Призраки Оперы 15-16

Глава XV

Он приоткрыл один, потом другой глаз: темнота. Голова была тяжелой, в горле пересохло. Срочно требовалось глотнуть чего-нибудь освежающего. Буке пошарил рукой по полу, нащупал закупоренную пробкой полупустую бутылку, подтянул колени, кряхтя, перевернулся на пятую точку опоры, привалился спиной к стене, вытащил затычку и жадно припал к горлышку. Кисловатое божоле, приятно булькая, устремилось в многострадальную глотку пьяницы. Несколько капель пролилось на подбородок. Сделав пару больших глотков, Буке оторвался от бутылки, довольно крякнул и отер подбородок рукавом куртки. И где это его сегодня угораздило заснуть? Нужно было подниматься и тащится в свою конуру: не приведи боже попасться утром на глаза секретарю или этой злостной ведьме мадам Жири. Тьма была не так абсолютна, как показалось в первый момент после пробуждения, можно было разглядеть более светлый, скошенный прямоугольник проема. Ага, это же закуток под лестницей, ведущей на технический этаж над зрительным залом! Отличное местечко, только спать на голом полу жестковато.
Используя стену как опору, Буке поднялся на ноги – держали они не слишком твердо, но все-таки держали – и собрался вылезти из-под лестницы. Черная тень на мгновение заслонила «выход» и беззвучно исчезла. Рабочий вздрогнул, потер глаза и осторожно выбрался из своего укрытия. Лунный свет, проникающий в многочисленные окна, достаточно освещал ступени, чтобы можно было подняться по ним, не свернув себе шею. Но идти наверх Жозефу было совершенно ни к чему, если только не набраться храбрости и не последовать за смутно мелькнувшей у второго пролета тенью. Призрак Оперы, сколько раз он встречал его! Сколько раз спорил с другими очевидцами о внешности таинственного обитателя театра! Сколько раз пытался проследить за неуловимым привидением!
Буке начал медленно, с опаской подниматься по лестнице. Когда он, стараясь дышать не очень громко, добрался до верха, дверь на этаж оказалась открытой. И что тут понадобилось зловредному Духу? Жозеф проскользнул внутрь, но идти вглубь побоялся – где-то в самом центре слабо светился фонарь. Пробравшись вдоль стены, Буке спрятался в углу за нагромождением старых ящиков. Призрак оставался на месте еще минут десять. Чем он при этом занимался, рассмотреть Буке никак не удавалось. Но вот приведение подхватило фонарь и плавно заскользило к выходу. Что бы ни говорили эти глупцы из осветительной команды, истопники и прочие слепые недоумки, прав был все-таки он, Буке! Ужасное желтолицее чудовище, безглазое и безносое (ну, почти) с лысым черепом и костлявыми пальцами мертвеца – все это прекрасно было видно в свете фонаря в руке Призрака. У самого выхода страшилище остановилось и подозрительно втянуло воздух тем, что с большой натяжкой можно было назвать носом. Сердце Буке глухо ухнуло и провалилось куда-то в ботинки.
– Дохлая крыса, – невнятно пробормотал Призрак и вышел, закрыв за собой дверь этажа.

