Французские поцелуи. Курс немолодого бойца 12

Марти Хелл

Продолжение.
Начало:

http://proza.ru/2007/05/26-71

12.

Иногда – господи ты мой всеблагой, и местами даже благодушный, ощущается нехватка синевы.
Тоска закрадывается в сердце, или в то место, где оно должно было бы быть, - если следовать указаниям анатомического атласа.

Хочется лететь над облаками. Слушать шум мощных двигателей, сверяясь с названиями на горящей в проходе между креслами жидкокристаллической картинке – разглядывать плавно уходящие назад города у горизонта, думать о том, что ждет впереди, что осталось позади…
Лететь себе куда-нибудь вдаль.
К этой самой чертовой матери.

***
Прошлого нет – утверждает мой знакомый анонимный алкоголик. Будущее еще не наступило.
А настоящее – вот оно, в каждой отпущенной минуте.

В этом настоящем, кстати, существует сразу все.
И прошлое, каким оно видится, теряясь в тумане памяти, и со все возрастающей дистанции.
И настоящее, которому обычно не придаешь особого значения в силу его сиюминутности и обыденности.
И, собственно, предвкушаемое будущее – каким, оно, возможно будет?
Или не будет?

Все здесь в одном флаконе.
Взболтанное и перемешанное – не отделить одно от другого, даже на центрифуге.

***
Да, - очень порой не хватает проникающей в душу небесной синевы над серебристым крылом… И легких облачков ниже. И приятного собеседника в кресле рядом. Или – собеседницы.
Из разряда собеседников, ведающих нашими судьбами.
Ангелов, что ли?
Может быть, и ангелов.

Интересно, все-таки, было бы посмотреть на того, кто заведует моей судьбой. Поболтать с ним – о том, о сем. В глаза невинные заглянуть.
Задать парочку-троечку каверзных вопросов.
Лучше бы, конечно, за рюмкой этой сделать – чтобы по душам вышло. Откровеннее получилось.

Что я о них думаю - сказать.
Что они там, наверху, обо мне думают - спросить.
И к консенсусу придти. Или – не придти.

***
Но в самолетах теперь алкоголь не подают. Штренг ферботен. Строго-настрого запрещено, будь оно неладно.
И даже ботинки при досмотре просят снимать, черт бы их драл, этих террористов, из-за которых сыр-бор разгорелся.
Их бы, да за эти ботинки всех – перестрелять бы в сортирах, террористов проклятых.
Как наш президент и советует.

Хорошо, если перед досмотром ноги мытые, а носки не драные.
И колготы свежие.
Но ведь не у всех же… Далеко – не у всех это наблюдается.

А если еще и ботинки или туфельки новые, жмут – попробуй-ка их после досмотра обратно без язычка надеть! Вот попробуй…
Обматеришься!

***
Впрочем, ангелы несвежие колготы с носками, по-моему, не носят, им эти заботы простые, земные - не близки.
Вообще не всегда понятно, что им близко, а что нет. И никак это не выяснишь.
Хламиду с прорезями для крыльев нацепят – и отлично.

Им можно даже и трусики не надевать. Все равно ничего из-под хламиды не видно. Если даже и есть, что без особого стеснения продемонстрировать можно.
Да и демонстрировать, собственно, кажется нечего.
Не предусмотрел творец.

То ли – по недосмотру их ничем таким не снабдил, подзабыл кое-что старик, склероз ведь в таком возрасте совсем не шутка.

А может быть – из морально-этических соображений, специально обошелся без вольностей.
Ангелы ведь еще – совсем не боги.
Случись что – сраму с ними не оберешься!

Уже один был – падший… До сих пор откуда-то из-под земли, из преисподней народ смущает своими выкрутасами и цунамическим уханьем.
Так что – от греха-то подальше…
Ходите-ка вы, ребята, бесполыми.
Зачем они хламиды нацепляют – мне не очень понятно.
И без них тоже - неплохо бы выглядели.

***
Кроме того, у меня существуют серьезные сомнения вот в чем: во-первых, что кто-то в этом роде, ведающий судьбами, вообще в природе существует.
Во-вторых, если и существует, то вряд ли алкоголь на грудь принимает. Выпивает, то есть.
Зачем нужен алкоголь или даже амброзия тому, у кого нет тела, а всего лишь одна хламида?
Или – все это мои чисто риторические и довольно глупые вопросы?
 
***
Нет, правда, а поболтать бы с небожителем было интересно – в его стихии, в синеве, пронизанной золотом солнца.
Развалившись в не очень удобном, и не слишком новом самолетном кресле.

Позадавать всякие вопросы.
Например, почему так в жизни повернулось, почему не иначе?
Куда эта дорога ведет, а куда – вон та?
И вообще – самолетные двигатели производства фирмы «Пратт&Уитни» или «Роллс-ройс» - до места-то дотянут?
Или, может быть – валидол под язык, и ждать, не дергаясь, скорого финала этой развеселой пьески под названием жизнь?

***
Почему-то такая тоска по синеве нападает после тяжелых разговоров с бывшими любимыми.
Сразу улететь куда-нибудь к чертовой матери тянет.

Казалось бы – дело-то простое. Поговорили. Обо всем договорились, все выяснили.
Даже обсудили, что Гольфстрим и Дольфстрим – разные люди.
Точнее, один бухгалтер, а другой – вообще не человек, а просто океанское течение.
Ну, и жизнь продолжается?
Ан, нет, заноза какая-то всаживается, и начинает тянуть и дергать.

