Звенящая нота Ля, продолжение 9

 Ночью, лёжа рядом с уснувшим после жарких ласк Андреем она гладила тёплую кожу его плеча, прислушивалась к дыханию. Потом, откинувшись на спину, долго глядела в потолок, по которому пробегали светлые полосы от фар случайных ночных машин. Размышляла.
 Рушилось её хрупкое, призрачное счастье. Отдалялось на неопределённое время, становясь и вовсе эфемерным. Рвался, рассыпался на листки её дорожный роман. Улетали в дальние края лёгкие недописанные страницы.
 «Господи, неужели ты хочешь разрушить моё несозревшее счастье, вырвать из меня душу? Дай мне терпения, дай силы перенести разлуку! – впервые в жизни неумело молились в ночной тишине Жанна. – Помоги сохранить, обретённую любовь! Не уноси нас по ветру в разные стороны! – Она вздохнула, - как права Скаррлет, думать об этом сегодня слишком трудно. Лучше я подумаю об этом завтра!» Не спалось. Жанна поцеловала спящего Андрея, тихонько выскользнула из-под одеяла. Накинув халатик, босая, она пробиралась на кухню, чтобы выпить чаю.
 В гостиной горел свет. Сквозь неплотно прикрытую дверь она увидела склоненного над столом Леонида Семёновича. В зубах зажата незажженная курительная трубка, на лоб свисает седая прядь. Перед ним лежала толстая тетрадь в клетку. Водрузив на нос очки в роговой оправе, он внимательно разглядывал в ней какой-то чертёж. Он походил на господина из прошлого, описываемого в старинных романах.
 Жанна легонько покашляла в прихожей. Леон оторвал взгляд от тетради. Поднял голову:
 - Кто там? Ах, это вы, Челленджер. Даю добро на посадку. – Сказал он совершенно бодрым голосом. – Не спится?
 - Хотите чаю? Я приготовлю, - Жанна улыбалась седому господину. Ей нравился его лёгкий иностранный акцент, приобретённый за многие годы жизни в чужой стране, манера смотреть из-под очков, его ирония. С ним было легко, как когда-то бывало с отцом.
 - Хочу. Только, чур, я буду помогать. И чай будем пить на кухне по-домашнему.
 Они, как заговорщики тихонько пробрались на кухню, закрыли плотнее дверь и чаёвничали, закусывая московскими булочками и немецким шоколадом.
 Беседа лились непринуждённо, сама собой. Говорили откровенно, как старые знакомые. Жанна рассказала Леону о себе. Без утайки поведала о том, как трудно даётся им с Андреем разделённая большими расстояниями любовь. Посетовала на то, что теперь, когда он уедет в Германию им ещё труднее будет объединиться.
 - Не грустите, девочка моя, - совсем по отечески успокаивал её Леон. - Сейчас, слава Богу, наступили другие времена. – О визе в Германию для тебя позаботимся мы. Андрей был, прав, что не согласился на предложение Гюнтера. У нас ставка несколько ниже, но мы оговорили для него статус гражданина, и оплату жилья. Это гораздо лучшие условия. И, кроме того, Андрей будет заниматься наукой. Любимым делом. Это очень важно, пойми!
 - Я всё понимаю, но всё же разлука будет горькой, – вздохнула Жанна.
 - Вот мне на самом деле пришлось несладко, когда меня вынудили уехать из страны не по собственной воле.
 - Да, а разве было так? – удивилась Жанна. – Кто вас вынудил? Ах, да, я кажется, поняла. Вы же сказали, что бывший диссидент. Я признаться подумала, что бывший в том смысле, что теперь вы во всём согласны с властями.
 Леон незлобливо ухмылялся, а прищуренные глаза при этом заглядывали в прошлое.
 - «Бывший» - потому, что теперь никому не интересно за что меня вышвырнули из страны за шкирку, как нашкодившего кота. Билет на самолёт и - good bay! Только благодаря Рыбиным и Полине Васильевне - моей зазнобе, я имел какие-то деньги. Другие диссиденты выезжали практически с пустым карманом. Без денег, без вещей.
 - Как интересно! Расскажите! Рыбины такие скрытные, от них ничего не узнаешь. Да и Полинушка никогда не рассказывает о себе. – Жанна пододвинулась ближе к собеседнику. Подперев щёку рукой, приготовилась слушать.
 - А что рассказывать? Было да прошло. Быльём поросло. Но если вам интересно, слушайте: - Говорил вам Андрюша, что я был их соседом, жил за стенкой в однокомнатной квартире. Теперь это комната Полины. Был молодой, горячий физик и немного лирик. Работал в лаборатории физики твёрдого тела, даже кандидатскую диссертацию защитил. Всё бы хорошо, но очень любил читать умные книжки, запрещённые. А что ещё хуже - громко их нахваливал. Один сотрудник нашёл в моём столе книжку, перепечатанную на машинке автора ныне популярного, и донёс руководству. Тогда это было делом обычным. Меня вызвали в соответствующие органы, крупно поговорили и почему-то отпустили. Только с той поры я стал замечать, что за мной «топтуны» ходить стали. Видно затеяли со мной игру. Думали я их на «самиздат» выведу. Слышали вы о таких книгах?
