Я крашу забор. Все бы ничего. Обычное дело казалось бы. И забор деревянный. И краска в ведре вполне обычная. Зеленая. И кисть широкая. Все нормально. Ненормален я. Я ненавижу этот забор всеми фибрами своей души. И в то же время я должен его любить. Любить забор…. Придет же в голову такая чушь? Но это не чушь. Забор заколдованный. Если его красить без любви, он не красится. Не так чтобы совсем не красится, а местами. Хотя красить я умею. Крашу и ровно, и равномерно, следя за тем, чтобы краска протекла во все щели между досками. А вот если красишь с раздражением, то спустя несколько минут, на том месте, где краска ложилась без любви, она, куда-то совершенно волшебным образом, исчезает. Стоит отойти на пару шагов назад, чтобы проверить собственноручно выполненную работу и злость начинает хлестать через край. Так фигово не красят даже рабы. Но я же не раб! Я воин. Блин в натуре! У меня вон и шлем на голове и кольчуга на всем теле, и латы на груди, спине, плечах, локтях и коленях. И сапоги вон железные со всех сторон. Все эти доспехи я зарабатывал целую кучу времени и потратил на их приобретение массу энергии. И во всем этом наряде я забор крашу как идиот какой-то. Пластмассовое ведерко и деревянная кисть, кое-как зажатая в ожелезненных пальцах. Ведерко тоже заколдованное, потому что краска в нем не кончается. Постоянно плещется на уровне чуть более двух третей. И хорошо, что не кончается, потому что как этот забор покрасить, если он никак не желает краситься. Пятнистый забор ОТК не примет. Он нужен целиком покрашенным. Идеальным так сказать. А кольчуга нужна, чтобы война, которая вокруг ведется, не отправила меня на тот свет. Так что еще одна забота имеется. Не злиться на стрелы, которые пытаются проткнуть мою спину. Любая злость не позволяет красить забор. А покрасить его надо. О боже! Какая нудность. Забор, забор, забор. Красить, красить, красить. Проверять, проверять, проверять. Опять красить, опять проверять, опять красить. И забор то ведь совсем небольшой. Два двадцать в высоту и метров десять от силы в длину. В шесть слоев можно было бы уже покрасить, если бы не этот феномен. С пятнами сдавать забор нельзя. Это стыдно. Иначе нельзя будет войти к Богу. По лицу ручьями потекли слезы от осознания собственной никчемности и слабости. Вскоре все тело стало содрогаться от рыданий, непроизвольно вырывающихся из горла. И тело рухнуло на колени перед этим забором. Бог прямо за этим забором. Я мог бы его сломать одним кулаком левой руки и пройти внутрь, но никогда этого не сделаю. Этот забор построил я сам. Чтобы защитить Бога! Защитить от самого себя. Потому что Бог…. Бог он такой…. Он Бог! И мне к нему нельзя. Потому что забор не покрашен. А покрасить его невозможно, потому что блин…. Да потому что я косячник. Ы-ы-ы! Но однажды я его покрашу. Весь покрашу. Так покрашу, что в него можно будет смотреться как в зеркало. И даже если Бог захочет сам принять работу, забор будет настолько безупречно выкрашен, что даже глаз Бога не найдет в покраске ни малейшего изъяна.
Однако все по порядку. Началось все с волшебного сахара. Семен Семеныч предложил попробовать некое средство для расширения сознания. Я уже давно хотел испытать, что нибудь эдакое. Вот оно и подвернулось. Осторожно повертев в руках пакетик с намокшим сахаром, я скривил физиономию. Семен Семеныч ухмыльнулся своей стандартной улыбкой во все тридцать два, с перламутровым отливом, зуба и произнес:
– Вон посланница даже тебя приветствует, – и указал на синичку, бесстрашно усевшуюся на зеркало его зеленого Ланд Круизера.
– О! А не отсюда ли зеленая краска в ведре приглючилась? Хотя это совсем и неважно. Краска, ведро, главное забор красить.
– Подсласти этим сахарком стакан сока и будет тебе щасстте. Буквально через час-полтора.
– Надолго?
– Часов на тридцать…
У меня лицо вытянулось. Что может происходить столько времени? Однако эксперимент есть эксперимент.
13.00. Сок, сок.… Не люблю я сок. Я люблю кока колу. Ну и пофиг что она гвозди за ночь растворяет. Это, скорее всего, утка телевизионщиков антимонопольная. А с другой стороны пусть себе растворяет. Все шлаки заодно и растворит во внутренностях. Сахар сам очень удачно растворился в пол-литре кока колы. Я понаблюдал за редкими пузырьками, высоко подпрыгивающими из стакана, принюхался.… Вроде ничем особенным не пахнет. Неужели после этого стакана может что-то произойти?
А может, Семен Семеныч йаду мне дал, чтобы не мучился? Вот и сдохну щас от асфиксии дыхательных путей. Но цианид вроде должен миндалем пахнуть. Нет! Это уже паранойя. На кой хрен Семенычу меня травить? Тем более за мои же деньги. Хотя ради прикола, почему бы и нет…. А здесь вот кока кола плещется коричневыми волнами в стакане. Может позвать кого для компании? Не так страшно будет. Нет! Это уже очко играет. Тем более вон в жопном отделе явно какое-то дрожание ощущается. На природу может поехать?… Семеныч говорил, что на природе оно много лучче трансцендентные опыты приобретать. Ох! Ну и заяц проснулся внутри…. То с обрыва готов в пропасть сигануть, чтобы свести счеты с этой гребаной жизнью, то йаду выпить трясешься как волчий хвост. Оп-па! Уже и внутренний диалог включился. Один “Я” на краю обрыва по геройски стоит и рукой машет, мол давай прыгай, что ты ссышь как девчонка, а второй стакан с кока-колой рассматривает и, анус сокращая, отмахивается, поясняя, что с обрыва прыгать любой хорек сможет, а вот сознательно йаду в организм ввести, вот это настоящее геройство. Так! Стоп! Пошли все на х…. Уже двенадцать минут прошло, а воз и ныне там. На природу я не поеду, а то замерзну еще ненароком, да и не люблю я природу. Ничего я вообще не люблю.
Рожа стала угрюмой, голова наклонилась вперед, нижняя челюсть агрессивно выдвинулась, глаза налились кровью, чтобы максимально соответствовать образу жизнененавистника.
– Жизнь - дерьмо! А раз так, что за нее цепляться? Пошло оно все!
И с этим решением, четырьмя большими глотками, кока кола отправилась по пищеводу в желудок. Привкус у нее какой-то все же был, хотя не понятно, от сахара он, или в смесительном баке на кока-кольном заводе опять какой нибудь слесарь свои носки замачивал.
– Ну-ну, посмотрим, каков он этот йад! Пальцем расправил неаккуратно разорванную упаковку от сахара.
– М-да! эстетики не хватило. Самурай, тот перед харакири парадное белье надевает, и торжественность соблюдает в момент перехода в мир иной, а тут как свинья намусорил…. Так дело не пойдет!
Тело само подкинулось, и в пять минут навело идеальную чистоту в комнате, напевая:
– Надо же какой медленный йад!
Вкус кока-колы постепенно испарился, и делать стало нечего. Возможно, что сразу я не умру, но что до смерти делать? Чем себя занять кроме размышлений о том, что скоро все кончится?
– Надо музычку включить на компе в случайный перебор. Пусть себе играет. Все что есть на винте, пусть и играет.
– Что же этот йад не действует? Хотя и время рекомендованное еще не вышло…
И вдруг захотелось секса!
– Точно сдохну! Потому что говорят, перед смертью всегда хочется последний раз кому нибудь вдуть. И повешенные тоже кончают себе в трусы. Эх, блин не позаботился. И проститутку уже не успеть вызвать. Тем более днем с огнем не сыщешь за оставшиеся двадцать минут. И все газеты куда-то запропали. Хрен с ними, с этими бабами. Еще окочуришься прямо в процессе…. О! А может порнуху поставить и затвором передернуть? Нет, не буду! Да блин, что же так распирает в промежности? О боже как же хочется трахнуть какую нибудь девку. Пусть даже страшную, без титек, и с целлюлитом весом в тонну. Кошмар какой! Где твоя выдержанность и йоговская отрешенность? Вот-вот, урод, там она и находится. В яйцах! Надо походить, руками ногами помахать, энергию расконденсировать.
Стоило только встать, как внезапно стало холодно. Бабу сразу расхотелось. Поскольку холодно чрезвычайно. Ноги стали ледяными, и я понял, что йад наконец начал действовать. Сократ вроде своим ученикам момент умирания подробно расписывал, и у него тоже ноги сначала заледенели. Но у меня через секунду заледенело вообще все. Зубы заклацали, и колотун бабай стал обнимать со всех сторон. Надо добраться до кровати, которая хоть и мало походит на смертный одр, больше на трахдром, но в такие моменты не выбирают. Все лучше, чем скрючившись на полу. Одеяло тепла не добавило. Все равно, что в сорокаградусный мороз на улице простынкой укрываться. Но комфортное положение тела добавило спокойствия. Так то оно правильнее как-то кажется. И началась лихорадка. Радоваться лиху. Или лихо радоваться. Как это точно сказано. Хотя радости никакой нет. Зубы гремят как турецкие барабаны, все тело трясется в эпилептическом припадке, и совершенно не слушается. Мощный йад! Было бы страшно, если бы не было все так пофиг. Однако сработал инстинкт самосохранения, и я начал дышать часто и глубоко. Эффект нулевой. Даже крыша не едет. Нет! Глаза лучше не закрывать, а то какая-то воронка начинает закручивать. А впрочем, пусть закрутит. Может, вынесет куда в интересное место. Поехали!
Раздался какой-то звон, гул, и передо мной возник сияющий белый шар. Огромный шар. Хотя вру! Это не шар. Это какая-то сложная многогранная геометрическая фигура. Грани настолько мелкие, что сходство с шаром весьма велико. Шар внушает состояние благоговения. Он настолько великолепен, что даже просто находиться рядом с ним, кажется великой честью. И я внезапно осознал, что этот шар надо защищать. От кого и зачем пока не ясно, но защищать его нужно даже ценой собственной жизни. И я построил первый забор. Потому что шар такой прекрасный, а вокруг такая мерзость, разруха, грязь, пожарища, мертвые, гниющие тела, и повсюду война. А в шаре мир. Он сам является миром. Такой потрясающий контраст между этим миром и окружающей его войной, что забор просто необходим. Поскольку шар, наполненный миром, очень уязвим.
И в это самое мгновение, где-то очень далеко, один из таких шаров разрушился. Где-то там далеко убили сына Бога, и мир рухнул. Точно такой же шар разбился вдребезги и восторжествовал хаос. Там, где только что было такое прекрасное, изящное строение, теперь грязь, мерзость и запустение, как и везде. Душа сына Бога оторвалась от растерзанного тела, и воспарила вверх, прорывая грязно-коричневую пелену окутывающую всю Землю. И это увидел Бог. Из его глаза беззвучно выкатилась одинокая слеза и в абсолютном безмолвии устремилась вниз на Землю. Эта слеза упала в океан и вызвала волнение. Цунами устремилась к островам, смыла с них все живое и разрушила города. Катастрофа обрушилась на живущих вблизи побережья. Эта слеза не была жидкой, или обладающей какой-либо массой. Это больше было похоже на пневматический удар. Как будто ветер огромной плотности, с не менее огромной скоростью, ударил в океан, и промял его до самого дна или еще глубже. Но это была слеза. Как некая волна энергии чудовищной мощности упала с небес, пронзила океан, всю землю и вышла бы с другой стороны в виде землетрясения, или извержения вулкана, или в виде еще чего нибудь выпуклого. Но она не вышла. Откуда ни возьмись, появились монахи. Тибетские монахи. Хотя они конечно ниоткуда не взялись, а просто проявились там, где раньше были незаметны. Эти монахи очень любили свою Землю и всех живущих на ней. Они были рассредоточены по лицу земли, и эту волну стали впитывать в себя. Все сразу. И волна не прошла наружу и не причинила разрушений планете. Волна, разделенная на тысячи частей, стала разрушать монахов. И они начали петь мантры, чтобы не страдать от боли, причиняемой этой разрушительной слезой Бога. Монахи, находящиеся в разных концах Земли, в одно и то же время стали петь мантры. Энергия пыталась разорвать в клочья их тела и души, а они с помощью мантр успокаивали ее, как мать успокаивает свое дитя, которое сильно ушиблось и злится на весь мир. Вторую слезу Бог уронить не успевал, поскольку душа убитого на Земле сына, уже достигала отчего дома, и просила отца не сердиться и не огорчаться, и не мстить живущим на планете. Сын объяснял отцу, что люди злы от отчаяния и безысходности. И миры они разрушают, просто потому что еще не научились созидать. Их душами владеет великий дракон, желающий пожрать все существующие миры. И именно он внушает им мысли о необходимости творить зло. Из-за того, что слишком много зла творится людьми, коричневый дым их злых мыслей и чувств, застилает все происходящее на Земле от взора Бога. Поэтому и нужно вновь и вновь идти туда. Чтобы построить мир, чтобы вдохновить тех, кто уже готов измениться, чтобы указать путь и показать пример своей собственной жизнью. Однажды люди поймут, что не надо разрушать и убивать, и станут творить. И тогда планета станет прекрасной и рассеется дым и смрад. И глаза Бога смогут видеть все, что происходит. А пока приходится приносить жертвы дракону. Человеческие жертвы. Приносить в жертву лучших из лучших. Сыновей и дочерей Бога. И пока есть эта непроницаемая даже для взгляда Бога завеса, каждый раз, когда на Земле убивают дитя Бога, слеза неизбежна. Сердце Бога - самое чувствительное сердце в мире, и смерть его самого любимого ребенка разрывает его болью, и слеза невольно выкатывается из глаза и устремляется на землю, причиняя катастрофы. И монахи поют мантры, потому что любят и Землю и людей. А люди вновь и вновь разрушают миры и убивают, убивают, убивают…. Убивают в реальности, убивают в мыслях, убивают в своем сердце. Вновь и вновь создают хаос, мрак, грязь и злобу. Кажется, что этому не будет ни конца, ни края. И только монахи живут единственной надеждой на лучшее. Надеждой на наступление века золотого света, на просветление и очищение сознания каждого живого существа. Они верят. И их вера сильна. Только сильная вера побуждает их петь мантры и вбирать в себя боль души и страдания сердца Бога каждый раз, когда люди убивают его ребенка. Каждый раз.
Сын Бога, отчитавшись перед отцом и утешив его душу, вновь нырнул в коричневый дым, чтобы обрести новое тело. На земле родился мессия. На этот раз на Земле родилась прекрасная девочка. И множество искрящихся душ, не имеющих форм, устремились в тот же мрак, чтобы незримо служить ей во все дни ее земной жизни. Я потихоньку, чтобы ненароком меня не заметил Бог, тоже опустился в этот коричневый дым, чтобы построить забор, чтобы защитить тот светящийся мир.
Но того шара уже не было. Перед глазами появился другой шар. Исполненный ярчайшего света. Он вращался. И как в кино, когда камера начинает плавно отъезжать, появились два пальчика. На кончиках этих изящных, розовых пальчиков и лежал этот сияющий шар. Хотя он на них не лежал. Он над ними висел. Ни на чем висел. Из кончиков пальцев струились тончайшие нити света, и они, как на воздушной подушке, удерживали этот шар. Два выпрямленных указательных пальчика исходили из таких же изящных кистей перекрещенных рук. Тыльные стороны рук лишь чуть-чуть не соприкасались друг с другом, и указательные пальчики “смотрели” ноготками друг на друга. А над их кончиками висел мир. Это был МИР. ВЕСЬ МИР! Мир, в котором живу и я, и все люди вообще. И это осознание было настолько четким, настолько всеобъемлющим, что показалось, что у меня остановилось и дыхание, и сердце. В этом пространстве ни в коем случае нельзя было допустить даже легчайшего колебания. Ни воздуха, ни мысли, ни любого другого движения, даже самой легчайшей материи. В этот самый момент я глубинно осознал что такое есть беззвучный звук ОМ. Это именно это пространство. Безмолвие, чистота света, и святость. Святость, исходящая от того, кто держит на кончиках своих пальцев весь мир. И камера отодвинулась еще дальше. Хозяином этих изящных пальчиков и рук, держащих мир оказался ребенок! Маленький ребенок. Максимум лет трех. Кудрявые золотистые волосы, абсолютно симметричные черты лица, пухлые, чуть приоткрытые губки и огромные, блестящие, голубые глаза, с удивлением и искренним интересом рассматривающие сияющий шарик, висящий над кончиками его указательных пальчиков. И тут я внезапно понял, что каким-то, совершенно непостижимым образом, на этот шарик с кончиками пальцев, я смотрел его глазами. Глазами этого потрясающе гармоничного и совершенного ребенка. А теперь я вижу его со стороны. Хотя ни на миллиметр не сместился с той точки в которой стоял. Это показалось волшебным. Значит, я могу видеть все что угодно, с любого ракурса. И камера моего осознания отодвинулась еще немного. Ребенок сидел на цветке. Он сидел сложив ноги в позе лотоса и нисколько этим не напрягался. Это сидение для него было настолько естественным, что я сглотнул слюну. Я умею сидеть в этой позе, но вот до этой естественности, мне как до луны пешком. Ребенок сидел в позе лотоса и наслаждался ей. Точно так же как наслаждался и сияющим шариком над кончиками пальцев и самими пальчиками. А лепестки у цветка были белоснежными. И только по краям они имели чуть розоватый оттенок. Нежно розовый оттенок. Я не знаю как называется этот цветок. Может быть и лотос, но лотоса я ни наяву, ни на картинке, никогда не видел, и поэтому сравнить не с чем. Цветок похож на кувшинку, потому что снизу его окаймляли два зеленых круглых листка, которые в свою очередь плавали на темной поверхности неизвестной жидкости с невероятно прекрасным ароматом. Жидкость была налита в золотую чеканную чашу, которую держал в своей руке бронзовый памятник. Памятник был очень похож на человека. На его загорелом теле были прорисованы все мышцы до единой. Каждое волокно. Тело его казалось совершенным, атлетичным, и на нем не было ни единой лишней жиринки. Лицо выглядело мужественным и таким же совершенным, как и лицо ребенка. Но это лицо было лицом воина. Неизвестный скульптор так точно перенес черты мужественности на это бронзовое лицо, что я стоял как зачарованный. В этом волшебном месте все казалось исполненным совершенства. И вдруг у памятника блеснули глаза. У меня на голове шевельнулись волосы. Этот памятник не был памятником. Это живой человек! Но человек, совершенства необычайного. И это совершенный человек держал в своей руке золотую чеканную чашу, в которой плавал цветок, на котором сидел ребенок, держащий на кончиках своих пальцев весь мир.
И тут земля вздрогнула. Я не знаю почему она вздрогнула. Может, где-то взорвали ядерный заряд, или еще что, но земля вздрогнула, и я испугался, что сейчас ребенок уронит тот сияющий шарик и всему придет конец. Но тот совершенный человек, которого я поначалу принял за памятник, каким-то необычайным усилием воли, и своей собственной тренированности, погасил эту земную дрожь в своем совершенном теле. На поверхности ароматной жидкости, налитой в чашу, не появилось даже легкой ряби. И я понял необычайную важность роли этого человека в поддержании мира. Если он не сумеет погасить дрожь, исходящую от земли и качнет чашу, то ребенок уронит сияющий мир, и все разрушится. И появился голос, пояснивший, что этот человек – йог, достигший безупречности. Поэтому ему позволено держать чашу. В душе возникло благоговение перед этим человеком – памятником – йогом, и камера отодвинулась еще дальше. Все это пространство было залито молочно белым, равномерным светом. Поначалу я подумал, что свет исходит из того шара, парящего над кончиками пальцев ребенка, но он исходил отовсюду, и камера отодвинулась еще немного назад и появилась пелена. Матовая, похожая на тончайшую рисовую бумагу пелена, отделяющая ребенка и йога с чашей от всего остального. За пеленой стояло множество других загорелых йогов. Каждый держал в своих руках золотые чеканные чаши, наполненные другой жидкостью. Вместо цветков в них плавали горящие фитили. От этих лампадок и исходил тот молочно белый свет. Огоньков было очень много, и задача йогов заключалась в том, чтобы удерживать этот свет в абсолютной стабильности и гасить вибрации земли в своем теле.
