Мертвый капитан

Когда-то я плавал по Святым морям.
Во времена, когда златоволосая Анна властвовала страной вечного лета, я верно служил ей в море. Сначала гвардейцем морским сделала меня судьба, затем стал я и капитаном. Знал моря околоматериковые я как свою ладонь, весело жилось мне в мои двадцать пять лет. А как не весело было житься? Команда моя молода, сильна, корабль крепок, волна миловала нас все годы, хоть и штормы буйные видели мы, и штили изнурительные, когда ни один парус не взмахнет белым крылом и корабль не пустится вновь в спасительный путь. Не раз в северных землях на наш королевский грузоход нападали морские разбойники, но не терпели мы ни разу поражения. Там же, в северных берегах, нашел я себе жену, именем Анну, как моя королева, рыжеволосую, золотистую, как крыши южных степных городов, и привез ее в Аниланд. Да, хорошо мне жилось тогда.
Но однажды случилась со мной беда.
Плыли мы тогда в открытом море.
Хоть молод и ловок был я в те свои года, влез я на мачту, бочку проверить, случилось с ней что-то, с реи-то и сорвался на палубу вниз. Пока летел, думал: "Ну с кем не бывает, вот и со мною случилось...", обиду какую-то чувствовал, неясную горечь. Будто не доделал еще что-то. Ощущал, что как только с палубы встану, пойду сразу закончу это неведомое дело. Упал я о самые доски и крепко треснулся, что аж вышибло меня куда-то вверх и вбок. Я думал, что просто спружинил, упав, но тут огляделся и понял, что стою на корабельном бортике, а внизу, сзади, плещет волна. на палубе толпа матросов моих, спины, спины, топчутся и галдят чего-то... Ну, я подошел и гаркнул:
-Чего без дела столпились тут, меня потеряли? Здесь я, живой!
Живой почему-то.
И тут парни мои подняли на раз-два-три тело чье-то как куль с мукой, пронесли мимо меня и опустили аккуратно за борт. Это было мое тело, холодея, отметил я. Посмотрел вниз, убедиться. Море беззвучно приняло меня. Мне живо представилось, как в легкие меланхолично и беспрепятственно льется вода, качаются над головой водоросли, а милый сердцу колышащийся зеленый свет наверху, где кончается ужасная толща воды, уже недостижим, ускользает.
Постойте, как так, ведь я же жив!
Ошибка какая-то?
На палубе кто-то сказал:
-По божески погрести надо было бы.
Другой возразил:
-И как ты это в море сделаешь, чудило?
Третий спросил:
-А какой он вообще был веры?..
Матросы зашумели, и тут вызвался из них один, по правде говоря, скверный моряк, но хороший рубака, и заявил:
-Теперь я буду капитаном!
Задрал нос. Лоцию бы хоть разок заполнил.
И никто ему не возразил, лишь плечами пожали и по делам обыденным разошлись. И обо мне не вспоминали больше, успокоились, как успокоилось и море, принявшее меня...то, что раньше было мной.
Вот тебе и верная, дружная команда!
Я прошелся по борту кругов так пять тем вечером еще, размышляя.
Они меня не видят и не слышат, стало быть, я все-таки мир живых покинул. Но чувствую-то я себя великолепно! Едва - и снова забьется сердце. И вещи на мне все мои, капитанские. И что мне теперь делать в море? И вообще...что делать?
Так думал я.
Постой-ка. Если я теперь - нечто вроде привидения, прохожу сквозь стены, то как я не проваливаюсь внутрь борта, сквозь корабль, в море и дальше? Интуитивно..сгущаюсь, что ли, в ногах? А если...
И тут я сгустился весь. Сделал я это зря, так как матросы, бывшие на палубе, испугались меня чрезвычайно.
-Ой, извините, - сообщил я и вежливо разредился.
А те уже бежали за тем новоиспеченным капитаном.
Там! На борту! Капитан! Как живой!
