Призраки Оперы 21-23

Глава XXI

Возвращаясь из Дворца Правосудия, Эрик сделал крюк и заехал в новую квартиру на улице Шарантон, которую снял месяц назад на собственное имя. Квартира состояла из пяти больших комнат и вполне соответствовала положению человека, тесно общающегося с высшими министерскими и судейскими чиновниками, дипломатами, адвокатами, профессурой, представителями крупного капитала и художественно-литературной среды. Две комнатки на улице Скриба выглядели бы неправдоподобно скромным жилищем для известного архитектора и ученого. Но Лебер все еще сохранял их за собой: туда он регулярно приглашал осматривающего Дени доктора Дарве. На улицу Шарантон Эрик перевез все документы, книги, большую часть гардероба из старой квартиры, а также самые ценные вещи из подземелья – скульптуры, картины, ковры, антикварные часы и некоторые другие редкости, приобретенные им за последние два года в расчете на обстановку собственного дома.
Его фантастическая жизнь в подвалах подходила к своему логическому завершению: Кристина переехала в особняк де Шаньи, Дени с каждым днем становилось хуже, и помочь ему было невозможно. С одной стороны, Эрик был страшно зол на полусумасшедшего инфантильного ревнивца – простить ему попытку нападения с кислотой было выше человеческих сил, а, с другой, один вид страдальца вызывал спазмы мучительной жалости. Дени не просто исхудал, он совершенно истаял от болезни. Кости, обтянутые желто-прозрачной кожей, голова – ужасный деформированный череп с глубоко запавшими невероятно светлыми глазами: смотреть на него было жутко даже по сравнению с тем Духом Оперы, которого Эрик встретил около двух с половиной лет тому назад. Лебер удивлялся, как несчастный все еще ходит. Правда, теперь Дени больше лежал в своем гробу. Каждый раз, навещая его с лекарствами и продуктами, архитектор не мог понять, теплится ли еще жизнь в этом измученном теле, до тех пор, пока не подходил вплотную и не встречался взглядом с разверстой бездной наполненных мукой глаз.
Дени просил Эрика побыть с ним как можно дольше, спеть или сыграть на скрипке. Отказать умирающему, видя его слезы – Дени часто плакал, – Лебер был не в состоянии и проводил в его наполненной духом смерти пещере по два-три часа в сутки.
После этих визитов и без того нерадостное настроение Эрика превращалось в глухую угрюмость. Он стал раздражительным и мрачным, что было замечено коллегами и студентами в Высшей политехнической школе. Поэтому ректор не удивился, когда в разговоре с ним профессор Лебер заявил, что, дочитав курс, он хотел бы взять годичный отпуск.
– Мне не так уж нравится мысль отпустить вас: ваши лекции пользуются большой популярностью у студентов, – без обиняков сказал славящийся прямотой характера ректор школы и профессор математики Жан-Франсуа Перколь. – Но, кажется, вы действительно переутомились, коллега.
Он понимающе кивнул, подумав про себя: «Ох, уж эти молодые гении!»
– Примете экзамен по циклу и заходите ко мне. Кстати, когда выходит ваша книга?
– В конце месяца. Благодарю вас, господин ректор.
Эрик был рад, что эта проблема, по-видимому, разрешится без больших трудностей. Он чувствовал, что нервы его на пределе. Слушания по делу обрушения перекрытий реставрируемого здания на острове Сите также подходили к концу. Сегодня Лебер выступил с экспертным заключением комиссии, в котором доказывалось, что строительная компания использовала некачественные материалы и допустила ряд нарушений техники безопасности. Таким образом, основные обвинения были предъявлены подрядчику Максимилиану Дюфри, так как компания разделилась еще в начале работ, и его бывший компаньон Арман Клонье, очевидно, никакого отношения к случившемуся не имел. Репутация Сержа Катуара как архитектора была спасена, но ему грозил штраф: руководитель проекта обязан контролировать действия подрядчика. В любом случае, Лебер сделал все от него зависящее: экспертиза была проведена беспристрастно с привлечением лучших специалистов. К тому же, используя свой опыт преподавания студентам, Эрик постарался изложить выводы комиссии присяжным в наиболее доступной для понимания людей, далеких от архитектуры и строительного дела, и наглядной форме.
Но самым важным для Лебера событием этого дня стала случайная встреча в коридорах Дворца Правосудия с комиссаром Риньоном и его помощником лейтенантом Жавером. Господа полицейские собрались пообедать в ближайшем бистро. Дорогой они отчаянно спорили.
– Я совершенно не намерен выделять людей по просьбе каждого, возомнившего себя и свою невесту центром вселенной юнца, Люсьен. Не хватало полиции ловить каких-то мистических призраков! У меня и так голова раскалывается. Министр требует немедленных результатов по делу об убийстве господина фон Шульце. И я его понимаю.
– Но, комиссар, кто-то же ударил виконта по голове, и шишка у него была не мистическая, – с жаром возражал более молодой, еще не утративший интереса к загадочным преступлениям помощник. – Пока я опрашивал господ артистов, гардеробщиков и прочих возможных свидетелей, наслушался столько всего об этом Призраке, хотя речь шла о простом воре.
– Довольно, Люсьен… Здравствуйте, Луи!
В пылу спора они едва не налетели на Лебера.
– Здравствуйте, Жорж. Рад снова вас видеть. Здравствуйте, лейтенант, – вежливо поздоровался Эрик.
Став частым гостем во Дворце Правосудия, Лебер несколько раз пересекался с Риньоном, возобновив старое знакомство. Пару раз они пообедали вместе, и, как-то встретившись в коридоре, Жорж представил Эрику своего помощника.
– Вы со слушания? – поинтересовался Риньон.
– Да. И страшно голоден. Не завидую я Мишелю: выступать в суде гораздо тяжелее, чем читать лекции студентам.
Разговор полицейских крайне его заинтересовал, Эрик рассчитывал, что за обедом он сможет выудить какие-нибудь подробности.
– Мы как раз идем «К Леону». Не присоединитесь к нам, Луи? – предложил комиссар.
– С удовольствием.

