Леший. Глава 41

Леший
авантюрный роман




ГЛАВА 41.

 17 ноября 2003 года, воскресенье

Этот день принёс поисковой группе существенные волнения. Началось всё задолго до рассвета. Деревня ещё спала.

Морозная северная ночь загнала по конурам дворовых собак. Петухи, ёжась от холода, не спешили кукарекать. Устало сопел на печи дед Евсей. Акула пера Пантелей Виуленович Стрикоробов-Правдин почивал в гостиной – на нижней полке книжного стеллажа. Именно оттуда он, осоловевший от деревенского самогона, пытался озвучить свою последнюю вечернюю мысль. Там и застиг его внезапный безмятежный сон. Коллектив не решился тревожить утомлённого журналиста. Остальные участники экспедиции разошлись по своим комнатам. Каждому из них виделись собственные видения: цветные и серые, радужные и мрачные, тревожные и вдохновляющие. Не видел снов только Акакий Сидорович Подковыров.

Доцент не спал. Его мучили тревоги. Природу своих волнений криптозоолог видел лишь в интуитивном чувстве охотника, напавшего на след дичи. Он лежал в постели, не смыкая глаз. В тусклом свете звёздного неба, едва пробивавшемся сквозь щель в занавесках, приятно блестело дуло духового ружья. Этот блеск придавал криптозоологу уверенности.
Так, в думах и радостном созерцании блеска ружейной стали, пролежал он несколько часов.
Потом блик стал бледнеть и постепенно исчез вовсе. Очевидно, небо заволокло тучами.
Пошёл снег.

Внезапно мысль доцента остановилась. Подковыров напряг слух. Сквозь храп Лиховцева, от которого содрогалась смежная с его комнатой стена, Акакий Сидорович различил некий посторонний шум. Сердце учёного тревожно забилось в груди. Чтобы легче было дифференцировать звуки, доцент закрыл глаза. Таинственный шум повторился несколько раз. Акакий Сидорович тревожно сел в кровати. Страх, волнение и охотничий азарт окунули его тело в жар. Звук явно исходил не из дома. Похоже, это были чьи-то шаги в хрустящем снежном покрове. Не включая свет, Подковыров снял со стены ружьё, зарядил в него капсулу со снотворным и на цыпочках выбрался из комнаты.

То, что шаги за окном ему не пригрезились, криптозоолог был убеждён на сто процентов. Он только не мог сказать, кто это был: человек или животное. Но ему очень хотелось, чтобы это был леший. Ощущение собственного героизма с необычайной силой наполнило всё существо доцента. Пройдя на цыпочках по коридору, он аккуратно, чтобы случайным скрипом не спугнуть «дичь», а заодно и не разбудить товарищей, отодвинул засов, повернул барашек французского замка и медленно растворил входную дверь.

Ледяной ветер, наполненный тысячами колючих снежинок, ударил в худое тело учёного.
Подковыров наспех оделся: нацепил лётную куртку изобретателя и валенки Ильи Фомича, которые были ему велики на три размера, после чего вышел из дома. Собачка французского замка предательски щёлкнула, замкнув надёжный запор. Акакий Сидорович с досадой сообразил, что без ключа ему обратно в дом никак не попасть, а потому всё равно придётся будить товарищей. «Но это после», - мужественно решил учёный и сошёл с крыльца.

Темень была такой, что доцент не видел собственного ружья. Прицелиться и попасть в лешего при такой освещённости можно было только в одном случае из миллиона. Но опытный криптозоолог отлично понимал, что такого количества шансов судьба ему не предоставит. Положение было отчаянным, но спасла случайность. Карманы инженерской куртки были полны всякой дряни. Среди прочего хлама, Акакий Сидорович нащупал крохотный фонарик-указку.
Для прицеливания с близкого расстояния этого было достаточно.

Включив фонарик, Подковыров смело шагнул за угол дома. Луч фонаря был чрезвычайно слабым. На снегу он высвечивал пятно размером с автомобильное колесо. Досадуя на несовершенство осветительного прибора, учёный торопливо зашагал вдоль стены здания.
Неожиданно, в стороне от дома раздался отчётливый звук ломающейся ветки. Криптозоолог застыл на месте и взял ружьё наизготовку. Там, где хрустнула ветка, вдруг яростно заскрипел снег под чьими-то быстрыми ногами. Это был звук шагов, и шаги явно удалялись.
В отчаянии доцент направил луч фонарика вдаль, но слабый трёхвольтовый свет растворился в непроглядной тьме деревенской ночи. Акакий Сидорович мужественно бросился за беглецом.
На третьем шаге сугроб засосал левый валенок. Криптозоолог, закусив губу, продолжил движение. Ещё через пару метров правый валенок остался в недрах недружественной стихии.
Без обуви бежать стало легче, но холоднее.

