разве что взять в долг, а потом найти наконец того, кто снимет комнату в квартире…
– Слушай, Даня, – обратился к нему Марк, – не надо мне в больницу, мне просто немного полежать – и все пройдет. Завтра уже буду здоровый.
Даня вздохнул, не слишком обнадеживаясь его словами:. ведь это могло быть и воспаление легких, и вообще что угодно…
– Нет, на это полагаться не стоит, – заключил он.
Марк закусил губу: «Конечно, хочет избавиться… Я бы и сам рад отсюда выметаться, но нет никакой возможности…»
Взглянув на него, Даня решился:
– Ладно, будь по-твоему. Если что – помни, я был против. Но если температура пойдет за сорок – в больницу, без разговоров.
– Хорошо. – Про себя Марк рассудил, что, если температура поднимется, то все разговоры отпадут сами собой.
– Мне все равно надо во Мгу, за лекарствами. Ты уж не умирай в мое отсутствие, ладно?
– Не буду, – бросил Марк ему вслед.

Даня умудрился успеть на электричку, хотя бежать пришлось почти всю дорогу. Во Мге он не медля запасся медикаментами, плюс еда – и наличных денег осталось только на проезд. Обратно – пешком. Даня быстро покинул пределы городка, попав в окружение древесных декораций, раздвинувшихся вглубь по окончании очередного действия – золотой осени. Это время года удивительно гармонировало с его душевным состоянием: застывшая, бесплодная природа, казалось, навеки утратила способность к порождению. Словно извиняясь за бессилие, она отцвела напоследок выморочно-прекрасными гаммами лиственных пологов, вспыхивающих лепестками пламени и опадающих тленным пеплом. Последние яркие пятна листьев, похожие на произведения искусства, потонули в бурой прели, их кружение сменилось затяжным ожиданием снега.
В который раз небо задумалось, не пора ли приступить к дождю, между делом в нерешительности подбрасывая каплю-другую, словно проверяло – удачно ли упадет. Не дожидаясь окончательного решения погодного вопроса, Даня заскочил под навес крыльца. Вода в бочке пузырилась желтовато-белой пеной, похожей на сосновую пыльцу. Зайдя в теплую сухую прихожую с пожелтевшими кружевными занавесками, Даниил усмехнулся про себя – а ведь нашел-таки повод, чтобы в будний день застрять на любимой даче…

Даня умчался на станцию, а Марк в блаженстве вытянулся на диване, кутаясь в мягкий свитер. На халяву сладок и уксус, а то, что отломилось ему, вполне могло сойти за рай. Длительная нужда основательно притупляет чувство гордости, да и зачем думать о будущем, заполучив желанный отдых? Но долго наслаждаться теплом и уютом не пришлось: не прошло и десяти минут, как он заснул…