* * *

Итак, к завтрашней премьере господин де Шаньи готовится изо всех сил. Неужели Кристина рассказала ему о встрече на кладбище? Или же виконт расслышал в тишине его неосторожно громкие слова? Спрятавшись за большой статуей скорбящего ангела, Эрик видел, как появившийся из-за деревьев Рауль увел девушку.
Все шло из рук вон плохо. Сломавшего неделю назад ногу Дебалье дирекции пришлось срочно заменить на Пьянджи. Эрик тихо содрогнулся – манера исполнения у итальянского тенора совершенно не годилась для его оперы, – но другой альтернативы в театре не было. Его сумасшедшая идея – запереть Дебалье перед последним актом в небольшом чулане за сценой и выйти самому, чтобы узнать ответ Кристины – с треском проваливалась. Гримерная Пьянджи находилось в другой стороне, он просто не пойдет мимо чулана, да и справится с монументальным итальянцем задача не из легких. Подойти же к Кристине вне сцены, наверняка, не удастся. Рауль следует за девушкой по пятам, словно она не невеста, а пленница. Если виконт и не будет лично провожать юную примадонну от гримерной до сцены и обратно, а возложит эту обязанность на своих слуг, ничего не изменится. Возможное вмешательство полиции окончательно превращало план Эрика в практически невыполнимый. А уж в настойчивости господину виконту отказать было трудно: он сведет с ума и Риньона и самого министра юстиции.
И все же, никто лучше Призрака Оперы не знает, как исчезнуть со сцены в его собственном спектакле. Написанное на афишах имя Жерара Бланша никому ни о чем не говорило и никогда не скажет. Эрик готов был пожертвовать своей оперой ради объяснения с любимой. Жаль только беднягу Рене: поэт не подозревал, что их совместное детище может быть сорвано самим же композитором.
Лебер забрал костюм Дон Жуана и отправился с улицы Шарантон на площадь Оперы.

* * *

Необычно короткая увертюра и начало первого акта с непривычной для слуха резкой сменой тональности вызвали среди изумленной публики пробежавший легкой волной по залу ропот недовольства. Появление Пьянджи, с трудом преодолевающего классическую манеру исполнения, на общем фоне более или менее справляющегося со своими куплетами хора только ухудшило впечатление. Костюм Дон Жуана заметно подчеркивал необъятный живот, выпуклую, почти женскую грудь и обширные ягодицы тенора – сшили его по эскизу Призрака, предназначенного для сухопарого Дебалье, просто значительно увеличив размер. В результате Дон Жуан-Пьянджи выглядел гротескно и смешно.
Эрик сжал кулаки и тихо застонал: завсегдатаи Оперы пока еще озадаченно взирали на сцену, пытаясь понять, за что же они заплатили деньги, но долго это продолжаться не могло. Лебер понял, что следующего акта не будет.
Немного притихший под впечатлением куплетов ожидающей поклонника наивной Аминты зал не без любопытства ждал появления коварного соблазнителя: свистеть, как и хлопать, нужно в соответствующих местах. Отправив слугу с глаз долой, закутанный в скрывающий фигуру широкий плащ Дон Жуан выступил из тени. Замаскированный похититель женских сердец опустил полу плаща и запел:
– Пришла сюда с желанием одним…
Голос обольстителя, словно пронзившая сердце ослепительная молния, заставил вздрогнуть и замереть не только наряженных в роскошные вечерние туалеты, усыпанных бриллиантами дам в партере и ложах, но и их кавалеров и публику попроще, а также стоящих в кулисах артистов, рабочих сцены, крутивших до этого момента во все стороны головами полицейских, директоров и самого покровителя Оперы.
Как видно, автор – большой оригинал, и интрига сюжета куда сложнее, чем показалось, а музыка божественна. О, да! Она совершенно изменилась, наполнилась томлением и страстью, огнем и дрожью желания, всепоглощающим безумием и красотой вечной любви. Стоило выйти на сцену НАСТОЯЩЕМУ Дон Жуану – высокому, стройному артисту с неподражаемо прекрасным голосом такого широкого диапазона и мастерской фразировки, что дух захватывало, – зачарованный зал погрузился в безмолвное созерцание чуда.
Плавной, упругой походкой готовящегося к прыжку хищника Дон Жуан медленно и неотвратимо приближался к неотрывно смотрящей ему в глаза, грациозно ступающей по сцене и, в то же время, словно загипнотизированной жертве. Игра юной примадонны и ее неизвестного партнера, их движения и голоса были самим совершенством, квинтэссенцией истинного искусства.
– Боже мой, кто это? – с восхищением прошептала стоящая рядом с матерью в левой кулисе Мэг.
Франсуаза не ответила. Вот именно: кто? Судя по всему, они, наконец-то, услышали голос Ангела Музыки, другому такому просто неоткуда было взяться. Не прохожий же с улицы вышел на сцену Гранд Опера. Но фигура! Ни малейших признаков сутулости и искривленного позвоночника, которые так хорошо были заметны на худеньком тельце беглеца из цирка. Трудно представить, что скрывается под париком и черной маской, возможно, имитирующей наличие прямого нормальных пропорций носа. Но эти движения, горящий страстью сквозь прорези маски взгляд и, конечно, голос могли свести с ума и более зрелую, чем неопытная впечатлительная девочка, женщину. Если Кристина видела его таким, ее трепетное отношение к подаренному Призраком кольцу становилось понятным и объяснимым. И сейчас она выглядела буквально околдованной, ее голос звучал совсем иначе: пять минут назад в нем не было и половины этой силы и красоты.
Ни восхищенные гениальной игрой зрители, ни потрясенная силой совсем не притворной страсти мадам Жири, не могли догадаться о том, что же на самом деле творилось в душе Кристины.
Заметив в театре полицейских – Кристина узнала расспрашивавшего их в прошлый раз лейтенанта, – девушка пришла в ужас: Эрик придет за ответом, которого она не может ему дать, и попадет в ловушку! При всем желании ей не вырваться из особняка де Шаньи без провожатых. А после того, что произошло между ней и Раулем, ей остается сгореть со стыда от одного влюбленного, боготворящего взгляда Ангела.

* * *

Встреча на кладбище, строго говоря, не была такой уж неожиданной. Конечно, маэстро прекрасно знал дату кончины ее отца. В этот вечер он приходил (теперь она знала – за зеркало) и утешал ее в горе, слушал ее рассказы о папе, поддерживал, пел для нее своим чудесным ангельским голосом, от чего на душе становилось светлее и легче. Он понимал ее, был внимателен и добр.
Он так сказал: «Ты думаешь, я сумасшедший», – что сердце едва не разорвалось у нее в груди. Если все это какая-то чудовищная ошибка, стечение загадочных, враждебных обстоятельств…
Кристина уже переоделась ко сну, но ложиться в надушенную, застеленную шелковым бельем постель не хотелось. Она сидела в мягком розовом кресле у камина из розового же мрамора и смотрела на лижущий толстые поленья огонь. Свет она погасила, в полумраке комната казалась не столь напыщенной и приторно нарядной.
Тихо хлопнула дверь.
– Рауль? Что ты так поздно?
– Я скучаю по тебе каждую минуту, Крошка Лотти. Я хочу быть с тобой.
Что-то в его тоне не понравилось Кристине, она настороженно вглядывалась в его приближающуюся фигуру, непроизвольно стараясь вжаться поглубже в кресло. Насколько она смогла рассмотреть, на нем был один завязанный широким кушаком с длинными кистями шлафрок, из под которого торчали голые ноги в домашних туфлях, в запАхе виднелась обнаженная грудь.
– Поговорим завтра, Рауль, прошу тебя.
– Я не хочу разговаривать, я хочу тебя, – каким-то странным, с легкой хрипотцой голосом сказал он.
Он наклонился, начал ее целовать, подхватил на руки и понес к кровати.
– Рауль, что ты делаешь? Пусти!
Кристина пыталась вырваться, но держал он крепко.
– До свадьбы еще почти месяц…
– Ну, и что? О свадьбе официально объявлено, уже разосланы приглашения. Чего ты боишься, любовь моя? Я не могу больше ждать…
Холодные простыни, казалось, обожгли своим прикосновением к обнаженным плечам. Он раздевал ее поспешно и, не заботясь о целости тонкой узорчатой ткани пеньюара и рубашки. Его дыхание, шумное и возбужденное, пугало ее едва ли не больше прикосновений горячих и влажных рук. Кричать она не посмела: что подумают слуги? И чем бы ей помогло наличие свидетелей этого кошмара?

