Вишневый сад

 В пору цветения вишен во дворе стояла дивная погода. Молодыми казались седые деревья, а на душе раскрывались крошечные молочные лепестки. Сладкий запах впитывался в глубину, растекался эфиром по всему телу. Дашеньке хотелось кружиться в танце все утро. Она подскакивала то и дело с места, бежала к окну, и, нарочно уткнувши нос в стекло, смотрела на улицу. С высоты этажа разглядывала каждое деревце, каждый цветок в палисаднике в суетливом волнении, чтобы увидеть всякую деталь весеннего платья. Природа расправила женской красы руки и притягивала, зазывала нежно в объятия, улыбалась лучами неокрепшего солнца.
 Даше оставалось написать лишь сочинение. Все проверочные работы позади. Ей приходилось много трудиться. С упорством перечитывала непонятное условие задачи, старательно выговаривала иностранные слова, ходила по комнате взад-вперед, повторяя грамматику языка, нередко засиживаясь за работой допоздна. Теперь, вдруг забывая обо всем на свете, Даша подбегала к окну. Мечтала, как понесет по рельсам вдоль степей и полосок тополей вагон электрички, встретит бабушка радостной старческой улыбкой, расцелует внучку три раза и, конечно, спросит: «Дашенька, внученька, как добралась?» А в ответ зальется смехом детским виноград, что у стены хозяйского дома, отзовется гулким эхом печная труба, и зазвенят в саду цветочки вишен, веселее запрыгают кузнецы в сочной траве. На полдник Даша отведает бабушкиных пирогов с абрикосовым вареньем и выпьет целую кружку чая. А, может, и две.
 Вдали от суетливого города Даша размышляла и мечтала. Сказочные дома, крепкие, с множеством дверей и комнат, платья из шелка, пряного льна и нежного хлопка, подружки с соседней улицы, и самая красивая в округе коса, сплетенная заботливыми руками мамы. И Митька! Ах, Митька-сорванец, соседский мальчик.
 - Митька, Митька, а ты откуда? Вот я живу в вишневом саду.
 - А я, Даша, во-он в том доме, доме с зеленой крышей на самом высоком этаже. Во-о-он мое окно с синими занавесками.
 - Ты на чердаке что ль живешь? И не тесно тебе? – заливаясь звонкими каплями, шутила Даша.
 - Не-ет. Не на чердаке вовсе. И не тесно там мне одному, остальным наклоняться надобно. Зато чувствую себя словно в своем собственном домике, куда только таким как ты и я, жить можно.
 И Митька тоже заливался хохотом, смотрел карими глазами в зеленые, немного синие при свете, глаза Даши, и они смеялись вместе. И все им было ясно и понятно. А спорили о том лишь, почему солнечный диск по утру больше, а днем меньше. Хохмили. Митька учил стрелять Дашу из рогатки. Девочка внимательно вслушивалась в серьезный тон наставника. А потом, на самом ответственном месте, как возьмет и прыснет со смеху, и давай расплываться в по-детски нежной, любящей улыбке.
 Наброски сочинений по двум-трем темам были готовы. Оставалось трудное: набраться смелости и прочесть с холодным сердцем и умом влажные строчки. Высушить чистые, отправить в мусорную корзину совсем дряхлые, подлечить и поставить на ноги хромые. Привести в движение целостный мир. Даша заснула скорее прежнего, едва сомкнув глаза. Так бывает, когда удачно подберешь иную строчку, придашь нужную форму после продолжительных проб и частых зачеркиваний карандашом. В конце отпустишь на волю живым предложением. Планета наполнится горными грядами, вечнозелеными лесами, клокочущими, неторопливыми реками, будет самостоятельно вертеться вокруг своей оси, отдавая тепло и свет. Засияет новая звезда.
 Из носика стеклянной заварницы заструился зеленый чай с жасмином. Подложив руки под голову, Даша наблюдала за тем, как жидкость полоской с ровными краями соединяет два сосуда. А потом сверху чашки заиграли лоскутки испаряющейся воды.
 - Мама, оставь место для холодной воды, пожалуйста.
Полоска резко оборвалась.
 - Забыла, дочка, извини.
 - А у жасмина какие цветки?
 - А вон в чашке у тебя плавают, посмотри, - ответила мама, участвуя.
 - Здесь они сморщенные и бледно желтые. А в природе?
 - Не видела - не знаю. Желтые, небольшие.
 - Желтые, небольшие, - задумчиво повторила Даша.
