Виктор Акулов
Н о с и т е л ь
роман
Оглавление:
+ во мне часовая бомба
+ я отчислен
+ ночлег
+ другие и очередная надежда
+ я взаперти
+кого помилует старость
+ гангстер Эдичка Акула
+ я остаюсь без мягкого знака
+ звонок
+ тюрьма, старуха!
+столыпинский вагон
+ я – отказник
+ штрафной изолятор и его обитатели
+ белый потолок
+ чтобы срок не полз, как черепаха
+ я протестую
+ арестанты и арестованные
+ я – злостный нарушитель
+ поломанный праздник
+ идущий и смеющийся в ночи ( вместо эпилога)
Во мне часовая бомба
Открою секрет. Словно проникший в зрелое яблоко червь, во мне нежданно-негаданно поселилось то заболевание. Поначалу, не веря, утихомирил себя: ошибка какая-то. Однако ж, как слышал, есть признак болезни, когда шейные лимфоузлы и не болят, и не пропадают. И что же? Именно такие нащупал на своем теле. А значит…
Окутываемый сигаретным дымом, тогда решил: жизнь порвалась, словно едва исписанный лист. Планы на будущее рассыпались, точно карточный домик. Счастье обошло стороной. Остается только поставить на себе большой и жирный крест. А непривычная, преследовавшая, что тень, мысль о смерти обесцвечивала мое существование, как черная краска, попавшая в стакан с водой яркого цвета. Краска, которая из всего намерена сделать серую муть.
Очевидно, я выглядел странным человеком. На чей-то взгляд, может, и сумасшедшим. Но откуда людям было знать, что я не случайно опасаюсь своей крови? Например, после того, как поранил правую ладонь, не позволял себе здороваться или прощаться с кем-либо за руку. Да какой там. Я даже не держался за поручень в транспорте. А как-то увидел в треснутом зеркале, что кровоточат десна зубов. После чего не пил с людьми из одной кружки. А свою девушку не целовал. Отчего та, далеко ошибаясь, думала, будто разлюбил. Ну и пусть думает. Разве ей известно, что, в действительности, все совсем наоборот?.. Но этого не озвучил. Зато она говорила, будто я начал кричать во сне. Кого-то звать на помощь. Странно бы. Прежде со мной не случалось такое.
В моей воспаленной памяти воскресает ночь, когда не спалось. Я ворочался. Кашлял. Заворачивался с головой в одеяло. Утром предстояло идти в больницу. И узнать результаты повторных анализов крови: подтвердились ли… Разве тут уснешь? И все-таки задремал.
Проснулся рано, в восемь. В комнате никого. Настя оставила на подушке несколько своих рыжих волос. Ушла, должно быть, на учебу. Она редко пропускает занятия. Даже по болезни. Слышалось, как шумят люди за стенкой – комнатах и коридоре студенческой общаги. Топают, смеются, разговаривают. Им тоже на занятия. А мне? Нет мне, к сожалению, не судьба. Я был отчислен за два несданных экзамена. Поэтому оставался тут последние дни-денечки, какие отведены на сборы. Вспомнив это, захотел уснуть. И повезло. Задремал.
Проснулся в девять. Было тихо. Лишь тиканье часов. То будильник, что прятался под подушкой. Всегда кладу его сюда. Привычка уже. Так и лучше слышно, когда звенит. И своего рода колыбельная. Но вот, вспомнив о больнице, ощутил, как сердце забилось пугливо и жадно. Вставать с кровати не желал. Казалось, будто пол обожжет, или уколет, если коснешься ногой. Словом, ничего обнадеживающего. Лежа в кровати, видел за окном желтые облетавшие листья. Осень… Уже горела осень. Через некоторое время снова уснул.
Проснулся в одиннадцать. Теперь – пора. Резко вскочил с кровати. Умылся. Оделся. Позавтракал. С минуту растерялся - идти или нет. Дескать, что если остаться в неведении? Ведь можно бы. Однако беда коснулась не только меня. Раз болен я, значит не повезло и Насте… Стало быть, вынужден пойти. А там может ( ну может!) пронесет.
До метро всего - ничего минут пятнадцать ходьбы. По дороге зачем-то внимательно всматривался в лица прохожих. Отвлечься, что ли, хотел.
Потом спустился в метро. В ехавшем вагоне тонул в задумчивости. Оттого не мог припомнить своих мыслей, даже посетивших какое-то мгновение назад. Удивительно, как не пропустил нужную станцию. От нее нужно ехать на маршрутке. И трижды сел не в ту: забывал посмотреть номер. Отчего-то думал, будто все направляются до больницы. Мало того, запамятовал с оплатой проезда. Напоминали. А в одной так и прокатился бесплатно.
И наконец прибыл... У входа достал сигарету. Щелкнул зажигалкой. Затянулся. Скурив до половины, выкинул.
Сдавая пальто в раздевалку, спохватился, что на нем нет петельки. У нас в институте такую одежду не принимали.
-Не беспокойтесь по мелочам, - однако ж, сказала гардеробщица, выдавая номерок.
И вот нужный кабинет врача-инфекциониста. Сюда накопилась очередь из нескольких человек. Парень в кепке-хулиганке. И еще двое. Если верить обручальным кольцам, муж и жена. Мне сразу передалось волнение собравшихся.
Я ждал без движений, без мысли. Когда подошла моя очередь, словно очнулся. Посмотрел на часы. Оказалось, прождал час. Странно бы, час пролетел, как одна, всего одна минута.
В светлом и просторном кабинете почувствовал себя, точно парашютист с не раскрывшимся парашютом. И теперь вся надежда на второй, запасной. Докторша предложила присесть. Я так и сделал. Назвал свою фамилию... И невольно представил, как сейчас обрадуют, что здоров. И буду жить. Не терпелось услышать полезную новость: ну! ну же! Казалось, повезет. А удача кружится, кружится надо мной. Вот-вот, приземляясь, коснется.
Доктор, торопясь, листала журнал, в какой занесено множество фамилий. И, наверно, не один чернильный стержень был здесь опустошен. Большинство фамилий подчеркнуто красным фломастером. В том числе и моя... Отчего сердце заколотилось, словно пойманная в банку пчела.
- У вас не очень хорошие повторные анализы... Обнаружена ВИЧ-инфекция…
От ее слов меня обожгло… А конца этому пламени не видно. Дышать стало тяжело. С минуту ничего не мог сказать. Может, ошибка? Я видел, как тряслись мои руки.
- Не волнуйтесь, - продолжала она, - Это еще не конец жизни.
Лучше бы и не говорила этого «еще». Тоже мне успокоила.
Я слушал ее как бы через пелену тумана.
- А колитесь давно?
- Нет, я иначе заразился.
-И вам известно от кого?
- Да. И мне бы хотелось узнать: не стоит ли она у вас на учете?
-Зачем вам это?
-Как «зачем»? - я был удивлен столь глупому и неожиданному вопросу, - Я хочу убедиться.
- Нет, мы не имеем право разглашать такую информацию. Это конфиденциально.
-Получается, что ей все легко сойдет! – я чуть было не взорвался. Еле сдержался, - И вы не скажите?
-Молодой человек, повторяю: это конфиденциально! - и, выдержав паузу, она спросила: - После нее были женщины?
Я согласно кивнул.
- Обязательно скажите им и приводите сюда.
-Вам-то легко говорить... А мне?.. Это ведь не триппером заболеть.
Через минут десять я узнал от нее, что лекарств, способных излечить окончательно, нынче не изобрели. Зато есть препараты, каким под силу притормозить, однако не остановить, движение болезни. Вот почему докторша советовала ехать домой, в Воронеж, где прописан. Там следует встать на учет. И каждые полгода проверять иммунитет – жертвовать кровь на анализы. Ждать, когда выпишут таблетки по расписанию. И отнестись ко всему надо бы серьезно. Ведь чуть запустил, и медицина бессильна. Поэтому и от дома лучше далеко не отъезжать, не отлетать. Мало ли. А вдруг будет СПИД?!..
Кроме того, я расписался в уведомление, согласно которому мне известно о заболевание. И заодно предупреждении, что его распространение грозит лишением свободы...
Напоследок доктор предупредила, будто лучше держать язык за зубами, если захочется кому-то рассказать о наболевшем. Ведь люди, пусть и не все, опасаются таких, как я…
Какое-то время, недолго оставался в больнице просто потому, что застыл столбом. Растерянный. Оглохший. Стоял среди толпящегося кругом больничного люда.
Уходя, наткнулся на железную корзину со стопкой брошюрок о заболевании. Это для всех и бесплатно. Я взял две: пригодятся.
На улице дождь лил сплошными потоками. Отчего сразу промок. Но до остановки, как все прохожие, не бежал. Сил не было. И казалось, если вдруг упаду, то вряд ли смогу подняться.
Так прошел день. А потом еще один. И еще.
Я никак не мог взять в толк, отчего вдруг такая невезуха? Поначалу лишь чесал затылок. Но затем собрал воспоминания, точно мазайку, в единую картину. И разобрался в случившемся. Вообще-то все получилось очень обыкновенно. Познакомился с девушкой, что на семь лет старше. Учились в одном институте. Жили в соседних комнатах общаги. Очевидно, она и заразила меня. Причем, умышленно. И есть причины, чтобы так думать. Вот первая: я помню ее исключительно в двух состояниях. Чаще пьяную с бездумно-равнодушными глазами. Но, бывало, встречал и трезвую, отчаянно-измученным лицом. Можно было подумать, что она только-только похоронила близкого человека. Однако, на расспросы, отчего грустит, отмалчивалась. Либо ограничивалась фразой, будто я не пойму. И вдобавок брошу ее. Если не хуже – расскажу тайну людям. Странная уверенность. Даже более чем… Я не сомневался, мало того, предчувствовал, что у девушки какое-то большое несчастье. И второе: однажды после близости она предложила жениться. Но мы не были знакомы и недели. Подозрительно… Оказывается, ей это было нужно для своих целей. Но каких именно – не сказала. Заключим брак и тут же расторгнем. Я отказался: черт знает, что у нее на уме. Ну а теперь все выяснилось. Оказывается, таким образом хотела подстраховаться на случай, если я догадаюсь, от кого заражен и надумаю посудиться. А бывшую жену еще попробуй обвини – не так-то просто.
Вспомнив всё это, начал искать ответ на вопрос – зачем понадобилось заражать умышленно? Как, впрочем, и зачем после намекать, что я неизлечимо болен? Ей, очевидно, стало жалко Настю, которой едва исполнилось восемнадцать. Можно бы спасти, если предупредить меня…
Ну а как же я? В чем провинился? За что мне нанесен вред? В конце концов, решил, что пострадал без причины. Просто не повезло: угораздило под раздачу. Видимо, она ненавидела мужчин, всех, без разбора. Это, вероятно, потому, что и ее кто-то и когда-то заразил. Возможно, тоже умышленно. Вот и мстила. Теперь и я по себе знал, каково оно быть безвинно наказанным. Ни за что…
Мое озлобление оказалось безгранично. Я расхаживал то в комнате, а то, хлюпая по лужам, на улице. Непривычно-дикие мечтания о том, чтобы убить виновницу моего горя перемешались с поисками и своей вины...
И что же делать? Если, например, попрыгать по ее голове обутым в тяжелые ботинки «Гриндерс», лучше не станет. Пусть и от души расслаблюсь, однако все равно не выздоровею. Даже хуже: попаду в тюрьму. Место, где до моего здоровья вряд ли кому будет дело. Да и при всем желание мстить, на деле я - бессилен. Она далеко. В Екатеринбурге. Будучи заочницей, приезжает сюда раз в полгода. И теперь появится месяцев через пять, чтобы сдать очередные экзамены. Может быть, появится. После такого-то… Нет, впрочем, есть шанс найти ее адрес, если посетить институт. Там наверняка знают. Слышал, имеется адрес каждого учащегося. Авось еще заеду в гости - проведаю. Ведь зло стремилось наружу. Сохранять в себе равносильно, что, набрав полный рот кипятка, терпеть боль, когда проще резко выплюнуть. И одновременно успокаивало другое: никто не заставлял пить горячее. Сам виноват.
Странное совпадение: у моей матери тоже было неизлечимое заболевание. И тоже проблема с кровью – сахарный диабет. Говорят, будто от него давным-давно не умирают. Но я в это не верю. У меня есть фотографии матери в молодости, до моего рождения, где она стройная, красивая, улыбающаяся. А вот незадолго до смерти изменилась. Грустная и молчаливая. А лицо выражало обреченность, одну только обреченность. Она уже не могла надеть юбку, потому что обильно гноились ноги. Постоянно кашляла. Ходила с трудом. Еще маленьким, посещавшим детский сад, ничего не понимал. Однако ж, я волновался. Мама успокаивала, что скоро все пройдет. Очень скоро. Она умирала, несмотря на то, что, как и положено, если хочешь жить, соблюдала диеты и колола инсулин.
Разве забудешь ту последнюю встречу? Вот ее выцветшие усталые глаза. Мы прощаемся. Сегодня она уезжает в больницу, на предстоящую операцию, которая уже не первая. Поэтому и ожидаю, что вскоре увидимся опять. Нет, у меня и в мыслях не было, будто несколько дней спустя, во время операции у нее откажут почки… Помню, как незадолго до ее смерти отец сказал, будто мама плохо себя чувствует. Возможно, умрет. И каково стало мне? Обуяло какое-то лихорадочное беспокойство. Потянуло к ней. Скорей бы. Скорей! Вдруг опоздаю?.. Но отец не повез: был поздний час – в больницу не пустят. Он велел ждать до завтра.
Я думал, что мама жива, хоть и плохо себя чувствует. Но, увидев, мою улыбку, услышав мой смех, почувствовав мою любовь, сразу выздоровеет. Я не спал всю ночь. Долго сидел у окна. До-олго. Смотрел на звезды. Дождался утро. Непривычно-красивое утро. Разгорелся акварельно-чистый рассвет... Я не знал молитв. Но, желая, чтобы она осталась жива, попросил об этом Бога. По рассказам моей верующей бабушки - справедливого и милосердного. И то ли просил не так, как нужно. То ли и нет никакого Бога. Ведь не мог же «справедливый» и «милосердный» допустить, чтобы мама умерла в свои тридцать три года, когда цвел май. Случилось это, на мой детский взгляд, как-то просто и обыденно. Словно уехала во временный отпуск. И скоро вернется. И мы еще увидимся. Почему-то казалось: непременно увидимся. Необъяснимая уверенность. Интуиция, что ли. Но, тем не менее, в моем сердце, легковесном, семилетнем сердце будет очень сиротливо.