* * *

В коридорах театра Эрика она не увидела, он мог прийти без маски и постараться приблизится к ней в толпе почитателей. Только бы он ничем не выдал себя! Как предупредить его об опасности? Как показать, что встреча невозможна?
Предоставленная в ее распоряжение гримуборная была большой и роскошно обставленной, совсем как у сеньоры Гуардичелли: огромные зеркала в позолоченных рамах, дорогие шелковые ширмы с китайскими пагодами и павлинами, мягкий пуф перед большим трельяжем на инкрустированном туалетном столике, фаянсовые вазы, кресла, диванчики и софы, словно она собиралась рассаживать здесь три десятка гостей. Полгода назад скромная солистка второго состава и вообразить не могла себе такого счастья: сбылась несбыточная мечта всех выпускниц консерватории. Кристине хотелось упасть на софу и зарыдать в голос. Но нет, она споет ЕГО оперу, чего бы это ни стоило.
Пропев куплеты Аминты, Кристина присела на маленькую скамеечку ближе к оркестровой яме и спиной к остальной сцене. Сейчас выйдет Пьянджи, нужно собраться и исполнить этот великолепный дуэт, ради маэстро. Только бы тенор не провалился сквозь шаткие доски легкого подвесного моста, на котором его предстоит закончить. На последних репетициях Кристина каждый раз опасалась, что они вместе упадут с пятиметровой высоты на сцену.
– Пришла сюда с желанием одним…
Несколько секунд она не могла найти в себе силы обернуться. Не может быть! Эрик на сцене! Сумасшедший Эрик! Как он решился? Пусть, пусть все слышат голос Ангела! Она медленно поднялась и повернула голову. Сцена, публика, изумленные лица в кулисах, танцоры балета – все исчезло. Их было двое, двое во всей вселенной – он, она… и его гениальная музыка. Петь вместе с ним снова, чувствовать прикосновения его рук, видеть его глаза… Сознание растворилось в потоке чувств, их слившиеся голоса возносились к небу, словно два ангела они парили над сценой…
Кристина открыла глаза. Внизу, в кулисах мелькнуло растерянное лицо полицейского. Эрик пел слова нежного признания, его дыхание ласкало завитки ее волос на виске… Боже! Он ничего не замечает! Они уже ждут его у лестницы…
Кристина освободилась из объятий Эрика и повернулась к нему лицом:
– Бегите, – прошептала она.
Но он как будто не слышал ее.
– Бегите же! – отчаянно глядя ему в глаза, громче повторила девушка.
Он пел вдохновенно и прекрасно, как ангел… или решившийся на самоубийство безумец. Кристина протянула руку к лицу маэстро – на секунду ее ладонь задержалась – и резко сорвала слетевшую вместе с париком маску.


Глава XXII

Громкий крик «Убийство!» раздался позади сцены, музыка оборвалась. Вопли и визг перепуганных хористок и балерин на сцене и в кулисах вызвали переполох в зале – люди вскакивали с мест, не понимая, что происходит. На замерших наверху, залитых слепящим светом артистов почти никто не смотрел. Бегущие по сцене к декорации полицейские отвлекли на себя внимание ошеломленной публики в партере. Впрочем, и они не особенно присматривались, им достаточно было знать, что предполагаемый преступник находится в очень невыгодном положении, и его необходимо схватить, пока он не сумел улизнуть. Хотя в глубине души руководивший операцией лейтенант Жавер не поверил виконту, указавшему на певца, как на вора и таинственного мистификатора.
Господин де Шаньи явно путался в показаниях. Уговаривая полицию выделить людей для поимки Призрака, виконт описывал напавшего на него (человека? привидение?) как почти нереальное существо – ходячий скелет в черном одеянии. На вопрос, почему он не рассказал об этом сразу, его сиятельство ответил, что не хотел пугать невесту. Может быть, конечно. Вот только артист в костюме Дон Жуана крайней степенью истощения, очевидно, не страдал: совершенно нормальный человек. Но наличие «свежего» обнаруженного за сценой трупа требовало немедленных действий.
Эрик секунду смотрел на Кристину непонимающим и укоряющим взглядом. Тут же раздавшиеся внизу крики вывели его из состояния недоумения и растерянности. Чтобы там ни произошло, нужно было бежать и немедленно. Но если он сейчас исчезнет, Кристину он, скорее всего, уже не сможет увидеть никогда. Открытый в центре сцены и декорированный в первом акте как пылающий костер люк и пока еще не спущенный вниз канат – его конец болтался сейчас чуть выше головы Эрика – предназначались для финала, когда Дон Жуан должен был провалиться в ад, увлекая за собой (в отличие от общеизвестной версии) свою возлюбленную. На репетициях артисты прыгали со сцены и оказывались под ней – высота всего два метра. Ниже находился другой технический этаж, отделенный деревянным перекрытием, собираясь выйти в финале, Эрик оборудовал и открыл еще один люк. Таким образом, высота прыжка с мостика должна была составить теперь около десяти метров. Но длина каната вполне позволяла это.
– Держись!
Одной рукой он обхватил Кристину за талию, а другой дернул на себя толстую крепкую веревку. Лебедка закрутилась, Эрик перехватил канат выше и прыгнул вместе с вцепившейся в него девушкой. Огромная хрустальная люстра в центре зала качнулась, где-то под потолком раздался треск вырывающихся креплений, двухтонная махина заскользила вниз по косой. Проваливаясь в свою преисподнюю, Эрик какую-то долю секунды наблюдал это невероятное зрелище. Но думать о причине совершенно нереального падения люстры – укреплена она была на совесть и тщательно страховалась специальными тросами и противовесами – было некогда. Как только они пролетели второй люк, толстый канат оборвался где-то наверху, падение оказалось неприятным, но не смертельным, благодаря натянутому Лебером в полутора метрах над полом брезенту; все-таки он собирался прыгать с пятиметровой высоты. Они упали на брезент, один из углов полотнища треснул и Эрик, скатившись на пол, неловко подвернул ногу, но успел поддержать Кристину. Сверху на них сыпались петли оборвавшегося каната, что-то тяжелое грохнуло в зрительном зале неподалеку от сцены. Сквозь открытые люки были слышны вопли ужаса и боли, топот множества бегущих ног: Оперу охватил всеобщий хаос.

