Она - умерла

Она – умерла……………
(Финальный отрывок, из ещё ненаписанного романа «Трудно быть – хоббитом».).

Мари умерла на рассвете.
Солнце ещё – где-то спало – за линией Горизонта.
Но, на востоке уже образовался светлый Нимб, оттесняющий Тьму по всем фронтам - куда-то к единому центру, разбившему свои шатры где-то там – на Северо-западе, в отрогах Синих Гор.
Чирикали какие-то местные птички, в реке плескались рыбёшки, приветствуя каждым своим ударом хвоста по воде – предстоящую Зарю.
- Прямо как у Ремарка в «Трёх товарищах», - прошептал Генрих, - «Пат умерла на рассвете». Только – Пат умерла, тихо и незаметно – как будто колодезная вода в деревянном ведре – тонкой корочкой льда покрылась… А – здесь….

Мари умирала долго и мучительно, корчась в страшных судорогах.
А, что Вы хотели – яд «бозанко» - страшная штука.
Придуманная пару тысяч лет назад – ради интересов серьёзных – насквозь.
Генрих непрерывно носил в палатку к умиряющей сосуды с разными отварами, орал на бедных хоббитов, пинал мулов – под ноги подвернувшихся, и – плакал – без остановки.
Всё правильно – как тут не плакать?
Сам во всём виноват: слонялся столько лет – сперва по джунглям и предгорьям Карибии, потом – по Средиземью этому пакостному. И все, включая его отца – доктора Мюллера, сгоревшего заживо неделю назад в этом Землеройске, все – оставили надежду – Генриха найти.
И, только Мари, его жена – только она – верила, и тащила нас всех за собой – до конца.
Сперва – за деньги, потом – чисто из уважения к ней, да и – из за Принципов неких, членам Общества Потребителей – не понимаемых – никогда.

Нашли, из орочьей темницы вытащили. Ура!
Целые сутки у них было – Счастье! Сутки – Счастья!
Я и тогда знал – не кончится это добром.
Как же – голливудских фильмов – досыта насмотрелись. У них там как: кончается, вроде, история романтическая – полным хэппи – ендом, главные Герой и Героиня – целуются, и тут, из под обломков здания какого разрушенного – мерзкий Монстр, убитый уже много раз, поднимается – и, Герою, либо – Героине – в спину подло стреляет…
Знал ведь всё, кругами вокруг них ходил, любого Странного – убить был готов.
Не досмотрел.
Онни, хоббитанка юная, девчонка – совсем, с глазами добрыми, фиолетовыми – как сливы японские….
Паскуда! Дрянь – последняя!
- Мари, попробуйте – джема ежевичного!
И, стилетом, лезвие которого – «бозанко» намазано щедро, - под сердце!
Тварь гадкая! Тварь! Тварь!
Порвали Онни на части, конечно. А – толку?
Фанатики эти сраные, малолетние.
И, не важно – от какой идеи, или – идеологии, они фанатеют. Неважно.
Всё равно – потенциальные ублюдки и убийцы. Суки!

Похоронили Мари.
Вырыли – глубокую могилу. Кто – чем.
У кого меч был – мечом. У кого – топор боевой – топором.
У кого – ничего не было – голыми руками, сдирая ногти – до крови.
Засыпали могилу землёй, сверху – каменюгу здоровенную положили, с письменами старинными, глубоко высеченными. То ли – древние хоббиты высекали, то ли – Древние Майя.
Сейчас – и не понять вовсе: Граница то – с Большим Миром – рядом совсем, да и гуляет она туда-сюда постоянно.
Френдо, самый старший из хоббитов оставшихся, молитву древнею, похоронную – зачитал:

Черный снег. Хрустальные слезы.
Хрустальные слезы на черном снегу.
Но это еще не конец, нет.
Мир еще осязаем. И слышна еще печальная свирель.
Но вот хрустальные капли мутнеют, трескаются и превращаются в серую пыль.
Светлая музыка стихает.
Остается только черный снег.
И звенящая тишина.

