Предтечи Зверя гл. 3

Глава 3

Следующим утром новоявленный целитель проснулся еще до обхода. Виной тому были лучи раннего весеннего солнца и мягкие нежные прикосновения. Кто-то тихонько гладил его по лбу и щекам. Касающиеся лица пальцы пахли ароматным мылом, духами и лекарствами. Еще не открыв глаза, он догадался кто это.
- Пришли душить? – улыбнулся он, встретив на этот раз мягкий задумчивый зеленый взгляд.
- Ты меня простишь? – сдавленным голосом попросила Марина.
- А что случилось?
- Ты же должен знать!
- Но откуда, я уснул.
Медсестра, прерываясь и волнуясь, принялась рассказывать. Когда она вбежала в палату, то увидела, что отец склонился над девушкой. Подозревая самое страшное, она кинулась к ним.
- Смотрите сестра, смотрите же, - не веря себе, шептал мужчина. - Она открыла глаза. Она повернула голову! - А девушка улыбнулась и положила руку на руку отца.
- И тут, и тут…,- Марина стала запинаться. И тут этот мужчина, этот мамонт просто упал на табуретку и разрыдался. Ты бы видел… И я … тоже.
- Значит, он очень любит свою дочь. А вы?
- У меня нет дочери, - недоуменно ответила девушка.
- Нет, а вы что плакали? И вот теперь…
- Она же начала двигаться! И это ты. Ты! А я думала…
- Что? – аж привстал от любопытства Максим.
- Плохо думала, покраснела совестливая девушка.
- А дальше что? – пытался расшевелить ее улыбающийся юноша.
- Кто ты? – вдруг, перестав плакать, спросила Марина. - Я никому не скажу. Клянусь. Ты хотя бы намекни. Её отец сказал, что будет молиться за ангела-спасителя. Это получается… за Вас? – уже со страхом спросила девушка. Она даже не заметила, как стала обращаться с этим вчера еще сопляком на «Вы»
- Да что вы, пусть за профессора молится.
- Не надо «ля-ля»! – Девушка заговорщески наклонилась к Максу и шепотом продолжила. – Когда я позвонила профессору домой, - а в случаях чепе, надо его сразу вызывать, - он подумал, что всё… Я по голосу услышала. Потом говорю: «Она головой и руками двигает», а он не верит. Ну, тут счастливый папаша трубку у меня вырвал, подтвердил. Когда В.И. примчался и посмотрел на то, что с ней творится, он сам чуть в обморок не упал. От удивления и от радости. Обследовал и всё головой мотал.… Вот.… А Вы говорите «профессор». Он сам сказал «чудо». Скоро увидите, какой он сегодня. Уже идут. Ладно, потом. Она легко вскочила и выпорхнула из палаты.
- Доброе утро, - ворвался в палату профессор. О, уже проснувшиеся? Ну, молодцом, молодцом. Давайте посмотримся. Та-ак. Общая слабость, но не столь значительная. Смотрим сюда… ножку на ножку… Та-ак. Профессор с улыбкой уставился на пациента. - Выздоравливаем, мой друг, выздоравливаем. Если так пойдет дальше, то скоро.… Но, не будем загадывать. Кое-что я вам отменю. Из сильнодействующего. А то тошнит, небось? – испытующе заглянул в глаза Максиму хитрован - профессор.
- Вроде нет, пожал плечами пациент.
- Это меня тошнит, профессор, – раздался хриплый голос с соседней койки. Реакция профессора на эту простую жалобу была потрясающая. Он возмущённо повернулся к встрявшему в разговор больному, затем замер, всматриваясь в выглядывающие из повязки глаза. - Заговорил – констатировал он и почему-то вышел из палаты. Затем вернулся и, ощутимо сомневаясь в происходящем, обратился к Максимову соседу.
- Вы что-то сказали? – спросил он.
- Это меня от лекарств тошнит – повторила повязка.
 - Он заговорил. Нет, он, правда, заговорил. Это неслыханно. Н е с л ы х а н н о – повторил он по буквам. Просто поле чудес какое-то, - просиял он, наконец.
- Голубчик, вас надо незамедлительно и самым тщательным образом исследовать. Вчера вы вдруг начали ходить. Ну, этого следовало ожидать… со временем. А сегодня он, пожалуйста, разговаривает! Готовьте на томографию – распорядился он и вышел, что-то объясняя врачам и практикантам на латыни.