* * *

С самого начала спектакля сидящая в первом ряду ложи № 5 худая, с высокомерным выражением лица дама лет сорока пяти недовольно кривила тонкие, но тщательно вычерченные губы, нервно обмахивалась веером и бросала раздраженные взгляды на занимавшего соседнее кресло мужчину. Госпожа баронесса де Вийяр собиралась устроить вечером – в уютной домашней обстановке – разнос драгоценному супругу: как можно допускать такое безобразие на сцену Гранд Опера?
Но бесподобно чувственный, великолепно исполняемый дуэт резко изменил ее мнение о новой опере неизвестного композитора – надо же, какое впечатление он производил на зрителей: виконт де Шаньи даже встал со своего места, у юноши было такое потрясенное выражение лица и слезы на глазах! Она немного удивилась тому, что виконт покинул ложу, но представление интересовало ее гораздо больше поведения соседей. Загадочный Дон Жуан – вот уж истинный обольститель – не мог оставить равнодушным ни одно женское сердце. Наклонившись к мужу, она прошептала:
– Гийом, ты не сказал мне, что в Оперу приняли нового первого солиста.
– Я и сам не знал, дорогая, – пожал плечами заместитель министра.
– Какой талант!
– Несомненно.
Заметив изменившееся настроение любимой, но грозной супруги – нрав дочери герцога де Рамбилье был суров, – барон вздохнул с облегчением.
Мадам де Вийяр вновь отрешилась от окружающего: артисты пели вдвоем, стоя на подвесном мосту высоко над сценой, Дон Жуан страстно и нежно обнимал девушку, казалось, Аминта таяла в объятиях партнера. Какие голоса, какое зрелище!
Когда в порыве любопытства и, вероятно, разгоревшейся страсти юная служанка вдруг сорвала с Дон Жуана маску, в театре началось настоящее светопреставление. Крики на сцене, откуда-то сбежавшаяся полиция и в довершении всего рухнувшая в оркестровую яму люстра…
Баронесса ужасно расстроилась срывом замечательной постановки на самом интересном месте: рассмотреть обольстителя так никто и не сумел. Все случилось в считанные секунды. Показалось, у Дон Жуана седые (или светлые?) волосы, но сказать уверенно мадам де Вийяр ничего не могла – слишком велико было расстояние, а яркий свет слепил глаза. В чем же заключался авторский замысел? Фантастический прыжок артистов даже заставил не отличающуюся склонностью к нервическим припадкам и обморокам баронессу вскрикнуть и приложить ладонь к груди. Последовавшая за ним катастрофа с падением люстры вызвала в театре полнейшую панику; заместитель министра общественного образования и изящных искусств поспешил немедленно увести супругу: в здании начинался пожар.

* * *

– Кристина, за что?
Эрик не понимал, почему она выдала его, сорвав маску. Неужели это был условный сигнал?
Но девушка была так перепугана прыжком, что до нее явно не доходил смысл его вопроса. Она смотрела на него широко распахнутыми от пережитого ужаса глазами и не могла произнести ни слова. Подвал освещался одним стоящим на полу фонарем, в его неверном свете глаза Кристины казались невероятно огромными. Ее тело сотрясала мелкая дрожь. Она все еще судорожно цеплялась за его предплечья, как маленький ребенок держится за человека только что вынесшего его из горящего дома.
– Испугалась?
Кристина кивнула. Он осторожно привлек ее к груди, чтобы немного успокоить, и погладил по волосам. Выяснять отношения было не место и не время. Кристина доверчиво прильнула к нему и склонила голову на его плечо, Лебер почувствовал, что ее кисти и пальцы расслабились, но девушка не отпустила его, а обняла.
– Эрик, – прошептала она и улыбнулась.
Его объятия внушали уверенность и ощущение покоя, конечно же, они не могли разбиться. Маэстро не сумасшедший самоубийца, он – гений!
– Мой ангел, – он поцеловал ее в лоб. – Нужно уходить.
Нет, он снова ошибся, она же сказала: «бегите». Значит, хотела предупредить его, а не полицию. Его имя она произнесла с такой интонацией радостного облегчения и трепетной нежности, что он едва не задохнулся от ощущения счастья.
Кривясь от боли в ступне, Эрик встал и помог подняться Кристине. Ноги все еще плохо ее держали, девушка заметно пошатывалась.
– Сядь пока сюда, – он подвел ее и посадил на один из стоящих у стены ящиков. – Я сейчас.
Теперь другая мысль не давала ему покоя. Что означал крик об убийстве? Кто-то наткнулся на лежащего без сознания Пьянджи? Или тот действительно умер? Только не это! Под ложечкой противно засосало. Он вовсе не собирался убивать тенора, да и оглушил его не слишком сильно. Когда Эрик связывал руки Пьянджи и затыкал ему рот, он чувствовал биение пульса и слышал дыхание. Артист, безусловно, был жив.
Голова шла кругом, но Лебер не мог позволить себе ни минуты промедления. Трудно сказать, как скоро полиция окажется под сценой. Наверху происходило что-то невообразимое, судя по крикам и запаху дыма, упавшая люстра вызвала возгорание. Первым делом архитектор повернул закрывающий потайной люк рычаг, теперь обнаружить отверстие было практически невозможно. Прихрамывая, Эрик быстро отстегнул удерживающие брезент защелки, скатал его и отложил в сторону.
Чтобы не оставлять следов, Лебер свернул кольцом довольно длинный, не менее восьми метров, оборвавшийся конец каната, повесил получившуюся бухту на плечо, подхватил с пола кусок брезента и фонарь. Вряд ли полицейские догадаются, для чего могли служить вбитые в стены крепления, если вообще кто-нибудь станет внимательно осматривать этот подвал.
Кристина, молча, наблюдала за ним. Несмотря, на легкую хромоту, он действовал быстро, удивительно четко, уверенно. Она поймала себя на мысли, что просто любуется им. Каждым жестом, каждым движением, его красивой фигурой в испанском костюме с короткой, расшитой позументом курткой и широким, подчеркивающим талию поясом на брюках, его строгим профилем и растрепавшимися волосами. Любуется, любит… Страх совсем отпустил, силы вернулись.
– Ты можешь идти, мой ангел? Пора выбираться отсюда.
– А ты? – она впервые сказала ему «ты» с тех пор, как была еще верящей в пришествие Ангела Музыки девочкой-подростком.
Он улыбнулся широко и счастливо, как редко когда улыбался:
– Ничего. Скоро пройдет.

