Леший. Глава 39

Леший
авантюрный роман




ГЛАВА 39.

Из дневника Любы Лиховцевой:

«Ноябрь. Ветер. За окном валит снег – такой пушистый и белый, аж завораживает. А на землю ложится уже серым – от городской сажи. Какой дрянью мы всё-таки дышим!.. Кошмарный город.

Не люблю холодов. Только зимой по-настоящему и понимаешь, как хорошо летом. Из окон сифонит – жуть! Надо срочно заклеить щели. Когда папа со своей профессорской зарплатой заработает на стеклопакеты, я, наверно, выйду на пенсию.

Надо уезжать из этой страны. Хоть куда, хоть бы даже и в Африку. Выйти замуж за какого-нибудь мавра и махнуть к нему в Эфиопию, только бы всей этой российской мерзости не видеть! Говорят, негры очень сексуальны. Любопытно было бы попробовать… Впрочем, мне и сравнивать-то не с чем. Жаль, Маратика своего я упустила. Какой шикарный самец: красавчик, атлет, остроумен… Но всё равно оказался дураком: запал на какую-то одноклеточную кикимору! Ну, и чёрт с ним. Бабы говорят, что чем мужик на вид здоровее, тем у него член короче. Вот было бы разочарование!

Мне наконец окончательно стало ясно: надо ориентироваться на брак с иностранцем. Выйти за какого-нибудь богатенького европейского герцога или английского лорда, получить титул, наряды от кутюр, устраивать благотворительные балы в пользу вольных художников. Вот было бы счастье! Впрочем, лордов мало. За ними, вероятно, очередь расписана на сто лет вперёд. Тут, пожалуй, шансов нет. Но толстенького буржуйчика подцепить – это задача минимум. Всё, решено: буду учить языки. Вот папа уедет в лес лешего ловить, я и займусь. Времени будет – навалом.

Интересно, когда он начнёт свою экспедицию? Судя по приготовлениям, скоро. Смешно наблюдать за его бестолковой суетой. Вчера, наконец, купил валенки: себе и Подковырову. Две недели искал, весь город оббегал, а купил в Тихвине! Столько сил потратил – мог бы трёх леших поймать. Зачем ему валенки? В спортивных магазинах современная обувь продаётся – тёплая, лёгкая, удобная, даже красивая. Двадцать первый век на дворе, а он за валенками охотится! Вот хохма-то…

Акакий Сидорович зашёл в девять вечера на чай. Уже полпервого ночи, а они всё сидят. Начали с примерки валенок, продолжили чаем с научными спорами, а закончат - уж точно, - головной болью и мешками под глазами. Надо проверить, есть ли в аптечке аспирин…»


Насчёт головной боли Люба не ошиблась. Повод для мигрени у обоих учёных был серьёзный.
Акакий Сидорович зашёл в гости к Лиховцеву не только «на чай с валенками», но, главным образом, чтобы поделиться с коллегой неприятной новостью.

- Это омерзительно! – фыркнул этнограф, выслушав эмоциональный рассказ Подковырова.

- Представляете, он позволил себе совершенно оскорбительное высказывание, - жаловался доцент. – Он сказал, что будто бы учёные, называющие себя криптозоологами, по уровню развития не превосходят того существа, которого называют «снежным человеком»…

Акакий Сидорович только что вернулся с международного симпозиума антропологов, и гневно брызгал перед Лиховцевым цитатами из выступления археолога Сивушинского-Нюрина, приглашённого на антропологический форум для доклада о человеческих костях, обнаруженных им в ходе раскопок в Средней Азии. По мнению возмущённого доцента, археолог в своём выступлении необоснованно уклонился от основной темы доклада, отдав предпочтение ироническим насмешкам над криптозоологией как наукой, – в целом, и над ним, Подковыровым, в частности.

- Что ж он так на вас набросился? – удивлялся этнограф.

- Представления не имею, - севшим голосом произнёс доцент. – Я даже не предполагал… Это чистейшей воды хамство.