* * *

Почему у нее ничего не получается? Она старалась изо всех сил, но голос не слушался ее: добиться той глубины и чистоты звучания, какой она достигала под руководством маэстро, не удавалось. Может быть, так повлияла недавняя ангина? Каждый вечер Кристина репетировала у себя в комнате, пытаясь с точностью повторять его уроки, но результат не радовал.
Девушка встала у зеркала, отражение грустно смотрело на нее большими карими глазами. Для чего она одевается в выходное нежно-лазоревое платье, закалывает волосы любимым черепаховым гребнем – подарком папы ко дню ее четырнадцатилетия? Только для того, чтобы три часа к ряду мучиться перед немым холодным стеклом, досадуя на собственную неспособность достичь того совершенства, что было доступно ей прежде, и на свою нелепую порывистость, разрушившую хрупкое чудо ЕГО присутствия.
– Ведь Солнце своими непостоянными лучами осветит клятвы ложь и счастья..., – она не допела фразу, закрыла лицо руками и судорожно всхлипнула.
– Перед Богом клянусь, что навеки я твой!
Голос Ангела заполнил пространство комнаты, окутал ее нежностью и торжествующей радостью всепобеждающего искусства.
– Маэстро! Вы вернулись! – лицо Кристины осветилось улыбкой счастья, а слезы продолжали течь по щекам, но это были совсем другие слезы.
– Успокойся, мой ангел. Сейчас все получится. Ты делаешь одну небольшую ошибку…
Эрик уже не первый раз приходил к зеркальной двери, слыша ее пение, он несколько раз порывался обнаружить себя, помочь, но сдерживался. Ее слез он не вынес: самовлюбленный эгоист, как он мог бросить свою ученицу теперь, когда ее карьера находится под угрозой!
– Я обидела вас, маэстро. Простите!
– Нет, Кристина, нет. Не думай об этом. Нам нужно заниматься. Мне не нравится то, как обошлись с тобой месье Райер и сеньора Гуардичелли. Но еще не поздно исправить это, – в его голосе проскользнули недобрые нотки. – Ты знаешь партию Графини?
– Да, мы проходили ее в консерватории.
Было ясно: он не хочет говорить о том, что произошло в подземелье. Наверное, эта тема слишком болезненна для него. Ничего, она все объяснит в другой раз. Главное, он вернулся. Кристина подавила желание попросить его не оставаться за зеркалом. Пусть сегодня будет обычный урок, как раньше. Пройдет немного времени и все изменится. Девушка смахнула с ресниц невысохшие слезы:
– Я готова, маэстро.
В подземелье Эрик спускался как будто на крыльях.
Боже правый, неужели он чего-то не понял? С какой откровенной радостью она откликнулась на его голос, как прилежно следовала всем его указаниям. Ведомый им ее дар вновь раскрылся, кажется, они никогда еще не пели так прекрасно. Разве это могло бы случиться, если бы Кристина действительно испытывала к нему отвращение? Нет, ничего еще не потеряно. Как же он мнителен и глуп. Повел себя так, словно и правда всю жизнь просидел в глубине темного подвала, прячась от людских взоров. Эта обстановка сводит его с ума. Достаточно игр, нужно поговорить с ней и, наконец, рассказать о себе. Что такого он, в самом деле, скрывает? Все, что имело смысл год или два назад, практически утратило свое значение. Напрасно он под давлением Дени отправил это письмо Фирмену и Андре, проще было бы сделать вид, что дирекция заплатила жалование, как обычно. Двадцать тысяч франков не маленькая сумма, но он может позволить себе «выплачивать» ее несчастному умирающему в течение отпущенных тому судьбой последних месяцев жизни, немного приостановив строительство собственного дома. Остается карьера Кристины. Что же… последний раз он поступит как мистический Призрак: небольшая концентрация раствора натрия не лишит Карлотту голоса – всего лишь на три-четыре дня, – но заставит потесниться на театральном Олимпе.

* * *

«Дорогой месье Андре! Если Вы решили поставить такое устаревшее произведение как «Il Muto», то мой Вам добрый совет – представьте публике достойный ее внимания состав артистов. Я настаиваю на том, чтобы партию Графини на премьере исполнила мадемуазель Кристина Дае.
Искренне Ваш,
Призрак Оперы».
– Черт знает что такое! – возмущенно потрясая письмом, воскликнул Андрэ.
В сердцах он швырнул листок на стол, тот, однако, плавно спикировав, оказался на полу. Господа Фирмен и Андрэ заперлись в своем кабинете: вмешательство шантажиста в дела Оперы переходило всяческие пределы допустимого.
При новых директорах кабинет не претерпел серьезных изменений, в нем сменили гардины и добавили пару кресел. Одну из стен украсил портрет Бетховена, поклонником творчества которого считал себя Жиль Андрэ.
Было около часа дня, до премьеры оставались сутки с небольшим. После печально сошедшего с подмостков «Ганнибала» – заменившую мадемуазель Дае в роли Элизы Мари Саньон публика приняла более чем прохладно – директора были озабочены успехом следующей постановки. Больше всего Андрэ раздражала несомненная правота таинственного советчика – произведение столетней давности можно было счесть удачным выбором лишь с большой натяжкой.
– Послушайте, Жиль, а вам не кажется эта записка… ммм… странной? Какое дело Духу Оперы до юной солистки? Всем известно, что за мадемуазель Дае ухаживает господин виконт, – Фирмен сделал многозначительное лицо.
– Вы думаете, Ришар, он нас разыгрывает? – недоверчиво спросил Андрэ. – Право же, это чистое мальчишество.
Андрэ растеряно покрутил в руках только что вытащенную из коробки сигару и положил ее обратно. Фирмен не мог сидеть на месте и выхаживал вдоль стола. По натуре он был скептиком и человеком крайне недоверчивым, что делало его выгодным деловым партнером – обмануть Ришара было нелегко. Их совместные предприятия всегда приносили хороший доход во многом благодаря крепкой деловой хватке и трезвому взгляду на окружающее Ришара Фирмена. В то же время Жиль Андрэ, обладающий более широким кругозором и известной дипломатичностью, также способствовал их общему процветанию. Собственно говоря, именно его репутация меломана и знатока Оперы сыграла не последнюю роль при получении данного назначения.
– Господин де Шаньи довольно молод, – остановившись, заметил Фирмен.
В глубине души удачливый предприниматель не испытывал никакого благоговейного трепета перед представителями отживающей свой век аристократии, он хорошо знал цену многим из них.
– А деньги, Ришар? На мой взгляд, это уже слишком, – возразил Андрэ.
Он все же достал сигару и, сняв обертку, начал ее раскуривать.
– И потом, я не думаю, что наш уважаемый покровитель, действительно разбирается в том, какая опера устарела, – добавил он, выпустив в потолок кольцо сизого дыма.
– А она устарела? – с легким беспокойством поинтересовался второй администратор. – Зачем тогда мы ее ставим? Это может сказаться на сборах.
– Иногда хорошо забытое старое вызывает интерес у публики, – слегка пожал плечами Андрэ. – На постановке настаивал маэстро Райер: он приверженец старой школы. Месье Лефевр предупреждал меня, что иметь дело с упрямцем очень нелегко, а сеньора просто невыносима.
Фирмен задумчиво погладил свои пышные усы:
– А как наш предшественник справлялся со всеми этими дрязгами?
Занимаясь больше финансовой стороной дела, Фирмен не особенно вникал в то, что говорил, покидая свой пост, об Опере и ее специфических проблемах Эдмон Лефевр.
– Гм.., – Андрэ озадаченно посмотрел на партнера. – Лефевр был не слишком откровенен, изъяснялся какими-то намеками, советовал полагаться на мнение консультанта… Мне начинает казаться, что Призрак – не розыгрыш и не банальный жулик.
– А что же он тогда? Настоящее привидение? – скептически хмыкнул Фирмен.
– Не припомню, чтобы привидения интересовались молоденькими певичками, – игриво подмигнул Андрэ.
– У господина виконта есть соперник?.. – почти в один голос произнесли директора и скабрёзно расхохотались.

