Во сне и наяву. Часть 2. Продолжение 9

XVI

За три дня до конца августа мать примерила на меня школьную форму и, обнаружив, что та стала уже короткой, выпустила запас по талии. Немного удлинить удалось и белый фартук, а вот чёрный, который после многократных стирок стал тёмно-серым, теперь значительно отличался по длине от платья.
 - Фартук и должен быть короче, - уверенно заявила Маня.
 - Но так же не красиво, - засомневалась я.
 - Много ты в красоте понимаешь! - отмахнулась, как от назойливой мухи, она и включила утюг.

 - А мне мама каждый год новую школьную одежду покупает, - удивлённо меня рассматривая, сообщила Галя, когда мы с ней случайно, в один из первых дней учёбы, стали попутчиками домой, - она говорит, что платье, которое в течение года почти не снимают, заслуживает быть отправленным на пенсию.
Я понимала, что Галина мама абсолютно права, но с другой стороны радовалась, наличию хоть какой-нибудь формы, потому что у нас опять в доме господствовал ремонт, и Мане было не до меня. На этот раз избавлялись от печного отопления, заменив его водяным. Вместо летнего душа, Борис строил из белых блоков баню, где предстояло обитать и чугунному котлу.
Когда в доме всё снова заблестело и засверкало, наступили уже первые заморозки, и покрытые серебрянкой батареи вместе с теплом какое-то время излучали немного дурманящий запах краски.

Незадолго до осенних каникул, Маня сообщила, что есть возможность отдать меня в музыкальную школу по классу скрипки.
 - Так ты, вроде бы, тогда, у Жанетки, решила, что она на пианино будет играть, - Борис задумчиво посмотрел вдаль, пытаясь что-то вспомнить.
 - Ты опять всё перепутал, - раздражённо ответила Маня, - У Жанетки я как раз и решила отдать её на скрипку, а до этого хотела на аккордеон. Но дело не в этом. Учебный год уже всё равно давно начался, и набор на все инструменты окончен, классы укомплектованы. Но Людочка сказала, что один мальчик, как раз в первом классе, заниматься скрипкой отказался, и теперь там есть свободное место.
 - А кто такая Людочка? – похоже, что отец из всей этой истории только одно слово и понял.
 - Ну, здрасте! Людочка работает у нас в школе библиотекарем.
 - Ах, эта. Ну, ясно. А причём здесь скрипка?
 - Как при чём? У неё же муж в музыкальной школе преподаёт.
 - Он скрипач? – удивился Борис, - а мне казалось, что он на дудке дудит...
 - Ой, Борь, с тобой не соскучишься, - засмеялась Маня, - Конечно же, он играет на саксофоне, но работает в музыкальной школе и знает там положение всех дел. Ну, так я пойду завтра, Свету запишу?
 - Иди, записывай, - недоумённо пожал плечами отец, - хотя непонятно: если ты собиралась отдавать её в музыкальную школу, то почему не сделала это в начале учебного года, как все, а ждала, когда освободится место. А если бы кто-то на контрабасе отказался играть, таскалась бы наша Света с контрабасом?
 - Ну, если бы, да кабы... Появилось свободное место, оно нам подходит, почему б не попробовать.