И тут же в палату свежим весенним ветром впорхнула медсестра.
- Я сейчас сменяюсь. Но не уйду. Пока не скажете, кто вы, – зашептала она. Признавайтесь-признавайтесь. Ведь и его, – она кивнула головой в сторону соседа, - тоже вы. Признавайтесь, а то все профессору расскажу.
- Марина, я вас очень попрошу, – для убедительности Максим заглянул в самую глубь зеленых глаз и продолжил – Ну, не надо… Я и сам не знаю…
- Ну ладно. Я потерплю. Пока узнаешь. Но за тобой должок тогда. Мое дежурство закончилось, - улыбнулась медсестра, забрала с тумбочек пустые склянки и вышла.
- Странная какая-то, - констатировал вдруг разговорившийся сосед.
- Это точно, улыбнулся Макс новому собеседнику.
- Хома, - представился парень, протягивая руку.
- Максим, – автоматически ответил наш герой, отвечая рукопожатием. - Кто? – спохватился он.
- Ты плохо слышишь или я тихо говорю?
- Нет, извини. Просто редкое имя.
- Редкое, - самодовольно подтвердил Хома.
Знакомство было прервано санитарами, увезшими обладателя редкого имени на назначенные счастливым профессором обследования.
- Удалось, могу – осознал, наконец, подросток последствия ночных событий. Он представил плачущего от счастья Анютиного отца, ее полупрозрачную руку на здоровенной мужской ручище и у самого навернулись слезы. А затем его захлестнула теплая волна счастья. Ради этого стоит терпеть эту жуткую боль и эту слабость. С этим радостным чувством Максим вновь уснул, подставив лицо к пробивающемуся сквозь давно немытые окна солнцу.
- Опять, - тоскливо подумалось Макс, просыпаясь от сдавленного стона. Он вспомнил боль последнего "сеанса" и поморщился. Но там было надо. Там, как бы то ни было – девушка с тяжелой травмой. А здесь? За что терпеть? Тем более что уже идет на поправку. Уколют, и боль пройдет. Он вновь взялся за книгу.
- Чего они тебя сегодня не колют? – спросил он через некоторое время.
- Отменили. Говорят, хватит, а то привыкну к наркоте.
- И что теперь?
- Терпеть надо. Теперь – всю жизнь терпеть.
- Это как, - всю жизнь?
- Вот так.
- Ясно, вздохнул Максим, пытаясь не замечать перекошенного лица соседа и не слышать его прерывистого дыхания. Вот еще одного вылечили. Калекой. Нет, оно бывает, чтобы после операций боль возвращалась. Но на всю жизнь? Он вновь тяжело вздохнул, представив этот ужас.
- Может все-таки, попросить?
- А завтра? и послезавтра?
- Ну, утихнет понемногу.
- Там какое- то давление высокое. Надо терпеть, привыкать.
- Ясно, вновь вздохнул Максим, решаясь.
Когда сердобольная санитарка укола – таки Хому, и тот уснул, юноша собрался с мужеством, уже знакомым жестом протянул к голове спящего руки и начал посылать к кончикам пальцев то самое, поднимающееся откуда-то из глубин, тепло. Вскоре пальцы засветились. Ожидая удара боли, юноша закрыл глаза и стиснул зубы. Она пришла - столь острая, что Макс отпрянул от больного. Боль, пульсируя, начала утихать.
- Не смогу. Ну и пусть. Это его боль. И кто он мне? Еще неизвестно, чем это для меня кончится. Я что, нанимался, - оправдывал он себя. Максим вытер выступивший на лбу обильный пот. Как в парилке – подумалось ему. Взгляд упал на пальцы – только их кончики чуть светились.
- Но ты же можешь! – уговаривал он себя. - Можешь. Неизвестно почему и неизвестно сколько. А если завтра эти чудеса закончится. Всю жизнь будешь жалеть. Ну, еще разок. Ну, потерпи. Он вновь приблизился к спящему. И теперь боль оказалась терпимой.