***
В этих злых гудках повешенной трубки – все Алино женское сострадание к покинутому и теперь одинокому бывшему другу.
Или - почти одинокому.
Не считая, конечно, сексапильной Мессалины с купеческим характером.
И еще парочки. Или, даже троечки, - моих старых боевых подруг. Всегда готовых придти на помощь.

С которым вполне можно потеснее пообщаться – чтобы приятное одиночество, вызванное разлукой с любимой, как-то скрасить. Сделать его еще более приятным. Превратить это общение в нехитрый праздник чистой и светлой любви.
Не умирающей никогда.

Да…
Все это вполне возможно сделать.

***
А, собственно говоря, скандал-то с Алей на сём и закончился.
И наступила в трубке тишина.

На том и спасибо, Александра Викторовна, - сказал я сам себе. На добром слове спасибо, любезная моя б/у.
Чужая жена, и ледяная любовница. «Гуд-бай, май лав, гуд-бай!», – как в не очень патриотичных любовных песнях поется.

Эх, но как же в синеву тянет, - просто сил нет никаких!
***
- А вы, господин Бодряков, делом бы хоть каким-нибудь занялись. А не подслушивали бы чужие разговоры по темным углам. Вроде любимого в народе КГБ, - заметил я Бодрякову, прямо обратившемуся в слух. – Иначе тоже вымерзнете в неподвижности. Когда Гольфстрим совсем обледенеет. Недолго ведь ждать осталось.

Бодряков посмотрел на меня, опешив от моей такой бойкой наглости.
Разве с будущим начальником так разговаривают? – было написано на его безыскусном лице.

Он что-то пискнул в ответ, вроде того, что КГБ отменили еще в прошлом веке, и понесся он куда-то вдаль офисного коридора.
Побежал опять на меня жаловаться - Семен Семенычу. Как родной сынок к сердобольной мамке побежал… Которого во дворе злые мальчишки обидели. Игрушку отняли, да еще и нашлепали, и обидных слов наговорили.
«Мамка, носик мне утри!»

Как же, как же, отменили подумал я про себя. Уже много лет, как целая империя КГБ вокруг во главе с ихним клерком, а он, глупый даже об этом и не подозревает.
Очки ему нужны, наверное.

***
Удивительный все-таки это субъект, Бодряков... Столько же в нем глупой энергии и совершенно неоправданного самомнения – просто диву даюсь!
Так и бьет самомнение у него через край. Из-за переизбытка его бездарной энергетичности.
Воображает он себе, кажется, что уже стал начальником. Топ-манагером.
Семен Семенычем, так сказать.

Не знает, бедный, что день грядущий ему готовит, какой подарок ему карьерная судьба может преподнести.
Спит и видит, себя на новом, начальничьем месте.

Только, мне кажется, кишка у него тонка – так вот просто начальником стать. Порвется у него от натуги – кишка-то.
С карьерными энтузиастами иногда такое происходит. Неожиданное и не очень приятное. Кишки у них не выдерживают и рвутся от непосильной ноши.
Впрочем, от этого, с лопнувшей кишкой, они становятся еще злее и неуемнее.

А если посмотреть на дело с другой стороны?
Нужна ли мне самому эта самая начальничья должность?
К чему она мне? Жил себе спокойно, почему бы так же спокойно не жить дальше?

***
Да, конечно, начальником приятно быть. Спору нет. Деньги лишние, блага дополнительные. Кабинет, опять же, отдельный. Никто тебе в компьютер не заглядывает, когда ты в рабочее время с Сексуальной переписываешься.
На интимные темы орально-генитального и анального секса.
А если и заглядывает – то тайно, и просто где-то на тебя матерьялец в архив складывает – до поры, до времени.
И уж точно, никто тебя глупыми сентенциями от спокойного послеобеденного сна не отвлекает.

Все это конечно, приятно. Но с другой стороны…
С другой стороны - вот, например, взять сегодня, когда жизнь не очень задалась. Александра весь денек подпортила своими гнусными и не очень уместными инсинуациями…

Попробуй-ка такие вот дебаты с Алей выдержать… И про глобальное обледенение рассерженной женщине так рассказать, чтобы она забыла, зачем в ярости звонила…
Не каждый сумеет вывернуться. И дальше работать, как ни в чем не бывало.
И быть при всем этом еще и начальником?
У которого и без то же Али - голова от всяких забот пухнет?
Тяжело, однако…
Даже и за дополнительные деньги.

Есть же у начальника попутно и всякие каверзные вопросы для решения – и тактические, и стратегические, и даже политические.
А голова скандалом забита.

Такой скандал, конечно, - сущий пустяк, не уважительный мотив от должности отказываться. Но может быть, все же стоит отказаться – пока не поздно? Ходить – как все, по камушкам. А не по воде глубокой чапать, рискуя поминутно провалиться. Мы ж не конструкторы. чтобы беспрепятственно по воде ходить.

Что, интересно, тогда все-таки будет?