Подойдя к спящему, Даня осторожно положил руку ему на лоб, и, довольный результатом, принялся за печку и обед. Затем подумал, что, прогуливая институт, не стоит забивать на учебу полностью – притащил на веранду кресло, залез в него с ногами и принялся листать учебник. Обычно, стоило ему начать готовиться к экзамену или зачету, им тут же овладевала отупляющая тяжесть в голове и сонливость, которые решительно не поддавались ни кофе, ни прочим бодрящим средствам, но теперь все почему-то пошло по-другому: вместо того, чтобы плюнуть на чтение спустя полчаса бесплодных терзаний, Даня продолжал заниматься. Остановился он только через пять часов, в изумлении убедившись, что за какие-то пол-дня удалось разобрать около трети учебника! «Что это со мной? – пронеслось в голове. – Заболел, что ли, на пару с этим?»
Словно отзываясь на его мысли, Марк зевнул:
– Сколько времени?
– Почти шесть. – Даня тут же протянул ему градусник. – Есть будешь?
– Ну, вообще-то… – Параллельно с улучшением самочувствия в Марке проснулась совесть. Ее пробуждение было мучительно. При мысли, что придется опять выметаться на улицу и подыхать с голоду, Марку захотелось ее удавить. Но его совесть была не робкого десятка, и скорее сгубила бы своего хозяина, чем мирно скончалась бы ему на благо.
– Знаю, во время болезни есть не хочется, – подыграл было совести Даниил, но затем нанес коварный удар: – Но тебе необходимо. Иначе точно быстро не поправишься.
Марк облегченно кивнул: его совесть гордо удалилась до поры.
Даня принес две тарелки с супом и пол-буханки. Пока он возился с разогревом второго на тугодумной плите, вернувшись, он обнаружил одну пустую тарелку и полное исчезновение хлеба, после чего невозмутимо нарезал его остатки.
Посмотрев на полную тарелку, Марк подумал: «И что за идиот придумал, что от голодания желудок сжимается? Мой, похоже, только расширяется…» – В подтверждение этого он изничтожил все ее содержимое, лишь после этого почувствовав приятную сытость. Рядом на табуретке поджидал горячий чай. Некоторое время его пили молча, равно наслаждаясь растекающимся по телу теплом и шумом дождя за окнами. Затем Марк нарушил молчание:
– А ты работаешь? Учишься?
– Учусь. На филолога.
– На каком курсе?
– На втором.
– А выглядишь, вроде, старше…
– Это от лишений и испытаний, – фыркнул Даня. – Вечный студент я. Просто из прежнего ВУЗа меня вышибли. По первости на музыканта учился. На скрипке.
– А почему?
– Да фиг их знает. Никому не нравится, как я играю.
– Странная причина.
– Вот и я так думаю. К сожалению, больше никто так не считает.
– Тебя в Питере, небось, все обыскались. Или из Мги позвонил?
– Некому меня искать. Может, и к лучшему.
– А родители как же?
– Родители умерли.
– Так рано? – сочувственно переспросил Марк.
– Просто я – поздний ребенок. – Даня встал и принялся собирать посуду. Ему невольно вспомнилось, как с детства взрослые поговаривали, даже в его присутствии, что возраст матери сказался на умственном развитии мальчика. Слухами земля полнилась, и, казалось, все соседи поголовно знали, что он – что-то вроде дауна. Да и сам Даня не очень-то опровергал это представление – замкнутый, тугодумный, странноватый мальчик, безнадежно отстающий по программе. Никаких шансов на то, чтобы быть принятым в компанию сверстников – типичная «белая ворона», посмешише всего класса. Единственное, в чем ему повезло – что его все же не отправили в школу для умственноотсталых детей, да и то только потому, что это было бы слишком большим ударом по самолюбию родителей. Конечно, он стал для них сплошным разочарованием. Даже в музыкальную школу его отдали потому, что кто-то сказал им, что у не вполне нормальных детей часто бывают выдающиеся способности к музыке. Мать нередко без видимой причины плакала навзрыд на кухне, а во взгляде отца читалась легкая брезгливость и недоумение. И у Даниила были все основания полагать, что он в значительной мере был виноват в их безвременной смерти.
Помыв посуду, Даниил вернулся на веранду.
– Ты вообще откуда?
– Из Мичуринска. Небось, и не слышал о таком…
– Надолго в Питер?
– Даже не знаю теперь, – отозвался Марк в неподдельной растерянности. – Что-то с покорением Северной столицы у меня не спорится. Возвращаться надо. Я напишу – родители вышлют денег на билет.
– Скучаешь по ним?
– Я-то скучаю, – нехотя признался Марк. – Да они по мне – вряд ли. Мы с ними немного… в ссоре.
– А что же так?
– Да ну, глупость одна… – отмахнулся парень. – Чего уж теперь вспоминать.
Даня взял грязные чашки и направился на кухню. Там он включил радио, чтобы убедиться, что за дни его отсутствия не разразилась Третья мировая. Но, не вслушиваясь в то, что говорил диктор, кинул тарелки в таз и погрузился в свои мысли. При жизни родителей его бы непременно обозвали «сонной тетерей» за неторопливое перебирание чашек в мыльной воде. И в одиноком существовании есть свои прелести: привыкаешь делать все по собственному разумению. Однако соседство с другим человеком оказалось для него передышкой в безвоздушной атмосфере, к которой он успел привыкнуть, но не сжиться с ней. Теперь его тщательно выстроенная изнутри оборона словно дала трещины от резкой перемены температуры, и Даня не был уверен, что перенесет возобновление вакуума с прежней легкостью. Выпустив из рук тарелку, он нахмурился: в любом случае, Марк поправится и уедет на свою родину селекционеров. Рядом с ним никто надолго не задерживается.