* * *

Выскочив на сцену вслед за полицейскими, Рауль споткнулся о ножку реквизитного столика с бутафорскими яствами, перевернул его и не сумел сохранить равновесия. К счастью, большого внимания на поднимающегося с четверенек виконта никто не обращал: присутствующим было, на что посмотреть и без протирающего коленки о доски подмостков аристократа. Мимо пролетели две падающие вниз фигуры – Дон Жуан увлек свою возлюбленную в глубины ада. А к сцене уже скользила на не позволяющем ей упасть вертикально страховочном тросе огромная хрустальная люстра. Бросившиеся прочь артисты, полицейские, рабочие едва снова не сбили только что поднявшегося Рауля с ног. Заметив бегущих в общем потоке мадам Жири с дочерью, он кинулся вслед за ними. Виконт догнал женщин в коридоре за сценой:
– Мадам Жири, мадам Жири! Скажите, куда он утащил ее?
– Кто, месье виконт?
– Призрак!
Вокруг стоял такой гвалт, что им приходилось кричать в полный голос.
– О чем вы говорите? – с совершенно естественным недоумением во взгляде спросила Франсуаза.
– Вы знаете, мадам!
– Ничего я не знаю, – она отрицательно покачала головой, на этот раз она сказала правду.
– Это был не Призрак? А кто же? – растерянно спросил Рауль.
Он и сам понимал, что человек в костюме Дон Жуана не мог быть тем жутким скелетом, за которым он ворвался в комнату Кристины. Впору было усомниться в собственном рассудке.
– Я не знаю, – повторила Франсуаза.
Мимо с баграми и лопатами бежали пожарные, коридор заполнялся дымом, со стороны сцены доносились треск, хлопки, крики и какие-то завывания. Франсуаза схватила за руку слушавшую с открытым ртом их сумбурный разговор Мэг, и побежала в сторону жилой части Оперы. Рауль бросился вдогонку. На ходу он спросил:
– Как попасть под сцену, мадам? Я должен найти Кристину! Этот человек – убийца.
Мадам Жири остановилась. Да, тут он был прав. Чтобы выйти на сцену, загадочный Ангел Музыки все-таки убил несчастного Вальдо Пьянджи; Франсуаза видела, как четверо полицейских не без труда, но со всей возможной скоростью выносили труп итальянца, а за ними, рыдая, плелась на подгибающихся ногах Карлотта Гуардичелли.
– Вы сошли с ума, месье виконт! Там уже все пылает. Ищите их в нижних подвалах, где-то у подземного озера.
Про озеро и плотины Франсуаза знала от Эдмона, а то, что «дом» Призрака или Ангела находится у озера, она поняла по случайно услышанному обрывку разговора Кристины и Мэг.

* * *

Пожар распространялся с большой скоростью и все же с помощью качающих воду прямо из Сены насосов – надежной и действенной противопожарной системы архитектора Луи Лебера – его удалось не допустить до библиотеки Академии Музыки, административных помещений, консерваторских и танцевальных классов и потушить. Больше всего пострадали зрительный зал, расположенные неподалеку от него гардеробы и гримуборные, складские помещения с декорациями и реквизитом, частично – жилые помещения Оперы. Причиненный ущерб составил огромную сумму – почти миллион франков: на господ Андрэ и Фирмена нельзя было смотреть без искреннего сочувствия.
Люсьен Жавер раздавил окурок очередной папиросы, пепел из переполненной пепельницы посыпался на стол. Лейтенант досадливо поморщился, помассировал пальцами виски и, бросив тоскливый взгляд в забранное решеткой окно, с тяжким вздохом взялся за чтение следующего протокола опроса свидетелей. Очевидцев событий было, хоть отбавляй, в том числе и он сам, и, тем не менее, расследование не двигалось с места. Сплошная мистика. Получалось, что таинственный Призрак Оперы ни дать, ни взять – демон из преисподней, меняющий по собственному желанию обличие: то он скользящая сквозь стены черная тень, то ходячий скелет, то сводящий с ума нечеловечески прекрасным голосом обольститель в образе высокого статного мужчины.
А если отбросить потусторонние бредни, следствие располагало неопровержимыми доказательствами того факта, что неизвестный певец был повинен от силы в нанесении легких телесных повреждений, а никак не в убийстве. Имел ли он какое-то отношение к падению люстры, также оставалось неясным.
Обнаруженная своим женихом в одном из подвалов перепуганная чуть не до смерти певица в основном плакала и ничего вразумительно рассказать все равно не могла: попробуйте ни с того, ни с сего прыгнуть с крыши трехэтажного дома. С полубезумным видом она бормотала, что под маской не было вообще никакого лица. Надо сказать, что и его сиятельство находился в ненамного лучшем состоянии: без фрака и жилета, в местами порванной и испачканной рубашке, весь в ссадинах и синяках, словно скатился по той самой бесконечной, уходящей в подземные глубины лестнице кубарем. На лбу у виконта красовалась большая шишка, он нервно потирал шею, говорил о черно-алых гробах, крысиных черепах и играющей какой-то мрачный мотив музыкальной шкатулке.
Где-то Жавер понимал их: не увенчавшиеся успехом поиски привидения в мрачных лабиринтах подземелья Гранд Опера произвели на полицейского неизгладимое впечатление. Когда из затопляемых пещер нижнего уровня наверх хлынул пищащий, цокающий о камни сотнями тысяч когтистых лапок поток больших серых крыс, ему и его людям довелось пережить несколько самых неприятных минут в жизни. Жавер вздрогнул от отвращения.
Дверь без стука приоткрылась, в кабинет лейтенанта заглянул комиссар Риньон:
– Ну, что у вас нового, Люсьен? – спросил он с порога.
– Все то же, господин комиссар, – Жавер выразительно развел руками.
– Ладно, оставьте это. Господин Лебер согласился помочь нам и осмотреть место происшествия, он у меня в кабинете. Поедете с архитектором, расскажете, что и как было. Может, удастся что-нибудь прояснить с этой люстрой и вообще.