***
А будет тогда начальником у тебя вот этот молодой дурак, - говорю я сам себе. Почти на сто процентов – именно он будет. Ставший начальником только из-за того, что я отказался. А он недавно получил диплом MBA. Которым теперь размахивает к месту и не к месту, будто римский легионер штандартом.
Перед предсмертной атакой на варварские позиции.
Во время которой этот самый воинственный легионер просто получит по башке варварской дубиной.
За неимением у варваров более грозного оружия, чем дубина и вилы.

А потом будет торжественно зажарен на костре. И с гиканьем победной радости съеден – в качестве жилистого и невкусного трофея.
Надо же варварам чем-нибудь подкрепиться после такой замечательной победы.

***
Я не очень уверен, что варвары, - какие-нибудь прародители французов, или немцев, или англичан - были канибалами.
Хотя, кто их знает? Может быть, и были. По виду не скажешь, но ведь в душу им не заглянешь. Этим самым варварам, потомкам готов с галлами и саксами.

Может, они пленных римлян поедали, только история об этом умалчивает?
В конце концов, все мы немного людоеды.
Особенно – женщины.
Хотя и в мужчинах это тоже наблюдается.

***
Вообще, история, особенно отечественная, – она такая дама, с большими задатками проститутки.
Кто и как заплатит, с тем в койку и ложится.
Нет в ней никогда ни слова правды.
Одна фикция, и разные домыслы, благоугодные режиму. Это истина. не требующая доказательств. От советов до новых феодалов.

***
Но картинка расправы варваров над римлянином-Бодряковым представляется мне весьма приятной.
Как Бодрякова каннибалы лопают, чмокают, отплевываются, и в зубах ковыряются, чтобы неперегрызаемые жилы оттуда вытащить.
Хорошая картинка. Красочная. Убедительная.
Жаль, что сам герой ее не видит.

***
Да… пусть он себе размахивает штандартом профпригодности на здоровье, - думаю я. Точнее, на свою погибель…
Тебе-то - что за дело?

Пусть выглядит дурак дураком.
Разве тебе от этого плохо? Если ты исправно зарплату получаешь, себя душевным комфортом окружаешь, и над ним потешаешься.
Пусть начальствует.

Зато ты лично на работе - ни за что, по сути, и не отвечаешь. Прекрасно спишь восемь рабочих часов. Или лечебными процедурами занимаешься, чужой бюст разглядывая.
А в шесть часы бьют побудку, ты оторвался от кресла, – в свою таратайку, и целый вечер у тебя свободен…
И даже выспаться за день на работе успел - перед новыми подвигами. С Клавдией, например.
Или с другими, не менее достойными кандидатурами.

***
Вот сейчас возьму, и позвоню Мессалине. И вечер у меня будет насыщенным и комфортным.
Судя по тому, как мой друг с нижнего этажа при воспоминаниях о ночке с Клавдией воодушевляется – понравилось ему…
Эх, хороша, как бы говорит он мне… Давай еще!
Я с ним согласен, - давай еще!

Стоя в коридоре, подальше от Нинон, я нахожу в электронной записной книжке номер Мессалины, названный мной для памяти «Клава-купчиха».
Я нажимаю зеленую кнопочку соединения.
Гудки в трубке. Гудки…
Не берет Клава трубку.
Повтор.
Нет, не берет.

Наверное, очень занята. Сама с собой, или еще кем-нибудь.
Прикупила себе еще кого-нибудь, и ей не до меня.
Или не слышит звонка, отдыхает после вчерашнего.
Или еще что-нибудь.

Это ничего, позвоним попозже.

***
В общем, думаю я, возьмем сегодня опять Клаву в оборот, или другую какую подружку, и продолжим наши занятия.

А этот дуралей, Бодряков, на весь свет обиженный, изневрничавшийся от борьбы не только со мной, но и со всем миром сразу, домой понесется. К любимой, так сказать, жене.
К ужину.
Интересно, что она ему на ужин готовит? Может быть – из экономии – селедку жарит?
Можно себе вообразить, какой дома аромат стоит, если у них к тому же и вытяжки нет.
Тоже – из-за тотальной экономии.

А, может быть, она его самого ужин готовить заставляет? Селедочку там пожарить. Салат из какой-нибудь морской дряни, вроде кальмаров или каракатиц, сделать?

Я вот, например, на ночь почти не ем. Многолетняя привычка.
Так что, для таких, скажем, надобностей, как ужин приготовить - мне жена и не нужна.
И никогда не нужна была.

Да и для других – тоже пока не очень требуется.
Если уж мне есть очень захочется, я и сам себе селедку пожарить сумею. И салат из каракатиц нашинкую.
С лучком.

Только я это все терпеть не могу, - особенно, селедку, морских тварей, лук, - и даже весь чесаться начинаю. Когда что-то подобное на столе вижу.
А вот ему, мазохисту – жена нужна, да еще как нужна! Он-то ведь, наверное, от таких угощений не чешется. Не аллергичен он, гад.

***
Пусть этот самовлюбленный дурачок сидит в конторе каждый вечер до восьми-девяти, выслуживается, и разгребает все то, что я там ему за день от всей своей полусонной души понаписал…
Да еще получает вечером от жены скандалы – почему на работе до поздна засиживается? А не домой бежит - сломя голову.

И при этом - пусть утверждает, идиот, что любит свою жену без памяти.
Хотя выглядит это со стороны довольно смешно.