– Свет не должен колебаться, – произнес тот же голос, – ничто не должно нарушить спокойствие Бога, держащего мир на кончиках своих пальцев.
– Это великая честь освещать храм Бога и когда йог научается безупречно держать лампаду со светом, он будет трижды испытан и допущен к служению в самом храме. А пока он тренируется за пеленой. Иногда йоги не удерживают свет и допускают колебания. Поэтому пелена рассеивает колебания и внутри свет остается в неизменности.
– А что происходит с тем, кто дрогнул?
– Он выходит наружу из храма во тьму внешнюю и подвергается нападкам силам зла. Там он поет мантры, которые являются именами Бога и драконы, которые думают что сейчас здесь появится Бог, слетаются со всех сторон и начинают терзать йога огнем из пастей, стрелами и отравленными укусами. Но на самом деле йог мантрами призывает этих драконов, в точности как хозяйка призывает куриц клевать рассыпаемые зерна. Йог мечет бисер перед свиньями и свиньи приходят. Они втаптывают жемчужины в грязь и пытаются пожрать самого йога. Его задача держать свое осознание в полной ясности до самого последнего момента, и отражать атаки злых чудовищ. Когда его силы иссякают, он возвращается в преддверие храма и в течение некоторого времени исцеляет себя, стабилизирует все энергии, не допуская внутри себя страха, гнева, или иного чувства. Как только он вновь обретает стабильность, то делает попытку держать светильник вновь. После того как он предпринял попытку выхода наружу и подвергся атакам и отравлениям, и исцелился от всего, силы его многократно вырастают. И обычно он больше не позволяет содрогнуться золотой лампаде в своей руке. Для этой же цели он много лет тренирует свое тело во всевозможных асанах, преподаваемых в специальном зале этого храма. Там он учится держать чаши с водой, кипятком, расплавленным металлом в самых разнообразных позах, крайне неудобных для обычного человека. Йог учится безупречности. И только после этого ему позволяют держать золотую чашу света.
– А кто решает, что йогу необходимо выходить наружу и тренироваться в таком жестоком режиме.
– Он сам! Он заглядывает в свое сердце, в самую глубокую часть своей души, в самые потаенные закоулки своего сознания и вытаскивает оттуда все свои негативные черты. Все до единой. Йог учится осознавать все свои эмоции, мысли и чувства. Он старается изо всех сил, потому что это единственно достойная цель, ведущая к совершенству души, разума и тела. Все тренировки, практики, медитации, помогают ему добраться туда, куда в обычном состоянии сознания он зайти боится, или стыдится, или попросту не может из-за нехватки решительности или энергии. В последнем случае, энергия дается ему теми, кто уже достиг большего. Это воистину бесценный дар, поскольку этот долг он никогда не сможет вернуть. И йог всегда будет помнить дары, принесенные ему в моменты становления. Все затраченные средства, все переживания и страдания на пути с лихвой окупаются моментом, когда ему доверяют держать чашу с Богом.
– В этот самый момент все мое существо охватил стыд. Я каждой клеточкой своего существа почувствовал свою безобразность и недостойность находиться не то что вблизи того ребенка, но даже и в самом храме, где находятся такие прекрасные существа, стремящиеся к совершенству. Я в одну секунду осознал всю свою лживость, всю надменность и высокомерие, всю свою гнусность неправильного обращения с женщинами, свое хамство и отсутствие сострадания к родным и близким людям и людям вообще, с которыми сталкивала меня жизнь. Я ощутил всю свою нелюбовь к существованию во многих случаях, когда ум находил оправдания и отговорки, что все сделано, сказано, или подумано правильно, когда на самом деле, все было как раз наоборот. Это осознание стало настолько ясным и четким, что единственно верным решением было, сгорая от стыда, выскочить из этого храма света наружу и построить забор. И начать его красить. Каждое движение кисти вверх или вниз, влево или вправо символизировало ту или иную кривую ситуацию в моей жизни, которая тотчас всплывала в уме или душе. И это движение необходимо было повторять столько раз, сколько требовалось для того, чтобы обрести стабильность и найти правильный выход. И в уме возникла формула под названием “Красить забор”, которая обозначала начало действия по осознанию и избавлению от той или иной негативной черты характера. Надо красить забор, чтобы стать достойным. Достойным не то чтобы держать чашу, а просто войти в преддверие храма. Просто войти. Надо найти все свои заборы, восстановить их целостность и выкрасить с предельной тщательностью. Так, чтобы никто на всем свете не смог сказать, что забор выкрашен плохо. Никто и никогда.
– И вот, сгорая от стыда, я крашу свой забор зеленой краской. А он никак не красится. Повсюду появляются пятна, и я прекрасно понимаю, что не хочу работать над собой. Делаю вид, что тружусь, не покладая рук, а этот волшебный забор мгновенно делает все видимым, указывая на халтуру. И от этого стыд становится еще сильнее. И стыдно в первую очередь перед самим собой. Тем более, что никто на мой забор и не смотрит. Сразу стало понятно, почему йоги выходят наружу сами, и никто их не заставляет это делать. Они это делают, потому что так велит их собственная совесть. У них она есть. Совесть. Без совести в храм не войти. И те, кто ее потерял, очень злятся именно из-за осознания собственной никчемности, и хотят разрушить мир тех, у кого она есть. Так что я буду красить забор до того момента, пока он не будет выкрашен безупречно. И неважно, сколько на это понадобится времени. Потому что глаза этого ребенка, этого Бога, один только его взгляд на мир, даже не на меня, а на мир, что покоится на кончиках его пальцев, стоят тысячи безупречно выкрашенных заборов. Одного мига оказаться в присутствии Бога достаточно, чтобы потом выкрасить все свои заборы. Сколько бы времени, жизней, веков, эонов, махакальп, на это бы не понадобилось. Цель оправдывает средства.
Вверх, вниз, вверх, вниз, пропитать шов между досками. Снова вверх вниз. Хорошо краска ложится, только почему же она вновь и вновь проступает пятнами? Лишь немного подсохнет, и сразу то там, то сям пятна появляются, и возникает ощущение, что там вовсе кисть с краской не касалась досок. И в очередной раз, ощутив состояние отчаяния от осознания невозможности покрасить этот гребаный забор, я отошел на пять метров и сел, поставив ведерко с краской у ног, и обреченно повесил голову. Никакие светлые мысли по выходу из этого патового положения не приходили. И медленно поднимая голову, чтобы еще раз взглянуть на этот ненавистный забор я вдруг заметил марево. Прозрачное марево, которое колыхалось прямо перед забором. Будто горячий воздух над асфальтом. И в точках максимальной концентрации этого марева как раз и располагались непрокрашиваемые пятна. Хотя точнее будет сказать, что это марево краску растворяло как уайт спирит или ацетон. А вблизи это марево было совершенно незаметно. Решительно вскочив с места с намерением разобраться с этим загадочным явлением, я грохнулся на спину, поскользнувшись в жидкой, вонючей грязюке. Ведерко однако удержал в равновесии. Так, что ни капли не выплеснулось. Или быть может, оно настолько волшебным было, что из него в принципе ничего выплеснуть нельзя. Еще больше разозленный, подошел вплотную к забору и заметил, что марево формируется из вытекающей прямиком из-под забора вонючей грязи.
– Едкая грязь, – задумчиво пробормотал, и мозг внезапно озарила идея, что эта грязь – смесь всего, что только может быть. Фекалии, технические отходы, пищевые, разжиженные кислотой, щелочью и еще чем только возможно, до необходимой консистенции. Вся эта масса жиденько и нахальненько вытекает из-под моего забора и стравливает покраску.
– Но постойте! С той стороны забора находится сияющий шар бога, наполненный миром. Это что же получается, что это сам Бог гадит, или йоги в промежутках между тренировками? А я за всеми убирай? Ни фига этот номер не прокатит! Я обошел забор, и не обнаружил с противоположной стороны никакой грязи. Сияющий мир опять вызвал потоки слез из глаз своим великолепием и стимулами к дальнейшей покраске. Сияние было, а грязи за забором не было совершенно. Абсолютно сухая земля с редкой травой. Я еще раз обогнул забор, и остановился у его торца. Левый глаз смотрел на сухую землю по одну сторону забора, а правый на жидкую, липкую и вонючую грязь с другой стороны.
– Бред какой-то! Не забор же это гадит?
Я опустился на колени с целью докопаться до этого таинственного явления, и морщась от едкого запаха аммиака смешанного со многими другими ферментами явно животного происхождения, стал исследовать кромку забора, вкопанную в землю, то есть в грязь. Через какие-то полтора метра источник был обнаружен. Из доски выпал засохший сучок, и грязь хлестала прямо из этого миниатюрного крана. Отверстие располагалось всего в двух сантиметрах над землей, и немудрено, что я его сразу и не заметил. Подняв валявшийся тут же обломок дерева, я с силой забил его в это отверстие, и удовлетворенный произведенным действием поднялся. Стоило вновь взяться за ведро, как раздался хлопок, и щепка вылетела из отверстия как пуля из винтовки. Грязь вновь стала хлестать, намекая на свою бесконечность. Я, ошеломленно вновь обежал забор вокруг и с той стороны ни сучка, ни дырки от него, не было. Ну, да в этом ничего удивительного не было. Доски пятидесятки, так что сучок мог в принципе проходить только половину толщины доски. Потому собственно и выпал. И тут я встал как вкопанный. Если сучок только до половины, то и дырка тоже до половины. Получается, что на мою землю срет сам забор. И это сранье разъедает краску. Этот феномен требовал разъяснения. И я выкопал яму прямо под сучком своими железными пальцами. Как ковшом экскаватора. И сделал отвод в сторону. Заткнув пальцем отверстие, я дождался, когда там появится давление, и резко выдернул его, создавая вакуум, подобно вантузу. Дерьмо хлестануло с тройным ускорением, но на какое-то время сбавило темп. И во время этого затишья, я заглянул в дырку левым глазом. В заборе был город…
Я вновь уселся на две половинки ошеломленный. Грязь текла по центральной улице, и на эту же улицу выходили все стоки из домов. Чушь какая-то! Какие могут быть дома в деревянном заборе? Это уже галлюцинации начались с этих едких испарений. Хотя стоп. Дерьмо то вот-оно. Оно есть, и никуда от этого факта не деться. А раз есть дерьмо, то есть и жопы его производящие. И из-за этих жоп я никак не могу покрасить этот забор, в котором они же гады и живут.
Я повторно заткнул отверстие пальцем и качнул помпу. Грязюка вновь хлестанула наружу необычайно радостно. А я снова припал глазом к освободившемуся окуляру. На этот раз город рассмотрелся много лучше, и у меня опять возникла мысль о его галлюцинаторном происхождении. Доска толщиной пять сантиметров, а по городу можно свободно разгуливать, не касаясь плечами зданий. Именно этим и занимались жители. Разгуливанием и сраньем прямо под себя. На ходу, как лошади блин. Что это за люди, если гадят подобно животным? И тут возникла еще одна невозможность. Соотношение количества жителей и льющихся фекалий. Эти люди столько насрать не могли в принципе. А то, что они постоянно бродят в этом г… по колено, то немудрено и оскотиниться. Если вокруг грязь, с которой нет ни малейшей возможности совладать, то руки сами опустятся и, через какое-то время такой жизни, и анус расслабится, чтобы срать там где живешь. А живут они блин в моем заборе! И с этими говнюками я забор никогда не покрашу. Я вновь начал накачивать себя злостью, вызывая облупливание на заборе даже тех мест, которые ранее были хорошо прокрашены. Но эта говняная река должна откуда-то течь. Должна быть главная жопа, которая и срет основную массу дерьма. И если этой главной жопе забить чопик по самые гланды, то и люди вскоре наведут порядок в своем городе и сами срать под себя перестанут. Вот и будет везде чисто, и я тогда смогу забор покрасить без утраты нервных клеток. А если эти люди не прекратят срать под себя, то лесов у нас много, чопиков на всех хватит.
– Осталось только найти эту самую главную жопу!
И тут, опять по лицу потекли слезы, от осознания вселенской пропасти между тем святым сияющим ребенком, держащим на кончиках своих пальцев мир, и мной, вымазанном в дерьме по самые уши. Эта разница, а скорее невозможность сократить или уничтожить это расстояние, захлестнула сердце горечью, обидой и отчаяньем, от осознания, что я никогда больше не смогу войти в храм света, чтобы увидеть Бога, увидеть тех прекрасных существ, которые посвятили свои жизни непрестанным тренировкам для служения Богу.
– Я найду эту жопу, – закричал я, вскакивая во весь рост, вскинув вверх сжатые кулаки, разбрызгивая вонючую жижу. Я найду ее! И прекращу это говняное истечение.
И тут же вновь сел на землю, поняв, что никаким образом не смогу пролезть в это крохотное отверстие. Разница в размерах один к тысяче. Или еще больше. В это отверстие можно только втечь подобно воде или грязи. И то, втечь против течения. А это крайне сложно. И вообще невозможно. И от этой невозможности родилось паясничество. Я от чего-то решил, что это отверстие от сучка - вход в пещеру дракона, и срет не меньше чем сам дракон, а люди вовсе не виноваты. Встав на колени, я стал орать в эту маленькую дырочку:
– Эй, Дракон! А ну-ка выходи подлый трус!
Сзади вспыхнула молния. Я испуганно отскочил от забора и развернулся. Рот раскрылся сам собой.
За спиной стоял черноволосый кудрявый мужик в белой одежде типа тоги до середины голени. На ступнях надеты деревянные сандалии. Но в грязь эти ноги в сандалиях не погружались даже на сантиметр. Мужик над грязью висел. Наверное, в этом ему помогали здоровенные крылья, которые предательски выглядывали из-за спины. Росту у мужика было метров восемь. Четыре меня. И в ширину соответственно. И крыльев у меня не было. Только латы. И ведерко с краской, нелепо зажатое в руке в металлической перчатке.
У мужика были печальные глаза:
– Ты правильно угадал Тор. Это дракон.
– А ты кто такой? – хватило смелости открыть рот.
– Аз есмь Микаэль!
– Микаэль, Михаил… Архангел что ли, – мелькнула у меня мгновенно взбудоражившая мысль.
– Архистратиг Микаэль! – подтвердил мою мысль мужик.
– А это, – моя рука зачем-то сама указала на находящийся за забором светящийся шар.
– Его построил я, – скромно ответил мужик, повернув на мгновение голову. Забор для него, естественно преградой не являлся
– А там внутри Бог…
– Конечно! Как только Бог начинает творить мир, тогда я строю вокруг него храм, чтобы никто не мог помешать творению.
– А йоги?
– Слуги Бога всегда с ним. Об этом позже. Я строю храм в тот самый момент, когда Бог изъявляет свою волю к тому, чтобы мир стал ЕСМЬ. Ты обнаружил великого дракона и это имеет отношение к храму.
– …
– Сей храм, построен из сверхпрочного материала и стены его имеют ячеистую структуру. Сами ячейки как бы сварены из прямоугольного О-образного профиля и каркас внутри пустой. Ячейки заполнены специальным прозрачным полимером, чтобы свет храма свободно изливался наружу. И дракон нашел трещину в сварном шве профиля и проник внутрь него. Сейчас он тщательно исследует весь каркас на предмет еще одной трещины, но уже внутрь храма. Если он найдет ее, то погубит всех йогов, и тогда Бог уронит мир, и миру придет конец. Дракон не трус, как ты его назвал. Он очень хитер, и не станет выходить на бой, если не будет уверен в стопроцентной победе. И нашим безупречным йогам пока не удается его поймать. Отходы его жизнедеятельности заполнили все полости профиля, и он получается, как бы растворен внутри. Найти его не представляется возможным. Чтобы возле храма не образовалась зловонная клоака, мы сделали отвод в твой забор. Приношу извинения. Это вынужденная мера и жители города страдают тоже по нашей вине.
– Да я собственно без претензий… Я понимаю.… Если храм Бога в опасности, то, что уж тут… Мы потерпим, если такое дело…
Я бормотал и бормотал о том, что все прекрасно понимаю, хотя ничегошеньки не понимал.
Архангел это просек.
– Как ты хотел победить дракона?
– Н-не знаю. Я просто хотел его вызвать на бой, а там уж посмотрел бы как.
Лицо Микаэля тронула легкая улыбка:
– Что же тебе помешало довести дело до конца?
– Я не могу пролезть туда. Дырка слишком маленькая.
– О невозможных вещах всегда проси Бога. У него нет ничего невозможного.
– Я не умею, – с тяжелым выдохом произнес я и опустил голову. Щеки загорелись от стыда.
– Это совсем не трудно, – с пониманием сказал архангел, – слова не важны. Открой сердце, и скажи все, что считаешь нужным. И не забывай слушать ответ. Многие не дают Богу даже рта открыть и лопочут, просят, молят о чем-то, а потом удивляются, что Бог их не слышит. А Бог всегда укажет путь, как только спрашивающий сделает усилие послушать. Без всяких предвзятостей, без эгоизма, без собственных планов. В безмолвии послушать. Бог всегда говорит только в безмолвии. И когда он говорит…. О-о-о! это величайший из ораторов. Он говорит прямо в сердце. В самую глубокую глубину. Его голос нельзя спутать ни с чем. Этот голос - настоящий ГЛАС БОЖИЙ. Только надо научиться слушать. Очень надо.
Архангел растворился в воздухе, схлопнувшись в маленькое облачко пара.
Я уселся на землю и задал вопрос Богу, который хрен знает, где находится. Разумеется, я ни на секунду не подумал, что Бог, который дает советы, и тот ребенок - одно и тоже лицо. В сознании появилось некое многобожие. В средние века сожгли бы на костре за такие мысли, если бы я их озвучил. А вопрос, который меня интересовал сформулировался так:
– Как мне пролезть в ту дыру, и как поймать дракона?
Никакой Бог мне и не подумал отвечать, хотя я сидел, и вроде бы ни о чем не думал. Хотя как раз наоборот и думал о способе извлечения дракона хотя бы из своего забора, а если получится, то и из каркаса храма. Отчего-то захотелось оказать пользу Микаэлю. И вдруг в голову пришла мысль.
– Для того, чтобы дракона обнаружить, нужен акт ассенизации. Нужно выкачать все то дерьмо, что находится в системе, и тогда главной жопе просто станет некуда деться. И схватив его за хвост, забить в его вонючую жопу осиновый кол. И всего делов. Сказать просто, сделать трудно. Начнешь грязь выкачивать, дракон может смыться, да и как ее выкачивать?
И в голову пришла еще одна мысль, что нужно смешаться с этой грязью, раствориться в ней. И в момент выкачивания проникнуть внутрь и дракону деться будет просто некуда.
Из груди вырвался тяжкий вздох:
– Я не хочу становиться грязью. Грязь никто не любит. А я хочу, чтобы меня любили.
Небольшая пауза, и возникла решимость. В грязь, так в грязь. В говно, так в говно. Раз другого пути не видно, то вперед! И я сказал Богу, которого по-прежнему не слышал:
– Я есть все самое грязное и нечистое, что есть в этом мире. Фекалии, отходы, все совершенно ненужное и разлагающееся. Вся мерзость, какая только есть – это я!