А что же другие родственники? Тех, кто по материнской линии, и которых никогда не видел. Я вспомнил рассказы о них. И обнаружил одну особенность, на которую прежде не обращал внимания: все жили тридцать с лишним. Смерть непременно наступала от какого-либо неизлечимого заболевания. Так, по крайней мере, случилось с матерью, бабкой, прадедом… Тридцать с лишним. Невероятное совпадение. Или же… И тут, словно электрический разряд, поразила страшная догадка. Что если это какое-то проклятие, передающееся, как по цепочке, из рода в род. А я, стало быть, его очередной носитель. Я - следующий… Неужели так? Некоторое время, может с минуту, другую, три, я окаменел. Не мог и пальцем пошевелить. Настолько ошарашила эта мысль.
Ну и пусть я заведомо обречен. Что же теперь – не жить? Нет, нет, я очень даже был намерен жить. И постарался, как можно больше разузнать о том, чем заражен. Поэтому изучил все книжки из больницы. Оказывается, несколько лет болезнь не проявляется. Никаких особенных признаков. Вот почему носитель, сам того не подозревая, способен заражать людей. А вот, прочитав, что вичинфицированный, живет от семи до пятнадцати лет, по настоящему испугался. Маловато. Но, интересуясь дальше, открыл для себя другое. Насекомые, вроде клопов или комаров, не распространяют инфекцию. А заразится при поцелуях, рукопожатиях, объятиях - невозможно. Значит, предыдущие опасения были напрасны. Тем не менее, сексом, пусть и с презервативом, не занимался. Зачем испытывать судьбу, если резина нет-нет, но рвется? Да и вряд ли Настя одобрит, узнав, как я подвергал опасности. Подвергал только, чтобы мне было хорошо. Впрочем, все, что я хотел, – лишь находиться рядом. Словно ребенок, радовался каждой минуте, проведенной с ней. И так горячо, так искренне прежде не любил.
Хотелось выговориться. Требовалась отдушина: кому бы рассказать о болезни, о вероятном проклятие? Обнадеживало предчувствие, будто едва слова освободятся наружу подобно птице из клетки, то мне сразу будет легко и просто.
Однажды, гуляя в парке с Настей, чуть было не признался. Началось с того, как мы заговорили о смерти. Вообще-то нам оказалось непривычным обсуждать это, что и вполне нормально. Куда уж размышлять о гибели, если не исполнилось и двадцать лет? И когда вся жизнь впереди. И вот она обронила интересную фразу. Страшна, дескать-то, не сама смерть, сколько ее ожидание. И тут я решил: пора бы сознаться. Сейчас или никогда. Решил, да что толку, если язык закаменел? Потому и промолчал.
Что ж, оставалось найти другого собеседника. Заодно, может, чего-нибудь посоветуют. Но родня - не в счет. Будут волноваться. А у отца вдобавок больное сердце. Я же все равно не проживу дольше. Вот и рассказал лучшему другу, когда попал к нему домой. Добавлю, что тот жил вместе с женой и годовалым ребенком.
- Неужели все так безнадежно? - недоумевал он каким-то отсыревшим и дрогнувшим голосом, - В Африке, говорят, чуть ли не все этим болеют. Но ведь живут же… как-то.
И что вы думаете, он посоветовал? Самое наибанальное. Дескать, все там будем. Кто-то раньше, кто-то позже. Заодно и отрекомендовал бросить учебу. А то какой смысл получать диплом, если, вероятно, и не успеешь его применить? Просто он еще не знал, что институт уже меня бросил. И наоборот не получится…
Одно плохо: друг рассказал обо всем жене, когда отлучился в соседнюю комнату. Выдал мою тайну. Конечно, я неприятно удивился. А он объяснился так: будто ему от жены нечего скрывать. Затем он о чем-то сосредоточенно задумался. Я не мешал. Молчал. Пусть думает, если нужно. Было заметно, как намерен что-то сказать. Похоже, очень важное. Однако ж, отчего-то не решался. Интересно бы отчего? И вдруг я догадался, чем он столь озадачен. Поэтому начал сам.
- Ну, я пойду, - сказал ему слабым, точно после обморока, голосом.
- Извини, что так получается… У меня ребенок… Жена против, чтобы ты оставался здесь…
Он говорил отрывисто. Очевидно, через силу. И вместо того, чтобы взглянуть на меня, смотрел на пол. Я ничего не ответил. Голова вдруг опустела. Захотелось встать и уйти. А после никогда не видеть его. Впрочем, и не вспоминать. Ни-ког-да. Поэтому и сделал, как сердцу было угодно.
На прощанье протянул руку. А он хлопнул меня по плечу. Руку не пожал…
И стало непонятно: как же я мог прежде считать его другом. Ну выпили вместе пивка, пошутили, посмеялись. И что – теперь друг?..
Время шло. Со дня на день предстояло уезжать. А вот поговорить с Настей о болезни так и не удалось. Бывало, вот-вот, как собирался. Но, жалея ломать ее приподнятое настроение, откладывал и откладывал на потом. Или же, наоборот, она грустила. И тогда не находилось сил, чтобы сделать еще хуже.
Но случай подвернулся, когда Настя нашла в столе книжки о болезни. Я забыл спрятать. Она, естественно, спросила, зачем мне это. Оставалось только одно - объяснится. Хотя, казалось, можно бы выкрутиться. Дескать, на улице давали всем прохожим. Ну я и взял. Вроде, правдоподобно. Но время поджимало. Скоро домой, в Воронеж. Да и, впрочем, не имелось смысла откладывать. А значит и врать. Все равно когда-нибудь, но придется сказать. Не лучше ли сразу? И дело с концом. Беспокоило лишь то, что нас могут услышать, либо подслушать. В общаге слухи распространяются, точно по испорченному телефону, в котором муха необратимо превращается в слона, а иногда и мамонта… Того и жди: потом придется обходить общагу за три станции метро. Я-то - ладно. Мне в отличие от Насти здесь больше не жить.
Я вывел ее на улицу, где осенние листья сиротливо облетали с деревьев. Мы шли в сквер, что неподалеку. Было около десяти вечера. Время, когда там почти ни души.
Много разных чувств посетило пока шли. В груди то теплело при мысли, что Настя поймет - не осудит. А то, наоборот, щемило, если представлялось, как я буду ей ненавистен.
Но вот присели на скамейке под светящим фонарем. Я лихорадочно осмотрелся кругом: нет ли кого поблизости? Нет, человечество не наблюдалось.
Еще каких-то несколько минут и она обо всем узнает. И удивительно, что взгляд девушки не отражал никаких чувств. Она сказала, что меня не винит. И попросила сигарету, хотя раньше никогда не курила.
И назавтра было решено идти в больницу вместе. Спешка неспроста. Ведь послезавтра мне было пора отсюда уходить. Время, какое отвели на сборы, истекло.
Меня настораживало ее странное поведение. Слишком тихая и молчаливая. А ведь должна бы судорожно плакать. Однако…
На другой день проснулся один. Она куда-то ушла. Дозвонится ей не смог. Почему-то отключила мобильник. Весь день ждал, когда же вернется. На сердце сделалось грустно и безысходно. Лишь вечером кое-что выяснилось. Ее подруги сказали, будто утром встретили Настю с красными, похоже, заплаканными глазами. Она торопилась на вокзал, чтобы купить билет на ближайший поезд домой, в Саратов. Мне не передала и слова. Странное дело. Я попал в сети недоумения. И поздно спохватился, что не знал ее домашний телефон. Почему-то никогда не спрашивал. А, впрочем, и сама, уезжая, могла бы оставить. Знала ведь, что волнуюсь. Иначе - зачем исповедался? Не проще ли было молчком уехать домой? И зачем мне ответственность? Чтобы получить все шансы для поездки в тюрьму после того, как она обо всем расскажет своим родителям? Да еще неизвестно, кто у нее родственники. Того и жди, по их вине могу и до СПИДа не дожить… Поэтому не проще ли было свалить, как, например, она? А потом пусть гадает, кто виноват. Однако! Я так не поступил. И вот благодарность: уехала не попрощавшись. Странно. Очень даже странно.
Э-эх, только бы ничего с собой не сделала...
Наступила моя последняя ночь в общаге. Утром должен уйти. В своей неприбранной комнате готовился к отъезду. В коробку из-под телевизора складывал вещи: книги, шмотки, посуду. Многое оставил. К примеру, ковер, зеркало, что-то еще. Было лень куда-либо переносить. К тому же я не представлял, куда именно. Пусть, стало быть, остается. А коробка-то – ладно. Она маленькая – прячь хоть под кровать, хоть в шкаф. Зрение не напрягает.
Коробку я отнес в комнату Насти. Впустила Марина, ее подруга и сокурсница. Обе живут в одной комнате. Я обменялся с Мариной несколькими ничего не значащими фразами и оставил вещи.
После пропадал в своей комнате. Ничего хорошего в голову не приходило. Грусть давила на грудь. В общаге висела непривычная тишина. Прямо-таки, что во время новогодних, либо летних каникул, когда все, ну или почти все разъезжаются по домам, по городам.
Обойдя общагу, странное дело, никого не встретил. Я стучался в двери однокурсников. И везде оказалось заперто. Затем вернулся в свою комнату. Тут впервые и пожалел, что нет моего соседа. Месяца два тому назад он переехал в квартиру. А деканат в известность не ставил. Поэтому ко мне никого не подселяли. А вместо него жила Настя…
Дышать стало тяжелей. А настроение: хоть стреляйся. И кусание губ не помогало. Слезы скапливались в глазах. И, в конце концов, согревая лицо, потекли.
В шкафу пряталась бутылка водки. Ее-то и достал. Открыл. Набулькал в стакан. Спешно осушил его, словно пытаясь затушить пожар внутри себя. Водка быстро ударила в голову. По спине прошел легкий озноб. Мышление тормозилось. И это хорошо. То, что мне и требовалось.
Но очень скоро чувства приняли иное направление. На смену опьянения во мне стремительно росла ищущая выход месть за свою не складывающуюся жизнь. Только я уже не понимал, на кого или на что эта месть направлена. И что же делать? А что?.. А ебись оно все! В первую очередь пострадало все, попавшееся под руку. Вот кинул в стену магнитофон. Восстановлению не подлежит. Так ему и надо! Патефон ебучий! А вот стулом разъебал зеркало. Затем, не целясь, кинул в стену заварник, какой забыл спрятать в коробку. Послышалось звонкое «дзззынь»! Поскольку в нем оставался не допитый чай, то на обоях расплылось пятно, похожее на карту неизвестной страны. По комнате рассеялись осколки. И дальше - больше! Швырнув в стену икону, в конце концов, нашел виновника моих бед! Ну конечно - Господь Бог! За что наказан именно я? Наказан, когда повсюду есть и более грешные?! Так ведь? Несправедливо, значит! Как-то… не по-божески!
Я рвал на себе рубашку. В меня, словно бес вселился. Время утратило смысл. Оно будто остановилось. В сердце случилась катастрофа. И как быть - не знал. Вдобавок острый осколок от зеркала впился в ногу до крови.
Я сел на кровать. Вынул из пачки сигарету. Закурил. После первой затяжки понял, что курю фильтр…
А нечто страшное продолжало поедать изнутри. И прижигание горячих бычков о руки не помогало. Боль тела отвлекала от боли душевной кратковременно. Слишком кратковременно. Ну и денек же…
Кто-то постучал в дверь. Я спешно переодел рубашку. Открыл. То был охранник, который сказал, будто люди жалуются. Дескать, тут кого-то громко убивают. Я удивился: откуда взялись люди, если двери, в которые стучался в надежде разделить одиночество, были закрыты?
- Им-то какое дело?! – пьяно и нагло сказал охраннику, - Их, что ли, убиваю?!
- Слушай, я не хочу выгонять тебя уже сегодня. Переночуй нормально, а завтра и пойдешь, – предложил он, хотя мог того и не делать…
Я согласился. Зачем пренебрегать добротой? И, попрощавшись с ним, закрыл дверь. Упал на кровать. Положил под голову тощую подушку. Но в сон не тянуло.
Чуть позже стало тесно и душно в комнате. Такое ощущение, будто прячешься в шкафу. Во всем чувствовался беспорядок. Я был не в силах совладеть собою. Мне хотелось вспомнить море. Оно бы, отвлекая, успокоило. Одно время я жил на побережье. Зарабатывал рыбным промыслом. Да, да, браконьерством, им самым!… Но это уже иная история. Здесь не уместная. И вот море, то сонное, спокойное, гладкое, почему-то не представлялось. Зато увиделось, как волны гневно и бешено дробятся о каменный берег.
Среди ночи, ноги, точно бы сами, помимо воли, привели в комнату Насти. Впустила, одетая в ночнушку, Марина. Лицо заспанное. В комнате темно. Очевидно, разбудил. Я старался не подавать виду, что в сердце невероятная досада. И попросился переночевать. А то, дескать, в моем «логове» невозможно. За стенкой шумят. Опять, наверно, пьяницы какие-то. Марина не отказала – впустила.
Я лег на свободную кровать Насти. Постель досталась приятно прохладной. И вдобавок пропитались ее запахом. Вернее то запах шампуня и духов, которыми она постоянно пользовалась. И без чего уже просто не представлялась. Я старался вдохнуть его, как можно глубже. Словно в нем и заключается нечто спасительное. Словно утопающий, все-таки вынырнув, жадно глотает воздух, какой прежде не замечал.
Вспомнилось, как на этой кровати мы с Настей не могли уснуть. Обнимались. Шептались. И тихонько боялись потерять друг друга. И вот, засыпая, наконец-то ощутил, как нечто светлое и честное зашевелилось внутри меня.
