Брут - часть 2

МАРТОВСКИЕ ИДЫ

15 марта 44 г. до н. э.

ДОМ МАРКА ЮНИЯ БРУТА

Действующие лица:
Марк Юний Брут – городской претор.
Порция – его жена.
Марципор – их раб.

ПОРЦИЯ.
Марк, ты не спал всю ночь.

БРУТ.
Поверь, что не от страха.

ПОРЦИЯ.
Ты б этого мне мог не говорить.
Бесстрашен ты, но я дрожу как лист.
Мне боязно, как женщине любой
всегда бывает боязно за мужа.
А знай она, что он на смерть собрался –
и отпускать бы не должна его.
Но за меня ты, Брут, не беспокойся.
Иди, и обо мне не думай, Марк.
Я больше дочь Катона, чем жена,
не женщина я, а соратник Брута.
Позволь лишь мне отправить Марципора,
узнать о том, как дело завершилось?

БРУТ.
Во время заседания сената
не шлют рабов к сенаторам их жены.
Пожалуй, это будет не умно.

ПОРЦИЯ.
Как скажешь, Марк.

БРУТ.
 Но, впрочем… Если б только
предлог достойный выдумать смогла ты.
Любой предлог годится.

ПОРЦИЯ.
 Ну, так я
придумаю предлог на этот случай.

БРУТ.
Тогда, чтоб только ты не волновалась,
согласен я на это посещенье.
Теперь же оставляю я тебя.
Не провожай меня.

ПОРЦИЯ.
Да будут с вами боги!

ДОМ ГАЯ ЮЛИЯ ЦЕЗАРЯ

Действующие лица:
Гай Юлий Цезарь – пожизненный диктатор, великий понтифик (жрец Венеры), отец отечества.
Кальпурния – его жена.
Адонис – их раб.
Децим Юний Брут

КАЛЬПУРНИЯ
(заботливо).
Как ночью спал ты, Юлий, хорошо ли?

ЦЕЗАРЬ
(беспечно).
Благодарю, Кальпурния, прекрасно.
Как ты спала, жена?

КАЛЬПУРНИЯ
(с показной беспечностью).
Прекрасно тоже.

ЦЕЗАРЬ
(весело).
В сенате нынче будет трудный день.

КАЛЬПУРНИЯ
(отчаянно).
Нет, не могу я лгать, и ты не лги мне.
Ведь ты не спал всю ночь!

ЦЕЗАРЬ
(с притворством).
 С чего взяла ты?

КАЛЬПУРНИЯ
(твердо).
Не спал ты, Гай. Ворочался сначала,
а после встал, ходил по кабинету.
(Понимающе)
Наверное, писал еще ты что-то,
а может, диктовал секретарю.
(С упреком)
Совсем себя не бережешь ты, Юлий.

ЦЕЗАРЬ
(раздраженно).
С которых пор следить за мной ты стала?

КАЛЬПУРНИЯ
(беспечно).
Я не спала. Мне стало очень душно.
Хотела я заснуть – не получилось.
Невольно за тобой следила, Цезарь.

ЦЕЗАРЬ
(примирительно).
Ты знаешь, мне не надо много спать.
Хватает мне и нескольких часов.
(С показной заботой)
Ты ж не спала напрасно.

КАЛЬПУРНИЯ
(страстно).
Снедал тебя недуг, мой Юлий Цезарь!
И потому не спал ты в эту ночь.
Совсем себя не бережешь ты, Юлий,
 и отдыха себе ты не даешь!


ЦЕЗАРЬ
(с усмешкой).
Коль сон не шел, так что ж сидеть как филин?
(Значительно)
Ведь дел всегда у Цезаря довольно.
(Ласково)
Тебе бы лучше б спать. Сейчас ложись.

КАЛЬПУРНИЯ
(с испугом).
Не лягу и сейчас, боюсь забыться.
(Стараясь взять себя в руки)
Мне сон такой привиделся, что лучше
не спать.

ЦЕЗАРЬ
 (рассеянно).
 Вот новость. Что ж еще за сон?

КАЛЬПУРНИЯ
(робко).
Мне снилось, что земля пошла волнами,
трястись как море.
(С ужасом)
 После наша крыша
обрушилась на нас и придавила.
Дышать мне нечем было, и воскликнуть
я не могла – так мне сдавило грудь.
 (Спокойнее)
 Тут я проснулась. И заснуть уж после
не в силах я была.

ЦЕЗАРЬ
(с досадой).
Зачем же этот
ты сон сейчас мне говоришь в дорогу?
 Накличешь ты теперь мне неудачу.

КАЛЬПУРНИЯ
(с недоумением).

Какая может статься неудача?
В сенате все тебя боготворят.
Три четверти сенаторов, не меньше,
тобою были введены в сенат.
Все должности даешь своею волей.
Твоим словам во всем они послушны.

ЦЕЗАРЬ
(резко).
Дела эти не бабьего ума!

КАЛЬПУРНИЯ
(покорно).
Я в Цезаря дела влезать не смею.
(С любопытством, смешанным с испугом)
Но что за неудача может статься?

ЦЕЗАРЬ
(неохотно).
На днях накаркал сдуру прорицатель.
Спурина мне сказал, чтоб опасался,
 когда настанут мартовские иды.

КАЛЬПУРНИЯ
(с ужасом).
Недоброе тебе он предсказал?!

ЦЕЗАРЬ
(беспечно).
Да мало ли что высказал Спурина.
Не верю предсказателям, ты знаешь.

КАЛЬПУРНИЯ
(в страхе).
Но он тогда так точно предсказал,
что с Юлией случится…

ЦЕЗАРЬ
(резко).
Понапрасну!..

(Помедлив)
 Ты Юлию припомнила теперь…
И без того, Кальпурния, мне тяжко.
А Юлия… Она ведь так болела…
Не надо быть провидцем, чтоб предвидеть,
что Юлия… (горестно) Ах, доченька моя!
(С досадой)
День нынешний так начат неудачно,
а тут еще о мертвых говорить...

КАЛЬПУРНИЯ
(нерешительно).
Так говоришь, сказал тебе Спурина,
что марта ид тебе… не пережить?

ЦЕЗАРЬ
(беззаботно).
Плевать мне на него.

КАЛЬПУРНИЯ
(тревожно).
 Послушай, Юлий.
(Неуверенно)
 Прошу тебя…

ЦЕЗАРЬ.
 Что?

КАЛЬПУРНИЯ
(решительно).
 Не ходи в сенат.

ЦЕЗАРЬ
(нервно).
Ну, вот еще.
КАЛЬПУРНИЯ
(безысходно).
 Я умоляю, Цезарь!

ЦЕЗАРЬ

(с досадой).
Терпеть бы мне от женщин незадачи?!
Всегда я жил, авгурам вопреки,
не слушал ни оракулов, ни женщин.
Свою судьбу надежней держит Цезарь
в своих руках, чем Парки и Фортуна.

КАЛЬПУРНИЯ.
Но сон?

ЦЕЗАРЬ.
 Послушай, я ведь тоже грезил.
Сон Цезаря не предвещал несчастья.
Мне снилось, что я к небесам вознесся,
с Юпитером беседовал о жизни,
амброзию вкушал я с ним из кубка,
и мне он руку дружески пожал.
Не это ль говорит, что нынче буду
я почестями новыми обласкан?
Сенат мне нынче выдаст царский титул,
потребует такого Луций Кота.
Я речь его прочел и ей доволен.
Готовлюсь я к парфянскому походу.
Сказали предсказатели когда-то,
что победить парфян лишь царь сумеет.
Так мне теперь дадут условный титул,
чтоб увенчала наш поход победа.
В пределах Рима я царем не буду,
но буду за пределами его –
так на руку играет суеверье.

КАЛЬПУРНИЯ.
Ведь ты итак хозяин полный в Риме.