***
Это ведь все дело вкуса, конечно, любить жену, или нет. Мне, кстати, даже трудно вообразить себе – какая у него жена.
То есть, какая женщина может жить с таким идиотом. Как она выглядит?
Наверное, как нечто уникальное выглядит. Или - это довольно распространенный случай?

Но все это уже – ее личное дело…
Насколько и когда он у нее тошноту вызывает.

Вот он утверждает, что любит ее. Прямо без памяти.
А сам все на Нинон зарится.
Это, интересно, как? Вписывается в его безразмерную любовь? Или нет? Слюни по другой женщине на рубашку ронять?

И так к Нинон подползает, и так подлезает – и спереди. И сзади.
А сам, тем временем, - при каждом удобном и неудобном случае - все про жену любимую бубнит что-то…
Интересно, какой это женщине такой подкоп под ее нравственность понравится? С одновременным бубнежем про жену любимую?
Только мазохистке…

А Нинон, по-моему, не мазохистка.
Скорее, садистка она.
И, как я вижу, это обхождение со стороны Бодрякова ей не очень нравится. Даже очень не нравится – если за ней понаблюдать в такие вот моменты его атак.

Думаю, кстати, что жена Бодрякова тоже была бы не в восторге, если бы узнала, как он к Нине Моисеевне клеится. Очень бы она рассердилась и расстроилась.
Похлеще Али, думаю.

По слухам – она у него далеко не безголосая овца. Которая все проглатывает, что ей любимый муж дает.
Иногда и взбрыкивает – что необъезженная кобылица.
Может быть, даже дерется с ним. Лыжными палками - как бывшая супруга моего знакомого анонимного алкоголика.

А он тем временем получает на работе - в ответ от Нинон - фунт презрения и килограмм насмешек…
Что его жене было бы вдвойне обидно, думаю – если бы она об этом узнала.
Что ее муж даже к постороннее женщине подкатиться по человечески не умеет. И так-то неказист, да еще и такой вот недотепа.

***
К женщине подход нужен. Нежность и романтика… Высокие чувства. Или – хотя бы намек на них.
Ему бы что-нибудь романтичное Нинон продекламировать. Что-нибудь такое, возвышенное - как он в ее бюст влюблен, например.
И даже – как он ночами видит себя прогуливающимся между двумя этими ее холмами душистыми. Поросшими лавандой с привкусом пота. Отпихивая при этом жену…
Чтобы не мешалась.
А то лежит где-то рядом, посапывает, ворочается беспокойно, и с возвышенных мечтаний о Нинон на прозу жизни его сбивает.

Или, лучше – рассказал бы он Нинон как-нибудь наедине, что хотелось бы ему, воспаленному страстью, стянуть с нее юбку, поставить ее на четвереньки, и заняться с ней первородным грехом… Как две резвые лошадки. Если она не против, конечно.
Этак, тяжело пыхтя. Как паровоз на подъеме…
Романтика, однако! Нинон бы понравился такой заход, думаю.

А он что? Ничего не понимает в ухаживаниях. Все что-то про жену бубнит, и масляные глазенки на ее бюст ставит.
Нет, это не подход к женщине.

***
Вот и получает в ответ полное бездушие. Обижается. Страдает.
Хотя взрослый уже мальчуган, и должен бы понимать, что вокруг Нинон, и вокруг ее бюста, и прочих сомнительных прелестей, вроде эзотерических фибр на обширной попе, - рыбы плавают побольше, покрупнее, поаппетитнее.
Вроде того же Семен Семеныча с Передрягой.

Тут ничем, кроме пылкой романтики не возьмешь. Типа – вставай в позу, милая, а я буду тебя объезжать! Ка-ак объеду!
Штурмом и дрангом брать такие крепости надо, господин Бодряков, а не про любимую жену нытьем.

Тонка у него кишка, точно тонка, для штурма и дранга. Чтобы Нина Моисеевна свое внимание на такую несъедобную мелочь переключала.
И таким своим богатством, как бюст, например, с ним, идиотом от рождения, поделилась. Или еще чем, вроде расползающейся без поддержки юбки попы.

Все же, очень глупый он.
Примитивный.
Все у него на физиономии написано.
И в масляных глазках читается, как в открытой книге.

***
Бог с ним, с этим дураком, думаю я. Подумай, лучше, о своих проблемах.

А у тебя, мой дорогой, - прикидываю я уже про самого себя, - в твоей обиходной жизни, - даже и приличный скандал получить не от кого. Это ли не прелесть?
Вот, как мы ловко сейчас с Александрой управились.

И вообще, обычно только кто-то рот откроет – так сразу в черный список. На расставание.
Ну, ведь хорошо же, а?
«Щикарно!», - как выражается мой знакомый анонимный алкоголик.
И действительно – просто «щикарно» все устроено в жизни!

Только что-то иногда в синеву тянет. Свалить куда-нибудь к чертовой матери.

***
Любопытная Нинон не выдерживает, и открывает дверь в коридор:
- Слушай, и долго ты тут прятаться будешь?
- Нет, - отвечаю я, - дай-ка мне зайти. А то, что-то я растолстел в последнее время, не протиснусь мимо твоего богатства.

Нинон в дверном проеме улыбается, смеривает оценивающим взглядом мое брюшко, которое я старательно втягиваю:
- Хорошего человека должно быть много.
- Славно, - говорю я, - что ты это понимаешь. Но не будешь каждой встречной девушке объяснять: «Знаете, милая, есть мнение, что хорошего человека должно быть много…»
- Тебе, между прочим, Семен Семеныч звонил. Ждет тебя. Слушай, а зачем он тебя вызывает, а? Поделись?