Глава XXIII

Так поразившие лейтенанта синяки и ссадины на теле господина де Шаньи были далеко не худшим из того, что могло случиться с неосторожно забредшим в глубины подземелья Гранд Опера человеком.
Упрямая руководительница балета все же показала ему кратчайший путь к одной из ведущих в подземелье лестниц, но Рауль не собирался лезть туда один. Он разыскал полицейского лейтенанта, тот взял с собой еще троих подчиненных, и впятером они начали спускаться в подвалы. Но тут Раулю пришла в голову мысль, о которой он никак не хотел сообщать полиции.
– Я догоню вас, господа, – обронил виконт и умчался наверх.
Жавер – он шел первым – только пожал плечами, поднял повыше фонарь и махнул остальным, чтобы не останавливались: в конце концов, никто не заставляет аристократа лично ловить коварного Духа Оперы, это не его работа.
Рауль бегом вернулся в наполненные дымом коридоры первого этажа, дышать было трудно, глаза щипало. Он вытащил белый носовой платок и прикрыл им нос и рот, наткнувшаяся на него в туманном мареве девица из балетной труппы отшатнулась и дико завизжала. Де Шаньи не собирался выяснять причин странного поведения танцовщицы – не удивительно, что в театре все с ума посходили, – он торопился добраться до комнат мадам Жири. Только бы она была еще там! Рауль знал, что ключ от бывшей комнаты Кристины остался у мадам. Взламывать тяжелую дубовую дверь на крепких петлях не хотелось, нужно еще найти подходящий инструмент. А времени оставалось все меньше. Этот Дон Жуан или Красная Смерть – похоже, это был один и тот же человек – мог отнять у него Кристину. Чудовищная сила обаяния его голоса не на шутку испугала Рауля: он видел, что творилось с его возлюбленной под воздействием сатанинского дара похитителя.
К счастью, мадам Жири оказалась у себя. Огонь практически не затронул женскую половину жилых помещений, в этой части здания пожар уже потушили. Но оставаться долго здесь было нельзя, большая задымленность и опасность повторных возгораний требовали покинуть Оперу. Балетмейстер труппы и ее дочь, собрав самые ценные вещи, уже собирались отправиться на ночь в какой-нибудь не слишком далеко расположенный отель.
Вытребовав ключ от бывшей комнаты невесты, чему мадам Жири не слишком сопротивлялась, виконт приступил к осуществлению своего плана. Рауля интересовало загадочное зеркало, с которым было связано множество странных и таинственных событий прошлых месяцев. Поверив, наконец, в Призрака Оперы, он понял, что там должен быть тайный ход, возможно, кратчайшим путем ведущий к месту его обитания.
С тех пор, как Кристина забрала свои вещи, комната не изменилась, прибавился лишь толстый слой пыли на полу и остатках мебели. Рауль оглянулся в поисках предмета, с помощью которого можно было бы разбить проклятое стекло. Не швыряться же в зеркало тяжелым неуклюжим креслом. Сначала он не нашел ничего подходящего, пока его взгляд не упал на лежащую рядом с камином чугунную кочергу. Размахнувшись, виконт со всей силы ударил прутом по зеркалу и отскочил в сторону: брызнувшие осколки едва не засыпали его с головы до ног, на руках осталось несколько небольших порезов.
В какой-то момент Рауль хотел оставить кочергу в комнате, но передумал – не бог весть какое, но все-таки «оружие». В комнате не оказалось ни единой свечи, газовое освещение, которое он включил при входе, взять с собой было невозможно, но, заглянув в открывшийся проем, виконт различил вдалеке слабый источник света.
Коридор оказался не широким, но и не узким, по нему свободно могли пройти рядом три человека. Быстрым шагом Рауль добрался до горящего в стенной скобе факела – он то и был ему нужен. Скоба была вделана в стену на двухметровой высоте, молодой человек протянул руку и взялся за факел. В следующий момент он летел вниз по какой-то наклонной трубе, обдирая ладонь и больно ударяясь спиной о кирпичную кладку.
Вывалившись из вентиляционного отверстия, Рауль с трудом поднялся на ноги, которые не переломал, благодаря тому, что упал на большую кучу песка. Ему еще повезло не наткнуться на зажатую мертвой хваткой в правой руке кочергу. К удивлению Рауля, в этих подземных глубинах не было темно: далеко отстоящие друг от друга факелы кое-как освещали коридор, но он зарекся к ним прикасаться. Порванный фрак виконт снял и бросил тут же. Оставался вопрос: куда идти?
Отправившись в левую сторону, Рауль вскоре оказался в тупике. Пришлось возвращаться. Но теперь он пошел вперед более уверенный в том, что куда-нибудь выберется. По дороге начали попадаться боковые ответвления, сворачивать в них виконт не решился – основной коридор был гораздо шире и выше. Как и положено, его здравый смысл, в конце концов, был вознагражден: пещера, куда привел Рауля подземный ход, оказалась логовом монстра. Но, увы, ни хозяина, ни его жертвы здесь не оказалось.
Жуткое место, в котором он очутился, породило ощущение удушливого, липкого страха. Наткнувшись в полумраке на пирамиду из крысиных черепов, покровитель Оперы нервно рассмеялся и крепче, до побелевших суставов, сжал в руках кочергу. Открытый черный гроб на столе, судя по наличествующим внутри подушке и одеялу, служил в качестве постели и уже не вызывал смеха – Рауля начала бить мелкая неуемная дрожь. Руки, лоб и спина стали мокрыми, он с трудом удерживал свое оборонительное оружие. Подвешенная за гриф прямо над гробом скрипка болталась, словно висельник в настоящей петле; кроме всего прочего, воздух в логове был пропитан ощутимым запахом разложения. Рауль с трудом сдержал рвотный позыв и медленно попятился к выходу, но немного сбился с курса и наткнулся на столик с часами, горящим подсвечником и музыкальной шкатулкой. Часы и подсвечник опрокинулись на столе, свечи потухли, а стоявшая ближе к краю столешницы шкатулка слетела на пол, от несильного удара ее механизм сработал – зазвучавшие в темноте вступительные аккорды «Пляски Смерти» обратили непрошеного гостя в паническое бегство.
Рассказывая лейтенанту Жаверу о своих впечатлениях от жилища Духа Оперы, виконт де Шаньи ничуть не преувеличивал – это было логово окончательно обезумевшего маньяка.
 
