Мы едем на присягу

… Господи, неужели и я когда-нибудь стану такой же сумасшедшей мамашей, готовой ехать, лететь, бежать, ползти за своей кровиночкой хоть на край света! Хотя какой тут край. Всего-то - сутки езды на поезде.
Несколько месяцев назад мой брат был призван в ряды Вооруженных Сил. Проводили его по всем правилам. И теперь - в тепле, сытый, одетый, обутый, откормленный (судя по недавним фотографиям), - братец находился в учебке.
Говорят, что родственников иногда приглашают к своим дорогим мальчикам на присягу. А может они сами приезжают, по своей собственной, так сказать, инициативе. Так или иначе – мы едем. Мы – это я, мама и ещё несколько таких же беспокойных мам.

…К платформе, пыхтя и отдуваясь, подкатил скорый поезд. Стайка продрогших на февральском морозе, навьюченных сетками, сумками женщин рванула к вагонам. Суета, сопровождавшая женщин, ощущалась физически, висела в воздухе наэлектризованным шаром, грозя разразиться чем-то совершенно непредсказуемым.

Я тоже бежала, подталкиваемая мамой. Она, как локомотив, двигала меня перед собой сумками, и на мои попытки увернуться, замедлить шаг, вопила: «Быстрее!!!»
В вагоне сонные проводницы расселили нас по купе, где нам предстояло проехать наступившую ночь и утро.
Наше купе оказалось довольно уютным; искусственные полевые цветы в стакане с серебряным подстаканником выглядели потрясающе. Нас встретила немолодая, миловидная женщина лет сорока. Не смотря на довольно поздний час, она бодренько поприветствовала нас и помогла растолкать под лавки сумки. Меня приятно поразило то, как она нас встретила: как радушная хозяйка дорогих, долгожданных гостей.
В купе, не так, как в обычных поездах, чувствовался запах чего-то более менее постоянного, домашнего. Позже выяснилось, что женщина едет уже пятые сутки… Но это немного другая история.

Я взяла полотенце и отправилась смывать с себя вокзальную суету. Ночь покоя, здорового, крепкого сна – это то, чего мне так не хватало. Когда я вернулась, обе женщины уже попивали чаёк и оживленно беседовали. Удивительно, как легко раскручивается на болтовню народ в дороге! Меня накормили. Пока я ужинала, женщины молчали и думали каждая о своем, глядя то на меня, сонно жующую, то на мелькающие ночные огни за окном. Повздыхали…

Я залезла на верхнюю полку и уснула.

Меня разбудила мама, толкая со всей мочи, громким шепотом все теми же словами: «Быстрее! Быстрее!» Начина-ается, подумала я.

Мы вышли на перрон. Никого не удивит на перроне человек с сумкой или чемоданом. Тем более спешащий человек. Тем более, когда этих человек - много. Одно слово – вокзал. Но наши женщины выделялись сразу. Помимо бесконечных сумок, наспех застегнутой одежды, с выбивающимися из-за пазухи шалями, шарфами, в жуткой суете, они ошалело вертели головами в разные стороны, готовые, но не знающие, куда бежать дальше.

На улице оказалось удивительно тепло. Ноль! И это не смотря, на то, что мы столько времени ехали на север, из своей погоды в минус двадцать пять. Перед нашим отъездом все знакомые, ссылаясь на метеопрогнозы, предупреждали нас о страшных холодах в этих краях! А тут - ноль! Солнечный, плывущий, февральский ноль! И я – в валенках.
Я стояла с огромной сумкой и ждала, когда женщины, наконец, определятся. Сумка постепенно легчала. Проходивший мимо мужчина тупо уставился на мои ноги.
- Я с Севера, - начала, было, я, оправдываясь за валенки.
- У вас что-то льется из сумки.
Я опустила голову. О Боже! Все мои валенки были залиты вишневым вареньем. Жуткое зрелище: я стояла в красной, липкой, расплывающейся по талому снегу луже.
Только я открыла рот, чтобы позвать маму, как услышала очередное «Быстрее!». На бегу, она подхватила меня под руку, и мы снова побежали.

