По распределению

 Лицом к лицу лица не увидать...(с)
 


Семь лет после победы…
 Софочка В-р, счастливая восемнадцатилетняя выпускница Одесского нефтяного техникума, отличница, комсомолка, спортсменка, радостно выпорхнула из его стен, прижимая к груди диплом техника- нефтяника, плановика.

 Вместе с дипломом, как и полагалось в те давние годы, она, как молодой специалист, получила распределение на работу на открытое двумя годами раньше Шебелинское газовое месторождение.
 
 Особой радости известие о распределении в Шебелинку у её семьи не вызвало.
Отец Софочки, прошедший войну с первого до последнего дня и воевавший в этих местах, хорошо представлял себе разрушенную послевоенную глубинку. Он знал, с какими проблемами ей придётся столкнуться в деревне, ведь за семь лет после окончания войны, там мало что изменилось.

 Но по закону того времени молодой специалист обязан был отработать два года на благо Родины там, где он был больше всего нужен. Поэтому изменить что-либо было невозможно, да он, как законопослушный гражданин и член партии с 30-го года, и не стал бы ничего предпринимать.

- Не волнуйся, папа, я выдержу, справлюсь, - успокаивала его дочь, нежно касаясь пальцами его седой шевелюры.
 Сегодня с дипломом в руках перед ней открывалась новая жизнь, и она, как и её сверстники, к тому же активистка и общественница, смело по-комсомольски смотрела в будущее. Тем более, ей уж очень хотелось вырваться из-под опеки горячо любимых предков и попробовать свои силы, в качестве самостоятельного и по-настоящему взрослого человека.

 В характере старшей дочери отец давно отмечал настойчивость и решительность, хотя, невысокая, рыжеволосая с длинными до пояса косами и кудряшками на лбу, Софочка казалась окружающим слабой и беззащитной. Лишь уверенный взгляд её зелёных, обрамлённых длинными пушистыми ресницами глаз, наводил на мысли о твёрдом характере их обладательницы.

 Иначе и быть не могло, голодное военное детство, семья, где было ещё двое младших детей, приучили её заботиться о других и брать ответственность на себя.
 Да, и послевоенное время было совсем непростым, поэтому она и мысли не допускала о том, чтобы не выполнить приказ техникумовской комиссии по распределению.

 На душе у неё, тем не менее, всё равно «скребли кошки», несмотря на мысли о светлом будущем. Ведь ей предстояло расстаться с любимой Одессой, семьёй, друзьями, и, конечно же, с первой школьной любовью. Но закон есть закон.

 Мама позаботилась, побегала по магазинам. И в её дорожном чемодане и рюкзаке предусмотрительно разместились разные тёплые вещи, включая шерстяной свитер, тёплые с начёсом шаровары, телогрейка и кирзовые сапоги. Ведь не в столицу собиралась. Нашлось там место и для простыней, наволочек и множества мелочей, к которым она привыкла с детства.

А уже несколько дней спустя Софочка стояла, припав лицом к вагонному стеклу, поезда Одесса - Харьков, увозившего её из родного города в новую жизнь.
 Гудок паровоза, ещё один прощальный гудок, и медленно проплыл перед глазами железнодорожный перрон, на нём – заплаканная мама и отчаянно машущие ей руками папа, сестрёнка и братик.

А завтра её ждала уже другая жизнь.
Посёлок буровиков, где размещалась контора, в которую Софочку направили по распределению, располагался в Балаклеевском районе Харьковской области.

На участке специалиста ждали, не было у них ни нормировщика, ни плановика. Приняли Софочку приветливо, с интересом её разглядывая. Некоторое недоверие вызвала молодость специалиста. Кто-то, даже, улыбнулся и, не удержавшись, негромко выразил сомнения в её компетентности:
 - Хм. Ну и пигалица... то же мне ... специалист...
 Но вцелом первое знакомство прошло дружелюбно и доброжелательно.