* * *

Место пожара уже окончательно остыло, но тяжелый запах гари неприятно бил в ноздри. Некогда роскошное помещение представляло собой печальное зрелище. Вслед за Жавером Эрик осторожно пробирался среди обугленных обломков кресел по направлению к оркестровой яме, на дне которой лежали останки злополучной люстры. Половина сцены полностью прогорела и обвалилась, огонь уничтожил занавес, декорации, вспомогательные механизмы.
– Вы бывали здесь прежде, месье Лебер? То есть я хотел спросить, бывали ли на спектаклях? – поправился лейтенант.
– Да. Не так часто, как хотелось бы, но приходилось.
– Посмотрите, они прыгнули вниз вон оттуда, кажется, на каком-то канате, – показал рукой Жавер. – И сразу начала падать люстра.
Лебер сделал вид, что присматривается к потолку над сценой. Он покачал головой:
– Нет, месье лейтенант. Никакие канаты, подвешенные в этом месте, не могут быть связаны с креплением люстры. Наверняка, это был обычный сценический трюк.
– Обычным я бы его не назвал. Вы бы видели, как это выглядело! Честно говоря, я думал, что мы найдем два трупа с размозженными черепами и переломанными костями, – поделился впечатлениями полицейский.
– Девушку было бы жалко, я слышал мадемуазель Дае на сцене, – с едва заметной горечью ответил Эрик.
Жавер не обратил внимания на его тон.
– Я не большой любитель музыки, но пели они восхитительно. Говорят, таких голосов, как у этого якобы Призрака один на миллион.
– Такой талантливый убийца? – чуть усмехнулся уголками губ Эрик. – Идемте, нам надо подняться на этаж над залом.
– В том-то и дело, что он не убивал! У меня голова раскалывается от этого дела, – пожаловался лейтенант.
Пока они выбирались из завалов и поднимались по, к счастью, не пострадавшей лестнице, словоохотливый Жавер рассказал Эрику о результатах экспертизы патологоанатома и разноречивых показаниях свидетелей. Возможно, он несколько нарушил должностные инструкции, но скрывать ход расследования от сотрудничающего со следствием эксперта, к тому же друга комиссара, лейтенант особых причин не видел. И по большому счету ему хотелось выговориться. Архитектор оказался благодарным слушателем и искренне сочувствовал полицейскому, на чьи плечи свалилось очевидно безнадежное дело.
– Вы думаете, на слова виконта полагаться не следует? – как бы между прочим поинтересовался Эрик.
– Посудите сами, месье Лебер…
– Можете называть меня Луи, – разрешил эксперт.
– Благодарю, зовите меня Люсьен, – полицейский явно был польщен. – Посудите сами, Луи, показания месье де Шаньи напоминают бред сумасшедшего: ходячие скелеты, гробы, черепа. А его мотивы мне совершенно непонятны. Он добивался, чтобы полиция схватила напавшего на него вора, а показал нам на человека, который ничем не походил на его же собственное описание подозреваемого. Что вы на это скажете?
– Я не знаю, что творится в голове у месье виконта, – Эрик не стал произносить ненавистного имени. – Складывается впечатление, что в одном месте и в одно время совпал ряд никак не связанных друг с другом событийных линий. Люсьен, я бы посоветовал вам расспросить администрацию театра. Может быть, кто-то подавал прошение о приеме в Оперу и получил отказ?
– Да, пожалуй, это интересная мысль, – ухватился за ложный след Жавер. – Тогда многое становится объяснимым. Певец хотел доказать всему Парижу, чего он стоит.
– Увидев полицию, он испугался, – подсказал дальнейший ход рассуждений Эрик.
– Подумал, что не рассчитал и убил солиста… А кто же все-таки убил Вальдо Пьянджи? – озадаченно посмотрел на собеседника Жавер.
Эрик выразительно пожал плечами и развел руки в стороны. Лейтенант удрученно вздохнул. Они уже поднялись на нужную площадку и остановились перед входом.
– Осторожно, – открыв дверь на технический этаж, предупредил спутника архитектор, – возможно, некоторые перекрытия прогорели, но не обрушились.
Пыльное помещение оказалось достаточно освещенным множеством окон, расположенных по двум сторонам периметра. Попросив Жавера не подходить близко к центру – часть досок выглядела весьма подозрительно, – Лебер пробрался к месту крепления люстры и долго и тщательно его осматривал. Люсьен видел, как эксперт удивленно покачивает головой, и с нетерпением ждал его выводов.
– Выйдем на свежий воздух, – вернувшись к спутнику, предложил архитектор. – Ужасный запах.
Он был прав, притерпеться к удушливому смраду было невозможно. К удивлению лейтенанта, архитектор не стал спускаться вниз, а вывел его на крышу.
– Здесь ближе, – пояснил Эрик. – Вы не боитесь высоты, Люсьен?
Жавер покачал головой. День был ясным и солнечным, чувствовалось скорое приближение весны. Открывшаяся с крыши Гранд Опера панорама города поражала воображение. Некоторое время они, молча, созерцали раскинувшийся перед ними как на ладони Париж и глубоко вдыхали чистый, удивительно сладкий воздух. Не верилось, что под ними находится изувеченное пожаром здание. Наконец, продышавшись, Жавер спросил:
– Мне показалось, вам удалось обнаружить что-то интересное, Луи?
– Более чем. Но, боюсь, мои выводы внесут еще большую путаницу. Большая часть креплений, в том числе и центральное, были значительно ослаблены. И, судя по тому, как изогнулся металл, это сделали два или три месяца назад. Два страховочных троса перекушены щипцами, – вкратце изложил результаты своих изысканий эксперт. – Степень окисления металла указывает приблизительно на тот же срок.
– Я уже ничего не понимаю, – сокрушенно признался Жавер.

* * *

Когда архитектор предложил лейтенанту спуститься в подвалы и посмотреть, что случилось с плотиной, Жавер заметно занервничал.
– Знаете, Луи, мне кажется, не следует идти туда вдвоем. Может быть, там действительно бродит какой-нибудь сумасшедший. И вообще, мы только чудом не заблудились. Комиссар голову с меня снимет, если с вами что-нибудь случится.
– Вы напрасно беспокоитесь, Люсьен. Я хорошо знаю здание. Или вы все-таки верите в Призрака Оперы?
– Кого-то же видели все эти люди, – Жавер снял шляпу, провел ладонью по волосам, и водрузил ее на место. – Вы человек образованный, известный ученый. Как вы можете объяснить легенды Оперы?
– Легенды обычно не объясняют, – снова чуть усмехнулся Эрик. – А как ученый я не могу основываться на слухах. Ну, хорошо, как-нибудь в другой раз. Надо бы взять с собой несколько человек рабочих.