* * *

Генеральная репетиция закончилась позже обычного. Как всегда раздраженная накануне премьеры примадонна учинила разнос костюмершам, повздорила с директорами и сорвала злость на Кристине. Девушка, чуть не плача, вбежала в свою комнату и заперлась на задвижку.
– Кристина.
– Вы здесь, маэстро?
Накануне они договорились о вечерней репетиции, поэтому его появление в неурочный час удивило ее.
– Я ждал тебя. Прости, мой ангел, но сегодня занятия не будет. Я пришел предупредить тебя.
Прятки действительно было пора прекращать: из-за никому не нужных сложностей с несколько раз пересылаемой с одного адреса на другой корреспонденцией Эрик с запозданием получил приглашение на прием, не появиться на котором в силу своего нового положения не мог. У заместителя министра общественного образования и изящных искусств были свои вопросы к председателю экспертной комиссии по делу о реставрационных работах на острове Сите. Поскольку интерес заместителя министра выходил за рамки его официальных полномочий поговорить с архитектором барон де Вийяр предпочел на светском рауте.
– Что-то случилось, маэстро?
– Ничего, что должно тебя беспокоить, Кристина. Завтра после премьеры я все объясню тебе, отвечу на все твои вопросы, – пообещал Эрик.
– Расскажете о себе? – с робкой надеждой спросила она. – И ваше имя?
– Да. Меня зовут…
Громкий стук в дверь прервал его.
– Кристина, Кристина! Открой!
Рауль едва не выбил скобы засова.
Кристина бросилась к двери – он с ума сошел, сейчас сбежится полтеатра! – и поспешно отодвинула защелку.
– Рауль, что с тобой?
– Я слышал голос. Мужской!
Он почти ворвался в комнату, бешено сверкая глазами и озираясь по сторонам.
Девушка была настолько раздосадована несвоевременным вмешательством как-то незаметно превратившегося из друга детства в ревнивого поклонника виконта, что ответила с несвойственной ей резкостью:
– Что ты себе позволяешь? Я собиралась переодеться. Совершенно ни к чему ломать мою дверь.
– Переодеться в комнате с мужчиной!
– В моей комнате никого не было и никого нет, – совершенно честно сказала Кристина. – Можешь убедиться.
Рауль боролся с желанием заглянуть за ширму и в ванную комнату, но воспитание взяло верх. Кристина стояла напрягшаяся как струна, губы плотно поджаты, в глазах затаилась… обида? негодование?
Молодой человек рухнул на колени:
– Кристина, прости меня! Мне послышалось, ты разговаривала с кем-то… Я схожу с ума. Ты знаешь, я люблю тебя!
А вот этого она как раз и не знала.
– Рауль, не надо, прошу тебя!
Боже, если эту сцену наблюдает маэстро! Кристина испытала острое чувство стыда. Рауль вел себя так, как будто имел какое-то право устроить ей скандал, словно любовник-покровитель вспылил, приревновав свою содержанку.
– Но почему? – обескуражено спросил он.
– Мне нужно объяснять?
Ответить ей виконт был не готов. Он действовал в порыве нахлынувшей ревности, почудившийся мужской голос – слов он не разобрал – совершенно вывел его из равновесия. Что он мог теперь сказать? Просить руки артистки? А ее тон ясно говорил, что иных отношений Кристина не примет.
– Нет, – выдавил он и медленно поднялся с колен. – Ты не поедешь кататься?
– Я устала, извини.
– Хорошо. До завтра.
Лучшее, что он мог сейчас сделать, это ретироваться. Когда дверь за Раулем закрылась, Кристина обессилено упала в кресло и опустила лицо в ладони.