 Быстро оформили документы, и на трясущемся по дорожным ухабинам грузовике отправили с местным сопровождающим в ближайшее село, где ей предстояло снять жильё.
За окном кабины грузовика ей открывалась довольно жалкая и удручающая картина, а ведь ещё вчера она бродила тенистыми улицами и широкими проспектами Одессы, спускалась к морю в Ланжероне...
 Следы прошедшей войны здесь были очевидны. Вдоль дороги простирались сожжённые, ничем незасеянные серые бескрайние поля. Встреченные на пути, накренившиеся или полу разрушенные хаты, грустно смотрели не неё тёмными без стёкол проёмами окон, напоминая, что за этими окнами, когда-то кто-то жил, любил, страдал, умирал...

- Смотришь и ужасаешься? – попутчик прервал вопросом её размышления.
- Это всё фашисты, они - гады, наделали. Какие места до них были! Не поверишь!
 А ведь когда-то эти поля колосились, а леса! Какие густые лиственные леса были на правом берегу Донца! Всё спалили, сволочи! – злобно выкрикнул мужик, едва сдерживаясь.
 Потом, ударившись в воспоминания, он немного успокоился:
 -А на левобережной пойме - луга, озёра, старицы, болота.
 Рыбы тут водилось от краснопёрок до щук, а в низовья и рыбец с Азовского моря бывало, заходил! Сам ловил! А сколько перламутровых ракушек! – уже взахлёб, увлёкшись, расхваливал прошлое этих мест её попутчик.
- Знала бы, сколько местных здесь погибло, сколько угнали в Германию! Немцы держали район три года, три года издевались и убивали. Уж, какие кровавые бои здесь шли, и сколько солдат полегло, когда освобождали, не сосчитать! Фашисты спалили целые сёла и половину городка Балаклея.
Его лицо вновь помрачнело от нахлынувших воспоминаний, но он продолжил:
 - Во всей стране разруха, никак очередь до этих мест не дойдёт. Теперь, когда в Шебелинке год назад газ нашли, может и наш край отстроится?! – и он с надеждой на поддержку специалиста из города посмотрел на Софочку.
 Софочка уверенно поддержала оптимистичный прогноз:
 - Стране для восстановления хозяйства нужен газ. Значит, будет Шебелинка развиваться, и места эти поднимутся!
И быстро добавила:
 - Со временем!
Софочка была романтиком и оптимистом, как и большинство её сверстников,
Поэтому, про себя твёрдо решила, все свои, знания, полученные за годы учёбы в техникуме, она будет отдавать работе на участке прииска, а настойчивости ей не занимать.
За разговорами они незаметно проделали путь от участка прииска до села. Попутчик взял её вещи и подошёл к дверям покосившегося дома.
Хозяйка оказалась довольно приветливой, несмотря на затрапезный вид и несвежую хусточку(косынку) на голове. Комнатка для новенькой была крохотная, но светлая и чистая, готовая к приёму постояльца.

Деревянная лавка с непокрытым полосатым матрацем из сена, столик, щербатый крашеный пол, фотография в рамке на стене и больше ничего. Тем не менее, когда Софочка быстро освоилась, разложила привычные вещи, комната сразу приобрела жилой вид. Со свойственной ей общительностью девушка быстро познакомилась с хозяйкой и всем домом. Удобств, естественно, нет, вода далеко, в огороде никаких овощей, кроме жёлтых кормовых огурцов не просматривалось.

День клонился к вечеру, и Софочка, застелив своё белоснежное постельное бельё, заботливо уложенное мамой в чемодан, и устав от волнений этого бесконечно длинного дня, крепко заснула на пахнущем скошенным сеном матрасе.

 Утром грузовик вчерашнего попутчика уже ждал её у дома, и она ехала навстречу первому в жизни трудовому дню.
 В конторе, где было её рабочее место, из сотрудников кроме неё работали трое: две женщины и один мужчина. Руководитель группы - немолодая, сурового вида, Елена Ивановна, общительная симпатичная - техник Антонина и, мужчина лет 36 – кассир прииска Алексей Данилович, фронтовик, инвалид без одной ноги.
 Алексей Данилович производил впечатление человека тихого, уживчивого.

В обязанности Софочки входила работа нормировщика и плановика. Она выдавала буровикам наряды на выполнение работ и закрывала их в конце месяца, представляя финансовый отчёт в центральную бухгалтерию прииска.

