Ах, бабушка Марья! Ночная Москва

 Чуть бабушку не забыла. А она, как только узнала, что я приехала, все дни присутствовала рядом с нами, оставив свой Кулицкий Мох. Пригорюнившись, кулачок у щеки, она редкими вопросами узнавала о житье своих дочерей Шуры и Тони на Дальнем Востоке.
 Мы с бабушкой Марьей пошли в гости к дяде Нике . старшему брату трех сестер и любимому сыну бабушки. Жил он со своей второй женой Аней на Пушкинской улице в доме с коридорной системой и общей кухней все в той же комнате. Рядом с дверью в комнате лежала немецкая овчарка Найда. Мы с бабушкой одни пили чай за круглым столом- от Аксеновых недавно ушли гости и стол оказался накрытым. Дядя Ника задал мне несколько вопросов. « Шурка- моя любимая сестра,» сказал он. Тетя Аня называла бабушку - мать. Теплоты в ней я не заметила. Когда мы остались на минутку одни, я решила взять кусочек сладкого пирога, но он оказался неразрезанным. Я не стала его разрезать . Бабушка была еще подавленней. Только вздыхала.
 
 Дядя Ника провожал нас. Рядом с ним шла немецкая овчарка. Он сбоку смотрел на меня и через некоторое время сказал: « Вылитая Шурка». Дядя Ника высокий , чуть лысоватый, похожий на интеллигентного красивого негра. Ника, так с любовью его звали родные. Николай Михайлович Аксенов.
 Беспечные дни кончились и я уезжаю из Калинина. На перроне под высокими сводами стоит отец и рядом с ним маленькая кургузенькая женщина. Это Анна Павловна , отцова жена. Живется ей с ним нелегко. Он не раз заявлял ей, что у него первая жена была красивая. Анна Павловна искренне мне рассказывает , как отец ее обижает. Но она ему все прощает. Отец , как был , так и остался добрым и беспомощным. Отец стал единственным дитем доброй женщины на всю жизнь. Она его лелеяла ворча, а он ее оберегал, капризничая.
 Анна Павловна раскрыла старенькое портмоне, вытащила стопочку трешек и дала мне. Я смотрела на них из окна вагона , не отрываясь. Поезд тронулся. Отец махнул рукой.
 Началась учеба , и мы стали ходить на занятия. Легко сказать- ходить. Мы добирались издалека, На первую лекцию мы не успевали . Сразу направлялись с буфет в институте. Мы сразу брали горячий сладкий чай и по свежей булке, с аппетитным надрезом поверх. Это было все! После чая мы оживали и с чистой совестью шли искать аудиторию, где была лекция или практическое занятие. После перемены мы вливались в учебный процесс. И так было систематически. Никто никогда нас ни в чем не упрекал.
 Почти все преподаватели были либеральны, добры. Занятия по физкультуре мы вообще не посещали, но тем не менее получили зачет. Мы уже замечали на себе взгляды студентов старших курсов, доброжелательные и заинтересованные- свежее девичье пополнение. Мы уже сходили на праздничный вечер в институте и нас с Раей Парасочкиной пригласили танцевать. Но мы уже поглядывали на дверь- пора в метро, потом на электричку... Меня это очень угнетало, и в глубине души я не верила, что все пять лет проведу в таком жестком режиме. И в душе начиналась тихая паника.
 Возвращаясь из Калинина я два часа провела в беседе со студентом пятого курса Энергетического института Евгением В. Я упражнялась в остроумии. Он стал слать мне открытки на институт и приглашать на свидания. « Сижу на лекции и вижу свои глаза» - писал он. Ходили в кино, гуляли по Москве. В такие дни я ночевала у тети Тони. Однажды мы ходили на последний сеанс в кино. Смотрели фильм с Жаном Габеном. После фильма яотказалась от его провожания, надеясь на какой-то транспорт. И оказалась после метро в ночной туманной пустой Москве.
 Конец 4-ой части.