* * *

– Эрик, ты снова не вернешься сегодня? – ворчливо поинтересовался Дени.
Он сидел в кресле Лебера и заинтересованно наблюдал, как хозяин собирает с рабочего стола бумаги.
– Вернусь, но, вероятно, довольно поздно.
Настроение у архитектора было неважным. Пока Эрик мучился внутренними проблемами и был занят выполнением общественного долга, господин де Шаньи не терял времени даром. Очень неприятное открытие. Несмотря на то, что бурное признание виконта, казалось, больше раздосадовало девушку, чем привело ее в восторг, Лебер не мог не испытывать вполне оправданного беспокойства. Он представлял себе, как легко воздействовать на ее впечатлительную натуру. Если молодой аристократ одумается и перестанет вести себя подобно буйно помешанному, у него есть все шансы увлечь неопытное сердце. Богатство, титул, приятная для женских глаз внешность, блестящие жизненные перспективы.
– Не забудь, у меня осталось всего три ампулы, – вновь оторвал Лебера от невеселых размышлений его подопечный.
– Я заеду за лекарством, Дени.
Нужно встряхнуться и сосредоточиться на предстоящем разговоре с заместителем министра. Он был не вправе посвящать посторонних – а в данном случае Вийяр являлся посторонним – в подробности хода расследования, и в то же время удовлетворить любопытство высокопоставленного чиновника в допустимых пределах требовали интересы целого ряда лиц и, что кривить душой, его собственной успешной карьеры. Деловые связи на таком уровне всегда могут пригодиться.
– А что будет с моим жалованием?
– Полагаю, после завтрашнего спектакля директора серьезно задумаются о необходимости его выплаты.
– И что ты собираешься сделать? – оживился Дух Оперы.
– Настоять на своем. Мне пора, Дени. Идем, я отвезу тебя в лодке.
Эрик взял пальто и цилиндр, Дени нехотя выбрался из удобного кресла и последовал за Лебером.
Уже на другом берегу озера, глядя вслед направляющемуся к одному из секретных выходов Эрику, Дени тяжело вздохнул, а затем осклабился в неприятной усмешке. У него тоже было много дел, гораздо больше, чем мог представить себе его покровитель.

* * *

Мэг прервала чтение на полуслове и подняла голову. Тихий, можно сказать, деликатный стук повторился.
– Ты кого-то ждешь? – спросила девушка, посмотрев на подругу.
Кристина покачала головой, в глазах мелькнула тревога.
– Я посмотрю, кто там, – почти шепотом ответила она.
– Нет, лучше я, – вызвалась балерина.
Не успела Кристина опомниться, Мэг уже была у двери:
– Кто там? О, господин виконт!
Не спросив разрешения у хозяйки комнаты, – ей и в голову не пришло, что визит Рауля может быть неприятен Кристине, – балерина открыла дверь. Огромный букет белых лилий появился на пороге, заслонив самого дарителя.
– Прошу прощения за вторжение, – вежливо извинился покровитель Оперы. – Могу я поговорить с тобой, Кристина? Надеюсь, вы не рассердитесь на меня, мадемуазель Жири.
– Я уже исчезаю, – одарила его кокетливой улыбкой Мэг. – Кристина, я зайду позже, – подмигнула она подруге за спиной вечернего визитера.
Они проговорили около получаса. Преданно и умоляюще глядя в глаза Кристине, Рауль так искренне каялся в своем безобразном поведении днем, что девушка не могла не простить его. Они расстались вновь друзьями. Пожелав ей спокойной ночи и успешного представления, виконт удалился вполне довольный собой. Говорить о любви он не решился, но вовсе не собирался оставлять сладкой надежды. В конце концов, почему бы ему и не жениться на Кристине? Из нее получится самая очаровательная виконтесса.
Противоречивые эмоции захлестнули сердце и разум притаившегося за зеркальной дверью Дени. Избранница Эрика слушает разговоры другого человека! Так же, как когда-то слушала Франсуаза бесконечные речи Клода Жири. И тоже улыбается. До чего лживы и непостоянны эти люди! Мир был немилосерден к нему, но он не лучше обходится и с гением. А впрочем, Эрик сам того хотел. Как можно было открыть глупой, раскрашенной кукле с ангельским голосочком тайну их подземелья, их мира? Позволить ей проникнуть в святая святых? Он предал его, Дени, и предал самого себя.