Он даже сказал нам что-то.
!
Ага, в море точно делать нечего. Суеверия губят корабли, а груз надо доставить в целости... Хотя для меня теперь это уже неважно. Странно, я чувствовал все направления: где север, где берега, где какое дно, где холодные течения, откуда вьет порывистый ветер.
И я, определив, где родной Аниланд, спокойно потопал прямо по воде домой. На вторые сутки я устал (чисто морально), вспомнил свои детские сны, окрылился этим озарением, совсем разредился и полетел. Как оказалось, таким способом передвигаться было намного удобнее и быстрее. И приятнее! Ощущение полета! Ветер в лицо (я его ощущал!), солнце над головой, море внизу сверкает приветливо. Я попробовал подняться выше, поглядеть, правда ли небо из ткани, но даже до солнца не долетел: замерз. Странно, вроде чем ближе к тому горячему шару, тем жарче; все мы испытали полуденный солнцепек, когда плавятся палуба и мозги, и холод пустынных северных рассветов, где очень далеко до солнца. Ан нет, я чуть не околел от холода и не ссыпался мелкими льдинками в море. Но раз мне показалось, что я увидел звезду. Днем! Наверное там, высоко, красиво. Я решил, что как только вдоволь нахожусь по суше, запасусь добротной шубой и слетаю к солнышку, потрогаю небесное полотно, проверю, не врут ли легенды. Никто же этим не похвастается, а?
Только вот кто мне поверит, что я там действительно был?..
Вдоволь накувыркавшись, набесившись и нагонявшись за чайками в небе, я, наконец, прибыл в Аниланд.
Страна оказалась не такой, какой я ее оставил добрых полгода назад. Я подслушал людские толки. За это время умерла королева Анна, и в Аниланде царило странное междуцарствие. Ну, жаль эту женщину. Истинной королевой была она (все признают), и я, если попаду в мир по-ту-сторону-смерти (о котором столько трепа во всех религиях), обязательно присягну ей и там. Она умерла довольно молодой, и я до сих пор не знаю, от чего (людские толки - плохой источник информации по этому вопросу). С другой стороны, кто же выдержит долго бремя правления, особенно женщина и особенно такая, как Анна, отдающая всю душу в свое царственное дело.
Эх, загрустил я тогда.
Но еще тоскливей мне стало, когда я вернулся в свой дом. В доме моем жена моя милая, Анна, теперь принимала мужчин, одного за другим, каждый день. причем таких, с которыми, будь я женщиной, ни за что не лег бы. Богатые вельможи, плуты и пропившиеся пираты (в карманах которых, тем не менее, часто водится золотишко) - и всем им она нашептывала, что я, дескать, уже погиб и надобно ей нового мужа. Видел я теперь ее натуру от и до, и поверьте, ничего в ней не было того, что я видел в ней, когда полюбил. Особо ласково ублажала она богатеньких. Ее, в принципе, можно было понять: одиноко без мужа, на жалование мое, ей сразу отсылающееся, особо хорошо не поживешь. Но...подлость! Ревность взыграла во мне, я, невидимый, расшвырял на кухне все, постенал как заправское привидение и пинками выгнал очередного любовничка, прибежавшего на грохот, из дома. жена, поблекшая от постоянной гульбы, плакала. Я успокоился, но Анну все же оставил. Она сама себя еще не раз накажет. Ушел. Но было мне тяжко и печально. Умер я. Умерла любимая королева, и не менее любимая жена, также умерла для меня навсегда.
И пошел я в портовую таверну, ибо больше мне идти было некуда. Пошел, разумеется, сгустившись. Шел, по новому воспринимая давно выученные наизусть улицы города. Теперь я видел сквозь любые стены и тела, и знал все и всех. Тот вон, человек, спокойно идущий по улице, - вор, и мысли его мне были ясны, как спокойное море. А девушка вон та - дочь рыбака, вяжет на продажу, и от вязания ослепла и согнула спину. И так многие, многие прохожие открывались мне, сами не подозревая этого. Все помыслы людей, души и дела их мне теперь казались объяснимыми, понятными, и в то же время - какими-то мелкими, игрушечными.