Пожилой, заикающийся учитель музыки, постучав по столу, попросил меня повторить набор звуков, потом спеть песню, и в конце собеседования сказал, что его смущает только моя маленькая рука, особенно мизинец.
 - А инструмент у Вас есть? – поинтересовался он.
 - Пока нет, - ответила Маня, - может, подскажите, где можно недорого купить?
Подержанную скрипку за десять рублей мы приобрели у самого учителя.
Занятия проходили два раза в неделю. Они были скучны и похожи друг на друга: от меня требовалось знать длительность нот, а также место их нахождения на нотной строке. Иногда я отвечала правильно, иногда путалась, и всё ждала, когда же мы начнём играть хоть какую-нибудь, пусть даже самую простенькую мелодию.
Кроме того, по средам были уроки сольфеджио. Что это такое, я так и не поняла, потому что из-за нехватки преподавательского персонала, скрипка и фортепьяно, а также первый и второй класс занимались вместе. Лишь только несколько человек знали, всё, что от них требуется - им обычно доставались четвёрки и пятёрки. Остальным поровну раздавались тройки.
Порой мать проявляла некоторое любопытство и спрашивала:
 - Ну, как твои успехи в музыке?
 - Я по сольфеджио ничего не понимаю. Учительница сердится и говорит, что скоро начнёт двойки ставить, - пыталась я привлечь её внимание к своим проблемам.
 - А как же другие дети?
 - Многие уже второй год там занимаются.
 - Ну не все же?
 - Но даже и те, которые первый год. Они, ведь, с первого сентября всё это учить начали. А таких, как я, там нет.
 - Ой, нашла причину, - недовольно ворчала Маня, - Сколько ты там пропустила? Всего каких-то десять уроков. Просто, дома надо больше заниматься.
Но как заниматься дома, я тоже не знала, потому что записей на уроках мы не вели, а учебника у меня не было. Правда, после того, как я пару раз упомянула матери об учебнике, вопросы о музыкальной школе перестали у неё возникать.

Высокая температура и обмотанное горло продержали меня несколько дней в постели, а когда дело пошло на поправку, мать стала бегать со мной по врачам и лабораториям, готовя к операции по удалению гланд. Кардиограмма, результаты анализов мочи, крови и прочие бумажки лежали стопкой на подоконнике, ожидая очередного вторника.
 - Ничего себе, - сказал Эдька, - я за всю свою жизнь столько не сдавал.
Он даже сочувственно на меня посмотрел, а потом с интересом стал рассматривать большие и маленькие листочки, пытаясь угадать, что они обозначают.
 - Ага, зато ты теперь знаешь, что у тебя вторая группа крови, - утешил он меня.
 - А что это такое? – не поняла я.
 - Ну, например, если ты попадёшь в аварию и потеряешь много крови, то можно у другого человека взять немного и влить тебе. Только кровь у разных людей бывает разная. Всего четыре группы.
 - А у тебя какая?
 - Откуда я знаю, говорю же: в жизни столько анализов не сдавал.

В тот самый вторник, проснувшись, я почувствовала себя очень уставшей, а тело болело, как после чрезмерного загара.
 - Ты вся горишь, - удивлённо сказала мать, потрогав мой лоб, и сунула градусник.
Обрадовавшись, что ещё некоторое время можно не вставать, я снова уснула, а проснулась от вскрика Мани:
 - Ничего себе, тридцать девять и восемь.
Через несколько часов пришла Зоя Григорьевна и всё объяснила:
 - У ребёнка скарлатина.
 - А на сегодня назначена операция, - растерянно промямлила Маня.
 - Да-да, я помню. Но теперь её можно сделать не раньше, чем через три месяца, потому что сразу после болезни организм будет ослабленный, - ответила врач и быстро покинула наш дом.
 - Но через три месяца нас снова заставят сдавать все анализы, - задумчиво покачивая головой, объясняла Маня положение дел стулу, на котором только что сидела Зоя Григорьевна.