Они долго петляли по коридорам и спускались по лестницам, Эрик хромал все заметнее. Кристина взяла у него фонарь, чтобы он мог опираться свободной рукой о перила.
– Эрик, тебе нужно передохнуть.
Он не стал возражать и сел на ступеньку – ступня казалась раскаленной. Девушка опустилась рядом.
– Ты так и не назначила мне свидания, мой ангел, – преодолевая боль в ноге, улыбнулся он.
– Рауль никуда не отпускает меня одну, – вспомнив о женихе, она смутилась.
– Кристина, ты… любишь его? – Эрик не решился спросить, любит ли она его самого.
– Нет, – прошептала она, опустив глаза.
Лебер смотрел на нее и не мог понять, что с ней творится.
– Мой ангел, ты ничего не понимаешь, а я даже не знаю, с чего начать свой рассказ.
Он приобнял ее за плечи и, как всегда осторожно, привлек к себе.
– Человеку с таким лицом не просто жить среди нормальных людей, доказывать, что ты не хуже и имеешь право на человеческое отношение и уважение, не обращать внимания на насмешки и неприязненные взгляды. В детстве мать называла меня уродом и заставляла носить матерчатую маску с прорезями для глаз и рта. Мне было шесть лет, когда она умерла. Но я запомнил ужас в ее глазах.
Он говорил медленно, воспоминания, очевидно, причиняли ему душевную боль.
– Эрик.., – Кристина подняла глаза, в них он увидел сострадание и возмущение. – Как это может быть?
Он вздохнул:
– Не знаю. Я говорил тебе, что «Эрик» – не совсем настоящее имя, я придумал его сам. Она хотела назвать ребенка Этери еще до рождения, все равно, мальчик это будет или девочка. Я ненавидел это имя.
– Оно тоже красивое, но Эрик тебе подходит больше, правда.
Кристина погладила его по щеке, он наклонился и нашел губами ее губы. Как прекрасны были его поцелуи, нежные и в то же время страстные, от них захватывало дух и сознание начинало уплывать, уступая место растекающейся по телу неге, ощущению полного блаженства. Они с трудом оторвались друг от друга.
– Нужно идти, – спохватился он. – Я не знаю, что там произошло, но полиция может обыскать подвалы. Мне так много нужно тебе объяснить, но не здесь.
Он взялся за перила и встал, опираясь на здоровую ногу.
– А куда мы пойдем?
Кристина совсем упустила из вида, что их могут начать разыскивать в подземелье Оперы.
– Спустимся ко мне, надо переодеться, – его лицо стало озабоченным. – Я не смел и надеяться, что ты будешь со мной, мой ангел. Так нельзя выйти на улицу.
Действительно ее летний испанский театральный костюм позапрошлого века и тонкие туфельки совершенно не подходили для прогулок по зимнему Парижу. Предполагая, в том числе, и возможность неудачного развития событий, Эрик заранее отдал Дени ключи от квартиры на улице Скриба и велел ему не возвращаться в подвалы как минимум двое суток. Значит, привести туда Кристину нельзя, придется сразу ехать на улицу Шарантон.
– Мы что-нибудь придумаем.., – он осекся. – Кристина, ты хочешь пойти со мной?
Кажется, он похищал чужую невесту, не спросив ее согласия.
– Да, Эрик.

Покидая здание Гранд Опера в сопровождении преданно заглядывающего ему в рот лейтенанта полиции, Луи Лебер с горечью думал, что судьба снова жестоко посмеялась над ним и, в то же время, преподнесла хороший урок.

* * *

У очередной развилки Эрик услышал приближающиеся шаги, точнее топот: кто-то бежал в их сторону. Он забрал у Кристины фонарь и, показав ей жестами сохранять молчание и оставаться на месте, потушил его. Осторожно выглянув из-за угла, Лебер в слабом свете далекого настенного факела не без труда узнал виконта де Шаньи: вид у гордого аристократа был живописный, но диковатый. Выбившаяся из штанов рубашка развивалась словно парус на фок-мачте попавшей под встречный ветер шхуны, всклокоченные волосы торчали во все стороны; в руках он сжимал какую-то палку, или, судя по толщине, металлический прут. Коридор, по которому шли Кристина и Эрик был широким, не заметить их виконт не мог, а прятаться было негде и некогда. Переступив на больную ногу, Эрик, точно рассчитав момент по звуку, сделал Раулю подножку.
Взмахнув руками и выронив покатившуюся по полу с глухим звяканьем кочергу, виконт попытался удержать равновесие, но только изменил траекторию полета и ударился головой о стену перпендикулярного маршруту его следования коридора. Однако сознания Рауль не потерял, он услышал за спиной сдавленный женский вскрик и попытался подняться, перед глазами поплыли разноцветные круги, а сзади навалился кто-то тяжелый. Противник больно заломил руки за спину и начал их связывать, не позволяя при этом повернуть голову:
– Не дергайся! – услышал он злой мужской голос.
– Эрик, не надо!
– Кристина, беги! Беги! Он убийца! – крикнул Рауль, и тут же почувствовал резкую боль в разбитом лбу: его ткнули головой в пол.
– Ах, убийца!
Рывок за волосы, толстая веревка захлестнула шею.
– Эрик, пожалуйста! Ты с ума сошел!
– Он безумец, он тебе уже гроб приготовил, – веревку дернули, и последние слова прозвучали придушенно.
Человек встал, Рауль тут же попытался перевернуться, но на спину наступили сапогом.
– Лежи смирно, – пытаясь восстановить сбившееся дыхание, хрипловато рявкнул Лебер и вытер ладонью взмокший от усилий лоб.
– Отпусти его, – попросила Кристина.
– Нет. Посмотри, с чем он за нами бежал, – Эрик кивнул в ту сторону, где Рауль выронил металлический прут.
В коридоре было почти темно, они с трудом различали друг друга. Девушка пошарила по полу и наткнулась на кочергу.
– Рауль, зачем это?
– Ты не понимаешь, – виконт готов был заплакать от бессилия и страха. – Руки этого чудовища по локоть в крови. Он только что убил Вальдо Пьянджи и нас убьет.
– Вальдо умер? – Эрика передернуло.
Боже правый, он на самом деле убийца!
– Кристина, я не хотел этого, клянусь! Пойдем со мной, я все тебе объясню.
– Кристина, нет! Не слушай его!
– Тебя я точно убью, мне уже терять нечего, – прошипел Эрик и снова дернул за канат.
Он был на грани отчаяния и уже плохо понимал, что делает.
– Эрик, отпусти его, – ее голос дрожал, в нем слышались слезы, – я пойду с тобой.
Лебер убрал ногу со спины виконта и, не выпуская из рук веревки, сделал шаг к Кристине. Де Шаньи перекатился на бок и поднял голову, он не мог, как ни старался, рассмотреть лица этого человека, только смутный силуэт выступал на фоне темного коридора. Такой же тенью казалась стоящая перед ним Кристина. Рауль видел, как девушка приподнялась на цыпочки, положила руки на плечи таинственному незнакомцу и поцеловала его. Их поцелуй не кончался.
– Нет, Кристина! Ты не можешь, ты моя жена! – виконт тихо всхлипнул.
– Что? Кристина?
Их лица были совсем рядом, слабого отблеска едва проникающего сюда из другого коридора света хватило Эрику, чтобы увидеть ее исказившееся черты. Он понял. Судорога прошла по телу, перехватила дыхание. Но он не мог позволить себе разрыдаться, по подземелью, многократно повторившись гулким эхом, прокатился хриплый надсадный смех. Боль в ноге, которую он не чувствовал в пылу борьбы и спора, остро вонзилась в тело. Эрик покачнулся.
– Чудовище вас отпускает, – с сарказмом произнес он.
Кристина вздрогнула от его последних слов как от пощечины, даже приступ его безумного хохота не произвел на нее такого впечатления.
– Виконт, – в голосе Эрика прозвучало нескрываемое презрение, – клянитесь честью: вы никому не скажете об этой встрече. Вы никого не видели, и ничего не слышали. Ну же!
Эрик повысил голос, веревка все еще была в его руках.
– Клянусь честью де Шаньи, – выдавил Рауль.
Лебер наклонился к самому уху Кристины и тихо прошептал:
– Прощай, мой ангел. Я люблю тебя.
В его глазах блестели слезы. Он бросил конец каната и, хромая и покачиваясь, побрел прочь.