Я отчислен
До весны казалось, словно бы вечность, - мне не дожить. А еще казалось, будто весь мир против меня. И что не сделаешь - все выйдет не так. Даже погода: холодная, ветреная, с мелким, зато назойливым со всех сторон дождем. Все, абсолютно все мне на зло. Куда не иди, куда не повернись, а ветер и дождь все равно бьют в лицо. Меня точно бы затягивало в некое болото беспросветности, бесперспективности. Я был отчислен. Отныне закрылись двери как в институт, так и в общежитие. По меркам подавляющего большинства – двери в нормальную жизнь.
Я накинул на голову капюшон куртки. И пошел по мокрому желто-красному городу. Пошел, куда глаза глядят. А брызги из-под машин плевали в меня.
Не раз мне казалось, будто мимо, совсем рядом проходила Настя. И тогда я оборачивался, ощущая, как спешно и благородно забилось мое сердце. И следовал за прохожей, надеясь, что не обознался. И боялся потерять вспышку светлого настроения. И, увы, терял...
Я прятался от непогоды в магазинах, метро, вокзалах, транспорте.
Вот появился в троллейбусе. Сел на свободное место. Двери, лязгнув, сомкнулись. Троллейбус слегка тронулся. И покатился. Правая сторона моего лица касалась холодного влажного стекла. А потом ко мне подсела девушка. Достала какую-то книжку. Стала читать. Тайком, словно воришка, изучил несколько строчек. Тут же узнал «По ком звенит колокол». Моя любимая книга. И как же захотелось сказать, что думаю о прозе людей ярких и сильных. И мне было, что сказать… Но та, заметив постороннее любопытство, спешно убрала книгу в сумочку. Прямо-таки, будто школьница, которая против, чтобы у нее списывали контрольную.
Не вовремя выгнали. Лето – еще ладно. Но ведь оно прошло. Впереди – похолодание. Теплей не будет. А если и будет, так это ненадолго. Хоть бы не заболеть. Иначе и отлежаться негде. Хм… Неужели совсем и негде? Прожил год в Москве и негде? Я стал перебирать всевозможные спасительные варианты. Ну вот, например, гостиница. Нет, дороговато. А друзья-однокурсники? Они - что? Некоторым позвонил. Попросился в гости. И нигде не впустили…
Зато кое-кто дал адрес общаги, где можно недорого отлежаться. Я сразу направился туда. Думал: доберусь быстро. Бывший однокурсник, по крайней мере, говорил, что от станции метро в область ехать на маршрутке недолго. От силы – полчаса. Оно, может, и так. Но я попал в пробки. Выстроилась длиннющая очередь из машин впереди. Я тресся в маршрутке. Поехал туда на ночь глядя. Время, когда люди, живущие в Подмосковье, а работающие в столице, возвращаются домой. Час-пик, одним словом. Вдобавок пятница. День, когда немало москвичей хотят провести предстоящие выходные на даче. Хоть и осень уже. Но все-таки.
А тут еще усилился дождь. Я вдруг пожалел, что поехал: как быть, если не найду общагу? Где тогда ночевать? А дождь становился щедрее и громче. Я упрекнул себя, что сразу не уехал домой, в Воронеж. И, спрашивается, почему? Хм… Да потому, что хотел увидеться с Настей. Странный поступок, когда можно бы просто позвонить из Воронежа. Ну и вернуться, если захочется. Честно говоря, понятия не имею, зачем остался. Изрядная доля моих решений подчас необъяснимы. Они, как техника - работает да работает. А потом бац! – и что-то сломалось. Но вот что именно - сразу не поймешь. Нужно задаваться вопросами, искать, наблюдать.
А общагу нашел. Она недалеко от остановки. С виду - обычный трехэтажный дом. Обычный, потому что кругом такие же: только коттеджи. На пороге встретил ругающихся, пьющих водку мужиков. Смекнул: работяги. В Москве, вероятно, на заработках. Временно. Они проводили меня злобивыми взглядами. Ясное дело, пьяному охота подраться. Выплеснуть на кого-нибудь свое недовольство. Молодой одиночка, вроде меня - самый то. Поэтому я торопился идти. Хотя, находясь тут впервые, еще не знал, куда идти. Ну и пусть. Лишь бы скорей скрыться от сверлящих взглядов за ближайший угол.
Скрипели полы. На пути, в узком коридоре попадались такие же мужики. Небритые, с запахом перегара. Да, это было не то студенческое, благоприятное общежитие. Что ж... Ну и ладно. Мне сюда на денек другой. Я проездом.
Вскоре познакомился с комендантшей. Она советовала оплатить за неделю вперед, а то места нарасхват. Однако ж, я ограничился одной ночью. Неделя и не по деньгам, и рискованно. Ведь будет неудивительно, если завтра скажут, чтобы сваливал за неуплату. И ничего не докажешь. Я был наслышан о подобных случаях. Вот и осторожничал. Да, кое-чему жизнь меня все-таки уже научила и проучила.
Мне дали постельное белье. С ним и попал в темную комнату. Свет не включал. Слышался храп. Койки, как и в студенческой общаге, двухъярусные. Их было четыре. Я занял единственную свободную - верхнюю. Лег, не раздеваясь. Деньги, мобильник, документы - все оставил в карманах. Кругом ведь незнакомые люди. Могут и обворовать. Зачем испытывать судьбу? Она и без того - злодейка…
Я накрылся с головой одеялом. Но уснул не сразу. Помешал припадок оптимизма. Я думал так: авось все наладится. И еще продолжу учебу. Поступлю в другой институт. И ничего, что третий по счету: какие мои годы и года? И мало, будто ли, этих институтов? Ха! Да на каждом переулке! Казалось, словно я такой-разэтакий, особенный, что меня всюду ждут. Наивно, зато успокоило и усыпило.
И вот приснилось море: на камни швыряло волны, которые разбивались в пену и брызги. Я осознавал, что это лишь сон. Однако боялся, все равно боялся, что море однажды безжалостно проглотит меня. Несколько раз я был разбужен сокомнатниками. По их словам, я громко кричал во сне и кого-то звал на помощь. «Не шуми!» - настаивали они, - «Нам вставать рано». Затем я засыпал. И встречался с тем же сном. И не по его ли вине меня опять будили?..
Проснулся в десять. Осмотрелся. Кровати пустые, без постелей. В ночлежке остался один. Все разошлись. Работают, наверно. Пахло жареной картошкой. Похоже, где-то рядом кухня. Я поспешил уйти, скорей, чтобы не разжигать аппетит.
Возле выхода заметил зеркало, что висело на стене. Посмотрелся в него. Неудачник выглядел усталым, бледным и похудевшим. Кожа да кости. Под глазами лежали круги. Жутко видеть в кого превратился. И это за какие-то последние дни.
Отвлекла появившаяся комендантша. Она огорчила, что сегодня переночевать невозможно. Мое место уже оплачено кем-то другим. То есть занято. Я не сердился. Сам виноват. А, впрочем, нет. Виновата безысходность.
Смутно представлялись дальнейшие планы. Они шли не дальше вокзала. Но тут вспомнилось, что в Москве живет кое-кто из родственников. Сын троюродного брата отца. Родственник дальний, но это уже повод, чтобы немного опустошить его холодильник. Ну заодно и выспаться на кровати. О да, у меня корыстно-примитивные цели. Но поймите: жизнь вынуждает. Вернее борьба за нее. Инстинкт.
А родственника встречал лет пять назад. Еще когда учился в школе. Хуже другое. Я не знал, где он живет. А ведь пропадал в Москве год. И не знал. И почему? А потому, что я занимался бесполезными делами вместо того, чтобы хотя бы разок заехать в гости. Проведать. Ну заодно и опустошить холодильник. Впрочем, его телефон можно найти, если созвониться с отцом. Спросить. Но! Будет уйма вопросов. Например, где я? Объясняться долго. А связь междугородняя. Денег стоит. Нет уж. Лучше считайте без вести пропавшим.
Зато я находил номер телефона Насти в своем мобильнике. Звонил. Но в ответ раздавалось: “Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позднее”. После чего меня истрибимо разъедало одиночество.
Дождь брызгал косыми струями. Под ногами хлюпало. Мокрые листья срывались с деревьев. Текло за воротник. Я был продрогшим, голодным, никому не нужным. Еще бы немного и я, ей богу, завыл. Сам не знаю, откуда находил силы, чтобы идти дальше. Не чуя ног, не помня себе. Идти дальше, не понимая, зачем вообще нужно куда-либо идти. Я был, словно под гипнозом.
Вот заметил проезжавшее такси. Захотелось уехать куда-нибудь далеко, где кто- то ждет. Но кто? Кому я нужен? Ответ очевиден: никому. Я ужасно жалел, что все так неудачно вышло. И что вынужденно погрузился в мертвое, беспросветное отчаянье.
А сколько раз был на грани срыва, когда тянуло бросится под машину. Или прыгнуть с моста. Или еще что-нибудь… Одно мешало: я представлял себя потом... Слышал тот мерзко-ликующий голосок: «А пацаненок-то сломался! Хе-хе». И это придавало сил, чтобы жить дальше. Жить всему наперекор и вопреки!
Я бродил по лабиринтам спальных районов. Чувствовались тяжелые и горячие веки. И никогда прежде мое сердце не было, настолько твердым. Я смотрел вверх, на свинцовые тучи и задавал вопрос: «Боже, почему ты забыл про меня?!» Но Господь молчал! Уже какое тысячелетие молчал!
Ночью заметно похолодало. Ветер дул порывисто. Горящие окна вызывали отчаянье. Я думал о тех, у кого есть дом. Кто и не подозревает о своем счастье. Кому одновременно доступно обыкновенное и великое. К примеру, смотреть телевизор. Или читать книги. Или пить чай. Или обнимать в постели женщину. Почему же другим хорошо, а мне плохо? Ну, в чем я провинился? И не буду скрывать, что мне хотелось найти виновных. Еще как хотелось! От ненависти был готов взять автомат. Сойдет и «калаш» (АК-47). Вот бы к нему еще и прибор ночного видения. А если подвернется подствольный гранатомет, то еще лучше. Эх, что для счастья надо! Всего-то... И я не забыл, как мальчишкой еженедельно стрелял на полигоне, когда учился в военном училище. И когда мечтал странствовать и воевать в далеких и дальних странах. Так и теперь с дико-лютым удовольствием дал бы автоматную очередь по мишеням, но уже живым. Очередь с пуза по гадко-пакостным людишкам: тра-та-та-та-та!.. Ведь у них есть то, чего нет у меня. То, что потеряно. Поэтому - стрелять!
Нет, зря я озлоблялся. Мне ведь еще жить. Даже если чуть-чуть… Но и совладеть с собой тоже не мог. Ведь не нашлось того, кто бы воскресил и поддержал во мне человека...
Постепенно ощущение злости ослабло. Вместо автомата то и дело представлялась кровать. Кроме нее, уже ничего не хотел. Только кровать.
В зал ожидания на вокзале не пустили. Туда - по билетам. Не мой случай. Жаль. Там можно бы согреться. Оставалось бродить. В вокзальной кафешке съел бутерброд и выпил кофе. После чего ощутил более сильный позыв ко сну. Мною окончательно овладело тусклое равнодушие. А мысли поползли медленно и глупо.
Ранним утром направился в метро. Скоротать время и как-никак поспать. Хоть и сидя. Но утром мест не нашлось. Час-пик ведь. И знаете ли вы, отчего просыпается стоящий человек? Оттого, что падает и успевает схватиться за поручень. Успевает, если повезет. И мне везло…
Меня спасло, что позвонил давний приятель.
- Тебе сложно дозвониться… Ну ладно… Как сам?
- Да бывало и получше, - сумрачно отвечу я. От бессонницы у меня разболелись глаза.
- Как Воронеж?
- Я не уезжал домой.
- Ну, понятно… Ты, помню, спрашивал про жилье. Нужно еще?
От его слов лихорадочная, какая-то растерявшаяся суета сменила мое сонливое отупение. Я напряг все усилия, чтобы впоследствии ничего не забыть.
-Ты еще спрашиваешь! Нужно - это не то слово!..
-Тогда диктую адрес…
В блокноте я набросал местонахождение ночлега.
-Юра, спасибо! Ты же знаешь, за мной не заржавеет.
-Погоди благодарить… Там… условия не ахти…
-Кровать есть?
- Да, где-то валялась.
- Отлично! Кто там живет?
- Мои случайные собутыльники… - назвав имена хозяев, он добавил: - Оплата ежедневная… Но вещи там лучше не оставляй… Коллектив такой… Ну, сам поймешь, когда приедешь…
Ночлег
Проблемы начались в первую же минуту. Хозяйка квартиры, улыбаясь беззубой улыбкой, предложила спать на кровати, в которое въелось какое-то темно-красное пятно. Вряд ли варенье.
- Что это? - спросил я, ощущая, как по спине идет холодок.
- Моего сына здесь недавно убили, - серьезно сказала она, - Забежали ночью и забили до смерти. На моих глазах… Ну, так что?! Все устраивает?
- А другой нет кровати?
- Только эта. Да ты оставайся. Будем жить, не тужить.
Деваться было некуда. Хоть так. Не улица все-таки. Главное, крыша над головой есть. И то хорошо.
Поначалу всего лишь перекинулся парой фраз с сыном хозяйки, Яшкой. Фраз, в общем-то, ни о чем. Обошлось, слава богу, без жертв. Но это до поры, до времени. Ведь худшее поджидало впереди. Где-то в полночь некто постучал в дверь. Нагло. Громко. Наверно, ногой. Яшка открыл. И в комнату вошел лысый худощавый парень. На меня внимания не обратил. Приказал Яшке принести ужин. Сел за стол. Рядом, на полу лежала кошка, которую он взял на руки. Погладил. А потом – о, ужас! - кинул с размаху в стену. Кинул, что бейсбольный мячик! Так кошка оказалась жертвой первой. Мне стало страшновато. Хоть, правда, с ним еще не поссорились. Но это могло произойти в любую минуту.
Неподалеку присмотрел пустую хрустальную вазу для цветов. В случае чего, думаю, пригодится. Сразу вспомнилось ружье на сцене у Чехова…
Яшка принес ему какое-то пойло. Суп, что ли. Из соседней комнаты вышла хозяйка.