Преодолев около тридцати метров, Акакий Сидорович споткнулся и упал навзничь. На этот спурт учёный израсходовал весь запас энтузиазма. Подняться и продолжить преследование он уже не смог. Где-то – между левым и правым валенками – лежали на снегу свалившиеся с носа очки. Фонарик остался в руке, но без очков от него было мало толку. Доцент заскулил от досады.

Шаги таинственного незнакомца затихли вдали. Собрав в кулак всю свою волю, Акакий Сидорович взвёл курок и выстрелил наугад в направлении бегства неизвестного.
Прислушался – ни звука. Только вьюга насмешливо выла и швыряла в поверженного учёного липкие хлопья снежинок. Подковыров развернулся на брюхе и пополз в сторону дома. По дороге он подобрал один валенок, но потерял фонарь. На крыльцо доцент вполз из последних сил, поднял ружьё и трижды ударил прикладом в дверь, после чего потерял сознание.


Авантюрная выходка криптозоолога вызвала в стане экспедиции настоящий переполох. В свете разыгравшегося хаоса трудно восстановить точную хронологию событий. Достоверно известно лишь то, что тревогу первым поднял профессор Лиховцев.

Трудно сказать, разбудил ли этнографа стук ружейного приклада, или старика просто потянуло в туалет, так или иначе, именно Илья Фомич разбудил всех своим надрывным криком:

- Валенки! На помощь!.. Валенки исчезли!

Когда Марат Арнольдович, чей богатырский сон был разрушен таинственными призывами учёного, вышел в коридор, там уже были помимо этнографа: Егор, Колышкин и Вероника.

- Что случилось? – тревожно и строго спросил технический директор.

- У меня украли валенки! – простонал Илья Фомич, обличительно указывая на пустое место в углу прихожей. – Они стояли здесь ещё вечером. Я точно знаю…

Фукс хотел сказать что-нибудь утешительное и лечь спать, но в этот момент в гостиной произошло нечто, похожее на землетрясение. Оказалось, пробудившийся журналист обрушил на себя книжный стеллаж. Исчезновение валенок временно отошло на второй план. Правдина спасали всем миром, и только Лиховцев собирал разбросанные по полу книги. Стеллаж восстановлению явно не подлежал, и его решили сжечь в камине. Марат Арнольдович распорядился выдать пострадавшему сто граммов «для восстановления здоровья», и летописец экспедиции потихоньку оклемался. Этнограф вспомнил о пропавших валенках и возобновил истерику.

- Господа! – обратился к коллективу технический директор. – Поскольку уснуть нам, похоже, уже не удастся, предлагаю найти эти чёртовы профессорские валенки, после чего в спокойной обстановке позавтракать.

Возражать никто не стал, а журналист предложение Фукса и вовсе воспринял с необъяснимым восторгом. Не вникая в цели и задачи кипящей вокруг работы, Пантелей Виуленович разжёг камин и принялся с удовольствием сжигать в нём остатки разрушенной мебели. Искомой обуви, разумеется, нигде не нашли, но зато обнаружился неожиданный для всех факт: исчез доцент Подковыров.

- Куда ж он мог деться? – растерянно спросила Вероника.

Лиховцев встревожился. Мензуркин инстинктивно открыл входную дверь и сразу нашёл покрытый снегом профессорский валенок.

- Глядите, Илья Фомич, ваш валенок!

- Где?! – обрадовался этнограф и подбежал к Егору.

Егор уже потянул валенок из сугроба, но, увидев синюю кисть руки, держащую тот же валенок, взвизгнул и отпрянул назад. Этнограф сначала разозлился, потому что студент наступил ему на босую ногу, но потом, увидев торчащую из сугроба руку, закричал по-бабьи и сел на пол, почувствовав дурноту.

