Дыня

- Посадил дед репку, и выросла репка большая пре...
 - Знаю я эту сказку. А я хочу посадить дыню.
 - Мы посадим с тобой дыню. Вот пойдем в поле и...
 - Нет, хочу посадить здесь, во дворе, сама. Я сама посажу дыню. Это будет моя дыня. Сладкая, сочная? А какой у нее запах!.. - и маленькая девочка закрыла глаза, представив аромат замечательной дыни.
 Умилённый живой непосредственности и очарованием своей четырёхлетней дочери, отец улыбался.
 - Но у нас во дворе не так много солнца, - сказал он ей лоского. - Айгуль, здесь дыня может не вырасти. Ей нужно много света и тепла. Солнца.
 - Вырастет! Я точно знаю. Вырастет, - настаивала девочка. - Я хочу видеть, как она растет. Давай посадим её здесь. Я знаю где...
 И она побежала к тому месту во дворе, куда действительно тень от ближайшего дерева падала в течении дня на короткое время, да и то к вечеру.
 Отец примирительно поцеловал дочь в щечку и ласково погладил по голове, заранее соглашаясь на все.
 - Значит, посадим во дворе, - сказал он.
 - Только я сама посажу свою дыню.
 - Конечно, сама... Ты уже большая и многое можешь делать самостоятельно.
 Она вырвалась из его рук и побежала во двор. Отец проводил ее взглядом, и слезы умиления невольно выступили у него на глазах.
      Не по годам смышленая, с характером, ласковая и требовательная одновременно, Айгуль была похожа на мать, которую тоже звали Айгуль.  Такая же белокожая с большими черными выразительными глазами и такая же красивая. Чем не Айгуль! Алимжон не мог нарадоваться на дочь. Достаточно было одного воспоминания о ней как сердце его наполнялось нежностью и тоской, тоской, которая делала его сильнее и луше во всех отношениях. Она шла от любви, которой не было конца, придавая особый смысл всему его существованию. У Алимжона было еще двое сыновей близнецов - Хасан и Хусан. Он их тоже любил, но им уже перевалило за семнадцать, и они не нуждались в нем так, как маленькая Айгуль.
            Большую семью нужно было кормить, и Алимжон с утра до вечера трудился по найму на полях зажиточных односельчан за ничтожные деньги. Много здесь никому не платили.
 Чтобы ни делал Алимжон, он постоянно думал о своей семье, особенно о жене и дочери. Он был узбек, а жена – киргизка.  (История их любви большая и интересная, но, поскольку это другая история, о ней сегодня ни слова). Он любил их самоотверженно, и всегда был рад заработать лишнею копейку, чтобы порадовать своих близких каким-нибудь лакомством и скромными подарками. Поэтому брался за любую тяжёлую работу, и готов был трудиться с утра до ночи, лишь бы семья была сыта и одета не хуже других. К сожалению, это случалось не часто. В маленьком кишлаке было трудно найти работу.

           Через несколько дней, теплым, солнечным мартовским утром Айгуль встала раньше обычного, взяла несколько предварительно замоченных семечек и отправилась во двор. Она выбрала местечко в стороне от деревьев, - там было много солнца, - и, сковырнув ножичком пахнущую весной землю, бросила их в ямку, потом погладила землю ладонью и помолилась. После молитвы, счастливая, словно мечта её уже сбылась, она, весело расмеявшись, стала разговаривать с уложенной в землю семечкой, уверенная, что всё будет именно так, как она задумала.
 - Расти, дыня, большая-пребольшая. Ты будешь самой красивой и самой вкусной дыней на всём белом свете! Я люблю тебя.
 Земля была сырая, мягкая, и дыня, под бдительным оком Айгуль, стала быстро наливаться её животворными соками.  Теперь большую часть свободного времени Айгуль проводила подле своей дыни: играла в куклы, листала книги с картинками, а иногда, притомившись, засыпала рядом с ней.

