Потомок богатырей

Чалая низкорослая лошадка на удивление споро петляла между огромных валунов. Горная тропинка вывела из ущелья, солнце ударило по глазам, снежные пики сверкнули над головой.
Виктор довольно выпрямился в седле, вздохнул полной грудью. Проводник Муса уже ехал навстречу, довольный, загорелый до цвета старой кожи, жующий неизменную порцию насвая*.
- Э, бала*! Савсем-савсем близка! Там! – махнул камчой, развернул лошадку и весело умчался, будто молодой.
Аул и впрямь был рядом. Ожидаемых юрт не было, были хижины-мазанки, были стреноженные лошадки, были полуголые чумазые дети, были внимательные взгляды здоровущих - с теленка – безухих волкодавов.
Маленькая девочка с огромной шишкой на шее, плохо перевязанной грязной тряпкой, сидела прямо на земле и сосала палец. Похоже, ходить она не могла.
Молодая смуглая девчонка настороженно взглянула на чужака, подхватила ведерко с кумысом, исчезла в хижине. Неподоенная кобылица взбрыкнула и поковыляла в сторону.
Муса тем временем уже обсуждал что-то со стариками в войлочных колпаках. Гортанные звуки резанули слух Виктора.

-Да, это вам не Нью-Джерси! Впрочем, дорога в аспирантуру проходит именно здесь, в этих диких горах, а путевкой в америку послужит толстая тетрадка с народными сказаниями.
Старики наконец все поняли, приветственно замахали, заулыбались в редкие бородки. Дети как по команде окружили путника, стали теребить старое седло и дорожную суму. Скоро появилась и молодежь, в основном женщины, видно парни были на выпасе. За достарханом* Виктор чувствовал себя средневековым шейхом в окружении заботливых хозяев, радушно подающих и кумыс* и айран* и много-много ароматной горячей баранины. На плохо мытые чашки-касу внимания обращать совсем не хотелось. Да, за последние две недели Виктор стал бывалым путешественником! Прямо этим, как его, Пржевальским.
В ответную любезность москвич раздал немытым малолеткам (или, по местному, кызымкам) последние запасы дешевой карамели.

После ужина настало время работы. Незаменимый Муса раздобыл старуху, умевшую рассказывать старые истории на неплохом русском. Дети с удивлением смотрели на чужака, тщательно записывающего рассказы старой Чолпан о проказнике Алдар-Косэ, злобных ведьмах Алмауз Кампыр с медными когтями и народном заступнике богатыре Манасе.
Впрочем, Виктору показалось, что дети-то русского языка уже не знали.
Горный разреженный воздух, умирающие угли костра, непривычно близкие - на расстоянии вытянутой руки – звезды - все это превращало московские воспоминания в затасканную иллюзию, реальность была только здесь. В прежнюю равнинную жизнь просто не верилось.
Незаметно детей вокруг костра не осталось, старуха ушла и не вернулась. Спать Виктору почему-то постелили в одной хижине с давешним больным ребенком. Муса куда-то исчез, а больше русского языка никто не понимал. Впрочем, больная девочка тихо сопела в своем углу и Виктор мгновенно провалился в небытие, как это случалось с ним только в тянь-шаньских горах и никогда не получалось в московской квартире или общежитии МГУ.
Перед рассветом Виктор дважды просыпался – ночь запускала ледяные щупальца под войлочное одеяло. И оба раза ему мерещилась робкая тень, нависшая над ним: необычно длинные рукава, будто скрывающие пару ножей странный блеск в черных глазницах – и вот уже никого нет.

Очнулся Виктор после восхода, на удивление слабым и нездоровым.
Муса уже навьючил лошаденок и странно посматривал на подопечного, закуривая вонючую цигарку.
Девчонка с перевязанной шеей задорным жеребенком уже бегала вокруг матери, подбрасывала хворост под костерок для чая, бесцеремонно разглядывала гостя.
В это утро Виктор и Муса получили с собой в дорогу необычно щедрый кусок вяленого мяса и вдоволь кумыса.
Проводник весь день держался рядом с подопечным, недовольно осматривал его лошадь, заставлял спешиться, проверял копыта, а ближе к вечеру заявил, что сегодня до аула они не дойдут и ночевать придется у костра.
Темнота навалилась как всегда неожиданно. Муса довольно подкармливал костерок, радушно улыбался Виктору, что-то балагурил на смеси русского и родного наречья. Виктор же был невесел, затравленно оглядывался на нависшие кусты, вчерашние ночные кошмары давали о себе знать скрипами и уханьем в ветвях.
Муса уже давно завернулся в спальный мешок, а Виктор все подбрасывал сушняк в трепещущее пламя, сидя на корточках впадал в дрему и снова просыпался от шороха в ночи.
И снилось ему, будто неслышно отделилась от мрака тень с длинными рукавами, сделала три круга вокруг костра и присела рядом, заглядывая в лицо. И снилось Виктору, что нет у него сил пошевелиться, и сверкают медью из-под рукавов стальные когти. И снился запах тлена, и казалось, что две луны заглядывают прямо в зрачки.
Выстрел отбросил тень от обмякшего студента. Второй опрокинул ее в угли костра. С диким воем ночная фигура скрылась во тьме.
Над Виктором, со старым ружьецом в руках, стоял, широко расставив ноги, Муса.
Акцент его внезапно пропал и добродушие дикаря-селянина не скрывало больше стального тона.
- Не те вы уже, нет, не те. Двести лет назад твои предки пришли сюда, и демоны – бич тянь-шаньских гор – обломали медные когти о стальные сердца. Сто лет назад твои предки принесли в горы красную звезду и даже дух медноклювого племени исчез из свободных гор.
Вы ушли, они вернулись.
И вижу я, что не зря вы бежали. Не способны вы больше противостоять и бороться, куда вам! Уходи же отсюда, и молись своим богам, чтобы не скоро спустились Медноклювые в ваши равнины!
На этих словах Муса вдруг сгорбился и сказал обычным дребезжащим голосом
- Э, бала, вставай. Сегодня назад пойдем, низ. Масква тебе нада, вот что.

Примечание:
*бала (кирг) – мальчик, парень
*насвай – никотиносодержащая жвачка
*достархан - скатерть, на которую выставляется еда, также сам обеденный ритуал
*кумыс - кисломолочный напиток из кобыльего молока
*айран - разновидность молочного напитка