И возник водоворот. Воронка из булькающей субстанции, с ароматом, которого врагу не пожелаешь. И воронка как бы висела в воздухе, а хвост ее входил в огромный котел, подвешенный над вечным огнем. Я подумал, что выкачанную грязь нельзя просто так разбрасывать где попало, поэтому надо ее выпарить и материал использовать для создания грунта или удобрения. Раструбом воронки, как огромным ртом, я набросился на весь забор и прилегающую к нему территорию. Вакуум создался просто загляденье. И ассенизация началась с потрясающей скоростью. И вдруг из храма начали выходить ребятки с очень гармоничными чертами лица и посмотрев в эту воронку как будто мне в глаза, произносили одну единственную фразу:
– За тридцать копеек!
И бросались в булькающую жижу, обхватив руками какой либо крупный кусок мерзости, заполняющей тот город.
Я оторопел:
– Эти люди приносили себя в жертву. И, похоже, что это были те самые йоги. Одежда на них была безупречно чистой, и тем разительнее был контраст с клоакой, в которую они бросались.
– Причем здесь тридцать копеек, – размышлял я, наблюдая, как город очищается с потрясающей скоростью, и одновременно удивляясь объему нечистот, всасываемому воронкой.
– За тридцать копеек, – произносил каждый, выходящий из храма, самоотверженно бросаясь на верную гибель. – за тридцать копеек!
Эти слова отчего-то вызвали у меня в душе необычайную грусть. Я не мог запретить им прыгать в эту грязищу. Я вообще был им не указ. Они изъявляли свою волю к самопожертвованию по одним им известным причинам. Да и к тому же я был занят поглощением и транспортировкой ассенизируемого продукта.
Последний, вышедший из храма, точно также посмотрел мне в несуществующие глаза и сказал другую фразу:
– Ты только спой свою песню! Только спой!
И тоже бросился в небытие, обхватив последний, спрессованный от времени, склизкий булыжник, проступивший как раз посередине дороги, которая раньше была больше похожа на реку, чем на дорогу.
– Говняная Венеция, – хмыкнул я, и совершенно необъяснимым образом помчался навстречу всасываемому потоку.
Оглянулся назад и отметил, что воронка продолжала создавать вакуум и исправно поставлять нечистоту в котел, из которого клубами поднимался густой дым вперемешку с паром. Я одновременно был и воронкой и чем-то необъяснимым, что текло против течения. Очень неприятно осознавать себя дерьмом, но в тот момент состояние неприятия отошло на задний план, оттесненное великой целью – ловлей дракона.
Внутри забора город оказался совсем небольшим, кварталов на десять. И, в конце концов, я нашел ту самую сточную трубу, про которую объяснил Микаэль. В трубе стало темно и крайне неуютно. Возникло ощущение чрезвычайной опасности. И в какой-то момент я понял, что нахожусь уже внутри каркаса храма. Некая сверхъестественная сила несла меня против течения, и возникло ощущение, что она прекрасно знает, где спрятался дракон. В текущей жиже, постепенно мелеющей, что-то скользнуло. Я сначала подумал, что это змея, или угорь. Я змей боюсь, но здесь сработал инстинкт, и левая рука автоматически схватила эту змею за тело, совершенно не заботясь о том, что она может развернуться и укусить. Раздался ужасающий рев, и все пространство вокруг затряслось. Змея чрезвычайно целеустремленно бросилась наутек, норовя выскользнуть из руки. И в голове внезапно вспыхнула мысль, что это никакая не змея.
Это хвост. Хвост дракона! И я лихорадочно сделал несколько вращательных движений рукой, наматывая этот, чудом пойманный хвост, вокруг руки в несколько слоев, чтобы он, даже будучи склизким, не смог выскользнуть. Дракон, видимо от страха, прекратил срать, что ощутилось по резкому уменьшению фекального потока, и резво потащил меня по этому, совершенно темному тоннелю, невесть куда. Воронка, спустя несколько мгновений, совершенно очистила весь каркас от грязи, и я стал пребольно ударяться на поворотах о прямоугольные изгибы. Микаэль очень точно обрисовал О-образный профиль, в котором я сейчас получал множественные ушибы. Похоже, что дракон искал выход из системы, чтобы разобраться с хвостовым новообразованием, то есть со мной. И выход он нашел. Та самая трещина, через которую он влез в каркас храма, стала и выходом. Больше повреждений не было нигде.
– Надо бы сказать Микаэлю, чтобы заварил дырку, а то не ровен час какая другая пакость внедрится, – успел я подумать в тот момент, когда хвост выдернул меня через эту трещину.
Дракон видимо имел очень длинный хвост, или умел его растягивать в тончайшую, но очень прочную нить, поскольку в пределах видимости его не было.
Снаружи был тот же самый светящийся шар, мой недокрашенный забор, а вот ни воронки, ни котла, ни вечного огня уже не было. Все три элемента, выполнив свою миссию, самоликвидировались. Дракон рванул в поднебесье, и я соответственно тоже. Хохотнул от осознания, что летаю не хуже Пушкинского Руслана. Это было последним, над чем я успел посмеяться, прежде чем дракон, вернувшись к земле, мотнув хвостом, не шарахнул меня о стену шара.
В эту же секунду я подскочил на кровати, отбросив одеяло. Холод исчез. Точнее, я его перестал чувствовать. Я посмотрел на свою левую руку, сжатую в кулак и никакого хвоста там не увидел. Но я его отчетливо ощущал. Все восемь витков. И мало того, я почувствовал и сам хвост, который буквально торчал из сжатого кулака. Он уходил черт знает куда. Похоже, что дракон смылился куда-то в глубины вселенной. И для перестраховки я завязал его хвост на несколько узлов, чтобы даже если рука разожмется под внешними влияниями, хвост никуда не исчез. Я применил выбленочный узел, который в народе называется морским. Так что если дракон попробует дернуться, еще туже его затянет. А я как нибудь потерплю. Теперь осталось дождаться, когда дракон попытается освободить свой хвост из плена и вернется. Тут то я его и замочу, тем более, что мое физическое тело ему оторвать от моей физической земли вряд ли получится.
В уме возникло побуждение немедленно приготовить какой-либо пищи, хотя тело совершенно не соглашалось с этим утверждением. Этот факт показался очень удивительным, поскольку такого конкретного разделения ума с телом раньше не происходило. Но еще большее удивление возникло после того, как тело стало укладывать в сковороду восемь толстых сарделек разрезанных на четыре части и заливать их десятком яиц. Глаза видят эту громадную порцию еды, ум понимает, что это слишком много, тело утверждает, что все это внутрь не влезет, а нечто другое, появившееся только сейчас, говорит, что это как раз то, что нужно. И это нечто целиком захватило власть над всем существом. Причем власть какая-то странная. Все остальные части моей личности с удовольствием подчиняются этому новому гостю, или не гостю, короче этому самому новому. И он стрескал всю сковороду с половиной батона за пару минут. Я наблюдал за процессом поедания необычно отстраненно и с неким странным ощущением нереальности всего происходящего. Тем более, что еда не воспринималась как вкусная, или соленая, или еще как-то. С тем же успехом можно было бы скушать и несколько коробок детского пластилина. Ни тебе состояния насыщения, ни наслаждения вкусом мяса и яиц. Ни-че-го! И съеденная еда куда-то подевалась, поскольку в животе не появилось даже легкого чувства распирания. Я съел всю эту гору в никуда. Это было совсем иначе, чем после того, как приходит каннабинольный свин. Это был некий весьма странный процесс перетекания субстанции пищи в энергии разных типов, которые тут же рассеялись в окружающем пространстве.
– Как такое может быть?
Этот вопрос начал колыхаться вокруг, и ответ был найден точно в середине половинки батона. Правда его пришлось разобрать на мелкие части, но истина… Истина требует жертв. Истина оказалась внутри мира батона. Я внезапно осознал, что знаю все. Все вообще. И в этот самый момент я поймал себя же на этом самом осознании всезнания.
– Это глюк! Такая хрень уже происходила, и поэтому всезнание является ни чем иным, как фикцией. Если бы это было правдой, то по прошествии некоторого времени, этим всезнанием можно было бы воспользоваться, а так не происходит. Поэтому логичнее будет предположить, что это самое всезнание является как раз наоборот, полным ничего не знанием. А раз ты туп как пробка, то и познавать нечего. Вот и возникает иллюзия всезнания. Надо бы Насте позвонить, чтобы задала пару десятков каких либо разноплановых каверзных вопросов в режиме нон стоп. И если я на них сразу смогу ответить, то возможно, что я не пробка и это всезнание реально.
Возле зеркала промелькнула какая-то неясная тень.
– Оп-па! Видать не зря в доме умершего завешивают зеркала. В них, наверное, может отразиться тонкое тело и до усеру напугать родственников. А я сейчас в состоянии расширенного восприятия, поэтому замечаю и более мелких гостей.
Подошел к зеркалу и рассмотрел свою физиономию. Все бы ничего, морда как морда. Но вот глазки… Глазки, почему-то стали разными. Левый у отражения стал голубым, а правый карим. Зрачки зафиксировались в среднем положении и не реагируют на изменения освещенности. Это уже странно. И выражение в них отчего-то злое.
– Ну что сучонок уставился? – внезапно для самого себя спросил у отражения.
В глазах отражения сверкнула звериная ярость, и желание разорвать меня на части.
– Что козел, руки коротки? – из меня почему-то полезло желание издеваться над своим отражением.
Я поднял левую руку вверх
– Это моя рука!
Отражение подняло свою правую руку.
– Это моя нога, – я поднял правую ногу, вынуждая отражение также приподнять левую.
Тут я хотел добавить фразу, – это мои глаза, но опознают того, у кого будет паспорт, – как голова прошла некий дистанционный барьер, и произошло невообразимое. Зеркало пропало, и два мира слились в одно. Я стоял в опасной близости от своего бывшего отражения и видел его целиком, хотя смотрел только в глаза. В его злющие зрачки. В горле пересохло, поскольку тигра хорошо дразнить, если он в клетке заперт, а вот если клетка внезапно открылась и тигр это заметил…. Злобное отражение это не только заметило, но похоже, что оно это знало изначально, и ждало, пока я сам это увижу, чтобы насладиться паническим ужасом, начавшем заползать мне в ступни и заполнять холодом тело снизу. Я успел подумать, что раз отражение ничего не делает, то какой смысл бояться? И отражение мысленно произнесло:
– Какой смысл? Очень простой. Отсюда нет выхода. Это ты теперь отражение, а я пока поживу в твоем мире. И это самое.… Я обратно в зазеркалье не хочу возвращаться, и на подобную глупость, допущенную тобой по неопытности, не пойду.
У меня на лице появились крупные капли пота, и возникло понимание, что это у него на лице, а не у меня. Я ведь своего лица не вижу по определению. А раз так, то чего отражению-то бояться и потеть? Но страх не проходит. И страх этот не исходит от муладхары, он проявляется как-то сущностно, ощущается целиком всем телом.
– Ни хрена братишка! Я это я, а ты это ты! Мой мир это мой мир, а твой – это твой.
– А как ты определишь, где твой мир, а где мой? – глаза отражения злобствовали и издевались над моим беспомощным состоянием, пока мозг лихорадочно искал выход из этой невозможной ситуации, – я это ты, а ты это я!
– Так не бывает! Не бывает! – я перевел взгляд на часы, висящие на стене, и секундная стрелка на них рывками дергалась в обратную сторону и цифры написаны наоборот.
– Ага! Время все же идет куда надо, просто мозг тупит когда видит несуразности. И этот мудак меня просто разводит за десять копеек. У нас должны быть какие-то различия. Если я кинусь его душить здесь и глаза выкалывать, тогда и он меня может вполне задушить и обезглазить. А снаружи это, наверное, будет выглядеть, как будто я сам себе чего нибудь выткну. Хорошо еще, что в руке нет ни ножа, ни вилки, один удар четыре дырки. Нужно просто найти отличие. Если я сейчас смотрю в зеркало и просто торможу под воздействием препарата, то зеркало то ведь не тормозит, оно ничего в свой организм не вводило, и вообще никакого организма у него нет. А раз так, то надо просто попытаться выйти за пределы его отражаемости. Где-то у зеркала должна же быть граница, хотя сейчас я ее совершенно не замечаю, как бы ни старался ее обнаружить. И я медленно стал сдвигаться в сторону. Отражение разозлилось, и в глазах вспыхнули уже явная взбешенность, и желание разорвать меня в молекулярную пыль. И найденное лекарство от этого зазеркального влипа сработало. На лице моего компаньона появились точки, и я, распознав в этих точках мушиное сранье, твердо заявил:
– Я это я, а ты это ты! На мою морду мухи срать не могут, потому что я живой. И в этот же самый момент миры вновь разделились надвое. Я попал в свой мир, а отражение в своем зазеркалье осталось за зеркалом, с печальными на этот раз глазами.
Я погрозил пальцем этому двойнику и сказал: – не проведешь!
Отражение в зеркале вновь озлобилось и кинулось навстречу с воплем: – еще не вечер ка-з-зел!
Я отшатнулся назад и помотал головой. Уж это точно был глюк. С опаской оглядываясь на зеркало, стал отходить к столу и внезапно осознал, что ноги холодные, и температуру тела определить не получается. Все как-то странно ощущается. Сознание четкое и ясное, но вот в теле происходит явная аномалия. И эта аномалия настолько масштабна, что границ ее не получается осознать и качественных характеристик тоже. Однако ум у меня аналитический, жаждущий все разложить по полочкам, и я решил таки вызвать Настю, чтобы она совершенно трезвым взглядом со стороны попыталась внести ясность.
– Ку-ку Гриня! Свободное время два три года есть? Теплое бельишко и запас сухарей?
Настя хохотнула, – для вас великая гура, я до пятницы совершенно свободна.
– Тогда бери свои кости в охапку и неси ко мне. Есть потребность в общении.
Настя отсоединилась, а я решил начать сканирование своего состояния с загадочного эффекта холодных ног. Для распознавания этой загадки мне зачем-то понадобилось пойти на улицу в сланцах на босу ногу. По пути вниз вынул из почтового ящика газету, чтобы не выглядеть подозрительно для прохожих и внутренне хохотнул:
– Босиком на улице в пятнадцатиградусный мороз газету читать совсем нормальное явление…
Однако цель босиковости была в ином. Если ноги на самом деле не согреваются кровью, то снег не должен на них таять. И он таять отказался напрочь. Даже тонким слоем будучи распределен по взъему, даже намека на таяние не дал. Это озадачило. Пару лет назад, когда я осваивал криогенные тренировки, снег таял на теле даже в тридцатипятиградусный мороз, пока я в шортах и сланцах собаку свою выгуливал, а здесь явно что-то весьма странное творится. Или я внезапно в холоднокровное существо превратился? Как паук какой-то. Хотя они на зиму в кому впадают и ничего анализу не подвергают. Я какой-то аномальный паук.
Возникло чувство странной опасности, ощущаемое кожей, и я набрал Настю вновь, с намерением поторопить ее перемещение.
– Иду уже.
Нажал кнопку отбоя и заметил, что руки тоже холодные. Зачерпнул снега, и внимательно смотрел на него, ожидая момента сворачивания мелких снежинок в сверкающие капельки. Фигу с маслом. Снег как был снегом, так снегом и остался. Окинул взглядом окрестности и понял, откуда исходило чувство опасности. ОТОВСЮДУ! В каждом окне, на чердаках, на крышах залегли снайперы с винтовками в ожидании команды «огонь». Огонь по тому человеку, который ко мне должен прийти. И я понял, какому риску подвергаю сейчас Настю. Попытался отогнать эту совершенно идиотскую мысль о снайперах, тем более что их на самом деле нигде не видно, но она наоборот усилилась. Опасность как раз и состояла в том, что их нигде не видно. А самый опасный враг это тот, кто хорошо спрятался и за тобой наблюдает. Ну и шиза! Теперь ясно, откуда у людей мания преследования возникает. Из этого именно ощущения. Осталось разобраться теперь, откуда само ощущение вылезло. Может из моей собственной внутренней агрессии, вызванной избытком тестостерона. Тем более что я его физическими упражнениями не стараюсь пережигать, а в сексе он расходуется незначительно. Точно! Скорее всего, оттуда и возникает. Агрессия, направленная к окружающему миру, вызывает отзеркаливание ее миром и возникает ощущение враждебности всех существ этот мир населяющих. Но люди меня в принципе не злят и не пугают. Поэтому тем более странно. Хотя… В астрале я тот еще бандит кровожадный. Хлебом не корми, дай кого нибудь зарезать, иль горло перерезать. Причем просто так без повода. Хм. Был бы повод, всю землю утопил бы в крови. Бр-р-р! Даже мурашки по коже пробежали от этой мысли. Второй Гитлер выявился отмороженный-замороженный. И хорошо, что это только в астрале. Все что в этом мире стало непригодным или неэффективным, то пусть в астрале свои энергетические хвосты само доедает. И вот эти кровавые мысли активизировали пространство и везде, где мне показались снайперы, почудилось некое шевеление. И появилась Настя, торопящаяся ко мне навстречу. Чтобы отвлечь внимание снайперов, я выскочил из своих сланцев одним прыжком и босыми ногами воткнулся в снег возле подъезда, одновременно понимая абсолютную нелепость этого действия. И развернул газету, пытаясь прочитать рекламы о продаже покупке всякой всячины, наблюдая поверх газеты за Настей, рассчитывая, что этим знаком дам понять, чтобы сильно не торопилась и не выдавала себя. Куда там. Пришлось мысленно провесить арочное перекрытие, закрывающее ее от всего окружающего пространства.
– Что случилось? – с раскрасневшимся от быстрой ходьбы лицом спросила Настя.
И тут я понял, что или снайперам не выдали патронов, или арка получилась на славу.
Я пропустил Настю вперед и, перекрывая вход в подъезд своей спиной, случайно взглянул на место где только что стоял и переклинился. На снегу красовались отпечатки моих босых ног. Но эти отпечатки отпечатались в некоей балетной позиции параллельно друг другу и навстречу пальцами. Невозможность этого рисунка моих ног меня и остановила и рассмешила. Так я встать ну никак не мог. Это просто невозможно.
– Чего ржешь? – Настя с удивлением рассматривала мою физиономию.
Я, задыхаясь от смеха, показал пальцем на свои следы.
– Круто! – Настя изобразила удивление.
– Не то слово! Это просто невозможно.
Я попытался встать точно так же, но как ни старался, ничего не выходило.
– Ладно! Хрен с этим феноменом, пошли домой.
– Ты чего такой странный?
– А вот для того я тебя и позвал, чтобы ты мне конкретно указала на все странности. И желательно поподробнее. На вот ключи, дверь откроешь.
– А чего это я? – Настя насторожилась, – там что, внутри граната на растяжке прицеплена?
– Я хмыкнул, – вот в том и странность. Просто я уже три ключа сломал в попытке открыть дверь.
– И подумал, – «а зачем это я сейчас соврал про ключи»?
И чтобы отвлечь себя от только что совершенной кривды, спросил:
– А ты знаешь, откуда пошел обычай пропускать даму вперед?
Настя промолчала, ожидая подвоха, и я продолжил:
– В древние времена мужчина ценился намного сильнее женщины, поскольку являлся добытчиком пищи, и поэтому любая пещера пригодная для жилья, проверялась на наличие хищного зверя пропусканием бабы вперед. Если там зверь оказывался, то пока он бабу жрал, мужик успевал смыться и род в целом выживал.
– Суки! – Настя изобразила на личике возмущение и прошла в комнату.
Я отправился мыть ноги, по-прежнему не чувствуя температуры. Похоже, что Порфирий Иванов обладал такой же нечувствительностью к холоду. Но вот в чем этот феномен заключался у него в здравом уме?
– Ты зачем хлеб раскрошил? – донесся с кухни Настин голос.
– Я истину искал!
– В хлебе?