- Опять, - сказала она, деловито расставив руки, - пришел мои харчи жрать!
-Я тебе сколько раз повторял, - закричал он, - чтобы ты не подходила ко мне, когда ем! Совсем, что ль, с ума сошла!
Хозяйка села на диван, с краю.
- Налейте мне лучше водки! - скомандован гость, - В этот стакан…
- Андрюша, сынок это не стакан. Это ваза...
Он нахмурился. И, посмотрев на меня, спросил, откуда я тут «нарисовался».
- Погоди ты… Дай хоть человеку выпить. Чтоб… чтоб язык развязался, - вступилась хозяйка.
Не дожидаясь, пока нальют, я объяснил, как сюда попал. То есть как «нарисовался».
- Зря ты пришел, - процедил он, покручивая-поигрывая в руках вилкой, - Мы беспредельщики! Нам по *** кого убивать. Лишь бы нашелся кто!
- Успокойся. Видишь, человек пришел в гости... Не надо, Андрюша, - она говорила так, словно, действительно, сейчас убьют. Словно я здесь не первый...
- Мне уйти? - спросил его, глядя на ту вазу.
Наверно, я выглядел спокойным. Однако, знали бы вы, что творилось у меня внутри! Знали бы!.. Чувствовалась дьявольская дробь сердца. Дробь, которая не поддавалась контролю. Она делалась громче и громче, быстрей и быстрей. Еще бы. Могла быть драка. Не на жизнь, а на смерть.
В воздухе, между тем, повисла тишина.
- Нет, дружище, оставайся, - в конце концов, сказал буйный Андрюша, наливая в стакан водку, желтую, скорей всего, паленую, - Давай выпьем, - предложил, сохраняя неподвижность.
- Не пью… Язва.
Сказав это, подумал, что вот и все: нашла коса на тупой булыжник. Теперь наверняка ножом по горлу и в мусоропровод. Даже поленятся везти до ближайшей лесопосадки. Не то, что яму копать…
- Как хочешь, - вопреки моим ожиданиям сказал он, грустно поднимая брови. Затем перевел взгляд на Яшку, на его перебинтованную левую руку, - А тебя, балбес, кто покалечил?!
- Так ты ж вчера вилку воткнул. Забыл?
Мной овладела смутная тревога. Я смотрел на вазу. Это успокаивало.
Внезапно Андрей выдернул из-под Яшки табуретку, отчего тот упал.
- А это чтобы «пакши» не подставлял! Если я поранил, другой - убьет!
- Спасибо за урок! - прочувственно воскликнул Яшка, лежа на полу, - Какой братишка! У меня заботливый.
Потом все довольно долго молчали. Я еле сдерживался, чтобы не зевнуть. И не то, чтобы скучно. Вовсе нет. На меня вдруг напала сонливость. И это неудивительно после стольких недосыпаний, стольких волнений.
В конце концов, лег на ту окровавленную кровать. Слышалось бульканье наливаемой воды, чавканье и полушепот хозяйки, просившей говорить тише, потому что человек спит. Это она про меня. Но я бодрствовал. Хотя Андрей кричал, что его не волнует, кто тут спит. В продолжение вечера он, не переставая, ссорился то с братом, то с матерью. Я слушал, не сводя взгляда с той вазы.
- Я тут хозяин! - был уверен Андрей.
- Да ты здесь даже лампочку на кухне не можешь ввернуть! - возмущалась мать, - Какой из тебя хозяин? Нет, ты словоблуд! Да еще все из дома тащишь… Телевизор проколол… Нет, ты еще и «крыса».
- Кто крыса?!! Попутала вообще! Это мой был телевизор. Я его купил. Я же его и продал. Ясно? Поэтому у кого и что я скрысил?.. За базарком следи.
-Да ты у самого себя скрысил.
Ругань, впрочем, длилась недолго. Пока все не обнялись, пока не решили, что любят друг друга. Причем любят ни на день-два. Скажем так, для галочки. А любят навсегда. Аж до самой смерти. После чего всех потянуло ко сну. Андрей, свернувшись клубочком, точно бездомный кот, лег на пол. Мать советовала перебраться на кровать.
- А зачем? Я все равно упаду обратно, - сказал он. А мне его слова показались двусмысленными…
Чуть позже все храпели. Кроме Андрея, который тихо валялся на полу в метре от меня. Я лежал на кровати в одежде и кроссовках. Глаза не закрывал. Неизвестно что у этого Андрея на уме. Потом доказывай, будто ты не та Дездемона… Он ведь и спрашивать не станет: молился или нет. К счастью, до вазы рукой подать…
Но вот страх сменился нарастающей верой на избавляющую смерть. Да-да, оно будет и к лучшему, если ночью кто-нибудь задушит. С бессильной яростью представил, как это могло бы произойти… И было совсем не страшно. И зачем боятся, если смерть - всего лишь мгновение? К тому же мне, как и всем, нечего терять. Человек в среднем живет пятьдесят лет. Даже, благодаря ВИЧ-инфекции, я обречен до двадцати пяти. Если, конечно, не начну колоться. И что представляют собой годы, которые, вероятно, потеряю? Их хватит только, чтобы двадцать пять раз посмотреть новогодний выпуск «Голубого огонька». Всего-то. То есть, если серьезно, я имею в виду, что впереди будет только одно и тоже. Одно и тоже. Одно и тоже. Одно и тоже…
А еще есть всякие стародавние, которые ковыляют аж до сотни. И многие, кто помоложе, этим себя успокаивают. Дескать, авось и у меня получится. Ну что ж, дерзайте! И не хочу скрывать: я не одобряю такое поведение! Ой, как не одобряю! Разве жить с просроченным телом - интересно? И зачем доводить себя до того, чтобы с болью в груди вспоминать, что было прежде? И видеть, как ты растворяешься. Бр-р-р-р…
Вообще-то я не привык разговаривать с собой настолько честно, настолько просто. Это началось совсем недавно. После того, как узнал о диагнозе. Но повторяется чаще и чаще. И, как правило, по ночам, когда остаюсь наедине со своим разочарованием. Порой даже пугает сомнение: уж не схожу ли с ума? Но порой это же сомнение и обнадеживает…
Стало трудно дышать. Комок подступил к горлу. И вновь - кашель. Меня колотило. Бросало то в жар, то в холод. Наверно, заболел.
Этой ночью я пропитался уверенностью, что в скором времени умру.
Сонливость незаметно оказалась какой-то бесполезной, не переходящей в нормальный и здоровый сон. Слишком, должно быть, разволновался. Слышал, как бывает на войне, что не спят люди по три, четыре, а то и пять дней. И больше. Не до этого. Вот и у меня примерно так…
Немного спустя, думал о том, что сделаю, если все-таки не умру. Скажем так, план «Б». Ну и?.. Оказывается не все потеряно. Можно, к примеру, уехать из столицы домой, в Воронеж. Жить там. Заниматься, чем угодно, что по силам. Но мои желания ограничивались одним - быть с ней. Хотя бы - в ближайшее время. Расставание с Настей и большим городом проходило очень тяжело. С нестерпимой болью в сердце проходило. Я знал, что жить без всего этого просто не хочу. Пробовал набрать ее номер. Но – зря. Опять не дозвонился.
Среди ночи послышался стук в окно. Квартира-то на первом этаже. Яшка разбудил брата. Я насторожился: кто бы это столь поздно? Гостю открыли. Из разговора понял, что тот располагает наркотиками. И, кажется, сам уже под кайфом. Примерно час вместе с братьями он просидел на кухне. А когда все собрались уходить, сказал их матери, какая она молодец, великая женщина, ибо вырастила таких хороших сыновей. И тут Андрей дал ему увесистую оплеуху.
- Ты чего?!
- Нечего мать обманывать! Пошли!
Уснуть не получалось. По спине прошел сильный озноб. Губы высохли. Кажется, повысилась температура. Кашель не давал покоя. Слушая, как тикают часы, я опять винил себя за то, что в жизни у меня ничего не получалось. Военное училище не закончил – выгнали за драку. Не стерпел, когда оскорбили. Начал первым. А как быть, если люди смотрят, ожидая твоей реакции. Как? Свести на шутку? Можно. Но примут за слабость. Люди так устроены: доброту принимают за слабость. Но дальше вспоминалось, как выгнали с журфака. Написал кое-что вразрез мнению деканата… И теперь Литературный институт… Ну а как мучился от непонимания жизни. Смысла процесса. Бессмыслица какая-то – казалось мне. Или чего-то не понимаю? Или выяснится позже? Но я во время нашел свою цель. Это случилось после того, как обратил внимание, что люди, помирая, уносят с собой все пройденное в могилу. Уносят в никуда. А у меня – иначе. Я могу перенести мною пережитое, перечувственное на бумагу. Что своего рода шанс на бессмертие. И это, по-моему, единственно стоящее в жизни для меня. А остальное - пустая суета. Бессмысленная борьба за место под солнцем.
Я так задумался или, как еще говорят, ушел в себе, что совершенно забыл о присутствие людей. Поэтому вздрогнул, когда ход мыслей перебила хозяйка, накрывшая меня колючим пледом.
- Кашляешь много. Заболел, небось, - ее голос сел и треснул - Ты, сынок, прости нас… таких… пропащих… - говорила, уходя к себе в комнату.
- Спокойной ночи, - пожелал я.
- Нет, - чихнула она, - ночи здесь не бывают спокойными…
В соседней комнате забубнил телевизор. Шла какая-то юмористическая передача. Там люди смеялись, смеялись, так смеялись. Я засыпал, повернувшись лицом к вазе.
Утром Яшкина жена разбудила хриплым прокуренным голосом.
- Чего раскашлялся? У тебя тоже, что ль туберкулез? - спросила хозяйка.
-Минуточку, - я удивился, понимая, что, очевидно, кашлял во сне, - Как понять тоже? Он у всех тут?..
-И не только он… - продолжала Яшкина жена, - Ничего! Вот с нами поживешь!..
- Да меня чахоткой нечего пугать. И не такое видал... - с неоправданной гордостью козырнул я. О чем сразу пожалел: чуть было не проговорился, что вичинфицирован.
-А что видел «такое»? - допытывалась Яшкина жена, - У тебя СПИД?
- А у тебя, как понимать то: «…и не только он»?
- Да кто ж тебе признается, если у него СПИД? Сейчас наркоманы «мастырятся»! Боятся, что не дадут «бузануться», - подал голос Яшка.
- Ты ночью громко кричал, - сказала хозяйка, посмотрев на меня, - Кого-то на помощь звал… Всех разбудил… Перепугал. Ну ладно. Ты это… Дай полтинник.
-Вчера же давал, - я вспомнил, что деньги лежат в кармане штанов.
- Ну, пожалуйста, - лицо старухи приняло страдальческий вид, как у ребенка, просящего родителей купить игрушку, - Мне сыны помянуть. Дай. И я поеду на кладбище.
- Вы же сопьетесь. Так нельзя жить.
Я тут же постыдился своего учительского тона.
- Мы не живем, - объяснила старуха, - Мы доживаем.
Деваться было некуда - дал. А, кроме того, добавил на банку пива, которую хозяйка обещала занести.
Я лежал на кровати в кроссовках. Уже несколько дней не снимал их. Немало. И теперь, не видя опасности, наконец-таки снял. Сразу почувствовалось, как воняют носки. Поэтому в следующую минуту постирал их с мылом в ржавой ванной. Затем положил на еле теплую батарею - пусть сушатся. После чего и сам разделся. Залез в ванну. Искупался.
- Знаешь, где я вчера была? – шумела Яшкина жена, когда вернулся в комнату, - В ментовке! А знаешь, что они там со мной сделали?.. Изнасиловали! Ну, я им устрою!
Яшка удивленно посмотрел на нее. Но стер удивление тот час же.
- Кто тебя, дура, мог изнасиловать?! Ты же проститутка!
- Это да, - прошептала она, виновато опустив голову, - А я уже что-то забывать стала.
- Ты посмотри на себя! - зловеще продолжал муж, - Вся грязная, вонючая! Противно!
- Я до того, как вышла за тебя была одета во все фирмистое. На себя вначале посмотри. Твои-то где вещи?.. Пропил?.. Проколол?
- Нет, я все свои новые отдал в детский дом. Там нужнее.
Услышав это, я почувствовал, как во мне колыхнулось нечто уважительное к нему.
- Дурак!.. Но за это я тебя, дурака и люблю, - она села к нему на коленки.
- Уйди, помойся! - вопил Яшка, - Опять от тебя какую-нибудь заразу подхвачу!
- Это я доказательства не смываю… Улики. Мы еще, Яшка, мэра города засадим… Я ему покажу, где… эти… как их там… зимуют.
- Покажешь, конечно. Только пойди для начала помойся! От тебя воняет! - он осмотрелся кругом, - Бардак в комнате. Убраться даже не можешь!
- Лучше бардак в комнате, чем бардак в голове!
- У тебя в голове еще хуже.
На столе заметил бутылку пива. Дешевого, зато крепкого. Яшка сказал, что это мне. Хозяйка, вернувшись на пару минут, принесла. Я вообще-то просил другое… Ну да ладно.
- Дай глотнуть! - тянула руки Яшкина жена, когда открыл пиво. И видя мое непонятливое бездействие, добавила умоляюще, - Ну, дай. Жалко, что ль?
Взглядом на столе нашел кружку, в которую отлил пиво. Пить из одной бутылки погребовал. Она жадно осушила кружку. А мне бы покурить. Нервы, они ведь не из дамасской стали.
- Можно? - спросил Яшку, видя на столе пачку сигарет.
- Бери. Даже не спрашивай. Мы люди не жадные. Ты не волнуйся, - похоже, он увидел мои дрожащие руки, - Будем жить душа в душу.
От таких слов еще тяжелей стало. Вдруг загудел мобильник. Звонил приятель, давший адрес этой дыры.
- Еще живой? - шутка оказалась не к месту, - Никого там не покалечил?
- Уже закапываю! - достойно ответил я. И бросил взгляд на пустую вазу.
На том и поговорили.
- Я, - улыбалась Яшкина жена, - работу тебе нашла. Вчера твой знакомый Леха спрашивал меня, где ты пропадаешь. У них работа в автомастерской.