- Согласен, коллега, полностью согласен с такой оценкой… Но меня, признаться, более всего прочего беспокоит другой вопрос, - виновато заметил Лиховцев. – Вы не обратили внимания, не обмолвился ли, часом, Иван Аскольдович о нашей намечающейся экспедиции? Огласка была бы так некстати…

- Это был бы верх бесчестья! – пафосно воскликнул криптозоолог. – Его молчание на сей счёт скреплено словом российского учёного! Если бы он только посмел… Ух, я бы надрал ему уши!

Илья Фомич мысленно сравнил телосложения противников, и проникся к доценту смесью двух чувств: восхищения и жалости. Готовность вступить в поединок с превосходящими силами противника во имя торжества справедливости, безусловно, делали честь доценту. Но криптозоолог был ещё нужен для успешного проведения экспедиции. В этой связи, Лиховцев был рад, что дуэль не состоялась.

- Я обратился к британской делегации, я сказал, что профессор Сивушинский своей речью оскорбил не только меня, - живописно поведал Акакий Сидорович, - но и всё британское научное сообщество в лице антрополога Миры Шекли, посвятившей свою жизнь собиранию доказательств существования дикого человека!

- В самом деле, Мира Шекли выдающийся антрополог! – подтвердил Лиховцев. – Мне известно это имя и некоторые её научные труды… И как же отреагировала британская делегация?

- Никак. Они меня не услышали: Иван Аскольдович не уступил мне микрофон.

- Не может быть…

- Факт! – обличительно воскликнул Подковыров. – В борьбе с ним у меня оторвалась пуговица на брюках. Вот, полюбуйтесь, пожалуйста… В итоге мне пришлось спешно покинуть трибуну.

- Возмутительно, - поправив очки, посочувствовал этнограф. - Покинуть трибуну в спешке! Это же так унизительно…

- А что мне оставалось делать? Ведь брюки могли упасть публично! Я вынужден был спасать честь российской науки!

- Вы поступили мужественно, - похвалил коллегу Лиховцев. – Знаете, голубчик, возьмите назад ваши семьдесят девять рублей. Вот, извольте… Я дарю вам эти валенки!

Неожиданный дар этнографа ввёл Подковырова в минутный ступор. Илья Фомич воспользовался паузой, чтобы поставить на плиту остывший чайник.

- Акакий Сидорович, голубчик, уже поздно. Оставайтесь у меня. Я постелю вам на раскладушке, - предложил Лиховцев, понимая, что это единственный тактичный способ завершить дискуссию. – Давайте продолжим беседу завтра. Сейчас попьём чайку с земляничным вареньем, и – баиньки…

 Лиховцев хорошо помнил, что у криптозоолога стойкая аллергия к земляничному варенью, но номер не прошёл. Доцент от чая отказался, однако идею ночлега на профессорской раскладушке принял даже с некоторым воодушевлением. Илья Фомич вздохнул, выключил чайник и полез на антресоль за раскладушкой.


15 ноября 2003 года, суббота

Предрассветное питерское небо было полно снежинок и электрического света. Из прогретой кабины «Газели» оно казалось серебряным и тёплым. Вероника зачарованно смотрела на то, как стремительно тают снежинки на лобовом стекле и струйками скатываются вниз, к покрытым рыхлой наледью дворникам. На заднем сидении, распространяя по салону удушливый запах перегара, дремал журналист Стрикоробов-Правдин. Урчал на холостом ходу не заглушенный двигатель. Штатные отопители нагнетали в кабину искусственное тепло. До старта второго этапа научно-поисковой экспедиции оставались считанные минуты.

Если бы скандально известный журналист был чуть-чуть бодрее, то непременно заметил бы три светящихся окошка своего бывшего жилища. Именно за этими окнами сейчас происходили последние сборы в дорогу.

Илья Фомич волновался и нервничал. Все необходимые вещи были уложены ещё с вечера, но из опасения забыть что-нибудь чрезвычайно важное, профессор снова и снова перетряхивал содержимое какого-нибудь из четырёх чемоданов, сверял со списком, ставил галочки, складывал вещи на место, но чемодан уже не закрывался. Тогда этнограф призывал на помощь Подковырова. Криптозоолог охотно брался за дело, очень старался, но положение при этом лишь усугублялось.