- Вот что значит, правильно настроится, – решил подросток и стал посылать вновь появившиеся лучи из пальцев в голову больного соседа. Он заставлял себя не думать о боли и сосредоточится на болезни. Вскоре он увидел ее – черное вспухшее пятно, пульсирующее при приближении струек света. Было видно, что, как и с Анютой, здесь не обойдется без борьбы и значит – без еще большей боли. Целитель уже не говорил заклинаний – понял, что прежде они были нужны, скорее всего, ему самому. Теперь он мысленно видел, куда следовало направить эту исцеляющую силу. Он видел и то, как съеживается и напрягается черная опухоль. «Еще немного, еще чуть-чуть», - шептал Максим. И вот он увидел и почувствовал, что зло сдалось. Не отступило, а именно сдалось, рассыпалось на мелкие комочки. Которые рассыпались на песчинки, уносимые из мозга вон. В этот же миг утихла и боль, хотя лучи еще не померкли. Любуясь своей работой, юноша распылил лучами и несколько других темных пятнышек. Затем все закончилось, словно сработал выключатель. Макс, шатаясь, дошел до своей кровати, упал на нее и немедленно уснул. Он не заметил, а если бы и заметил, то уже не смог бы обратить внимания на то, что его пациент раскрыл ранее прищуренные глаза. И теперь, когда один юноша спал, второй, повернувшись на бок, долго рассматривал своего таинственного соседа. Но исцеленный мозг тоже требовал отдыха, и вскоре крепким сном уже спали оба подростка.
- Ну, братец, ты, наверное, инфекционный – вновь разбудил его голос профессора. Теперь и соседа заразил. Слышишь, какие рулады накручивает.
Максим проснулся и признал правоту "В.И." Действительно, невысокий хрупкий подросток храпел воистину по-богатырски.
- Я пробовала их будить. Обоих. Потом решила - пускай до обхода, - оправдывалась медсестра.
- Ничего - ничего, им обоим на пользу. Особенно малому. Он давно сладко не спал. И вряд ли это, к сожалению, надолго.… Так что, пускай отоспится. А с вами, молодой человек, нам пора позаниматься серьезно. Так что, сразу после обхода – милости прошу в мой кабинет. С сим пока и расстанемся.
 - А со мной? – произнес переставший храпеть Хома.
 - Ну, раз проснулся, давай посмотримся. Так… смотрим сюда… а если сюда? Что за черт? – вдруг воскликнул эскулап, но взял себя в руки. Так…, протянул он, всматриваясь в глаза больного. Та-ак… а если попробовать руки вперед? Та-ак… а если ногу на ногу? Та-ак. Как самочувствие?
- Спасибо, как никогда, - и мальчишка вдруг широко улыбнулся.
- И голова не болит? – еще более внимательно присматриваясь, спросил Василий Иванович.
- Совсем.
- Ты мне признайся, куда свое косоглазие дел?
- И оно тоже?
- А ты не спрашивай, ты в зеркало погляди… Да-а. Тут осмотром не обойдешься. Ко мне в кабинет! Немедленно! А ты, - он обернулся ко второму подопечному, - ты брат, извини, но подождешь. Здесь такие дела творятся. Боюсь сглазить, но …
- Еще чего, я сам пойду – отпирался в это время Хома от санитарок, вознамерившихся отвезти его на каталке.
- Хорошо. Пусть пробует, - согласился врач. Только, дружок, медленно, и если вдруг что…
- Не будет вдруг, доктор, - уверенно заявил подросток. - Идемте, - и он в сопровождении белых халатов вышел.
Оставшись один, Максим попробовал разобраться в своих ощущениях. Не было никаких сомнений – в нем проснулась какая-то странная сила. И он может ею лечить. Но чем сильнее болезнь, тем больнее ему самому. Или чем больше надо отдавать сил, тем больнее? Но силы восстанавливались все быстрее. Вот и сейчас. Вчера чуть до койки доволокся, а сегодня даже врач не заметил. Или заметил? Максим потянулся за зеркальцем и внимательно рассмотрел свое отражение. Конечно, похудел – вон, скулы торчат. Конечно, побледнел. Но в остальном…
Красавец, красавец, - перебил его размышления голос сестры – болтушки. Хоть ты не изменился, а то, думала, не двое суток, а два месяца отдыхала.
- Не изменился? – уточнил Макс, решив не обижаться на «красавца».
