Призраки Оперы 17-18

Глава XVII

– Не заказать ли нам утром благодарственную мессу? – полушутя, полусерьезно спросил партнера месье Андрэ и, посмотрев на часы, спрятал их в жилетный карман.
Стрелки его позолоченного хронометра показывали первый час ночи, но после всех неприятностей и треволнений, которые им пришлось пережить со дня появления в театре, несомненный успех уже второй по счету постановки не грех было и отметить. В это позднее время не имело смысла соблюдать условности. Андрэ расслабил узел на шее, Фирмен и вовсе снял фрак и, небрежно бросив его на одно из кресел, расстегнул жилет – в кабинете было жарко натоплено, даром, что за покрытым сверкающими белыми узорами окном потрескивал мороз.
– Достаточно, что мы платим ему, – Фирмен кивнул в сторону лежащего на столе еще запечатанного очередного послания Призрака Оперы. – Черт возьми, а он серьезный человек, – не без уважения заметил предприниматель и, подняв бокал с плещущейся на дне темно-янтарной жидкостью, добавил:
– За процветание Оперы и наше!
– К счастью, дела пошли на лад. За процветание! – присоединился Андрэ и пригубил свой коньяк.
Намерение дирекции поставить одновременно две оперы Верди поначалу вызвало в театре некоторое удивление, однако, как только стал известен исполнительский состав, многие сочли новых администраторов едва ли не гениями. На роли Виолетты и Альфредо были назначены сеньора Гуардичелли и сеньор Пьянджи, тогда как Луизу и Рудольфа должны были исполнять Кристина Дае и Робер Дебалье: воистину Соломоново решение.
В полученном директорами через день после трагических событий письме не содержалось ни намека на случившееся, никаких угроз или требований о выплате денег, только пространная инструкция: какие оперы следует включать в репертуар театра, что начать репетировать в ближайшее время и как распределить роли среди артистов труппы.
Сообразительность и здравый смысл опытных дельцов заставили их придержать амбиции и действовать согласно ситуации. Далее последовало детальное описание костюмов с зарисовками, эскизы декораций и ряд советов постановщику. Вдвоем Андрэ и Фирмен довольно легко сломили сопротивление маэстро Райера, неожиданная «компетентность» Жиля Андрэ в вопросах постановки произвела благоприятное впечатление на труппу. Полная свобода действий была предоставлена лишь балетмейстеру. Заметив вскользь, что «мадам Жири прекрасно справится со своими обязанностями», Призрак подчеркнул особый статус великолепной метрессы. Политика мирного сосуществования принесла отличные результаты.
– Как дирижеру Райеру равных нет, зато во вкусах публики наш друг разбирается гораздо лучше, – согласился с Ришаром Жиль. – И наши примы присмирели, в дипломатичности ему не откажешь.
Закурили. Запах ароматного кубинского табака распространился по кабинету, приятно щекоча ноздри и вселяя уверенность в светлом завтрашнем дне.
– Мне кажется, Жиль, его надо прочесть, – Фирмен снова покосился на украшенный печатью в виде черепа конверт.
Андрэ поставил рюмку, вздохнул и взломал печать.
– И что там? – спросил через минуту Ришар, заинтересованно наблюдавший за несколько озадаченным выражением лица партнера.
– Гм… Вы не поверите, Ришар: поздравления. «Дорогие месье Андрэ и месье Фирмен! Я счастлив поздравить вас с успехом «Травиаты» и «Луизы Миллер», – зачитал вслух Андрэ. – Надеюсь, наше дальнейшее сотрудничество будет столь же плодотворным и взаимовыгодным. В конце недели я предоставлю в ваше распоряжение партитуру новой оперы, которую следует поставить. Счастливого Рождества, господа! Остаюсь Вашим покорным слугой, Призрак Оперы». Вы слышали, «покорным слугой»? Господин Призрак не лишен чувства юмора, – невесело усмехнулся поклонник Бетховена.
– Если он не будет шутить так, как на представлении этого… забыл.., – Фирмен взмахнул рукой в воздухе.
– «Il Muto», – кивнул в знак понимания Андрэ.
– Да. То с ним можно вести дела. Сумма, конечно, завышена…
Фирмен допил коньяк и, немного поколебавшись и вопросительно взглянув на Андрэ, еще плеснул в бокалы:
– …но сейчас у меня нет желания с ним торговаться, да и шутить тоже. Пусть все утрясется и забудется. Скандалы хороши только пока привлекают публику, а вот когда приходится возвращать клиентам деньги…
– Это верно. Как бы нам не вышли боком любовные похождения его сиятельства, – озабоченно потер переносицу Андрэ. – Кружит вокруг Дае как шмель вокруг розы.
– А я теперь плачу ей жалование примадонны по настоянию господина Призрака, – подхватил мысль второй администратор.
Давние партнеры как всегда поняли друг друга с полуслова: конфликт двух «покровителей» грозил театру серьезными осложнениями.
– Может быть, стоит поговорить с виконтом? – с некоторым сомнением предложил Андрэ.
– Жиль, вы же видите, у его сиятельства, черт бы его побрал, только что слюни по подбородку не текут, – отрицательно покачал головой Фирмен.
– Ладно, оставим это, – вздохнул Андрэ. – Кто знает, возможно, господин Призрак действует исключительно в интересах искусства?