– Ну не в вине же?
– Нашел?
– Да! – скромно ответил я, выходя из ванной комнаты с гордо поднятой головой и расправленной грудью.
– И как она выглядит?
– Потрясающе ужасно, – ответил, с опаской оглянувшись на зеркало.
– Что-то в тебе не так – Настя прищурила глаз.
– Что именно?
– Не могу пока понять, но что-то не так. Ты изменился.
– Истина необратимо меняет людей. Хы-хы!
Настя пристально уставилась в глаза и резко откачнулась в сторону. Когда вернулась в прежнее положение, то произнесла:
– А-а-а! Вот теперь ясно!
Я изобразил удивление.
– И еще одно подтверждение к тому же самому. У тебя зрачки не меняют размер. Они не реагируют ни на свет, ни на удивление. Они постоянно одного размера. Ровно среднего размера. Взгляд как бы замороженный. Он ничего не выражает. Хотя, если быть точнее, он сразу все выражает. И это странно.
В левое ухо влетела мысль:
– Убей эту сучку немедленно!
У меня на голове волосы шевельнулись от неожиданности, и возник образ говорящего. Это было само зло в абсолютном проявлении. Мозг подкинул этому образу черную окраску. Какое же еще должно быть зло, если не черное?
– Убей ее!
Мысль пытается воодушевить меня на действие, но тот комплекс всего, из чего я сделан, никак на этот призыв не реагирует, что очень странно. Вообще никак. Мысль есть мысль. Она принадлежит мне и одновременно как бы отдельно от меня. Как будто некто очень авторитетный советует сделать что-то очень важное, буквально вселенской важности действие, но я на его авторитет внезапно насрал. Типа, – мели Емеля твоя неделя. Однако мысль интересная, и я уставился Насте в глаза и стал представлять сценку, как я ее прямо сейчас жестоко убиваю, и слушаю крики, стоны, вопли, наблюдаю потоки крови, хруст ломающихся костей и разрывающихся связок, и все такое. Причем весь этот комплекс мне и на фиг не нужен. Но зато этот комплекс еще как нужен этому черному, что в левое ухо буквально течет своими воодушевляющими мыслями:
– Ну же, давай, мочи ее. Разорви эту сучку на части. Убей ее!
В голове развернулась целая бородинская панорама, но тело под абсолютным контролем и ничего из предлагаемого делать вовсе не собирается. И этот контроль очень приятен для меня. Только бы глаза не выдали. Как только вся эта панорама отошла на задний план и черные мысли потеряли свою энергетичность, я спросил у Насти:
– Что видела?
– У тебя глаза печальными стали.
– Ни фига себе печальными!!! Знала бы она, чем эта печальность могла для нее обернуться, если бы дать волю этим мыслям и воплотить картинки в реальность.
– Значит печальными…
– Ну да! Больше ничего особенного не было.
– У меня в голове сейчас произошло весьма кровожадное убийство тебя. Я почувствовал себя Чикатилой. В натуре. Мне голос в левое ухо настоятельно рекомендовал тебя убить.
Настя не изменилась в лице, но на всякий случай сделала попытку отодвинуться.
Я попытался придать вселенский вес своим словам и произнес:
– Что бы сегодня здесь не происходило, даже если я начну крушить всю мебель и стрелять из пулемета по прохожим, ты должна знать, что тебе не будет причинен даже самый малейший вред. Ни единый волос с твоей головы не упадет моими усилиями. Хотя за цвет я не отвечаю. Даю слово! Если веришь мне, то продолжим, если есть хоть микронное сомнение, лучше иди домой прямо сейчас.
– Об чем базар, я тебе верю! Но ты все равно какой-то странный.
И тут в правое ухо влетела совершенно противоположная мысль:
– Полюби ее! Она ведь такая прекрасная!
– Оп-с! Вот чего не ожидал, так вмешательства с противоположной стороны.
И развернулась другая картинка. Я видел себя как бы со стороны. С другой стороны, не так как в сцене убивания. И я весь светился золотым светом. Источником этого света было сердце. Оно пульсировало этим светом и стремилось к расширению. Этот свет хотел завладеть моим телом и начать действовать. Но я взял под контроль и это состояние, произнеся мысленно. Ни вашим, послав мысль бархатно черной стороне, ни вашим, послав такую же мысль стороне золотого света. Я есть я. Хотя если честно признаться, желание слиться с золотым светом было очень сильным. Если бы не железная воля, откованная тренировками, я бы так и сделал, но удержался и стал наблюдать, как в голове разворачивается панорама, как я начинаю ласкать Настю этим золотым светом, вырывающимся из моего сердца. Нежно прикасаюсь к ее коже, и ласково, с предельной любовью, проникаю внутрь ее сердца и обволакиваю золотым теплом, негой, и погружаю в блаженство. Чуть позже, когда золотой свет заполняет ее самую мельчайшую частичку, я очень нежно начинаю прикасаться к ее телу самыми кончиками пальцев и легонько гладить ее, в некоторых местах чуть усиливая прикосновение. Обдавая горячим дыханием тоненькую шею и плечико, беззащитно выглядывающее из выреза платья, шепчу в ухо слова восхищения ее великолепием, ее красотой, несравнимой ни с кем из самых красивых девушек мира. Наблюдаю, как на ее щеках появляется румянец и от кожи начинает исходить аромат липового меда, с тонким дрожащим вплетением сандалового масла. Очень медленно приблизив губы к бархатистой коже, от чего дыхание становится еще жарче, снимаю этот жар прохладным прикосновением кончика языка, от чего тело Насти вздрагивает и как по волшебству молния на ее спине расстегивается как бы сама собой, высвобождая жаждущее ласки тело. Соски, в долю секунды превратившись в пенечки, вызывающе дразнят взгляд и манят прикоснуться к ним языком. Очень легко. И тут же, словно обжегшись отпрянуть, и вновь, испытывая непреодолимый магнетизм, потянуться вновь, пробежавшись от края к центру, проложив влажную дорожку, а потом жадно захватить его целиком в рот, и тут же отпустить. И вновь поймать, чтобы отпустить уже не так быстро, пытаясь ласково ощупать его языком, и подарить звенящее щекотание наслаждения, проникающее спиральными волнами вглубь тела и растекающееся сладостным океаном внизу живота.
– Стоп! Что-то эта картинка меня повела. Так можно и начать ее материализовывать. А я себе обещал соблюдать нейтралитет.
– Что сейчас?
Глаза никак не изменились, но возникло ощущение, что ты какой-то злой стал.
– Интересно, однако.
– Какой голос теперь тебе что советовал?
– А сейчас в правое ухо другой голос предлагал тебя полюбить по полной программе. Даже с золотым светом из сердца и предельной нежностью.
– Ну-ка, ну-ка, а вот с этого места поподробнее, – Настя изобразила кошачью заинтересованность, и стало внезапно мягкой и пушистой. И белой, располагаясь на плацу поудобнее.
Я подробно пересказал, что именно посоветовал сделать голос в правое ухо, и Настя обрадовано сделала попытку материализовать мыслеформу, увлажнив губки и сделав масляные глазки.
– За чем же дело стало?
– Настя! – Я попытался вытаращить глаза, понимая, что зрачки все равно не изменят своего размера и она, как достаточно тренированная девушка это засечет, – у нас новая практика. У меня во всяком случае. Твоя задача только наблюдать и во взаимодействия не входить.
– Сволочь, – без особого разочарования произнесла Настя. Просто это слово было очень уместно в этом контексте, вот она его и произнесла.
– Не известно еще, чем это может кончиться, поэтому пусть буду лучше сволочью.
– Что ЭТО?
– Я попал в зазеркалье и теперь у меня крыша едет, – я подумал, что про сахар Насте рассказывать не стоит, чтоб за наркошу не приняла.
– Как Алиса?
– Хуже. Мое отражение очень злое, а раз так, то я внутри очень плохой человек.
– Убей ее, – вновь шепнул голос в левое ухо
– Полюби ее, – уравновесил голос в правом.
– Ты плохой??? Да я лучше тебя людей за всю свою жизнь еще не встречала.
– Убей эту сучку!
– Отвали зануда.
– Но ведь ты на самом деле хочешь попасть к светлым? Или я плохо тебя понимаю.
– Во всяком случае, их идеи мне больше нравятся.
– Вот и убей ее. Тогда как камень в рогатке оттянешься в глубину тьмы, тяжким грехом, а там, страдая от боли, попросишь прощения у Бога и тотчас взлетишь в небеса. Это очень быстро и эффективно.
– Полюби ее, – встрял голос в правом ухе.
– Ага! И как камень из рогатки попадешь прямо в ад…
– Это не есть правда! Любовь никогда не ведет к тьме. Любовь возвышает. Всегда!
– А вот твой оппонент говорит об обратном.
– Путь через любовь труден и прост одновременно, и он очень медленен. Прощение Бога и его милость возносит человеческую душу в самые небеса во мгновение ока, но через немыслимое страдание. Путь любви тих, спокоен и постепенен. И опасен, поскольку всегда есть возможность упасть через множество соблазнов, подстерегающих идущего, на каждом повороте судьбы. Но это личное достижение и пройденный путь нельзя забыть. Это личный опыт. Он остается с душой навечно и это ее слава, записанная цветными нитями доблести в ее коконе осознания. Полюби ее.
– Потом возненавидь, потом покайся и вновь полюби. Мне этот маятник уже вот где, – я ребром ладони мысленно показал точку под самым носом.
– Убей ее!
– Полюби!
– Задрали на фиг, объясните это друг другу!
Я, неким необъяснимым образом, схватил обоих советчиков за волосы и убрал себя из пространства между их лицами. В этот же самый момент я осознал, что они никогда раньше друг друга не видели. И они являются кровными врагами, поскольку раздался ужасающий рев. Причем с обеих сторон одинаковый. Рев, означающий начало войны. Ужасающей по своей необузданной силе войны. И Настя тут же появилась:
– Что происходит?
– Война началась, – ответил я, чувствуя, как меня буквально разрывает во все стороны, и появились предельно реальные ощущения, что голова начала вспучиваться громадными шишками.
– Где?
Я только хотел стандартно ответить, что в п…, как осознал, что этим самым я в эту войну ввяжусь и тогда придется принять чью либо сторону. А это для меня совсем не интересно.
– Эти двое уродцев, которые мне советы подкидывали насчет тебя, никогда раньше друг друга не видели, и я их мордами столкнул, и за волосы сейчас держу, чтобы они отношения выяснили до конца и меня в покое оставили. Проблема в том, что их головы это только самое начало. У них тел нет. За их головами бесконечная вселенная. Слева бесконечная чернота, а справа такая же бесконечная белота. А человек получается как прослойка между ними. А я себя, то есть прослойку убрал и теперь прикинь масштаб дерьма, в которое я сейчас вляпался. Обратно себя всунуть уже не получится, потому что теперь не понять где черное, а где белое.
– Охренеть! А я еще подумала, как это ты умудрился цвет глаз сделать разным?
– Поточнее…
– У тебя левый глаз стал карим, а правый голубым.
– Это я уже видел в зеркале, значит не приглючилось, раз ты видишь также.
– А сейчас оба глаза одинаково серые.
– Ага! Понятненько! А на голове шишек никаких нет? А то мне кажется, что у меня сейчас и головы как таковой нет, торт муравьиная горка, а не голова.
– Голова в порядке, никаких искажений, – Настя сделала страдальческое лицо, – что так сильно плющит?
Война распространилась на все тело, и внезапно появилось ощущение, что правая рука окаменела и стала раздуваться во все стороны. Через секунду она приобрела синий оттенок в противовес к левой, которая стала зеленой. С непомерным удивлением я вытаращился на свои руки:
– Настя! У меня руки нормального размера?
– Она перевела взгляд на мои руки с закатанными по локоть рукавами и глаза ее стали весьма велики:
– Что происходит?
– Скажи, как выглядят мои руки, – прошипел я сквозь зубы, пытаясь успокоить ум, паникующий по поводу раздувания правой руки.
– Это конечно невозможно, но у тебя правая рука сейчас вдвое толще левой. И это самое… Они цветные.
– В правой руке стали происходить какие-то движения, будто некие шарики катались под кожей.
– Я думала это в кино только бывает… В спецэффектах.
– Какого цвета руки?
– Вот эта синяя, – Настя указала на раздутую руку, – а эта извини, зеленая. Что блин на фиг за херня?
У меня внутри возникло ощущение, что война во Вселенной сузилась до размеров планеты и на ней происходят некие глобальные изменения. Снаружи же правую руку свело судорогой. Ум, между тем, был совершенно ясен, и анализировал даже то, что в принципе кажется невозможным. И произошло невозможное. На запястье проступило рельефное изображение Австралии. Этот материк состоял из моей кожи и того, что под кожей находится. И в мозгу появилось понимание, что в этой войне сейчас решается судьба Австралии. Она то погружалась под кожу, которая олицетворяла океан, то вновь поднималась, слегка видоизменяя свои контуры.
Настя, как завороженная, наблюдала за этим феноменом.
– Похоже, Австралии сейчас карачун наступит, – прокомментировал я.
– Точно Австралия, а я никак не могла понять, что это за хрень на твоей руке проявилась.
И руки вновь приобрели нормальные размеры и цвет, а война скользнула в живот пониже пупа и разгорелась там с такой силой, что я подумал, что на ремне джинсов медная пряжка сейчас расплавится. Такой феномен раньше в медитациях происходил, поэтому в принципе привычен, но вот его интенсивность перекрыла все ранее ощущаемое. Я перевел дух и сообщил Насте, что теперь война под контролем.
Она продолжила внимательно смотреть мне в глаза пытаясь понять, что же в конце концов происходит.
– Я все объясню, после того как все закончится. Хорошо?
Настя согласно кивнула, и я в этот момент почувствовал, что могу передать ей все знания и навыки, а сам свалю в нирвану. Это небывалая удача.
– Смотри мне в правый глаз не отрываясь, – приказал, – сейчас будет прямая передача.
У Насти случился псих.
– Нет! Не хочу! Не надо! – завопила как резаная.
Я тотчас убрал взгляд вниз и спокойным голосом добавил:
– Нет, так нет, что орать, будто тебя рельсом насилуют? Сама хотела обучаться, а как до реального дела, так сразу в кусты, – недовольно произнес, и тотчас заметил как этот канал, или шлюз, или что-то еще закрылось, и весь мой опыт опять остался законсервированным внутри.
– Это так страшно! Так неожиданно! И я почувствовала, что это сейчас правда произойдет. А я не готова.
– Никто никогда не готов, – буркнул я, и проверил войну. Война воевалась как положено. С полной выкладкой. По-честному. В моем собственном животе.
– И я тебе обещал, что не трону ни под каким предлогом. Обещал?
– Обещал! Мне стыдно. Я так облажалась. Я же пришла к тебе за знаниями и сама от них отказалась.
Я ухмыльнулся и, закрывая глаза, многозначительно сказал:
– Начинай заниматься самобичеванием, но не забывай наблюдать за мной внешним.
Стоило только устремить взор в точку между бровями, как «Я» булькнулся себе же в жопу, где бушевал огонь преисподней. Тьма пожирала свет не хуже плавиковой кислоты, а свет, будучи высранным из жопы тьмы, набрасывался на ее спину, и прожигающим светом вызывал испарение пространства тьмы, заполняя ее светом. Полный бардак. Но сам факт этого противодействия приводил к тому, что количество, как света, так и тьмы постепенно уменьшалось, сворачиваясь как свиток в объеме. И я внезапно понял, что это сворачивание напрямую зависит от моей воли. Именно я, удерживая психическое равновесие, не позволяю одержать верх ни одной из сторон, вызывая их взаимоуничтожение. И спина, от осознания гордости за себя выпрямилась, и позвоночник натянулся как гитарная струна. Руки сложились в виде чаши на уровне живота, и снаружи послышался восторженный вздох Насти. А у меня перед глазами вновь возникли йоги, которые выходили из храма и, посмотрев мне в глаза, бросались в клоаку, произнеся непонятную фразу, «за тридцать копеек». У меня по лицу потекли совершенно неконтролируемые слезы от созерцания этих актов самопожертвования. Промелькнула мысль, что они, таким образом, называют меня Иудой, продавающего каждого из них дракону за 30 сребренников, променяв йогу на какую-то наркоту. Но чувства вины не возникло, поэтому я понял, что про тридцать копеек предъява не ко мне, и это цена выкупа за то, чтобы Бог в своем светящемся шаре мог держать мир на кончиках своих пальцев столько времени, сколько можно купить за тридцать копеек. И в момент этого осознания прекратилась война. Неким щелчком, который пронзил все тело, война прекратилась. Свет и тьма уничтожили себя, и возник мир. Я открыл глаза и сказал Насте:
– Войны больше нет!
Настя сидела с ничего не понимающим взглядом:
– А что теперь есть?
– Теперь есть мир!
– Во всем мире?
На долю секунды откуда-то глубоко снизу молнией выскочил тот злобный «Я» и через правый глаз взглянул на Настю, а я произнес со зловещей интонацией с блатным растягиванием:
– Ха-р-рош-шая шутка…
И новый «Я» который прекратил войну, легким дуновением загнал этого злого «Я» туда же глубоко вниз, и запретил выходить, поскольку побежденный прав больше не имеет.
Настя сделала лицо
– Как ты так быстро меняешь цвет глаз?
Не успел ничего объяснить, как вдруг перед открытыми глазами возник тот же самый ребенок-Бог. Точнее только одни его руки. Эти руки собрались творить новый мир. Я замер от внезапности и ошеломляющего ощущения, что удостоен чести присутствовать при сотворении мира. И стал повторять движения рук Бога, сказав Насте, что это очень важно и чтобы она непременно это запомнила в мельчайших подробностях.
Ладони Бога зависли в пространстве напротив друг друга. Хотя зависли - это не правильно. Они нигде не висели. Они просто были. Скорее пространство висело вокруг рук. Также как планета висит ни на чем в космосе, но чем-то держится. Какое-то время это удержание невидимого света между ладонями закончилось, и руки плавно согнули пальчики друг навстречу другу, будто сжимали невидимый мячик. Мизинчик напротив мизинчика, указательный напротив указательного, и между кончиками пальчиков возникла дымка и синие сполохи. И Бог стал очень медленно поворачивать кисти рук в разные стороны относительно друг друга, будто вращал половинки шара по резьбе. Сполохи, с кончиков пальцев стали перескакивать с пальчика на пальчик, и как только поворот завершился так, что мизинчики соединились с большим пальцами противоположных рук, между ладонями вспыхнул огненный шар. Бог же продолжил вращение в ту же сторону до предела, так что предплечья перекрестились, и кисти рук описали круг снаружи вовнутрь и кончики пальцев вновь смогли согласоваться правильно. То есть указательный с указательным, а мизинчик с мизинчиком. И немедленно начал вращение в противоположную сторону. Также медленно и также сосредоточенно. Это вращение я повторял и повторял, и мог бы повторять его бесконечно, поскольку эти простейшие движения внезапно стали доставлять огромное наслаждение. И чем плавнее становились движения, тем больше наслаждения от них получало тело. По нему стали пробегать чудесные волны, схожие с предоргазменным состоянием. Я еще подумал, что женщины, наверное, именно так испытывают долинный оргазм. Но поскольку я сам мужчина, не могу сказать, что это так. Сам ведь самые сильные ощущения испытываю только в момент оргазма, или, если получается переключить клапан в промежности и сделать вытягивание в позвоночник, то ощущения растекаются по всему телу, а здесь почти ничего делать не надо, а ощущения сильнее раз в двадцать. И в процессе этого вращения, я осознал, что оно служит одной цели – подготовке глины творения. Это метафоричное высказывание очень четко отражало вращательный момент. Вращением, энергия между руками уплотнялась до того момента, когда мысль-идея о том, что именно из этой энергии можно сделать, не становилась предельно четкой и ясной. И после возникновения намерения создать тот или иной материальный объект, пахтание продолжалось до достижения точки невозврата, когда намерение становилось несгибаемым. Видимо именно это произошло в сознании Бога, поскольку уплотненный до предела энергетический шар, в промежуток, когда руки были перекрещены, взлетел вверх, а руки развернулись тыльными сторонами кистей друг к другу. При этом указательные пальчики и мизинчики сделали «козу», а средний, безымянный и большой соединились вместе, замыкая силовые магистрали, по которым текла энергия, чтобы усилить ток, излучаемый из указательных и мизинчиков. Подброшенный шар распался на две, совершенно одинаковых сияющих сферы и завис над кончиками напряженно выпрямленных пальчиков. Один шар, который висел над мизинчиками, сохранялся в неприкосновенности и служил эталоном, так сказать базовой матрицей, а над вторым, над указательными пальчиками силой мысли начал проводиться эксперимент. Сотворенный мир подвергся внедрению программы, ее отладки, и наблюдением за созданной моделью, ее жизнеспособностью, способностью к самообучению и эволюционному развитию. Как только тот или иной элемент программы оказывался окончательно отлаженным, информация о нем через кисти рук перетекала во второй шар, что выглядело изменением цветных сполохов внутри шара, и дублировалась в нем, как уже не подлежащая изменению. А ум Бога устремился к следующему элементу творения для его создания или отладки для более гармоничного взаимодействия с другими элементами творения.