ЦЕЗАРЬ.
Наследная династия надежней,
чем голоса сената и народа.
Я должен власть такою вещью сделать,
чтоб смог ее в обход всех смут и мнений,
кому решу – в наследство передать.
Надежнее монархия для Рима,
чем сонмища безмозглых болтунов.
Кому же, как не мне, и знать об этом?
Вруны легко толпу прельстить способны,
я сам ее прельщал легко речами.
Толпа – лишь сила, но отнюдь не разум.
Монархию не сделаешь за сутки.
Что ж, можно стать царем и постепенно.
Сказал поэт когда-то очень верно:
«Коль преступать закон – то ради трона,
в иных делах он соблюдаться должен».
Теперь дела я делаю такие,
что цель любые оправдает средства,
на трон уже одной ногой вступил я,
меня никто теперь не остановит.

КАЛЬПУРНИЯ
(примирительно).
Наверное, ты прав. А я, как дура,
боюсь чего-то, а чего – не знаю.
Свой сон ты мыслишь, Юлий, добрым знаком.
Конечно, Гай, но только … (робко) Знаешь, Юлий…
Я думаю, что в разговор с богами
живые не вступают… Только после…

ЦЕЗАРЬ
(резко).
Молчи. Не надо говорить о смерти.

КАЛЬПУРНИЯ
(растерянно).
Вот ты сказал…

ЦЕЗАРЬ
(с досадой).
Проклятье! Как некстати!
(задумчиво)
А вдруг в своих прогнозах прав Спуринна?

КАЛЬПУРНИЯ
(умоляюще).
Хотела б я, чтоб прав был Юлий Цезарь,
и чтоб Спуринна был во всем не прав.

ЦЕЗАРЬ
(беспечно).
Случайное стеченье обстоятельств…
Истолковать приметы можно всяко.

КАЛЬПУРНИЯ
(решительно).
Гай… Умоляю… Оставайся дома.

ЦЕЗАРЬ
(нерешительно).
Ну, вот еще! Как можно в сны поверить?

КАЛЬПУРНИЯ
(отчаянно).
Не весь тебе свой сон я рассказала.

ЦЕЗАРЬ
(внимательно).
Ну, что еще за глупости приснились,
из-за которых мне не быть в сенате?

КАЛЬПУРНИЯ
(оживленно).
Я видела ужасный, Юлий, сон.
(С ужасом)
Мне виделось, что Цезарь был зарезан.
(Отрешенно)
В крови своей лежал ты недвижим…

ЦЕЗАРЬ
(с раздражением).
Уж это слишком для любого утра!
(с показной веселостью)
Достаточно наслушался я нынче.

КАЛЬПУРНИЯ
(с нежностью, кладя руку на плечо Цезарю).
Гай… Умоляю… Оставайся дома.

ЦЕЗАРЬ
(нерешительно).
Не знаю даже, что тебе сказать.
Не к месту эти признаки дурные.
Не тот сейчас момент, чтобы отступать,
но и с судьбой играть – нужны границы.
Пожалуй, лезть не нужно на рожон.
(Хлопает в ладоши)
Адонис!

(Входит Адонис)

АДОНИС
(почтительно).
Что велит великий Цезарь!

ЦЕЗАРЬ
(властно).
Позвать сюда гадателей, авгуров!
В полетах птиц знамения искать.
(Тихо)
Коль будут нежеланными знаменья,
зарежут пусть павлина с петухом.
На чем хотят они, пускай гадают,
хоть матерей своих достанут печень,
удачные знаменья мне желанны.
(Адонис с поклоном уходит)

ЦЕЗАРЬ
(беззаботно).
Кальпурния, увидишь, что знаменья
мне предвестят удачи и победы.
Отличный день, прекрасная погода,
(подмигивая)
прекрасно стать царем в такое время.
Спала ли ты, Кальпурния, с царем?
Сегодня же ты вкусишь царской ласки.

(Входит Адонис)

АДОНИС
(почтительно).
Префект и полководец Децим Юний…

ЦЕЗАРЬ
(радостно).
А, Децим Брут! Вели ему войти.

(Входит Децим Юний Брут)

ДЕЦИМ.
Приветствую ум, честь и совесть Рима,
понтифика, диктатора…

ЦЕЗАРЬ.
 Довольно.
От этих слов я ощущаю давку.
Не вынести мне сборища такого.
Здесь только Цезарь и его жена.
Дай руку мне, мой верный Децим Юний.
Тебя как раз нам нынче не хватало.
Ты нам поможешь разрешить наш спор.

ДЕЦИМ.
Приветствую я Цезаря супругу.

КАЛЬПУРНИЯ.
Тебя я рада видеть, Децим Брут.

ЦЕЗАРЬ.
Скажи, ты веришь, Децим, в предсказанья?
И надо ль верить снам?

ДЕЦИМ.
 Кто ж им не верит?
Ведь наши души ночью могут видеть,
что скрыто от телесной оболочки.
Еще зависит – что и как увидеть.
Увидеть рыбу средь пучины моря –
к несчастью, а дельфина видеть – к счастью.
А ту же рыбу на прилавке – к счастью,
к несчастью видеть мертвого дельфина.
О птицах также…

ЦЕЗАРЬ.
 Это всем известно!
Что означает… Видеться с богами?

ДЕЦИМ.
Урана плохо видеть и Цереру,
но их полезно видеть земледельцам.
Нептуна – морякам к удаче видеть,
а горожанам лучше бы не видеть,
землетрясенье это предвещает.

ЦЕЗАРЬ.
А если б я Юпитера увидел?

ДЕЦИМ.
К добру его увидеть власть имущим.
Для Цезаря такие сны – к удаче.

ЦЕЗАРЬ
(весело).
Ты слышала, Кальпурния? К удаче.

КАЛЬПУОРНИЯ
(безучастно).
Иное говорят об этом греки.

(Входит Адонис)

ЦЕЗАРЬ
(весело).
Ну, что, Адонис, говорят Авгуры?

АДОНИС
(покорно).
Вели меня казнить, великий Цезарь.
Но добрых не получено знамений.

ЦЕЗАРЬ
(мрачно).
Ступай.

(Адонис с поклоном уходит)

ЦЕЗАРЬ
(сжимает голову руками).
Опять круги перед глазами…
Кальпурния, мне что-то нынче дурно.
Прилягу я на несколько минут.
(Ложится)

КАЛЬПУРНИЯ.
Прости нас, Децим, Цезарь нынче болен,
не сможет он присутствовать в сенате.

ЦЕЗАРЬ.
Недолго полежу я только, Децим,
ты подожди меня пока в саду.

КАЛЬПУРНИЯ.
Останься, Цезарь, дома, умоляю!
Не бойся осуждения сената.

ЦЕЗАРЬ.
Чтоб я и вдруг сената испугался?
Так нет же! Не пойду теперь в сенат!

КАЛЬПУРНИЯ.
Ты видишь, Децим, Цезарь занедужил.

ДЕЦИМ.
Впервые вижу, как недужит Цезарь!
По счастью мы в поход с собой не брали
ни жен, ни чародеев, ни авгуров.
И сны припоминать мы не стремились,
перед лицом врага! До них ли дело?
Коль женам нашим снятся сны плохие,
пусть лечат их врачи и приживалки,
не жалко средств на женские мигрени,
 но времени мужчин на это жалко!
Не бойся, Цезарь, мнения сената,
но бойся, Цезарь, потерять себя.
Кто нынче будет слушать твое мненье,
коль ты его с гаданьями сверяешь,
коль женских снов подвержено влиянью
диктаторское царственное мненье?

ЦЕЗАРЬ
(резко вскакивая с постели).
Вот этого мне нынче не хватало!
Спасибо, Децим! Это – то, что нужно.
Чтоб Цезарь выпустил из рук корону
лишь потому, что курица иль утка
недолжной формы вырастила печень?
(Супруге)
Ни слова больше. Тотчас же я еду.
(Хлопает в ладоши).
Адонис! Приготовь мои носилки!

(Децим берет Цезаря под руку, и они выходят)

КАЛЬПУРНИЯ.
С какою легкостью порою вертят теми,
кто хочет доказать, что непреклонен!

Кальпурния уходит. Входит Адонис и Гектор, раб Артемидора.

ГЕКТОР
(с акцентом).
Велел мой господин Артемидор
отдать посланье это лично в руки.

АДОНИС.
Ты Цезаря не встретил по дороге?

ГЕКТОР.
Он был такою окружен толпою,
что я не смог вручить ему посланье.