Наконец - долгожданная передышка. На облезлой остановочной скамейке мама расставила сумки, чтобы проверить, все ли в порядке, и только тут, наконец, заметила разбившуюся банку. Газетами, туалетной бумагой она вытирала сумку и причитала: трехлитровая банка! и - в дребезги!... Где, когда?
 - Мам, это когда ты с поезда спускалась, передавала мне сумку, вот и задела дном…

Подошел наш автобус. Все погрузились и поехали. Вскоре выехали за черту города, дорогу нам преградил пост. Но не ГАИ. Оказалось, что автобус этот – ведомственный, спецрейс до военной части. Военная же часть – режимный объект, въезд только по спецпропускам. Когда суровые дяденьки в форме и с автоматами наперевес пошли по салону, проверяя паспорта и пропуски, у нас как раз последних и не оказалось. А вот вы попробуйте высадить восемь буквально одержимых своим мероприятием женщин! Перебранка с увещеваниями, извинениями, бранью и слезами задержала автобус на полчаса. Право ехать дальше было отвоевано. Автобус тронулся, женщины переглянулись. На лицах сияли победные улыбки и уверенность в собственной правоте.

Нас высадили посередине военного городка. И я подумала: хорошо, что не вышла замуж за Олежку.
Спросив у прохожей, где находится КПП, женщины рванули туда. Стометровка с финишем в виде вертушки на проходной. Ан нет! Финиш оказался гораздо дальше. Напрасно дежурный пытался блокировать вертушку из своей кабинки. Дамы её даже не заметили, снесли вместе с блокировкой. Когда влетели на бетонный плац, в нерешительности остановились. Никто не знал, куда бежать дальше. Но материнские сердца подсказывали – здесь их мальчики, совсем рядом! А мальчики, свои и чужие, удивленно смотрели из всех окон на кучку растрепанных женщин с сумками, в растерянности заствших посередине выскобленного плаца.
 
К нам подошел офицер. Как по команде, мамочки развернулись к нему и, глядя снизу вверх и ловя каждое его слово, стали слушать. Долго и внимательно. Нам предлагали разместиться в местном спортзале, на сто коек, или пойти в гостиницу за территорией. В первом случае, мамы получали возможность общения с детками практически круглосуточно. Во втором – только когда мальчиков выпустят или мамам разрешат их навестить. Видя, как женщины очень дружно двинулись за офицером в спортзал, я заорала:
- Ну уж нет! Мама! Да очнитесь же вы! Никуда они не денутся, а нам всем отдохнуть надо! А мальчишек и так отпустят!

Теперь они смотрели на меня, застыв в смятении между офицером и мной. Я молча подошла к маме, взяла её сумку и пошла на выход. Как я устала…

Мы быстро нашли гостиницу, устроились. Мамы, с частью привезенной провизии, вернулись на КПП, в комнату ожидания, где уже вполне спокойно вызывали своих мальчиков. В комнате ожидания стоял огромный стол. Сначала я подумала – зачем? Но потом поняла. Когда в дверях появлялись очередные уши, (а почему-то именно уши и бросались в глаза), мамочка этих ушей тут же вываливала на стол снедь. И было её столько, что, опять же по моему разумению, съесть было ну просто не возможно! Съели.

Мальчики ушли. Мамы вернулись в гостиницу. Вот там-то и началось самое главное! Тут же была оккупирована местная кухня, где потом весь вечер что-то разогревалось, варилось, жарилось, парилось. И чего только не появилось на столах, даже гусь с яблоками, не говоря уже о тортах, мясных деликатесах и фруктах. И, конечно же, сало. Пласты разномастного ароматного сала. Я подумала, что впору открывать лавку, окупили бы с лихвой эту поездку. Позже, весной, шматы этого сала, попрятанные в сугробы и забытые, неожиданно выплывут из-под снега прямо на плац, к веселому удивлению солдатни и неголдованию офицеров.

Меня вся эта возня уже не касалась. Я плюхнулась на кровать и мигом заснула. Сквозь сон я слышала голос мамы, брата, ещё голоса, почувствовала, как брат погладил меня по волосам и чмокнул в щеку. Мой младший братец, мот и повеса, стал совсем взрослым.