- Знаю их работу, - вздрогнул муж, - Тачку пригонят пизженную, а мне перебивай номера, - он вытянулся и замер, - Не хочу опять сидеть.
Странно, вместо того, чтобы представить его, каким показывают зеков по телевизору, то есть на нарах, либо хлебающим баланду из железных мисок, я отчего-то представил Яшкину жену. Как она в юбке до трусов разгуливает по обочине трассы...
- И что, - спросил, прогнав фантазии, - не пойдешь?
-А куда деваться? - он разглядывал свои татуированные руки, - Пойду, конечно. С моими-то судимостями больше никуда не берут…
-Ну а грузчиком?
-Кем?! Грузчиком? Хм... Да заебло грузчиком. Довольно уже зарабатывать два рубля и три копейки. Я хочу сразу и много!
В углу комнаты, на шкафу бездействовала икона. А еще на шкафу были книги. Классика. Некоторые читал. А около них - фотография в рамке. На ней - красивая хозяйка квартиры вместе с еще молодыми сыновьями, тремя, опрятно одетыми в белые рубашки. С двумя я уже имел счастье познакомиться. Именно счастье! Без кавычек. Почему-то мне всегда были интересны те люди, кому довелось перенести различные тяготы жизни. Мною овладело желание, чтобы в окно дома этих людей поскорей заглянул луч света. Людей, которых все считают мертвыми, бывшими. Людей, от которых и я ничем, по сути, не отличался.
- Этого убили, - показал Яшка на того, которого я не встречал, - Брат мой... - и, выдержав паузу, добавил, - был.
Я допил пиво, которое по-дружески отупило. Хоть так, да избавился от назойливых чувств и мыслей.
- Небо как затянулось, - заметила Яшкина жена, глядя в мутное непроглядное, словно запотевшее окно, за которым тучи висели гнетуще низко, - Того и гляди, что начнется дождь. И не кончится никогда. И будет потоп, - ее фантазия бурлила, - И погибнет все человечество…
А мне почему-то показалось, будто эти тучи повисли только и только над нами.
-Оно, может, и к лучшему, если так случится, - вздохнул муж, - Разве мы, люди, заслужили жизнь на этой земле? Все грешим и грешим…
Вдруг из кухни повалил едкий дым. Кажется, что-то горело.
- Чувствуете, - принюхался Яшка, - Не пожар ли?
- Да какая разница, - махнула рукой его жена, - Главное, что мы живы.
- Но это, - сказал Яшка, глядя на ту фотографию, глядя на прошлое, - может недолго продлится, - и, договорив, поспешил на кухню.
Выяснилось, что дымок - его рук дело. Минут пять назад насыпал в кастрюлю рис. Поставил на плиту. А воду налить забыл. Ну и чудак же!
Чуть позже я наполнил ту вазу белой хлорной водой. И поставил туда живые цветы, купленные неподалеку. Я был в состоянии возбуждения, граничащего с безумием. Муж и жена, обнявшись, дарили мне улыбки. Я же с неизъяснимым замиранием смотрел на окно, в которое пробивался свет слезливого осеннего дня.
Другие и очередная надежда
Странно. Даже более чем странно. Последнее время настроение стало необыкновенно переменчиво. Я, к примеру, мог смеяться, а через каких-то пару минут мысленно затягивать петлю на своей шее. А потом снова смеяться… Странно, весьма странно. Так и на следующий день настроение распогодилось. Ведь проснулся бодрым. С ясной головой. И, главное, решением, что буду жить, чего бы то ни стоило. Не то, что вчера и позавчера…
А на улице сыпал дождь. Уже который день сыпал. По мутным окнам торопливо спускались струйки воды. И зачем мне грустить? С чего бы вдруг? У меня ведь было, где спрятаться от непогоды. Какая-никакая, однако ж, крыша над головой. Тогда, как еще позавчера этого был лишен. И нечего горевать из-за утрат последних дней. Этот мир мне ничего не должен и ничем не обязан. Именно от таких мыслей во мне росло ощущение счастливого дня. Эх, так бы оно всегда…
Я встал с кровати. Умылся. Начал бриться. Хорошо, что вчера приобрел одноразовый станок. Вместо пены воспользовался мылом. Хотя мне-то и брить нечего. Пушок. Да и только. Впрочем, что взять с моих девятнадцати? Но вот - слегка порезался. В зеркале увидел, как тонкой струйкой потекла кровь.
А тут еще Яшка:
- Витек, не выкидывай бритву.
- Нет, бриться я тебе не дам.
- Жалко, что ли?
- Нет… Просто… У меня гепатит… Я бритвой порезался.
- Подумаешь... Гепатит… У меня он уже семь лет. И ничего. Живой.
Еле, короче, отговорил. И то с мыслью: как бы не обиделся на меня. Подумает: зажал. А ведь дело совсем в ином. Я пообещал, что подарю нормальную бритву. Про свой ВИЧ ни слова.
- А можешь и пива заодно купить? - полуспросил-полупопросил он.
- Я все могу. Даже могу щелкнуть пальцем и кто-нибудь превратится… в лягушку!
Узнав это, он аж икнул. Ну и наконец-то ушел. А я добрился. Теперь, слава богу, обошлось без кровопролитий.
Вернувшись в комнату, застал ругающихся родственников.
- Яша, иди варить! - приказывал Андрей, бросая взгляд то на пакеты с маком на столе, то на брата. Я сразу догадался, о чем речь…
- А может сегодня перекумарим… На водочке, - Яшка показал на бутылки. Одна уже распитая наполовину.
- Иди варить!
Яшка присел на край дивана.
- А может все-таки на водочке? Может, вообще соскочим?
- Иди варить!
- Я сегодня читал объявление… Платят нормально… Ну что?.. Может на водочке?..
- Поздно что-то задумался ты о перевоспитание. Иди варить!
- А работа не трудная.
Яшка настаивал на своем. Словно и не слышал брата. Я насторожился: как бы Андрей в который раз не поранил... Хотя колюще-режущих предметов по близости не наблюдалось. Зато есть ударные. Например, грядушка от кровати или стул. Одна ваза чего только стоила: бьет наповал! Но Андрей не тронул. Принял иные меры. Открыл окно. И выкинул на улицу две бутылки водки. Последовал глухой звук разбившегося стекла. Вроде, никого не зацепило. И, вроде, без жертв. Нет, даже не верилось, что утро прошло и – хе-хе! – ни одного трупа.
После Яшка капитулировал на кухню.
- А что Андрюха не умеет? - спросил его, войдя туда.
- Умеет. Тут особо много ума не надо. Просто ленится. С детства такой… Привык на моей доброте кататься.
А тем временем в комнате Андрей ругался уже с матерью. Да так громко, что все слышалось на кухне.
- Ты наркоман вонючий!
- Да и ты, смотрю, не «Шанелью» пахнешь!
- Вся улица знает, что ты колешься в темную голову!
- Ну, это, если только ты всем рассказала!
- Да ты шприцы в окно выкидываешь. Посмотри, что там под окном. Гора накопилась.
Ругань напрягала. Вдобавок и с Яшкой стало невыносимо находится. Дело в том, что он налил растворитель в железное ведро, которое поставил греться на плиту. Представляете, какой вскоре появился запах?.. Испарение ведь. А зачем налил, спросите? Нужно. Так, мол, делают «раствор». Одна из стадий процесса приготовления… Но есть и плюсы. Теперь, к примеру, я выяснил, отчего Андрей «наркоман вонючий»…
Хозяйка появилась на кухне. Попросила меня купить пару бутылок водки. Однако ж, на улице пузырился дождь. Упорный и однообразный. Хотя тучи, светлея и редея, начинали расплываться. И все равно промокнешь насквозь! Я ей так и сказал. А она - мне: купи самогона. Объяснила, где приторговывают. Оказывается, и на улицу выходить не требуется. Тут недалеко: самый верхний этаж в доме. А если быть точнее, то, говоря на языке шпионов, квартира «ИКС», поставщик тетя «ИГРИК». Ну я сразу и направился туда.
Поднялся. Нажал кнопку звонка. Вышла девушка в халатике. А она-то очень даже ничего. Аж настроение поднялось. Ну и не только настроение…
-Держите взятку! – весело сказал ей, протягивая деньги, - Взвесьте два кило.
-Взятку?.. Два кило?.. – удивилась, но, поняв шутку, засмеялась и спросила: - А сколько тебе лет?
-Да столько не живут.
- А как хоть тебя зовут?
-Можно просто: «мой тигр».
- Тигр? – хохотнула она, - Тихий алкоголик, блин!
Купив выпивку, возвратился в ночлег. Там застал двое незнакомых гостей. Это, наверно, Андрюшины друзья-приятели.
Яша! – кричал тот, размахивая по сторонам пустым шприцом. Того и гляди, поранит, - Меня не поправило. Сопли по-прежнему текут! Что ты намутил?
- Ну, как обычно… - тихо и устало сказал брат, - Во всем виноват варщик.
- Ну-ка повтори! Что ты сейчас там сказал?!
- Нет, а что ты хотел, если половину прогнал мимо вены?
- А вас, пацаны, поправило, - Андрей спросил гостей.
-Да так… Только, чтоб спокойно уснуть…
Андрей смолчал. Затем посмотрел на меня так, будто только сейчас заметил мое присутствие.
- Да, студент, попал ты в вагон для некурящих! - и, увидев пакет, внутри которого бутылки, спросил: - А че принес?
- Озверин.
Через пару минут все мы сидели за столом. Я набулькал в свой стакан. Предложил и жене Яшки. Та отказалась.
- Что это ты на чужую жену стал засматриваться? - язвительно спросил Андрей.
- Нравится.
- Могу продать. Всего-то… пару точек…
Он улыбнулся мне, как другу. Я понял: шутит.
Между тем, остальные оживились, смеялись, двигались. Скоренько разливали по стаканам выпивку. И все шло без напрягов. Постоянно бы так.
А тут еще Яшкиной жене захотелось найти мне подругу. Она говорила, будто может привести почти на любой вкус. Я и не сомневался. С ее-то связями… И, конечно, согласился. Сделал, точно в караоке, заказ. Дескать, желаю школьницу с большой, большой, очень большой грудью и бантиком два на два!.. Яшкина жена сказала: не вопрос. Позвонила с моего мобильника. Пригласила. Оставалось ждать. И я был заинтригован.
А дождь продолжался - окна плакали. Я пожалел, что пригласили школьницу. Промокнет же. Хотя и вовсе - вряд ли придет. Наверно, из-за дождя и гости не спешили расходится. Говорили наперебой. Хуже всего, что их потянуло на ругань. Вскочили вдруг. Загалдели. Затоптали ногами. Бесноваться начали…
- Пойми, что ты гандон! Не обижайся, но это так! – говорил Андрею тот, у которого грубое лицо.
-Нет, дружок, гандон – ты!
-Нет, нет, я знаю, что говорю… Это ты гандон.
- Ты зря так смело базаришь, дружок! – привстал Андрей. И понятно, что не случайно. Того и жди: ударит, - Ты просто не знаешь, кто я...
-Я хорошо знаю, кто. И уже сказал, что ты га-андо-он.
-Я! – воскликнул Андрей, сжав кулаки, - Я бью только два раза! Один – по ****у! Второй – ногой по крышке гроба! Ты разве не знал об этом?
Наступило общее оцепенение: как бы не подрались. Я приготовился разнять, если что…
- Хорошо. Не буду спорить, - сдался обидчик, - Признаю: я гандон.
- Нет, это я гандон! Я! Понятно? – Андрей говорил с такой интонацией, словно бы называл себя директором мира, а не…
-Нет, я!
-Все! Андрюхе больше не наливать! - скомандовал Яшка.
- Видишь! – Андрей показал пальцем на брата, - Даже грузчик и тот знает, что гандон здесь я! И ты еще не слышал мою маму...
- Андрюх, ну зачем ты стебаешь по глазам? – расстроился Яшка, - Да, я работал. Ну и что?
- Ладно-то мы – гандоны, - продолжал Андрей, будто и не слышал его, - Но вот ты, Витек, когда успел стать гандоном? Такой молодой, а уже!.. Ай-ай-ай…
Он смотрел на меня бездумно пьяными глазами.
- Я не буду спорить. Иначе эта гандономания никогда не закончится… Лучше передайте-ка мне банку с огурцами, - я посмотрел просящим взглядом на того, который только что ругался с Андреем, Тоже, кстати, «гандон», - А то закусить нечем.
-Вон Андрюха передаст, - буркнул тот.
- Кто педераст?!!
- Андрюх, не кипятись. Я сказал: передаст.
-Не ври! Я все слышал. Ты обозвал меня педерастом, - он говорил, наливая водку в стакан, - Попутал тут *** с трамвайной ручкой.
-Ну вот и все, - вздохнул Яшка, будто сейчас случится убийство, - Держите его семеро. Пятеро не удержат.
-Андрей! – окликнула Яшкина жена, - Хватит пить. Сейчас мама вернется... А ты уже шумишь.
-Это я шумлю?! Ты еще не слышала, как я шумлю! Да там Басков ломиться будет!
Потом Андрей разлегся на столе, точно какой-нибудь студент на лекциях. И уснул. А я побаивался: как бы «гламурный» Басков не подслушивал нас...
Зато гости разошлись.
После Яшка откуда-то достал пакет с зеленой травой. Это план.
- Не боишься, что мусора хлопнут? - спросила жена.
- Они ведь наш закон и порядок охраняют, - стебался я.
- Им только кукурузу охранять! - оживился Яшка и спросил меня: - Будешь?
Я согласно кивнул. Авось еще и обкурюсь до приведений.
В пустой пивной баклажке он прожег сигаретой дырку – затягиваться здесь. Вместо пробки приспособил фольгу, в которой иголкой проделал десяток дырочек. Сюда и засыпал траву.
Раскуривали вдвоем. Горло жгло. Глаза слезились. Почти сразу захотелось смеяться.
И вдруг зазвенел звонок. Я подумал: хозяйка! Спохватился, что купленная для нее водка выпита. Но зря беспокоился. Ведь пришла школьница. Та самая…
Яшкина жена провела ее к нам. И что же? Совсем, как заказывал. Больше пятнадцати не дашь (набоковская нимфетка и рядом не шлялась). Чем-то напоминает Настю. А, может, я себе только внушил, что она непременно будет напоминать?.. Может. Но, особенно, понравились глаза. Цвета неба, громкие, какие-то смелые.