    Однажды в огород забралась соседская коза. Сердце Айгуль замерло от ужаса, когда она, проснувшись с первыми лучами солнца, увидела через окно, как коза безжалостно пожирает саженцы помидоров на том самом участке, где росла её дыня. Девочка смотрела на козу затаив дыхание. Сейчас её дыня исчезнет в прожорливой пасти козы. Но коза, почувствовав на себе пронзительный взгляд Айгуль, на мгновение оторвалась от трапезы и вскинула на неё свои наглые бесстыжие глазища. Ещё секунда и от зелёненьких побегов разраставшейся дыни не останется и следа. Но взгляды их встретились, и коза отступила.  Айгуль сломя голову бросилась во двор. Странно, но дыня чудесным образом уцелела, и это, как показалось не только девочке, предало её дыне огромную силу. Дыня, словно боясь не оправдать возложенные на неё надежды, стала крепнуть и расти ещё быстрее. Айгуль была счастлива.

    Шли дни, недели, наступил август. Дыня пока и не думала созревать, но зато она была огромной, как валун на берегу горной реки. Каждый день во двор заглядывали соседи и те, кто жил неподалеку, чтобы посмотреть на удивительную дыню.
 - Айгуль, можно посмотреть на твою дыню?.. - спрашивали они.
 - Можно, - отвечала Айгуль, улыбаясь и гордясь тем, что люди восхищаются её дыней.
 - И выросла дыня большая-пребольшая, - говорил каждый раз один старик, уходя, насмотревшись вдоволь на чудо-плод. Он почти каждый день, как на трапезу, приходил поглазеть на дыню.
 И на другой день опять:
 - Айгуль, можно посмотреть на твою дыню?
 - Можно.
 - И выросла дыня большая-пребольшая.
 Потом люди стали приезжать издалека специально, чтобы посмотреть на диковинную дыню и на удивительную девочку, ее вырастившую. Ей дарили игрушки, книги, сладости. Айгуль была счастлива. Иногда многочисленные гости привозили с собой продукты и устраивали во дворе застолье далеко за полночь. Пили за маленькую Айгуль, которая в это время уже сладко спала в своей кроватке.
 А дыня росла, зрела, набиралась сил.
 Алимжон радовался и за себя, и за дочь.
 - Ничто так благотворно не влияет на неокрепшую душу ребёнка, как успех его первого самостоятельного дела, - сказал Алимджон жене, и растроганная жена не могла не поцеловать мужа поцелуем, от которого он трепетал до самого утра.
 Он по-прежнему с утра до вечера трудился в поле. К зиме следовало привести в порядок старый дом, сделать необходимые покупки, запастись продуктами. На все требовались деньги, которых всегда не хватало. Следовало много трудиться.
 Однажды, уже в сентябре, Алимжону нужно было по делам съездить в районный центр. Находившиеся по магазинам в поисках необходимых вещей, он зашел в чайхану отдохнуть и слегка подкрепиться. Уютно устроившись на небольшом айване, Алимжон пил не спеша ароматный зеленый чай и, как всегда, думал о жене и детях. Чтобы не делал Алимджан, жена и дети никогда не уходили из его головы.
 Вдруг к чайхане подкатил шикарный джип и еще какая-то великолепная иномарка, из которых вышли четверо довольно уверенных в себе дюжих молодцов, огромных, как шкаф, и не в меру разговорчивых. Эти ребята на повышенных тонах о чём-то беседовали и спорили о каких-то пустяках, и один пустой разговор сменял другой с невероятной быстротой. Главное для них было выпустить пар, а потом уже выпить и закусить. На четверых они заказали сорок палочек шашлыка, достали из сумок виски, пива, чего-то еще и, расположившись на соседнем айване, оглушили окрестность неуемным хохотом, всё теми же разговорами ни о чем и нещадным подтруниванием друг над другом.
 Алимжон думал о своем, не прислушиваясь к разговору. И вдруг до его ушей долетело:
 - Не бывает таких дынь!..
 - Клянусь Богом, тридцать килограммов!
 - Молчи, Джамал. Ты выпил. Не горячись. Таких дынь не бывает в природе.
 - В самой большой, которую мне доводилось видеть и есть, было двадцать семь килограммов. Старики говорили, что это предел. Больше не бывает, - поддержал сомневающегося один из них
 - Ой, не скажи, не скажи, Махмуд!.. Я готов поспорить?
 - Давай! Ставлю свой "Ниссан" против твоего "Мерса", что таких дынь не бывает.
 Разговор был не шуточный, и они бы поспорили, если бы, не удержавшись, в разговор не вмешался б Алимжон.
 - А дыня моей Айгуль весит ну уж не меньше сорока килограммов. Мы ее не взвешивали, но на сорок, думаю, потянет.
 Разговор вдруг стих, и все, как на сумасшедшего, посмотрели на Алимжона.
 - Дурак!. Вот кто действительно пьян, - раздраженно сказал тот, которого звали Джамалом указывая рукой на Алимжона. - Мой дед сажал дыни, и я точно знаю, что таких не бывает.
 Алимжон в эту минуту был, действительно, как пьяный. Он обиделся больше за дочь чем за себя и, понимая, что прав, не мог отступить от своего.
 - Сам знаю, что не бывает, но... бывает. У нас во дворе растет именно такая дыня, - настаивал он.
 - А я ему верю, - заплетаясь языком, еле выдавил из себя тот, кто был самым пьяным из всех и потому большей часть молчал. – Верю!
 - Ну и верь себе на здоровье! - рассердился Джамал. - Мало ли что придет в голову пьяному оборванцу. - Не бывает, но бывает!.. - передразнил он его. - Эй, как тебя там? - обратился он к Алимжону. - Что у тебя есть самое ценное в доме?
 - Ну корова, - ответил не сразуАлимжон.
 - Корова?.. Корова!.. Корова!.. - хохотали все, обливаясь слезами.
 - Его надо проучить, - рявкнул Джамал.
 Еще продолжая смеяться, здоровяк Джамал, поглядывая на своих друзей, как бы призывая их в свидетели, вызывающе сказал Алимжону:
 - Ставлю свой «мерс» против твоей коровы, что ты врешь.
 Это был уже грубый выпад. Алимжон, может быть, и не стал бы спорить, но обида за дочь жгла отцовское сердце, и он не сдержался:
 - Согласен!.. - в сердцах крикнул он.
 - У моего брата скоро свадьба. Твоя корова пойдет на стол, - продолжал насмехаться над Алимджоном Джамал.
 - На стол моя корова не пойдет, - огрызнулся Алимжон. - А вот твой мерседес...
 - Тогда поехали!.. – резко перебил его Джамал.
 - Поехали!
 - А шашлыки?..  Мы еще не доели! - еле выговаривая слова заплетающимся языком, сказал тот, кто был самым пьяным из всех.
 - К черту твои шашлыки! - рассердился Джамал. Скоро мы будем есть много, много мяса... его грёбанной коровы! – и они снова покатились с хохату, предвкушая приближавшуюся победу.

