Вор

Понедельник вонял все пребывающими белорусами, которые, вооружившись огромными тюками и котомками, перли, как вши, через ветхие двери Белорусского вокзала. Было утро, и было очень холодно, несмотря на май. Солнце, казалось, забыло проснуться, решило взять перерыв, от чего люди кутались в теплые куртки, а некоторые умудрились надеть длинные осенние пальто, которые должны были пылиться в шкафах и дожидаться осени. На привокзальной площади с утра, как обычно, было много бомжей. Некоторые из них еще дрыхли, уткнувшись дикими харями в грязную стену вокзала, другие делили завтрак, состоящий из протухшей курицы, отдающей овчиной, и жирного ворованного сала, из-за которого и произошла драка, ибо сало плохо делилось и было под угрозой быть съеденным своим хозяином, который совсем не хотел отдавать такой смачный кусок. Как только бездомные учинили промеж себя бойню, к ним тут же подоспели менты, и начали гасить нарушителей порядка резиновыми дубинками, к которым бомжи давно привыкли. В конце концов, несколько бродяг были взяты в «обезьянник», а оставшиеся продолжили дележ.
С бомжами по численности могли сравниться лишь таксисты. Их старые, долбаные волгари дожидались приезжих и все никак не могли дождаться. Да, бизнес плохо шел в это утро: мало кто из приезжих желал воспользоваться такси, да еще при этом расстаться с кругленькой суммой, которую требовали эти негодяи в дешевых куртках со стрижками «полубокс бокс». Поэтому таксистам ничего не оставалось, как подпирать спинами своих железных коней и распивать пиво, взятое за бесценок в ближайшем ларьке, из окошка которого всегда глядела усатая кавказская харя…
К вечеру вокзал ожил, и началась обычная суета: кто-то пер на перрон свои кургузые тюки, с целью отбыть куда подальше, кто-то же толкал перед собой массивную тележку, выводил ее на улицу, и сразу же прибывшего обступали наладившие к вечеру бизнес таксисты. Из динамиков, установленных в центре здания, постоянно раздавался сиплый пропитый женский голос и объявлял на ломанном русском, какой поезд прибыл, и какой только что отправился в путь. К 9 часам вечера носительница этого голоса настолько упилась, что еле ворочала языком, поэтому увеличилось число жалоб пассажиров, которые ничего не могли понять, и это было не удивительно.
Стало темнеть, и пошел проливной дождь. Как только часы на башне вокзала с трудом пробили 10 часов, недалеко от его входа остановилась машина, как позже выяснилось, желтая волга, которой правил таксист из местной когорты. На заднем сидении такси сидел грузин средних лет и смотрел в окно, за которым суетились люди, и шел дождь. С минуту грузин так и продолжал сидеть, а потом, расплатившись с водителем, открыл дверцу и вышел; таксист же вдарил по газам и примкнул к своим товарищам. Из багажа у грузина была лишь одна маленькая сумка, с которой тот лихо управлялся. Не желая долго мокнуть под дождем, грузин лихо вбежал в зал, где горел яркий свет. Мужчина огляделся, как будто кого-то или что-то искал, а потом направился к висящему под потолком табло, облюбованному мухами, чтобы выяснить, когда уходил его поезд. Ловко протиснувшись сквозь разношерстную публику, грузин добился, чего хотел, и устремился к подземному переходу, в котором дико несло мочой и другими прелестями. Вдруг, откуда ни возьмись, к мужчине подскочила полуслепая бабка и предложила ему купить в дорожку разных солений. Грузин, естественно, отказал старухе, но бабка не отставала. Тогда грузин зло осклабился и разорил свой рот на парочку бранных слов, на что старуха также ругнулась, но поспешила удалиться, чтобы не получить оплеуху, что с ней часто случалось.
Тем временем на улице совсем стемнело, и вокзальные перроны погрузились в полный мрак. В воздухе пахло натопленными вагонами и людьми, и это создавало настроение какой-то безысходности и страха. Но даже в этой тьме слышались громкие голоса, иногда даже вопли, а также гудки отбывающих поездов. Непременно кто-то матерился или обзывал кого-то «черномазой скотиной», но это было не страшно по сравнению с тем, что люди сами не видели, куда они катились и к чему могли, в конце концов, придти.
У перрона №8, сверкая огнями, стоял длинный 30 выгонный поезд «Москва-Минск». В дверях каждого вагона стояли проводник или проводница и проверяли посадочные билеты, так как посадка уже началась. Некоторые из проводников, которые, должно быть, были самыми добрыми, помогали пассажирам затаскивать вещи в удушливый тамбур, за которым непременно следовали «СВ» или плацкарт. Таким и оказался проводник вагона №7, который сначала проверил билет грузина, а потом потянул руки к его сумке. Грузин поблагодарил проводника за любезность, отметив для себя, что от того страшно разит клеем и водкой, но сумку понес сам. Поднявшись в тамбур, грузин заметил, что ручка двери вагона была вывернута с корнем, и затем прошел в чистый коридор.
Вагон №7 был и вправду великолепен. Он еще совсем недавно был выпущен железнодорожным заводом, что в Мытищах, и благоухал чистотой и свежестью. На полу коридора, из которого вели двери в новенькие купе, лежал недавно сотканный усердной швеей ковер, отражающий веяние советской эпохи и очень нравящийся проводникам и пассажирам. Все лампочки под потолком были целы и удовлетворяли всем требованиям. Вообще все было хорошо в вагоне №7, исключая туалет, который был безнадежно загажен, и никакая усердная рука не смогла бы вымыть и вычистить его. Санузел был еле пригоден для использования, раковина, не смотря на железный корпус, была треснута в четырех местах, окно было разбито, что было к лучшему, ибо в сортире стоял такой смрад, что нельзя описать. Ко всему прочему сортир был весь исписан такой нецензурщиной, от которой вяли уши, и также нельзя было это ликвидировать, ибо краска была на редкость въедливой и не поддавалась никаким средствам.