 - Конечно, слышала. Солженицына раньше запрещали, а теперь всей страной на вокзале встречали. Кстати я не согласна с тем, что он писал в своей работе «Как нам обустроить Россию». Но сейчас не об этом.
 - Так вот. Книжки такие у меня действительно были. Были и новые работы по физике ещё не опубликованные. Черновики. Ими я очень дорожил. В один из вечеров смотрю, затеяли «друзья мои» (я их уже в лицо узнавал) возню возле моего дома. Понял, что сегодня точно с обыском придут! Я и постучал к соседям. Дома только женщины были. Откровенно сказал им, в чём дело. Полина только руками всплеснула. Она тогда была такая хорошенькая, пухленькая - кровь с молоком. Я ей во дворе всё глазки строил, да иногда по-соседски поболтал на лестнице. А серьёзный разговор всё откладывал.
 Полинушка тетрадки мои из рук взяла и понесла прятать в свою комнату. А Ирина Львовна вся подобралась. Глаза ненавистью горят. Видно у неё свой счёт был к друзьям из службы, которая страшными буквами называлась. Взяла меня за руку и повела в спальню. Я молодой был, опешил прямо. Она – настоящий конспиратор, достала из шкафа своё пальто, шаль и скомандовала: - Одевайтесь! Так я в женском пальто сбежал от преследователей. Без меня они обыск начать не могли. Смелые женщины! Полина мне ключи от своей комнаты в коммуналке дала. В этой комнате просидел я несколько дней. Она мне еду носила.
 Вот и надумал я, сидя взаперти обмен жилплощади произвести. Отплатить чем-то за доброту хорошим людям. Понял уже, что всё равно выдворят меня из страны. Или посадят, если буду упорствовать. – Он вздохнул, перевёл дух и продолжил: - Какими словами Ирина Львовна с мужем объяснялась, я уж не знаю, но спустя три недели Борис Серафимович сам пришёл ко мне ночью в комнату у Комсомольской площади. Принёс оформленный ордер на квартиру и деньги. По тем временам сумму немалую. – Леон задумался, замолчал. Взгляд его остановился на фарфоровой чашке с недопитым чаем. Жанна не торопила рассказчика, терпеливо ждала.
 Дверь кухни тихо открылась, и неслышно ступая, вошла Полина. Она слушала рассказ Леона, стоя у закрытой двери. Не желая прерывать.
 - Не тужи, Лёня. Всё в прошлом, - сказала она мягким низким голосом, будто утешала маленького сынишку.
 Жанна смотрела на эту странную пару: Люди одного поколения, но такие разные. Леон был ещё нестарый иностранный господин, а Полина домработница, почти старушка. Сложись по-другому их жизнь, они могли бы жить вместе. Богатая душой, добрая и сострадательная Полина чувствовала себя его покровительницей. Она остановилась рядом со стулом Леона, положила ему на плечо руку. Леон взял её морщинистую руку, поднёс к губам, поцеловал.
 - Спасибо тебе, душа моя, - сказал он с дрожью в голосе почти без акцента.
 - Рассказывай, рассказывай дальше, - ободрила она Леона. Что дальше с тобой было? Я ведь тоже не знаю.
 - Что дальше? – спросил он сам себя. – Я отказывался, говорил, что мне всё равно вывезти деньги не дадут. Рыбин подумал недолго, написал адрес на листке из своей записной книжки, а имя велел запомнить: Кауфман Вальтер, профессор технологического университета. Найдёте. Ваши деньги будут у него. Ясно?
 - Такой у нас Борис был, - вмешалась Полина. – Молчал, а дело делал. Как он всё устроил, теперь уж не узнаешь.
 - До профессора я только через год добрался. Прежде пришлось помыкаться. Он неожиданно широко улыбнулся. Подавшись вперёд, обнял Полину за плечи. – А тетрадки мои, дамы сохранили. Как мне их не доставало. Пришлось всё сначала начинать.
 - Скучали по дому, по Родине? – задала Жанна больше всего интересующий её вопрос.
 - Скучал, конечно. Но как-то без пафоса, без этих напыщенных фраз о Родине. Не верьте тому, кто много говорит о многострадальной Отчизне, о туманах и берёзках. Ностальгия? Была ли? Нет! Было совсем другое - тоска по прошлому, по беззаботной юности. По этому старому дому. А Родина там, где вы можете ночью вот так сидеть босая на кухне, пить чай с незнакомым человеком и чувствовать себя дома. И это может быть шикарный особняк на берегу океана, а может быть крошечная квартирка в старом деревянном доме, или коммуналке с десятью соседями. И не влияют на ощущение родины ни березки, ни пальмы за окном. Только люди, ваши родные и друзья составляют вашу Родину, ту, что мы носим в сердце с малолетства или приобретаем в зрелом возрасте. Поверьте мне старому невольному изгнаннику. – Он говорил, волнуясь, повысив голос, от чего слышнее был приобретённый акцент. Жанне казалось, что думал он всёже несколько иначе.