-Угощайся, - предложила Яшкина жена, когда школьница присела на кровать возле меня.
-И как же тебя мама назвала? – спросил гостью.
И тут она представилась. Следом и я рассекретил свой позывной. Так и познакомились. Я сразу же ( вдруг потом не успею!) сделал ей комплимент, по поводу юбки. Дескать, короткая, как моя жизнь. А почему? Материала, что ли, не хватило? Та, понимая шутку, хихикнула. И вела себя скромно до первого стакана. Удивило, что она глотала водку, не закусывая и не запивая. Словно то - обычная вода. Даже не морщилась. Ну и закалка. Пьет не по годам.
- Девочка с детским личиком, подай, если не западло, стаканчик, - я решился на продолжение разговора.
-Слышь ты, дядя со взрослым еблом!
- …?! Слышь, конфетка, сейчас договоришься, что проглочу не разжевывая!
-Как же тебя называть тогда, чтобы не проглотил?
- Можно просто: мой тигр.
Она медленно улыбнулась.
- Так и быть, мой ти-игр.
И я окончательно пришел в игриво-веселое расположение духа.
-Ну, вот! Совсем уже за человека не считают...
-Ути-пути. Какие мы привередливые.
-Слышь ты, утя-путя! Знаешь, что я делаю с маленькими девочками, вроде тебя?..
Напугать, пусть и шутя, не дали братья. Оба куда-то заторопились. Им и непогода не почем. Яшка одолжил мою куртку, объяснив, что его порвалась. И отдаст, когда вернется.
Они ушли. Яшкина жена спала на кровати. Я и школьница разговорились. В общем-то, о пустяках. Хотя со стороны и могло показаться, будто шепчемся, смеясь, о чем-то важном. Мы допили паленою водку с какой-то жгучей сладковатостью. Захотели еще. Можно бы и на верхний этаж… Но мне не терпелось купить ей конфет, или мороженого, или чего-нибудь еще, что любят дети. Пусть, впрочем, сама выберет.
Я посмотрел в окно – дождь кончился.
В приподнятом настроение, словно только что женился, направился с ней в магазин. Под ногами мешалась слякоть. Без куртки было холодно. Свитер почти не грел. Однако придумал, как согреться. Взял школьницу на руки, точнее, кинул на плечо, будто коврик. Так и зашли в магазин. Продавщицы совместно с покупателями встретили хорошо. То есть, улыбаясь и смеясь. Баскова так и то не везде встречают… Я купил пиво, водку, шоколад. Затем мы вернулись обратно. В ночлег.
- Тигр носил меня на руках! - весело воскликнула она, отчего Яшкина жена проснулась.
О, мяу, мяу. Можно было подумать, будто ее носили, как на свадьбе. Но я не сказал, что случилось на самом деле. Зачем раз-облачать?..
Мы едва познакомились, а я уже, странное дело, относился к ней, будто к младшей сестренке. А, выпив немного, даже признался в этом.
Потом, уединившись на кухне, разговорились по сердцам. Оказывается, она была из детдома. Мать два года назад погибла в автоаварии. Отцу не до нее. У того другая семья. Словом, грустная повесть маленькой жизни. И по большому счету мне было нечем помочь. Значит - должен бездействовать. Оставить в покое зло. Оставить опять и опять... А еще часто ловлю себя на мысли, что умереть намного лучше, чем нести все это тяжелое, колючее, жгучее. Нести вновь и вновь… Нести неведома куда, неведома зачем. Какая-то бестолковая мука. Гиблое дело.
Дрожащим голосом пытался утешить. Мол, не горюй! Жизнь продолжается. И у меня тоже нет матери. Умерла. Да и то раньше – в семь лет. Но я держусь. В институт, к примеру, поступил. Тут, правда, промолчал про то, как меня дважды отчислили.
- Тебе легче.
- Чем?..
- Ты не успел запомнить свою мать.
Что скажешь - она права. Я забыл голоса матери. Да и лицо лишь вспоминаю, благодаря фотоальбому. Но чего стоило ей мое рождение? Отец рассказывал, как врачи настойчиво отговаривали мать от родов. Запугивали, будто умрет. В лучшем случае появится больной ребенок. Ему, дескать, по генам перенесется плохое здоровье. Если не хуже - и вовсе будет инвалидом. Понятное дело, врачи, таким образом, избегали ответственности за чужую жизнь… Пусть где-то и перегибали палку, однако мать, действительно, могла погибнуть при родах. Но! Вопреки всему я увижу фотографию в фотоальбоме, где она держит меня на руках. Я закутан в белые, как сахар, пеленки. Мать улыбается. Видно, что по-настоящему счастлива. По глазам видно. В них-то и плескается оно, счастье. И вот я вырос. И что? Думаю о самоубийстве, тем самым, проявляя неуважение к ее борьбе и победе. Нет, я не прав.
Немного позже окончательно напился. Отчего дальнейшее помнится смутно. Тело ослабло. Держаться на ногах стало тяжко. Голова отяжелела. Благо, «сестра» довела до кровати. Уложила. Раздела. Накрыла одеялом. Легла со мной. Одетая, правда.
- Спать? – спросил, поворачивая голову в ее сторону.
- Ага. Ты же, тигр, непротив?.. – она смотрела на меня в упор.
- Нет.
- Только извиняюсь, если ночью разбужу. Я во сне иногда громко кричу.
- А можно тебя, как будильник, завести?
-Хе-хе…
-Я тоже, говорят, кричу. Интересно, кто громче?
Обняв «сестру», услышал спокойное биение ее сердца. А потом у меня зашевелился мужской инстинкт: р-р-р!..
- Эй! Здесь сестру нельзя трогать, - она, смеясь, убрала мою руку от своей задницы.
- В таком случае ты мне больше не сестра!
- Как – так?!
-Не обижайся… Но просто с сестрой нельзя делать то, что можно делать с не сестрой…
Я обещал ей самое лучшее. Дескать, люблю, куплю и полетим. На что она сказала: улететь отсюда вряд ли получится: не по нашим карманам. А вот «залететь» – очень даже вероятно. Тогда я обещал другое: уже и не помню, что именно. Но тоже не по карману… И хоть язык заплетался, но вполне осознавал смысл всего мною сказанного. И одновременно осознавал, как чертовски пьян. Кроме того, забыл, что вичинфицирован и опасен...
С одной стороны, оно и к лучшему, раз чрезмерно напился. Вероятно, именно благодаря тому, мы ограничимся поцелуями и объятиями. И она ни во что не вляпается…
Очень скоро в глазах зарябило. Стало тошнить. Я еле дошел в туалет - к унитазу. Начался бурный припадок рвоты. Даже вспотел. Она то и дело заходило ко мне. Спрашивала, чем помочь.
Редко, когда так напивался. Едва, пытаясь уйти из туалета, делал шаг, как рвота возобновлялась. И тогда спешил назад…
В конце концов, совсем обессилив, упал возле унитаза, на кафельный пол. Перед глазами все кружилось, точно бы катался на каруселях. Но сознание еще не погасло. В голове, словно град по крыше, стучал упрек: «Пьян! Пьян! Пьян!». Я провел рукой по холодно-потному лбу. Во рту была горечь.
Я взаперти
Проснулся днем. Разбитый. Голова раскалывалась. Во рту противно и сухо. Воды бы. Не удавалось вспомнить, как вчера попал на кровать. Все-таки попал. И сомневаюсь, что самостоятельно. Сил бы не хватило. Очевидно, без помощи «сестренки» не обошлось. Она лежала рядом со мной. Спала. Ее щеки слегка розовели. Сквозь складки штор проникал нежный дневной свет.
Я попытался припомнить что-нибудь из вчерашнего. Отчего перед глазами возникла бутылка водки. А вместе с тем вспомнился острый, тошнотворный, терпкий запах. Меня передернуло. Я ощутил, как еще чуть-чуть и стошнит. Отчего поспешил в туалет. И успел…
Воды бы. Я открыл кран. Ме-е-едленно вытекло несколько капель. Вот и все. Отключили, значит. Тогда осмотрел квартиру, надеясь найти какую-нибудь газировку. А еще лучше – сок. Меня пошатывало. Я искал, стараясь, не разбудить Яшкину жену и «сестру». Ходил на цыпочках. Всякое движение вызывало укол в висках. Попалась под руку та ваза с цветами и, главное, водой! Из нее, не вынимая букет, напился.
В прихожей нашел свою куртку. Стало быть, пока спал сюда приходил Яшка.
Только и думалось, как скорей забыть о вчерашнем и придти в себя. Я был готов сдавить голову и выть, выть, выть. Ох, уж это похмелье. Пивка бы. Да прогуляться. За окном к тому же безоблачно. Давненько мечтал о такой погоде.
Я осторожно оделся. Поцеловал спящую «сестренку» в горячую щеку. И, осматриваясь, будто воришка, вышел из ночлега в подъезд. Откуда – уже на улицу. И что же там? Голубые куски неба глядели из разорванных туч. Деревья еще не обсохли после дождя накануне. Было безветренно. И до того пахло свежестью и гнилью, что приятно закружилась голова. И во мне заплясало хорошее настроение. А когда выпил пива, то окончательно пришел в себя.
Но, подсчитав оставшиеся деньги, огорчился. Этих сбережений едва ли хватило бы для покупки более-менее приличного букетика на мою будущую могилку… Значит, больше трех дней в городе не протяну. Придется уезжать домой. Так что позвонил Насте. И вновь та же чертовщина – отключено. Какие только догадки не полезли в голову. И будто это всего лишь проблема с ее телефоном: или потеряла, или поломался. А сама она вернулась. И наверняка ждет меня. Но удивляло, почему не позвонила?.. Забыла, что ли?.. Нет, решил я, она бы так не поступила. Значит, вряд ли, вернулась. А почему? Хм.. Могло и что-нибудь случится… Нет, нет, успокоил себя, не могло. Только не с ней. А что если все-таки приехала, но кто-нибудь наговорил про меня гадостей?.. Нет, она бы не поверила. Ну тогда – что же? В общем, запутался в догадках, будто игривый котенок в клубке с нитками. И лучше всего, как решил, будет зайти общагу. И узнать, не приезжала ли Настя?
В метро остановил постовой. Спросил документы. Из кармана куртки достал студенческий билет и паспорт. Тут впервые и заметил при себе незнакомый пакет с чем-то мягким. Я не представлял, чтобы это могло быть. Но явно - не мое. Пакет не доставал.
- Наркотиков нет?
- Было бы, угостил, - отшучивался я, ожидая, как мент улыбнется да отпустит.
- И все-таки давайте пройдем, чтобы проверить.
Я не торопился. Но и пустой траты времени не хотелось. К тому же много слышал о, так называемом, ментовском беспределе. Как, например, «вешают» чужие дела. Само собой, насторожился.
Обыск был в патрульном участке метро. Я не волновался. Зачем, если при себе нет чего-либо запрещенного. Оружия, наркотиков... Не имею я такого. Ну хоть убей, а нет. Так думал, пока постовой не залез в карман куртки. Откуда вытащил, – о, ужас! - пакет с травой. В голове завертелось: наркотики! подкинули! Но вот вспомнилось, как вчера видел этот самый пакет (именно этот!) в руках Яшки. И как потом он одолжил куртку. И оказывается, что вернул вещь, забыв в ней свое. Если не подкинул…
Во мне мелькнуло какое-то трусливо-животное чувство.
- Это что? - строго спросил постовой.
- Ну, это... Травы... Бабушкины... Лечебные...
Сказав это, сразу пожалел: чересчур неправдоподобно. Мною вдруг овладело желание бежать отсюда, как можно быстрей, как можно дальше. Но это было невозможно.
Где-то спустя час, разговаривал с двумя операми. Они приехали сюда по мою душу. Постовой вызвал. В полутемном и узком коридоре, что между участком и метро, они спрашивали, чем я занимаюсь. Поэтому вкратце рассказал о себе. С лучшей стороны, разумеется. Как честный гражданин учится на пятерки в Литературном институте. С чего бы не приврать, если студенческий билет при мне? Мало того, печатаюсь и в правильных изданиях. В моих словах имелась и доля правды.
- В Литературном, говоришь? А косяк зачем? Чтобы сочинялось лучше? - сказав это, опер противно, по-крысиному, захихикал
-Короче! – начал другой, - Мы предлагаем тебе два варианта… Первый – мы с тобой сейчас едем в отдел. И второй – ты предлагаешь нам свои варианты…
Так речь зашла о деньгах... В сознание промелькнули знакомые лица тех, кто мог бы помочь. Настя. Ее телефон отключен. Друг. Мы теперь не в ладах. Однокурсники. Да ну их. Не хочу говорить, что задержан с наркотиками. Отец. Он, как и прочие родственники, далеко. И его тоже не желаю огорчать. Следовательно, мне некому помочь. Потому и не уточнял: почем нынче свобода для народа. Я все равно в пролете.
Тогда предложили второй выход:
- Кто торгует знаешь? Или через кого взять. Покажи и мы отпускаем.
Опять вспомнил Яшку. Все по его вине. Но вряд ли подстроил. Иначе бы меня остановил не постовой... Очевидно, тот запамятовал. С кем не бывает? Но только одна неурядица: почему отдуваться мне? Нет, конечно, можно бы позвонить. Нет, даже нужно позвонить и сказать так: «Яшка, дружбан!» Да, желательно назвать дружбаном. Теперь-то - самое время. Поэтому нужно сказать: «Яшка, дружбан, привези туда-то и туда-то столько и столько». Придумано не плохо. И, однако, безнадежно. У него нет денег. А если и найдутся, сомневаюсь, что даст. Не настолько мы дружбаны. Кроме того, в их ночлежке не имелось телефона. А ехать туда вместе с ментами - не по мне. Выглядит, как наводка. Тем более, что время от времени они там варят «раствор». А живем мы не в Голландии… Поэтому я молчал. Решил: будь, что будет.
А будет плохо.