– Пипец Настя! – я, наконец, смог оторваться от этого акта творения, насмерть приковывающего взор, дух, и мыслительный процесс, – Бог велик! Он…. Он просто велик!
И вдруг прилетел дракон!!!
В долю секунды вокруг Бога возник многоячеистый шар, неизвестно откуда возникли йоги, держащие чаши, и проводящие тренировки, и дракон выдохнул огонь, который не причинил ни малейшего вреда защитной оболочке храма Бога. Я тотчас понял слова Микаэля, про то, что все окружающее Бога, возникает вокруг него в тот момент, когда он начинает творение. И сам Микаэль, и йоги, и сферический шар. И все это возникает потому, что каждый участник очень четко знает свое место, свою задачу и ни на миллиметр не отступает от нее. Он служит Богу. Это высшая цель любого живого существа. Служение Богу. Потому что дракон! Дракон не спит и может прилететь в любой момент и пожрать творение Бога. Поэтому спать нельзя. Все время начеку. Максимальная осознанность и пробужденность. А я на чеку не был, поэтому допустил проникновение дракона в систему и подверг Бога риску. И сейчас дракон жестоко ударил меня по затылку с левой стороны, и я понял, где находится точка. Та самая трещина. Дракон хотел вернуться в свое гнездо и продолжить поиск прохода внутрь сферы Бога. А я на этот раз не спал. Поэтому он только сумел шарахнуть меня чем-то. То ли крылом, то ли лапой, поскольку хвост по-прежнему намотан у меня на руку и надежно завязан. И я понял, что его нужно завалить любой ценой. Я резко соскочил со спального полигона, сделанного из тиража моих книжек, застеленного матрасом, и двумя гигантскими шагами проник в кладовку, чтобы подыскать подходящий инструмент для обезглавливания дракона. Ничего подходящего не нашлось, и я снял с пылесоса хромированную трубку и, взвесив ее на руке, пробормотал:
– Легковат меч кладенец, но какой уж есть.
Настя попятилась, увидев меня в возбужденном состоянии со сверкающей трубкой в руке. Это хоть и не бита, но она, тем не менее железная, и может причинить травмы несовместимые с жизнью за несколько секунд, при правильном приложении угловой скорости к биологически активным точкам на теле.
Я, желая произвести впечатление на девушку, взмахнул импровизированным мечом, и он с треском удлинился почти вдвое. Это выглядело очень зрелищно, и мы хором хохотнули, хотя Настя продолжила настороженно за мной наблюдать.
– Я обещал вам принцесса Настасья не причинить вреда, так что расслабьтесь, этот меч я хочу вручить вам для очень важной цели. Вам предстоит убить дракона!
Настя картинно всплеснула руками:
– Ах! Убить дракона! Как романтично! Только я ведь принцесса, а драконов должны убивать прынцы на конях.
– Ситуация не та, – пробурчал я, заметив, что по непонятной причине на кухне полностью оттаяло все окно, – дракон вылетел из меня из вот этой точки, – я нагнул голову и показал откуда именно. Вернуться он хочет туда же. Сам себе по затылку я рубануть не смогу с достаточной силой, чтобы отключиться, так что поручаю это вам. Я подошел к окну и посмотрел на электронное табло термометра. Температура была плюс семь, и стала приближаться к нолю, что в принципе хоть и понятно, но невозможно. Охлаждение естественно, потому что зима, но вот откуда взялся плюс?
– А как он выглядит? Дракон этот твой.
– Я бы конечно ответил, если бы знал, но он сука хитрый и на глаза не показывается. А сейчас я в полном сознании и вообще его не вижу. Даже бликами. Он всегда со спины нападает подлый Шариф. Но зато я его чувствую. Как только он приближается, сразу возникает ощущение необъяснимого страха, и некое гудение пространства. Точнее не могу описать. Я тебе просто дам знак, а все что от тебя требуется, это от души хрястнуть меня этой железякой по затылку так, чтобы я вырубился. Но смотри, тресни так, чтобы я совсем не сдох. Надо дракона убить, а не меня, сечешь тему?
– Понятно, – Настя пофехтовала трубкой от пылесоса, пытаясь войти в образ рыцаря с мечом.
Я с опасением наблюдал за ее движениями, пытаясь вычислить, сумет она попасть в указанную точку, или же сделает мне гематому на пол мозга. Или, в худшем случае ойкнет от неожиданности и, стерев отпечатки пальцев со всех возможных предметов, смоется домой, или к подруге, чтобы в случае чего быть алибированной. А меня может даже наградят.… Посмертно.
Дракон замаячил где-то поблизости, что выразилось неким странным напряжением тела и усилением жужжания в той самой точке.
– Настя приготовься, – произнес я, взглянув обреченным взглядом ей в глаза.
Видимо взгляд был странен, поскольку Настя опустила руки и сказала, что, наверное, не сможет меня ударить с необходимой силой, или уж совсем башку снесет.
– И что нам делать? – спросил я с перекошенной физиономией, чувствуя, как дракон буквально парализует шейно-плечевой отдел ощущением, схожим на то, когда поезд метро въезжает в тоннель. Ему видимо, необходима моя полная неподвижность, чтобы нырнуть в голову. А хвост он наверняка сам себе перекусит. Он ведь семейства ящуров, поэтому запросто новый отрастит. Так что мои усилия по наматыванию хвоста, скорее всего, совершенно бессмысленны.
– Настя тебе нужно меня стукнуть…
– Я не могу, – чуть не плача протянула она.
И вселенная преподнесла великий подарок. Раздался звонок в дверь и пришел Андрей. Его тайное имя было «тибетец» в силу сильной физиогномической схожести с этой расой. Имя, данное мной, ему отчего-то не нравилось, но приклеилось насмерть. А у меня всегда так. Если что-то сразу ляпнул, то так оно и будет. А если сразу не пришло ничего в голову, то будет, как и было. И что самое странное, погоняло потом остается, и другие люди тоже начинают его применять.
Его приход меня очень сильно порадовал, но дракон не давал даже возможности встать и подойти поздороваться. Настя кратко пояснила ему задачу о необходимости звездануть меня трубой по башке, и он с вечной своей улыбкой сказал, что это пара пустяков.
Дракон приблизился на очень опасное в плане близости расстояние, и тело напряглось все целиком. Я неким усилием воли умудрился развернуться на 180 градусов и склонить голову. Сидение на пятках в японском стиле очень напоминало акт харакири, когда помощник должен отрубить голову одним взмахом, и на лице появилась легкая улыбка. Это было последним, что удалось сделать. Тело отказало слушаться окончательно и превратилось в камень. Нужная дракону неподвижность была достигнута, и я ожидал чего-либо.
Андрей видимо воспринял все это не всерьез и о чем-то шушукался с Настей. После какой-то его фразы дракон зачем-то опять улетел во вселенную, оставив меня в покое. Я развернулся и увидел странную картину. Настя стояла на коленях, а Андрей положил ей импровизированный меч на плечо с торжественным видом и видимо посвящал в рыцари.
Я, разозленный неудачей в плане убийства дракона, пробубнил:
– Слышь, великий тибетский воин, девушек в рыцари посвящают другим мечом, а у тебя даже ширинка еще не расстегнута.
Молодежь расхохоталась, а я, с той же обидой в голосе, и разочарованностью добавил:
– И вот как с вами серьезными делами заниматься, бизнес вести, если вы даже такой простой команды выполнить не можете, как дубиной босса по башке треснуть?
Андрей сделал удивленное лицо:
– Так это что серьезно? Я думал Настя прикольнулась.
– Серьезнее не бывает. Стукнуть надо в эту точку, я еще раз показал, где находится дыра в конструкции Микаэля.
– А зачем?
– Дракон! – я сделал выразительное лицо.
– С острова Комодо?
– Хуже! Из башки Тора.
Мы расхохотались. Тибетец перевел взгляд на Настю и спросил:
– Новая практика?
Настя пожала плечами:
– Я не знаю, серьезно он или прикалывается, но что-то явно происходит. У него на руке Австралия была и глаза разноцветные как у дьявола.
Андрей перевел взгляд на меня, и я вынужден был сказать:
– Короче тема такая. Я видел Бога.
Он сделал лицо, а я поскольку ожидал именно такой реакции продолжил:
– Мне пофиг веришь ты или нет, но дело было так. Я нашел истину в батоне, застрял в зазеркалье, построил забор, видел йогов держащих чаши со светом и с Богом, разрушил багуа и сделал мир, уравновесив в себе противоположные энергии, и теперь за мной охотится дракон. Точнее он хочет вернуться обратно в свое гнездо, которое свил в храме Бога, который построил архистратиг Микаэль.
Андрей смотрел на меня с недоумением, и я понял, что понятнее ему не стало, и прочитал его мысль, что он делает взвешивание внутри своего разума, или меня надо срочно к доктору свезти, или сюда санитаров вызвать.
– В храме Бога в его наружной стенке есть трещина, через которую проник дракон и стал там внутри срать. Из-за этого у меня в жизни стало происходить куча всякого дерьма. Дерьмо из-за драконьего дерьма, понятно?
– А! – Андрей наконец въехал, – это не глюки, раз пересечения с реальной жизнью имеются.
– О мой великий тибетский брат, я тебе запасной нимб подарю из чистого золота, если дальше так все воспринимать будешь. Если бы это были глюки, я бы вас с Настей вообще не побеспокоил. Мне это говно по жизни надоело, и я сделал акт ассенизации. И дракона выгнал из храма. За это меня удостоили чести увидеть Бога.
Тут у меня перехватило горло от внезапно возникшего комка слез от ощущения божественности этого ребенка и я продолжать не смог.
– Настя, расскажи ему ты, а тоя сейчас снова буду плакать. Бог свят! Я не могу просто так про него говорить и буду тебя дополнять или исправлять в некоторых важных местах.
Настя сделала умное лицо и сказала, указав пальчиком на меня:
– Я сегодня видела, как плачут настоящие воины.
Андрей промолчал.
– Помнишь, Олег недавно рассказывал, что когда умирает близкое существо, то человек обычно плачет, но то, КАК он плачет, показывает на то, что именно он испытывает и что из себя представляет. Если у человека были эгоистические эмоциональные и энергетические привязки к умершему, и он питался его энергией, то когда умершее существо высвобождает свои энергетические нити из кокона оставшегося, того начинает корежить. Корежит именно потому, что он не хочет отпускать ушедшего, и на лице возникают разнообразные гримасы в совокупности со слезами. Это плач вампира, потерявшего кормильца. И этот плач предотвратить нельзя. Происходит распутывание энергетических нитей, и оно обязательно. Прекратившее жизнедеятельность на нашем плане существо должно уйти в полной целостности. Другой вид плача, когда слипание частей коконов при жизни произошло, но на взаимовыгодной основе, по принципу ты мне я тебе, встречается реже, и тогда происходит даже не плач, а скорее крик, похожий на рычание. Крик, который идет из живота, который освобождает энергию умершего, но освобождает ее именно волей остающегося. Живой как бы отбрасывает от себя энергии уходящего, делая его совершенно свободным. Крик помогает сделать это, поскольку нужна дополнительная сила, чтобы разъединить диффузионное слипание. Это плач достоин человеческого существа, но обычных людей и вампиров он пугает, поскольку похож на рычание льва. Лицо при этом не перекашивается, но содрогается все тело и широко открывается рот, и крик идет как бы из трубы. И третий вид плача, когда ни лицо, ни тело не трясутся, и никак не искажаются, хотя человек испытывает сильнейший стресс и волнение, но душа его отпускает близкое существо с глубочайшей любовью и желает удачи в пути, куда бы тот путь не вел. Это самый прекрасный плач. Плач воина. Так вот сегодня я видела, как плачет настоящий воин. И это не мой гон. Я это почувствовала всем своим существом. После того, как у него на руке появилась Австралия, он потом свернулся в лотос и стал что-то там в себе наблюдать. У него какая-то война там шла между светом и тьмой, и когда она закончилась, то случился мир. И вот когда этот мир случился, он вновь закрыл глаза, вытянулся как струна, лицо стало величественным и сменило цвет, став будто бы загорелым. А потом сначала из одного глаза, а потом из другого выкатилось по слезинке. Ни единый мускул не дрогнул на лице, но энергия от тела исходила такой мощности, что я офигела. Я почувствовала, что он кого-то оплакивает. Кого-то очень очень близкого, и он тут же сказал не открывая глаз, что плачет по йогам, которые принесли себя в жертву дракону за тридцать копеек. Он оплакивал целую армию совершенных существ, которым люди в подметки не годятся, и я поняла, что в этих двух слезинках сконцентрирована боль, и страдание его души. Он не цеплялся за своих самых близких друзей, которые ближе родных. Он отпускал их с такой глубокой любовью, что мне показалось, что я вижу, как светится его сердце. Это было нечто. Всего две слезинки он не смог удержать в себе, но эти слезинки…. Если бы по мне кто нибудь, когда нибудь так плакал, я бы, наверное, была самым счастливым человеком во вселенной. Это плакал великий воин. В тот момент он был им в полной мере. Я теперь знаю, как выглядит великий воин, и он не придумывал тогда про те виды плача. И я теперь знаю, что он вообще ничего не придумывает. Он может иногда приколоться, но когда начинает какую-то тему, через него течет реальное знание, а мы его обычно мимо ушей пропускаем. Я представляю, как ему должно быть обидно, что мы ничего не поняли, не приняли и не усвоили, но он реально воин, и не обижается, а имеет к нам громадное снисхождение и сострадание, и говорит вновь и вновь, надеясь, что однажды мы хоть что-то поймем. И опять, и опять мимо кассы. Он ведь нам столько всего уже передал, а мы ни фига не усвоили. Какую-то чушь мелочную просим, а главное пропускаем. Мне кажется, есть некие информационные потоки, и есть люди, даже не люди, а не знаю, как их и назвать, которые эти потоки хранят от уничтожения. Теперь я это знаю очень четко. Это не информация, это реальное знание. Я его прочувствовала. Он именно такой человек.
На лице Андрея в процессе рассказа отразилась целая гамма чувств, да и я сам удивился, как Настя умудрилась так четко передать словами то, что я ощущал. Это было первое чудо. И окно вновь покрылось сплошным снежным узором.
– Настя, пожалуйста взгляни на термометр, и потом расскажи ему все по порядку, я хочу со стороны посмотреть, как всю ситуацию восприняла ты.
– Температура за бортом нормальная, минус пятнадцать градусов по Цельсию, если верить этой пластмассовой коробочке. – Настя дождалась утвердительного кивка с моей стороны и продолжила, – короче, пришел звонок от гуры, что вообще великая редкость, с приглашением в гости. Я все дела бросила, иду потихоньку, тут смска приходит, чтобы я шла резче. Я втопила, а он стоит возле подъезда газету читает. Это таким странным показалось, что я ход замедлила. Подхожу, а он меня в подъезд пропускает и как заржет. Тычет пальцем в свои следы возле подъезда, а следы в натуре смешные. Их нельзя так сделать. Я подумала, что он прикололся, но он начал какую-то фигню нести про то что снег не тает, значит он паук, который ключи сломал. Я еще подумала, а как мы теперь в дом попадем? Он мне ключ протягивает и говорит, что я должна вперед него пройти. У меня сразу «аларм моде» включился. Наверняка какую-то пакость задумал и хочет меня в нее втравить. Но в квартире ничего особенного не было, кроме того, что на столе хлеб раскрошен. Он же хлеб не ест вообще, так что это странно. Из ванны выходит и говорит, что в хлебе истину нашел. Я в глаза ему смотрю, вроде трезвый, маятник качнула, чтобы солнце на лицо попало, а зрачки размер не поменяли. Я ему так и сказала, а он начал про зазеркалье тереть, типа он туда вмазался, и реальность потерял. Еле вылез, и то только с помощью мушиного говна. Как в паука превратился, у которого кровь то ли холодная, то ли вообще ее нет, поэтому он взял газету и на улицу пошел меня встречать. А потом началась колбаса. У него начались голоса, так что я подумала, что гуру надо в дурку сдавать, но он же гура, поэтому должен с ними справиться. И эти голоса то мочить меня предлагали, то любить. Вот он с ними и сцепился. Точнее он как-то себя убрал из этого базара и их заставил друг с другом разговаривать. И тогда началась война. Она в нем началась, но его конкретно снаружи плющило. У него руки стали разной толщины и цветные. Это вообще пипец. А потом как в жутиках стали какие-то шары под кожей кататься. Я думала меня глючит, но с чего бы? А потом какая-то блямба на запястье появилась, и он сказал, что решается судьба Австралии. То ли ее сейчас под воду определят, то ли жить будет. И я въехала, что эта блямба в натуре на Австралию похожа. А потом она пропала, и рука сдулась, и цвет нормальным стал, и он сказал, что все нормально, Австралия будет жить, а война в жопу ушла. Потом он сказал, что наступил мир и стал воином, который оплакал йогов и стал мне показывать, как делать мир. Типа ему Бог показывает сейчас, как его нужно делать.
На этом месте я прервал Настю и попросил показать как делается мир.
Настя что-то попыталась изобразить на пальцах, и я понял, что она все забыла.
– Настя, Настя…. Я же тебя просил все запомнить. Ведь если вы сейчас дракона завалите, я могу все забыть от слишком сильного удара, а это забыть никак нельзя. Поэтому тебе все в мельчайших деталях пересказал. Хорошо хоть Андрей пришел. Вдвоем может целую картину и сохраните…. Давай показывай как делается мир и вспоминай все в точности.
Настя скрючила пальцы и начала очень дискретно пытаться поворачивать кисти рук относительно друг друга. Когда поворот дошел до логического предела изгиба кистевого сустава, она вопросительно уставилась на меня:
– А дальше как?
Я попытался сделать злобное лицо, но ничего не вышло. Мне отчего-то было очень радостно и мирно.
– А дальше поворачивай уже предплечья.
Настя сообразила и завершила оборот так, что кончики пальцев вновь оказались вверху.
–А теперь обратно, и зеркальный оборот, чтобы левое предплечье оказалось спереди.
Настя проделала всю процедуру и уже сама начала повторение еще раз, чтобы возникла телесная память. На второй раз движение выглядело чуть более грациозно. Андрей попытался повторить движения, но я его притормозил:
– Чуть позже. Надо от Насти добиться четкости выполнения, чтобы она уже не смогла забыть, даже если меня дракон сожрет.
– А что за дракон?