Началась невообразимая возня. Спасать пришлось многих: замёрзшего до полусмерти криптозоолога, почувствовавшего боль в области сердца Лиховцева и, конечно же, Стрикоробова-Правдина, который умудрился поджечь на себе рубаху. Последнего залили из чайника, смазали обожжённую руку маслом и дали ещё полстакана водки. Этнографу Вероника «прописала» сердечные капли. А вот с доцентом пришлось повозиться. Марат послал Егора за бабой Нюрой, которая имела положительный опыт борьбы с хворями криптозоолога.

Пока Мензуркин ходил за соседкой, соратники попытались разобраться в случившемся. Вопрос поднял Илья Фомич. Справившись с дурнотой, он потребовал от Марата объяснений. Научному руководителю экспедиции не терпелось знать три вещи: как ведущий криптозоолог страны оказался в сугробе, по какой причине он держал в руке его валенок, и где находится второй валенок. Каждый из заданных вопросов ставил технического директора в тупик.

- В моей административной практике этот случай не имеет прецедентов, - вынужден был признать Фукс. – Пока главный свидетель находится без сознания, следствие бессильно.

- Он ещё зачем-то был в моей куртке, - скромно заметил изобретатель. – Вон, даже рукав порвал…

- Ещё одна загадка планетарного масштаба, - прокомментировал Марат с раздражением.

Ощущение собственного бессилия перед лицом неразрешимой загадки нервировало технического директора. Вероника налила возлюбленному горячего чаю и попросила успокоиться. Пьяный журналист сидел на полу перед камином и тихо хихикал. Илья Фомич ходил из угла в угол и злился.

Наконец вернулся Мензуркин. Он пришёл с бабой Нюрой, валенком и очками криптозоолога.

- По дороге нашёл, - сообщил он.

Илья Фомич возликовал. Марат вкратце обрисовал соседке круг проблем и попросил в очередной раз «спасти жизнь постоянному клиенту». Баба Нюра согласилась помочь, но только позже, потому что у неё корова «лежит в хлеву на издыханьи». Такая очерёдность приоритетов возмутила этнографа, и он с жаром принялся доказывать, что «жизнь человека в цивилизованном пространстве ставится выше частной собственности». Профессор даже пытался воздействовать на совесть крестьянки упоминанием о Женевской конвенции. Но баба Нюра простодушно возразила тем, что «Зорька – кормилица, и от её проку больше, чем от конвекции». Крыть Лиховцеву было нечем.

- Я пойду с вами, бабушка, - вызвался Фукс, щадя больное сердце этнографа, - однажды я чуть было не поступил в ветеринарный техникум. Так что кое-какие представления о внутреннем устройстве парнокопытных имею. Если ситуация не требует срочного хирургического вмешательства, то я смогу помочь Зорьке. Мог бы, кончено, и прооперировать, но не имею в наличии средств анестезии…

- Я тоже пойду, - вызвалась Вероника.

Марат возразил:

- Лучше останься с доцентом. Он пока ещё не отказывался от медицинской помощи… Вадим Ерофеевич, а вы бы расчистили снег у крыльца… Пожалуйста, сделайте одолжение.

- Это я запросто, - охотно согласился инженер.

Выйдя на улицу, Марат удивился: за ночь снегу навалило добрых полметра. Никаких следов жизнедеятельности криптозоолога в такой обстановке, естественно, обнаружить не удалось.
Баба Нюра страдала по корове, не скрывая слёз. Путешественник утешал её разными способами:

- Не волнуйтесь, мамаша, кормилицу вашу реанимируем, у меня рука лёгкая. Ну, а если случится непоправимое, я куплю вам новую тёлку… даже две.

Когда вошли в хлев, Зорька замычала и весело задёргала ногами, пытаясь подняться с пола.

- Пресвятая Дева Мария! – воскликнула бабушка, всплеснув руками. – Ожила, окаянная! Вот ведь чудо-то…

- А я что говорил! – подмигнул соседке путешественник. – Сейчас мы её вернём в доильную стойку…

Марат не сомневался в своей физической силе, но с какой стороны подходить к лежачей корове, не знал. Очевидный пробел в теоретической подготовке несостоявшийся ветеринар компенсировал природной изобретательностью и сноровкой. Он взял Зорьку за уши и стал поворачивать голову. Глаза «кормилицы» налились нешуточным страхом. В панике корова прикусила себе язык, взбрыкнула всем телом и мощным движением массивного торса перевернулась на живот, после чего благополучно поднялась на ноги и пулей выскочила из хлева. Возмущённый Полкан порвал цепь и бросился тёлке наперерез. И тут выяснилось, что громадной псины «кормилица» боится сильнее, чем Фукса…

 Корова благополучно укрылась в хлеву, баба Нюра взяла хворостину и принялась загонять пса в будку, а Марат в это время вынул из-под лопатки Зорьки воткнувшуюся иглу с пустой ампулой.

