Подхваченная ветром

She isn’t real
I can make her real
“Vermillion” Slipknot



Ее стихия – земля. Ведь она просто человек. Но еще она – часть мечты, часть веры, часть прекрасного. Она не может быть реальна в этом пространстве, ибо это нечто ненастоящее за гранью нашего понимания. Она слишком отделима от нас, ведь она принадлежит ветру... Хотя ее стихия – земля...



Истощенное жарой поле отдавало последнюю дань солнцу, играя в его уходящих лучах бликами иссохшей травы. Жара, полностью овладевшая земным пространством днем, спaла. Теперь на необъятном просторе поля веселился, взвиваясь, озорной ветер, с каждой секундой набиравший силу. Он гнал отсюда горячий воздух, оставляя лишь живящую прохладу и теплую почву под ногами. Он чувствовал всю ту силу, которая была в его руках, и забавлялся своим могуществом и властью. И становился тираном – набирая все большую и большую скорость, он срывал обезвоженную траву и заставлял ее хаотичным потоком струиться вдоль поверхности поля, забиваясь в длинные, выгоревшие на беспощадном летнем солнце волосы девушки, обессиленно припавшей к земле. И невозможно было угадать, спала ли она, или ее уморила дневная жара, или же не было в ее теле и единой искорки жизни.

Голые ступни ног и ладони, от которых, словно ветки от дерева, отходили длинные пальцы, были перемазаны землей, а лицо, шея и скупой кусочек груди блестели живительной влагой. Ветер играл с девушкой, с ее легким платьем, выхватывавшем под порывами ветра плавные формы тела, с лентой, повязанной на широкой шее и делающей ее намного изящнее.

Посреди величественного простора земли стоял вековой великан, порожденный полем. Ветер и с ним пытался играть, но тот был словно взрослый с непослушным ребенком: слабо отзываясь на энергичные порывы заражающего веселья, он лишь спокойно наблюдал за непослушным чадом – еще одним детищем природы.

А ветер любил... Легкомысленно, непослушно, зато отдавая всего себя. Любил поле – этот необъятный простор, давший ему столько свободы; дерево – этого титана, воплощающего силу, на которого хотелось равняться; и эту девушку... Девушку. Ее хрупкость, слабость и легкость. Он чувствовал, что она часть всего этого и что она чужеродна. И это притягивало и отталкивало. А он любил... любил что-то ненастоящее, нереальное – и от этого еще более легкое, невесомое, иллюзорное, призрачное и... неуловимое.

Ее рука чуть приподнялась и тут же упала, притягиваемая землей. Но поле более не могло удерживать человеческое создание в своей власти – ветер настаивал. И оно отпустило – непринужденно, беззаботно, точно и вовсе не чувствовало на себе значимости пребывания девушки в этой фантазии разума. И рука вновь приподнялась. Вскоре и все тело пару раз перевернулось, снова оказавшись лицом к земле. Но власть воздуха теперь была беспрекословна, и она закружилась... Закружилась в танце с ветром. Полетела, воспарила, будто легонький листочек, подхваченный безумным ветром... и влюбилась. Влюбилась в эту иллюзию... и затрепетала. Она ощущала на себе это утопическое чувство единства, – единства с любовью, которую теперь отдавала ей вся природа. Она воссоединилась с ветром, отдалась мечте, сну, она стала частью неделимого целого. И задыхалась в любви дерева, поля... и ветра. И засыпала... и просыпалась в чужом сне. Глаза, переполненные водой, открылись: голубая бесконечность сознания обожглась о горячее, еще не отдавшее своих прав светила солнце... Солнце, освещавшее этот кусочек безраздельной фантазии, солнце, давшее жизнь другой иллюзии... И потонула... потонула в обжигающем холоде боли...

Она погибала. Окунулась в мир, где ее не должно было быть. Воссоединилась со стихией, которой она не принадлежала. Но природа такова – она отвергает инородное.

Боль вырывалась на свободу.

И невозможно было понять, какова эта боль: сводит ли мысли оттого, что неосуществимым стало воссоединение с любовью, или же внутри проснулось что-то, ожидавшее своего рокового часа.

А ветер стихал, подчиняясь природе.

И невозможно было понять, в чем причина: в пресловутых обстоятельствах, вынудивших отречься от мечты, или же он вовсе не любил.



Ветер оставил ее. Такую же неприкосновенную, какая она и была... Глаза, переполненные водой, были закрыты, а грудь мерно покачивалась, вдыхая воздух, где секунды назад господином был он. Поле умерло, дерево оцепенело, а забившейся в ее волосы травы как будто и не было... Ветер ушел и увлек за сбою иллюзию, рассеявшуюся в бесконечности.



4 декабря 2006