Близнецы

И он мне говорит:
- Отойди!
- Ну пожалуйста, не надо…- бормочу себе в ладони, закрываю ими лицо и сползаю по стенке. Стараюсь не смотреть в его сторону. Стараюсь не смотреть на его спину, на то как он уходит. Уходит не от меня. Но, как он считает, ради меня.
Я плачу. Две девочки присаживаются рядом со мной, одна из них гладит меня по голове, вторая отнимает мои руки от лица и подносит стакан с водой.
- Вот, выпей, - говорит она, - успокоительного добавила, тебе станет легче.
- Слышишь меня? – говорит та, что гладила мою голову и бьет меня по щеке. Не сильно, но ощутимо. И вырывает меня из забытья. Словно сомнамбула я встаю и иду к машине. Роюсь в сумочке, достаю ключи, открываю дверцу и сажусь. Вести я не смогу, но, по-меньшей мере, сейчас я в одиночестве. Подальше от участливых лиц, рук и успокоительного, которое мне давно не помогает.
Он будет биться, ему снова что-нибудь сломают, разобьют, рассекут, разорвут. Я отвезу его в больницу, буду держать за руку, когда ему станут накладывать швы. Стану приносить ему книги, чай, кофе, диски с фильмами, пока он будет лежать в постели. Он будет благодарно мне улыбаться и говорить, что нет у него никого ближе меня. Что и не любит его никто, так как я. И что рассчитывать он может только на меня. И поговорить может только со мной. И я его ангел. И он меня любит.
Вчера он меня ударил. Хорошо натренированной рукой. Он старался, чтобы удар был, как можно менее ощутим, наверное, за это я должна быть ему безмерно благодарна. Если бы он вложил всю силу, сегодня некому было бы его ожидать в машине.
У него бои.
Один раз в неделю, или в две, или в месяц. Все зависит от того, какими были травмы в ранее состоявшемся.
Я живу от боя к бою. Ухаживая за ним, надеюсь, что все его обещания правда, что это был последний и как только все срастется и затянется, мы заживем нормальной жизнью. Поедем в Амстердам, который так люблю я, или в Женеву, которую так любит он.
И купим маленький домик на берегу моря, и будем читать книги друг другу, смотреть фильмы, прогуливаться по пляжу, заведем собаку, покрасим стены в оранжевый цвет, на всех дверях он нарисует для меня подсолнухи, разобьем сад, станем путешественниками, когда устанем жить у моря, а когда будет шторм и сильный ветер, мы закроем все окна, и будем слушать завывания ветра, мы будем пить вино, сухое, красное, как мы любим и есть сыр, он станет готовить для меня рыбу, в фольге, с тем удивительно-нежным соусом, он даже будет мыть за собой посуду, у нас будет камин и зимой, мы станем разводить его и любоваться языками пламени, он поедем со мной в Исландию, Норвегию и Данию, паромом, как я хочу, и не станет ныть, что его укачивает, что ему холодно и надоело, мы заведем кошку, белую-белую, и назовем ее Нагасаки, у нас будет много альбомов с фотографиями и время от времени мы станем их пересматривать, мы будем много разговаривать и, наконец-то, напишем совместно книгу, утром он будет приносить мне кофе в постель и свежие газеты, и мне будет разрешено не читать ее, а сразу же выбрасывать, мы повесим на окна тяжелые шторы цвета охры и купим в тон ковер, иногда к нам будут приезжать гости и оставаться на ночь, мы купим вторую машину и станем время от времени устраивать гонки, все полки мы заполним книгами и раз в месяц станем протирать у них корешки, но зачитаемся и забудем про пыль, и еще много чего, что мы не успеваем делать сейчас.
Моя голова у него на коленях, он теребит мои волосы, наматывает их на палец, пытаясь добиться красивых завитушек. Я улыбаюсь и верю каждому его слову.
Проходит время.



 И он мне говорит:
- Отойди!