Я смотрю на Нинон, изображая неведение:
- Наверное, Бодряков опять нажаловался. Вот мне и разнос готовится.
- Да ладно, лапшу-то мне не вешай… Причем здесь Бодряков? Сначала тебя Передряга вызывал, теперь Семен Семеныч.
Что за тайны мадридского двора – от любимой коллеги?

- Нина Моисеевна, всему свое время, - важно и загадочно говорю я. - Схожу к нему, и узнаем все. Наверное, хочет провести со мной инструктаж по поводу встречи с французами.

- Эх, чует мое дамское сердце, нечисто тут все… Ох, нечисто… - говорит Нинон, и в упор смотрит на меня.

Нет, Нинон, думаю я про себя – нет у тебя никаких фибр… Не видишь ты даже того, что у тебя под носом лежит. Ясновидящая ты наша…
Или – ловко притворяешься.

***

Но вообще говоря, как я убедился, тяга к синеве далеко не всегда спасает, а иногда даже и добавляет хлопот.

Однажды, года два назад, когда жизнь, в том числе, и половая, совсем не задалась, чувство юмора вдруг закончилось на полуслове, очередная любимая девушка улетела куда-то за Красноярск, в некую мифическую экологическую экспедицию, да так там и застряла – в тайге, среди медведей, мля…, да…
А по третьему кольцу утром – прямо, как вот сейчас, проехать стало совершенно невозможно, я сбежал.

Было это еще до нашего романа с Александрой, и как раз тогда, когда после скандалов и угроз несуществующий по мнению Бодрякова КГБ выдал-таки мне загранпаспорт.

И меня потянуло в синеву. И я поддался этому внезапному порыву. Злобный на весь мир. и особенно - на Красноярск.

***
Да, главная любимая девушка умотала тогда в Красноярск, а меня затерзали смутные сомнения, - как выражался один герой. Не находится ли этот самый Красноярск тут же, неподалеку, - думал я. В Москве же...
Где-нибудь, в районе метро «Юго-Западная»?
Или – «Новогиреево», к примеру?

Уж больно какая-то странная это была идея для столь юного создания – провести летнюю практику в тайге, разглядывая бурых мишек. С не стрижеными когтями на лапах, c не мытыми со времен Адама и Евы подмышками.
Мне почему-то казалось, что такие экзотические идеи сейчас мало свойственны подрастающему поколению.
Но – нет. Что-то тут не совсем чисто.

Вот если бы практика проходила где-нибудь в Лондоне, или в Париже… Или на каких-нибудь веселых Ибице с Мальоркой – я бы это понял. А понять – это уже почти простить.
В конце-то концов, там хоть и глушь, но, кажется, там уже даже горячая вода изобретена.

***
А в данном случае – совершенно непатриотичное по отношению ко мне решение.
И вообще, весьма неожиданное поползновение - для моего очаровательного создания, заканчивающего университет.

Даже вспомнился дурацкий куплет песни из полубезумной, и плохо забываемой советской жизни: «Ты уехала в дальние страны, я ушел на разведку в тайгу…»
Или что-то в этом роде, такое же уныло-бессмысленное.
Какая-то совковая глупость. Про геологов, или каких-то таких же фанатов-натурфоршеров.

Которые, кстати, - помнится, некогда были в почете.
Страна требовала нефть, газ, золото и уран.
Основу самого сладкого богатства, - власти коммуняков-феодалов.

Но то – в песне…
А в жизни все получается наоборот. В тайгу отправилась она. Моя юная и ненаглядная.
В дальние страны отправился я. Не очень молодой и сильно разобиженный.
 
***
К слову сказать, кроме прочего, по-моему, - в родной и горячо обожаемой столице проблем с экологией гораздо больше, чем там, за Уралом - если уж говорить о сборе научного материала для очередной курсовой.
Или даже для целого диплома.
А может быть, и для целой объемистой докторской диссертации. Которую после защиты можно было бы подкладывать вместо пухлой подушечки под одно симпатичное девичье место.
Другого применения для экологической диссертации я придумать просто не могу.

Выйди на любую улицу – и собирай себе материал на здоровье.
Мешками для мусора только запасись предварительно, и собирай. До отвала, и даже до полного переедания обсобирайся.
Безо всяких энцефалитных клещей, и других неприятных двуногих и четырехногих млекопитающих.
Обнаглевших жирных крыс только распугай веселым исследовательским гиканьем, и собирай, собирай, помогай гастарбайтерам…
Выпучившим голодные глаза записных эротоманов на такую неординарную юную коллизию, похожую на ожившую виолончельку с круглой и аппетитной попкой.

***
Я подозреваю, она просто решила устроить себе несколько разгрузочных недель. От меня разгрузиться.
Ненасытного.

Надо же - от самого меня решила отдохнуть! – думал я с возмущением. - От меня - похожего в профиль на Аполлона. Или на Давида из Пушкинского музея.
А в фас – минимум, на Марчелло Мастрояни с Аленом Делоном пополам. В юности, естественно.
Это, - если, конечно, сильно втянуть живот, убрать лет двадцать пять, и взрастить копну прямых волос на пробор посредине. А также бакенбарды а ля Джон Леннон времен «Magical Mistery Tour».
Какие и я носил тогда, в пору глубокой юности и непроходимой глупости, кося под хиппи. Вместе с рубашкой в веселенький цветочек, и облохматившимися джинсами.