– Я так думаю, что это мое эго.
– Ага! – Андрей внезапно обрадовался, – опять перехлест с реальностью?
– Да тут блин вообще во всем перехлест. У меня чувствую, крыша скоро поедет. Еле удерживаю ее.
И тут Насте вставило:
– А-а-ах! Да там же все по слоям блин.
Мы с Андреем удивленно уставились на то, как Настя, не прекращая вращать кистями, уставилась в пространство между ними и начала нам объяснять.
– Бог в центре. Стоп! Он не в центре. В центре шар над его пальцами. Точно! Второй слой – чаша, в которой он сидит на цветке завернутый в лотос на цветке лотоса, третий слой - тот йог бронзовый, точно как ты описывал. Я его тоже за памятник приняла. Он в натуре чашу держит. А потом плотный слой и за ним полно других йогов, а потом еще слой и опять йоги, но эти постоянно что-то делают. Тренируются. А потом два слоя сразу и шар из ячеек. Офигеть. Этот шар я сейчас накрутила. Там все слоями, – она перевела глаза на нас и прекратила вращать кистями.
– Настя! Что же ты наделала, – с притворным огорчением воскликнул я, – мир разрушила. Вот так взяла и запросто разрушила.
Настя уставилась на свои руки и сказала:
– Я нечаянно….
Мы все расхохотались:
– Вот так все в мире. Никто ни за что не отвечает и поэтому такой бардак. Захотел, сделал мир, захотел, разломал. Никакой стабильности. Как жить дальше?…
Я сгорбился и, вздрагивая плечами изобразил горькие рыдания.
И вновь прилетел дракон. Я взглянул совершенно серьезными глазами на этот раз на Андрея и сказал:
– Готовься!
Андрей, паясничая, взметнул руку в пионерском салюте и воскликнул:
– Всегда готов!
Я, не меняя интонации, прошипел:
– Как только упаду вперед, сразу мочи в ту точку этой палкой.
Андрей не прекращал улыбаться.
– Я серьезно это говорю.
Настя подтвердила:
– Он, похоже, не шутит, и ему надо треснуть по башке. Сам же просит.
Андрей по-молодецки поиграл плечами и сказал:
– Если надо, значит врежем. Может тогда выздоровеет. А то гура, гура. Убьем дракона, и Олег станет зашибательским человеком. Тихим, спокойным, с тоненькой струйкой слюней из уголка рта и добрым взглядом.
Он взмахнул никелированной трубкой, и.… Дракон смылся обратно в небеса.
– Ни фига себе! Он, похоже, Андрея боится!
Настя оценивающе взглянула на молодого бойца, а я добавил:
– Настоящему боевому тибетскому магу только этого меча не хватало для полной экипировки.
Андрей нахмурился. Ему, почему-то не нравилось придуманное мной прозвище «тибетец». Но он работал над собой и пытался осознать, почему какое-то слово может его задевать.
И окно вновь оттаяло. Это меня насторожило.
А теперь Настя, сколько градусов?
Я же только недавно смотрела….
Мне кажется, что должно было потеплеть.
Настя подбежала к окну и с удивлением повернулась к нам:
Плюс восемь! Как это так? Термометр полетел что ли?
Если бы это просто был термометр или его глюк, лед на окне не растаял бы. Или растаял? Как ты думаешь Настя?
– Аффигеть! – Настя уставилась через прозрачное стекло в тьму внешнюю с редкими уличными фонарями, а потом на лужицу от растаявшего льда. Андрей сидел либо с ничего непонимающим лицом, либо просто это лицо у него такое по жизни.
– А давайте обманем дракона. Сядем играть типа в какую нибудь игру, ты меч в сторону отложи, дракон купится, станет в меня влазить, я бошку резко разверну, а ты тут его и наеб…. Пардон, стукнешь насмерть. Причем заметь, его насмерть, а не меня.
Андрей многозначительно кивнул, сделав суровое воинское лицо, и отложил меч в сторону. Я вспомнил, что не смогу повернуться, поскольку тело парализует, и внес поправочку:
– Ни фига, как только дракон приближается, я двигаться не могу. Так что следи искоса за моим фэйсом, и как только я перестану двигаться, и глазами моргну, так хватай дубину и оприходуй меня ей по затылку.
Дракон приблизился, тело начало каменеть, и я прошипел сквозь зубы:
– Сейчас-сейчас.
Возникло ощущение, что дракон подобрался очень близко и буквально дышит мне в затылок. Почему интересно эти двое его никаким боком не ощущают? Андрей скосил глаза на меч, лежащий в опасной близости от его руки и дракон тотчас умчался в космос.
– Офигеть! – воскликнул я. – Он очень внимательный! Даже намерение считывает. Сложность задачи для тебя повышается на порядок.
Андрей изобразил на своем лице Джеймса Бонда и слегка качнул подбородком в знак того, что и эту задачу осилит, и внезапность по выниманию меча из ножен, превысит по скорости истребитель стеллс в режиме эвакуации с места ядерной бомбардировки.
И вдруг зазвонил телефон. Этот звонок показался каким-то совершенно нереальным. Я тут дракона пытаюсь убить в совершенно сказочной реальности, и вдруг телефон…. Дракон и сотовая связь совершенно несвязываемые понятия. Но как бы там ни было, звонок есть, и телефон есть, а дракон где-то ледяной космос бороздит своим чешуйчатым телом. А на другом конце невидимого провода оказался человек, который финансировал издание моих первых трех книг, маркетинг продвижения которых на рынок был выстроен из рук вон плохо. Время шло, книжки лежали всем тиражом на складе, и по-видимому скучали, так что хозяин склада попросил их забрать. Забрались они ко мне в квартиру, поскольку другого склада нет, и собственно на них мы сейчас всей командой и сидели в ожидании дракона. И этот замечательный человек сделал сейчас звоночек. Я подумал, что он начнет спрашивать насчет способа возврата вложенных денег и реализации книжек, хотя разговор начал стандартной фразой «как дела». Я находился в состоянии необыкновенной веселости, и радостно сообщил ему, что поймал дракона, который срал в храме Бога. Сергей не удивился этому зоологическому факту, хотя и спросил, как именно мне это удалось.
– Я его за хвост поймал и выбленочным узлом привязал к своей руке.
Серега хохотнул и подал гениальную по своей простоте и эффективности мысль:
– Да что там за хвост, за яйца ловить надо!
Этот совет озарил мозг вспышкой необычайного просветления. Ведь если поймать дракона за яйца, он окажется в максимальной близости, и замочить тогда его не будет представлять никакой трудности. И рисковать получить травму головы от неверно рассчитанного угла или силы приложения металлического предмета не придется.
– Серега ты гений! – проорал я в трубку, – за яйца надо драконов ловить, точняк.
– Я тут что придумал, – загадочным голосом произнес Сергей, и я понял, что тему про книжки и деньги замылить не удастся, – что толку напряжение держать с этими книжками….
Я попытался сохранить веселость и аккуратно подтвердил его направление, – напряжение еще никому пользы не приносило.
– А раз так, то я решил, что ты мне ничего не должен. Весь тираж я тебе дарю, – он сделал паузу и добавил, – может теперь дела в бизнесе пойдут лучше.
Я удивился тому факту, что кто-то еще кроме меня, может щедрость проявлять, и вызвав в себе эмоциональную волну, поблагодарил его за такой шикарный подарок и добавил, что желаю его фирме к следующему новому году заработать первый миллион долларов, и всеобщего процветания как материального, так и душевного, и ему, и всем сотрудникам.
Серега обрадовался и тепло попрощался, а я, повесив трубку, сделал удивленное лицо и сказал соратникам по отлову дракона, что мне только что подарили сто тысяч рублей.
Настя с Андреем сделали лица, и я решил усилить эффект:
– Это отпускная цена книжек, на которых мы сейчас ловим дракона, а раз так, то с учетом прибыли, это не сто тысяч а минимум триста. А я все думал, где взять денег на Хонду фит для Наташки. Вон как вселенная загнула ситуацию…. Осталось теперь только оптом все это продать.
Настя даже перегнулась через край, чтобы убедиться, что мы на самом деле сидим на книжках, выложенных в виде параллелепипеда размерами два метра на полтора и на полтора.
– Так вы же вроде с ней разбежались уже?
– И что? Я вроде бы маг! А в мире магов можно отменить смерть, но нельзя отменить данное слово. Это у людей можно за базар не отвечать, поэтому реальной силы у них и нет. У магов иначе. Когда приходит смерть, она спрашивает, все ли дела завершены, все ли обязательства выполнены? Если нет, она дает время для завершения и освобождения от долговых хвостов. Поэтому машину я ей все равно подарю. Слово есть слово. Даже если к тому времени она восемь раз замуж выйдет и нарожает километр детей. И даже если бомжихой станет. Слово есть слово и за него надо отвечать.
Андрей сделал уважительное лицо, и я попросил присутствующих искренне пожелать Сергею и его фирме процветания, радости и здоровья каждому работнику. И Настя, и Андрей согласились и лица расцветились улыбками от правильности предложенного действия.
– Он мне, кстати, очень интересную идею подкинул, что дракона надо за яйца ловить, а не за хвост. Яйца то не растянешь в нитку, так что придется ему Гитлер капут кричать, и хенде хох делать. Надо только придумать, что от дракона потребовать.
– Так он тебе и так уже кучу денег подарил, а ты все не отпускаешь, вымогатель хренов, – Андрей с типа осуждающим лицом сделал неожиданное заявление.
Я выкрутился, вспомнив афоризм про золотую рыбку – «если золотую рыбку положить на сковородку, количество исполняемых желаний может увеличиться до бесконечности».
Стоило только произнести это, как в голове вдруг полыхнула молния.
– Кастанеда писал, что дон Хуан однажды ему объяснял про союзника, который в нашем мире невидим, но обладает реальной властью. А когда тот спросил, что обычно делают те, кто встречается с союзником, дон Хуан расхохотался и сказал, что при встрече с союзником маги делают в штаны. Но если могут себя пересилить, то бросаются бороться и удерживают союзника, прижав его к земле до тех пор, пока он не отдаст силу. И держать его лучше всего за яйца. С пойманными яйцами не очень то сопротивляться получится. Выходит, что мой союзник, которого надо приручить – это дракон. Не хило. И надо его рискнуть за яйца поймать. Серега дельный совет дал. Убивать союзника нет никакого смысла. С ним надо подружиться, или как бы это банально не звучало, посоюзничать. Опять же пушкинский Руслан с бородатым колдуном по небу летал? Летал! Правда не помню, приручил или нет, но летал, потому что был сильным, но легким как чукча. А я тяжелый, потому что говна много, вот и не летаю, а сижу тут с вами и философствую.
В голове снова полыхнула молния и я начал задумчиво распаковывать архив:
– И Ершов про конька горбунка писал. Там их было три сына вроде, двое нормальных, а третий дурак. И поле с пшеницей кто-то регулярно вытаптывал. А на пшенице, если я не ошибаюсь, любит расти грибок галлюциногенный. ЛСД вроде как раз из спорыньи сначала добывали. Это потом кислота Медведева появилась и ДМФ синтезировали. И вот отец этих троих, по очереди посылал поле сторожить. Но у двоих старших оказалось слишком мало психической силы, и они сразу в сон срубались, как люди у меня на семинарах. Только начнешь поток энергии вызывать с неба, так 80 % в сон срубаются с красными, осоловелыми мордами. А третий сынок в пшеничный ЛСД кумар попал, и тоже наполовину заснул, но только наполовину, поскольку третий глаз включил. Он же дурак был, то есть без ума обычно действовал и поэтому психической силы осознанности накопил достаточно для активизации аджна чакры. К тому же третий глаз включается только когда интеллект в аут уходит, поэтому реальных ясновидящих у нас по пальцам пересчитать можно. Если ясновидец умный, то точно гонит, поскольку просто факты подтасовывает и наблюдательностью пользуется. Вот третий сынок конька горбунка и приручил. Потом чудеса всякие творил с его помощью. Еще сказка была, не помню какого автора, про хаврошечку. Там тоже что-то про третий глаз было, но еще круче. Указали на его анатомическое расположение на затылке, где шишковидная железа находится. Вот эта хаврошечка забыла сестре приемной глаз третий усыпить и магическую реальность нечаянно предъявила. А если магия теряет таинственность, то куча проблем возникает. Хаврошечка и мамку потеряла, и корову, и дерево. Магическому пространству постоянно приходилось себя перекраивать, чтобы от людей с их злобой ускользнуть. Волшебство нужно тщательно прятать, чтобы оно было сильным.
Настя добавила, что сказка про золушку тоже вписывается в эту программу. У нее две приемных сестры было злых и мачеха. А фея пришла к доброй, и с принцем ее свела в конечном итоге.
– А я как раз третий в семье, – вновь вмешался я, наблюдая как окно плавно и неуклонно замерзает, на что указал пальцем Насте, которая кинулась проверить температуру, – и сестры у меня хоть и не злые, а вполне приличные и интеллигентные. Но я точно дурак, поэтому имею право быть волшебником, так что сейчас дракона останется приручить и вперед, мир покорять.
– Минус пятнадцать градусов.
– Забавно! Похоже дракон очень горячий, раз своим прилетом делает жарко. И, в продолжение, о сказках, от старших сестер я притеснения испытывал в младом возрасте. Они сами мне рассказывали, что когда мамка по праздникам всем выдавала добытые дефицитные конфеты всем поровну, а надо сделать поправку на социалистический строй, тогда властвующий над душами человеческими в России, и царствующий по этой же причине дефицит колбасы, сгущенки, тушенки и, конечно же, конфет, они свои быстренько сжирали, и ко мне по очереди подходили и жаловались, что им мама конфет совсем не дала. А я был маленьким и доверчивым, и имел врожденное сострадание к обделенным, и свою пайку им простодушно отдавал. А они, зайдя за угол, пальцем у виска крутили, и мои конфеты съедали, радостно хохоча над дурачком неумным. А я сидел, в игрушки играл и радовался оттого, что кому-то помог и поделился, чем владел. Вот и сейчас много чего умею только оттого, что не жадничаю, и в себе не зажимаю умения, а отдаю при первой же возможности. А вселенная сразу же компенсирует, поскольку пустоты не любит. Но компенсирует всегда чем либо намного лучшего качества, чем было. Так происходит, не знаю точно почему, но, скорее всего только потому, что все везде и всегда развивается и эволюционирует. Отдал старое – получил новое, более совершенное. Поэтому, чтобы быстрее развиваться, надо как можно активнее свои достижения миру отдавать. Движ форэва!
И вновь прилетел дракон, уже стандартно оттаяв окно. Это состояние частичной парализации из-за напряжения всех групп мышц разом стало раздражать, и я, произнеся фразу: «С драконом пора кончать!», сделал попытку рвануться на балкон. Попытка успехом не увенчалась, но пришло некое спокойствие и напряжение исчезло, а Настя с Андреем взглянули на меня, и тотчас раздался грохот, будто с крыши посыпались кочаны капусты. Они ударялись в стекло кухонного окна с риском разбить его вдребезги. Но ничего кроме ужасающего грохота больше не произошло.
– Что это такое? – молодежь выглядела несколько более изумленной, чем испуганной, что меня порадовало.
– Дон Хенаро из пустыни Сонора шестерку прислал, чтобы вас почтению научить, – пробормотал я, расчитывая, что они меня или не расслышат, или не поймут, поскольку Кастанеду не читали.
Так и вышло, и Андрей спросил, выглянув в темное окно:
– Что это такое упало?
Тут меня поперло:
– Это мой двойник сейчас дракону головы рубит. А он ведь хитрый, вместо одной головы - две вырастает, вместо двух - четыре, вместо четырех - шестнадцать. Но ничего, скоро двойник отрубит ему шестьдесят пять тысяч пятьсот тридцать пять голов, и дракон сдохнет на хрен, потому что он восьмибитный.
Возникла пауза недопонимания, и я сообразил, что эти детишки ни фига не волокут в современных технологиях, хотя восьмибитная система используется даже в элементарной денди.
– Семен Семеныч, кстати рекомендовал планом полирнуться, и с этой целью голландской какашкой поделился. Будем тренировать осознанность под дымком волшебным? – я изучающее взглянул на учеников.
Настя плечами пожала:
– Если надо, значит надо.
А Андрей по своему тибетскому обычаю вообще ничего на лице не изобразил.
– Значит, сейчас кто-то пойдет в магазин за беломором. Добровольцы есть?
Вызвалась Настя, хотя мне хотелось запрячь как раз тибетца из-за его постоянной раздражающей льстивости. Я ему так несколько раз и пояснил, что его забор – это желание льстить. И пока он его не покрасит, Бога не увидит. Развивая тему про заборы, мы стали выяснять, сколько у кого каких заборов в заначке находится, и дорассуждались до того, что утвердились в мыслях что эти самые заборы олицетворяют совесть человеческую, точнее те ситуации, когда человек против своей совести пошел и сделал гадость, продав в душе Бога. И для того, чтобы вновь обрести собственное достоинство, нужно найти все свои заборы обязательно, восстановить их целостность, покрасить и сдать ОТК. Тогда можно будет омыться в свете исходящем от храма Бога и, осознав свою чистоту, войти внутрь, чтобы напитать душу великолепием от осознания собственной причастности к акту творения. Творения чего угодно. И когда все заборы будут исправлены, можно будет начинать творить собственный мир. Мир по увиденному образу и подобию, и тогда архангел Михаил построит вокруг храм, и йоги будут держать свет, помогая творению и оберегая его от внешнего хаоса. И тогда душа вновь обретет счастье. Счастье осознания себя Богом. Богом, творящим МИР. Надо искать свои заборы не покладая рук и ног, потому что времени совсем мало, и как раз очень много тех, кто зол, ленив и агрессивен, и поэтому не имеет даже заборов. Их и людьми то назвать нельзя. Наверное, именно их в Библии называют псами и свиньями. Откуда взяться у животного совести? У него только инстинкты. Пожрать, потрахаться, и спать завалиться в норку. И только единицы могут вспомнить о своих заборах, если им как-то напомнить. И именно такие люди, воспламенив свою душу от маленькой искорки надежды, с учетверенной силой начнут исправлять свою жизнь.
– Так вот ты зачем? – Настя с восторгом уставилась на меня.
– Ты это про что?
– Ты ведь ищешь тех, кто готов искать свои заборы, чтобы помочь им, поддержать. Вот и меня нашел в той толпе.
У меня брови взлетели вверх:
– А я еще подумал, что делаю что-то не так, раз люди не понимают ни фига. Ты то вон как круто в гору поперла, я даже не ожидал таких результатов. Тибетца в расчет не берем, он всегда себе на уме, и непонятно какую цель преследует в своем воплощении на планете. Ставьте уже курицу вариться в большую кастрюлю.
Они начали возиться с холодильником и плиткой, что доставило некую радость случайными задеваниями друг друга разными частями тела. Ну, оно и понятно, это очень интересная игра в маленькую кухню. И вновь прилетел дракон. Молодежь не заметила даже, что окно вновь оттаяло, уже непонятно в какой по счету раз, а импровизированный меч валялся на безопасном для дракона расстоянии, как от меня, так и от Ильи Муромца, более заинтересованном не в оттачивании воинской доблести, а в попытках получения эротических удовольствий. Парализация оказалась очень сильной, даже в пот бросило и одновременно в холод. Я был бы рад, что-либо сказать Андрею, но даже челюсти свело и невозможно стало даже пальцем шевельнуть. Изо всех сил таращил глаза, пытаясь вызвать телекинез чего нибудь, что есть в их поле зрения. Дохлый номер. Но, мой психический напряг, видимо излучился во внешнюю среду, поскольку прямо возле дома сработала автомобильная сигнализация. Но сработала странно. Как будто вручную рукояткой двигатель заводили. Сначала захрипела, а потом, набирая обороты, завыла сиреной. На сирену Андрей отвлекся от Насти, и увидел мою рожу с выпученными глазами. Тотчас схватил меч и одним прыжком оказался рядом, делая широкий замах.
