Зимние развлечения

В маленьких городках канадской глубинки практически нет развлечений. А ведь скука, как говаривал старик Вольтер, представляет собой одно из трех великих зол! Никто иной, как Вольтер – непревзойденный рукодельник французского слова, лениво развалясь после сытного обеда, любил добавлять, что именно работа избавляет нас от этих трех великих зол: скуки, порока и нужды – «le travail loigne de nous trois grands maux: l’ennui, le vice, et le besoin… » Хотя сам-то Вольтер никем в жизни не работал – ну, разумеется, кроме как Вольтером на полную ставку. Вот если бы ему поручили поработать на цементном заводе, или на текстильной фабрике в качестве пердильщика, или, скажем, мыть полы в чужих домах, или наводить марафет в автобусах по ночам, дрогнуть от холода на бензозаправках, или, к примеру, подмывать больных в доме престарелых, Франсуа Мари Аруэ, возможно, изменил бы свое мнение насчет работы и предпочел бы скуку, порок и даже, упаси боже, нужду всем указанным выше занятиям, которые, как оказалось, не спасают нас ни от скуки, ни от порока, ни тем более от нужды… Однако судьба была к старику благосклонна, назначив его основным светильником эпохи Просвещения, и мы до сих пор тупо повторяем за самым первым по определению вольтерьянцем, что работа – это хорошо! Работа – это замечательно! А праздность – это грех.
Между тем русская народная мудрость гласит, что от работы кони дохнут, ухи глохнут, ноги пухнут, руки сохнут, лезут бельма на глаза... А посему всякий человек должен стараться нащупать тонкое равновесие между скукой и дохлыми лошадьми с бельмами.
Конечно, летом на природе раздолье – рыбалка, купание на озерах, если, конечно, комары окончательно не съедят... А вот зимой – разве что погонять на сноумобиле (моторизованном таком снегоходе), на котором особенно удобно руки-ноги ломать. Лыжи и коньки тоже отпадают, ведь еще со школьных времен большинство из нас не делает различий между понятиями «лыжные ботинки» и «испанский сапожок» (популярное орудие пытки в Средние века).
Однако развлечения нужны, кто же спорит, и поэтому самое простое и дешевое мероприятие, которое может позволить себе житель канадской глубинки в воскресный день – разумеется, если он с утра по какой-то странной причине не напился, – это посещение церкви. Старомодно? Но зато со вкусом! И для души опять же хорошо.
Обычно на один провинциальный городок приходится десяток или дюжина церквей разного толка, а поскольку разница между ними давно затерялась в анналах лубочной городской истории, в любую из них можно зайти, ну хотя бы просто чтобы посидеть в тепле с полчасика и послушать, как сильно поредевшие ряды местных прихожан выводят праздничные гимны, превращая это мероприятие в какое-то подобие утренника в детском саду. Где грозные храмы Иерусалима? Мрачные своды монастырей России? Нет, и в Канаде встречаются церкви, внушительные снаружи, но внутри все они так весело отделаны, так светлы и незатейливы.
Нам, потомственным пионерам и комсомольцам, привыкшим к тому, что церковь – это источник всяческой антинародной ереси, всегда приятно убедиться в обратном. Вот ведь, чисто одетое и почти трезвое население благочестиво поет воскресным утром. Обратите внимание: не пьет неумеренно, не дерется и не спит под забором, а возносит молитву, аккуратно переложенную на слегка обджазенную мелодию, – и чего еще надо? И главное, вход – бесплатный. Где нынче человек может насладиться теплом и светлым уютом так, чтобы из него не вытрясли пару монеток, если даже бесплатный туалет становится завидной редкостью? В маленьких городках население скупо, и поэтому во многих церквах давно уже не собирают сборов назойливо, потому что знают заранее, что не дадут. Так, поставят в уголке баночку, и сами туда же монеток насыплют, мол, намекают...