Где-то в каких-то альбомах у меня валяется именно такая моя черно-белая фотография. С бакенбардами, с гитарой, и сигареткой в зубах.
Сигаретка там явно лишняя, но что поделаешь – из песни слова не выкинешь. Всю жизнь курю, и всю сознательную жизнь – бросаю, черт возьми.
Надо бы это фото отыскать, и в рамочку вставить. В назидание.
Только вот кому в назидание? Самому себе?

***
Было обидно. Ну, просто очень.
Нет, без шуток – действительно обидно…
Ведь я ей предлагал гораздо более приятный вариант отдыха за границей Московской области.
Но своими же руками купил ей билет до Красноярска.

Едва прилетев в эту свою тьму-таркань, любимая электронно, посредством sms, пожаловалась мне на густейший туман в тайге.

И еще на то, что экспедиция вынуждена из-за тумана сидеть, и ждать у глухого, хоть и сильно поредевшего в результате неутомимой хозяйственной деятельности местных хапуг сибирского леса, погоды.
И, так сказать, скучать.

Очень романтичное занятие, надо полагать – скучать в Красноярске. И развлекаться с мишками.

***
Она прислала мне сообщение следующего содержания: «Мне скучно, и я безумно тебя хочу. Руководительница тут зажигает, а я тихонько сплю на детской кроватке. Обидно!»

Я также электронно спросил ее: что это еще такое? с кем это она там зажигает, ее руководительница?
Хотя и сам прекрасно понимал, что и где она там зажигает. И с кем. И даже – приблизительно, в каких позах зажигает ее веселая руководительница.
В хвост и в гриву зажигает, - думал я, распаляясь, - эта околонаучная сучка.
Дурной пример несмышленым студентам подает.

И в ответ получил вполне предсказуемое сообщение: «Со своим другом. Сибиряки – они без комплексов».

«Береги себя, любимая! У гризлей без комплексов – любвеобильный характер», - написал я злобно в ответ, все ярче и четче воображая себе, как эта лихая полупьяная парочка легко превращает свое парное катание во вполне непарную групповуху. После нескольких стаканов отвратительного качества водки – такое было вполне возможным.

И, судя по всему, ее даже слегка возбуждало. Или – не слегка?
Иначе – с чего бы ей было «обидно», как она выражалась?

У столичной молодежи, думал я, тоже явно наблюдается недостаток комплексов. Возрастной дефицит, так сказать. Вроде недостатка витаминов.

***
Ответа на свое sms я не получил.
Может быть, из-за большой разницы во времени.
А может быть - из-за того, что мои худшие подозрения стали оправдываться. Где-то там, на краю полысевшей и уже совсем не такой, как раньше, безбрежной тайги.

Расстроенный и обиженный, как незнамо что, под воздействием какого-то импульса, похожего на внезапный удар током по мягкому месту, на следующий же день я приехал на работу, спустился ниже на этаж, где сидело наше карманное турбюро, и заказал себе поездку.
Не могу я жить без моря.

***
Нинон была в курсе моего заказа уже минут через пятнадцать после того, как я покинул турбюро.

- Как-то это не по-товарищески, - заметила она. – Я тоже в отпуск хочу, а тут и за тебя работать придется.
- У меня семейные обстоятельства, - сказал я. – Уважительные.
- То-то ты один в одиночку намылился, - заметила Нинон. - Семейный ты наш.
- Надо же вкусить… от благ. Паспорт вот сподобились выдать. Море и солнце – что человеку надо? И никаких наших.
- Ну, да, - сказала Нинон. – Ты ж у нас не патриот.
- Ты что, - сказал я, – я очень люблю отчизну. Родину, так сказать. Только без наших.
- Наивный ты парень, - ответила Нинон. До такого возраста дожил, - а все чего-то не понимаешь.
- Возможно, - сказал я, и сделал вид, будто обиделся.
Чтобы закончить этот не слишком приятный разговор.

***
- А вы действительно один лететь собираетесь? - тоже спросила меня, почему-то таинственно улыбаясь, сотрудница турбюро Раечка, когда сингл в отеле подтвердили, и я опять зашел в турбюро уже оплатить свою внезапную прихоть.

Она неспешно пересчитывала выложенные мной на ее стол купюры, а потом еще и привлекла для этой немудреной операции счетную машинку. Купюр было много, и были они все мелкие. За что мне сделалось как-то неловко.
Хотя, я не на паперти стоял, их собирая. А заработал их своим кровным трудом.

- Да, - сказал я твердо. – Один. Как перст.
- Не скучно будет? – спросила Раечка, возможно на что-то намекая своими красивыми глазами.

***
Она была очень худа, хотя и миловидна.
Глаза у нее были большие и синие.
Когда она улыбалась, на щеках начинали играть симпатичные ямочки.

Губы у нее тоже были очень сексуальные. Дающие простор моему нехитрому, сильно замызганному прозой жизни воображению.
И ей явно хотелось на море. Может быть даже – в моей приятной компании.