АДОНИС.
Я провожу тебя тогда на кухню.
Ты там поешь и подождешь его.
(В сторону).
Мне нравится, что даже раб у грека
прилично на латыни говорит.
Неужто правда, что вожди у Галлов
не свяжут на латыни и два слова?
(Залу)
Как можно быть настолько некультурным?
Латынь не знать! Да мыслимое ль дело?

ГЕКТОР.
Как только это прочитает Цезарь,
хозяин тут же мне супругу купит.

АДОНИС
(Залу).
Похоже, он на Солнце перегрелся,
видать, перестарался он с латынью.

Адонис и Гектор уходят.

 
СЕНАТ, МАРТОВСКИЕ ИДЫ

Курия Помпея Великого
В центре отдельный зал заседаний, где стоит статуя Помпея
Пока туда не вошел Цезарь, этот зал остается пустым,
сенаторы находится перед ним

Действующие лица:
Гай Юлий Цезарь – пожизненный диктатор, великий понтифик.
Марк Юний Брут – сенатор и претор
Марк Антоний – племянник Цезаря, консул
Марк Тулий Цицерон – сенатор и философ, бывший диктатор
Марк Кальпурний Бибул – второй консул во время консульства Цезаря
Марк Петрей – сенатор
Публий Валумний – приятель Брута
Стратон – приятель Брута и Публия Валумния
Децим Юний Брут
Публий Сервилий Каска
Требоний – сенатор, заговорщик.
Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
Попилий Ленат – пожилой сенатор, придерживающийся нейтралитета
Домиций Луций (?) – сенатор
Квинт Атий Лабиен – заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
Артемидор из Книда
Авгур – гадатель по внутренностям жертвенных птиц
Публий Корнелий Долабелла – сенатор, будущий консул, назначенный Цезарем на время его предполагаемого отсутствия, бывший зять Цицерона.
Базил – заговорщик, в прошлом умеренный цезарианец
Другие заговорщики (всего 24 человека)
Другие сенаторы (несколько сот, на сцене – не менее пятидесяти)
Призрак Катона Младшего
Рабы Цезаря (3 человека), а также раб-уборщик

Сенаторы у входа в сенат

ПЕТРЕЙ.
Уж целый час ждут Цезаря в Сенате.
Наверное, нет смысла больше ждать.
 
ЦИЦЕРОН.
Еще одна возможность всех унизить –
он ни одной из них не упустил.
Когда придет – упрека не услышит,
и в будущем еще сильней унизит.

ПЕТРЕЙ.
Ведь ты ж не упрекнешь его, Марк Туллий?

ЦИЦЕРОН.
Я не согласен с ним по стольким пунктам,
что говорить я б мог о том до ночи.
Пренебреженье к правилам приличья –
из всех его грехов, пожалуй, меньший.

ПЕТРЕЙ.
Ведь говорил ты с ним неоднократно,
и даже иногда наедине?

ЦИЦЕРОН.
Но темы задавал при этом Цезарь.
Мы говорили о литературе,
и о грамматике и риторском искусстве.
Прекрасен Цезарь был в своих сужденьях.
Прекрасно было бы для Рима, если б
философом он только оставался.
С учением моим о государстве
знаком он и его он отвергает.
Считает Цезарь лучшею системой
систему под названьем «Юлий Цезарь».
Все прочие системы вскоре станут
лишь фоном к ней и клоунским придатком.
Когда был Цезарь с Бибулом на пару,
он под арест загнал его домашний
и заменял собой тогда двоих он,
и не было двух консулов над Римом,
один тогда был консул – Юлий Цезарь.
Сказал Катулл, мол, консулов-то двое,
один, мол, Юлий, а другой, мол, Цезарь!
А Бибула и не было в помине,
и консульства его не состоялось.
Но нынче кто о консулах и вспомнит!
Что значит нынче «консул Марк Антоний»?
Тень Цезаря! Ничто! Пустое место.
А что такое, скажем, Долабелла?
На смену Гаю консулом он станет,
покуда Цезарь в Парфии воюет?
И он – никто! Хоть был когда-то кем-то.
Был зятем мне он. Я его любил бы,
как сына, даже может и сильнее.
Нет Туллии моей, но Долабеллу
считаю я родным, скорбим мы оба.
Но если был он истинно мне сыном,
его бы я прилюдно нынче высек
за то, что стал он цезаревой тенью.
Скотом домашним стали все мужчины –
прикармливает Цезарь их и доит,
а если что не так, то и прирежет.
Идиллия настала нынче в Риме!
В деревне я такого насмотрелся.
Там свиньи, гуси, куры и коровы
пасутся вместе мирно, безмятежно,
тучнеют от хозяйской жирной пищи,
и мирно ждут, когда же их прирежут.
 
ПЕТРЕЙ.
Умен ты, Цицерон – не странно это.
Мне странно, Цицерон, как ты бесстрашен.

ЦИЦЕРОН.
Меня от страха защищают годы.
Я жизнь, Петрей, уже такую прожил,
которой бы хватило на две жизни.
Прожитых лет отнять никто не сможет.
Жизнь будущую я ценю так мало,
что с ней могу расстаться хоть теперь же.
Мне дочь мою не воротят и боги,
а прочее я не ценю нисколько.
Ценил, пожалуй, римскую свободу.
Да только где она теперь? Не вижу.

(Домиций подходит к Каске и берет его за тогу)

ДОМИЦИЙ.
Приветствую тебя, Сервилий Каска!

КАСКА.
Тебя приветствую, Домиций Луций!

ДОМИЦИЙ.
Хитрец какой! Ты думал, я не знаю?
А мне давно в деталях все известно!

КАСКА.
 Известно что?

ДОМИЦИЙ.
 Да брось, не притворяйся!
Мне Брут уже открыл твои все тайны!
Теперь уже и Цезарь тоже знает.
(Каска тревожно оглядывается, потом подходит к Домицию ближе и заглядывает ему в глаза, Домиций смеется и грозит Каске пальцем).
Как только удалось тебе так быстро
разбогатеть, что метишь ты в эдилы?

КАСКА
(рассеянно).
В эдилы мечу я?
(спохватившись, с облегчением)
 Ах, да, конечно!
(Каска пожимает плечами и разводит руками).
Из этого не делаю я тайны.

ДОМИЦИЙ
(обиженно).
Но я узнал об этом по секрету!
(Продолжает заговорческим тоном)
Спросил у Брута – чем встревожен Каска,
и почему так нынче неспокоен?
(Весело)
Сказал он мне, что ты в эдилы метишь,
поэтому слегка переживаешь.
(С энтузиазмом)
Напрасно, Каска! Цезарь согласится,
коль средств уже достаточно имеешь.

КАСКА
(с показным энтузиазмом).
Ну, что ж, коль Цезарь с этим согласится,
тревожиться я далее не буду.
(Спокойно, с облегчением)
Ты чуть не напугал меня, Домиций,
теперь же очень сильно успокоил.
(Он похлопывает Домиция по плечу и мягко отстраняет от себя).

(Каска подходит к Бруту и Кассию)

КАСКА
(Тихо, со смехом, указывая на Домиция).
Случаются такие совпаденья,
не разберешься с ходу – поседеешь!

(К ним приближается Попилий Ленат)

ЛЕНАТ
(с театральным пафосом).
Молю богов, чтоб нынче ж ваше дело
закончилось с успехом непременным.
Не медлите ж, ползут повсюду слухи,
а вам они, конечно, не полезны!
Задуманное сделать поспешите!
Несет порою промедленье гибель!
(Пританцовывая, уходит).

БРУТ
(тихо).
Нас предали?

КАССИЙ
(тихо).
Похоже…

КАСКА
(тихо).
Что же делать?

БРУТ
(тихо).
Резервных планов нет. Вперед и насмерть!

КАССИЙ
(тихо).
Ты прав, теперь уж точно будь, что будет.

БРУТ
(обычным тоном).
Ты слышишь шум? Похоже, это Цезарь.

КАССИЙ.
Да он. Я узнаю его носилки.

(Брут, Кассий и Каска для виду расходятся на небольшое рассстояние, не теряя друг друга из виду, после чего обмениваются малоприметными знаками, Децим занимает Антония разговорами и отводит его к краю курии)

ЦЕЗАРЬ.
Ты здесь, Спуринна? Здравствуй, прорицатель.