Марат Арнольдович сидел за письменным столом Лиховцева и в свете торшера хладнокровно листал газету. На фоне царившей в квартире суматохи технический директор являл собой образец уравновешенности и спокойствия. В противоположность шефу, Мензуркин с трудом держал себя в руках: он нервно ходил по коридору, периодически заглядывал в комнату, где проходили сборы, угнетённо вздыхал и возвращался к прогулке, ускоряя шаг. Люба из гордости заперлась в своей комнате и до ухода Фукса, покидать её не собиралась.
К пятнадцатой минуте ревизии своего скарба Лиховцев понял, что ему понадобится, как минимум, ещё один чемодан.

- Ну, скоро вы там? – не выдержал Егор.

- Да я, в принципе, готов, - промямлил профессор растерянно, - только вот вещи никак не влезают… Марат Арнольдович, у вас, случайно, не найдётся лишнего чемодана?

- Простите, профессор, но я не имею привычки таскать в кармане лишний чемодан, - сказал технический директор. – Берите пример с Акакия Сидоровича: у него из личных вещей только духовое ружьё и футляр с запасными очками.

Лиховцев озадачено посмотрел на криптозоолога, потом на свои походные принадлежности и безнадёжно развёл руками:

- У меня приготовлено только самое необходимое. Я не могу отказаться ни от чего. В конце концов, мы ведь не на пикник едем. Кто знает, что может произойти…

- Ладно, - сказал Марат, устав от нерешительности учёного. - Спускайтесь к машине. Я уложу ваши вещи.

- Вы ничего не забудете?

- Возьму всё, - пообещал Фукс так убедительно, что Лиховцев, поверив, пошёл прощаться с дочкой.

Подковыров взял ружьё, запасные очки и один из чемоданов этнографа. Егор взял ещё один чемодан. Вещи, оставшиеся после ревизии, лежали на диване. Марат Арнольдович встал, подошёл к дивану, взял за углы покрывало и, накрыв им профессорское барахло, сделал «фирменный» узелок пилигрима, который тут же закинул себе на плечо. Свободной рукой подхватил два оставшихся чемодана и покинул бывшую квартиру Пантелея Виуленовича.

- Как вела себя акула пера? – спросил путешественник Веронику. – Не бузил?

- Спит как сытый младенец, - ответила девушка. – Только пахнет от него не материнским молоком…

- Наш малыш типичный акселерат, - хмыкнул Марат.

Мензуркин сел на переднее сиденье, рядом с Вероникой. Лиховцев с Подковыровым заняли места на «галёрке».

- Это и есть тот самый писака? – брезгливо спросил этнограф, имея в виду автора возмутительной статьи об «этнографе Игнате Зябликове».

- Он самый, - подтвердил Фукс. – Часа через три можете попытаться с ним познакомиться.

- Признаться, не испытываю ни малейшего желания. И вообще, не понимаю, зачем мы берём его с собой? Он не лучше Игната. Такой же неряха и, видимо, хронически невоздержан в отношении спиртных напитков. Не удивлюсь, если на коллектив он будет действовать разлагающим образом.

- Мы будем держаться, профессор! – за всех пообещал Фукс и включил первую скорость. – Кроме всего прочего, я дал ему слово. Помните, это было одним из условий жилищного обмена?

- Да, разумеется, - виновато вздохнул этнограф. – Это, в самом деле, весьма скромная плата за то очевидное преимущество, которое я получил… Между прочим, целиком благодаря вашим стараниям, Марат Арнольдович. Огромное ещё раз вам спасибо!

- Пустое, профессор. Забудьте об этом и наслаждайтесь жизнью. Она прекрасна!

- Да, да, она прекрасна, - сказал этнограф послушно.

В этот ранний утренний час выходного дня улицы Петербурга были пустынны. Редкие пешеходы оставляли глубокие следы в рыхлой снежной толще, навалившей за ночь. Машин было ещё меньше, а гаишников и вовсе можно было пересчитать по пальцам. В общем, проезду ничто не мешало, и Фукс быстро покинул пределы мегаполиса.