- Ай да Подковыров, ай да сукин сын, - прошептал Фукс с улыбкой. – Наделал дел, проказник…

Свою находку технический директор экспедиции хозяйке решил не демонстрировать. Ампулу он спрятал в карман, а Зорьку ласково похлопал по упитанному боку.

- Сколько ж ты проспала, родимая-то? Часиков пять? Может, три?.. Леший-то, небось, поменьше весит, значит, и спать подольше должен… Ладно, и то хорошо: можно считать, оружие испытано. Работает.

Баба Нюра поблагодарила Фукса, подоила корову, взяла нутряное сало, пелёнки и пошла лечить Акакия Сидоровича. На расчищенном крыльце их встретил Колышкин. Он весь сиял, как надраенный медный кран.

- Я ружьё из снега выкопал! – похвастался он. – Прям тут лежало, под первой ступенькой…

- Заряжено? - спросил Марат, чтоб проверить свою версию.

- Патронник пустой.

- Хорошо. Я так и думал.

Лиховцев сушил у камина валенки. Возвращению бабы Нюры он обрадовался.

- Акакий Сидорович начал бредить, - поведал он бабке шёпотом.

- Енто пройдёт, - сказала народная целительница, - лишь бы не помер… Ну-кось, подсобите мне, надо б его раздеть наголо…

Колышкин вызвался помочь. Вероника деликатно отвернулась. Стрикоробов-Правдин вспомнил, что он журналист, сбегал в свою комнату за фотокамерой и вернулся с твёрдым намерением сделать фоторепортаж о «народной медицине».

- Очень яркая фактура! – произнёс он одобрительно и щёлкнул затвором. – Чудесный ракурс… Бабушка, голову чуть наклоните, вот так… Не улыбайтесь только… вот так. Отлично! Шедевр!.. Можете продолжать…

- Правдин, зачем вам это? – спросил Фукс из простого любопытства.

- Так, искусства ради, - не стал скрывать Пантелей. – Искусство должно быть ближе к народу. Разве не так?

- Не стану с вами спорить, - сказал Фукс серьёзно. – К тому же, я и сам иногда пользуюсь этим заезженным тезисом.

Разговоры об искусстве тяготили Лиховцева. Это была тема, в которой он не считал себя компетентным. Поэтому, чтобы не выглядеть глупо, этнограф вынужден был молчать, что давалось ему с трудом. Высказать свою точку зрения учёному очень хотелось, и он решил сменить тему дискуссии:

- А что – корова? – спросил он Фукса. – Как она?

- Жива и здорова, - оптимистично сообщил технический директор.

- Что же с ней было?

- Так, лёгкий обморок. Скорее всего, приснился дурной сон…

Лиховцев посмотрел на путешественника подозрительно: не смеётся ли он над стариком? Нет, Фукс выглядел предельно серьёзным.

- По-вашему, коровам снятся сны? – хмыкнул журналист.

- Вам же снятся, - сказал Марат. – Между прочим, баба Нюра, хотел спросить, вы корову свою гулять выпускаете по ночам?

- Зачем енто ей? – удивилась пенсионерка. – Нечто она дура вовсе, шоб гулять в такую лють…

- Ну а вдруг? – настаивал Марат Арнольдович. – Могла же она выйти из хлева – так просто, забавы ради? К примеру, этой ночью.

- Бог с тобой, сынок. Сарай-то, небось, запертый на доску. Уж как бы ей, бедолаге выйтить-то? Никак невозможно.

- Странно, - произнёс Марат в задумчивости, - Очень странная картина складывается…

- Это вы о чём, уважаемый? – спросил Лиховцев, ревниво заподозрив, что от него скрывают нечто важное.

Фукс, занятый составлением дедуктивной цепочки собственных умозаключений, не отреагировал на вопрос этнографа, а, вместо этого, вновь обратился к местной жительнице:

- А что, бабушка, щели-то в стенах имеются?