 
Но самое главное, что церкви в провинции превращаются в истинные центры местной культуры и благотворительности. Под Новый год там, например, принимают посылки для детей Африки. А ведь это исключительное удовольствие – взять коробку из-под ботинок и наполнить ее всякими детскими сокровищами из долларового магазина, предварительно хорошенько подумав, что вот эту игрушку я, пожалуй, не куплю, а то ребенок ею глаз выткнет, а вот эту стирательную резинку тоже брать не стоит, потому что ее могут принять за жвачку, а этот игрушечный пистолет тоже не подойдет, а то его отберут взрослые, которые всё никак не могут наиграться в войну. Такая прямая и трогательная благотворительность являет собой утонченное и, по сути, очень приятное времяпрепровождение. Ты словно бы возвращаешься в свое пронизанное серой нищетой советское детство и смотришь своими детскими глазешками на всю эту пленительную мишуру однодолларового магазина! Ведь когда покупаешь для самого себя, на задворках души все время присутствует щемящее чувство вины, а когда покупаешь для других, несчастных маленьких деток с оттопыренными губками и заплаканными глазешками, душу обволакивает щемящее чувство счастья – чистого и неподгаженного, а это не часто случается в прочие моменты нашей жизни, затасованной, как колода карт, из которой напрочь изъяли козыри.
Сдав коробку в церковь, можно подумать и об искусстве. В те же молельные дома нередко приглашают артистов. Недавно приезжал дуэт из Монреаля. Хорошие музыканты – виолончелист и пианист. Оба что-то упорно наяривали, народ слушал. Дебюсси прошел со скрипом, а на Шостаковиче, о котором раньше честные критики писали: мол, «сумбур вместо музыки – шума много, толку мало», местное население и вовсе отпадало... И чего эти академические музыканты себе думают? Приезжаешь на гастроли в какой-нибудь Флайшитвилль (английская версия Мухосранска) – ну и сыграй ты что-нибудь приятное народу, тра-ля-ля и так далее, на это ведь и Моцарт есть, и Вивальди имеется. А они трах-тарарах... Без подготовки народ пугается, вздрагивает, косится на дверь и к классической музыке начинает относиться с опаской и недоверием. Смычком пороть нужно таких горе-просветителей, да некому. Телесные наказания в Канаде запретили, да и музыканты нынче тоже стали воинственными, особенно барабанщики. С ними вообще лучше не связываться, а то так барабанной палочкой в лоб заедут, потом придется всю жизнь по очередям к врачам перебиваться. А здравоохранение у нас в Канаде ой какое ненадежное... Хотя похоронные бюро, впрочем, надо признать, работают вполне исправно.
А вот гастроли Русского церковного квартета из Москвы приятно удивили. Несмотря на явную скромность оплаты, не побрезговали товарищи посетить забытые богом и искусством маленькие городки, где на ура исполняли «Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас», и нам, пожалуй, единственным в этой церкви, понимающим по-русски, хотелось плакать, ибо словно исчезли расстояния и глубокие океаны, разделяющие нас с нашей пожухлой в памяти отчизной, родной нашей матерью, всегда относившейся к нам как мачеха, и уже родной в доску мачехой Канадой, принявшей нас ну не то что бы как родная мать, но принявшей нас так или иначе... Хотя впрочем, если бы «иначе», то чего бы мы все здесь ошивались? Есть среди нас, конечно, и такие штрейкбрехеры, которые, следуя за Андреем Тарковским, заявляют, что в России жить они, мол, не могут, а на чужбине не хотят... Но обычно такие типы помалкивают в тряпочку, и, главное, никому из друзей и родственников, оставшихся на родине, этот конфуз не сообщают. А то что же получается: стремились, стремились, а теперь всё? Тю-тю? А ну, марш вперед, к осуществлению канадской мечты, которая, в общем, ничем не отличается от американской, что-то в духе трех «В» – вилла, «вольво» и валюта, но, в отличие от Америки, где мечтатели наивно согласны за это пахать, в Канаде мечтают, чтобы все это досталось на халяву или попросту было выдано государством.
Так о чем это мы? Ах, о церкви! Как хочется плакать от этих голосов! Вот слышен бас. Совсем молоденький талант, а какой голос – глубокий, бархатистый. У нас дома за ужином, на который мы пригласили весь квартет, паренек признался, что вообще-то работает в крематории. Мы удивились, но он пояснил: «Ну и что, что в печь, все равно покойников отпевать-то надобно! А то не по-божески как-то получается... Мы же не язычники!» Бас торопливо и как-то смазанно перекрестился, а мы переглянулись, и действительно, не найдя в себе ничего такого уж языческого, помолчали и выпили вина. Тогда бас, вздохнув, спросил: «Не найдется ли у вас, люди Божии, чего-нибудь, так сказать, живительного?» Я послушно принес простоявшую у нас уже полдесятилетия непочатую бутылку водки. Бас оживился. «Вы не подумайте, что это вредно. Нам, певцам, работающим на низких октавах, это даже рекомендуется. Легче низкие ноты брать!»
