Блади

Говорят,что в последние мгновения перед смертью вспоминается вся-вся жизнь. Или наиболее яркие ее моменты. А когда умирает близкий человек? Точно так же. День, когда мы познакомились, первые подарки, первые размолвки…паутинка осеннего воздуха, застрявшая в ее волосах, мертвые листья под ногами…узловатый свитер, который царапал тело, но был связан с таким старанием и любовью…прохладное рукопожатие…фотосессии и выставки… все пролетает перед глазами. Перед моими глазами. Я сижу у ее постели и пытаюсь понять: какая она, боль, терзающая ее?


Врач пытается меня увести. Я поддаюсь. Оказавшись в коридоре, одними губами спрашиваю: «Все?» Вот уж не хотела бы оказаться на его месте. Он смотрит на меня, я вижу, что не может отвести взгляда от исколотых рук. Мне позвонили так неожиданно, что я выскочила из дому в короткой майке, и поэтому все мое опийное великолепие таращилось сожженными венами на беспомощного уже врача. Я прячу руки за спину. Он возвращается в реальность. «Да, все. Безнадежно. И она знает, сильная девочка». Еще бы тут не знать, когда тебя рвет на части а медицина может только колоть бесполезную «тройчатку» и гладить по голове. Странно, но он тоже заводит руки за спину, отзеркаливает мою позу. Огромный врачище со стальными глазами за идеально чистыми стеклами очков, бессилен. Он робеет перед мной, маленькой наркоткой. И перед болезнью, укравшей ЕЕ у МЕНЯ. Врач, она знала…Знала больше нас с тобой.


Блади всегда уверяла, что если и умрет, то от рака. Относительно неизбежности смерти у нее существовали подозрения. Но если уж умирать, то от рака. Я часто слышала от нее подобные рассуждения, но мне казалось, что СПИД – тот реальный шанс перестать навсегда колоться, спать с кем попало, а заодно, и жить. Но нет. «Ты как хочешь, Мятка, а я только от рака!» Она говорила это с такой уверенностью, однако я и подумать не могла, что Блади доживает последние дни. Более того, она знала о своей болезни. Будь мы знакомы дольше, я бы заметила что-то неладное. Но в моем распоряжении были воспоминания всего лишь двух месяцев пьяной осени, которые мы бездумно наполнили друг другом.


Я снова вошла в палату. Она уже металась по кровати и не могла говорить. Через час перестала видеть. Но руку мою сжимала с такой силой, что я стонала ей в унисон. А потом были хрипы. Но все-таки она смогла мне сказать пару слов, вполне связных и так на нее похожих…
-Мята, знаешь, почему я хотела такой смерти? Боль очищает. Я стану чище. Я правда отбелюсь и Он меня простит? Да? Простит ведь?
-Конечно, девочка моя. Обязательно…-и мне больнее, чем ей. Потому что она умрет. А я останусь. И буду носить ее свитер, потому что не смогу иначе. И я-то знаю, что меня никто не простит. Никто.


Оказывается, «плакать кровавыми слезами»-не метафора. От боли лопались сосуды в глазах, и Блади плакала кровью.
Сведенные судорогой, уже мертвые пальцы на моей руке, я разжала с трудом. И вспомнила, что ее рукопожатие всегда было сильным и прохладным…