СПУРИННА.
И я желаю здравствовать тебе,
но боги могут мыслить по-другому.

ЦЕЗАРЬ.
Признайся, ты напрасно напророчил,
что мартовских мне ид не пережить?
Ты видишь – наступили иды марта?
И я, как видишь, не мертвей тебя!

СПУРИННА.
Да, Цезарь, иды марта наступили,
но ведь они пока что не прошли.

ЦЕЗАРЬ.
Упрямца этого не переспоришь.

Просители подают Цезарю свитки с просьбами. Цезарь берет их и передает рабам-секретарям.

ЦЕЗАРЬ
(в сторону).
Как много нынче поступает свитков,
ходатайства, прошения, доносы –
все в сторону, мне нынче не до них.
Пусть с ними разберется Долабелла,
его оставлю консулом на время,
пока в парфянских войнах будет Цезарь.
С Антонием пусть разгребают это.
(Передает очередные свитки рабу-секретарю).

АРТЕМИДОР
(подает свиток).
Вот этот свиток, Цезарь, ради Зевса,
прочти немедля сам, он очень важен!
Касается судьбы твоей он, Цезарь!
И никому его не отдавай!

ЦЕЗАРЬ
(берет свиток, кивает, оставляет его в руке, говорит в сторону).
Мне греческих теперь не доставало
важнейших знатоков моей судьбы.
Добавить их к пророчествам авгуров,
и к карканью упрямого Спуринны,
и к снам моей Кальпурнии досужей,
куда как будет жизнь моя прелестна!
(Удивленно)
Антония не вижу я средь прочих.

(К Бруту подбегает взволнованный Марципор)

МАРЦИПОР
(возбужденно).
Хозяин!

БРУТ.
Прочь! Сейчас я слишком занят.

МАРЦИПОР
(возбужденно).
Хозяин! Это важно!

БРУТ.
 Прочь, негодник!
Вне этих стен сейчас мне все неважно!

МАРЦИПОР
(возбужденно).
Хозяин! Ваша Порция, супруга…!

БРУТ.
Коль не исчезнешь с глаз и не заткнешься,
тебя велю я тотчас же прирезать!

МАРЦИПОР
(возбужденно).
Прирежте, если будет вам угодно!

Супруга ваша! Порция! Скончалась!

БРУТ
(вздрагивает и пристально смотрит на Марципора).
Скончалась?! Если так… (Горестно) Скорбеть я буду.
(Решительно)
Но не сейчас. (Беззлобно, но твердо) Ступай же прочь, отсюда.

(Другие сенаторы окружают Брута)

ДОМИЦИЙ.
Случилось что-то?

ПЕТРЕЙ.
Порция? Неужто?

ЦИЦЕРОН.
Не может быть! Ступай домой!

КАССИЙ
(кладет руку на плечо Бруту).
Мужайся.

ПЕТРЕЙ.
А что случилось? Что такое?

БРУТ
(Кассию – решительно).
 К делу.

(К Цезарю подходит Авгур)

АВГУР.
С приходом твоим курицу зарезав,
по потрохам я сделал заключенье,
что день сегодня…

ЦЕЗАРЬ
(нетерпеливо).
 Предстоит великий.
АВГУР.
Знаменья не вполне благоприятны.

ЦЕЗАРЬ
(пренебрежительно).
Вполне иль не вполне – уже не важно.

АВГУР
(настойчиво).
Сказал бы я: они весьма зловещи.

ЦЕЗАРЬ
(с усмешкой).
Ну что еще там? Нет у птицы сердца?
Иль начисто отсутствует печенка?

АВГУР
(значительно).
В печенке не хватает важной доли.

ЦЕЗАРЬ
(нетерпеливо).
Есть целое, не будем мелочиться,
долей считать, и форме удивляться,
не до подробностей, довольно основного.

АВГУР
(с удивлением и настойчиво).
Припомни, что такое же знаменье
случилось перед битвою под Мундой.

ЦЕЗАРЬ.
Под Мундой мы в итоге победили.
Знаменье, значит, мне сулит победу.

(Цезарь поспешно идет к своему креслу)

АВГУР
(растерянно).
Когда победою считает Цезарь
сраженье, где едва живым остался,
я курицу готов признать павлином,
а печень эту признаю я целой.

(Авгур огорченно машет рукой и уходит).

ЛЕНАТ
(с театральным пафосом).
Позволь поговорить с тобою, Цезарь!
(приближается к Цезарю, берет его под руку, негромко говорит)
Я знаю, что задумал Брут и Кассий.
(Беспокойно поглядывает на Брута и Кассия, указывает на них рукой, продолжает говорить еще тише).
Начнут просить за Цимберова брата.
Чтоб ты его простил, как многих прочих,
и в Рим чтоб разрешил ему вернуться.
(Заносчиво)
А там, глядишь, и младшему Помпею
защитники пред Цезарем найдутся!

ЦЕЗАРЬ
(тихо).
В делах любых мне не нужны советы,
и в этаких делах – оно и вовсе.
Сегодня ж я советов слышал столько,
что хватит их с лихвой до самой смерти.

Кассий, Каска, Брут и другие не слышат разговора Цезаря с Ленатом.

КАССИЙ
(шепотом).
Смотри, как Цезарь шепчется с Ленатом!

КАСКА
(шепотом).
Возможно нас сейчас же арестуют.

КАССИЙ
(тянет руку к кинжалу, спрятанному под тогой).
Живым не дамся.

(Каска повторяет жест Кассия. Брут делает успокаивающий жест ладонями вниз, Ленат отходит от Цезаря)

БРУТ
(тихо и спокойно).
 Действуем по плану.
 (Подает знак Требонию).

(Требоний решительно подходит к Антонию).

ТРЕБОНИЙ
(Антонию негромко).
Хотел тебя спросить о Клеопатре,
она зовет сынка Цезарионом,
у греков это имя означает…
(Тише)
Ты знаешь сам, сказать мне не удобно.
Вопрос тут возникает об отцовстве …
(Дальше говорит что-то не слышно)

(Требоний тычет пальцем на Антония, Антоний двусмысленно и гордо улыбается, Требоний вынуждает Антония отвернуться от центра событий и от Цезаря).

ЦЕЗАРЬ
(тихо, сам себе).
Ну, где ж второй мой консул – Марк Антоний?
Отвлекся разговором он некстати.
Племянник мой внучатый, Гай Октавий,
не променял бы болтовню на дело.

(Цезарь смотрит в сторону Антония, немного медлит, после чего идет к центру курии, где устроен зал заседаний. Вслед за Цезарем в зал входят заговорщики, опережая всех остальных сенаторов).

ЦЕЗАРЬ
(похлопывает по ноге статую Помпея).
Приветствую, зятек! Какой ты гордый!
Твою велел я статую поставить,
воздав тебе за прежние заслуги,
а вины все твои простил я ныне,
поскольку ты мне больше не опасен.
(Садится в кресло)
Мы в курии твоей собрались нынче.
Так что ты нам теперь на это скажешь?

(Цимбер стремительно подходит к Цезарю и падает на колени)

ЦИМБЕР
(притворно жалостливым голосом).
Тебя за брата, Цезарь, Цимбер молит!
Прости его и разреши вернуться!

ЦЕЗАРЬ
(раздраженно).
Встань, Цимбер. Перестань молить за брата,
другими нынче занят я делами!

ЦИМБЕР
(хватает Цезаря за тогу и тянет вниз).
Молю тебя, яви же, Цезарь, милость!

(Заговорщики окружают Цезаря кольцом)

КАССИЙ
(прикасается к Цезарю).
Мы также просим, Цезарь!

КАСКА
(поглаживает Цезаря по плечам, проверяя наличие кольчуги).
Просим все мы!

ЛАБИЕН
(проводя по груди Цезаря, проверяя отсутствие кольчуги)
О милости мы, Цезарь, умоляем!

ЦЕЗАРЬ
(раздраженно).
Вы что меня как мухи облепили!
В базар не превращайте заседанье!
Довольно, Цимбер! Ты сверх меры дерзок!

(Каска наносит Цезарю кинжалом удар в район ключицы).

ЦЕЗАРЬ
(с удивлением, на высоких тонах, почти с визгом).
В уме ль ты, Каска?! Как ты смел, предатель!?

