Цыпленок жареный

Приехав с кладбища, люди мыли руки и усаживались за поминальный стол. Время было тяжелое, поэтому много гостей не звали – только близких да тех, кто помогал в организации похорон. Умерла русская старушка, у которой в Баку почти никого не осталось. Всю тяжесть традиционных церемоний взяла на себя её двоюродная сестра, получившая деньги от общих родственников из России. На столе лежали, дожидаясь голодных желудков, румяные «ножки Буша», вареная колбаска и всяческие соленья.
А из кухни, как и положено, пахло компотом и куриным бульоном с домашней лапшой.
– Ну что? Начнем? – сказал самый активный и уважаемый сосед дядя Юра, раскупоривая бутылку водки. – Помянем хорошего человека.
– Подождите, подождите! – встрепенулась сестра покойницы, – Алишки нет. А где Алишка? Ой, дай Бог ему здоровья – столько помог!..
– Да он всегда опаздывает, чего его ждать! Придет. Небось, не бакланы мы – оставим что-нибудь.
– Вон он, во дворе сидит – позвать надо! – ближняя соседка, выйдя на балкон, несколько раз крикнула вниз: Али, Али, поднимись!
– Ждем! – опять сказала сестра, – А то как-то неудобно.

 Пятнадцать минут до прихода Алишки, показались мне часом. Уже хотелось уйти домой и наесться вдоволь из своего холодильника. Видимо не одна я испытывала такие угрызения желудка, ибо в гробовой тишине, застывшей над головами, нет-нет да слышалось возмущенное урчание да сглатывание слюны. Наконец скрипнула входная дверь, и на пороге комнаты появился долгожданный гость.
– Ну наконец-то! – проворчал дядя Юра.
– Эта…– тихо сказал Алишка, скорбно глядя на новую хозяйку квартиры, – эта…– он переминался с ноги на ногу, силясь что-то сказать. Наверняка то, что всегда говорят в таких случаях.
– А… эта…! Слава Богу, слава Богу!
– Заходи, Али, заходи! Садись вон там, рядом с Юрой! – сестра покойницы была женщиной культурной – даже глазами не позволила себе улыбнуться, в отличие от многих из нас, прикрывших нахально смеющиеся рты ладонями. – Царствие небесное Ксюшеньке моей. Пусть ей земля будет пухом!
– Эх ты! Цыпленок жаренный! – дядя Юра легонько хлопнул по спине усевшегося рядом Алишку. – Кстати о цыпленке! Ну, поехали… Друзья, давайте помянем тетю Ксению. С того света, как из Америки, еще никто не возвращался, а это значит, что там хорошо.

 - - - - -
 С самого детства к Алишке накрепко приклеилось прозвище – «Цыпленок жареный», синоним «курицы вареной» - человека медлительного, вялого, флегматичного и молча-ливого. То’рмоза, короче. Когда первого сентября далекого года мальчик Али пришёл в первый класс русского сектора, этот самый русский язык он почти не знал, ибо до школы жил у бабушки в районе, говорившей только на родном. Учительница поочередно вызывала первоклассников к доске; каждый из них должен был назвать свои имя-фамилию и рассказать какой-нибудь стишок. Благо, многие ребята пришли к ней из подшефного детского сада и могли не только стишки рассказывать, но и песенки петь. Алишку вызвали в первых рядах, потому как фамилия у него была на букву «А». Но он отрицательно помотал головой, потупил глаза и к доске не вышел. Урок пролетел быстро и весело.

– Ну, молодцы, ребятки! Просто молодцы! – сказала, наконец, учительница, когда последний по алфавиту закончил декламировать Маршака, – Думаю, что все вы у меня будете отличниками. А теперь я немного расскажу вам про то, чем мы будем…
В этот момент Алишка встал, вышел к доске и запел: «Сипленок жареный, сипленок пареный, сипленок тоже хочет жить…». Учительница так и осталась с открытым ртом, а класс радостно заерзал и захихикал. «Его поймали, арестовали, велели паспорт по-ка-зать!».
– Али, - прервала его учительница, – а стишок ты какой-нибудь знаешь?
Алишка покивал головой, глубоко вдохнул и опять запел: «Паспорта нету, давай газету, газеты нету, пошли в турму…». Класс уже покатывался со смеху, а учительница не знавшая, что делать, села за свой стол и прикрыла лицо руками. Алишка пел и пел, широ-ко улыбаясь и повторяя один и тот же куплет. Выручил звонок, после которого эта история, вмиг разлетевшаяся по школе, стала притчей во языцех, а Алишка - «цыпленком жареным» на всю предстоящую жизнь.