* * *

– Девочка моя, ты прекрасно пела сегодня, – мадам Жири ласково положила руку на плечо Кристине. – Он доволен тобой.
– Кто, Рауль? – без энтузиазма спросила певица.
Мэг ушла в их общую теперь комнату переодеться, а Кристина задержалась в гостиной.
– Ты знаешь, кто.
Франсуаза протянула ей красную, перевязанную тонкой черной ленточкой розу. Кристина машинально взяла ее и едва не выронила.
– Мадам Жири…
– Разве ты не догадываешься, кто распределяет роли в театре?
Франсуаза пристально посмотрела в глаза девушке, повернулась и скрылась в своей спальне.
Внезапно нахлынувшая слабость заставила Кристину опуститься на софу. Несмотря ни на что, она постоянно ощущала его присутствие, и, боже правый, как ей не хватало его голоса, ироничных интонаций, тихого смеха, его речей, загадочного блеска зеленых глаз…
Она закрыла глаза. Может быть, она действительно немного не в себе? Мэг говорит, что у нее слишком живое воображение и эта злосчастная надпись просто почудилась ей от излишнего волнения. Рассказ о Призраке Оперы и его подземных чертогах буквально очаровал юную балерину.
– Кристина, как я тебе завидую! Разве можно их сравнивать! Месье Рауль очень мил, но Призрак Оперы… такой таинственный, такой…
Девушка даже не знала, как выразить свои внутренние ощущения. Если бы она могла услышать его пение, его музыку или краешком глаза увидеть жилище! Приходилось верить на слово подруге. Мэг, по обыкновению, закатила глаза и приложила нежную белую ручку к левой стороне груди.
– Мэг, а как же убийство?
– Какое убийство? Старый болтун, – Мэг поспешно перекрестилась, – прости мою душу, Господи, повесился. Подумай, какое ты имеешь к нему отношение?
Тут Мэг была совершенно права: Кристина всегда старалась избегать этого неприятного человека.
Юная примадонна Гранд Опера открыла глаза. Гостиная мадам Жири поражала элегантностью и недоступной большинству обитателей театра роскошью, но Кристине отчего-то было здесь неуютно. Она скучала по своей комнате, по возможности остаться наедине с собой. Но если там вновь появится он? Что такое сказала сейчас мадам Жири? Роли в театре распределяет… Призрак Оперы?
Кристина была так рада, когда маэстро Райер со странным выражением лица сообщил, что она назначена на роль Луизы Миллер. Коварство и любовь! Какая прекрасная партия. И только теперь она задумалась над возможным скрытым значением оперы. Ложное письмо… подделанная надпись? Что он хотел ей сказать? Маэстро. Не было дня, часа, чтобы она не думала о нем… со страхом, тоской или трепетом и непонятным, тревожным и сладким томлением в груди. Ничего подобного она не испытывала в присутствии, – не говоря уже о мыслях, – Рауля. С каждым днем виконт становился все более настойчивым. Противиться его ласкам было трудно, но после поцелуев Кристине хотелось вытереть губы.
Девушка непроизвольно пропускала между пальцев нежную атласную ленту, снова и снова…
– Кристина, что ты сидишь здесь? – удивленно спросила, выглянувшая из-за приоткрывшейся двери Мэг.