Чёрт его знает – правильно – неправильно?
Костёр сигнальный загорелся, молодец Олмер - не спит.
Орки – уже на хвосте.
Дальше – понятно: караван – к Кровельному Забору, сами – на лошадях свежих – ко Входу.
Подло – это, если – по правде.
Засада там – у Кровельного, ей-ей.
А, если даже и нет Засады – всякое бывает – недоглядел там кто – всё равно….
Орки, на лошадях свежих – всё равно догонят. И – в труху….
Стыдно???
Кому – как.
Пацифисту всякому – да, безусловно.
Бедные шесть хоббитов, бедные – восемь мулов! Смерть – страшная, безысходная!
А, с точки зрения русского офицера, с советской подноготной?
Есть Приказ – доставить «нечто» - в точку заданную?
Сказано – однозначно – потерями личного состава, и прочей хернёй – пренебречь?
Сказано.
Знать – выполнено будет. Учили – так.. Хорошо так – учили.
Если что – Бушков – подтвердит.
 На повороте расстались – навсегда. Мы с Генрихом – по Серебреному Ручью, благо дно здесь песчаное было, без камней вовсе, - направо ушли. Караван – к Кровельному – на встречу Смерти Верной.
Проскакали часов шесть, и галопом, и – рысью, и – по всякому.
Вот она – Граница. Пять минут – здравствуй, Большой Мир!
На холме остановились. Генрих, за каким-то, костёр запалил, котелок с чаем будущим – подвесил.
Подошёл я к нему – мол, чего это такое? Традиция – какая.?
Расспахнул Генрих плащ свой длинный – на секунду вовсе. А там – пластид и тротил сплошной, куда там – моджахедам долбанным.
Решил, значит так – счёты подбить.
Что ж – его право.
- Ладно, Андреас, - выдавил Генрих, передавая мне аквамариновую шкатулку, - Удач тебе, и – уезжай. Сто метров, там – Граница. Увидишь всё – если захочешь. Оттуда – всё видно, в одну сторону…
 Уезжай – Брат. Прощай!
Орки, то ли другой отряд, то ли те, которые бедных наших хоббитов уже успели – попользовать, надвигались с востока – тучей неслабой.
 Раз – два – три – вот и – Граница. Сухо щёлкнуло – вот и – Большой Мир.
По эту сторону народу было – немеренно: отряд Стражи, с Джеком во главе, какие-то Важные – явно из Министерства, капитан Зорго, за руку Джедди держащий.
Все обернулась в мою сторону, поприветствовали – кто как. И, отвернулись, наблюдая за Генрихом.
Что ж, может так оно и лучше.
Лишние проводы – лишние слёзы.
Хотелось, всё же, с Джедди и Зорго попрощаться по-человечески. Да, ладно – неудобно как-то – один из всего Отряда вернулся.
Неудобно - всё же.

Через три часа конь вынес к окраинам Сан-Анхелино.
Порт, у крайнего пирса – элегантно притулилась – словно в полусне – «Кошка».
Ни яхта – просто красавица.
Длинная – метров семнадцать, узкая, низко посаженная, с мачтой – пропорционально невысокой.
Борта – белые, с редкими синими полосами. Верхняя половина мачты – сиреневая.
Та ещё штучка – эстетичная – до совершенства.
Фьорд стоял на баке, дымя своей вересковой трубкой.
- Один? - спросил Фьёрд, - Один. И даже – она, Мари?
- Она – умерла….
Фьёрд спрятал трубку в карман, и, загребая ногами невидимый снег, постарев – лет на двести, пошёл в каюту кока, где традиционно хранился запас спиртного.

Решили – в Берген идти.
«Кошка» к порту Барселоны приписана была. Да – какая разница. Хозяин её, доктор Мюллер, погиб, да и наследники его – также.
Решили – в Бергене яхту поставим, за полгода стоянку оплатим, Власти - известим, а дальше – не наше дело…
Вошли в бухту Бергена. Красиво – солнце в волнах радугу запускает, на берегу – домишки жёлто-красные выстоялись.
- Эй, Фьорд! – говорю, - Посмотри – красота-то, какая!
А, Фьорд совсем в другую сторону смотрит. Там, на молу пирса – девчонка стоит невысокая, и рядом с ней – два пацана-погодка белобрысых, лет по – восемь – десять.
- Прощай, Андреас! – Фьорд говорит, - «Кошку» - сам поставишь.
И, как был – за борт, в полной амуниции. И, кролем неумелым – к пирсу тому.
Пришвартовался кое-как. Ткнулась «Кошка» бортом в шины резиновые, да и замерла послушно. Умная – девочка.
Да, думаю, и мне, судя по всему, пора – на Родину.
И, девчонка своя там – ждёт, Фьордовой – и не хуже совсем, и киндеров – пару.

Нева – грустит….
И, я грущу – за ней….
И, воздухе – Тоска,
Да – и, прибудем – с этим….
Бывает всяко –
В розовом Рассвете……
Бывает - в Мире - Солнечных – Теней….
Бывает. Почему же – Ты – грустишь?
Роняя слёзы - словно – Мир закончен?
И, Ветер, разогнав толпу – на Площади,
Вдруг, прилетел – к Тебе.
И, Я с ним – лишь – к Тебе…..

- Эй, Андреас! – Фьорд издали орёт, жену обнимая, а на каждом его плече – по мальчишке белобрысому сидит, - Всегда и везде! А, козлы те – не пройдут – никогда!
И, на правое плечо своё показывает, где татуировка Че Гевары – место быть имеет.
- Конечно, не пройдут! – отвечаю, на своего Че пальцем показывая, что на левом моём плече – живёт, - Никогда!

Санкт-Петербург – Сан-Анхелино – Берген, 2002 – 2007.