Напряжение первых минут пути спало. Экипаж расслабился и приготовился стойко пережить неудобства поездки. А неудобство было одно: организм окунувшегося в негу журналиста делал воздух в кабине непригодным для дыхания. Марат приоткрыл форточку. Стало свежей, но прохладней. Илья Фомич поднял воротник походного бушлата. Подковыров обернул ружьё шерстяным одеялом. Егор зевнул и произнёс как бы невзначай:

- Жаль, что Налбадяна от нас увели. Такое дело пропало…

- Что, простите? – переспросил этнограф, который был не в курсе последней коммерческой неудачи Фукса.

- Да вы не знаете, - вяло сказал Егор и отвернулся к окошку.

Последние три недели наполняли Мензуркина тягостным ощущением невосполнимости понесённых материальных потерь. Магический бизнес был практически «на мази». Но без волшебника колдовать было некому. Идея погибла на корню. Вместе с ней оказались похороненными и огромные деньги, потраченные на подготовку проекта. Коллектив концессионеров предлагал Фуксу нанять другого чародея, но Марат отказался наотрез, заявив, что его персональный интерес к теме навсегда потерян.

- Когда-нибудь здесь будет фитнес-центр с солярием, или туристическое агентство, - сказал путешественник, лаская стены салона философским взглядом, - а, может быть, студенческое кафе с дешёвыми пирожками, - не знаю. Что-нибудь непременно будет, но уже без меня. Лично я в этом несостоявшемся оккультном раю потерял существенную частичку приятных сердцу иллюзий. Судьбу помещения будем решать после окончания научной экспедиции.

Таким образом, в данном вопросе была поставлена жирная командирская точка. Всю свою созидательную энергию Марат Арнольдович немедленно перенёс на подготовку промежуточного лагеря в необитаемом населённом пункте Зиновий Наволок, расположенном на границе дорог и бездорожья. Там, в полуразрушенном помещении бывшей лодочной станции Фукс десантировал инженера-энтузиаста Колышкина, выгрузил инструмент, дизель-электростанцию, запасы провианта и, поставив задачу, уехал в город по неотложным делам.

За пару недель Зиновий Наволок преобразился. Покосившиеся стены двух полуразрушенных сараев были снесены до основания. Вместо них вырос крохотный щитовой домик – тёплый, красивый и со всеми удобствами. Метрах в пятнадцати от него расположился гараж для «Дельфина». Стены гаража Вадим Ерофеевич выкрасил той самой ярко-оранжевой краской, что и ангар в Пёлдушах. Происхождение этой чудовищной краски так и осталось невыясненным. От ответа на прямо поставленный вопрос инженер изобретательно уклонялся, храня какую-то тайну. В конце концов, Фукс решил, что делу обнаружения и поимки реликтового гоминоида краска никоим образом не помешает, и перестал докучать Колышкину неприятными расспросами.

Следуя предварительной договорённости, Вадим Ерофеевич ждал основную группу в только что отстроенном перевалочном лагере. В число обязанностей изобретателя входили несколько необременительных задач: поддерживать внутри домика комфортную температуру, расчищать подъезд к базе от снега и сторожить свой «Дельфин». Последнее поручение Колышкин выполнял с особым тщанием. От нечего делать он сконструировал и соорудил так называемый «периметр безопасности», состоящий из восьми ультразвуковых датчиков движения, четырёх штативов под компактные камеры слежения, лампочки световой сигнализации и мощной сирены. В связи с отсутствием телекамер функция визуального наблюдения за территорией была не задействована, зато ультразвуковые датчики работали исправно, о чём свидетельствовал регулярный рёв сирены. Ультразвук чувствительно реагировал на движение птиц и белок в охраняемой зоне, и Колышкин не спал двое суток.
Потом на лыжах пришёл житель близлежащей деревни, подарил изобретателю четверть самогона, шмат сала и убедительно попросил отключить сирену. Оказалось, что от её неурочного воя перестали нестись куры и пропал аппетит у бычка-двухлетки.