* * *

Пользоваться плодами преступления Дени Эрику претило, но и другого выхода он не видел. Неожиданно для Лебера, с одной стороны, ситуация сложилась самым благоприятным образом – он получил возможность диктовать свою волю администрации и руководить художественной жизнью театра. Упускать такой шанс было бы неразумно: покойника не воскресить, зато теперь он мог выполнить свое обещание Кристине – устроить ее сценическое будущее. При этом он с горечью наблюдал, как его ангел все больше попадает под влияние распустившего перья, словно глухарь на току виконта. Эрик чувствовал, что тихо сходит с ума от ревности.
Он загрузил себя таким количеством работы, какое только можно осилить, оставляя на сон четыре часа в сутки. Заканчивал оперу, составлял предварительный текст экспертного заключения, готовил к печати свой труд по физике волн, писал инструкции директорам театра, разрабатывал архитекторский проект для крупного промышленного заказа, рисовал эскизы декораций и портрет Кристины в роли Луизы Миллер; кроме того, Эрик продолжал читать лекции в Высшей политехнической школе, постоянно присутствовал на заседаниях возглавляемой им комиссии, часто наведывался по делам во Дворец Правосудия и Министерство общественного образования. Но заглушить боль кровоточащего сердца не получалось.

* * *

Бесчисленные пары в разноцветных ярких костюмах кружились в водовороте нескончаемого танца; ослепительный свет, веселый смех и владычествующая надо всем музыка наполняли фойе, галереи и залы Оперы. Кристина ненадолго присела на узкий диванчик в одном из проходных залов второго этажа, на ней было бело-розовое домино и такая же двуцветная полумаска.
Традиционный ежегодный маскарад в Опере привлекал множество гостей: сегодня здесь веселились аристократы и студенты, министры и представители деловых кругов, артисты, художники, судейские чиновники, врачи, адвокаты, поэты – казалось, половина Парижа собралась во Дворце Гарнье, чтобы танцевать, флиртовать и развлекаться. В этом вавилонском столпотворении кто-то умудрялся срывать поцелуи, а кто-то – заключать финансовые сделки.
Протанцевав три часа к ряду, – ее партнером в большинстве танцев был Рауль, виконт неохотно уступал свое право другим претендентам, но иногда был вынужден это делать, – юная примадонна была рада нескольким минутам отдыха. Встретив одного из старых приятелей, – не все гости были замаскированы до полной неузнаваемости, – покровитель театра ненадолго оставил девушку одну.
– Вы позволите пригласить вас на танец, мадемуазель?
В изящном поклоне перед ней склонился высокий человек в алом костюме, того же цвета длинном бархатном плаще и жутковатой, изображающей череп белой маске с большими черными глазницами.
– Боже мой, вы здесь…
Она мгновенно узнала его, стоило только услышать первое, произнесенное им слово. Необычный костюм ничуть не маскировал в ее глазах его знакомой фигуры. Девушка поспешно поднялась с диванчика, на ее лице отразился легкий испуг.
– Я так тебя пугаю, мой ангел? – он выпрямился и сверху заглянул ей в глаза внимательным, проникающим в самую глубину сердца, тревожным взглядом.
– … если вас узнают?
Тяжелый камень, вернее неподъемная скала рухнула с его души и рассыпалась невесомой пылью от этого наивного вопроса. Решившись подойти к Кристине на балу, Эрик не был уверен в том, что последует за его приглашением на танец: крик ужаса, обморок, попытка убежать и скрыться в толпе или…
– Чем же я отличаюсь от других масок? – его губ коснулась чуть заметная улыбка.
– Ваш костюм, должно быть, привлекает внимание…
– Почему бы не выглядеть на маскараде оригинально?