Естественно дракон улетел.
Делая шумный выдох, пожурил доброго молодца, что он не надлежаще исполняет воинские обязанности и подвергает риску великого гуру быть захваченным не менее великим драконом.
Настя подожгла газ под кастрюлей и спросила:
– Так что, дракон тоже великий?
– Да в этом мире все должно быть великим. Поэтому лучше сразу считать себя, во всяком случае, великим. А потом, когда мыслеформа устойчивой станет, и окружающие начнут так же думать, тогда на самом деле великость будет достигнута. Но всегда надо начинать с себя.
– Значит мы тоже великие?
– А как же? Круче альпийских скал.
– А почему тогда нет этого ощущения? А как раз наоборот, чувствуется собственная неспособность что-то менять, на что-то влиять.
– Дак блин именно из этого и происходит. Из комплекса маленького человека. Если мозг не перепрограммировать, толку не будет. Надо будет выдать вам сертификаты, что вы являетесь президентами космоса, или каких-либо редких и малоизвестных планет с очень красивыми названиями. Повесите дома в рамочке и будете каждый день вспоминать, что являетесь очень значимыми людьми на своей очень высокоразвитой планете, а здесь выполняете великую миссию по просветлению и возвышению духо-душевного плана землян. Земной уровень по сравнению с тем, вашим, весьма низок, поэтому очень трудно вносить изменения. Но вы трудитесь не покладая рук. И это осознание будет придавать сил и энтузиазма, для того чтобы жить и не раскисать, превращая себя и свою жизнь в болото. Женщина или девушка должна стремиться к ежедневному созиданию красоты и гармонии во всем, с чем сталкивается, а мужчина должен обеспечивает девушку защитой, грубой физической силой и материальной поддержкой. Грубо говоря баблом. Тогда будет всем щасстте.
– Так что вам, как президентам галактики, самое время в ларек вместе топать, ибо время к двенадцати подходит, девушке не пристало одной шастать по ночным улицам без прикрытия могучим мужским плечом, хавки много понадобится, и вернуться вам надо до того момента, когда часы пробьют полночь и снайперам выдадут наконец патроны. И это самое…. Дорогу очень внимательно переходите, а когда вернетесь, ничему не удивляйтесь, я пока попытаюсь с драконом потолковать приватно, так что…
Нужный уровень устрашения был достигнут, и они ускакали за едой, закрыв меня на ключ снаружи. Я же подошел к зеркалу и уставился в свое отражение, стараясь не выражать ничего. Отражение было вполне пристойным и навстречу не кидалось, как обещало еще днем. И в какой-то момент, и реальность опять потекла, и зеркало исчезло, но на этот раз я четко осознавал, что обе этих реальности полностью осознаются и управляются мной. И от этого возникла некая непоколебимая уверенность в себе, и какие-то невидимые части соединились в монолит. Причем монолитность ощущалась не как тщательная подогнанность частей друг к другу, а как изначальная отлитость. В момент соединения этих неясных частей произошло спаивание, с взаимным проникновением и возникновением абсолютной целостности и неразрывности частей. И возникло понимание природы дракона. Оказалось, что это сам дракон рождает эти храмы вместе с архистратигами, Богами на листке лотоса и йогами, и потом создает иллюзию внешней агрессии, чтобы возникала суета вокруг творящего Бога, и было приключение, которое и придает жизни смысл. Ведь если в жизни ничего не происходит, то она становится пресной, безвкусной и соответственно безжизненной. Так и человек, если бездействует, то его энергия застаивается, и порождает массу болезней, которые ведут к разрушению и тела, и души, и сознания. А болезни - это и есть нападки дракона, которые стимулируют на осознание ситуации, или сооружение защиты и непрекращающееся творение. И только когда человеку все становится безразлично, и он опускает руки, тогда дракон, который его породил его и съедает. Мгновенно стал понятен символ кундалини, змея – кусающего свой хвост. А сам дракон вмещает в себя все идеи, все игры и все творения и разрушения. Он вмещает в себя все. И таких драконов множество. И я отвязал его хвост со своей руки и отпустил на свободу.
– Извини брат дракон, – произнес в пространство над головой, – я неправильно понимал твою игру. Мир тебе и свобода!
Возникло ощущение, что во весь потолок появилась улыбающаяся драконья морда, которая буквально светилась радостью оттого, что я все понял правильно.
В замке раздалось металлическое позвякивание, и дракон, повернув свои искрящиеся глаза в сторону двери улыбнулся своей громадной клыкастой пастью, и во мгновение умчался ввысь рассыпая искры, которые становились звездами. Я каким-то образом умудрился увидеть звездное небо сквозь пятый этаж и крышу.
Настя с Андреем с двумя раздутыми пакетами пришли, о чем-то радостно переговариваясь. Я же стоял посредине комнаты с улыбкой до ушей. Они взглянули в мое отражение:
– Ну и как дракон?
– Я его отпустил.
– Вот и правильно, – одобрил Андрей.
– Он классный и мудрый, – добавил я.
– Как ты? – спросила Настя.
– Как я!
– Без эго? – Спросил Андрей.
– Без эго, – ответил я, по-прежнему улыбаясь, и не в силах эту улыбку сдержать.
– На небе есть звезды?
– Мы не смотрели, – как-то растерянно произнесла Настя.
– Эх, молодежь, молодежь, никакой романтики, – пробубнил себе под нос, выходя на балкон.
Звезды на небе были. И самое забавное, что они были на небе именно в том виде, как я их и увидел.
– А вот это уже интересно, – сделал я себе в уме отметку.
Поручив Андрею забивание ракеты, наблюдал как он необычайно скурпулезно производил изготовление агрегата, смеси, упаковывание и утрамбовывание. В итоге косяк вышел просто загляденье.
– Видишь Настя, как умеют косить и забивать настоящие тибетские маги. Восточные мужчины самые лучшие в плане изготовления ракет, потому что…. Потому что опыт - сын ошибок трудных.
Андрей даже сделал попытку нарисовать на лице обиженность:
– Я в первый раз.
Меня в смех бросило:
– Ну да как же. В первый раз. Я сам так не умею косяки забивать, а в свое время курил не по-детски.
– Слово даю! Я часто видел, как это делают, а сейчас сам попробовал.
– Ну, тады тебе положена золотая медаль героя за подвиг не меньший чем Юры Гагарина.
И вдруг на всех напало необъяснимое веселье. Гагарин тут был точно ни при чем, но катались по полу от хохота мы втроем. И попытка выяснить, что именно нас рассмешило, вызывала еще более сильные взрывы хохота. Очень похоже на ганджубасное хи-хи, но косяк как лежал в том же свежеприготовленном состоянии, так и продолжал лежать. Стало быть, смех имел иную, пока неясную причину. И пока готовился куриный суп, приступы повторились четыре раза, причем я каждый раз смотрел на беломорину, взором наивного нанайского юноши. Только Андрей сподобился пересилить спазм в животе и попросил меня отпустить дух анаши на свободу:
– А то, понимаешь ли, хи-хи, ха-ха, схватил его за бороду хо-хо, и ах-ха-ха не отпускаешь ха-ха-ха. У тебя ха-ха хватательный ух-хо-хо рефлекс гы-гы-гы слишком развит. Тебе ха-ха пофиг кого ха-ха ловить. Дракона ха-ха, или духа-ха-ха, или нас с Настей.
– Вы у меня вот где, – вытирая слезы просипел я, показывая кулак. – Я мля всю вселенную скоро изловлю ха-ха-ха.
Приступы смеха заканчивались всегда внезапно. Как впрочем, и начинались. По окончании последнего, я сообщил, что косяк все же надо раскурить, иначе не сможем кушать, и подавимся куриными косточками. И раскурили. Ничего особенного не произошло. Легкое шевеление в макушке и все.
– Наверное, Семен Семеныч беспонтовый гашиш нам слил, или же мы его уже весь отсмеяли, так что подождем еды.
И стали мы с тибетцем друг друга пытаться переиграть в бессмыслицу, встречно говоря, несвязанные друг с другом слова, будто бы они имеют логические цепочки в цельные предложения. Ум от такой практики останавливается очень быстро, но возникает необъяснимая злость у того, кто не хочет принимать навязываемые условия игры. Этим не желающим оказалась Настя:
– Вы что тут всякую хрень несете? Это меня злит.
– И лицо ее, в подтверждение сказанным словам вдруг стало очень злым, с маленькими звериными глазками и как-то скукожилось в мордочку некоего зверька.
Я даже глаза вытаращил от удивления и подумал, что это может такое незаметное влияние анаши, которая показалась беспонтовой.
– Злость - это твой забор Настя, – серьезно сказал я, а Андрей подал ей невидимые ведерко с краской и кисть. Окунув палец в ведерко, он отправил его в рот, и почмокал, типа дегустируя вкус:
– Зеленая м-м-м.
Я добавил, – крась его немедленно.
Настя озлобленно посмотрела на меня, потом на Андрея и сказала, что мы оба ее злим. Оттуда взялась синхронистичность не знаю, но мы одновременно рухнули лицами вниз, и одновременно, протянули Насте трубку от пылесоса, взяв ее с разных концов:
– Отрубите нам головы принцесса Настасья, ибо мы грешны.
Настя расхохоталась, и когда мы подняли лица вверх, она вновь была симпатичной как Анна Курникова. Сходство во всяком случае потрясающее.
Я задумался, – а как это так у нее получается менять изображение на лице. Связано это с анашой, или так нормально?
–А давай как Настя поиграем в вайвэйшн?
– Давай!
Практика вайвэйшн в обычном виде представляет из себя следующее: Два человека садятся друг напротив друга и внимательно смотрят друг другу в глаза. В связи с особенностью человеческого зрения, смотрение в глаза - это полнейшая фикция, поскольку смотреть можно только в одну точку, то есть только в один глаз, поэтому в профессиональных тренингах ведущий каждые три минуты дает звуковой сигнал колокольчиком. Начинается обычно с смотрения в левый глаз, потом в правый, потом в точку между глазами. Таким образом, прямая энергетическая линия возникает между одноименными глазами, и поток энергии из второго глаза является вспомогательным. В третьей позиции, встречаются потоки из третьего глаза, и несут информацию обо всем существе, живущем в конкретном теле, а лучи из обоих глаз являются силовыми, обеспечивающими питание для канала обмена информацией. Практику можно сочетать с соединениями ладоней прямо, крест на крест, и потом ладоней с коленями, если партнеры сидят со скрещенными ногами или, что еще лучше в позах лотоса. Это по теории должно добавлять энергетическую насыщенность, но я лично этого не заметил. В последней стадии, или раньше, что зависит от тренированности и духовной продвинутости, изображение партнера начинает течь, изменяя себя в очень широких пределах, так что внешность может меняться до неузнаваемости. Лицо может изменить возраст, пол, национальные признаки. В пространстве за спиной может появиться иная реальность, имеющая отношение к изображению, появившемуся на данный момент на лице. Некоторые сенситивы пытаются совместить этот феномен с прошлыми жизнями, но я лично не могу сказать так ли это. Во всяком случае, феномен существует, и отмахнуться от него просто так не получится. В глазах у начинающих, очень часто в первые несколько минут, появляется резь и желание проморгаться, что делать категорически нельзя. Опыт будет утрачен частично или полностью. Эта резь укажет на то, что практикант сделал попытку своим взглядом подавить партнера. В практике вайвэйшн любое эгоистическое желание подавления партнера своей волей является грубейшим нарушением, и входить в контакт с таким воякой вряд ли кто еще захочет. Требуется только восприятие. Никакой попытки каким либо образом усилить эффект допускать нельзя. Реальность развернется сама, как только будет достигнуто состояние невмешательства. Многократные практики у меня лично привели к тому, что я нашел способ входить в это состояние очень быстро иным способом, хоть для начинающего это может показаться немного сложным. Для этого необходимо сразу смотреть в точку между глазами на переносице и расслабить фокусировку так, чтобы видеть все лицо целиком и одновременно не концентрироваться ни на чем. Точно так же, как и рассматривание трехмерных картинок без приближения их к носу, а только меняя глубину фокуса. Как только нужная точка будет найдена, и лицо начнет течь, достаточно просто остаться в этой точке и невовлеченно наблюдать за всем. Как правило, первое изображение, которое последует за настоящим, бывает неприятным, если внешность в настоящем симпатична, и наоборот. Необходимо никак не реагировать на изображения, даже если они становятся устрашающими, иначе следующий слой попросту открыт не будет. Человеческое существо очень любит погружения в измененную реальность, и подобная практика может привести к очень интересному феномену. Как только все лица будут исчерпаны, вокруг появится серая, либо голубая дымка, а вся остальная реальность исчезнет вместе со всеми объектами, звуками и всем вообще. Это будет похоже на то, как будто снизу поднимается туман и все в себе растворяет. Как только растворение произойдет полностью и кроме участников ничего не останется, произойдет потрясающая вещь. Описывать ее я не буду, поскольку каждый может попасть в нее самостоятельно, и она предоставит настолько глубокую и интересную информацию, энергию и переживания, что если вам удастся этого добиться, то вы согласитесь с этим утверждением на все сто процентов. Необходимо только удержаться от желания побеседовать с партнером по игре или рассказать то, что сейчас наблюдаете. Только смотрение и невовлеченность.
Настя с радостью согласилась и свернулась в сидхасану. Я придвинулся к ней поближе и начал фокусироваться в точке между глазами. Окружающая реальность тут же, не дожидаясь фокусировки, неожиданно раздвинулась, и контуры всех предметов стали светящимися и очень яркими. Лицо Насти стало необычайно красивым, и на лице проявилась татуировка в виде извилистых узоров сходных с перуанскими рисунками. Глаза ее, как показалось, светились и стали прозрачными. За ее спиной было зеркало в шкафу, и я увидел как оно стало формировать коридор, расширяющийся в стороны. Моего отражения в зеркале, как ни странно, не было вообще. Это удивило, но и только. Также как и мое отражение, куда-то исчез и сидящий слева Андрей. В том пространстве видимо ему не было места, и он просто декодировался в один из причудливых узоров. Наслаждение от созерцания этой реальности привело к тому, что наши с Настей глаза как бы соединились и по кругу стали двигаться некие пульсирующие шарики из более яркого света. Из моего правого глаза в ее левый и из ее правого в мой левый. Кто задал направление непонятно, но точно также шарики могли двигаться и в обратную сторону. И что самое интересное, оба глаза были четкими. Как удалось сфокусировать зрение на обоих глазах одновременно, я не понял, и просто был в этом состоянии и получал наслаждение.
Слева в пространстве некий крупный узор преобразовался в фундаментальный предмет, и мы с Настей одновременно на него сместили свои взгляды, и иная реальность растворилась. Фундаментальный предмет под именем Андрей, просто устал сидеть в неподвижности и шевельнулся, прервав опыт.
Настя произнесла только, – аф-фи-геть.
Я попытался описать то, что видел, но получилось как-то коряво, что в принципе на меня не похоже, и поэтому заткнулся, уставившись на ноги, на кончики пальцев, поскольку стало происходить что-то новенькое. Движение энергии, похожее на марево над горячим асфальтом обычно всегда присутствует с той или иной степенью заметности, но сейчас оно что-то уж очень заметно и выглядит не как хаотичное движение неизвестно чего, а имеет какую-то структурированность. И спустя буквально несколько секунд, реальность меня ошарашила. Вокруг каждого кончика пальца на ногах вращались диски. Размером те диски небольшие, где-то сантиметров по десять в диаметре и частично пересекаются друг с другом, но стоит только обратить внимание на каждый из них, то остальные сразу же как бы немного пригасают в плане заметности. И стоило их начать рассматривать, как они стали разворачиваться, показывая свою природу. Диски оказались состоящими из концентрических колец, подобных древесному спилу, но разных как по цветам, так и по толщине. И мало того, наружная часть дисков имела золотую огненную окантовку с очень мелкими зазубринами, от чего возникла ассоциация с диском циркулярной пилы. И чуть позже возникли вихри, тянущиеся к этим дискам из окружающего пространства. И это зрелище так захватило все внимание, что рот открылся сам собой. Мелкие движения ногами и пальцами по отдельности вызывали такие колоссальные по своей масштабности изменения во всей комнате, что возникло ощущение своей причастности ко всему происходящему на планете. И стало понятно, что все дело только в концентрации энергии, и ее мощности. Именно синхронизация нескольких сознательных потоков энергии может вызвать тот или иной феномен в физическом, материальном мире. Землетрясение сделать ничего не стоит, если объединить энергии достаточного количества людей одной деструктивной идеей или страхом, что успешно делают наши телевизионщики своими новостями обо всяких трагедиях и катастрофах. Слава аллаху, что у людей не так много энергии в свободном распоряжении, и они не очень то умеют синхронизироваться. Перевел взгляд на молодежь, а они тоже все в вихрях сидят. У меня в мозгу смех раздался насчет справедливости революционной песенки «вихри враждебные». В натуре вихри. Неизвестно, правда, насколько они враждебные, но в наличии имеются.
И тут приготовилась еда. Настя, как единственная женщина отправилась накрывать на стол, Андрей стал ей помогать, а я по праву великой гуры стал бездельничать.
Еда принесла в осознание еще один интересный момент. Она была по-прежнему безвкусной как пластилин. Как и сардельки с яичницей. И употреблялась в организм чрезмерно долго, хотя это мог быть и парадокс, вызванный все тем же сахаром. Я заметил, что ощущение времени не было стабильным и зависело не от моего личного ощущения времени, а от какого-то внешнего фактора, который моему сознанию был совершено неподвластен.
– Вкусный суп? – спросил я Андрея и тут же вспомнил, что для него все является вкусным. Он так любит ставить эксперименты по сочетаемости всяких продуктов, что вопрос был неуместен. Мне кажется, что он может, и чеснок с медом сочетать, или сгущенное молоко с соленым салом.
Ответ был совершенно предсказуемым. Но и Настя тоже сказала, что суп удался на славу, значит, это только у меня вкусовые рецепторы временно заблокированы. Но стоило только в задумчивости уставиться на пакет с майонезом, как в голове опять вспыхнула молния, и пришло осознание, что Бог везде. Даже в майонезе.
– Бог везде, – сделал я громкое заявление и винамп, включенный в режим случайного выбора мелодий заиграл торжественный гимн из какой-то компьютерной игрушки.
Никто не стал оспаривать это заявление, и я решил расширить понятие, замечая как из ниоткуда стали возникать нужные слова, сплетающиеся в предложения, и перед мысленным взором стали появляться кадры.
– Бог в каждом!
– Ну да! – Андрей очень практично не переставал пережевывать пищу, а Настя с интересом отложила ложку в сторону и с улыбкой посмотрела на меня.