Так как работа её была связана с буровиками и другими рабочими участка, Елена Ивановна сразу предупредила:
- Чтобы не было недоразумений, для них ты – не Софа, а Софья Григорьевна, а то сначала будешь Софой, потом - Соней, а потом, вообще, станешь Сонькой. Держи их «на вытянутой руке ».
 Софочка оценила дельный совет сотрудницы и в отношениях с ними, несмотря на возраст, никогда не допускала по отношению к себе фамильярностей и панибратства.

 За довольно короткое время ей удалось себя проявить, как добросовестного и исполнительного работника, а её доброжелательный и не заносчивый характер помог ей завоевать признание окружающих. Работала она чётко, без сбоев, на работу никогда не опаздывала и время рабочее зря не тратила. Вскоре она стала комсоргом и казначеем всего прииска.
Нелегко бы
ло городской девушке смириться и привыкнуть к жизни в такой дыре. С трудностями быта она постепенно научилась справляться, хозяйка была ею довольна, иногда подкармливала, чем могла. Только длинные до пояса Софочкины косы вызывали у неё нарекания: много воды нужно было, чтобы раз в неделю их помыть.

- Гарна ты, Софья, дивчына, тильки навищо так часто волосся мыты, чистюля ты, занадто – этой фразой женщина регулярно сопровождала эти еженедельные ритуалы.
В конторе и на участке отношения с сотрудниками складывались без проблем. Молодые буровики, заглядываясь на симпатичную и самостоятельную девушку, подбивали к ней клинья.

 Но Софочка со всеми была с ними лишь приветлива, и дружелюбна, сохраняя дистанцию, и даже слыла между местных парней недотрогой.
В отношениях с молодыми людьми следовала принципу:
 - Ни единого поцелуя без любви! А настоящая любовь, о которой она мечтала, как и все девушки, ей ещё не встретилась.

 Трудно быть затворницей в восемнадцать лет, поэтому и она иногда ходила в сельский клуб. Там бывали танцы и раз в неделю крутили кино – единственные культурные развлечения в сельскоой глубинке.
 Просмотры старых довоенных фильмов не обходились без происшествий. У вечно пьяного киношника постоянно рвалась киноплёнка, часто пропадал звук. Тогда местные остряки кричали ему из зала:
 - Пышить крейдою! (укр.)», что означало «Пишите мелом!» и вызывало бурный смех.

Даже с кассиром, не очень приветливым Алексеем Даниловичем отношения у неё складывались нормально. Как и все, она уважала и с пониманием относилась к его угрюмому виду, не забывая, что он фронтовик, и война сделала его инвалидом, на иждивении которого были жена и двое детей.

 Каждый месяц Софочка передавала кассиру Алексею Даниловичу часть заработанных денег, которые тот, выезжая в Балаклею, исправно пересылал её родителям вместе с письмом, в котором Софочка давала распоряжения, кому и что купить на эти деньги.
 Никаких проблем с деньгами у неё, как у казначея прииска, тоже не было.
 Всю бухгалтерию она выполняла чётко и сдавала исправно.

Ею были довольны: и Елена Ивановна, заботливо опекавшая её, и начальник участка. Все понимали, с какими непривычными для городского жителя проблемами, она здесь столкнулась.

Быстро промелькнула дождливая сырая осень с её вечно затянутым тучами небом и косыми дождями, размывавшими и без того плохие дороги. Похолодало и даже слегка подморозило. Приближался Новый год.
 Показатели работы у буровиков оказались неплохие, заработки по тем временам приличные плюс доплата за полевые изыскания. Настроение у всех было отличное.

 Накануне Нового года помещение конторы было забито рабочими, в соседней комнате выпивали, заранее отмечая приближающиеся праздники. Пил с ними и Алексей Данилович, человек по внешним признакам скромный, тихий, в пьянстве не замеченный.

В конце этого предновогоднего дня в комнату, где сидела Софочка, вошёл один из молодых буровиков Гена Бироев, явно ей симпатизировавший.
 - Это к празднику. Пусть будет у тебя, Софья Григорьевна, сладкий год!
Вот из Балаклеи привёз!- присаживаясь напротив неё и, улыбаясь, Гена протянул ей бумажный кулёк полный шоколадных конфет «Красный мак».
Она тут же угостила ими всех, кто был в комнате, и сама с удовольствием начала уминать их, соскучившись по такому лакомству.
 