Кристина даже не заметила, как ее рука оказалась на плече маэстро, он подхватил девушку за талию и они закружились среди танцующих.
– Кто-нибудь может догадаться…
– О чем, мой ангел? О том, что я читаю рассказы господина Эдгара По?
Его извечная легкая ироничность обезоруживала, а загадочная полуулыбка под непривычной маской действовала завораживающе.
– Даже если бы я явился сюда в костюме Призрака Оперы, вряд ли бы это кого-нибудь сильно заинтересовало. Вот один, посмотри, – он показал глазами на промелькнувшую мимо пару.
Оглянувшись, Кристина не смогла сдержать тихого смеха.
– Ты не видела ни одного? Я встретил уже троих, – также тихо рассмеялся Эрик. – Этот еще не самый комичный.
Мужчина, на которого указал маэстро, был ниже него на голову с заметно выделяющимся под черным глухим сюртуком брюшком; невероятно широкий плащ доходил маскарадному Призраку до колен – в танце плащ развивался подобно крыльям летучей мыши, – белая сплошная маска с нарисованным оскалом закрывала лицо, а на голове красовалась большая черная шляпа с полями и плюмажем из перьев.
– Ох! – его слова чуть не заставили девушку, забыв приличия, расхохотаться в голос.
Как можно бояться этого человека, в глазах которого плещется столько ума и веселья, столько беззлобной иронии и согревающего сердце тепла?
– Кристина, у меня не было возможности сказать тебе, как я рад твоему успеху в «Луизе». Это было лучшее исполнение, какое мне приходилось слышать. И все же я боюсь, что тебе будет нелегко справиться с новой ролью.
– Какой, маэстро?
– Со следующей недели начнутся репетиции «Дон Жуана».
Разговаривая и танцуя, Эрик не забывал время от времени окидывать зал быстрым взглядом, он не хотел, чтобы их разговору грубо помешали. Правда, желающих перехватить даму – что в принципе не возбранялось на маскараде – у Красной Смерти пока не наблюдалось.
– «Дон Жуана» Моцарта или вашего «Дон Жуана»?
– Моего, Кристина.
– Но как же..., – она едва не задохнулась от радости: его волшебную музыку услышат люди! – Разве я смогу?
– Обязательно, если мы возобновим наши занятия, – заметив, мелькнувшую в ее глазах тень страха, Эрик спросил:
– Скажи мне, что ты все-таки увидела на зеркале?
Даже сквозь прорези маски было видно, как округлились ее большие карие глаза.
– Вы не знаете?..
Лебер скорее понял по движению губ, чем уловил на слух ее слова. Разговаривать под звуки громко играющей музыки совсем непросто, они то и дело наклонялись друг к другу, точнее Эрик наклонялся, а Кристина тянулась вверх.
Он покачал головой в знак отрицания и краем глаза уловил, как сквозь круговорот пар к ним пытается пробиться мужчина в костюме драгунского офицера начала века, это был Рауль. Эрик плавно повел Кристину к выходу в соседний зал.
– Тебя ищет господин виконт, не оглядывайся, – предупредил он.
– Маэстро…
– Я буду ждать тебя, мой ангел.
Танец окончился.
– Благодарю вас, мадемуазель, – он чуть коснулся губами кончиков ее пальцев, поклонился с изяществом светского льва и исчез в смежном зале.
Музыка не успела заиграть вновь, как возле Кристины появился Рауль.
– Кто этот человек, Кристина?
Виконт подошел сзади, от его резкого тона девушка вздрогнула и обернулась.
– Тот, с которым ты танцевала сейчас, – отвечая на ее недоуменный взгляд, уточнил он. – Не говори, что ты его не знаешь. Я видел, как вы шептались.
– Рауль, ты напугал меня. Мы просто разговаривали о костюмах, – нашлась она.
– О каких костюмах? – несколько опешил и сбавил тон виконт.
– О маскарадных, конечно! Каких же еще? Ты уже поговорил со своим другом? Тогда идем танцевать!
Кристина сама подхватила поклонника под руку и под звуки мелодии Венского вальса повлекла его в центр зала.