- Щели?

- Ну да, хлев-то, наверняка, строился до опубликования трудов Карла Маркса? Дощечки местами, небось, подгнили…

- Про Карлу Марксу врать не буду – не ведаю, а вот про досточки, так твоя правда, сынок, гнильё – кромешное: дырка на дырке. Студёно в хлеву поди, живность вовсе измерзает. Кто б бабке подсобил-то с ремонтом?

- Подсобим, - пообещал Фукс, воодушевлённый производительностью дедуктивного метода. – А вам, Илья Фомич, я всё позже объясню, когда с доцентом закончим.

- В каком смысле «закончим»? – опешил этнограф.

- В смысле лечебных процедур.

- А, ну это… разумеется…

- Мы завтракать-то будем? – неожиданно подал голос изобретатель. – Желудок к позвонкам липнет, если честно…

- Простите, дружище, - спохватился Марат. – В суете про хлеб насущный совсем забыли. Вероника, девочка…

- Через десять минут подам на стол, - опережая мысль шефа, пообещала Вероника.

- И на бабушку рассчитай.

- Разумеется.


В промежутке между завтраком и обедом состоялась стихийная дискуссия, по форме напоминающая общее собрание. Зачинщиком стал Стрикоробов-Правдин. В меру хмельной, он не ругался и никому не хамил, но настойчиво потребовал отчёта о ведении непосредственно научной работы.

- Мы в этой дыре уже третьи сутки, - заметил он справедливо, - и до сих пор никаких действий по поискам вашего лешего никто из вас не предпринимал. Зачем вы меня сюда тащили? Кто мне объяснит, какие такие научные сенсации должен описывать я в своих литературных опусах?

- Придёт время и для сенсаций, - заверил Марат публициста. – Если вас тяготит бездействие, пощёлкайте фотоаппаратом. Выйдите на улицу, - там повсюду прелестные пейзажи.

Илья Фомич посчитал нужным добавить к сказанному:

- Многоуважаемый Пантелей Виуленович, смею вас заверить, никто из здесь присутствующих не затягивает процесс нарочно. Но обвинять нас в бездействии огульно… Это, честное слово, несправедливо. Вы же видите сами: доцент находится без сознания, а он единственный эксперт в области криптозоологии. Не можем же мы начать поиски без его непосредственного участия…

- А что нам мешает? – агрессивно спросил журналист. – Я лично готов отправиться в лес хоть сейчас. Вадим Ерофеевич на практике доказал жизнеспособность своего снегохода. Да и зачем нам эксперт? Неужто мы без него не подстрелим здоровенную обезьяну? Ну, ладно я – могу промазать, не спорю. Но Фукс – молодой, трезвый и к тому же с твёрдой рукой.
Уверяю, не промахнётся. Фукс, вы стреляли когда-нибудь из ружья?

- В армии приходилось стрелять даже из миномёта, - поведал путешественник. – В этом деле главный секрет состоит в том, чтобы успеть зажать уши ладонями. Если этого не сделать, барабанные перепонки вылетят одновременно с миной.

- Вот видите, он профессионал! – воскликнул Стрикоробов-Правдин. – Поедем сейчас, а? Ужасно здесь скучаю.

- Если ехать в лес, то сначала надо пообедать, - высказался Колышкин.

- Обед будет не раньше двух, - объявила Вероника, - и не минутой раньше.

- Ерунда! Возьмём сухой паёк, - не сдавался журналист. – Лично я вполне обойдусь и «мокрым»…

- Не хочется пропускать обед, - пожаловался Мензуркин. – Вероника Дмитриевна обещала антрекот с картошкой, грибами и в греческом соусе.

- Ребёнка оставим здесь, - нагло распорядился Правдин. – Пускай жрёт греческие антрекоты. А мы поедем немедленно, или я разрываю наш контракт!

Егор обиженно стиснул зубы. Лиховцев взволнованно заёрзал в кресле. Назревал скандал.
Илья Фомич с надеждой поглядел на Фукса. Марат Арнольдович хранил спокойствие.

- Не вижу причин для столь радикальных решений, - промямлил этнограф.