На моей руке защелкнули одно кольцо наручников. А другое опер пристегнул к своей. Так мы стали неразлучными, что сиамские близнецы. Так и вышли в метро. Был час-пик. Кругом люди. Спешат. Толкаются. И не боятся двоих в наручниках.
- Внимательней смотри на девочек. Ты видишь их в последний раз, – ехидничал однобраслетник, когда выбрались из метро наружу, под небо.
-Почему в последний? Мне дадут пожизненный срок, что ли?
-Нет, если ты одумаешься. Найдешь штучку, то мы, конечно, отпустим.
Вероятно, речь шла о тысяче долларов. Не рублей же.
- Отпусти на час! Я принесу деньги. В залог у вас есть мои документы. Куда я денусь?!
- Думаешь, самый умный. Знаешь, сколько вас таких уходило в лес?
А ведь он угадал. Я бы, действительно, пропал…
Мы ехали в «двенашке». Вместе с однобраслетником я сидел на заднем сиденье. Направлялись прямиком в отдел. Я вдруг испугался, что окажусь взаперти надолго. Поэтому заговорил с операми настойчивей. Во мне росла надежда, будто если те узнают о моей болезни, то обязательно помилуют - освободят. Они ведь тоже люди – поймут.
- Выпустите! Мне нельзя в тюрьму!
-Это еще почему? Другим можно, а тебе нет?
-У меня для тюрьмы слишком слабый иммунитет.
-Ты, что ли, СПИДом болеешь?
Я сказал, будто так и есть.
-А чего раньше молчал?.. Мороки теперь с ним будет.
-Но ведь не нам, - добавил однобраслетник, - Наше дело – привезти.
-Это верно... Нам что ****ь подтаскивать, что ебаных оттаскивать – одинаково. Так что крепись, студент. Сказал бы раньше...
Последние слова обнадежили. Значит, не все потеряно. Есть шанс. А потому нужно продолжать разговор. Пока не поздно, пока не приехали в отдел. Поэтому я кое-что выдумал. Дескать, мне срочно нужны лекарства. Без них умру. Но те уже не обращали внимания. Словно меня и нет. Но я не сдавался: говорил, жарко говорил. В какой-то момент до того вжился в роль умирающего, что и сам поверил, будто, действительно, очень скоро погибну. И сегодня – последний день.
- Чего ты грузишь нас?! От СПИДа нет лекарств!
- Пускай умирает. Заебал уже, – сказал который за рулем, - Нам легче труп списать, нежели пробитое колесо машины.
Услышав это, я замолчал.
Зато по дороге обдумал, что ожидает впереди. Какие будут вопросы. Особенно этот: откуда взял? Признаться, как вышло на самом деле - нельзя. Иначе потяну за собой Яшку. Но и попробуй скажи, будто не знаешь, откуда взялись наркотики. Не поверят. Того и жди, допрос затянется не на один день. А то и бить начнут. Что ж, остается обмануть. Дескать, угостил незнакомец. Вот и все. Концы обрублены. Про Яшку и ночлег ни слова. А там, быть может, отпустят. Не станут же лишать свободы из-за такой-то пустяковины. Наверняка есть преступники, которые гораздо опасней бывшего студента. Наркобароны, например.
В отделе посадили в «обезьянник». Поблизости топтался мент с автоматом. Еще ближе - на скамейке сидели цыганки. Смуглые малолетки. В яркой и бедной одежде. До них рукой подать. Интересная картина: едва мент отвернется, как они начинают прятать под юбки деньги, мятые бумажки. Очевидно, девчонки тут не впервые. Знают о предстоящем обыске. И что деньги отберут. Если, конечно, найдут. И ничего удивительного. Ведь милиция – это вам не бандиты…
Одна цыганка-малолетка, что ближе всех, понравилась. Я попросил погадать мне. Она, согласившись, взяла мою руку в свою. Сосредоточенно и серьезно, как шахматист, посмотрела на ладонь.
- У тебя длинная линия жизни.
- Ну не обманывай, - как-то умоляюще произнес я, думая о СПИДе.
- Нет, честно. Я не шучу. Тебе повезло.
-Ты просто маленькая. Вот и думаешь, что повезло. А прожить долго – еще не значит быть счастливым...
- Да не грусти так. Все будет хорошо. Отпустят.
Мне хотелось признаться, что беда не в том: отпустят или нет. Но, решив, будто, в самом деле, довольно о грустном, сказал:
- Женится там не должен?
- Ну, если только на мне, - захихикала она.
Увы, поговорить еще не посчастливилось, потому что меня увели на допрос.
И вот прокуренный кабинет. Молодой дознаватель. И все вышло, как ожидал. Один и тот же вопрос: откуда взял? И, дескать, отвечай – отпустим. И куда деваться? Я отвечал: будто встретил незнакомца. Мы выпили пива. Разговорились. Я признался ему, что смертельно болен. После чего тот подарил мне пакет с травой. А я? Так ведь поначалу и не знал, что мне подкинули наркотики. Об этом уже сказал постовой в метро.
Для большей достоверности, что неизлечимо болен, я кашлял ( «кха-кха-кха») и горбился. Да, да, притворялся, словно действительно при смерти.
Еще дознаватель спрашивал о том, сколько у меня есть знакомых барыг, торгующих чем-нибудь сногсшибательным. Сойдет, если и героином. Он говорил так, будто мы давние друзья, пропившие вместе не один телевизор. И будто вот-вот поедем, купим и кайфанем. И никто не обломится! И все, как в песне, будет хорошо и благополучно. Да! Он использовал знаменитый метод пряника. И, очевидно, где-то уже припрятан кнут. А я отшучивался. Дескать, о да, знакомые барыги есть, но в Колумбии. Хочешь – поехали. Мне не жалко. Поделюсь связями. И никто не обломится. А он? Улыбнувшись, сказал, что если мои знакомые барыги станут и его знакомыми, то я свободен. Но колумбийские не в счет.
- Всех так допрашиваешь? Один и тот же вопрос... Сколько еще? Самому не надоело?.. И зачем? Если я, действительно, никого знаю. Я здесь случайно. Говорю же: я не наркоман.
- Хватит дуру гнать! Спидозный, а не наркоман?! Приняли с травой, а не наркоман?! Так не бывает! Или я, по-твоему, дурак?!
Ну вот и сказал о болезни на свою голову. Надавил на жалость, что вышло только хуже.
Больше его не слушал. Упертый и глупый. Повышение, что ли, хочет? Сменить погоны? Да, конечно, хочет. Он еще молод. И мечтает о банальном.... И я – маленькая ступень. И, кому, впрочем, доверять столь мелкое дело, как мое? Да, ему и только ему. Эх, не получился из меня крутой гангстер. А ведь мог... Но об этом расскажу когда-нибудь потом. Может быть, в следующей жизни...
Допрос продолжался. Мое сердце билось медленней, беззаботней. Точно бы скоро остановится. Клонило ко сну. Происходящее стало безразлично. Сами подумайте: что мне могут сделать дурного? Ну задержат до утра. В худшем случае – подарят условный срок. И, тем не менее, отпустят.
После допроса везли то ли в больницу, то ли в поликлинику. Требовались анализы на употребление наркотиков: ишь чего захотели! Зато теперь сопровождали двое других. В наручниках я отсиживался на заднем сиденье один.
Проезжали Тверскую: мимо института, где учился. Когда-то учился. Меня потянуло туда. Сердце сжималось. Не хватало сил, чтобы оставаться взаперти. А браслеты давят. Я говорил, что мне больно, когда их защелкивали. Но кому до меня какое дело? На взгляд людей, я всего лишь спидозный наркоман. Никто и ничто. По их меркам, не достойное жизни.
-Открой окно сзади, - попросил я, - Голова кружится.
Не терпелось послушать звуки города. Большого города. Как и положено умирающему человеку, старался говорить страдающим голоском и кашлял. Однако окно все равно не открыли.
Но вот мы попали в пробки - нужно ждать. А менты, посматривая в окно, обсуждали какую-то прохожую девушку.
- Смотри, какая рыженькая.
- Это да… Лярва ничего.
Я глянул в окно. И что там - увидел Настю! Мгновенно решил: нужно выйти. Любой ценой. И сразу придумал как… Что было сил ударил ногой в переднее сиденье. Притворился, будто у меня начинается рвота. Не выпустят, подумал я, разобью окно. Хоть так, но привлеку внимание. А что будет дальше – посмотрим…
А разбивать окно не пришлось. Дверцу мне открыли. Я немного высунулся из машины на улицу, притворяясь, будто сейчас начнется рвота. Прохладный воздух. Гитарный рокот издалека. Какая-то ритмическая музыка. Смех людей. Дрожали и блестели лужи. А рвоты не было. Естественно. Ведь я отчаянно врал. А Настя – впереди. Недалеко. И знакомое пальто удалялось. И тут я ринулся к ней изо всех сил. Но мент схватил. Не пустил. После чего я громко, точно раненый от боли, заорал ее имя. И привлек внимание прохожих. Но главное, что девушка в знакомом пальто обернулась. Я увидел лицо. И... не она. Обознался. Но дальше – хуже. Меня ударили по лицу. Золотые круги сверкнули в глазах. И все это - в течение нескольких секунд – мгновение.
- Не останавливай больше! – говорил тот, который ударил, - У него СПИД. Нарик, значит. Эти умеют врать. Я их столько перевидал. Знаю... У него, либо, ломка... Глянь бледный какой... Как бы, гнида, не отъехал. Я **** за него потом грузиться... Встретил, либо, знакомую барыжку. Настю какую-то… Вот и заметался...
Сердце билось учащенно. А в окно не смотрел. Хватит... На мгновение, как во сне, перед глазами представились воспоминания: Настя в том пальто. Я обнимаю ее. Целую в мягкие сладковатые от помады губы. Долго и жадно. Целую, что перехватывает дыхание... И голова пухла от дерзкого воображения и теплых воспоминаний. И было интересно, что она делает без меня?.. Дай-то бог, чтобы ее судьба не понеслась под откос, как, например, моя.
И хотелось плакать. И хотелось смеяться. А нервы, словно струны расстроенной гитары, оказались не в норме. И некому их наладить.
В каком-то медицинском учреждении докторша дала мне баночку (и не трехлитровую), которую нужно наполнить ( и даже не кровью).
Менты зачем-то сказали ей о моем СПИДе.
- Опять наркомана привезли, - ворчала она.
Это, впрочем, уже слышал. Можно и вновь потерпеть. Но я, скрипя зубами, решил: довольно! И начал доказывать, будто никогда не пробовал наркотиков. Серьезных наркотиков.
- Ах, вот оно как! Не наркоман, говоришь?! - злилась она, хотя на то и не имелось причины, - Я медработник! Я знаю статистику! Не наркоман, значит педераст!
И тут я взбесился окончательно. Лучше бы, наверно, оставался «наркоманом». Того и жди, вскоре еще чего-нибудь новенького узнаю про себя…
Через пару минут я был в туалете с той баночкой. За спиной кашлял мой нокаутер, который перекрыл выход. И отчего - не убежать. Охранял. Боялся: убегу. А у меня не получалось выдавить из себя и капельки результата…
- Ты там о девочках, что ли, думаешь? Чего так долго?
- Я не хочу ссать.
-Потому что ты наркоман. Все наркоманы не могут нормально ссать.
-Не знаю. Тебе видней. Твой опыт подглядывания больше.
Это было сказано не без горького яда. Этакая месть за «наркомана». И чего, спрашивается, они докопались? Наркоманом обзывают. Ах, ну да! Есть повод. Ведь я вичинфицирован и задержан с наркотиками, пусть и легкими. За кого еще меня принимать, кроме как?..
А потом привезли обратно - в отдел. Теперь без приключений. Цыганок не встретил. Отпустили, наверно. Все-таки рановато им в тюрьму. А мне? А мне не повезло: отобрали ремень и шнурки. Мало ли, вдруг возьму да повешусь. Взяли отпечатки пальцев. И с испачканными синими ладонями и пальцами посадили в «стакан». Тут неуютно и тесно. И особо-то негде разгуляться. А я один. И нечем заняться. Если только думать. Много думать.
И вдруг сообразил, как выбраться отсюда. План был, как автомат Калашникова, прост и безотказен: убедить всех, будто я срочно нуждаюсь в лекарствах и поэтому…
Я позвал дежурного, который, к моему удивлению, пришел сразу. Ему и выдам две новости. Правдивую и не совсем. Во-первых, что голоден. Во-вторых, неизлечимоболен. И нуждаюсь в неотложных лекарствах. Они мне нужны, как диабетику инсулин. Без них в ближайшее время увеличу смертность в стране. Дежурный, выслушав, сказал, чтобы я ждал. Возможно, что-то изменится. Ожидая его возвращение, я придумал другой план: почему бы не сказать, что лекарства есть у меня дома? То есть в студенческой общаге, где когда-то жил. В действительности, лекарств там нет. Зато если повезет, встречу Настю. И пусть буду в наручниках. Да еще и с охраной. Отчего обречен на дурные слухи о себе. Уж некоторые постараются. Разомнут язык. Хотя какая разница, что обо мне подумают, если с ними не по пути. Ведь я отчислен.
А тот мент вернулся. Притворно кашляя, я напомнил о лекарствах.
- В Петровку поедешь? – перебил он.
- А там что?
-Накормят. Выспишься. А иначе тут будешь пару дней… До суда… А кормить тебя нечем.
Я согласился.
- Тогда сразу предупреждаю: о СПИДе ни слова. Таких там не принимают. Вернут обратно.
Спустя час, уже был в Петровке тридцать восемь...
В камеру войду с казенными вещами. Тут всего-то три койки. Две, которые у стены – заняты. Свободна, что посередине. Я расстелил постель, стараясь быть тише, чтобы никого не разбудить. И все-таки один проснулся. Недовольно и вопросительно посмотрел на меня. Здороваясь, протянул руку. Он, похоже, из тех, кто считает, будто руку надо сжимать, что есть сил. Иначе могут заподозрить в чем-нибудь неладном. А в тюрьме, очевидно, это сулит большие проблемы. Без баночки ( а то и банки!) вазелина, ну или, на худой конец, детского крема труднорешаемые... Несколько секунд мы пристально смотрели друг другу в глаза.
