Не понимаем

Летний вечер. Слышно, как шуршит мелкий дождик. Из приоткрытого окна повеяло прохладой: август. Слегка поежившись, ныряю под одеяло. Легкий свет мерцает из - под абажура. Читаю захватывающий роман. Пью горячий шоколад. Рядом такой теплый кот Барсик. Хорошо.
Дождь все сильнее. Ливень! Раскаты грома, молнии пронзают темноту. Страшно. Надо прикрыть окно. Вместо этого закрываюсь одеялом с головой. Лежу так минут десять. Становится трудно дышать. Грома уже не слышно. Скидываю одеяло: в комнате прохладно. На подоконнике, на полу - вода. Вот это ливень.
По холодному линолиуму в кухню. Ставлю чайник. Пока он закипает, сажусь на подоконник, смотрю в окно. Темно. Лишь одинокий фонарь озаряет деревянную скамейку у подъезда. На ней кто-то сидит. Странно: она же мокрая от дождя. Вглядываюсь в темноту. Это Алик, художник. Мы поссорились вчера: я не поняла его очередной «талантливой» картины. Он ушел. Он весь промок.
Открываю форточку. Зову его. Он не двигается с места. Надеваю тапочки, теплый халат, выхожу на крыльцо. Кругом вода: мокрые тапочки, мокрый халат. Пронзающий ветер треплет мои и его волосы. Беру его за руку и тащу в квартиру. Вода стекает ручьями.
Пока Алик переодевается, решила приготовить что-нибудь поесть. В холодильнике только морковь, листья салата и капусты. Алик не вегетарианец, он любит мясо.
Чайник во всю кипит. Делаю горячий чай с лимоном. Сидим друг напротив друга. Молчим. Я не понимаю его картин. Он не понимает моих стихов.
Так молча, расходимся по комнатам. Приходится закрыть окно: чувствуется приближающаяся осень.
Утром пасмурно. Северный ветер кидает из стороны в сторону ветви деревьев. Наступила Барсику на хвост. Есть не хочется. Выпью кофе.
В соседней комнате сопит художник. Все завалено холстами и красками.
А мне надо в редакцию. Теплый зимний свитер сегодня не помешает.
На улице лужи, одинокие скамейки и песочницы. Пересекаю пару улиц, и я на месте.
Хмурый редактор встречает меня нерадостно. Ему не нравятся новые стихи. Он не видит в них смысла. Собираюсь с мыслями, объясняю. Он нервничает и просит меня уйти.
Бреду по мокрым улицам. Дорога домой кажется длинней. Покупаю в местной булочной горячие круассаны.
Дверь открывает молчаливый Алик. Он весь в работе, от того и весь в краске. Мы пьем горячий шоколад, жуем круассаны. Я начинаю читать свои стихи, он закрывает уши и спешит уйти.
Звонит телефон. Это Вита. Зовет на презентацию сборника своих стихов. Молчу. Усиленно кашляю. Отказываюсь под предлогом болезни.
Прохожу мимо комнаты Алика. Он задумчиво смотрит на мольберт. Я тоже смотрю. Крававо-красные разводы, черные кубы и белые пирамиды. Алик дорисовывает на пирамиде глаз. С удивлением смотрю сначала на глаз, потом на художника. Все-таки он странный. Надо будет поинтересоваться, не лечился ли он где-нибудь.
Ухожу к себе. Усиленно думаю, почему редактор так кричал, и что ему не нравится в стихах о президенте США.
Открываю окно. Похоже, стало теплее. Свисаю вниз, почти по пояс. Слышу шаги, не оборачиваюсь. Алик молча виснет рядом со мной. Так оба и смотрим куда-то в одну точку на асфальте.
Вот черная кошка пробежала. За ней белый пес. Сквозь тяжелые по-осеннему свинцовые тучи пробивается луч солнца.
Мы с Аликом решаем поменяться ролями: я ухожу писать картины, а он - стихи. Мне в голову почему-то приходит написать Алика, пытающегося выдавить из себя хоть пару строчек в рифму. Оба смеемся: на холсте появляется нечто похожее на картошку – это лицо!!! Алик пишет что-то типа цветут цветы, поют дрозды. Смеясь, оставляем эту затею.
Пора спать. Перед сном решаем, что будем делать завтра: Алик хочет написать что-нибудь глубокое, типа черного квадрата Малевича, а я – стихи о королеве Англии.