- Значит так, - неожиданно сказал технический директор. – Ваш ультиматум отменяется, Правдин! На поводу у вас никто не пойдёт. Ехать в лес не имеет смысла, пока не кончится снегопад. Любые следы в такую погоду заметает за четверть часа. Тратить топливо впустую я не позволю. Если хотите, можете выпить сейчас свою вечернюю норму, но, имейте в виду, в этом случае спать вы ляжете трезвым.

- Каким я лягу спать, это моё личное дело, - огрызнулся писака, - но от водки отказаться не смею. Так и быть, давайте сюда мою вечернюю норму.

На том и порешили. Вероника, получив знак от Фукса, пошла на кухню, чтобы налить в стакан причитающиеся журналисту сто грамм. Правдин тенью скользнул следом. Лиховцев почувствовал моральное облегчение, и устало присел на краешек дивана, на котором располагался тряпочный кокон с начинкой в виде доцента Подковырова. Из крохотного отверстия в белых тряпках торчало лицо криптозоолога – розовое, как попка младенца. Илья Фомич поглядел на него с нежностью.

- Вспомнил! – неожиданно воскликнул инженер Колышкин, хлопнув себя ладошкой по лбу.

- Что вы вспомнили, дружище? – спросил Марат заинтересованно.

- Я всё время искал в памяти какое-то несоответствие, - путано затараторил Вадим Ерофеевич. – Только никак не мог сообразить, в чём. Знал, точно знал, что оно есть, и оно очень важное! Но, представляете, не мог вспомнить!

Эта мысль отчего-то рассмешила инженера. Он присел на корточки и некоторое время заразительно смеялся. Мензуркин тоже улыбнулся, хотя и не видел очевидных причин для веселья.

- Что он такое говорит? – раздражённо спросил Лиховцев, обращаясь к Фуксу. – Я ничего не понимаю.

- Думаю, Вадим Ерофеич сейчас всё нам объяснит, - выразил надежду технический директор.

Колышкин внезапно перестал смеяться, поднялся на ноги и подошёл к Марату Арнольдовичу.

- Понимаете, какое дело, - произнёс он тихо, - света на улице не было!

- В каком смысле? – спросил Фукс.

- В прямом. Уличные фонари с тех пор, как в деревню провели электричество, горят круглосуточно – днём и ночью. А сегодня утром, когда мы нашли доцента на крыльце, света не было. Ведь до рассвета ещё было далеко, а тьма была непроглядная, так-то! Значит, на улице не работал ни один фонарь…

- Очевидно, опять совершена кража проводов, - предположил этнограф. – Возмутительное преступление.

- Чушь! – отмахнулся Колышкин.

- Если бы срезали провода, электричества не было бы и в доме, - пояснил технический директор. – Вадим Ерофеич, так в чём же, по-вашему, причина?

- Не знаю. Но попробую выяснить.

- Сделайте одолжение, - попросил Марат.

Колышкин быстро оделся и вышел на улицу, а когда вернулся, то поверг всех в шок сообщением о том, что во всех шести уличных фонарях разбиты лампочки.

- Детей в деревне нет, - сказал путешественник рассудительно, - следовательно, на шалость это происшествие мы списать не можем. Выходит, имела место сознательная диверсия?

- Но с чьей же стороны?! – трагически вопросил Лиховцев, не ожидавший столкновения со столь необычной проблемой.

- А я так думаю, - заплетающимся языком произнёс Стрикоробов-Правдин, - Акакий вышел ночью пострелять. Лешего поблизости не было, он со зла и перестрелял все лампочки.

- Ваше предположение вздорно, голубчик! – фыркнул профессор, защищая коллегу. – Ружьё уважаемого доцента Подковырова, к вашему сведению, не стреляет пулями.

- Да? – усмехнулся журналист. – А чем же оно тогда стреляет? Пирожками с капустой, да?

- Не остроумно! – обиженно произнёс Лиховцев. – Ружьё духовое. Оно предназначено для усыпления диких животных. Доцент говорил, что в него заряжаются ампулы с быстродействующим снотворным.

- Всего лишь? – разочарованно промычал пьяный публицист. – Гуманисты, блин…

Потеряв интерес к теме, Пантелей Виуленович качнулся, нетвёрдыми шагами доковылял до того места, где ещё недавно стоял книжный стеллаж, и плавно завалился на пол.

- Пожалуй, я немного вздремну, - сообщил он собравшимся и незамедлительно приступил к осуществлению своего безвредного намерения.