Поскольку болезнь была инфекционной, а подружки не знали, болели ли они ею, на этот раз домашнее задание мне никто не приносил. Теоретически, Эдик должен был после школы каждый день заходить к Зинаиде Фёдоровне, но чаще всего он об этом вспоминал уже дома.
После выздоровления, сидя на уроках, я многого не понимала, однако, усвоив к тому времени, что знание чего-то или незнание является только моей проблемой, пыталась во всём разобраться сама. Внимательно наблюдая, как хороший ученик побеждал у доски сложный пример, я в конце-концов сообразила, что такое скобки.
 - Света, ты уже решила? – спросила меня учительница.
Я отрицательно замотала головой.
 - Странно, ты же раньше у меня первая была готова. Тебе что-то не понятно?
 - Всё понятно, - сказала я, потому что на тот момент, действительно, уже всё прояснилось.
 - Смотри, ты много пропустила, поэтому, если есть вопросы, спрашивай.
Я кивнула и, пытаясь угодить учительнице, постаралась следующий пример сделать как можно быстрее. Мне казалось, что всё правильно, но ответ получился не верным.
 - А минус перед скобкой меняет все знаки на противоположные, - пояснила Зинаида Фёдоровна, заглядывая в мою тетрадь, - Тебе всё-таки что-то не понятно, Света?
 - Всё понятно, - снова прозвучал мой ответ, поскольку после замечания учительницы, я уже знала свою ошибку.
 - Странная ты какая-то стала, - удивлённо пожала плечами она и пошла дальше вдоль рядов.

На уроке русского языка я еле успевала записывать предложения под диктовку. Оттого, что спешила, буквы получались корявыми.
 - Что-то у тебя почерк стал портиться, - заметила учительница, проходя мимо, - но молодец, что поставила запятую. Кто ещё поставил запятую после слова «цветы»? – обратилась она ко всему классу.
Вверх поднялось несколько рук.
 - Не много, - сокрушительно произнесла учительница, - а ведь совсем недавно мы с вами всё это проходили. Объясни, Шнайдер, зачем здесь нужна запятая.
Я встала и молча опустила голову. Откуда я знаю, зачем она там нужна? Поставила по аналогии чего-то, где-то прочитанного. Сидящая сзади Берта стала громко мне что-то нашептывать.
 - Янцен, не подсказывай, а встань и объясни. Раз уж ты, единственная, кто знает ответ.
 - Здесь имеет место перечисление, - оттараторила примерная ученица.
 - Я этого не знала, - тихо сказала я.
 - Как не знала? А зачем же ты тогда запятую поставила? – удивилась учительница.
 - Не знаю.


XVII

Эдька сделал уроки раньше меня и, обувая по-быстрому, не развязывая шнурков, ботинки, собирался на длительно время куда-то исчезнуть.
 - Сынок, ты куда? – спросила его Маня.
 - К Гринькам. А что? - близнецы Витька и Петька Гринько с первого класса были лучшими его школьными друзьями.
 - Послушай, сбегай в магазин за солью и потом иди, куда хочешь, - попросила его мать.
 - А сколько ты мне денег дашь?
 - Ну, соль стоит три копейки, могу дать десять.
 - Ага, дурака нашла. За семь копеек бежать тут чёрти-куда и тратить целый час времени. Завтра после школы зайду и куплю.
 - Ты как со мной разговаривать стал? – слегка повизгивая, высказала своё недовольство Маня.
 - А чё такого я сказал? Мне к Гринькам срочно надо. А соль, говорю тебе, завтра куплю.
Он ушёл, хлопнув дверью, а Маня, постояв некоторое время молча, подошла ко мне.
 - Света, сходи в магазин.
 - Но, я ещё упражнение не дописала.
 - Вернёшься, доделаешь. Пойди, пройдись по свежему воздуху, тебе полезно для здоровья.
Последняя фраза вызвала неприятные ощущения, как будто по-близости провели пластиком по стеклу. Я ведь была свидетелем их с Эдькой разговора и прекрасно понимала, что дело совсем не в свежем воздухе и не в моём здоровье.
 - А сколько ты мне денег дашь? – повторила я Эдькину фразу.
 - Что значит, сколько денег дам? Соль стоит три копейки, вот три копейки ты от меня и получишь.
 - Эдик за деньги не захотел идти...
 - Эдику просто сейчас некогда, - не дала мне закончить фразу Маня, - ему срочно надо было уйти.
 - Мне тоже сейчас некогда, - я с умным видом уставилась в книгу, - видишь, я уроки делаю.
 - Света! Это что за разговоры с родной матерью? – если для Эдьки она выделила лёгкое повизгивание, то на мою долю выпал её наполненный негодованием вопль, - Ты почему со мной торгуешься? Я что, для себя одной соль прошу? Мне обед для всех приготовить надо. Или ты его готовить будешь? Да? Тогда я пойду в магазин.
 - Я не умею готовить обед, - сказала я и пошла, под продолжающиеся возмущения Мани, одеваться, понимая, что в магазин идти всё равно придётся, причём бесплатно.
Когда была уже готова, мать протянула мне три копейки.
 - Дай, хотя бы, пять. Сдачу я тебе отдам.
Почему по моему лицу при этих словах пробежала усмешка, я и сама себе ответить не могла. Она была мне неподвластна, подобно нервному тику, но воздействовала на Маню, как мои красные туфли на соседского индюка.
 - Я сказала, соль стоит три копейки! С какой стати я должна давать тебе пять?
 - А вдруг соль будет стоить дороже...
 - Вся соль во всех магазинах стоит три копейки! Бывает ещё за семь – Экстра, но она мне не нужна. Возьмешь обыкновенную поваренную, одну пачку.
Она положила монетку мне в карман, и я удалилась.