В таверне, людной и прокуренной, уселся я носом в окно и вновь чего-то загрустил. Не земной я теперь, не небесный. Что же мне остается? Море?
Страшенный пират плюхнулся за мой столик и загрохотал:
- Ты вот! что ты здесь делаешь?!
Я мутно взглянул на него. Тот продолжал, пододвинув ко мне плеснувшую сивухой кружку.
-Пьян? Пей!
Был он высок, широк и осанист.
Бородища черная буйно вилась, смешиваясь с длинной смоляной шевелюрой. Чернущие глазищи свирепо и пьяно сверкали. Рука, могущая расплющить мою голову, лежала крепко, обветренная и красная, на столе. На носу росла черная щетина. Вот это медведь....
Пират заговорщицки наклонился к самому моему уху:
- Морскую науку знаешь? - шепот его сдул мои волосы на другую сторону шеи.
Я гордо - чего уж терять! - выпрямился:
- Я десять лет плаваю, капитаном был и навигацию знаю превосходно!
Пират вновь загрохотал и попытался хлопнуть меня по плечу, но ручища его прошла сквозь мою несуществующую плоть и стукнулась о столешницу, почти согнув ее доски. Великан сверкнул глазами:
-Эх, хват! Ловок! Говоришь, капитаном был? Так капитаном и будешь, морские черти, услышьте! Беру тебя в команду!
Мое мнение, очевидно, не обсуждалось. Но мне остается лишь моя работа, пока там боги сообразят, что потеряли умершего.
Я совсем развеселился и воскликнул:
- Согласен!
Пират грохнул кружкой по столу.
-Так выпей!
Выпить я не мог. Жидкость наверняка бы во мне не задержалась, и вылилась бы на скамью, на пол... Конфуз вышел бы, а не пьянство. Великан, по видимому не замечал, что сквозь меня можно было разглядеть таверну, плохо, но можно было бы, несмотря на махорочный дым, слоями плававший по ней. Великан не дождался, выпил сам, крякнул, шумно утерся и сообщил:
- Зови меня Большой.
Большой! О котором ходили сотни легенд, каких я юным гвардейцем слышал немало, но никогда корабли этого пирата не встречались с нами, что странно: за десять-то лет... Легенды, как им и положено, рисовали его свирепым, не знающим пощады морским драконом. Я же видел его вспыльчивым, но добрым малым, грабившим королевские суда скорее от неуемной энергии, для развлечения, от жажды приключений, чем от действительной злобы и низости. Сам такой. Был таким.
- Хей, а тебя-то как звать? - прервал мои мысли именитый собеседник.
- Я..хм...Сонтис. - забудем имя мое старое, пусть по-новому буду я зваться.
- Что ты чуешь? - подмигнув, спросил пират, выказывая солидную эрудицию или северное происхождение.
- Направление, курс, течения, ветер... - перечислял я свои новые таланты.
- Вот и будешь капитаном по направлениям, хы, штурманом! Это тебе новое назначение. Добыча поровну, нас сотня на бриге, грабим торгашей и государственных лизоблюдов. Детей и женщин не продаем. Отправляемся завтра, сбор здесь на рассвете, самолично корабль тебе не найти. - Большой внимательно посмотрел сквозь меня. - Вижу, не сильно-то ты настроен болтать. Ну, бывай. - Поднялся - и к стойке вразвалочку двинулся.
В говоре его чувствовался сильный характер капитана-самоуправца, не терпящего, чтобы его мнение, пусть и самое взбалмошное, оспаривалось.
Хех, вот я и стал пиратом. Удивительно судьба повернулась.
Нежный голос томно поскрипел над ухом:
-Какой ты невесомый и деликатный...