- Ну, по сравнению с некоторыми. Эта знакомая твоя. Уже ест сидя. И собственными руками. Этот парнишка – как ракета понесся. А думали – на всю жизнь инвалид. Да и ты – сколько пластом лежал, отец здесь дневал и ночевал…
- Папа? – изумился он.
- Ну и что? Здесь многие так. И отец твой, когда из столицы вернулся.
- Из столицы?
- Да ты, мальчик, еще туго соображаешь. Героя то только в столице вручают. Чем ты вообще здесь занимался? Ничего не знаешь. Или профессор тебя так оградил? На газеты, которые ты просил. Я взяла разные, там и пишут по-разному, но в главном – одинаково.
Продолжая тараторить, Светлана положила ему на тумбочку ворох газет, автоматически что-то поправила, что-то убрала, открыла форточку, раздвинула шторы и кинулась к выходу за завтраком.
- Ну, теперь ваша палата на самообслуживании. И есть пора ходить самостоятельно. Побегу. Там новых тяжелых из реанимации привезли, в другую палату. Потом забегу.
Максим опять остался один и, потихоньку облизывая ложку с ненавистной манной кашей, взялся за газеты. Когда, наконец, врачи отпустили его соседа, юноша уже прочитал репортажи о подвиге отца. Он не соврал профессору – в памяти отчетливо всплыла картина авиакатастрофы. И воспринимал он это довольно спокойно.
Неужели из-за этого, - недоумевал он. Ну, если бы отцовский самолет рухнул, если бы уже в штопор ввалился. И то есть возможность катапультироваться. Вот, когда надежды не осталось.… Но такого не было. Судя по этим очеркам, батька не штопорил. Даже не пикировал. Неужели я такой хлюпик? А если бы на его месте был я? Стало стыдно.
- Может, уколы уже не потребуются, - перебил его грустные размышления Хома. Врач сказал. А ты как думаешь? – он испытывающе взглянул на соседа.
- Надо всегда надеяться на лучшее, - нейтрально ответил Максим.
- Ладно, вздохнул выздоравливающий. Слышь, а не пойти ли нам во двор, воздухом подышать.
- Пошли!
- Постой, - одернул этот порыв Хома. - Тебе сначала к профессору. Он ждет. Тебя проводить?
- Еще чего? – изумился Максим и вышел в длинный прохладный коридор. Сегодня днем здесь было оживленнее. Передвигались с процедур и на процедуры разной степени транспортабельные больные, сновали медсестры, повезли на каталках неподвижные тела.
Операционный день? Или срочные операции? Одну из каталок вывозили из реанимации, и Максим мельком увидел там действительно сидевшую Анюту, беседующую с отцом. Точнее, что-то оживленно рассказывал офицер, а девушка улыбалась.
В кабинете профессора юноша пробыл довольно долго. Василия Ивановича мучил окончательный диагноз. Он боялся ошибиться. Теперь, на тридцатом году работы! А что прикажете делать? Выставляешь диагноз – безнадежна, а больная резко выздоравливает. Поправляешься, пишешь – полная обездвиженность, а больная тебе кукиши кажет. Ну, в переносном смысле слова. Уже надо из реанимации переводить, чтобы другие тяжелые ее не шокировали. У другого молодого человека на фоне травмы диагностируется опухоль мозга. Пора уже в онкологию переводить, а он нате вам – не только опухоль рассосал, но и от врожденного косоглазия избавился. Ладно бы, только по томографии. Так ведь сам оперировал сам! И все видел! И плакал от бессилия.… А этого мальчика и не оперировал даже. Но тоже – столько времени без сознания. Думалось, вот-вот начнется.… А он – пожалуйста. Сидит и довольно толково на все отвечает. И в себя пришел в один день с этими двумя. Или нет.… До операции Пушкаревой. Значит он первая ласточка в этих чудесах. Ему первому и двигаться. Значит - тяжелый шок. С сотрясением? Видимо, да.
Вот что, Максимилиан, пора домой.
- Да? – искренне обрадовался мальчишка.
- Ну, ну, не сегодня. До конца следующей недели не отпущу. Пройдешь еще укрепляющие ванны, электрофорез, массаж. А там – и домой. Если, конечно, все будет хорошо.