 - Одну пачку соли, - протянула я продавщице три копейки.
 - Девочка, соль стоит четыре. Пойди, возьми у мамы ещё одну копейку.
 - А что, по три копейки соли не бывает? - удивилась я.
 - Почему не бывает? Бывает. Просто она закончилась, и нам завезли другую, прибалтийскую. Дороже, но скажи маме, что очень хорошая.
 - Девочка, не отвлекай продавца и не задерживай очередь, - раздалось недовольное ворчание сзади, - иди домой и возьми нужное количество денег.
Я неспеша брела вдоль улиц. Злость, обида и ликование, волнами накатывая друг на друга, переполняли мою детскую душу, вызывая учащённое сердцебиение в груди. Маня останется без соли и обед получится невкусным. А всё из-за того, что, разозлившись на Эдьку, она не захотела дать мне другую монетку. Почему всегда, когда Эдька что-то натворит, она потом цепляется ко мне? Но ничего, сегодня Борис попробует несолёный суп... - я представила себе отца, скривившегося от невкусной еды, и размахивающего недовольно руками.

 - Ты не купила соль? – спросила Маня, внимательно меня осматривая, - Потеряла деньги?
 - Нет. Просто, она стоит не три, а четыре копейки.
 - Этого не может быть. Что за сказки ты мне тут рассказываешь?
Я воспроизвела всё, что мне довелось услышать в магазине, включая возмущения очереди.
 - А где деньги? – просверлила мать меня взглядом, очевидно сомневаясь в моём рассказе.
Я разжала ладонь, и латунный кружок покатился по столу.
 - Ну, ладно, - недовольно скривилась она, - вот тебе пятак, придется идти ещё раз.
 - Мне идти ещё раз? – я почувствовала, что внутри меня просыпается какое-то непонятное чувство, которое ни удержать, ни погасить уже не смогу: даже если Маня будет грозить мне расстрелом, в магазин я сегодня больше не пойду.
 - А кому идти, мне что ли? – мать требовательно и сердито смотрела на меня.
 - Может и тебе. Ведь по твоей вине я пришла без соли...
 - Как ты смеешь меня обвинять? Я что, по-твоему, специально тебе денег не дала?
От её крика дремавшая на табуретке Дрындя выбежала на улицу, а Полкан загремел по двору цепью. Но мне почему-то всё стало безразлично, и гнев матери не только не пугал, но даже и не задевал.
 - Может и специально. На Эдика рассердилась, а мне пожалела две лишних копейки дать. А теперь, оказывается, что всего лишь одну лишнюю копейку, - равнодушно ответила я и пошла снимать пальто.
Она шла следом и что-то кричала, кричала... Потом в доме вдруг стало тихо.
 - Хорошо, - негромко сказала мать после некоторой паузы, - раз ты меня не слушаешь, то я тоже тебя слушать не буду. Вот попросишь меня о чём-нибудь, а я не сделаю. Ты меня поняла?
 - Поняла.
 - Тебя это устраивает?
 - Ты и так меня не слушаешь.
 - Когда это я тебя не послушала?
 - Сегодня, например, я тебя просила дать мне больше денег, а ты не послушала. А теперь ещё и кричишь на меня за это.
Я отвечала на Манины вопросы, но мне было абсолютно всё равно, что она по этому поводу думает или скажет. И когда мать, хлопнув дверью, оставила меня в комнате одну, я тупо уставилась в окно, рассматривая, забывший упасть с дерева и болтающийся на ветру, желтый осенний листочек.