Вместе с вкрадчивыми словами руки проститутки, не касаясь меня, быстро проскользнули по моим лопаткам, плечам, обвили почти бесплотную шею. Опасаясь того, что она заметит мою прозрачность, я оглядел ее. В темно-синих глазах я прочел лишь усталость. Усталость от работы своей, жизни. Она и приставала ко мне из горькой привычки, бывшая истринская дворянка,эльфийка. Я изумился. Вот к кому судьба повернулась, так повернулась!.. Тут перед глазами моими встал образ моей золотистой жены. Я отстранил эльфийку от себя и поспешно вышел из шумного и грязного от преступных мыслей и сапог помещения.
Ночной бриз холодил спящие трущобы портового района города. Я запахнул куртку и запружинил по песку к кромке воды.
Я жив. Снова ощущал себя лучше, чем всегда. Я знал, что северная принцесса моя, Анна, о которой я вновь и вновь тяжко вспоминал и думал, резвится сейчас во всю волюшку, но теперь было как-то неважно это. Номинально я сейчас кормил рыб и прочую морскую живность на дне моря под неизвестно каким фарватером. Друзья, что остались еще у меня в этом городе, тоже теперь были особенно не нужны.
Ощущение странной, дикой свободы накрыло меня так, что я чуть не завопил. Свободен! Жив! Не существую! Эта мысль так развеселила меня, что я расплясался в волнах, накатывающих на берег, как пьяный скоморох. Потом и это мне надоело, я просто лег на песок, вперившись в затканные звездами небеса, и затиих до утра в думах.
Бриг пираты укрыли в далекой гавани, и пришлось обогнуть две местные сопки пешком, пока я, Большой и трое пиратов добрались до корабля. Остальные, как сообщил своим басом чернобородый пиратище, уже вострили паруса на бриге. Когда мы наконец добрались, был уже полдень. От островка пустынного к скале тихой, полегоньку вышли мы в открытое море.
Дальше нам предстояло долгое плавание, описанием которого мне не хотелось бы утруждаться, ибо каждодневные корабельные хлопоты мало отличаются от сухопутной рутины какого-нибудь ломбардного клерка, но сопряжены с гораздо более тяжелым физическим трудом и смекалкой. Я прослыл на корабле ловкачом и чуть не колдуном, ибо с превеликим умением применял свои мертвецкие таланты, о которых уже не раз упоминал здесь. Я хорошо изучил команду, и понял, что ни один из этих парней не годится в пираты. Многие были в море впервые, так как Большой потерял много "морских чертей" в прошлом плавании. И ни один не был преступником. Большой подбирал людей под стать себе: храбрых, ловких, знающих прекрасно свое дело, умелых... И слишком, слишком добрых для того, чтобы посвятить грабежу и убийствам свою оставшуюся жизнь. Это я, жизнь потерявший, понимал прекрасно. Море, паруса, надутые ветром, шторма и солнце - вот, в принципе, и все, что было нужно их романтичным душам. Сломать могли молодым морякам судьбу и их жены, что остались на берегу, я знал, у многих. Да какая из них будет примерно ждать своего мужа? Может и не все женщины - змеи, но нельзя бросать их одинокими надолго... А, может, это Анна одна сломала мне жизнь, если я могу так выражаться, и я предостерегаю все молодцов, глядя сквозь призму ее поступка?.. Не знаю.
Словом, весело бежал по волнам наш бриг. Никто, правда, не встречался нам пока.
-Милуют их боги, морские черти! - ворчал Большой порой на палубе и просил меня "почуять" кого-либо, ведь даже имя, что я взял себе, это "чую" и означало. Я и чуял. Ветер, погоду, волны, что угодно, но не живые корабли. Не получалось. Да к тому же заплыли мы на запад, а тут точно никого и не встретишь, плыви не плыви.
Как-то ночью опять я думал обо всем этом, и в конце концов простил Анну.
И с той поры началось плохое.