Но в целом - она была совершенно не в моем вкусе.
Кожа да кости, кожа до кости…
Бедная, добровольно голодающая деточка, подумал я.
Мне было бы трудно представить себя в постели с ней. Разве что-нибудь такое, не раздеваясь, в темном уголку… В чьей-нибудь ванной комнате – в гостях. На скорую руку. Не видя противника.

***
Я даже помотал головой, отгоняя такие скабрезные мысли.
Кроме того, она была подругой, как я понимаю Нины Моисеевны.
Было бы совершенно ни к чему держать ту в курсе своей интимной жизни.
Лучше все же быть в глазах окружающих человеком с принципами.

Чтобы не развивать скользкую тему одиноких поездок, и отбить у Раечки охоту к дальнейшим двусмысленным переговорам полунамеками, я сказал:
- Раечка, кто ж ездит в отпуск со своим самоваром? Я - когда и женат-то был, никогда такой самовар с собой не брал. А вы хотите…

- Ага, так вы к тому же и не женаты? – пропустив сентенцию про самовар, улыбнулась она, перебив меня, - как мне показалось, плотоядно. И, можно даже сказать, призывно. Показав при этом красивые ровные зубки - будто с рекламного плаката очередной чудодейственной зубной пасты.

В ее голосе звучало деланное сочувствием. Как будто втайне она услышала какую-то благую весть, и прямо из уст ангела, нашептавшего ей эту весть на ушко, но хотела замаскировать от непосвященных приятное послание.
Я как раз и был, кажется, этим ангелом.
А может быть, относился к разряду непосвященных.

***
Надо, - и без ложной скромности, но и без ложного сожаления, признать, что я на ангела, сообщающего приятные новости, явно не похож.
В этом даже и сомневаться не приходится.
Зеркало в моей ванной уже довольно давно не пытается меня обмануть на сей счет.
Даже в минуты моего душевного оптимизма.
Намекающего мне на иногда, но, правда, все реже и реже, что еще не все в моей жизни окончательно потеряно.

А я не пытаюсь обмануть его – моего зеркального одинокого приятеля. Уж, какой он есть – таким я ему и представляюсь.

Я твердо знаю, что давно уже не похож на Марчелло или Алена – в юности, естественно. Да и не в юности – тоже.
На Брэда Пита тоже не тяну, если быть объективным…
И с Аполлоном у меня мало общего, так же, как и с Давидом из музея.
Я это ясно вижу, и не очень переживаю, и уже довольно давно.

А главное – это не очень пугает и окружающих меня, как я заметил. Так мне кажется, во всяком случае.
Раечку, например, это явно не пугало.

***
И вообще, я думаю, что мужчина-ангел – весьма пошлое и довольно унылое существо.
Так же впрочем, как и ангел-женщина.
Хотя женщины, кажется, почему-то думают, что если бы они были ангелами, они были бы гораздо привлекательнее для мужчин.

Все это чушь собачья.
Если приглядеться и подумать, и представить себе хотя бы мысленно женщину-ангела, то получится какое-то бестелесное привидение, пропахшее ладаном и амброзией – и что же в этом привлекательного?...
Даже подержаться не за что.
Да и к тому же, существо бесполое - по определению. В хламиде с дырками для крыльев.
Сплошная фикция, а не красивая сексуальная женщина.

Однако далеко не все женщины дают себе труд подумать над этим. Даже постоянно и очень придирчиво приглядываясь к себе.
Да и не у всех женщин хватает ресурсов – внимательно поразмышлять.
Также, кстати, как и у мужчин.
Потому что известно, что хуже женщины может быть только мужчина.

Как бы это не звучало банально, мужчины ищут в женщинах – на свою, кстати, голову или задницу - дьявольское начало. Что бы они при этом не говорили вслух.
Или, на худой конец, хотя бы простую безыскусную шлюху многоразового применения.
А что из этого по большей части получается – за примерами далеко ходить не надо. Достаточно либо на самого себя посмотреть, либо на окружающих знакомых. Например, на моего знакомого анонимного алкоголика.

Настоящие женщины-ангелы же, по-моему, подходят, в основном, импотентам. И в буквальном, и в переносном смысле понятия.

***

- Да, Рая, - сказал я, и тоже с некоторой наигранной горечью в голосе. - Я совершенно не женат. Абсолютно. – И совершенно неожиданно для самого себя добавил:
- Так что, по возвращении могу пригласить вас куда-нибудь поужинать. Как вы на это смотрите?

Я и сам не знаю, зачем я это сказал.
То ли – по укоренившейся мужской привычке заигрывать со всем, что движется.
А может быть - по причинам рабочих перегрузок, уличной грязи, вида из окна на все ту же ядовитую промзону, поливаемую дождем, а также отбытия моей подружки к сибирским медведям.
К тем, что живут в своей тайге, около нее, и совершенно без комплексов.

Видимо, эти обстоятельства повлияли так на мой полупустой котелок на плечах, что он вдруг вообще совершенно перестал варить что-то более или менее съедобное.
И так-то он у меня – не бог весть что, а тут совсем забарахлил – сварил, и в мусорное ведро сразу можно выливать.
Никаких намерений приглашать эту Раечку ужинать у меня не было и в помину. Ляпнул, и сразу пожалел.

***
- А я вот замужем, - сказала Раечка на это. Но как-то не очень уверенно. И замолчала выжидательно.
- Тогда не приглашаю…, - сказал я, быстро отступая, и делая вид, что не заметил ее неуверенности. - Ваш муж вас и поужинает… Ему по статусу положено. Я вам тогда что-нибудь оттуда привезу… сувенирчик какой-нибудь.