 - Я не буду тебя любить, - она снова стояла напротив.
Не будет любить? А что от этого изменится? – задумалась я. И вообще, что такое любовь? Я как-то спросила об этом Маню, но та ответила, что мне ещё рано этим интересоваться...
 - Кушать ты, конечно, от меня получишь, но с другими вопросами, даже и не обращайся, - казалось, мать прочитала мои мысли. - Раз ты так себя ведёшь, то ты мне больше не дочка, а я тебе - не мама.
Значит, в еде она не отказывает, одежду можно у отца выпросить, а в остальном, необходимости внимания взрослых, я не видела. Вот только косички... Ну, да! А кто мне будет заплетать косички? С моими рассыпающимися волосами могла справиться только Маня. И представив себе весь ужас того, как лохматая, сопровождаемая насмешками одноклассников буду ходить в школу, я разревелась. Удовлетворённая мать от меня отстала и, заняв у кого-то из соседей две ложки соли, спокойно доварила обед. Я же долго плакала, внутренне злясь на Маню, которая кормить меня согласна, а косички заплетать – нет. Ведь приготовление пищи более сложная работа. Выход из положения пришёл мне в голову внезапно: я утащу рано утром из её кошелька двадцать копеек, и перед школой зайду в парикмахерскую, чтобы обрезать косы. Тогда мне, действительно, от Мани кроме еды не нужно будет ничего, а за украденные деньги родители, может, и накажут, но волосы назад уже не приклеят. Слёзы моментально высохли, и снова взглянув на нелепо болтающийся на ветке листочек, я улыбнулась.
Обнаружив меня такой, Маня стояла посреди комнаты немного растерянная.
 - Может, всё-таки будем дружить? – нерешительно спросила она.
Опять хочет заставить меня, идти в магазин, подумала я и промолчала.
 - Так ты, что, не хочешь со мной дружить? А почему ж тогда плакала?
Она думает, что я плакала, боясь потерять её дружбу? Немного удивившись, истинную причину слёз, я всё-таки не назвала, опасаясь оголить перед Маней своё слабое место. Но мне вдруг стало её жалко, показалось, что она сама вот-вот расплачется, и, взглянув в небольшие грустные глаза, я сказала:
 - Хочу дружить, но в магазин сегодня больше не пойду.
Мать засмеялась:
 - А завтра?
 - Если ты мне денег достаточно дашь.
 - Договорились, - сказала она и протянула мне руку.