- Сонтис! Сонтис! Эй, куда ты подевался?
- Я здесь! - прокричал я сквозь шум морских брызг Большому прямо в ухо.
- Сонтис! - капитан грохнул ногой по палубе. - Эй, кто-нибудь видел Сонтиса?
Я самопроизвольно разредился, причем неизвестно когда. Причем это ведь мог кто-нибудь заметить. Раз - и нет капитана по направлениям, как тогда пожаловал сей титул мне Большой. Нехорошо.
Потом такое еще раз как-то случилось, и еще.
И лишь тогда я понял, что боги разобрали свои архивы и нашли потерявшуюся на земле душу. Пришла мне эта мысль, когда я в просторной открытой рубке болтал с рулевым, толстым и добрым любителем "пива и посмеяться" Фомасом, у которого на берегу, я знал, осталась жена и две дочурки.
В беседе нашей (тема ее не важна сейчас) возникла пауза, и я поспешил заполнить ее:
- Возвращайся к своим.
Фомас округлил серые смеющиеся глаза.
- Но..как? С пустыми карманами? Э нее, дружок, как я...
- Не дури, брат, возвращайся. Убийства не твоя доля, а грабеж - далеко не легкие деньги. Я не грабил никогда, но я знаю. Вспомни дочерей, они любят тебя. Думаешь, им понравятся кровавые куклы?
Фомас, простодушный парень, мягкий увалень, замолчал, нахмурился, задумался...
Его всегда легко было озадачить. А я, отчего-то со страстью, жадно разглядывал просторы воды и небес за бортом.
Море было неспокойно.
Ровно горел закат. Небо накрылось коричневой гладкой тучей, но за ней все пылало и кипело ярким солнечным жаром умирающего дня.
В разрывы карей тучи солнце опустило на воду тонкие золотые иглы, что пронзали встающие навстречу крепчавшему ветру волны. Иглы торчали из сусальных окошек в коричневом одеяле с нарядными, изменчивыми, ослепительно желтыми краями.
Неясная печаль вкупе с радостью завладели моим сердцем. Я уже не слышал Фомаса, зовущего меня, оторванного от своих спасительных мыслей моим внезапным исчезновением. а я и исчез, разредился, как это уже со мною было. И...уснул. Уснул, чего в новую бытность со мной еще не было.
Я уж и попривык к бессмертной и бестелесной участи, привык уворачиваться от дружеских шлепков по плечам и панибратских пьяных объятий, привык имитировать процесс питья, еды и сна. Вечная бессонница была бы подозрительна, не правда ли?
Я уснул, как не спал никогда до того.
И дивный сон снился мне.
Свет. Много света, льющего отовсюду.
И Анна, королева, стоит и тепло улыбается мне, протягивает царственную руку.
- Живая, - ахнул я и колени мои чуть не подогнулись перед ее воистину королевской красотой. Я оправился, опустился на одно колено, как верный рыцарь и поцеловал чуть пахнущие жасмином тонкие пальцы Анны.
- Моя королева, отдаю себя тебе во веки вечные верность и свободу под владением твоим, - прочел я, сбиваясь, старую гвардейскую клятву и поднялся, с удивлением обнаружив на себе серебряные кольчугу и латы. И белый плащ мой, невесть откуда взявшийся, реял на свету, как парус. И снова был я мальчишкой, и смеялся, и вновь летел над вроде бы зеленой травой...
В ту ночь призадумались крепко моряки на бриге Большого. И сам Большой думал крепче всех, как и положено настоящему капитану.
Корабль шел четким курсом обратно в Аниланд.
Неслышно подбиралась буря: тревогу слал коричневый закат.
Шторм...
И всех моряков того брига также забрали служить светлой и святой, юной и живой Анне, королеве страны вечного лета. И с радостью приняли они сию присягу, ибо не татями им статься быть суждено.
В иных морях быть им капитанами.

20.02.07. вт 14:20