Илья Фомич короткое время глядел на уснувшего летописца экспедиции с брезгливостью и осуждением, потом несколько смягчился и прошептал, ни к кому конкретно не обращаясь:

- И всё-таки какая-то причина заставила доцента выйти среди ночи из дома с ружьём и в моих валенках…

- И в моей куртке, - напомнил Колышкин.

- Акакий Сидорович подстрелил корову бабы Нюры, - поведал соратникам Фукс.

Сообщение технического директора вызвало у присутствующих одинаковую реакцию: они разом поглядели сначала на Марата, а потом синхронно перевели взгляды на криптозоолога. Под пристальным наблюдением коллектива Подковыров забавно пошлёпал губами.

- Что ты имеешь в виду? – спросила Вероника.

- То, что сказал. Акакий Сидорович во время своей загадочной ночной вылазки засадил в Зорьку ампулу со снотворным. Это и стало причиной её недомогания. Не думаю, чтобы он сделал это нарочно. Скорее всего, попадание произошло случайно: заряд прошёл сквозь щель между ветхими досками строения. Зачем он стрелял, это мы узнаем не раньше, чем доцент проснётся.

- Но откуда у вас такие сведения, голубчик? – спросил этнограф.

- Я сам вытащил эту штуковину из тела коровы, - сказал Фукс и передал пустую ампулу профессору.

Лиховцев ознакомился с зарядом с близкого расстояния и признал, что точно такую же ампулу Подковыров демонстрировал ему как-то из хвастовства.

- От всех этих тайн я проголодался раньше времени, - сказал Мензуркин правдиво.

- Подождёшь до двух часов, - упрямо повторила Вероника.

- Господа, но это же нонсенс! – заявил этнограф, сопоставив факты. – Акакий Сидорович прострелил сарай, усыпил корову, - это я ещё хоть как-то могу понять. Но отчего разбилось сразу шесть лампочек? Ведь не могли же они разбиться сами!

- Запасные лампочки у меня есть, - сказал Колышкин, желая успокоить научного руководителя. – Могу заменить их в течение часа.

Этнограф похвалил инженера за хозяйственность, но при этом заметил, что вопрос остаётся, тем не менее, открытым. Марат Арнольдович сказал, что желает лично осмотреть окрестности.

- Может, найду какую-нибудь зацепку, - объяснил он свой порыв.

Но снегопад уничтожил все следы. Марат вернулся на базу и вынужден был признать, что «неизвестный противник уличного освещения» не оставил никаких улик. Колышкин ввернул запасные лампочки, вымыл руки и сел за обеденный стол, считая, что своим трудом заслужил это право.

Акакий Сидорович очнулся сразу после обеда и первым делом пожаловался на полный паралич тела. Лиховцев всполошился и в панике потребовал от Фукса немедленно вызвать вертолёт региональной службы спасения. Марат терпеливо объяснил этнографу причину «паралича» больного.

- В самом деле, - вздохнул профессор, - давайте его распеленаем. По-моему, уже можно.

- Заодно и покормим, - догадалась Вероника и ушла на кухню.

Организм криптозоолога обладал уникальной способностью быстро восстанавливаться после самой тяжёлой болезни. Самый страшный недуг немедленно отступал, едва доцент преодолевал кризисную часть недомогания.

- Мне надо принять душ! – категорично определил Подковыров, облизав испачканные греческим соусом губы.

- Сначала вы должны объясниться! – потребовал Лиховцев нетерпеливо.

- В чём? – сердито спросил доцент.

- Как это в чём? – вспылил этнограф. – Голубчик, вы ведёте себя странным образом:
сначала вы ставите перед руководством ряд неразрешимых загадок, а потом удивлённо спрашиваете, в чём дело! Это нехорошо. Мы обязаны знать достоверно, зачем вы ночью зарылись в сугроб, закопали в снег ружьё, разбросали по окрестностям мои валенки и наконец с какой целью подстрелили корову бабы Нюры? Зачем, я вас спрашиваю…

Акакий Сидорович затих и нахмурил брови. Неожиданно к нему вернулась память.

- Дайте мне моё ружьё! – потребовал он с необъяснимой поспешностью.

Просьба криптозоолога была немедленно исполнена. Акакий Сидорович заглянул в патронник, удостоверился в своём предположении, после чего бесцеремонно схватил этнографа за рукав.

- Где леший? Я в него попал? Ну, говорите же!