Разделавшись с живительной субстанцией, бас скромно подсел к роялю и стал бегло наигрывать что-то совершенно изумительное. Только через несколько минут я догадался, что он играет с листа, поглядывая в случайно оставленные на подставке ноты сонат Бетховена. Эти ноты провели у нас не менее трех десятков лет, и никогда бльшая их часть не была играна, да еще так виртуозно и тем более с листа. Вот что значит консерваторское образование! Закончив нотную тетрадь, бас вздохнул и спросил, нет ли у нас еще чего-нибудь поиграть, ну точно как спрашивают «почитать», и я достал ноты Шопена...
Вы скажете, что все это никакие не развлечения, а муть. Ну что ж, возможно, и так. В общем-то, все то, что мы считаем достижениями высшей культуры и нравственности, и есть самая настоящая муть. Ну, собрались в каменном помещении, попели, поскрипели смычками и так далее... Но в чем же альтернатива? Ночной клуб, где тетки демонстрируют невесть что невесть зачем? Кинотеатр – с пластиковым попкорном, с залом, длинным, как вагон, с неудобными сидениями, – в котором, как в вагоне, все время хочется куда-нибудь наконец доехать, но неизменно выходишь на улицу в том же месте, в котором зашел, разве что только совершенно оболваненный очередным шедевром фабрики грез?
Ах, да... Конечно... Как же я мог забыть. Ведь одним из самых удачных способов канадского времяпрепровождения в зимнее время считается боулинг, или кегельбан, называйте кому как нравится...
Итак, боулинг. Что может быть занимательнее? Надел дурацкие ботинки с чужой ноги, подошел, покатил шар, а он все кегли и посбивал. Ура!!! Истинное эстетическое наслаждение!
Ну, конечно же, можно сбежать из глуши в искрящийся огнями славный город Торонто. Зимой он выглядит особенно приветливо. Голые скользкие авеню, редкие замерзшие индусы в чалмах, море китайских иероглифов, ну и редкие рестораны русской кухни, храмы былой райской жизни, с ненавязчивым предвкушением изжоги.
Что еще? Ах, да, и, разумеется, нескончаемый шопинг, ставший единственным доступным нам пороком. Наволочки, лампы, пододеяльники, диваны, телевизоры, бананы, юбки, джинсы, шубки, туфли, пироги, сапоги, кровати, дома, автомашины, книги, авторучки, кофеварки, частные школы, места на кладбище про запас, детские кружки балета, сигареты, котлеты, парики, паркеты, нижнее и верхнее белье, поездка в Гондурас за очередной экзотической диареей, наконец... Сколько можно? Мы, как обезумевшие белки, давно уже превратились в Плюшкиных двадцать первого века, чьи жилища переполнены всяческим новоприобретенным хламом. А мы все тащим и тащим...
Можно, конечно, просидеть всю зиму дома, уткнувшись в телевизор. Еще в наивные советские времена мы именовали этот незатейливый прибор ящиком для идиота. Во что же он проэволюционировал в наши супер-пуперные времена? Он просто стал ящиком для супер-пупер идиотов. Вот и вся разница.
Интернет превращает пытающегося развлечься в приставку для компьютера, и кажется, что в следующий раз, когда мы включим компьютер, он весело поприветствует нас фразой «A new device has been identified» , и под этим новым «девайсом» он будет подразумевать уже нас.
Чтение пыльных классических работ «Что делать?» и «Кто виноват?», непонятным образом попавших в привезенный нами багаж, тоже вряд ли доставит расслабляющее удовольствие.
Итак, неужели только работа может вырвать нас из скуки, порока и нужды? Хотя, впрочем, говорят, что бедность не порок, а скука – далеко не самая страшная беда безработного...




Отрывок из книги "Песочница"
www.llumina.com/store/sandbox.htm
Другие книги Бориса Кригера:
http://www.krigerland.com/knigi.htm