Но грузина в данную минуту мало интересовал туалет, ибо перед посадкой он успел помочиться с перрона; он хотел лишь найти свое купе, что вскоре и произошло. Купе №3 встретило грузина благоуханием и сразу ему понравилось. Мужчина оглядел все четыре полки в поисках наиболее удобной и остановил свой выбор на нижней полке справа. Положив на полку сумку, он сел сам, и начал гадать, кто составит ему компанию в этом недолгом путешествии, ведь ехать было всего одну ночь, на которую так рассчитывал грузин.
Тем временем на перроне суетились и толкались, изредка поругиваясь залихватским матком. Особенно напряженная обстановка чувствовалась у 5 вагона. Здесь оказалось так, что на одно место в плацкарте претендовало сразу 2 человека, видимо один из них купил «левый» билет, из-за чего и вышел конфуз. Обстановку разрядил подоспевший на помощь начальник вагона, и обошлось без мордобоя. В целом же все шло своим чередом, все было, как обычно.

В купе пахло предыдущими пассажирами - грузин остро это ощутил, но не понял, нравится ли ему запах или нет. Легко опустившись на нижнюю левую полку, он открыл сумку, достал бутылку "Нарзана", открыл и пару раз звучно отхлебнул. Дверь отодвинулась, и в купе вошли двое, а грузин еще раз отхлебнул, не обратив на вошедших никакого внимания. Поставил бутылку на царапаный стол, посмотрел в окно, где мелькали огни. Тем временем вошедшие молодые мужчина и женщина раскладывали свой багаж.Они также не обратили на небритого человека никакого внимания, и в полный голос обсуждали, куда раскидать сумки.Грузин же наблюдал за людьми. Поезд тронулся, и послышался благой мат проводника, который что-то кричал людям на перроне, заматывая при этом тряпками дверь. Замотав дверь и удостоверившись, что сделал это крепко, проводник удалился через грязный тамбур в свою коморку, где на столике уже стояла бутылка водки и беспорядочно лежала купленная у чеченцев закуска. Налегая на водочку, проводник становился добрее, и с ним тогда можно было иметь дело.
А поезд тем временем все набирал и набирал скорость. За окном ничего не было видно из-за темноты, лишь через равные промежутки времени мелькали огни столбов, стоящих по обе стороны от путей. Трое людей пили нарзан и тихо общались ни о чем. Оказавшись в положении соседей ничего другого и не остается, тем более такая возможность скоротать время иногда приносит весьма положительные результаты. Это были молодые супруги.
Прошло три часа, и, казалось, спал даже сам поезд. Не спал только алкоголик проводник, который никак не мог справиться с матрасом, от чего ему становилось невыносимо грустно.
Вдруг поезд замедлил ход и вскоре совсем остановился. Это была большая станция, на которой он должен был простоять около получаса. Грузин тихо перевернулся и первым делом посмотрел на супругов, которые мирно спали на своих койках. Тогда грузин аккуратно встал с полки и снял сверху сумку, которую еще недавно поставил туда ее настоящий хозяин, открыл ее и стал неспеша и тихо перебирать вещи при тусклом свете заляпанной жиром лампочки над дверью - измятый свитер красного цвета, пожелтевшее от времени полотенце, пакет с изъеденными временем ботинками на шнуровке, фотоаппарат и какая-то истасканная одежда. Грузин взял фотоаппарат и положил его в свою сумку. Поезд продолжал стоять, и грузин понимал, что у него мало времени, надо было поспешить. Он нагнулся к мужчине на нижней полке, и, как слепой ощупывает пространство впереди себя, аккуратно и медленно начал искать.Обнаружив пухлый кошелек под животом спящего, вор мастерски достал его. Не боясь ничего, как будто был у себя дома,и, выпрямившись,вор стал пересчитывать купюры - игра стоила свечь. Внезапно проснулся мужчина и приподнялся на койке. Ясный взгляд его, как будто он и не спал вовсе, на секунду заставил грузина усомниться в себе самом, но сильнейший удар в переносицу мужчины снял все сомнения у обоих. Парень обмяк на кровати, и тонкой струйкой потекла носом кровь.Грузин положил выуженный бумажник в задний карман черных брюк, взял свою сумку, тихо открыл дверь и вышел в коридор.Также он прихватил профессионально снятые с женщины украшения - ничего особенного, но в ламбарде дадут неплохую сумму.
И вот он уже идет по ночному перрону, напевая себе под нос что-то веселое. Все прошло удачно. Внезапно из подсвеченной запаршивевшим фонарем мглы вырастает грузная фигура часового. Сознание грузина спутывается, дает трещину,видимо, сказывается 2х дневный недосып. Сзади кто-то кричит "держи вора", и грузин обрушивает фигуру сильным толчком в грудь, и бросается бежать по перрону в сторону лестницы, до которой около 50 метров.
Грузин сначала и не чувствует, как две девятимиллиметровые пули пробивают его грудную клетку и проходят насквозь. Лишь через мгновение он ощущает жгучую боль по всему телу, изо рта вырывается кровь, и вор падает на мокрый от недавно прошедшего дождя асфальт. Лежа на земле и делая последние вздохи,он не верит, что начатое им дело могло так закончиться. До лестниц всего 10 метров. "Держи вора" слышится во второй раз. К телу неспеша идет часовой. В окнах вагонов начинают мелькать лица.