Глава XVIII

Он с досадой бросил перьевую ручку на лист бумаги, над которым сидел уже не меньше четверти часа. Чернила брызнули, черная с фиолетовым оттенком, похожая на ехидную кривую ухмылку клякса растеклась по единственной, сделанной им надписи: «Дорогой кузен!» Одна крохотная капелька попала на манжет сорочки, заметив это, Рауль недовольно скривился: он совершенно теряет контроль. Нет, ответить сегодня Филиппу он не в состоянии. Учитывая степень родственной теплоты их отношений, писать графу лучше в спокойном расположении духа и с ясной головой.
Семейная история де Шаньи чем-то отдаленно напоминала измышления господина Александра Дюма старшего. Отцы Рауля и Филиппа были близнецами, поэтому вопрос о наследовании титула и состояния, вставший лет тридцать тому назад, оказался болезненным и даже драматичным. Граф Максимилиан де Шаньи любил обоих своих сыновей, поэтому имущество и деньги он разделил между ними поровну, хотя это и не совсем соответствовало освещенной веками традиции. Но титул разделить было невозможно: графом стал дядя Рауля Леон де Шаньи. И если братья в свое время отнеслись к решению отца достаточно спокойно – во всяком случае, так они говорили своим детям – между Раулем и Филиппом стойкая неприязнь возникла если не в младенчестве, то ненамного позже. Филипп был старше пятью годами и не упускал случая продемонстрировать свое превосходство, как в возрасте, так и в положении. После смерти отцов – оба брата не дожили до сорока – отношения между кузенами, как и следовало ожидать, не улучшились. Переносили они друг друга с трудом, стараясь общаться по переписке и то раз в полгода, к счастью, Филипп большей частью жил заграницей.
Рауль скомкал и выбросил испорченный лист в корзину для бумаг, а письмо из Рима убрал в ящик стола. Когда мысли заняты женщиной, бесполезно пытаться решать семейные проблемы. Он резко отодвинул кресло, встал и начал мерить кабинет шагами: движение успокаивало и помогало умственному процессу. Распахнутый светло-коричневый с желтыми обшлагами шлафрок яростно развивался на поворотах.
 Временами он совершенно переставал понимать ее. Эти странные перепады настроения, переменчивость решений. Месяц назад Кристина боялась без сопровождения даже подходить к своей комнате, а теперь ей взбрело в голову во что бы то ни стало вернуться туда. С одной стороны, Рауля это устраивало: постоянное присутствие рядом Мэг и мадам Жири стесняло его и мешало осуществлению разгорающихся желаний. А, с другой, наводило на тревожные размышления. Кого на самом деле мечтает принимать в своей комнате новая примадонна Оперы?
Сомнения не покидали его. Разве он мог не видеть, как смотрят на Кристину мужчины, когда они вместе заходят в кафе или прогуливаются по улице. Ее очаровательная улыбка, нежная белая кожа, роскошные локоны, огромные наивные глаза, стройная, гибкая фигура – совершенный образ юной невинности. Может ли он оставить кого-нибудь равнодушным?
Да и в театре достаточно разного сброда. Человек в красном – кто он? Случайный посетитель маскарада? Ревность не позволяла поверить в успокоительную ложь. И тот загадочный голос… Виконт де Шаньи вновь и вновь старался припомнить внешность ведущих артистов оперы – певцов и танцоров балета. Может быть, Кристина тайком дарит своей благосклонностью кого-то из них? Не потому ли девушка так холодна и неприступна? Мысль вызывала болезненное чувство обиды и возмущения. Он, потомок графского рода, тратит столько времени и усилий, а какой-нибудь второсортный тенор срывает сладкие плоды, в которых ему отказано? Ни Пьянджи, ни Дебалье не могли скрываться под маской Красной Смерти. Дородность одного и невысокий рост другого снимали с первых солистов возможные подозрения. Такого длинного танцора в балетной труппе покровитель Оперы тоже не приметил, но среди исполняющих вторые партии певцов двое или трое – прежде он не обращал на них пристального внимания – вполне, на его взгляд, подходили.
Не то от быстрой ходьбы, не то от подогревающих кровь размышлений Раулю стало жарко: пот выступил на лбу. Виконт вытер его платком и в изнеможении рухнул в ближайшее кресло. Он бы открыл одно из окон, но те были плотно закупорены, вызывать слуг с инструментом не хотелось. Мысли упорно возвращались в одно и то же русло, сметая все препоны, как упрямая мелководная речка, перегороженная неумело сооруженной детьми плотинной.
Завести любовника вне Оперы, шансов у Кристины было мало. Театр она покидала нечасто и, в основном, в его сопровождении. Но как она могла выбрать кого-то другого? Возможно ли быть такой жестокой к тому, кто изнывает от тоски и любовного томления! Довольно прикрываться разговорами о детской дружбе и Призраке Оперы: либо она принимает его как мужчину, либо…
Но что должно последовать в случае ее отказа, Рауль и сам не знал. Он чувствовал, что не в силах расстаться с превратившейся в соблазнительную как античная нимфа красавицу Крошкой Лотти.
Рауль вскочил, подошел к звонку и резко дернул за шнур, вызывая прислугу.
– Ваше сиятельство звали? – с поклоном спросил появившийся через минуту на пороге кабинета вышколенный мажордом.
– Да, – против воли его голос прозвучал излишне раздраженно. – Вели закладывать карету, Марсель.
– Слушаю, ваше сиятельство.
Вслед за слугой виконт де Шаньи вышел из кабинета и отправился переодеваться для визита в Оперу.
Три дня Рауль взвинчивал себя терзавшими сердце, словно крючья средневекового палача – тело осужденного преступника, ревнивыми мыслями. Пора, наконец, откровенно поговорить с Кристиной.