Очевидно, чтобы закрепить перемирие, на следующий день она предложила сходить за солью вдвоём. Возвращаясь, мы встретили Зинаиду Фёдоровну.
 - Вот и хорошо, - сказала учительница, но большой радости на её лице я не заметила, - а то уж хотела Вас, Мария Эдуардовна, в школу вызывать.
 - Ну, и что ты натворила? – с нескрываемым удивлением, мать окинула меня взглядом.
 - Да, нет, - устало покачала головой Зинаида Фёдоровна, - натворить-то она ничего не натворила. Но девчонку мне, как подменили. Раньше-то не успевала я ещё вопрос задать, а она уже ответ знала, а теперь до того докатилась, что примеры по арифметике не сама решает, а с доски списывает. Или по-русскому, например, вообще однажды заупрямилась и отказалась отвечать. Было дело, Светлана? – она строго на меня посмотрела.
 - Но меня тогда долго не было в школе... - начала я объяснять причину случившихся конфузов.
 - Да-да, я знаю. Вот об этом, Мария Эдуардовна, я и хотела с Вами поговорить. Как раз, когда Света болела, у меня комиссия на уроках была, журнал, конечно просматривали. Так вот, завуч настаивала на том, чтобы Светлану Шнайдер, из-за большого числа пропусков, оставить на второй год, и только после того, как я показала её тетради с контрольными работами, да сказала, что она Ваша дочь...
 - А кто там был, Сергей Афанасьевич?
 - Да, нет. Сергей Афанасьевич, он завуч по учебной части. А у меня была Виолетта Сигизмундовна.
Я мысленно попробовала выговорить незнакомое мне имя и подумала, как не повезло тем ученикам, у которых она преподаёт. Это же язык сломать можно, каждый раз обращаясь к учительнице. Тем временем, Маня бледная и с каким-то испугом на лице, взволнованно произнесла:
 - Виолетта Сигизмундовна? Ну, так я зайду завтра к ней и поговорю. Что значит, Свету на второй год оставить? Ещё даже первое полугодие не закончилось. Да. Она много болела. Но она после болезни ещё ни одной контрольной не написала. Может не хуже, а лучше других справится.
 - Я и сама, поначалу, так думала, тем более, что в конце-концов они предоставили выбор учителю, то есть мне. Но... Понимаете, я не Бог, а девочка стала совсем другой. Ты-то, Света, сама что об этом думаешь? – обратилась Зинаида Фёдоровна ко мне, - Может всё-таки лучше, если ты на следующий год снова во второй класс пойдёшь? Ты не бойся, смеяться над тобой никто не будет. Детей я подготовлю, объясню им, что это всё из-за болезни.
 - Не хочу учиться в другом классе, - выдала я свою точку зрения.
 - Если боишься потерять дружбу с Валей, то ты с ней на перемене видеться будешь, да и с другими тоже...
 - Это не из-за Вали, а из-за Вас, - я постаралась высказать свою мысль лаконично, понимая, что когда разговаривают две женщины, времени на прослушивание третьего у них мало.
 - Из-за меня? А я-то здесь при чём? - в голосе Зинаиды Фёдоровны прозвучали нотки обиды, а на лице Мани выступило удивление.
 - Вы, ЗинФёдрна, не виноваты. Просто я не хочу, чтобы у меня была другая учительница, поэтому ни в какой другой класс не пойду, - быстро выпалила я, как будто отвечала у доски.
 - Моя хорошая девочка, - она прижала меня к себе, а на глазах почему-то выступили слёзы, - ты не представляешь, как ты меня сейчас этим тронула. Я ведь и сама не хочу с тобой расставаться, потому с комиссией за тебя и боролась.
 - Но, Зинаида Фёдоровна не будет у тебя учительницей до десятого класса, - ревниво пояснила мать и сделала улыбку.
 - Я знаю. Только до пятого. Но тогда уже ничего не поделаешь. А сейчас, если ЗинФёдрна меня спрашивает, значит можно что-то сделать.
 - Конечно можно, но я Вас очень прошу, - обратилась учительница к Мане, - с девочкой надо регулярно заниматься. Я Вас, конечно, уважаю, и сын мой, Мишка, после армии учеником Вашим был. Он тоже очень хорошо отзывался. Но всё-таки, в данной ситуации я Вас немного не понимаю. Светланке-то сейчас было бы намного легче, если б Эдик не два раза за время её болезни у меня появился, а каждый день заходил, хотя бы тему узнать, которая на уроках разбиралась. Я, ведь, его, между прочим, постоянно до трёх часов ждала...
 - Да, забывал он, понимаете. Вы уж нас извините, - просяще оправдывалась мать, - всё-таки мальчишка. Ещё и возраст такой. Раньше добрый был, послушный, а теперь, вот, не могу порой допроситься, чтобы в магазин сходил...
Я подумала, что Маня сейчас и на меня начнёт жаловаться, но учительница, недовольно покачивая головой, её оборвала:
 - Не дело это, не дело. Сейчас упустите его, потом не наверстаете, поверьте уж моему опыту. А впрочем, кому я говорю, - она засмеялась, - Вы же сами – учительница.
 - Послушайте, я, кажется, знаю, почему Света стала на уроках невнимательной, - резко повернула Маня разговор в другую сторону, засветившись при этом, как будто сделала мировое открытие. – Она просто переутомляется. Мы, ведь её в этом году ещё и в музыкальную школу записали.
 - Вот как? И на какой инструмент?
 - На скрипку.
Учительница усмехнулась:
 - Честно говоря, не ожидала, что Вы тоже поддатисеь моде. С одной стороны музыка, оно конечно не плохо. Но подумайте, если ребёнку, по состоянию здоровья, грозит остаться на второй год, стоит ли его ещё чем-то нагружать. Это, конечно, Ваше дело. Но я бы посоветовала, не то чтобы бросить... Но попробуйте с учителем договориться насчёт паузы. Уж в музыкальной школе просидеть два года в одном классе, по-моему, не так страшно. Правда, Света?
Я кивнула. От занятий скрипкой я не уставала, как это утверждала Маня, но и наслаждения особого не получала, поскольку скрипки-то самой, а тем более музыки в наших занятиях почти не было. Вина тому моя бездарность или учителя – никто над этим особо не задумывался. Но то, что можно хоть на какое-то время избавиться от уроков сольфеджио, вселяло оптимистические надежды: всё-таки это утомительно, сидеть целый час, ничего не понимая, и чувствовать себя полной идиоткой.