- Ну, пожалуйста, не надо…- бормочу себе в ладони, закрываю ими лицо и сползаю по стенке.
Мне плохо. Меня рвет. Потому что я отняла ладони. Я вижу, как из любимого человека делают котлету. Каждый удар разбивает его лицо сильнее и сильнее, и нашу жизнь, настоящую, будущую. Еще удар. Мое сердце останавливается. Перестает биться. Замирает. «Ничего нет!» - кричу. И теряю сознание.
Белые стены.
Люди в белых халатах.
- Где он?
Отворачиваются.
- Где он, я вас спрашиваю?!
Один из людей в белом берет мою руку и подносит к ней иглу. Я проваливаюсь в глубокую черную яму.
Белые стены.
Белые стены.
Белые стены.
Я больше не кричу и ничего не спрашиваю. И в черную яму проваливаться не хочу. И не хочу слышать, что с ним. Я знаю. Чувствую. Часть меня умерла. Поднимаю правую руку. Левой руки нет, точнее, она есть, но я ее больше не чувствую. Левая сторона парализована. Обездвижена. Очень странно, но мое сердце все еще бьется. А его нет. Я знаю.
Человек в белом халате.
- Как Вы себя чувствуете?
Молчу.
- Знаете, у Вас парализовало левую сторону, это нервное, это обязательно пройдет, Вы не переживайте, это совершенно не опасно. Такое потрясение, не удивительно. Я пойду. Если Вам что-нибудь понадобится, нажмите вот эту кнопку и сразу придет сестра. Хорошо? Вы меня слышите?
Я кивнула, или мне показалось, что я кивнула?
Он вышел, я лежала и смотрела в потолок, и в голове проговаривала все то, что мы должны сделать, все, что мы хотим сделать. Пока не стемнело. Пришла сестра и что-то вколола мне в руку, что-то от чего я вновь провалилась в черную яму.
Утром, с крепко зажмуренными глазами я увидела его. Он стоял у окна. В любимых закатанных до колена джинсах, и футболке, в оранжевую и темно-зеленую полоску. Именно так он выглядел, когда оттолкнул, когда сказал «Отойди». Умопомрачительно красив, упрямая челка то и дело падала на глаза, и тоненькая цепочка с крестиком, мой подарок, он не снимал.
- Я умер, знаешь?
Я кивнула, теперь я точно кивнула.
- Прости меня, ладно?
Я кивнула и заплакала. Слезы стекали на подушку.
- Не плач. Прости, прости, пожалуйста, я всегда был глупым. Эгоистичным. Я оправдываюсь?
Я кивнула.
- Я люблю тебя. Ничего не сделал, оставил тебя без всего… Все у тебя отнял. Дом, паром, собаку… Сделал, в раз, несчастной. Или всегда? Помнишь, как мы были маленькими? Помнишь?
Я кивнула.
- Самые близкие. Всегда. И друзей у нас не было, играли всегда только вдвоем. Плакали и смеялись вместе… И вместе, вот это самое вместе отнял. Как же мы теперь? Как же МЫ? Нас нет, о Боже, НАС нет. Прости. Прости. Прости.
Я плакала, плакала, плакала.
Он исчез.
Спустя неделю левая сторона стала работать. Я ходила по палате, прогуливалась по коридорам. Я больше не плакала. На завтра меня выписывали, жить мне оставалось не больше одного дня.
Я смотрела в зеркало и видела в нем не себя, нет, брата. Его упрямую челку и открытую улыбку. Его нос с небольшой горбинкой, его глаза, один голубой, другой зеленый. Целовала его в губы. И плескала на зеркало воду, до тех пор, пока он не исчезал.
Я выпросила его вещи. В тот же миг, как мне принесли сверток, разорвала его трясущимися руками и тут же надела его футболку, ту самую, в оранжевую и темно-зеленую полоску. Она все еще хранила его запах.
На завтра меня выписывали, жить мне оставалось не больше одного дня.