* * *

В коридорах Кристина с трудом уворачивалась от спешащих по направлению к сцене людей – костюмерши, декораторы и прочий вспомогательный персонал, взбудораженные мгновенно распространившимся слухом, кинулись полюбоваться чужим позором. Но что они могут увидеть? Находящуюся в полуобморочном состоянии Карлотту уже увели в ее гримуборную, господа Андрэ и Фирмен всеми силами стараются замять конфуз. Выполняя их распоряжение, Кристина торопилась добраться до своей комнаты, чтобы сменить костюм. Одна тревожная мысль не давала ей покоя: неужели маэстро имеет какое-то отношение к невероятному происшествию – идеально владеющая своим голосом примадонна «выпустила жабу»? Как такое возможно?
Времени в ее распоряжении было мало, поэтому девушка сразу прошла за ширму. Она уже потратила почти десять минут, чтобы подобрать в костюмерной более или менее подходящее платье. Надевать театральный костюм без посторонней помощи – задача непростая, но в общей суматохе и не подумали послать кого-нибудь с Кристиной. Кое-как справившись с корсетом и юбкой, она застегнула последние крючки и перед тем, как выйти из комнаты, едва не на бегу взглянула на себя в зеркало.
Сердце болезненно вздрогнуло и остановилось, колени подогнулись. Только не это! Такого не может быть! Маэстро? Не правда! Комната поплыла и снова обрела четкость. Надпись на зеркале не исчезла. Большие красные буквы приковывали взгляд, от них невозможно было оторваться, они проникали в самую глубину сознания, переворачивая его, затопляя своим ужасным смыслом: «Я убью его».

Глава XVI

Возможно, он поступил с Карлоттой чересчур жестоко, но сожалеть уже было поздно. Сейчас на подмостки должна выйти Кристина… Эрик бросил беглый взгляд вокруг, проверяя, нет ли поблизости кого-нибудь из рабочих. Черная тень промелькнула у веревочных мостков с противоположной стороны сцены и скрылась в направлении лестницы, ведущей на этаж над зрительным залом. Что там делает Дени? В его состоянии только и остается лазить по веревкам и стропилам. Недоброе предчувствие заставило Лебера поспешить за неугомонным Духом Оперы. Но его опередили. Пока архитектор пересекал по шатким подвесным мостикам – это был самый короткий, хотя и не самый безопасный путь – пространство над сценой, Жозеф Буке попытался преследовать Дени. Эрик видел, как, вероятно, заметивший незадачливого борца с привидениями Дени вынырнул через одну из потайных дверей и, скользнув в сторону, прижался к стене. Следом на узкую площадку выскочил рабочий. Кажется, Буке не слишком твердо держался на ногах, его кирпичного цвета лицо лоснилось от пота. Ошалевшими глазами пьяница уставился на пробирающегося над самым центром сцены Эрика и, недолго думая, двинулся по мостику ему навстречу. Должно быть, в затуманенном винными парами мозгу Жозефа Буке возникла безумная идея, наконец-то, изловить Призрака. Эрик вполне был уверен, что догнать его, в отличие от больного Дени, рабочий не сможет. Лебер некоторое время выждал, оставаясь на месте, и двинулся в обратном направлении.
Он преодолел уже две трети пути, когда негромкий сдавленный вскрик за спиной – никто другой его бы и не услышал, так как музыка заглушала все посторонние шумы – заставил Эрика оглянуться. Лебер похолодел: злополучный рабочий, дергаясь в конвульсиях, болтался в пустом пространстве над сценой на захлестнувшей его шею удавке, конец которой с большим трудом удерживал в руках Дени. Маска висела на шее убийцы – не то он сам снял ее, чтобы напугать жертву, не то Буке в последний момент успел ее стащить.
В своей жизни Эрик видел немало драк, в детстве и юности во многих участвовал сам и даже был свидетелем непреднамеренного убийства в пылу одной из них. Но наблюдать, как на человека набросили удавку, ему не приходилось. В памяти вспыхнула яркая картинка: их первое знакомство с Духом Оперы, просвистевшая в полуметре от его головы веревка. Наивно было полагать, что Дени изменит своим опасным привычкам. Выражение лица обитателя подвалов выглядело совершенно невменяемым: по-видимому, он вколол себе двойную дозу морфина. Предпринимать что-либо уже не имело никакого смысла. Руки Дени разжались, труп полетел вниз.
В несколько прыжков Эрик добрался до площадки, соблюдать осторожность было некогда. Не трудно представить последствия безумного поступка его подопечного: человек – не крыса; хотя Дени, похоже, большой разницы между этими существами не видел. От этой мысли Лебер содрогнулся: «Кристина! Где Кристина?» Эрик бросился к скрытой в толще одной из стен служебной лестнице. О ее существовании в театре никто кроме него не знал, даже Дени.