(Цезарь хватает Каску за горло и старается задушить. Все сенаторы, кроме заговорщиков в этот момент стоят как вкопанные, не промолвив ни слова, не делая попыток ни спасти Цезаря, ни спастись самим)

ЦЕЗАРЬ
(гневно).
Я задушу тебя, предатель подлый!

КАСКА
(хрипя).
На помощь, Гай! Брат, помоги скорее!

(Кассий, Цимбер, Лабиен и другие заговорщики и с ними, наконец, и Гай Каска, наносят Цезарю удар за ударом)

ЦЕЗАРЬ
(выпускает Каску и хрипит еле слышно)
Мерзавцы! Это заговор! На помощь!

ТРЕБОНИЙ
(громко, заглушая крики Цезаря, одновременно с ним).
А ты, Антоний, на любовь счастливчик!
Красавчика такого любят дамы!
Хотел бы я, чтоб мне везло вполстолько!

ЦЕЗАРЬ
(получает от Кассия удар в лицо)
Лицо! Глаза… Я ничего не вижу…

(Брут протискивается и наносит Цезарю удар, Децим Брут тоже наносит свой удар, Цезарь на короткое время прозревает и узнает Децима Брута)

ЦЕЗАРЬ (совсем тихо)
Брут? Децим?… Ты?! Малыш… Тебе-то… Я…

(Цезарь закрывает голову тогой и медленно под ударами оседает на пол)

Из темноты появляется призрак Катона
Заговорщики расступаются. На полу лежит окровавленное тело Цезаря, наподобие месива, голова накрыта тогой.

ПРИЗРАК КАТОНА.
Я за тобой пришел, Гай Юлий Цезарь.

Из-за тела Цезаря медленно поднимается Цезарь в белых одеждах – призрак Цезаря. Никто кроме Катона его не видит, все остальные замирают или движутся очень медленно.

ПРИЗРАК ЦЕЗАРЯ.
О, Боги! Ты ли это, Марк Катон?

ПРИЗРАК КАТОНА.
Смотри же, что, безумец, ты наделал!
Глаза тебе Катон на все откроет.
Пол Рима полегло в войне гражданской,
но новая война теперь начнется.
Диктаторов над Римом будет много,
но мирной жизни Риму не дождаться.
Сенат унизил ты и уничтожил.
Народное собранье существует,
но нет уже народного правленья.
Виновен в этом ты, Гай Юлий Цезарь.
И смерть твоя не служит искупленьем.

ПРИЗРАК ЦЕЗАРЯ.
Не верю!

ПРИЗРАК КАТОНА
(исчезая в глубине сцены).
Это, Цезарь, уж не важно.

(Наступает темнота. Потом вновь возникает освещение, призрака Цезаря больше нет. Застывшие сенаторы начинают постепенно двигаться.
Марк Юний Брут серьезно ранен в руку Кассием, другие заговорщики тоже в крови – Цезаря и своей)


БРУТ
(Поднимает кинжал здоровой рукой, большинство сенаторов содрогается в ужасе, слышны вздохи).
Мир!

ДОМИЦИЙ
 (шепотом, который отчетливо слышен в общей тишине).
 Что сказал он?

ЛЕНАТ
(шепотом).
 Мира хочет.

КАССИЙ.
Республика!

КАСКА.
Сенат!

БРУТ.
И Цицерон!

ДОМИЦИЙ
(шепотом).
При чем тут Цицерон? Его зарежут?

ЛЕНАТ
(шепотом).
В диктаторы его теперь поставят?

(В зал заседаний медленно входит Антоний.)

ДОМИЦИЙ
(шепотом).
Антоний. Консул.

ЛЕНАТ
(шепотом).
Тоже он замешан?

АНТОНИЙ
(с недоумением).
Что тут случилось? Что такое с вами?
(пауза)
А Цезарь где?

(Сенаторы в ужасе разбегаются, кроме, Антония и Цицерона и заговорщиков).

ЦИЦЕРОН
(после паузы).
 Похоже, что убит.

АНТОНИЙ.
(пятясь, обращается к Бруту)
Меня вы… Тоже?

БРУТ
(кидает кинжал на пол).
Кончена работа.

(Антоний нагибается к кинжалу, но другие заговорщики свои кинжалы не бросают, и Антоний, поправив складки тоги, распрямляется и, пятясь, отступает уходит).

БРУТ.
Теперь сенат решать вопросы должен.

КАССИЙ.
Сената нет. Все разошлись.

КАСКА.
 Сбежали.

БРУТ.
И нам здесь оставаться не пристало.

ТРЕБОНИЙ.
Куда ж идти?

БРУТ.
 Пойдемте в Капитолий.
Там статуи стоят тираноборцев.
Нет лучше места для переговоров.
А если нас убить теперь решатся,
 там умереть всего почетней будет.

(Озираясь по сторонам, подходит Фавоний)

ФАВОНИЙ.
Я поздравляю вас с большой победой!

КАССИЙ.
Ну, вот она – поддержка от сената.

БРУТ.
Тот самый непреклонный наш Фавоний,
что яро осуждал тираноборство,
и с осужденьем Брута и Агалы
два месяца назад писал доклады?

ФАВОНИЙ.
Глупец не тот, кто делает ошибки,
а тот, кто признавать их не умеет.
Мудрец свои ошибки распознает
скорее, чем укажут их другие.

БРУТ.
Тогда, конечно, ты мудрец, Фавоний!

КАССИЙ.
Умерь свою иронию, Марк Юний,
поддержка нам сейчас нужна любая.

БРУТ.
Я не хотел тебе грубить, Фавоний…
О Порции сейчас я беспокоюсь.
Не мудрено мне быть не в настроеньи.

КАССИЙ.
Мы все теперь возбуждены не в меру.
Такой уж день. Тебе ж всех тяжелее.

 (Сначала нерешительно, затем решительней подходит Долабелла)

ДОЛАБЕЛЛА.
Как консул и как гражданин, с восторгом,
приветствую я вас и поздравляю!
Меня одно лишь только удручает,
что не был с вами я важнейшем деле.
(Опасливо смотрит на труп Цезаря)
В тирана грудь и я бы с наслажденьем
вонзил клинок, свободу защищая.

БРУТ.
Не думал я, что даже Долабелла
участвовать готов был в нашем деле.
Тирана власть тебя ли тяготила?
Ведь консулом тебя тиран назначил!

ДОЛАБЕЛЛА.
Ты знаешь, я был зятем Цицерона,
хоть Туллию мы нашу потеряли,
я с тестем сохранил большую дружбу.
Во многом наши мысли очень сходны.

КАССИЙ.
А я тебя считал цезарианцем.

ДОЛАБЕЛЛА.
И вас цезарианцами я мыслил.
Мы притворялись все при тирании.
Но наконец-то все теперь свободны!

БРУТ
(задумчиво).
Ты, значит, наш поступок одобряешь?

ДОЛАБЕЛЛА.
Я мысленно во всем всегда был с вами!

КАССИЙ.
Ну, что же, это будет очень кстати!

ДОЛАБЕЛЛА
(оглядываясь).
Но нам опасен будет Марк Антоний.
Зачем его вы также не убили?
У Децима ведь гвардия такая,
что можно было б всех цезарианцев
немедленно убить иль взять под стражу.
Антоний среди них опасный самый.
Власть надо брать решительно и быстро!

БРУТ.
Но мы взять власть ни капли не стремились.

ДОЛАБЕЛЛА.
Брут, Кассий, Каска, Децим! Что я слышу?
Вы власть к рукам прибрать не собирались?
Но в чем же план ваш? Что же вы хотите?

БРУТ.
Свободы только. Нет другого плана,
как только устранить с пути тирана.

ДОЛАБЕЛЛА.
Что ни случилось, я во всем – ваш друг!

ДЕЦИМ
(Фавонию тихо).
В особенности – Кассия супруге.

ДОЛАБЕЛЛА.
Сплотить единомышленников надо.

БРУТ.
Нам блоки не нужны, нужно единство.

СТРАТОН.
Где больше одного, там есть и блоки,
бокал воды – и тот неоднороден,
и в воздухе находим мы вкрапленья.
Сенат всегда из блоков состоит.
Тебе мы благодарны, Долабелла,
что к нам ты в трудный час с добром явился.

