Колыбельная для Сатаны

Светлана Широкова


 Колыбельная для Сатаны


Женька на хор опаздывала. День не заладился с самого утра. Во-первых, не пришёл Мурзик – их с мамой любимец. Соседка сказала, что и её кошка тоже исчезла, так что, возможно, вскоре они явятся оба. Мама слабо кивала головой и глотала валерьянку…
Во-вторых, дождь. Противный, моросящий, тоскливый. Он так и не прекращался, начавшись месяц назад. (А ещё говорят, что сезон дождей только в Индии есть.) Какая там золотая осень. Серые, плотные облака висели над землёй, казалось, от начала сотворения мира...

На хор можно было ещё успеть, и Женька галопом помчалась в ДМШ, но ровно через две улицы она увидела огромную пробку. Здесь случилась большая авария. В толпе говорили о нескольких десятках машин. Женька покрутилась там и сям, разглядела чудовищно развороченные машины, улышала чьи-то горестные причитания, потом её прогнал санитар «скорой помощи». Фиг бы она его послушалась, но нужно было бежать на хор.

Женька таскалась в музыкалку только из чувства долга, потому что мать придавала огромное значение женькиному «эстетическому воспитанию» и отказывала себе буквально во всём, лишь бы вовремя оплачивать занятия в ДМШ.

 Когда Женька ворвалась в вестибюль, распевка уже гремела вовсю. Получив распеканцию от хоровички, она скользнула на своё место и демонстративно-старательно затянула своё «ми-и-и-и-я!»
В перерыве она прошмыгнула к зеркалу и убедилась, что косметики на лице не осталось и следа. Почему-то музыкантши-динозаврихи терпеть не могут накрашенных учениц. Особенно хоровичка. Как будто живёт где-то в монастыре и телевизор не смотрит. И по улицам не ходит. И вообще она млеет только от звуков симфонического оркестра…

В зеркало Женька увидела Китти – подружка по хору иронично смотрела на неё из-за колонны. Вообще-то она Катька Иванова, но это «скушно», и Катька требовала называть себя Китти. Китти обожала чёрную одежду и украшения со «смертельной» символикой. А ещё Китти нравились ужастики…

- А ты знаешь, что сегодня конец света? – спросила она вместо приветствия.
- Ага, - ответила Женька, причёсываясь.
- Я серьёзно. По всем предсказаниям сегодняшнее число называлось, давно уже. В «Оракуле» вчера прочла, что земля перестала мертвецов принимать!
- В смысле? – нахмурилась Женька.
- А вот так… - широко раскрыла глаза Китти и зловеще прошептала: - Хоронят людей, а через три дня… Гроб с телом – наверху! Как выкопанный!
- Чушь.
- Правда. А это признак… А ещё…

Тут тренькнул звонок – перерыв окончился. Девочки прошли в хоровой класс и, сев на места, подняли свои нотные партии прямо перед лицами. Пусть хоровичка думает, что они поглощены пением. Можно было спокойно поболтать, пока остальные зубрилы поют отрывок из «Литургии» Архангельского.

От грозовых туч небо потемнело, и хоровичка включила свет, закрыла окна и скомандовала открыть следующую часть. Хор зашелестел партиями, зазвучала музыка, и подружки смогли продолжить разговор.
- …а ещё там написано, что только на искуственное зачатие надежда. И то здоровые дети не рожаются… Это ведь тоже признак! А посмотри на погоду! Ты когда последний раз солнце видела? Я – в пятом классе. Два года назад!
Женька открыла рот. Это правда, погоду кляли все… Из-за погоды и продукты стали на вес золота: урожаев почти не было. Винили в постоянной облачности глобальное потепление и лесные пожары. Прошлым летом горели торфянники. И тогда Женька видела солнце – низким багровым шаром в белом небе. И смотреть на него можно было хоть сутками: оно казалось тусклым, раскалённым докрасна тазом.
- А деградация? – зловеще продолжала Китти.
- Чья?
- Всеобщая! – пригвоздила её подруга страшным взглядом. – Пацанов что интересует? Бабы, «бабки» да «стрелялки»! Да пиво с тониками! А воровство и убийства? А пьяницы и наркоманы? сплошной беспредел! Потому что все потеряли надежду!
- Ну и что ты хочешь? – занервничала Женька. – Выйти на улицы и орать: «пробудитесь!» - да? Или: «музыка спасёт мир!» - хоровичка будет рада…

Никто не понял, что произошло. Внезапно лопнули окна – с жутким звоном посыпалось на пол стекло. Одовременно погас свет. Пение оборвалось, раздались крики. Дети ощутили мерную вибрацию пола, и на их головы посыпалась штукатурка. И тут же за дверью что-то ухнуло с жутким рёвом. Все бросились к двери, но её заклинило намертво. Хоровой класс был на третьем этаже – спрыгнуть никто не мог.
Началась паника.
И тут Китти грохнула крышкой рояля.
- Смотрите! – крикнула она, и посмотрела в окно.
И Женька за ней посмотрела, и все остальные девочки тоже.

Они увидели, как один за другим рушатся дома. Гул, стоны; пылевые взрывы то там, то тут взлетали к небесам. Жуткий грохот – и на месте дома повисшее облако пыли и горя. В оцепенении хористки наблюдали надвигающийся ужас. А вдалеке с сизого неба на землю протянулась какая-то вьющаяся нитка. Потом за ней спустилась вторая, третья… Это были смерчи. Улицы кишели людьми, в панике бежавшими во всех направлениях.
Женьку вдруг пронзила ледяная игла: а где мама?! Она посмотрела на Китти и увидела в её широко раскрытых глазах отражение своего страха.
Конец света всё-таки настал.
Они осознали все одновременно: спасения ждать неоткуда.
Ветер нарастал; деревья гнулись почти до земли.

И вдруг… Они услышали голос. Тихий вначале, он дрожаще, нежно выводил знакомую мелодию. Пела хоровичка. Пела «Отче наш» Чеснокова.

Это походило на безумие: петь во время катаклизма, который нёс неотвратимую гибель. Но она пела. Закрыв глаза и вцепившись в пюпитр, как в штурвал.
В промежутках между взрывами её голос нежно вспархивал к высокому потолку.
Постепенно присоединились альты, потом вторые сопрано.
Неуверенные вначале, голоса крепли. Молитва-песня обрела силу и строй. Хоровичка не дирижировала. Никто не смотрел друг на друга. Но «Отче наш» лился на удивление слаженно, на едином дыхании. Наверное, потому что все как никогда осознавали, что и зачем они поют…

На улице к детскому хору стали присоединяться уцелевшие люди…

Сколько раз они исполняли «Отче наш», они не следили. Но ветер стих, а мутная вода, почти скрывшая памятник на площади, пошла на спад. В чёрно-сизом небе образовался светлый проём, сквозь который на землю, прямо в их разбитые окна хлынул давно невиданный золотой свет – свет Солнца.