Вадим Ерофеевич не был противником частного животноводства и, уступив просьбам аборигена, сирену отключил. Гость оказался приятным собеседником, и инженер пригласил его разделить с ним «праздничную» трапезу. В результате местный житель ушёл лишь на утро, забрав пустую бутылку. Колышкин остался один на один с головной болью и хозяйственными проблемами: за ночь потухла топка отопительного котла, и остановился не заправленный вовремя дизель-генератор. Кроме того, надо было ещё расчистить снег, которого с вечера насыпало около сорока сантиметров. Из этих трёх неотложных дел к приезду основной группы участников экспедиции Колышкин успел лишь запустить генератор и отопительный котёл. Снег остался нерасчищенным. В результате «Газель» безнадёжно застряла в сугробе, едва преодолев мост через Оять.

Назревал скандал. Но Вадим Ерофеевич, утомлённый тяжкими хозяйственными заботами, крепко спал в тесной котельной. Встречать путников было некому.

- Скажите, Марат Арнольдович, мы уже прибыли к перевалочному пункту? – осторожно осведомился этнограф, который успел примерить трое очков, но так и не обнаружил признаков торжественной встречи.

- По крайней мере, база находится в поле зрения, - сказал Фукс, напрягая дедукцию. – Однако здесь скверно попахивает внештатной ситуацией…

- Запах, в самом деле, гнусный. Надо поскорее вывести из машины публициста, - тихо предложил рассеянный криптозоолог, - а то мы тут все задохнёмся…

- Сделаем иначе, - решил технический директор. – Репортёр останется здесь, а мы сами выйдем. Господа, у кого есть валенки или другая обувь с высоким голенищем, - наденьте, нам предстоит выход в живую природу. Акакий Сидорович, будьте любезны, передайте мне вон ту синюю сумку… Благодарю.

Поскольку ноги Лиховцева были обуты в валенки ещё в городе, он первым покинул кабину «Газели». Расправив плечи, этнограф впустил в старческие лёгкие порцию свежего морозного воздуха.

- Какая чудесная погода! – воскликнул Илья Фомич в поэтическом экстазе. – Акакий Сидорович, голубчик, скорее присоединяйтесь!

Подковыров покорно выпрыгнул из машины и немедленно сморщился от обжигающего холода, сковавшего ноги.

- Коллега, а где же валенки, которые я вам подарил? – с ужасом спросил Лиховцев, глядя на то, как лёгкие полуботинки криптозоолога медленно уходят в толщу рыхлого снега.

- Я их забыл дома, - стыдливо признался доцент.

- Как это неосмотрительно…

В этот момент проснулся Стрикоробов-Правдин и немедленно обратил на себя внимание некорректным высказыванием в адрес учёных:

- Эй, сморчки вяленые, закройте дверь сейчас же! Дует!

Учёные переглянулись.

- Это вы нам, голубчик? – удивлённо переспросил Лиховцев.

- Тебе, бляшка холестериновая, кому ж ещё! И тебе, черепашья отрыжка! Чего уставились?

- Это возмутительно, - вяло пожаловался криптозоолог, просительно глядя на технического директора.

Этнограф, лишённый дара речи, стоял неподвижно.

- В отношении прессы следует проявлять максимум терпимости, - примирительно заметил Марат. – Как никак – четвёртая власть… А вас, Правдин, я убедительно прошу заткнуться.

Пантелей Виуленович сурово нахмурил брови и уже собрался было выдать миру острый протестный пассаж, но усталость неожиданно сморила журналиста, и он провалился в накатившую волну тяжёлого похмельного сна без зрительных образов. Илья Фомич осторожно, чтобы не разбудить скандалиста, закрыл дверь.

- Натерпимся мы с ним, коллега.

- Неприятнейший тип, - согласно кивнул Подковыров. – Давайте пройдём в дом, а то я подхвачу ангину…

Из синей спортивной сумки Марат достал три пары канадских зимних сапог – лёгких, тёплых, непромокаемых.

- Походные условия требуют соответствующей экипировки, друзья, - сказал он и подал личный пример.

Вероника с Егором переобулись, после чего все трое вышли на улицу, где немедленно оценили достижение канадской лёгкой промышленности.

- Как думаешь, почему Колышкин не вышел нас встречать? – спросила Вероника шефа.