- Ладно, давай завтра пообщаемся, - наконец-то, словно делая одолжение, сказал мне.
-Ну давай.
Он отвернулся к стенке. И почти сразу захрапел. Прилег и я. От усталости ничего не чувствовал. Ни радости, ни страха, ничего. Лишь бы уснуть.
Утром меня разбудили сокамерники. Открыв глаза, тут же забуду свой цветной сон. Возле открытой двери стояли двое контроллеров. Шла проверка, как мне потом объяснят. Согласно правилам нужно встать. Я так и сделал. А когда те ушли, лег в кровать. И накрылся с головой одеялом.
- Эй! Здесь нельзя так! – строго и настойчиво скажут сокамерники.
-Что нельзя?
-Одеялом накрываться.
Я что-то буркнул в ответ. И продолжил спать под одеялом. Мне было жаль расставаться с ним. Так и теплей, и свет не раздражает. А что до соседушек, то я почти возненавидел их.
Не уснул только по причине, что зашумело радио. Шел прогноз погоды в городах страны. В том числе и Воронеже. Давненько там не был. Все некогда да некогда. Нет, я вовсе не жалел, что не уехал домой, когда выгнали из института. Пусть я здесь, зато ради встречи с ней сделал все, что мог.
А когда радио выключили, то все переживания последних дней вдруг хлынули на меня, что снежная лавина. Того и гляди: накроет насмерть. И вот.... Меня накрывает. Тянет к дому, родне, Насте, недочитанным книгам и невыполнимым обещаниям. Тянет к той недоступной жизни. С этого дня недоступной. И, кажется, будто и не доберусь до нее. И будто завтра, ну или послезавтра осудят. Дадут срок. И это пугает. В отчаянье хочется орать во всю глотку. Или... Или петь добрую песню. Например, эту... Я громко запел. Надрывным и дрожащим голосом. И пусть эти незнакомые сокамерники, эти молчуны думают, будто я псих. Из безнадежного числа тех, кому покой доступен только после смерти и лоботомии.
Но вот, допев, молчу. Опять тоска. Непереносимая, что хоть вскрывайся.
На этом хватит о Петровке. Безделье там удушающее. И не с кем поговорить по душам. Ни маньяков. Ни террористов. Ни фашистов. Скукота. Да и только.
Кого помилует старость
Чутье не подвело. На следующий день я был арестован. И никакой подписки о не выезде – сразу в тюрьму. Ждать суда. И я глубоко сомневался, что правосудия.
Вечером перевезли в Бутырку, которая напоминала лабиринт: столько поворотов, лестниц, коридоров. Нет, я бы заблудился, окажись тут один.
В камеру попал не сразу. Вначале предстояло пройти медкомиссию из нескольких врачей. Им-то и сказал, что вичинфицирован. Однако, кровь, проверяя, взяли. Что ж, мне не жалко.
А потом вместо камеры попал в, так называемую, привратку. Транзитное помещение. Отсюда, как говорили, наконец-то распределят по камерам. Привратка – жуткое место. Окон нет. Стены зеленые и размалеванные фломастерами. Можно кое-что прочитать. Например, такое: «Суд – это гнилой базар, где торгуют свободой, не зная ее цены». С чем я, кстати, согласен. Или еще: «Все проходит. И это пройдет». Кажется, слова принадлежат Соломону. Но автор, странное дело, не подписан – только фраза. Остальное менее интересно. В основном название российских городов. Это значит, что народец тут собирается со всех часовых поясов страны.
От духоты запарился и вспотел. Майка под курткой и свитером, липла к телу. Кругом толпились сумрачные люди. Оно и понятно: откуда взяться светлому настроению, если только-только оказался в тюрьме? И не потому ли почти все курили? В том числе и я. Было до того туманно накурено, что кружилась голова, болели глаза, слегка подташнивало.
Много всяких чувств посетило, пока бездельничал в привратке. То любопытство: как там живут? То равнодушие: чему быть, того не обойти. То беспокойно-мучительное ожидание развязки: когда же заведут в камеру?
Понятия не имею, сколько просидел в привратке. Часы никто при себе не имел. Это, если у кого и было прежде, отшмонали. Запрещается.
В конце концов, нас, прибывших, вывели в большой коридор. Мы стояли напротив серых железных дверей. Шла перекличка. Ожидая свою фамилию в воздухе, я внимательно слушал надзирателя со списком судеб в руках. Отвлек белый котенок, который потерся о мои ноги. Никогда бы не подумал, что в тюрьме водятся животные. Интересно, откуда он взялся?.. Его появление показалось добрым знаком. Хотя я не верю в приметы. Даже хорошие. Но, попав сюда, захотел поверить.
Из толпы меня вывели первым и одного. Опять повороты, коридоры, лестницы. На складе выдали матрас, одеяло, посуду. И опять повороты, коридоры, лестницы. И теперь привели к серой железной двери под номером девяноста шесть.
- Тормоза! – донеслось изнутри, - Хата! Сейчас закидка будет. Забейте проход!
Надзиратель пытался открыть дверь, которая, почему-то не слушаясь ключа, оставалась запертой.
- Открывай, шпана! – скомандовал он.
Я недоумевал: отчего заперта дверь? Можно подумать, будто закрыта изнутри.
- Старшой, дома нет никого. Завтра приходи!
-Пацаны, хорош дурковать, - умоляюще сказал надзиратель.
Хм… Ему еще только не хватало добавить: «А то меня уволят».
- Чем ты так хорош?! – оговаривались за дверью.
По тому, как открывалась дверь понятно, чья это тюрьма... И я уже было подумал, что сейчас поведут в какую-нибудь другую камеру, где в отличие от этой, сегодня день открытых дверей. Но уходить не пришлось. Нам все-таки открыли. И мне предстояло войти. А главное: предстояло во чтобы-то ни стало победить свое волнение. А оно было. И усиливалось при одной лишь мысли, что его заметят.
Проход в камеру закрывала толпа, состоящая из таких же, как я, молодых. Только молодых. Здесь нужно пояснить: проход закрывают не спроста. Дело в том, что порой менты, как спецназ, нежданно-негаданно врываются в камеру, чтобы отнять запрещенные предметы: телефоны, наркотики, деньги. Но обо всем этом узнаю позже. Между тем толпа, давая мне пройти, немного отступила. Дверь за спиной закрылась. В другом конце камеры гремел цветной телевизор – музыкальный канал…
-Вечер добрый, пацаны! – я начал со всеми здороваться за руку.
-Привет.
-Здоровенько.
-Первоход?
-Ага, - отвечаю.
- Мы так и подумали.
- И вичевой?
- Ага.
- Ну, тут все вичевые, если не в курсе. Ты проходи. С братвой пообщайся. Вон сидят... За «квадратом»...
Парень в кепке показал рукой на двоих, сидевших за длинным столом, в конце камеры. Помимо них, в глаза бросилась окружающая обстановка. Кровати, что в армии, двухъярусные. Пол кафельный. Наверху, у самого потолка натянута веревка. На ней сушатся вещи. Но особенно привлек внимание большой, что плакат, лист на стене. На нем изображена веселая карикатура. Разноцветными карандашами нарисованы двое небритых и беззубых. Словом, уголовники уголовниками. Они, пересчитывая деньги, говорят слова, которые изображены, как в комиксах: «Лихо мы его развели!» А позади них нарисован и тот, которого «лихо» развели. Это очкарик с двумя торчащими ножами в спине...
Так, осматриваясь, я прошел сквозь толпу. Чувствовалось ее молчаливо-сосредоточенное внимание. Оно давило на меня, точно штанга, которую жмешь от груди. И непонятно: по силам ли мне?..
Те двое, кто из братвы, сидели за столом. Твердым шагом приблизился к ним. Поздоровался. Сел рядом на скамейку, что вдоль стола. Будто бы для серьезности шмыгнул носом. Познакомился. С одним, похоже, бесполезно о чем-либо говорить. Его губы, что баклажан, фиолетового цвета. Глаза стеклянные. Наполовину закрытые. Изо рта текла слюна. Он, расчесывая лицо, скорбно и в то же время как-то щедро молчал. Совсем, как Андрюха в ночлеге после укола... Зато второй, вроде, трезвей. Голова седая, хотя лицо молодое и без морщин. А глаза зоркие и умные. И зовут его Серегой. Он спросил, откуда я родом.
-С Воронежа.
-Бывал я в вашем Воронеже, - признался мне, сморщив лицо, словно только что съел лимон, - Нервоза там ни ***во хапнул. Аж голова теперь седая.
- Я очень... и очень сожалею.
-А сожалеть не надо! – оживился он, - Что было, то было... Чифир будешь?
- Да я это... – замялся, собираясь попросить прохладной воды вместо кипятка. И это было первой ошибкой.
- А почему чифир отказываешься пить? А по жизни все ровно?
-Да, все у меня ровно. Я и не отказываюсь... Давай выпьем, коль не шутишь.
- Анто-о-он!!! – вдруг закричал Серега, - Поставь ноль пять!!!
-Слышу, слышу! – донеслось с другого конца камеры, - Сейчас поставлю
- И что у тебя, воронежский, за беда? - затем спросил Серега.
Тяжело говорить, что да как. Не тот случай, каким готов козырнуть. Попался на мелочи. Но я правдиво рассказал, как все вышло.
Еще пара минут и мы будем в самом оживленном разговоре…
Антон принес железную кружку с кипятком. В нее Серега засыпал горсть чая. Накрыл крышкой - пусть заваривается.
К нам подсело несколько человек. С ними я тоже разговорился за кружкой чифира, которую, распивая маленькими глотками, чтобы не обжечься, пустили по кругу.
- А как ВИЧ поймал? – поинтересовался у меня незнакомец.
- От телки.
- От телки?!!
Он переспросил так, словно я утверждал нечто невозможное. Будто, например, проглотил автомат. Но ведь мною не было сказано чего-либо подобного.
-От телки... Хе-хе... От телки... – повторял он, - Это до *** делов кстати!
- Ага. Аж две недели, - сказав это, я подумал: «Только попробуй заикнись про статистику. Ебахну сразу! Прямо тут ».
- Лютый, внимательней со своей интонацией, - обратился к тому Серега, видимо, заметив, как я раздражен. После сказал и мне: - У нас в хате больше никого, кто от телки заразился. Вот он и удивлен. А вообще... Ладно, там, когда травишься. Тут знаешь, к чему оно все идет... В принципе по заслугам получаешь... А так...
Он почему-то не договорил. Наверно, хотел сказать, будто так несправедливо. Однако…
- А долго с ВИЧем живут? – я продолжил разговор.
- Всю жизнь! Не парься, дружище! – обнадежил тот, который только что усмехался, - И даже до старости. Еще может посчастливиться ходить с горбатой спиной. А то и срать под себя. Или кататься на инвалидке. Хотя в будущем они, наверно, будут летающие. Да, в будущем заебись будет.
Очевидно, у него имелась в запасе и еще уйма оптимистичных аргументов. Все растеряно смотрели на него. Стало тихо. Видимо, здесь не слишком любят говорить о смерти. И правильно. Тут, взаперти она тяжелей, чем на воле...
- Ну, если человек не травится, то может и доживет до старости, - влился в разговор лысый, - Но вот тебе, кажется, не суждено летать на инвалидке с моторчиком.
-Да у тебя вечно все грустно! – обвинил тот, который, вопреки СПИДу, намерен покорить небеса, - С тобой не хата, а палата! Пугаешь тут первоходов!
Меня удивило, как он внезапно встал на мою защиту. И вот, обращаясь ко мне, продолжал:
- Не парься, малой! Полстраны сидит! Полстраны болеет СПИДом! Мы не одни!
-Ну, конечно, не полстраны, - не согласился беззубый, - Но значительно... А вообще лично мне от этого не легче.
- Не слушай никого, - советовал мне Серега, - Это хлюпики те еще. У этого не зря погоняло Беда. Ему всегда не везет. И он всегда и всем недоволен.
- А тебя правильно сделали, что Счастьем прозвали! – сказал тот Сереге, - Жить осталось два понедельника, а все заебись.
Дальнейший разговор по большей части крутился вокруг краж, грабежей, наркотиков, женщин, СПИДа. А когда я уже был не в центре внимания, то Серега отвел меня в сторону и дал мобильник, старый и поцарапанный. Звони, дескать, куда нужно. Сокамерник, правда, предупредил, чтобы я не говорил громко. Ведь телефоны тут запрещаются.
Я набрал номер Насти. Однако ж, зря. Ее мобильник отключен. А домой не звонил. Междугородняя связь – дорого. Так что, поблагодарив, вернул телефон. После чего Серега дал мне зубную пасту, щетку, мыло, бритву, семейные трусы. Помощь настораживала. Но и отказываться - неудобно.
- Бери, бери, - торопливо говорил Серега, - Это из общака. А общак – добро для нуждающихся. А ты, малой, сегодня нуждающийся.
Прежде я и подумать не смел, что уголовный мир может быть настолько справедливым. А теперь…
Меня тянуло в сон. Поэтому спросил у Сереги, где бы прилечь. Он показал рукой на одну свободную верхнюю койку. На нее я и прилег. Из постельного белья здесь прожженный плед и худая подушка. Я обратил внимание, что все, как и в Петровке, спят одетыми. И тоже лег, не раздеваясь.
Было шумно. Громкость телевизора. Звуки шлепающихся на стол карт. Не смолкающие голоса. Плохо, что среди всего этого не слышалось одного звука - голоса Насти.
Первое впечатление о тюрьме можно назвать восторженным. Встретили, в общем-то, гостеприимно. Казалось, самый трудный шаг сделан. А потому я испытывал приятное чувство подавленного волнения и неуверенности в себе. И ничего страшного, если попал сюда. Считай, что в армию сходил. К тому же, как наслышан, полстраны сидело. А про вичинфицированных и подавно – говорить страшно. Я, стало быть, не один!
А чем закончилась первая ночь в тюрьме - не знаю. Ведь потом уснул. Как-то сладко и мгновенно. Уснул, не подозревая, какие впереди испытания...
Носитель 1 часть
© Copyright: Виктор Акулов, 2007
Свидетельство о публикации №207081600201
Свидетельство о публикации №207081600201
Рецензии