 Увы, человек не в состоянии поменять данную ему богом основу. Из рожденных волчатами, вырастают волки. Из рожденных «жаренными цыплятами» - курицы вареные.
И если в Советское время «цыплятам», равно как и «волчатам», были открыты все дороги – только пожелай, то в теперешнее время – время идеализации физической силы, наглости и бездуховности, «цыплятам» стало совсем невозможно жить. Вот и Алишка, получив инженерное образование, не смог стать дельцом, когда после развала Союза позакры-вались заводы. При разводе с женой, которая не захотела терпеть нищету и нашла себе лучшую долю в лице директора ресторана, где работала бухгалтером, Алишка потерял всё имущество, включая полученную от завода квартиру и переехал в родной двор, к матери.

 В бытность хлебных очередей, мне, считающей себя шустрой и ушлой, всегда хотелось вытащить его за уши из конца очереди и поставить впереди себя, ибо я точно знала, что он простоит в конце до самого вечера и уйдет домой без хлеба. Слава Богу, очередей за продуктами теперь нет, никто не голоден – адаптировались, научились вертеться, юлить, лицемерить и зарабатывать. Куда денешься? Голод не тетка. Вот и Алишка – то ремонт кому-то сделает, то мебель загрузит-выгрузит. А в основном – сидит во дворе на старой скамеечке - всех слушает, или возится со своими голубями, но всегда молчит. Спросишь его о чем-нибудь по пути на работу, а ответ получишь только когда возвращаться будешь. Тормоз! Что еще сказать?

 - - - - -
 Благодать утренней тишины, украшенную мирным постукивание зар из дворовой беседки, разорвал звонкий детский голос:
– Смотрите! Смотрите! У меня парашют! Я сейчас прыгну с парашютом!
Пятилетний мальчик с третьего этажа дома напротив стоял на перилах балкона, держась руками за бельевые веревки на уровне головы. Зары притихли… Ребенок был в игру-шечной каске. Поперек груди - крест накрест красная атласная лента, уходящая за спину. На спине – привязанная той же лентой, подушка. Пацан, насмотревшись киношек про десантников, экипировался под парашютиста и встал на грань неминуемой смерти…

 У меня, считающей себя шустрой и ушлой (не грех повториться), окаменели и ноги, и язык, и мысли – короче всё, что необходимо для быстрой, адекватной реакции.
– Алёшка!!!! У тебя нет кольца на парашюте! Не прыгай!! Открой мне дверь, я дам кольцо, у меня есть!
Чей это голос? Такого я никогда не слышала. Чей это голос – сильный, твердый, спокойный, но способный своей уверенностью остановить Землю? Мне сверху не разглядеть было того человека за развесистыми летними деревьями.
– А мне не нужно кольцо! Он и так раскроется!
– Алешка, подожди меня! Давай вместе прыгнем, кто быстрей!
– Нет! Я один хочу!
Ребенок чуть-чуть подпрыгнул и повис на веревках.

 За те пять минут, которые я простояла окаменевшей, Алишка (а это, как вы уже наверное догадались, был он!) успел, отвлекая мальчика разговорами, собрать с веревок первых этажей сушащиеся одеяла, принести с солнечной площадки чью-то чесанную шерсть и расстелить все эти амортизаторы на участке предполагаемого падения ребенка.
– Ма…а…а…м…а…, – ржавый веревочный блок не продержался и минуты. Ребенок упал и затих. Шумная толпа собралась вокруг места происшествия уже когда Алёшка лежал на одеялах - целый и невредимый, правда в полушоковом состоянии, а Алишка был мертв. Мальчик приземлился прямо ему на плечи и, толкнув ногами на щербатую бетонную плиту нижнего балкона, сам упал спиной на кучу шерсти. Алишка же, истекая кровью из разбитой головы, только и успел сказать: «Слава Богу…».

За что слава Богу? За жизнь ребенка? Или за свою смерть? Или за то, что Бог помог ему сохранить смелого сокола под шкуркой «жаренного цыпленка»? Что не дал «волчатам» спугнуть этого сокола до предначертанного подвига? Кто его знает. Алишки уже нет среди живых, а мертвые и с запозданием не отвечают. Но, слава Богу - неисповедимы для человека его таинственные замыслы…