Крики ужаса внизу перекрыл зычный голос Ришара Фирмена:
– Без паники господа! Это несчастный случай! – взывал к перепуганной публике администратор.
Рассмотреть, что же произошло в действительности, из зала было сложно: труп рухнул неожиданно, заметить веревку зрители вряд ли успели. Занавес поспешно опустили. Пока шокированные «несчастным случаем» меломаны с подавленным видом, но без суеты покидали театр, за кулисами ситуация была близка к панике. Артисты и вспомогательный персонал бестолково толпились вокруг распростертого тела. Жестким окриком заткнув рот нескольким слабонервным танцовщицам, месье Андрэ поспешно выдворил их со сцены – пусть визжат где-нибудь подальше от ушей еще не разошедшейся публики. Труп Буке он приказал отнести в ближайшее подсобное помещение. К его большому облегчению, конец веревки выглядел оборвавшимся. Следовательно, стоит попытаться выдвинуть полиции версию о самоубийстве. Только расследования убийства им здесь и не хватало! Всегда можно договориться с понимающими людьми: кому охота лезть на небезопасные мостки и проверять, к чему там была привязана веревка. А заявление о том, что любивший выпить покойник недавно получил уведомление от администрации об увольнении в конце текущего года, практически не грешило против истины. Бумагу действительно подготовили, ее следовало всего лишь доставить в комнату Буке до прихода полицейских.

* * *

Уже открыв потайной проход, Эрик остановился: он услышал возбужденные голоса, они приближались. Кристина и виконт де Шаньи. От сердца отлегло. Но тут же тревога вернулась вновь: для чего они поднимаются по этой лестнице? Где-то там, наверху прячется сейчас обезумевший Дени.
– Куда ты меня ведешь? – расслышал Лебер вопрос Рауля.
– Бежим на крышу, скорее! – ответила Кристина.
– Но зачем? – виконт явно был в недоумении.
«Вот именно, зачем? – подумал Эрик. – Что за фантазия пришла ей в голову?» В настоящий момент он даже был рад, что девушка не одна, у него имелись все основания опасаться инфантильной ревности Духа Оперы.
– Тебе грозит опасность. Я объясню потом.
Теперь уже Лебер перестал что-либо понимать, но он узнал, куда они направляются. Эрик шагнул на лестничную площадку, закрыл за собой дверь и вместо того, чтобы спуститься вниз, поднялся на крышу, опередив ученицу и ее поклонника. Было довольно холодно, но, к счастью, безветренно. Узорчатые снежинки, беззвучно порхая в воздухе, медленно опускались. По-видимому, снег пошел совсем недавно, крыша казалась черной и неприютной. Эрик прекрасно знал, откуда они должны появиться, знал каждый метр, каждую фигуру, венчающую кровлю Дворца Гарнье, – он столько времени провел здесь с мольбертом и красками – и занял выгодную позицию.
Беспокойство росло. Он все же сомневался, что в случае нападения молодой аристократ справится с находящимся под влиянием морфина сумасшедшим, не представляя, чего от того можно ожидать. Может быть, он напрасно не пошел за ними следом?
 Наконец, он снова услышал голос открывающего дверь Рауля:
– О чем ты говоришь, Крошка Лотти? Все это тебе приснилось или померещилось во время болезни. Нет никакого Призрака Оперы. Успокойся.
– Может быть… может быть, я видела то страшное лицо в бреду. Но надпись на зеркале! Она появилась сейчас, во время спектакля, там, в моей комнате.
– Тогда зачем мы пришли сюда? Нужно спуститься и посмотреть, – пожал плечами виконт.
– Ты не понимаешь! Я боюсь, он убьет тебя, как убил Буке. Говорили, что Призрак убивает всех, кто ему не понравится. Но я не верила, – в ее голосе слышалось отчаяние.
Кристина сделала несколько шагов и испуганно оглянулась, ей показалось, что она слышит вздох.
– Любовь моя, тебя кто-то напугал. Но со мной ты не должна ничего бояться. Уйдем отсюда. Здесь холодно, ты снова простудишься, – Рауль говорил ласковым, но настойчивым тоном. – Посмотрим на твое зеркало, я все проверю.
– Я больше не останусь в этой комнате. Он может пройти через зеркало, как я проходила сквозь него, – всхлипнула она.
Решив, что от испуга Кристина сама не понимает, что говорит, виконт не обратил внимания на ее последние слова. Она была так хрупка в своей беззащитности, милая впечатлительная девочка, верящая в сказки своего отца и легенды Оперы. Рядом с ней Рауль чувствовал себя рыцарем из средневековых романов.
– Идем, – он приобнял ее за плечи, девушка не отстранилась и позволила себя увести.
Чтобы не застонать, Эрик вцепился зубами в тыльную сторону ладони. Он все понял: поскольку сам он никаких надписей не оставлял, это мог сделать только Дени. Как же изобретательна ревность несчастного изгоя!