Выйдя на кухню, Марк обнаружил там почти готовую скульптурную композицию: юношу, окаменевшего над чашей с водой с мрачной думой на челе. Он не стал отвлекать хозяина, усевшись на табурете у печки. Когда «мыслитель» наконец заметил его появление, он возмущенно махнул мокрой рукой в сторону двери:
– А ты что здесь делаешь? Кто тут умирал полдня назад? Или все-таки скорую вызвать?
– Не надо скорую, – промямлил Марк и двинулся обратно. Интересующий его вопрос он задать так и не успел. А нужно было узнать, раз уж Даниил подрядился изображать Мать Терезу, может, он пойдет до конца и даст ему пожить на даче в кредит, пока Марк не найдет работу? Своей совести при малейших признаках ее появления он, стиснув зубы, велел: «Отвали».
Даня подошел и взглянул на градусник:
– А ты прав. Больше не поднимается. Давно мерил?
– Час назад, наверно, как проснулся.
– Как ты вообще себя чувствуешь? Дышать не тяжело?
– Нет, нормально.
– Померь еще раз.
Марк, не глядя, сунул градусник под мышку. Пока он собирался с мыслями, чтобы заговорить о своей просьбе, Даниил опять куда-то слинял. «Ладно, нет – так нет, – вновь засомневался Марк. – Хватит уже судьбу пытать, когда понятно, что она не очень-то мне благоволит». – Ему вдруг со страшной силой захотелось домой, где его никто не ждет. Молочных рек с кисельными берегами здесь явно не предвиделось. Радио на кухне сообщило: «Город любит тебя. Ответь ему взаимностью!» Марк печально усмехнулся, повторив про себя: «Город ненавидит тебя. Ответь ему тем же!» Бежать отсюда – это вырисовывалось все более ясно и отчетливо, несмотря на то, что сознание вновь заволакивалось дымкой. Этот город сожрет тебя и не подавится. Что его здесь держит, что все это время не давало ему сесть на первый попавшийся поезд домой? Чем бы это ни было, пришло время с этим завязывать.
Когда подошел Даниил, Марк сразу заявил:
– Слушай, Дань, я тебе жутко благодарен, но не хочу больше тебя обременять.
– Прекрати ты. Лучше выздоравливай.
– Я так больше не могу. Мне даже отблагодарить тебя нечем будет.
– Ну и не парься. Сегодня я тебе помог, а завтра мне кто-нибудь поможет. – Даня присел на стул у окна в пол-оборота, синий свет с улицы заливал щеку и шею, яркий, словно снаружи приземлилась летающая тарелка.
«Я уеду, – думал Марк, – а он остается. – Сердце стиснуло недоброе предчувствие. – Этот город и им не побрезгует…»
– Нет, такое редко бывает, чтоб вот так… Ты, правда, уникум…
– Да брось, – отмахнулся его Даня. – Не оставлять же больного человека на улице. Что касается благодарности – можешь потом мне помочь, если так охота.
– Сдается мне, мы больше не увидимся. – Марк про себя выругался: его дурацкие предчувствия, казалось, имели свойство исполняться именно потому, что он высказывал их вслух.
– Почему же? – устало возразил Даня. – Было бы желание…
– А оно будет? – Марк не хотел говорить неприятных вещей, но знал, что все кончится именно этим. Слова изливались помимо воли, он даже не пытался предугадать развитие собственной мысли. Казалось, он читает краткий пересказ чужой книги по строчкам: – Я сам едва ли буду пытаться, потому что и так доставил достаточно хлопот. Конечно, я пару раз напишу, а ты захочешь ответить, но не придумаешь, о чем писать, а потом постепенно забудешь. Вспомнив пару месяцев спустя, решишь, что поезд уже ушел. А я решу, что зря мешаюсь или у тебя сменился адрес. А когда тебе нужна будет помощь, ты обо мне даже не вспомнишь. – Марк заставил себя замолчать, но образы вереницей продолжали следовать через его сознание: Даниил идет по крыше, останавливается, стоит в неподвижности, затем перешагивает…
– Значит, не судьба, – только и ответил на эту тираду Даня. – У всех своя жизнь.
Марк подумал о том, что колеи их дорог действительно расходятся, но смутно он ощущал, что можно их сдвинуть, сместить… Все зависит от силы желания: достаточно одного запредельного напряжения воли – и конструкция судьбы посыпется, складываясь в новые формы. Вправе ли человек ломать ее? А может, его судьба и заключается в том, чтобы в один прекрасный момент повернуть?
– Я не уйду, – неожиданно произнес Марк.
Внезапный скрежет рельс, надсадный звон ломающейся стрелки – и налетающая громада поезда…

Марк резко дернулся и проснулся, едва не свалившись при этом с дивана. «Приснится же такое… – Он сел на постели и потер лоб, отгоняя наваждение. – Никак опять температура поднялась… этого еще не хватало…» – Марк невольно зажмурился – в голове снова прогрохотал поезд из сна. Парень вздохнул и улегся обратно. Градусник лежал на табуретке рядом с диваном – видимо, Даниил вытащил, увидев, что он заснул.

Даня прислушивался к звукам из соседней комнаты – Марк опять ворочался, видимо, не спалось, что не удивительно – до этого полдня проспал. Потом наконец затих. На всякий случай Даня подошел проверить. Лицо спящего выглядело умиротворенным, хоть и мертвенно-бледным в отсветах улицы. Дотронулся до лба – вроде, холодный. Тогда Даниил прошел обратно в свою комнату и встал у окна, опираясь на подоконник. Ему не давал покоя странный сон, от которого он пробудился в холодном поту…