Потревоженный динамичным фальцетом учёного, Стрикоробов-Правдин чихнул и перевернулся на другой бок. Вероника подала больному горячий чай с мёдом. Угощение доцент проигнорировал.

- Вы нашли его? – крикнул он на Илью Фомича. – Пустите, я должен сам осмотреть местность!

Марат Арнольдович крепко держал буяна за плечи. Вырваться из крепких рук технического директора не было никакой возможности.

- Доцент, не ройте копытами землю, - посоветовал Фукс, - подковы сорвёте. Лягте, и слушайте. Никакого лешего вы не подстрелили. Ваша ампула угодила в Зорьку. Животное проспало до восьми утра и благополучно очнулось. Никаких следов вокруг дома мы не обнаружили, даже ваших. Снегопад засыпал всё. Вас мы нашли совершенно случайно. Между прочим, заметьте: мы спасли вам жизнь. Благодарность за эту услугу можете смело адресовать профессору Лиховцеву. Именно он поднял тревогу. Это всё, что мы можем вам доложить по существу дела. Теперь настал ваш черёд удовлетворить наше любопытство. Расскажите, пожалуйста, обо всём, что касается вашей ночной вылазки. Постарайтесь не упускать деталей. Коллектив ждёт объяснений…


Из записок профессора Лиховцева:

«Ужасно волнуюсь за дочь. Как она там без меня? Справляется ли с хозяйством, с учёбой? Конечно, оставлять такую малютку одну в большом городе, наверно, не стоило. Но что мне оставалось делать? Любочке нужно получать образование. Нельзя же, в самом деле, в самый разгар учебного года отрывать её от школы. Но ничего, она девочка самостоятельная, справится.

Гораздо большие волнения доставляет мне Акакий Сидорович. Его склонность к принятию необдуманных, рискованных решений чуть не стоила ему жизни. Он уверяет, будто погнался за лешим. Чушь! Зачем лешему подвергать себя ненужной опасности, гуляя вокруг нашей базы? Доцент утверждает, будто слышал шаги. Что ж, вполне допускаю. Возможно, кто-то из местных жителей и гулял ранним утром по деревне, - что в этом сверхъестественного?
Допускаю даже, что из хулиганских побуждений этот некто разбил в фонарях лампочки. В конце концов, это мог быть даже не местный житель, а совсем посторонняя личность.
Возможно, потенциальный вор или грабитель. Кто знает? Ведь совершать кражу в темноте, очевидно, сподручней, чем в условиях глобальной освещённости. Но Подковыров настаивает, что это был именно снежный человек, уверяет, будто он явится вновь. Иллюзии настолько охватили всё существо криптозоолога, что он собрался нынешнюю ночь провести на улице в засаде. Хорошо, что он уснул под воздействием отвара трав бабы Нюры.

Отдельную благодарность хочется выразить Марату Арнольдовичу Фуксу. Ему удивительным образом удаётся поддерживать в коллективе уважительное отношение к дисциплине. Без него всё пошло бы кувырком. Даже с непредсказуемым Пантелеем Виуленовичем Фукс справляется превосходно. Не без помощи алкоголя, конечно. Но тут как нельзя более уместна избитая и весьма противоречивая формула: «Цель оправдывает средства».

Отдельно, что касается средств. Материальная часть нашей экспедиции понесла первый урон.
Во-первых, был разрушен, а затем и сожжён в камине великолепный книжный стеллаж. Книги пришлось сложить в тумбочку, и поиск необходимой литературы теперь затруднён. Во-вторых, пришли в негодность мои валенки. В результате халатных действий Подковырова, в них набилось полно снегу. После сушки валенки стали вонять. Пользоваться ими можно, но хранить без ущерба для обоняния негде. Временно пришлось разместить их в туалете. Не думаю, чтобы коллективу это доставило удовольствие. Придётся искать другое место.

Завтра, вне зависимости от погодных условий, отправимся в лес, к кедровому острову. Я настоял на этом. Ведь каждый день, потраченный впустую, наносит непоправимый вред отечественной науке! Как истинный патриот, господин Фукс, принял этот факт во внимание, и присоединился к моему мнению. Впрочем, противников этого решения в нашем лагере не оказалось. Каждый из участников экспедиции горит желанием исполнить свой долг в кратчайшие сроки.

С таким боевым настроем мы непременно добьёмся успеха!»