* * *

Бедный Эрик! Каким беззащитным и в то же время готовым выдержать любой удар (непостижимое сочетание!) он выглядел в тот момент, когда, уступая ее отчаянной просьбе, согласился вновь снять маску и… парик. Он сам признался, что носит его. Несчастные наросты не ограничивались лицом, они захватывали область на правом виске и над ухом, волосы там не росли. И все равно он ничуть не походил на тот ужасный хохочущий череп, что привиделся – все-таки привиделся! – ей в бреду. Со своими собственными темно-каштановыми волосами он казался моложе, чем в черном парике, не таким строгим и загадочным. Кристина мечтательно улыбнулась томительно-нежному воспоминанию.
– Эрик!
Она смотрела на него широко распахнутыми, удивленными, но не испуганными глазами.
– Я безобразен, это правда, мой ангел, – его голос прозвучал вновь напряженно и несколько глуховато. – Еще уродливее, чем ты могла представить.
Он сидел, развернувшись боком к клавиру органа, на котором недавно аккомпанировал Кристине, девушка стояла рядом и смотрела на него сверху вниз.
– Как ужасно обошлась с вами судьба. Так несправедливо…
– Не нужно жалеть меня, Кристина.
– Я жалею не вас, мне жаль людей, которые вас не знают.
– Ты ошибаешься, мой ангел…
Девушка подняла руку, легонько коснулась его волос, улыбка тронула ее губы и отразилась в глазах – сначала в ее, потом в его. Он осторожно перехватил ее ладонь и поднес к губам. Сладкая истома прокатилась по позвоночнику, Кристина вздрогнула – таких ощущений она никогда не испытывала ни от дежурных «прикладываний к ручке» ставших невероятно внимательными и обходительными директоров, ни от полушутливых дружеских поцелуев в щечку обожавшего свою жену и детей редкостного однолюба Дебалье, ни от далеких от целомудрия лобзаний Рауля.
Он встал, растеряно заглянул во влажно блестящие глаза Кристины и отпустил ее руку:
– Прости, тебе неприятно…
Ну, как же он ничего не понял!
Быстро протянув руку к его изуродованной щеке, Кристина не позволила Эрику отвернуться, горло перехватил спазм, она отрицательно покачала головой. Несколько секунд они неотрывно смотрели друг другу в глаза, тонули в них, то ли проваливаясь в бездонную пропасть, то ли возносясь в заоблачную высь. Их губы встретились – вселенная взорвалась фейерверком сияющих огней и осыпалась под ноги алмазной россыпью звезд.