БРУТ.
Пойдемте же теперь мы в Капитолий.

(Входит Публий Лентул Спинтер с кинжалом на поясе).

ПУБЛИЙ
(поправляя кинжал).
Какой удачный был сегодня день!

ДЕЦИМ
(Стратону тихо).
Как быстро он достал кинжал такой же.
И кровью он успел его испачкать.

СТРАТОН
(Дециму тихо).
Наверное, зарезал петуха.

(Заговорщики уходят).

ПУБЛИЙ.
Деталь одежды иногда важнее,
чем образ мыслей, круг друзей, богатство.
Кинжал в крови сейчас на пике моды.

(Публий гордо уходит. Заходит раб-уборщик).

РАБ.
Недолго как сегодня заседали!
(Смотрит на тело)
И как успели насорить! ... Ужасно!
(Уходит).

(Входят три раба, неловко подхватывают тело Цезаря, его рука безжизненно волочится по полу)

УПУЩЕННАЯ ВОЗМОЖНОСТЬ

Капитолий

Статуи греческих тираноборцев, а также римских Брута и Агалы

Действующие лица:
Марк Юний Брут – сенатор и претор
Публий Валумний – приятель Брута
Стратон – приятель Брута и Публия Валумния
Децим Юний Брут
Публий Сервилий Каска
Требоний – сенатор, заговорщик.
Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
Квинт Атий Лабиен – заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
Другие заговорщики (всего 24 человека)

БРУТ.
Как это место возвышает душу!

СТРАТОН.
Здесь статуи героев славных Рима.
Не место это красит человека,
а люди место сделали святым.
Людей святыми сделали поступки –
борьба святая за свободу Рима.

БРУТ.
Здесь Луций Юний Брут, мой предок славный,
с Сервилием Агалой и с другими,
кто защищал свободу от тиранов!

КАССИЙ.
Теперь им всем придется потесниться,
здесь скоро наши статуи поставят.

БРУТ.
Ну, что ж, коль так случится, в самом деле,
так значит, Рим оценит нашу жертву,
и, значит, снова будет он свободным.
Выходит, наша жертва не напрасна.
Но, впрочем, где ж Фавоний с Долабеллой?
Сбежали по дороге в Капитолий.

СТРАТОН.
Нам следовало все же дело кончить.

ТРЕБОНИЙ.
Тиран убит. Какое ж еще дело?

ДЕЦИМ.
Тиран, пока не назван он тираном,
законом защищен от покушенья.
А мы тогда – банальные убийцы.

КАССИЙ.
Ты, прав, Стратон! Убить тирана мало,
развенчан должен быть тирана образ.

СТРАТОН.
Дух Цезаря опасней человека.
Должны мы победить цезарианство,
сенат признать его тираном должен.

КАСКА.
Мне кажется, что каждому понятно,
 каким тираном был Гай Юлий Цезарь.

СТРАТОН.
Еще б понятней стало это Риму,
 когда бы труп тирана протащили
по улицам и закоулкам Рима
и в Тибр его швырнули без почтенья.

БРУТ.
Я этого противник непреклонный.
Свободе не нужны такие меры.
Во благо Рима рисковал я жизнью,
а мерзостью не стану заниматься.

СТРАТОН.
Но не ликует Рим! Тиран повержен!
Сенат молчит, толпа не рукоплещет...
А мы как тривиальные убийцы
укрытья ищем. От кого? От плебса?
От всадников? Сената? Популяров?
Все потому, что сделано полдела.

ТРЕБОНИЙ.
Капитолийский холм нам стал приютом,
а может быть – тюрьмой?

СТТРАТОН.
 Уже спасибо,
что он пока не стал нам лобным местом.
Рим не ликует, он сейчас растерян,
коль за собой его не поведем мы,
другие поведут его на нас.

БРУТ.
Нужны ль вожди свободному народу?
Свой путь народ свободно изберет.
Рим не ликует? Дайте только время!
Сейчас всего лишь сброшены оковы.
Еще не насладился в полной мере,
Рим обновленный собственной свободой.

КАССИЙ.
Возможно, Брут, не все свободней стали?
Известно ведь: свобода для кого-то
всегда дается чьей-то несвободой.
Была свобода Цезарю, конечно,
для всех других отсутствием свободы.

ТРЕБОНИЙ.
А ныне, чтобы Риму дать свободу,
Мы совершили дерзкое убийство.
Возможно ли насилие сильнее –
понтифика убить в священном месте?

ДЕЦИМ.
Священное, поскольку в нем гадали!
Гадателей так расплодилось много,
что нет уж не святого места в Риме.

СТРАТОН.
Тирана труп попрать – велят законы!
Нам этим делом следует заняться.

БРУТ.
Нет! Трупу мстить – ни смысла нет, ни чести.
Так далеко мы не заходим в мести.
Пора отбросить силу и кинжалы.
Оружьем можно ставить на колени,
поднять колен – оружие не нужно.

ДЕЦИМ.
Свободный путь ведет к свободе редко.

БРУТ.
Тому виной – бесчестные трибуны,
людское легковерье и тираны.
Тиран повергнут, так чего ж бояться?

СТРАТОН.
Людского легковерья и трибунов.

КАССИЙ.
Антоний все же остается в силе,
излишне много он имеет власти!
С ним Долабелла консулом на пару.
Особенно опасен нам Антоний:
пойдет по трупам Цезаря дорогой.

БРУТ.
Возможно, что не так уж плох Антоний?
При Цезаре не все ли притворялись?
Свобода всех раскроет в лучшем свете.

КАССИЙ.
Племянник может хуже стать, чем дядя,
воспользовавшись Цезаря правами,
но, не имея Цезаревой воли,
ума его и цельности натуры.
Когда б страною править стал Антоний,
то Цезаря б вернуть мы пожелали:
страшней всевластья жесткого тирана
всесилье недостойного безумца.
Он – пьяница, развратник, себялюбец.
Коль власть теперь он укрепит оружьем,
 то Рим сначала обберет до нитки,
а после подомнет как новый Цезарь,
но выгод от него вы не дождетесь,
какие Риму Цезарь приносил...

БРУТ.
Какие ж это выгоды для Рима,
по-твоему, принес Гай Юлий Цезарь?

КАССИЙ.
Империи границы он расширил,
а также над Египтом непокорным
он закрепил победу Рима прочно.

БРУТ.
Победой над царицею Египта,
которую своей он сделал шлюхой?
Такой ценой он покорил Египет!

КАССИЙ.
Египет – хлеб и прочие ресурсы.
И, кстати, римлян многие доходы.
Охотнее простят порою люди
убийство брата, чем потерю денег.
Какой ценой Египет взят – не важно!
Для римлян важно лишь, какие цены
на хлеб и хлопок будут нынче в Риме.
И если Рим Египет потеряет,
не сохранить нам головы с тобою.

БРУТ.
Какие, Кассий, слышу разговоры!
Не пожалел ли ты о нашем деле?

КАССИЙ.
Я не о деле нашем сожалею,
о том я нынче, Брут, скорблю с тоскою,
что сделали всего лишь мы пол дела!
Напрасно не зарезан Марк Антоний.
Хоть Цезарь был тираном, безусловно,
он положил конец гражданским войнам.
Антоний может стать таким тираном,
который войны новые затеет!
Не будет ни раздач народу хлеба,
ни новых завоеванных провинций,
но главное, не будет и согласья.
Убить тирана было лишь полдела,
убить должны мы были тиранию,
остался у тирана продолжатель
и он напрасно пощажен был нами.

БРУТ.
Противник я напрасного убийства.
Один лишь Цезарь был тираном Рима,
его лишь кровь должна была пролиться.
Мы сделали лишь то, что полагалось,
не сделав ничего, что было б лишним.

КАССИЙ.
Хоть мыслей я твоих не разделяю,
с тобою, шурин, буду до конца.

БРУТ.
Конец далек, мы только лишь в начале
прекрасной жизни в обновленном Риме.
Надеюсь тут увидеть Цицерона.

БАЗИЛ.
Мне раб принес короткую записку,
в ней пишет Цицерон: «Рад. Поздравляю.
Слежу за всем и жду вестей. Марк Туллий».