Раечка еще раз улыбнулась, еще раз показав ямочки и свои красивые зубки.
Заряжая мои кровные, заработанные непосильным трудом деньги - мелкими купюрами - в счетную машинку, она сказала с сожалением:
- Разве от мужа дождешься?… Я подумаю над вашим предложением – тем более, есть еще время. Даже и до вашего отъезда.

***
Я смотрел, как исчезают в ее столе перехваченные резинкой бумажки, и как она выписывает мне приходный ордер.
Меня медленно, но верно начала душить упитанная, будто мясной поросенок, и разлапистая, как краб, жаба.
Денег мне вдруг стало откровенно жалко.

Я подумал, что еще все можно повернуть. И никуда не ехать.
В конце-то концов, и чего я так расстроился и понесся вдруг отдыхать?

Ну, не проехать по кольцу утром – подумаешь, открытие вселенского масштаба… Каждое утро ведь одно и то же, одно и то же, и не первый день, и не первый даже год…

Ну, девушка умотала, - и что? Жизнь остановилась?
Еще, кстати, мой дорогой, не известно, кому больше повезло - сибирским медведям или тебе?
Еще медведи от нее наплачутся.
Что ты так разошелся? Раскрой телефонную записную книжку – как минимум три девушки у тебя есть, которые всегда сидят на старте. В позиции – марш! В койку! В приличную позу!

И я даже нерешительно кашлянул, приготовившись сделать афронт – к которому толкала меня моя жаба.

***
Но я посмотрел на недоеденную малокровием Раечку, уже пересчитавшую у убравшую в стол деньги. Посмотрел за окно, где с утра лил серый предосенний дождь. Опять вспомнил о том, что жизнь все же не задалась, а по третьему кольцу проехать утром стало совершенно невозможно…
Вспомнил, как тянет синева…

И мысленно плюнул на это свое низменное чувство – жадность.
И мысленно пнул ногой жабу, которая даже заверещала где-то в глубинах моей души - от своего тоскливого негодования на меня, транжиру.

А, вспомнив заодно еще и про необрезанных немытых медведей, я твердо сказал себе нежным мысленным шепотом: не экономь на самом себе, урод!
Не экономь!

Тебя ждут море, солнце, и другие замечательные вещи.
Деньги это просто тлен. Средство, но не как уж не цель.
Давай-ка, милый друг, на волю! В пампасы!
Гори они синим пламенем – эти жабы с медведями, начальники, и третье транспортное кольцо моей горячо любимой до зубной боли столицы!

***
- Я вам позвоню, - сказала Раечка, по-моему даже не заметившая моей внутренней борьбы, - когда придет ваучер, и выпишут билеты. Скорее всего, это произойдет накануне вылета.

Она сделала еще одну выжидательную паузу – а вдруг я все же приглашу ее поужинать? Еще до отлета? А она поупирается немного, и согласится?
Было ясно, что муж ее ужинами в ресторане не балует.
А вдруг, я возьму, да и приглашу?

- Конечно, - сказал я, – буду ждать вашего звонка с нетерпением. Так что вам привезти… с мужем? Какой сувенирчик?

***
Нет, слишком она для меня худа, думал я. Чтобы ее откормить – ого-го-го сколько денег надо. По ресторанам ее не наводишься – сам похудеешь и в итоге в трубу вылетишь.
Значительно дороже отпуска мероприятие выйдет.

Что это такое за безобразие – когда попка – с два кулачка. В одной моей ладони наверняка помещается, и еще место остается?
А что в это время другой ладонью делать прикажите? За что еще там держаться?

А грудь? Что это за куриная грудь, скажите ради бога – между нулевым и первым номером? Мальчика мы не заказывали – точно!
До такого безобразия мы еще не докатились.

Нет, конечно, никаких сомнений - в пампасы!
И не забыть, кстати, заглянуть вечером в телефонную книжку. И пожить сегодня же с кем-нибудь в свое удовольствием - назло сибирским, не комплексующим по таким пустякам, как групповуха, медведям.

***
- Ой, как много тут русских! - удивленным басистым шепотом на весь салон, заглушив шум обычной предвзлетной возни, заметила дородная дама. И толкнула меня массивным, как чугунная чушка, локтем в спину, стремясь обогнать меня, и побыстрее усесться в кресло.
Наверное, она была уверена, что, едва вступив на борт воздушного судна, готовящегося отправиться в аэропорт Пула – она встретит уже одних только не наших.
– Извините, - сказала она как-то презрительно - в ответ на мой вопросительный взгляд. – Тесно у них, в этих «Боингах»… А… понятно… Вы тоже русский?
- Да, - сказал я. – Русский. Наш.
- Это заметно, - сказала дама. – Женщину зачем-то пихнули.

Я решил просто промолчать.
И стал садиться в свое кресло – у окошка, как мне и хотелось.

А она, с натугой запихивая сумки в отделение над головами пассажиров - которое, как трижды повторили по радио бортпроводницы, служит исключительно для верхней одежды, - сказала:
- А вы не уступите место даме у окошка?
- Даме уступлю – с большим удовольствием,- сказал я. И добавил:
- А вот вам – нет.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