- Может, ушёл в лес, ловить лешего? – недальновидно предположил Мензуркин.

- Мне кажется, причина более прозаична, - сказал путешественник, тонко разбирающийся в особенностях человеческой натуры. – Егор, мы с Вероникой пойдём вперёд, а вы помогите старикам.

- Егор не справится сразу с обоими, - рассудила Вероника. – Я тоже помогу.

- Хорошо.

Расстояние от того места, где застряла «Газель» до перевалочной базы экспедиции составляло не более двухсот метров. Но путь был тернист. За три минуты учёные не покрыли и пятидесяти метров, при этом почти выбились из сил.

Акакий Сидорович начал движение прытко. Он скакал как необъезженный жеребец, но шаг получался коротким. Под брючины набилось значительное количество снега, и доцент, терпеливо постанывая, двигался вперёд и мечтал о домашнем комфорте. Лиховцев, хоть и ощущал комфортное тепло, но в валенках ходить не умел. Он с трудом выдёргивал ноги из сугробов, после каждого шага долго ловил равновесие и умудрился отстать от криптозоолога наполовину. Посторонняя помощь была необходима.

Фукс, меж тем, добежал до лагеря и приступил к поискам изобретателя. Ещё до обнаружения Колышкина по некоторым характерным признакам кутежа технический директор составил в голове приблизительную картину минувших событий. В праведном гневе он распахнул дверь котельной и поднял инженера за воротник. Вадим Ерофеевич немедленно очнулся от грёз.

- Доброе утро, шеф, - произнёс он, глупо улыбаясь.

Марат Арнольдович показал нарушителю дисциплины циферблат наручных часов.

- Половина пятого, дружочек! – процедил он сквозь зубы. – И это, замечу, далеко не утро…

Колышкин опустил глаза долу и принял вид раскаявшегося грешника.

- С кем вы вчера бухали, сударь?

- Один, - солгал инженер с испугу.

- Врёте, дружище. Вокруг лагеря лыжные следы. А у вас, насколько мне известно, лыж нет.

- А, это так, крестьянин заезжал.

- Какой ещё крестьянин? – спросил Марат зло.

- Местный. Из соседней деревни. Захар Трофимыч. Ему мешала моя сигнализация…

- В общих чертах ситуация мне ясна, - сказал Марат, смягчившись. – Подробнее изложите в письменной форме. Вы когда-нибудь писали объяснительные записки?

- Не помню. Кажется, нет.

- Вот заодно и научитесь. Напишите на имя начальника экспедиции Лиховцева. Илья Фомич это оценит. Ясно?

- Так точно.

- Вот и чудненько. А сейчас – марш на расчистку снега!

- Есть!

Подковырова внесли в дом с очевидными признаками наступающей простуды. Этнограф же выдержал переход со стойкостью бойца суворовской армии. Причину своей победы Илья Фомич видел исключительно в валенках, и неустанно корил доцента за его опрометчивую забывчивость.

- Я склонен прописать больному постельный режим! – объявил Марат Арнольдович, пощупав пульс криптозоолога.

Марат при этом умолчал, что прощупыванием пульса исчерпываются его терапевтические навыки. Дополнить эффективность медицинской помощи вызвалась Вероника. По её указанию больного напоили горячим чаем с мёдом и положили в ноги грелку.

- Теперь, когда жизнь пациента вне опасности, - сказал Фукс, - можно заняться назревшими хозяйственными заботами. Егор, мы с вами отправляемся на расчистку снега. Колышкин один не справится. Вероника приготовит ужин.

- А что прикажете делать мне? – обиженно спросил начальник экспедиции, уязвлённый командным тоном технического директора.

- Я не вправе вам указывать, профессор, - сказал путешественник, не желавший начинать экспедицию с прямой конфронтации.

Илья Фомич был удовлетворён. Коллектив немедленно приступил к выполнению хозяйственных работ. Научный руководитель экспедиции остался наедине со своей совестью. Он разрывался меж двух острых желаний: оказать помощь в расчистке снега и посвятить себя дежурству у одра больного. В результате непродолжительной борьбы идей победила последняя.