     Тёплыйт вечер находился в самом разгаре. Солнце уже торжественно зашло за горизонт. Луна постепенно набирала силу своего магического сияния. Айгуль помогала матери отлавливать зазевавшихся кур, чтобы усадить их на ночлег в покосившийся сарайчик, но шум моторов подъезжающих машин отвлек их от этого занятия. Не спеша, к дому , переваливаясь на кочках просёлочной дороги, подошли две шикарные иномарки, каких здесь сроду не видывали. Из них вышли городские, разодетые в пух и прах господа, и, в сопровождении Алимжона, решительно направились во двор - прямо по направлению к тому месту, где росла дыня. Вдруг все остановились. Даже в сумерках было заметно, как побледнел Джамал. В растерянности они стояли вокруг дыни, и кто-то озадачено почесывал затылок, выражая тем самым общую растерянность и недоумение. В сторону Джамала даже боялись смотреть. Они-то знали, что он за человек.
 - Взвешивать будем? - первым нарушил молчание Алимжон.
 Но ответом ему было гробовое молчание присутствующих. Вода журчала в арыке, где-то лаяла собака.
 А через минуту:
 - Не будем, - сквозь зубы процедил Джамал, повернулся и решительно направился к выходу. За ним, оглядываясь на дыню, как на преследовавшего их врага, последовали остальные. Их силуэты мгновенно растворились в стремительно сгущающихся сумерках ночи. Бешено взвыл мотор автомобиля, вспыхнули фары, и когда нежданные гости молниеносно умчались прочь, перед стареньким домом Алимжона, тускло поблёскивая полированной поверхностью кузова в свете нарождавшейся луны, стоял крутой, великолепный и невероятно дорогой джип знаменитой немецкой фирмы "Мерседес"