 Легкие занавески зашуршали о край подоконника. Ветер заколыхал на спинке стула полотенце.
 - Как подготовка к сочинению поживает?
 - Бьет ключом! – весело отозвался голос Даши, - вчера допоздна сидела, получилось написать, как я хотела.
 - Забавная ты у меня. В школьные годы я и получаса усидеть на месте не могла, поспать любила. Сколько не пыталась поздним вечером что-нибудь писать, думать, дремота одолевала. А на утро незаконченное задание. Выкручиваться ловко удавалось, то и спасало.
 - Это ты, мама, забавная. Я, правда же, вся в тебя, - шутила в ответ девочка.
 После завтрака Даша готовила одежду и приводила себя в порядок. Мама не разрешала красить помадой губы. Чтобы полюбоваться собой в просторном зеркале, девочке нужно было немного: малиновое варенье и кипа бумажных салфеток. Выходило очень вкусно! Даше нравилось носить летние легкие платья из льна и крепа. С особенной любовью и благоговением она одевалась в крепдешиновое платье с нежно-белыми цветками дикого лотоса. А сверху на талию поясок с круглой зеленой пряжкой. Уж очень Даше шло, и она подолгу крутилась вместе с отражением в зеркале, любовалась. Макияж совсем был ей ни к чему. Молодая здоровая кожа, длинные темные ресницы, выразительные глаза и мягко-красные, чуть полные, губы.
 Захватив на ходу исписанные листы, быстро спустилась по лестнице и очутилась Даша у весны в объятиях, вдохнула поглубже опьяняющий кислородом воздух и поспешила на подготовительное занятие в школу.
 Даша вернулась уставшая и довольная, пообедав, прилегла на диван да уснула до вечера.
После ужина мама отдыхала у себя в комнате лежа на кровати, читала женский журнал. Даша аккуратно раскладывала на полу листки с билетами, сверху прижимала книгами по теме сочинения. Из кухни доносилось сиплое шипение закипающей воды в электрическом чайнике. За окном шумели верхушки тополей, поднимался ветер. Мама разговаривала в прихожей по телефону. Даша, увлеченная раскладыванием книг, готовила из них связки, чтобы утром, пока не раскалится воздух на солнце, отнести в школьную библиотеку, оставить к экзамену. Там же девочка рассчитывала в случае необходимости взять недостающую литературу.
Разговор в прихожей закончился, в комнату заглянула мама, подошла к письменному столу, машинально поправила лежавшие сверху листки, Даша посмотрела на мать.
 - Вам на экзамене можно писать либо сочинение, либо изложение, по выбору?
 - Да, я готовлюсь к сочинению. Завтра первоисточники в библиотеку понесу, - с выражением произнесла Даша понравившееся слово, - Почему ты вдруг спрашиваешь? Я, по-моему, говорила уже.
 - Я сейчас с Надеждой Степановной общалась, в очередной раз обсуждали, где праздновать ваш выпускной, - мама посмотрела на стол, легонько поправила листок, - она интересовалась, как твоя подготовка к сочинению…
 - Будет непросто. Но среди тем есть любимые произведения, вернее, несколько тем по любимым произведениям, - перебила Даша.
 - Я почему спросила за изложение. Надежда Степановна сказала, что к медалистам требования сильнее. У тебя не твердая «пятерка», насколько я помню, учительница ваша по литературе…
 - Лидия Карповна.
 - Да. Лидия Карповна… Периодически возникали у тебя с ней проблемы, что там было?
 - Выразительные средства речи не раскрывала полностью.
 - Стилистика, - добавила мама.
 - Не помню, чтобы она отмечала. Вот «мастерство автора» было, - с улыбкой вспоминала Даша.
 - Надежда Степановна предлагает заранее работу написать… медалистам.
 - Как… Всем?
 - Наверное, всем. А кто хорошо пишет сочинения из ваших медалистов?
 - Ну, Андрей Терентьев, еще…
 - Вот, по-моему, она сказала, и он изложение пишет.
 - Так, получается, медалистам раздадут текст заранее, они сядут, подготовятся. А остальные… как-то некрасиво получается, - Даша задумчиво смотрела в окно.
 - В том и дело, что, я поняла, изложение напишет преподаватель по русскому языку. Не именно ваш, конечно, другой какой-то. Их же в школе немало, может из другой школы.
 Внезапный порыв ветра вскинул на балконе бельевые веревки, барабанной дробью они застучали по пластмассовой обивке перил. Даша испугалась.
