Комнаты

В маленькой прихожке стоял пуф на гнутых кованных ножках, висело зеркало. На пуф садились, чтобы обуться с комфортом, в зеркало можно было глянуть дабы убедиться, что лицо соответствует человеческому облику. Чтобы вдруг никого не напугать, выйдя за дверь родного дома. Но мне было все-равно тогда, мне было шесть лет, до зеркала я особо не доставал,а пуф казался мне огоромным и некрасивым.
Прямо из квадартной прихожей вы попадали в большую комнату. Целых двадцать квадратных метров, в этой комнате обитал гарнитур "Калина" вишнево-коричневого цвета. Шкафы, стол, стулья. Темный лак, на котором так приятно было оставить отпечаток своей маленьой ладошки, на память, так сказать:) В этой комнате всегда было прохладно, в этой комнате был балкон, на который не ходили. Тут собирались гости, тут смотрели телевизор "Березка" черно-белый и с шумным тумблером для переключения каналов. В этой комнате никто не жил, эта комнанта была центральной в нашем доме.

Еще была детская, в ярких обоях - сочный зеленый фон и крупные цветы самых разных оттенков... Утром детскую заливало солнцем и казалось, что маленький мой диванчик стоит среди ромашек на лугу... В такие моменты хотелось зарыться поглубже в одеяла и подушки и ждать, когда цветы оживут, к ним прилетят пчелы, чтобы упиться нектаром, чтобы вдруг луг кончился лесом, а там уже и ежи бегают , да белки прыгают. Хорошая была комната. Я не давал там переклеить обои до моих шестнадцати. Хоть немного того луга оставалось, хоть немного детства. Ведь только взрослому ясно, что быть маленьким хорошо и честно, это только маленький человечек хочет стать старше и как ему кажется умнее и честнее, а выходит наоборот. В детской моей была большая книжная полка на которой обитали детские книжки и игрушки - огромный лев с яркой гривой, любимый мишка "Бобик", пара ежей из плюша...
Такая вот детская.

Была еще третья комната - спальня. Там жил мой дед. Он лежал, жил лежа. Молчал, потому что не мог говорить, жил лежа потому что был параллизован. Я его кормил, это был такой ритуал, я маленький человечек внук его - кормил этого пожилого человека с ложечки, заботливо устилая его грудь полотенцем, смахивая крошки с гладко-выбритого лица, промакивал салфеткой его губы. Он улыбался глазами, он иногда что-то пытался говорить, получался то ли стон, то ли мычание. Смешно мне правда не было. Я хоть и был мал телом, но как-то понимал что дед болен и сильно, смертельно. Он болел четыре года, лежал четыре года. Мама и бабушка ухаживали за ним, мыли его, брили. И он иногда плакал. Тихо, почти без звука, просто тихо ползли ручьи по щекам.
- Дедушка ну что ты плачешь, что ты. Я прижимался к его груди, и я наяву чувствовал, что он хочет меня обнять, погладить по голове, сказать что-нибудь ободряющее, успокоительное - все хорошо, внучок, все хорошо Димочка - будто говорил он мне.

Это сейчас мне кажется что я его понимаю, что плакал он от своей беспомощности, что он боевой офицер с орденом Красной Звезды и четырьмя годами Великой за спиной, не может сам сходит в туалет и помыться. Ему было стыдно. Стыдно за себя. За ним ухаживают женщины, и пусть они родные донельзя, но сам факт... он плакал, что не может меня чему-то научить и побаловать, что не может откликнуться на мой крик...
Боль, стыд.
Это мне все кажется, наверное.

Его любила бабушка, любила больше себя, любили все его четверо детей. Любил и я. И пусть ему было тяжело, пусть он плакал иногда. Он ушел, зная что его любят.
Жаль, что я его почти не помню, черты лица, улыбку, походку. Я помню лишь то,что он любил, когда я его кормлю, особенно любил оладушки из печени. Помню я мало, но в моей голове дед мой жив, именно потому, чтоя его помню хоть немного.
Прошло уж много лет, с того момента как я крохотный сказал взрослым его детям - ВСЕ. Так получилось. такая вот жизнь получается материальная, много букв, мало смысла. Но помнить нужно. Помнить стоит всегда.