БРУТ.
Тут слишком мало или слишком много.
Когда была написана записка?
И почему он сам к нам не приходит?

БАЗИЛ.
И сам хотел бы знать я, что ответить.
Когда бы речь тут шла о нашем деле,
писал бы он не мне скорей, а Бруту.
Туманность этой маленькой записки
дипломатичность автора являет.

БРУТ.
От Цицерона большего я жду.

СТРАТОН.
Победу мы еще не одержали,
иначе с нами был бы Цицерон.

БРУТ.
А если б Цицерон сейчас был с нами,
то это означало бы победу.

(Входит Цицерон).

ЦИЦЕРОН.
Так вот где сокрушители тирана!
Меня вы нынче дважды удивили.
Сначала – тем, что сделали в сенате,
а после тем, что самоустранились.

ДЕЦИМ.
Сенаторы так быстро удалились,
что сделать ничего мы не успели.

БРУТ.
Мы сделали сегодня основное,
пора уже сенату что-то сделать.

ЦИЦЕРОН.
Сенаторы свои спасали жизни.

СТРАТОН.
Им вовсе ничего не угрожало.

ЦИЦЕРОН.
Оставим это. В чем же ваши планы?

БРУТ.
Мы в этом доверяем Цицерону.

ЦИЦЕРОН.
Когда б вы доверяли Цицерону,
заранее б с ним дело обсудили.

БРУТ.
Тобой мы рисковать не захотели.

ЦИЦЕРОН.
Ну что же – не помог я вам телесно,
помочь теперь готов умом и словом.
Сенаторов созвать теперь же нужно.
Антония от власти отрешите.
И изложите им свою программу.

БРУТ
(упрямо).
Программы нет.

ЦИЦЕРОН
(раздраженно).
Придумайте немедля!
 (спокойно).
Толпе нужны программы, обещанья
и выгоды конкретные, и пользы.
Без этого толпы не привлечете.
А без поддержки не видать успеха.
Вот для начала лозунг: «Примиренье».
Хотя оно и не вполне разумно.
Разумнее – Антония прирезать.
Теперь уж поздно. Значит – «Примиренье».

БРУТ.
Прекрасный лозунг.

ЦИЦЕРОН.
Это уж не мало.
Признать посмертно Цезаря тираном.

БРУТ.
Мы думали об этом.

ЦИЦЕРОН
(резко).
 Думать – мало!
Должны другие точно также думать.
Для этого найти подходы надо,
и речь построить в правильном порядке!

 БРУТ.
Теперь уже не так уж это важно.

ЦИЦЕРОН.
Как раз теперь нет ничего важнее.
Отрезали вы голову у гидры,
три новых могут вырасти в том месте,
коль дело не доделать так, как надо.
Ведь действуют сейчас его законы,
и ставленники Цезаря повсюду.
Он на пять лет вакансии заполнил,
назначены им консулы, эдилы,
потнифики, легаты, магистраты,
проконсулы, трибуны и авгуры.
И эту сеть кинжалом не разрезать!
А расплести – задача не из легких.
Велел послать уже я за сенатом,
ты ж, Брут, продумай речь получше.
Да, кстати! Я о Порции проведал.
Она жива, и с нею все в порядке.
Негодный раб напутал, видно, что-то.

БРУТ
(радостно).
Спасибо, Цицерон! За все спасибо!

ЦИЦЕРОН
(одобрительно кивает).
Готовь же речь. «Свобода!», «Примиренье!» …
«Законность!» … Впрочем, Цезаря законы –
что с ними делать? Вот вопрос не праздный!
Я тоже кое-что уже обдумал…
(Сжимает кулак и грозит им в пустоту).
Скажу сенату…
(поднимает кулак вверх).
 Слово…
(Разжимает кулак и протягивает руку с раскрытой ладонью вверх)
 Цицерона.

(Цицерон уходит).

БРУТ
(с подъемом).
Ну, разве он, скажите, не прекрасен?

СТРАТОН
(деловито).
Он прав. Марк Юний Брут, продумай речь.

(Входит Антоний).

АНТОНИЙ.
Едва не начались волненья в Риме!
Теперь уж все спокойно. Я добился.
(Подчеркнуто на слове «консул»)
Как консул я предпринял все, что надо.
Успел и документы опечатать,
они хранились в доме у … тирана.

ДЕЦИМ
 (со смехом).
И Марк Антоний правильное слово
употребляет нынче в разговорах!

АНТОНИЙ
(спокойно).
Не вижу в этом ничего смешного.
А впрочем, что ж теперь не посмеяться
(совершенно естественно смеется).
Теперь всего важнее – примиренье.
(Антоний протягивает руку для пожатия Бруту, Кассию, Дециму, но они делают вид, что не замечают этого жеста, тогда Антоний торопливо хватает руку Цицерона и пожимает ее, Цицерон этого как бы не замечает).
Как консул Рима, представитель власти,
я говорю, что все теперь в порядке.

СТРАТОН
(понимающе).
Как консул! Вот в чем дело, Марк Антоний!
Я понял. Опечатал документы?
А с ними, разумеется, наличность?
Ее уже успел ты перепрятать?
Седьмая часть того, чем Рим владеет
считалась личной собственностью Гая.
Теперь же, полагаю, эти деньги
в казну твою уже откочевали?
А мы неспешно речи обсуждаем.

АНТОН
(смущенно).
Решал я все вопросы совокупно.
(Уверенней)
Важней всего, конечно, документы.
Командование армиями тоже.
И деньги, впрочем, – важная забота.
Но вам теперь заботиться не надо,
я все уже давно решил вопросы.

БРУТ.
Ты, вижу, время не терял, Антоний.

АНТОНИЙ.
Теперь уже его не упущу я.
Беспечности во мне – как ни бывало.
(С вызовом смотрит Бруту в лицо)
Я нынче видел цену за беспечность.

(Входят Сенаторы).

БРУТ
(спокойно).
Сенат решит, чего кто ныне стоит.

СТРАТОН
 (тихо Бруту).
Свобода, примиренье и законность.

(Брут кивает и обнимает Стратона.)

СЕНАТ В КАПИТОЛИИ

15 марта там же, те же и сенаторы
Действующие лица:
Марк Юний Брут – сенатор и претор
Марк Антоний – племянник Цезаря, консул
Марк Эмилий Лепид – начальник конницы
Марк Тулий Цицерон – сенатор и философ, бывший диктатор
Марк Кальпурний Бибул – второй консул во время консульства Цезаря
Марк Петрей – сенатор
Публий Валумний – приятель Брута
Стратон – приятель Брута и Публия Валумния
Децим Юний Брут
Публий Сервилий Каска
Требоний – сенатор, заговорщик.
Гай Каска - брат Публия Сервилия Каски
Попилий Ленат – пожилой сенатор, придерживающийся нейтралитета
Домиций Луций – сенатор
Квинт Атий Лабиен – заговорщик, сын Тита Лабиена, бывшего легата Цезаря
Публий Корнелий Долабелла – сенатор, будущий консул, назначенный Цезарем на время его предполагаемого отсутствия, бывший зять Цицерона.
Базил – заговорщик, в прошлом умеренный цезарианец
Другие заговорщики (всего 24 человека)
Другие сенаторы (несколько сот, на сцене – не менее пятидесяти)

БРУТ
(выходит в середину, как на трибуну).
Сограждане! Конец настал тирану!
Законность, примиренье и свобода,
теперь возобладают с новой силой.
Конец времен, когда лишал лишь Цезарь,
кто пост какой займет в какое время.
Голосованье нынче возродится,
и выборы не будут больше фарсом.
И ваши голоса теперь направит
не страх или расчет, а голос сердца.
Никто не купит и не запугает
сенаторов, эдилов и трибунов.
Не будет нарушений прав, порядков
и сроков исполненья полномочий.
Прощенье всем, кто Цезарем наказан.
Свобода, примиренье и законность.
(Брут возвращается на свое место).

(Сенаторы негромко переговариваются, слышен гул, но нет общего мнения).