 Гена с Софочкой мирно беседовали, а соседней комнате пили, шумели, смеялись.
Со временем голоса становились всё громче, раздражённей. Кто-то кого-то удерживал, напряжение за стенкой нарастало.
 Неожиданно для всех в комнату, где сидели Софочка с Геной, влетел, с трудом сдерживаемый собутыльниками, Алексей Данилович. Лицо его было багровым от спиртного, волосы всклокочены, глаза – безумные. Произошло то, чего никто не мог ждать от тихого и молчаливого кассира.

 Он рванулся к столу Софочки и, швырнул в её сторону костыль.
Костыль, слегка задев Геныно плечо, пролетел мимо Софочкиной головы.

Еле удерживаясь на ногах, кассир заорал, что было мочи, всё больше багровея:
- ... Вы - евреи, отсиживались, сволочи, в Ташкенте, а мы за вас там умирали!
 Это была лишь часть целой тирады в таком духе в её адрес. Выкрики перемежались отборным матом.
 Буровики выскочили за ним на шум, пытаясь успокоить. Все свидетели ужасной выходки застыли в недоумении. Несколько минут длилась немая сцена, пока они не пришли в себя. Разбуянившегося хулигана вывели из конторы и утихомирили.
 Софочка, впервые ни с кем не попрощавшись, выбежала из конторы, натягивая на ходу телогрейку и шапку-ушанку.

Не ожидая попутки, она бежала по направлению к дому. Слёзы и обида душили её. Она вспоминала, как они с мамой бедствовали в эвакуации, как ждали письма от отца, воевавшего с первых дней войны в танковых частях, как он вернулся раненый, но, к счастью, живой...
 - За, что? - стучало в висках, - за погибших на войне братьев отца, или умерших в Балтском гетто родителей мамы? И в чём её вина?

 Ей трудно было успокоиться, но морозный воздух с мелким мокрым снегом, залетавшим за ворот телогрейки, и быстрая ходьба остудили её пыл.
 Подходя к дому, она уже твёрдо знала, что через день снова придёт в контору и
 ей нечего стыдится. Обвинения, сидевшие в душе и вырвавшиеся наружу из уст её пьяного
 обидчика, говорили, скорее о нём, чем о ней, её семье и народе. Она чувствовала себя сильной и уверенной в себе.

...Второе января был обычный рабочий день уже нового года. Софочка пришла на работу, как всегда, во время. Струсила первый январский снежок с меховой кроличьей ушанки, и, смахнув со лба намокшие кудряшки, начала работать.
 Вскоре её вызвал к себе в кабинет начальник участка. Она поняла, что инцендент не прошёл мимо него, и ему уже обо всём доложили.

Поприветствовав её, начальник протянул ей ручку и листок бумаги.
Софочка посмотрела на него в недоумении.
 - Пиши заявление, обо всём, что произошло здесь позавчера. Я его сегодня же уволю.
 Немного помолчав, девушка ответила твёрдо и с достоинством:
- Писать на него ничего не буду, никогда ни на кого не жаловалась. Справлюсь сама. У него жена, дети. Работу инвалиду здесь не найти. Я не хочу, чтобы его семья пострадала, из-за его пьяной выходки. Для меня эта тема закрыта.

 И молча вышла из кабинета. На вопросы сотрудников, зачем её вызывал начальник участка, отмалчивалась. Через час в контору вошёл поникший и смущённый Алексей Данилович, не поднимая головы и потупив глаза, он пробормотал:
 - Ты, того, извини, Григорьевна, что обидел! Чего только не бывает по пьянке. Спасибо, что не выдала.
 
Софочка проработала на прииске два положенных по распределению года и с блестящей характеристикой вернулась в родную Одессу. За это время сюда присылали и других студентов из их техникума, но они здесь не задерживались. Испытание трудностями выдержала только она - эта хрупкая на вид, но сильная духом Софочка..

 Август. 2007 (имена героев истории вымышлены)