 - У тебя «четверка» по физике выходит, а со второй медаль не дадут, - в голосе у матери зазвучали нотки безысходности, тише, - будет обидно.
 - Бог с ней, с медалью!
 - Если бы ты уверенно на «пять» написала бы. Видишь, всем медалистам предлагают, не одной тебе.
 - Мам, и что: все это зря? – указывая на перевязанные белыми лентами две стопки книг около двери, сказала Даша, - зачем я готовилась тогда. Это же, получается, купить оценку…
Глаза девочки заблестели.
 - Что ж я не могу написать на «пятерку» сочинение, наброски, книги готовы! Не станут ведь специально занижать…
 - Не станут. Наверное. Зачем? – сложив руки на груди, мама смотрела сквозь стекло вдаль, - Даша, ну, ты видишь, даже Терентьеву вашему предлагают.
 - Не факт, что он согласится…
 - Согласится, - передернула мать.
 - Что, Терентьев показатель, эталон?
 - Эталон – не эталон. Но ты хуже сочинения пишешь – это факт.
 Взгляды дочери и матери встретились. В комнату вошла серая кошка, уставившись огромными зелеными глазищами на Дашу, требовательно замяукала. Девочка посмотрела на нее, опустила глаза:
 - Это же не бесплатно. Деньги не лишние.
 - Не бесплатно. Сколько, Надежда Степановна сказала, что не знает. Договариваться с той учительницей, которая пишет работу. Оставила номер телефона, - после короткой паузы мать добавила, - я так поняла, решение принять надо сегодня.
 Ночь безлунна. По небу проплывают редкие облака. Мерно шумит листва тополей за распахнутым настежь окном. В комнате темно. Из окон соседних домов проникает свет, тусклым туманом расползается по углам. Даша, положив подбородок на жесткую думку, смотрит на усеянное звездами-точечками небо.
 С усилием не искала виновного. Остатками уверенности, как кляпом, затыкая рот жалости, прорывавшейся внутренним голосом в сознание. Девочка свернулась в калачик и зажмурила глаза. Слезы предательски скатывались по щеке, оставляя холодный след, и падали на подушку. Прислушивалась то к страху, то к трусливому успокоению. Мысли суетились, плясали в бешенном танце в попытке ухватиться за неосязаемое плечо, на мгновение перевести дух. Даша заплакала тихонько, по-детски, у себя на плече. От игры в рыцари было противно и, как никогда, всесильно опустошающее. От усталости накатился сон.
 Даша проснулась. Комнату заливал яркий словесный свет. Из кухни доносился звон посуды и шипение масла на раскаленной сковороде. Мама готовила завтрак.
 В библиотеке по-свежему пахло лаком и стареющей бумагой. За высокой стойкой женщина в очках раскладывала формуляры. Она приветливо встретила Дашу улыбкой, в ответ девочка поздоровалась и, спросив разрешения, поставила связки книг на заднюю парту. Окинув взглядом белые гардины, скрывавшие потрескавшиеся рамы, металлические стеллажи с аккуратными табличками, песочные столешницы парт и пестреющую среди цветочных горшков лейку с забавным, как у лгунишки-Буратино, носиком, Даша попрощалась.
 Стояла душная мгла. Вдоль тротуара ржавели фонари. Бледно-желтый цвет из окон домов стелился по разбитому асфальту. Даша с мамой вошли в подъезд, молча поднялись по узкой лестнице на самый верх. На звонок отварилась обитая дерматином дверь, и поток свет с ног до головы окатил гостей, перила с выцветшей краской и бетонный пол. Внутри их встретила молодая темноволосая женщина. Она суетилась и располагающе улыбалась. Учительница вела русский язык и литературу в средних классах Дашиной школы. Пока разувались, хозяйка беспрестанно говорила, мама поддерживала, Даша молчала.