ЦИЦЕРОН.
Наш Брут всегда был очень лаконичен.
(Брут пожимает плечами, сенаторы кивают, поднимается гул, Цицерон поднимает руку и гул смолкает).
Все помнят о Сервилии Агале.
(Цицерон указывает на статую Агалы).
Под мышкой он пронес клинок смертельный,
чтоб заколоть коварного тирана.
Был Спурий Мелий ненавидим всеми,
поскольку к личной власти он стремился.
Его коварно заколол Сервилий,
но мы его коварным не считаем.
Коварство, безусловно, допустимо,
коль нет другого способа бороться
с тираном, отнимающим свободу!
Мы чтим теперь Спервилия Агалу
(кланяется статуе),
а Спурия, конечно, проклинаем.
(Ропот одобрения, Цицерон указывает на статую Луция Юния Брута).
Припомнить тут уместно также Брута,
Тарквиниев он свергнул ненавистных.
Припомните, что жил когда-то в Риме
сенатор Спуррий Кассий Вецеллин.
Он предложил принять закон о землях,
 который плебсу очень был угоден,
из этого сенаторы решили,
что хочет он единоличной власти
и плебса покупает голоса
таким для плебса выгодным законом.
Объявлен Спуррий Кассий вне закона,
он был затем безжалостно казнен.
Тираном Спуррий не был ни минуты!
Одно только стремление в тираны –
ему в вину поставлено, и все же
вина эта весомая настолько,
что смерть он, безусловно, заслужил.
Насколько ж больше виноват пред вами,
тот, кто реально сделался тираном?!
Поправ права законные сената,
самим собой он заменил сенат!
Закон гласит, что высшей властью в Риме
является народное собранье.
Сенат стоит одной ступенью ниже.
Два консула на каждый год правленья
сенатом избираются свободно.
Не может больше года править консул,
и подотчетны консулы сенату.
Забыли вы прекрасные законы?
Решал вопросы все один лишь Цезарь!
И если Цезарь консула назначил,
сенату оставалось согласиться.
Своих клиентов консулами делал,
и правил ими как ему хотелось.
(Слышен ропот одобрения Цицерона среди сенаторов).
Мы спасены от этой тирании.
За это мы, конечно, благодарны!
Спасибо скажем Кассию и Бруту,
Стратону, Каске, Дециму и Цинне,
и всем, кто поддержал их в этом деле!
(Сенаторы выражают одобрение).

ФАВОНИЙ.
Ты говоришь, вернется власть сенату?
А кто ее вернет? Брут, Кассий, Децим?
А, может, Бибул или Марк Антоний?
А, может быть, Корнелий Долабелла?

ЦИЦЕРОН.
Отнять свободу может кто-то лично,
вернуть ее должны теперь вы сами.
Берите же свободу в свои руки.

ФАВОНИЙ.
И где ж она? Я вижу только воздух.
Что должен брать я? Говоришь: «Берите!»
(Фавоний вытягивает вперед руку с открытой ладонью).
Рука моя не сделалась полнее!
(Сенаторы одобрительно смеются).
Сказав «Берите!», нужно что-то дать.
(Слышен ропот еще большего одобрения среди сенаторов).

БРУТ
(выступает вперед).
Всего себя готов отдать вам, братья.
Сверх этого – что можно предложить?
В сравненьи со свободой деньги – мусор.

(Брут вынимает из кошелька деньги и презрительно бросает их на пол, кое-кто из сенаторов спешит их поднять).

КАССИЙ
(тихо Бруту).
Что за позор – швырять сенату деньги?

БРУТ
(тихо Кассию).
Я не сенату их швырял, а на пол,
чтоб показать, что деньги – это мусор.

ЦИЦЕРОН
(выходя на середину).
Ты прав, Марк Юний Брут! Сегодня – праздник!
Тиран жестокий сброшен с нашей шеи!
Предайтесь же, сограждане, веселью!
(Достает кошелек и вытряхивает его содержимое на пол).
Ура свободе! Радуйтесь, друзья!

(Все заговорщики по примеру Цицерона кидают деньги на землю, остальные сенаторы, кроме Антония и Лепида, подбирают деньги. Лепид делает движение, чтобы поднять деньги, Анотний удерживает Лепида за локоть, достает увесистый кошелек и вручает Лепиду, берет его под руку и уводит с собой. Когда деньги кончаются, все сенаторы, кроме заговорщиков и Цицерона, расходятся).

ЦИЦЕРОН
(презрительно).
Высокие мотивы мало значат
в сравнении со звонкою монетой.

БРУТ.
Так Цезарь покупал за деньги дружбу,
и превращал ее в ступени к трону.

ЦИЦЕРОН.
Используйте полезный этот метод.

БРУТ.
Но мы ведь не стремимся к тирании!

ЦИЦЕРОН.
Быть могут цели разными, но средства
вполне при этом могут совпадать.

БРУТ.
Как грустно, что вести народ к свободе
советуешь мне методом тирана.
Казалось мне, сенат нам благодарен,
но вижу я, что все это не так.
Купить деньгами проще и надежней,
чем подбирать слова, идеи, мысли.

ЦИЦЕРОН.
Сенат был вам от страха благодарен,
не верь ему, он подл, коварен, лжив!
Есть много тех, кто метит в государи!
Повержен Цезарь, но Антоний жив!
Взгляни же, Брут, теперь на вещи трезво!
Не жди, пока войска введёт Лепид!
Антония давно пора прирезать!
Для дела! Не из мелочных обид!
Берите ж власть, и твёрдою рукою
страною начинайте управлять!
Иначе здесь заварится такое,
что в триста лет потом не расхлебать!

БРУТ.
Не узнаю сейчас я Цицерона.
Насилье, подкуп не пристали нам.
Пусть все идет как должно, по закону.
Расставится все по своим местам.
Антоний – консул, он тираном не был.
И защищает жизнь его закон.

ЦИЦЕРОН.
Он даст народу зрелища и хлеба,
и возведет его народ на трон.
Ты выпестуешь нового тирана,
 тебя убьет он поздно или рано.

БРУТ.
Что ж, коль тираном станет Марк Антоний,
и на него кинжал наточит Брут.
До этих пор никто его не тронет,
и с этим спорить дальше – лишний труд.

ЦИЦЕРОН.
Нельзя смотреть, как вырастает щука,
и ждать, пока тебе откусит руку.
Ты действуешь Фортуне на потеху,
и этот путь не приведет к успеху.
У власти есть всегда свои методы:
войска, финансы, мнение народа,
посты и дружба, браки, назначенья.
Их нужно применять без исключенья.
Извилисты политика пути,
но все же их приходится пройти.

БРУТ.
Метода эта мне не подойдет.
Пусть все решит закон, сенат, народ.

ЦИЦЕРОН.
Поймешь и ты потом, когда-нибудь:
позиция такая туповата.
Клинки вонзая в цезареву грудь,
спросили вы согласия сената?

БРУТ.
При Цезаре Рим загнан был в тупик,
теперь же можно силу дать закону.
Не будет больше подкупов, интриг,
а будут речи, мнения, резоны.
В истории бывало, что кинжалы
свободу государствам возвращали,
но не было еще таких народов,
чтоб их в оковах привели к свободе.

ЦИЦЕРОН.
Кто о цепях сказал? Две ветви власти,
два претора, во власть скорее влазьте.
Иначе Долабелла и Антоний
возьмут ее без всяких церемоний.
Ведь вы сейчас бездействием своим
теряете сенат, народ и Рим.

БРУТ.
О действиях сказал ты? Превосходно!
Достаточно мы сделали сегодня!

ЦИЦЕРОН.
Сегодня утром – да, но день потерян.
Антоний утром очень был растерян.
Но посетил он Цезаря жену,
изъял бумаги Гая и казну.
«Коль преступать закон – то ради трона!» –
Так Юлий Цезарь часто говорил.
Свободен трон. На этот путь вступил
Антоний. Значит, нет ему закона.

БРУТ.
Ну, значит, не окончена борьба.
Что ж сделать, если такова судьба?
И если битва развернется тут,
виновен будет кто-то, но не Брут!

ЦИЦЕРОН.
В такой борьбе опасно проиграть.
Кто проиграл, тех станут презирать.
Ты будешь изгнан, проклят, нелюбим!
Куда тогда пойдешь с своей гордыней?

БРУТ.
Где нет свободы, там для нас чужбина.
Где можно жить свободным – там и Рим.