- Будет, обязательно будет, Василий Иванович!
- Такой оптимизм – вещь хорошая. Ладно, иди. Родителю я сам позвоню.
- Ну что? – поинтересовался ожидающий его у двери Хома.
- Выпишут. Через недельку, - сообщил Макс, когда они по витой лестнице спускались во двор. - Странная лестница какая-то. Винтовая, как в замках.
- А это и был когда-то замок.
- Врешь!
- Еще чего. А ты не знал? Конечно, разве вас это интересует? – зло ответил Хома.
- Почему, меня очень интересует. Я люблю историю.
- Ты, наверное, да. – Мальчишка долгим взглядом впился в лицо своего нового знакомого, но тот, занятый переставливанием ног по лестнице, не обратил на это внимания.
- Да ты еще слабый, - понял вдруг Хома, увидев, что Максим остановился, вцепившись в перила. Он крепко взял попутчика под руку и вывел, наконец, на свет.
- Просто давно далеко не ходил, - жалко улыбаясь, объяснил юноша свою слабость, когда они устроились на скамейке.
- Ладно тебе… начал, было, Хома и тут же прикусил язык, чтобы не вырвалось «уж я то знаю». Он понял, что по какой- то причине его спаситель желает держать все в тайне. А в голове сейчас было так ясно и на душе так легко, что он был готов исполнять любые желания таинственного соседа. Лишь бы не вернулась ужасающая боль.
Максим молчал, подставив солнечным лучам свое лицо. И странное дело, казалось, что солнце быстро возвращает ему силы. Он упивался весенними лучами, как жаждущий упивается родниковой водой. Измученный опытами по целительству юноша впал в состояние, похожее на купание в теплых ласковых волнах.
- Знаешь, - сказал он через несколько минут. Вот идешь в школу, а кто-то свистит тебе. Посмотришь, - никого. А потом голову поднимешь – сидит вот такая мордашка и поет – Макс, не открывая глаз, кивнул в сторону гигантского каштана. Хома тоже взглянул в ту сторону.
 - Шпак, – констатировал он, продолжая хрустеть чипсами.
И действительно, на ветке купался в солнце, распахивая навстречу ему крылья и распевая свою немудреную песню, скворец.
Да, птичка, - согласился Максим. Иди сюда, птица, – погруженный в свои мысли рассеянно позвал он. «Птица», она же «мордашка», вдруг прервав свое выступление, спорхнула с ветки и приземлилась на плече у позвавшего.
-Ты видел? Наверное, ручная, – удивился юноша. Дай ему своего чипса,- обратился он к Хоме. Тот в изумлении протянул пестренькой птичке хрустящий кусочек, но скворец, испуганный, этим движением, взвился в высь и скоро вновь угнездился на прежнем месте.
- Видишь, даже птицы не едят этой гадости, - всё также, не открывая глаз, прокомментировал Макс.
- А еще раз можешь? - не обращая внимания на антирекламу, спросил Хома.
  - Что? – не понял собеседник.
- Ну, это - приказать, чтобы прилетела.
- Не-е, это она сама… - ответил подросток, вновь погружаясь в негу.
Хома ехидно покачал головой, типа «Знаем – знаем», но спорить не стал и замолчал, пялясь по сторонам и хрустя так не понравившимся незнакомому скворцу угощением.
Максим же в это время впитывал солнечные лучи. Он чувствовал, что солнце быстрее всего восстанавливает его силы, что он здоров, что слабость вызвана только опытами по целительству, и что для быстрого восстановления ему необходимо вот это – солнечные лучи. Очень легко думалось, и подросток вновь попробовал сделать выводы. Во-первых, этот неожиданный дар. В принципе, он может сейчас пойти к профессору и продемонстрировать это на новых или старых безнадежных больных. Он представил себе эту картинку. Изумление, слава… Слава? Запрут, и будут исследовать. А потом толпы больных начнут приставать. Он вспомнил, как объявился в городе некий «святой» и как окружала его толпа больных и калек. Им то всем хорошо исцелять, - обиженно подумал юноша. А тут одного исцелить – такая боль. Потом все равно скажут, что самозванец. Или запрут особо приблатненных исцелять. Нет. Не хочу! – принял он решение. Буду молчать. А там - посмотрим. Он открыл глаза и осмотрелся, наконец, вокруг. Действительно, больница была помещена в бывшем дворце. Или поместье. Или замке. Пышное, но запущенное здание летом наверняка утопало в зелени каштанов. Но сейчас на вековых деревьях только- только проклюнулись листочки. Поэтому старое здание, как и Максим, сейчас лениво грелось в весенних лучах. Юноша вдруг отчетливо понял, что выздоровел. Ему хотелось общаться с друзьями, читать интересные книги, болтаться по вечерам по городку, тайком пробираться на аэродром, и даже … пойти на уроки! Последнее желание было настолько удивительным, что он даже потряс головой. Может, он все-таки болен? Нет, его жестко потянуло на занятия. Какое сладостное предчувствие новых чудес манило его, и юноша решительно поднялся со скамейки.