– Когда человек задумывает создать нечто, неважно что, например вот такой майонез, – я указал пальцем на пакет, – он начинает обдумывать идею и делиться с окружающими. В этот момент он становится йогом, который должен доказать свою способность к творению. Делая пальцы рогаткой, что у нас является символом крутости, он заявляет, что сможет сделать тот же самый майонез. А все вокруг начинают называть его лохом, или пытаются отговорить от ненужной затеи. Это проверка на безупречность. Дальше, если йог упорствует в своей идее, он встречается с необходимостью отстаивать ее перед совершенно чужими людьми. Налоговой, требующей регистрации как ИП, банком, проверяющим его на кредитоспособность, сэс, пожарниками, бандитами, и прочими существами, имеющими одну цель – не дать йогу отточить свою безупречность и не стать творящим Богом. Таким образом, все противодействия из окружающего мира можно представить как стены, которые наезжают на йога, а он должен остановить их своими руками, то есть торчащими козой пальцами. Если пальцы сгибаются, то йог отказывается от идеи и терпит поражение. Если же нет, то разрушаются стены, все до единой, и это является свидетельством того, что необходимая безупречность достигнута. Дальше происходит добыча необходимых ресурсов, аренда, или покупка помещения для производства, обеспечение охраны, монтаж оборудования, создание группы поддержки, что проявляется как нагнетание дополнительной энергии в меридианы рук и концентрация ее в кончиках выпрямленных пальцев. Когда энергии становится достаточно, йог соединяет кончики пальцев разноименных рук, что вызывает вольтову дугу, которая вспыхнув, формирует плазменный шар над кончиками пальцем. В этот самый момент йог становится Богом и садится творить сам продукт. В нашем случае - этот самый майонез. Поскольку главной целью йога было творение чего-либо для пользы людям, то естественно, что плазменные шары наполнены энергией любви и безупречны сами по себе. Осталось только насытить эту сконцентрированную энергию информацией, чтобы майонез стал ЕСМЬ! И вот бывший йог, а теперь Бог, сидит, тщательно продумывает формулу, ставя эксперименты и делая резервные копии удачных формул во второй матрице. Как только программирование и отладка завершена, Богу остается только наслаждаться созерцанием процесса жизни его детища. Йог же, который держит чашу с Богом никто иной, как его заместитель, или директор службы безопасности. Йоги второго круга – работники, занимающиеся непосредственным производством и отладчики оборудования. Йоги третьего круга – менеджеры, рекламные агенты и работники службы доставки продукта до потребителя. Те, кто выходят наружу кормить драконов и тренироваться - это начинающие менеджеры, которые получают пенделей за неверные действия и через это совершенствующиеся. Какое-то время Бог наслаждается своим творением, а потом оно ему надоедает и тогда майонез становится невкусным, поскольку любви в продукте больше нет. И тогда, в зависимости от запущенной мощности производства, некоторое время майонез этой марки еще производится по инерции, а потом из-за потери покупательского интереса к уже некачественному продукту снимается с производства, а само производство либо демонтируется, либо перепрофилируется под производство другого продукта, если Бог еще хочет творить дальше.
– А если не хочет? – Настя была так увлечена повествованием, что решила подбросить в топку дровишек, поскольку почувствовала, что рассказ сейчас закончится.
– А тут есть два варианта. Если мир ему надоел до чертиков, он его бросает, не заботясь больше о сохранности, и тогда происходит взрыв или пожар на производстве, либо во втором варианте, передает его своему заместителю - йогу, который до этого держал чашу, у которого нет достаточного энергетического потенциала для собственного творения. Тогда продукт продолжает существовать, хотя и иного качества. Либо происходит смена марки, дизайна упаковки и пр. Новая метла по-новому метет.
– А куда девается старый Бог?
– А старый Бог, – начал я, не зная, что говорить, как вдруг вспыхнул целый фильм, который заставил всю кожу покрыться мурашками и поставивший дыбом волоски.
– А старый Бог укладывается спать в виде маленькой искорки в маленькую ладанку, которую держит в своей руке монах, один из множества монахов, несущих на своих плечах громадную золотую пирогу, в которую налит наш космос, в котором плавает и земля, и множество других планет.
Тут же заиграла некая тибетская мелодия с мантрическими песнопениями, от чего мы все втроем переглянулись. Синхрония с музыкальной поддержкой не прерывалась вот уже третий час. Это выходило за рамки всякого понимания.
– Монахи несут на своих плечах золотую пирогу, а второй рукой слегка помахивают ладанками, в которых спят уставшие Боги, чтобы свет их душ не прекратился совсем. Они идут в густом и холодном голубом тумане, скрывающем все вокруг. У них есть лишь один ориентир - сердце мира, которое выглядит как сияющее далеко-далеко солнце. Взгляды монахов, их души, и все их помыслы устремлены к одной сияющей вдали точке - к сердцу мира. Для поклонения этому сердцу, исполненному вечной любви, они и несут свою золотую пирогу с налитым в нее космосом и плавающими планетами, на которых Боги творят миры. Творимые на всех планетах миры всегда наполнены любовью и светом, поэтому золотая пирога становится легкой, когда творений много, и тогда монахам идти становится легче, и они поднимаются на одну ступеньку выше из тумана и становятся ближе к сердцу мира и от этого радость заполняет их души. Если же творений полных любви и света становится меньше, пирога становится тяжелее, потому что тогда на планетах начинает царствовать злоба, мрак и хаос, а это очень тяжелые энергии. Монахам приходится спускаться на ступеньку ниже, погружаясь в холодный голубой туман. Они не огорчаются от этого, потому что понимают, как трудно Богам творить миры полные любви и света и как легко разрушать и убивать все остальным, которых много. Но они идут с верой в изменение и возвышение души каждого живого существа и поют мантры, чтобы не было так безумно холодно в тумане голубого безразличия и отчужденности. Их движение будет всегда, чтобы всегда была жива надежда на достижение мечты миллиардов поколений монахов – сердца мира всего сущего, вершины эволюции человеческого разума, его души, всего того, что можно по праву назвать сияющим существом. И чтобы эта возможность существовала для каждого, даже самого злобного и неразумного, самого подлого и низкого, и существует космос, налитый в золотую пирогу, покоящуюся на плечах монахов поющих мантры, и поддерживающих искру жизни спящих богов в ладанках. А когда Бог просыпается, он воссоздает себя из ладанки, и встает в виде монаха на место того, кто хочет войти в любой из миров на понравившейся планете, условия на которой наиболее соответствуют его замыслу. Проснувшийся Бог продолжает его путь, пока его не посетит озаряющая идея, как возвысить уровень сознания космоса и облегчить золотую пирогу. Тогда его заменяет другой проснувшийся Бог, поскольку сознание и всех монахов, и спящих Богов, и творящих в разных мирах, на разных планетах, объединено в одно неразрывное целое. И этот процесс длится вечно. Развитие, эволюция, движение к сердцу мира и вечная надежда. Каждая новая пробужденная душа прибавляет сил общему движению и согревает души и монахов, и Богов, и всего космоса, осознанием, что цель обязательно будет достигнута. Любая прекрасная цель любого живого существа. Поэтому так важно стать пробужденным существом, а потом стать творящим Богом. Нужно стать кем-то, поскольку только в этом есть смысл. Только тогда можно сказать, что ты ЕСМЬ!
Выдержалась МХАТовская пауза и Настя несколько обреченно произнесла:
– Значит, нас еще нет….
– Кого именно нас? – я решил добивать до конца.
– Ну, нас… людей.
– Э-э-э Настя, мы же вроде уже договаривались, что отвечать можно только за себя. Даже себя никто не знает, что уж говорить о других. Ты вот постоянно с родителями понимания найти не можешь, а они между тем массу чего делают в мире, входя в конфликты с другими людьми. Но деньги зарабатывают, и тебя кормят, поят и одевают. Ты конечно им это в какой-то мере компенсируешь поддержанием дома в чистоте и порядке и вкусной пищей, но это все временно. Родители похожи на йогов, которые пытаются стены удержать, но, судя по всему, не особенно получается. Либо энергии не хватает мир продавить, либо там где они давят, давить нельзя, там зафиксированная реальность находится, под названием вечный закон. Его еще никому не удавалось продавить, поскольку он находится в сфере более крупного Бога, создавшего внешнюю реальность.
– Надо действовать! – воскликнул Андрей.
Мы с Настей с удивлением на него уставились.
– Действовать надо, опыты ставить и учиться на ошибках, на достижениях, короче делать надо что-то.
– Вот она тибетская истина! – меня стал душить хохот, – проверим только, насколько твои слова воплотятся. Это еще один твой забор. Пустословие. И еще неизвестно, какой из заборов покрасить будет труднее.
Настя соскочила с кресла и села на плац к стенке и начала творить мир. Я подождал, пока ее стало трансовать, что очень хорошо заметно по разрумянивающимся щекам и сказал:
– Ты, только не прекращая мир делать, а то опять будет хаос как обычно.
Прошло несколько минут, Настя крутить руками явно устала.
–А что дальше делать?
– А дальше помести в шар свою мечту и отрабатывай ее детали. Тестируй на пригодность к нашей реальности.
– А какую мечту?
– Любую! Это ведь твой мир!
– Вот блин, ничего в голову не идет, – сказала Настя, не прекращая, тем не менее, вращать кистями.
– Я съязвил, – а никто и не говорил, что творить легко. Это работа до кровавого пота. На первых порах конечно, пока мозоли не набьешь и не сообразишь, как нужно творить не напрягаясь.
Настя разозлилась:
– Я уже устала держать мир! Пусть кто нибудь другой его подержит.
– А мы не хотим, правда ведь, Андрей, – я подмигнул тибетцу и он тотчас включился, – да мы не хотим, это ведь такая ответственность, мир держать. А что, если что нибудь пойдет не так, с кого спросят?
– Так ведь, если мир рухнет, то и спрашивать некому будет.
Настя бросила делать мир, и я начал паясничать:
– Такой хороший мир был. Такой светящийся, такой мирный и красивый, а Настя взяла и вот так вот запросто его укокошила. Кто же тебе стоящее дело поручит в этом мире, если ты его можешь запросто бросить при первой же трудности?
Настя сразу поскучнела, а я решил и Андрея стегануть:
– Это все потому, что те, кто называли себя друзьями не пришли на помощь, когда их позвали, – я указал на Андрея и, понизив голос, добавил, – друзья познаются в беде, и я бы Настя на твоем месте, этому хитрому тибетскому лису не доверял. Видишь у него лицо какое-то страшное. В нем, наверное, бес сидит.
И тут произошло нечто. На лице у Андрея проступили черные пятна, глаза ввалились в такие же черные ямищи, и возникло ощущение, что он весь покрыт трупными пятнами.
Андрей оперся на пылесосную трубку, которую по-прежнему держал в руках и произнес:
– Да можете меня хоть в ад отправить!
Компьютер немедленно начал воспроизводить какую-то зловещую мелодию.
– Или он просто ленивый ангел…
Лицо Андрея тут же просветлело и через несколько минут всех начало рубить в сон, а у меня в животе началось интенсивное газообразование по непонятной причине, и я рванул в туалет.
Сидя верхом на белом брате, ловил себя на ощущении, что стал тупым как пробка и при этом удивлялся всяким мелочам.
– Надо же как… Ага, вот значит как это… и т.п.
И началось музыкальное шоу. Я в точности понял, как именно дон Хуан с доном Хенаро прикалывались над Кастанедой, выводя трели своими жопами. Я, чтобы не соврать, полторы минуты как минимум, пердел с различной интенсивностью и длительностью, воспроизводя какой-то сложный мотив. Такого раньше никогда не происходило и это удивило немерено. И самое прикольное, что повлиять на этот феномен я никак не мог. В самом процессе я думал:
– Ну, бывает пернешь раз, другой, третий, или трель выдашь, как автоматную очередь, но чтобы ТАК! В натуре волшебство.
Когда я вернулся обратно, тибетский воин сидел на кресле, опершись на меч, и спал как сурок, периодически вытягивая губы вперед, видимо пытаясь кого-то поцеловать.
– Я хмыкнул, – по Насте видать все мечтает…
Настя валялась на матрасике и тоже давила на массу.
Я ее растормошил и шепотом спросил:
– Настя, как делается мир?
– Пошел в жопу, – последовал лаконичный ответ.
– Я только что из нее вышел, поэтому пока не покажешь, как делается мир и я не убедюсь, или не убеждусь что ты все помнишь, в покое не оставлю. Я же вроде говорил, что в любое время дня и ночи ты должна уметь показать, как делать мир, если всему сущему придет хана. На кого надежда будет тогда? Только на тебя Настя и на меня. Но один из нас может забыть, поэтому я тебя сейчас и отрываю от сна.
Настя крутанула руками туда и сюда, показывая, что все отлично помнит.
– А тибетец тебя хочет, – с дьявольской интонацией прошептал я ей в ухо, вон как губищи свои вытягивает романтические.
Настя повернула голову в сторону Андрея и прыснула, увидев, как он тщетно пытается поцеловать невидимую нам принцессу из сна.
– Дракон! – заорал я, желая понаблюдать, как среагирует воин, поставленный мной в наряд по охране социалистического строя.
Андрей тут же очнулся и показал меч, чтобы я убедился, что он не спит.
– Не спать боец, враги повсюду!
Тут Андрей вспомнил, что с драконом я подписал пакт о взаимном ненападении.
– Ладно боец, вольно. Всему личному составу отбой. И пошел к себе в комнату на кровать. Наступил Насте на пальцы руки, чтобы привлечь внимание и кивнул головой, приглашая проследовать со мной. Она что-то там себе подумала и пошла следом, взвесив факты и посчитав, что спать с гурой будет полезнее, чем терпеть приставания тибетского лиса, хотя, что там она на самом деле взвесила, не знаю.
Сон однако не идет, не смотря на все усилия по засыпанию. Лежу с закрытыми глазами, и в голове по кольцу проигрываются фразы:
– Надо же как… Ага, вот значит как это… и т.п.
Стоит открыть глаза и скосить их на спящую рядом Настю, как у нее глаза тотчас открываются совершенно незаспанными и в зрачках отражается внимательность и настороженность.
– Что не спишь?
– Да фигня какая-то творится. С одной стороны спать охота аж пипец, а с другой, состояние некоей бодрости и осознанности что ли, и понимание что сон вообще не нужен.
– Ну-ну, – пробормотал я, и продолжил свои глубокомысленые размышления на тему «надо же как… Ага, вот значит как это…» Хотя ничего на самом деле не решалось и решений не находилось, поскольку и вопросов как таковых не было.
И тут Настя окончательно расхотела спать и приподнялась на локте:
– Я вот никак не могу понять как этот мир разделился?
Я тупо уставился на нее.
– Я и сейчас очень четко осознаю, что есть два мира. Мир в котором мы сейчас находимся и весь остальной мир. Между ними есть некая граница, которая по ощущениям изгибается так, чтобы постоянно окружать нас. И это притом, что мы, в отличие от тебя, ничего не употребляли. В ларек мы ходили, когда даже траву не курили и до этого момента вообще ничего такого не пробовали. Как мы с Андреем попали в это состояние? Ты его сделал, но как ты нас туда втащил, я не могу понять.
– Какой интересный вопрос. Как я вас туда втащил? Да никак я вас не втаскивал. Я вообще не понимаю как все это получилось. Вы сами втащились. Наверное, потому, что имеете шанс достигнуть просветления, раз сделали попытку идти к свету. А раз я вас инициировал, то вы теперь автоматически попадаете в то измерение, куда я нахожу дорогу. Это и для меня прикольно, потому что одному шариться в непознанном, несколько неуютно. И когда возвращаешься с добычей, очень приятно, что кто-то тебе радуется и разделяет впечатления. Тогда путешествия становятся наполненными смыслом. И к тому же в путешествиях много разных ловушек бывает и без прикрытой спины может оказаться весьма трудно. Поэтому иногда приходится заимствовать энергию тех, кто за тебя переживает.
– Ах ты вампирище, – Настя бросилась душить меня с улыбкой на физиономии.
Я сделал наглые глаза и парировал тем, что это еще надо посмотреть, кто кого кушает.
Настя от шеи отцепилась.
– Да-а-а! Ты прав. Поэтому теперь не жалко будет когда хреново становится. Ведь ты потом с такими процентами отдаешь, что любой бы вложился.
– А любой мне не подойдет. Как ты думаешь, какого качества энергия у людей?
– Наверное, не очень хорошего….
– Энергия у человека такова, каковы его мысли и чувства. Поэтому по улицам ходить знаешь как стремно, и чувствовать запах общественного туалета, исходящий из человеческих аур.
– Так я же тебе про это говорила, что как только начала йогой заниматься, так сразу люди вонять стали, а ты, почему-то сказал, что над гордыней надо работать….
– А потому что она у тебя - твой главный забор, поэтому буду использовать все что угодно, чтобы ее аннулировать. И кстати, как ты думаешь, какой запах от тебя был, когда только начали заниматься?
Настя притворно захрапела, имитируя глубокий сон, и я ощутил, что улыбка растянулась от уха до уха и никак не хочет возвращать рот в нормальное положение.
Утром все вышли на улицу, чтобы подышать воздухом и фруктов прикупить. Меня по-прежнему плющило этой бесконечной лентой «Надо же как… Ага, вот значит как это…» , хотя никакого осознания не происходило. И это состояние начало надоедать. Теперь я понял, что именно имел ввиду Семен Семеныч, когда говорил, что в последние несколько часов, я буду поглощен единственной мыслью-просьбой - «да когда же это все кончится». Тогда я его не понял, а сейчас эта мольба неизвестно к кому, буквально излучалась из каждой клеточки моего существа. Потому что возникло ощущение, что это состояние никогда не прекратится, и будет длиться и длиться и длиться. Вечно! И в подтверждение этой мысли раздалось трескучее карканье откуда-то сверху.
Стоило поднять голову вверх, как увидел, что над моим балконом, на крыше, сидит ворон размером с ротвейлера. Глаза мои стали весьма велики, поскольку размер был совершенно несопоставим с птичьим. Похлопал ресницами, но призрак не пропал, а молодежь уже отправилась по домам и ушли слишком далеко, чтобы я мог обратиться к ним с просьбой, подтвердить или отринуть этот феномен. Опасливо озираясь на ворона, зашел в подъезд и поднялся домой. Крабовый салат, приготовленный утром Настей, наконец приобрел вкус и я, с огромным удовольствием съел две тарелки. Еще через час возникло ощущение, как где-то в пространстве щелкнул огромный рубильник, и реальность стала прежней. Одним рывком мир стабилизировался, и из меня вырвался выдох:
– Ну и ну!
Убить дракона
© Copyright: Кузубов Олег, 2007
Свидетельство о публикации №207082200164
Свидетельство о публикации №207082200164
Рецензии
Понравился, Олег, твой новый рассказ о Торе. Образы впечатались намертво в мозг. Особенно одинокая слеза Бога, шар на кончиках пальцев кучерявого ребенка, город в заборе, пойманный хвост дракона, для прочности завязанный морским узлом на руке, отпечаток босых ног, с развернутыми навстречу друг другу пальцами и т.д. Ты понял наверняка, чем зацепил в этот раз. ) Раньше у тебя было больше выпендрежа, если честно. Типа, а вот я какой головастый и рукастый. Сейчас больше движения навстречу читателю, больше любви безусловной к нему. Я это почувствовала сразу же, но до конца читала в сомнении. Смешно теперь, что не рискнула. Догадываюсь, что чтение принесло бы больше удовольствия. )
Дано внятное объяснение, откуда берется агрессия у человека. Ты, правда, так считаешь?
Валь Бастет 04.09.2007 15:47 • Заявить о нарушении
Дано внятное объяснение, откуда берется агрессия у человека. Ты, правда, так считаешь?
Валь Бастет 04.09.2007 15:47 • Заявить о нарушении
Это всего лишь предположение. Одно из множества. Вселенная безгранична и версий наверное столько же. Рад что сумел порадовать.и это самое.... Спасибо за откровенность. Себя же никогда сам не видишь.И если никто не скажет, то как узнаешь каков ты снаружи.По моему это самая большая проблема у людей, сказать что видишь или чувствуешь о другом.а это ТАК ВАЖНО!!!
Кузубов Олег 05.09.2007 04:17 Заявить о нарушении
Кузубов Олег 05.09.2007 04:17 Заявить о нарушении
А спрашивать не пытался? ))) Если чье-то мнение, конечно, так сильно волнует тебя. В чём я, кстати, сильно сомневаюсь. И говорить правду не всегда будет правильно. Не зная всех рамок ситуации, в которой находится человек. Так ведь?
Валь Бастет 05.09.2007 18:15 Заявить о нарушении
Валь Бастет 05.09.2007 18:15 Заявить о нарушении