Дома Маня сказала, что ни о какой паузе она договариваться не будет, а просто заберёт меня из музыкальной школы. Я не сильно этим сообщением расстроилась, а она в дальнейшем своё решение преподносила, как величайшую любовь и заботу обо мне: не смогла спокойно смотреть, как ребёнок «систематически переутомлялся».

После разговора с Зинаидой Фёдоровной мать каждый день стала проверять у меня домашнее задание, и, удивлённо обнаруживая, что я многого не знаю, терпеливо объясняла материал, ликвидируя один за другим пробелы.
Солнечным субботним днём, я довольная шла домой, неся в портфеле две пятёрки. Обычно, равнодушная к хорошим оценкам, но ругающая за тройки, Маня на этот раз мои достижения встретила бурно и, с неподдельным любопытством стала расспрашивать:
 - А как другие дети написали? За диктант сколько пятёрок? А четвёрок?
Потом она побежала делиться радостью с Борисом. Лёжа на диване, тот даже газету на секунду отодвинул.
 - Вот так-то! – гордо объявила мать, - Светлана наша по обоим контрольным пятёрки получила. И таких, как она, всего три человека. А эта выхоленная, надутая дура, Виолетта Сигизмундовна, хотела её на второй год оставить. Заполучила себе пост завуча непонятно каким местом, и думает, что теперь судьбы человеческие вершить может. Между прочим, раньше и должности-то такой не было, завуч по начальным классам. Небось, специально для неё кто-то постарался. Ну, и пусть стараются... Если Бог её однажды умом обидел, то теперь, ничьи старания не помогут.
В ответ на это из-под газеты раздавалось привычное «Угу», с хронометрически точной периодичностью.
Однако, с того дня, интерес матери к моей учёбе, даже если я болела, постепенно угасал, и вскоре все свелось к тому, что она обращала на меня внимание, только когда я подходила к ней с вопросами или приносила текущую тройку.

(продолжение следует)