- Пора! – сообщил он сам себе, но был неправильно понят Хомой.
- Если боишься простудиться, то иди. Я еще посижу. Внутри такая вонища…
- Из-за нас и вонища. Что я, что ты – сколько под себя гадили?
- А пусть бы сразу же убирали. За это им и платят, – свернул второй подросток ответственность за запахи. Тебя проводить? – вдруг проявил он заботу.
- Да нет. Я сам.
Максим одним дыханием поднялся по крученой лестнице на третий этаж и промелькнул по коридору, остановившись у дежурного стола.
- Светланочка, а когда меня выпишут? - спросил он спину болтающей по телефону медсестры.
Возмущенная таким обращением, Светланочка вскочила и резко обернулась. Но, увидев улыбающегося пациента, почему- то перекрестилась и тяжело осела на стул.
- Чудеса – прошептала она.
- Что? Что? – пытался уточнить заинтригованный подросток.
- На себя посмотри, «что?» - посоветовала медсестра. Два часа назад я тебя отпустила во двор. Белый как смерть «тьфу, тьфу, тьфу» был. А теперь? Кровь с молоком?
- Загар. Весеннее солнце – даже не заглядывая в зеркало, оправдывался Максим. По собственному самочувствию он понял – девушка не врет.
- И ты туда же. Чудеса продолжаются, - констатировала она. Когда выпишут? Пока полностью не исследуют ваши случаи – не выпишут.
- А сколько это – полностью? – озадаченно попытался уточнить юноша.
- Это у профессора спроси.… Сейчас даже вахту сдавать не хочется, - продолжила она. И Маринка молчит. Что не спрошу о той ночи – « Не помню», говорит. А ведь она- то все помнит, язва эта.
Максим сел рядом на убогий стул и удивленно уставился на медсестру.
- Ну, чего зенки вылупил? Тоже влюбился? А я говорю – язва! – почему- то озлилась медсестра. Послушай, парнишка, я знаю, что говорю. И если она молчит, значит…
Я ее просил молчать, - вспомнил подросток. И она молчит. Очень мило. Может, еще и гипноз? Или что? Он вспомнил сегодняшнего странного скворца и решил провериться.
- Пора спать, – скомандовал он болтушке. Та вдруг прервала свою изобличительную речь, зевнула и стала расстегивать халат.
- Может, прикалывается, - подумалось Максиму, когда толстушка расстегнула последнюю пуговицу. Но девушка аккуратно повесила халат на стул и стала стягивать свитер.
- Абы что, - прокомментировал происшедшее Максим, и, прикоснувшись к спящей, произнес: - Подъем! быстро одеться! Девушка безотлагательно вскочила и в пределах своей сноровки быстро накинула халатик.
- Проснуться! Медсестра рванулась за стол и через минуту щебетала с кем- то по телефону. Судя по голосу, она ничего не помнила.
- Черт! Вот, черт побери! – восхищенно и озадаченно пробормотал Макс. - Значит можно. И профессора можно вот так попросить? И еще много чего, – вырвалась у него мысль. - Это как Мессинг? Тоже неплохо.
Эти рассуждения были прерваны появившимся Хомой. Тот вновь был хмур и неразговорчив. Впрочем, и Максиму было не до разговоров. Он открыл толстый том Дюма и погрузился в роман, разбавленный его же грезами. И только перед вечерним обходом он, узнав, что будет профессор, юноша сказал, Хоме, что видимо, его очень скоро выпишут.