* * *

Весь день юная примадонна опасалась появления покровителя Оперы: произошедшая между ними на следующее утро после бала размолвка – он все же не успокоился и продолжал допытываться о том, с кем она танцевала – оказалась кстати. Когда Кристина устала отнекиваться и выслушивать его обвинения, она сказала Раулю правду:
– Ты действительно хочешь знать? Хорошо. Это был Призрак Оперы.
Конечно, он не поверил. Подумав, что девушка над ним смеется, виконт выскочил из ее комнаты, в которую она только что вернулась – даже вещи разобрать не успела, – громко хлопнув дверью. С тех пор его не было видно в Опере уже два дня. Насколько Кристина успела изучить характер повзрослевшего друга детства, он вот-вот должен был вернуться. Объясняться с ним она не испытывала ни малейшего желания, он не хотел понимать, что нравится ей (или уже не нравится?) лишь как друг. Его назойливое присутствие становилось все более утомительным. Рассказывать ему о Призраке Оперы было бесполезно, тем более, что теперь Кристина передумала посвящать виконта в тайну Эрика. Может быть, к лучшему, что раньше он упорно отказывался ее выслушать.
Виконта интересовала только его собственная точка зрения на окружающее – простая и ясная. Осведомившись однажды у Андрэ, не беспокоит ли дирекцию вымогатель, Рауль вполне удовлетворился его ответом в том смысле, что, видимо, это была просто чья-то шутка. Стоило Кристине заикнуться о Призраке, и аристократ поспешил рассказать девушке о разговоре с директором, дабы лишний раз подтвердить свою правоту и посмеяться ее нелепым страхам.
К немалой радости Кристины, Рауль, вероятно, решил выдержать паузу.

* * *

Вечером Эрик попросил разрешения войти в ее комнату, он был в парике, но без маски. Элегантный темно-серый костюм сидел на нем идеально и, на взгляд девушки, шел ему гораздо больше устрашающих маскарадных нарядов, будь то Красная Смерть или Призрак Оперы. Последний она теперь тоже воспринимала как приложение к роли. Эрик вовсе не должен быть Призраком, он может стать другим.
Но расспрашивать его накануне о жизни, в которой, наверное, было немало грустных и трагических страниц, не поворачивался язык – так не хотелось нарушать волшебство окутавшей их души нежности. Они говорили только о музыке, о будущей постановке его оперы, о том, какие ошибки заметили на репетиции, оба как дети смущенные поцелуем и бесконечно счастливые. Второй раз Эрик поцеловал Кристину на пороге ее комнаты, где они, не решаясь расстаться, простояли около часа...
Как только он оказался по эту сторону зеркала, их руки соединились в красноречивом порыве, взгляды встретились.
– Кристина, – он заметно волновался. – Я должен сказать… Я люблю тебя. Не отвечай сейчас…
– Маэстро!.. Эрик...
– Пожалуйста, мой ангел… подумай, захочешь ли ты быть рядом со мной, сможешь ли вынести направленные в нашу сторону удивленные, насмешливые, циничные взгляды посторонних людей.
– Я…
– Это трудно. Поверь, я знаю. И я намного старше…
– Пусть, – прошептала Кристина.
Он нежно обнял ее, несильно прижав к груди. Их поцелуй был долгим, кружащим головы и заставляющим, сладко замершие в первый миг сердца, биться неистово и страстно.
– Я должен уехать…
– Нет!
– На три-четыре дня, мой ангел. Возьми его, пожалуйста.
Эрик выпустил девушку из объятий, достал из кармана зеленую бархатную коробочку и вложил ее в руку Кристине. Она открыла футляр, внутри лежал золотой перстень с одним крупным изумрудом и четырьмя маленькими бриллиантами. Камни блеснули в лучах света от горящих по обе стороны зеркала газовых рожков.
– Какое дорогое. Зачем?
Она подняла на Эрика удивленный и вопрошающий взгляд.
– Я прошу твоей руки, Кристина. Но не хочу тебя торопить. Ты скажешь мне о своем решении, когда я вернусь. Хорошо? – он улыбнулся – ответ читался в ее просиявших глазах уже сейчас.
– Да, Эрик. Куда вы едите?
– В Нант. Я опять не успел тебе ничего рассказать, – извиняющимся тоном сказал он. –Через два часа уходит мой поезд. Ты позволишь надеть тебе кольцо?