* * *

Яркое оранжевое пламя, прищелкивая поленьями, словно танцор кастаньетами, выплясывало в камине страстное испанское фанданго. С тех пор, как ее ночи превратились в одинокие бдения стареющей метрессы, Франсуаза полюбила смотреть на огонь. Каждый раз она видела в нем, в зависимости от настроения и душевного состояния, другой танец – то медленный и успокаивающий, то веселый и бодрящий, то экстатический и надрывный.
Опустившийся за окнами тихий зимний вечер не принес ей успокоения: противоречивые мысли и чувства не давали покоя, заставляя вновь перечитывать его письмо. Как поступить? Выполнить его просьбы или воспротивится им? Но как? И пойдет ли ее отказ помогать ему на пользу Кристине. Она немного поменяла позу на софе и пробежала глазами по первым строчкам:
«Дорогая Франсуаза! Будьте любезны передать эту инструкцию Кристине. Пусть девушка пока ночует в комнате Вашей дочери, это к лучшему. Но произошедшее недоразумение не должно сказаться на ее карьере. Поэтому я прошу Вас проследить за занятиями Кристины…»
Он называет убийство недоразумением! Как это на него похоже. Так же как и сами директора мадам Жири ни на минуту не поверила в выдвинутую ими и официально признанную полицией версию о самоубийстве несчастного пропойцы. Большого сожаления по поводу его кончины она не испытывала – никчемный человек, но и оправдать убийства не могла.
Франсуаза вздохнула, она надеялась, что Призрак действительно изменился, стал другим человеком. В последние два года он очень помог Эдмону в руководстве Оперой. Или это Эдмон помог Призраку? Пожалуй, учитывая силу их характеров, последнее больше соответствовало истине. Ах, Эдмон! И почему только в этом «мужском» мире так редко встречаются действительно сильные мужчины, такие как Александр? Такие как…
И все же он изменился. За смертью Буке, очевидно, стояла не юношеская ревность и не детская обида, а точный хладнокровный расчет. Новая администрация напрасно не прислушивалась к требованиям Призрака Оперы. Что и было убедительно им доказано. Как ловко он превратил Андрэ и Фирмена в сообщников, и как легко они попались на эту удочку!
Франсуаза не стала сдерживать презрительно изогнувшей губы саркастической ухмылки, все равно ее некому было видеть. Иногда приятно позлорадствовать в адрес дилетантов, возомнивших себя знатоками искусства. Даже Лефевр не позволил бы Карлотте так унизить бедную девушку: немая роль с талантом и голосом Кристины!
Более всего смущала история с надписью на зеркале, которой, как и следовало ожидать, там не оказалось. О надписи знали только виконт, Франсуаза и, вероятно, Мэг – в эти дни девочки стали просто неразлучны, – но поверила Кристине только вдова Клода Жири. Слишком хорошо помнила она лаконичный текст угрозы. Поверила и… не призналась в этом.
Он так заботился о девочке, часто передавал Франсузе деньги, чтобы она купила Кристине красивое новое платье, теплые зимние сапожки, книги, письменные принадлежности или какую-нибудь безделушку в подарок к Рождеству. Он поставил Кристине голос. Удивительно, но Франсуаза никогда не слышала даже, как он разговаривает, а малышка была в восторге от его невероятно прекрасного, по ее словам, тенора. И вдруг эта надпись…
Что это: ревность влюбленного или оскорбленное отцовское чувство? Недвусмысленные для любого трезво мыслящего взрослого человека ухаживания виконта не могли остаться им незамеченными. Но как он мог совершить такую глупость? Вспылил?
Франсуаза покачала головой. Она не препятствовала развитию отношений Кристины и Рауля, потому что знала: в мире театра девушке не добиться успеха без покровителя. Однако она упустила из вида Призрака Оперы. Он уже давно не испуганный обездоленный ребенок, за два года Призрак стал настоящим хозяином Оперы и, судя по тому, с какой поспешностью Фирмен выложил деньги после инцидента с Буке, им и останется. И все же его уродство, как и его небезобидное пристрастие к веревке с затяжной петлей никуда не исчезли. Франсуаза с трудом вспоминала его лицо – так много лет прошло, да и видела она его при плохом освещении не больше минуты; он все время старался отвернуться. С возрастом лица меняются, как прекрасные, так и безобразные. Представить, какой он сейчас, руководительница балетной труппы не могла даже при всем желании.
Чего на самом деле он хочет от девочки? Какие страсти снедают неистовую душу убийцы и гения? В том, что ее маленький друг превратился в гения, Франсуаза убедилась уже по его эскизам декораций к спектаклям, которые регулярно появлялись в кабинете Эдмона, как только речь заходила о новой постановке. А его знание музыки, выбор исполнительского состава – одна лишь Карлотта мешала ему поставить идеальный спектакль, – и, наконец, педагогический талант! Как он достиг всего этого, для нее оставалось загадкой, но отрицать его дарования было невозможно. Но нужен ли юной семнадцатилетней красавице прячущийся в подземелье гений?
Если бы виконт де Шаньи имел смелость предложить девушке руку и имя, Франсуаза не стала бы сомневаться в выборе стороны, какую ей следует занять. Что такое счастье? Вопрос, на который на самом деле ответа не знает никто. Любовь? Страсть? Блаженство единения с возлюбленным? Да. Но все это проходит. И что же остается на порой долгие тоскливые годы? Богатство или нищета, положение в обществе или отсутствие такового, уважение супруга или побои опустившегося субъекта, имеющего на тебя юридически закрепленные права. Впрочем, все это больше относится к ее собственной не слишком удачно сложившейся жизни… как и к судьбам многих других некогда юных и полных радужных надежд наивных созданий. А что же здесь? У нее просто не доставало информации, чтобы оценить ситуацию верно.
Франсуаза встала, несколько раз прошлась по комнате без видимой цели, подсела к туалетному столику, отперла маленьким ключиком дорогую, украшенную резьбой и позолотой шкатулку черного дерева и положила туда, поверх остальных, письмо Призрака. Решение она все-таки приняла: она должна помочь ему в устройстве карьеры их общей воспитанницы. А остальное покажет время.