Меня разбудил хохот. Я встала, потянулась и брат, обращаясь ко мне, сказал:
- Ну, нам пора, нас ждут великие дела! Одевайся, я подожду на улице.
На улице он проинструктировал меня.
- В общем так. Сейчас к тебе подойдет парень, зовут Серега, он мой сержант. Ты с ним прогуляйся до вертолетки и обратно, это не далеко. Для меня, - он широко улыбнулся. И я поняла, что он опять куда-то вляпался.
Подошел молодой человек в форме, представился, предложил мне руку и мы пошли. Он меня ни о чем не спрашивал, рассказывал сам, много, хорошо, читал стихи, рассказывал о своей девушке. Через полчаса мы вернулись, он распрощался и ушел. Фамилия у него была красивая, музыкальная - Стравинский.
Потом подошел ещё один человек в форме, представился, и повел меня тем же маршрутом. Потом была ещё пара прогулок. Мы просто гуляли. Они говорили, а я слушала. И я никак не могла понять – кому и зачем это нужно. Миссии своей не понимала в этом чудном и уже порядком надоевшем мероприятии. На третьем часу я здорово замерзла. Я распрощалась с последним кавалером, нашла брата и он понял, что объяснится всё же придется.
- Ну, понимаешь, - нехотя начал он, - Серега заныкал все ваши письма, поэтому я и не писал, потом я обменял их на твою фотку, а он попросил у меня, что бы ты, когда приедешь, просто прогулялась с ним, тогда он от меня совсем отстанет.
Слов не было. Моему негодованию, удивлению и ещё куче смешанных чувств не было предела.
- Ну и?..
- Ну вот. Сашка с Димкой нашли мою гражданку на складе и не отдают. Я показал им твою фотку и сказал, что устрою свиданьице. – Брат с виноватой улыбкой глянул на меня исподлобья.
- Дальше.
- Сан-Саныч…
- Что за Сан-Саныч?
- Прапор…
- Кто?? – я опустилась на стул, - а он тут с какого боку?
- Да ничего. Он просто нашел твою фотку у Димки и сказал, что если тот не познакомит его с девушкой, устроит ему сладкую жизнь.

И смех и слезы. Конечно, я не красавица, есть удачные снимки, пару высылала братцу, что бы поглядывал и не забывал. Но что из этого выйдет такое!

Утром нам устроили экскурсию по казарме, где жили мальчики. Мы ходили как прилежные экскурсанты, внимая каждому слову, поворачивая головы налево, направо, вслед за указывающим перстом офицера. В одном из помещений остановились. У самого входа, на табуретках, поставленных рядами по шесть, сидели абсолютно одинаковые мальчишки в форме. Я, стоя всего в полутора метрах, чуть подавшись вперед, внимательно рассматривала каждого. А они смотрели на меня. Но я и предположить не могла, что среди нескольких десятков пар глаз, есть пара смеющихся, в самой середине этой группы, принадлежащих моему братцу.

Нас завели в огромный зал, где мальчикам предстояло принять присягу. Они повзводно выстроились у противоположной стены, а я по-прежнему искала глазами брата. Через середину зала тянулся ряд столов с красными папками. Рядом со столами стояли офицеры и вытянувшиеся в струнку знаменосцы со знаменами. Церемония вот-вот начнется. От каждого взвода, одновременно, отделилось по одному мальчику. Они синхронно сделали по шагу вперед, взяли папки, развернулись к своим сослуживцам и мы услышали первый голос…
- Я, Иванов Евгений Сергеевич!....
Это был голос моего брата. Самый первый, взлетевший к потолку, и эхом разнесшийся по залу. Громкий, четкий, мужской, хорошо поставленный. Все последующие голоса уже слились в один поток, и родители остальных мальчиков тщетно пытались услышать родное имя.

После присяги нас ждал парад. Настоящий, с музыкой, и марширующими мальчиками. Родственников проводили на плац. Я отделилась от плачущих мам, и устроилась недалеко, за ветром, у невысокой стены, на солнце. Позже оказалось, что я стояла рядом с трибуной, на которой, в свою очередь, расположился командующий состав. Получалось, что мальчики, проходя мимо этой трибуны, начинали козырять едва поравнявшись со мной. А я улыбалась и махала рукой, в ответ на их улыбки.

И мне почему-то стало грустно, до щипоты в носу. Защемило, стало комом в горле чувство радости и гордости за этих мальчишек. Мои прогулки по просьбе брата, мамочкины гонки, промокшие липкие валенки, все это было уже в прошлом, травой поросло (или снегом засыпало). Главное было здесь, на этом самом плацу. И в сердцах всех, кто находился в данный момент рядом.

Домой мы возвращались в грусти и спокойствии. Мама была прежней: рассудительной, размеренной, тихой и улыбчивой. Она сидела у заиндевевшего окна и смотрела, смотрела, улыбаясь своим мыслям, счастливая мама.