* * *

Вагон вздрогнул, колеса, словно нехотя повернулись раз, другой и ритмично застучали о рельсы, вокзальные огни поплыли мимо, заставляя вспыхивать, гаснуть и снова вспыхивать морозные узоры на оконном стекле. Эрик откинулся на мягкую стенку купе и с удовольствием закрыл бы глаза, чтобы погрузиться в собственные противоречивые мысли и чувства. Он был счастлив, невероятно, невозможно счастлив. От этого, перехлестывающей через край ощущения даже становилось немного страшно. И в то же время мучительная тревога сжимала сердце недобрым предчувствием. Как не хотелось ему уезжать! Но он обязан был присутствовать при завершении своего проекта, все проверить и подписать бумаги. Пятидневный запас морфина пришлось отдать Дени, от этого больше всего становилось не по себе. Что может прийти в голову безнадежно больному человеку в отсутствие какого бы то ни было контроля? Лебер убедил Кристину провести еще несколько ночей и желательно дней в комнате Мэг под любым предлогом. Времени было мало, и объяснить любимой причину странной просьбы он не успел бы при всем желании: он умолял, и она обещала. Хотя Эрик не думал, что Дени сумеет обнаружить и отключить механизм его ловушки, так ему было спокойнее. Существует и более простой способ попасть в комнату к одинокой девушке, например, открыв дверь с помощью поддельного ключа во время спектакля. От изобретательной мстительности Духа Оперы можно было ожидать чего угодно, начиная дохлыми крысами и заканчивая… После убийства Буке архитектор боялся представить, на какие еще поступки могут толкнуть Дени обида, ненависть и растущее отчаяние.
К сожалению, Лебер ехал не один. Напротив расположился седовласый мужчина с породистым аристократичным лицом, небольшие залысины на лбу придавали его строгому и удивительно моложавому лицу – морщин было совсем немного – внушительный вид мыслителя или государственного деятеля. Впечатление дополняли темные живые пронзительные глаза. Черный костюм по последней английской моде – однобортный короткий сак и прямые брюки – достаточно удобен в поездке, как видно, солидный господин знал в путешествиях толк. Попутчик ненавязчиво, как бы вскользь, но заинтересовано присматривался к Эрику, так, как умеют почти незаметно наблюдать за незнакомцами искушенные в общении с самыми разными людьми дипломаты. Он заговорил первым:
– Простите, месье, мне кажется, мы встречались. На приеме у барона де Вийяра, – уточнил седовласый аристократ. – Но, к сожалению, не были представлены.
Лебер выпрямился, учтивость требовала уделить внимание человеку, с которым ему придется провести вместе несколько часов. Действительно, он видел господина в доме заместителя министра, просто и тогда и сейчас его мысли по преимуществу были заняты делами сердечными.
– Морис де Кавиль, – представился тот.
– Луи Лебер, к вашим услугам, – Эрик чуть наклонил голову.
– О, я много о вас слышал, месье Лебер, – дипломат – (Лебер совершенно точно угадал род занятий попутчика) – позволил вежливой улыбке появиться на своем породистом лице.
Эрику оставалось гадать, от кого именно и по какому поводу был наслышан о нем отец мадемуазель Женевьевы.