* * *

Свет, заливающий подземный «дворец» Эрика, показался притаившемуся во мраке Дени не просто ярким, а каким-то испепеляющее неистовым. Все канделябры, каждая свеча и каждый газовый рожок были зажжены, они многократно отражались в глубине зеркал и от поверхности озера. Сквозь опущенную решетку провинившийся подопечный тоскливыми глазами побитой собаки наблюдал за своим покровителем. Эрик сидел за органом, он играл, потом что-то записывал на нотных листах, снова извлекал из инструмента заставляющие трепетать каждую жилку звуки, опять писал…
О, Эрик! Добрый великодушный Эрик! С каким ледяным спокойствием, с какой непререкаемой жесткостью говорил и действовал человек, влиять на которого Дени привык бесконечными истериками, жалобами и нытьем. Он забрал из дома Дени все удавки, сказав, что не потерпит убийств в Опере и поставит в ведущем к зеркальной двери коридоре одну из своих ловушек. Он перестал давать ампулы с морфином, не пожалев времени, чтобы каждый раз приходить самому и лично делать инъекции. Он рассказывал о своем ужасном знакомом комиссаре Риньоне, не знающем жалости к тем, кто лишает людей жизни.
– Если ты хочешь закончить жизнь в камере Консьержери, то предупреждаю тебя, воспоминания о цирке покажутся тебе сладкой грезой. Твоя боль не разжалобит служителей закона, твое несчастье станет для них источником развлечения. Поверь, комиссар сумеет тебе объяснить, почему нельзя убивать ни в чем не повинного человека, только за то, что тебе не понравился запах изо рта. Жаль, что я не сумел этого сделать.
– Я понял, Эрик! Прости.
Лебер отвернулся, не позволяя Дени заглянуть ему в глаза. Несчастный отщепенец не должен был увидеть, как нелегко ему даются суровый тон и напускное равнодушие. Поборов отчаяние, охватившее его после сцены на крыше, Эрик пообещал себе, что справится с нелепым и чудовищным кошмаром. Нет, он не станет сейчас оправдываться: глупо и бесполезно пытаться обелить себя в глазах ангела, ужаснувшегося разверзнутой бездне падения. Пусть не его падения. Отступиться, значит, лишить себя последней надежды. Но и это было неважным. Он почувствовал, что может сделать ее счастливой, наполнить жизнь красотой гармонии, радостью творчества, нежностью и любовью. Она готова была откликнуться, услышать зов его души.
Что же, из любой, даже самой невыгодной ситуации можно извлечь определенную пользу, если суметь взглянуть на нее отвлеченно, подавив эмоции и позволив разуму действовать расчетливо и хладнокровно.