 Посреди небольшой комнаты стоял полированный стол. Одна его половинка разложена, около стоял стул, а вторая образовывала стенку. На праздничные застолья стол разбирали с двух сторон, придвигали боком к дивану, и рассаживали с этой стороны самых высоких гостей, обычно мужчин. Сверху громоздилась лампа, на вид тяжелая и неповоротливая, свет от нее таким же густым тяжелым снопом прижимал тетрадные листы к глянцевой поверхности. Женщины знакомились, а Даша привыкала к комнате. Вдоль длинной стены в шкафах за тонким стеклом, фигурками и рамками под фотографии темнели корешки книг. Несколько прямоугольников одного цвета, рядом – другого, дальше – третьего – теснили к краям книжки-одиночки тома собраний художественных произведений. Сквозь Даша слышала смущенный голос матери, улавливала в нем проскальзывающую жалость и испуг. В такие моменты она приукрашала, уничижала и упрощала. Девочка смотрела за листки, стараясь спрятаться между словами и строчками, ровно, разборчиво наметанными на разлинеенные страницы. Даша прочитала готовое изложение. Каждое предложение, каждый оборот речи нес красоту школьного экзаменационного сочинения. Взрослые слова и грамотно выбранные, расставленные цитаты шагали в общем ритме торжественного марша.
 Даша закончила переписывать изложение своим почерком. Молодая учительница внимательно пробежала по тексту: опечатки, ошибки были недопустимы – черновик и переписанный экземпляр были спешно убраны. За окном накрапывал дождь.
 Домой вернулись поздно. Даша и мама шли по увлажненному асфальту между островков света от уличных фонарей. Неспешно двигались, дышали летним воздухом, заполненным после дождя яркими бодрыми запахами.
 Когда включили телевизор и объявили темы сочинений, Даша выбрала изложение, подняв в ответ руку. Ответственный преподаватель сосчитал поднятые слева и справа руки медалистов.
Вечер. За окном слышаться звонкие голоса играющих во дворе ребятишек, иногда – шум проезжающих автомобилей и удары пневматического молотка на близкой стройке.
 В комнату вошла мама. Девочка читала при свете настольной лампы.
 - Даша, ты хоть бы свет включила.
 - Мне не темно, мам.
 - Точно? Ну, ладно, - подойдя к окну, мама стала одергивать гардины и поправлять шторы, - твоим спокойствием восхищались, думали, волноваться будешь, переживать.
 - А чему волноваться. Все приготовлено, за меня придумано, переписать внимательно – и все, - оживленно произнесла Даша, молча осматривала пустой стол.
 - Тебе, кстати, босоножки надо купить к выпускному вечеру. Платье я подошью. Завтра выходной, съездим, да?
 - Да.
 Даша думала о выпускном вечере, о теплоходе, о том, какой на нем бассейн, а как будет весело. Летом она приедет к бабушке. Позади все экзамены, вступительные испытания. Вспоминала Митю, надеялась снова увидеть его. Теперь они могли бы многое рассказать друг другу, гуляя среди нарядных вишен. Даша вдруг захотела показаться Мите в своем выпускном платье из светло-зеленого льна, опоясанного на талии легким пояском со смело большой пряжкой. Непременно надела бы мамины серьги и серебряный кулон, чуть подняла волосы наверх, вспушила резвым, смеющимся взмахом руки и закрепила наверху деревянными палочками. На ноги одела бы бежевые босоножки и маленькую сумочку на плечо. А Митьку Даша представляла в строгом костюме, но без галстука, со свободной верхней пуговицей на рубашке и пиджаке. Приближаясь к ней уверенной походкой, с чуть приподнятой головой, он, переполненный невидимых волнения и восторга, поправлял для пущей важности манжету и полы приталенного пиджака. Встретившись, улыбались, обнимались за руки, разговаривали и смотрели друг другу в глаза, делали ненавящевые комплименты. Так, словно они шли на самый важный бал в их жизни.
 Июньский ветер колыхал тихонько гардины, вдалеке слышался шум проезжающих автомобилей. А в промежутках долгих пели сверчки, заводили цикады в своем крошечном ночном городе-мире. Сон витал над изголовьем кровати, играючи касался губ и щек, задевал, проказник, отдельные пряди, мчался ввысь и разбивался на тысячи маленьких плывущих вниз частичек. Они кружились, смешивались, как снег, касались рук, лица, и непонятным становилось, где сон, а где – реальность.
 В зале царила атмосфера праздника. Нарядные выпускники с счастливо беззаботными лицами, родители, учителя. В воздухе смешались дорогие, пряные запахи от духов и обилия цветов.
Объявляли медалистов. Даша услышала свое имя, улыбаясь, поднялась на сцену. Растроганный директор целовал в щеку, волновался и искренне радовался, суетился, вручая аттестат зрелости и коробку из голубой пластмассы. Внутри на черной подложке серебрилась матовая медаль: «За успехи в учебе».

Май-август 2007г.,
Лебедянь, Ростов, Гурзуф.