Ленка

В Ленке было всё. Все, что заставляет мужчину, хотя бы мысленно, остолбенеть на мгновение. Продолжая идти или говорить, или думать о чем-то, параллельно, в эту секунду, он, мужчина, превращается в один сплошной инстинкт. Природа свое дело знает. Глаза охватывают цепким взглядом ее длинные ноги, тонкие запястья рук, грудь, торчащую в стороны как у молодой козы, ее пшеничные волосы ниже тонких плеч. Ее платье на полкилометра выше колен и на коленке ссадина, от неудачного приземления с велосипеда. И именно эта ссадина сводит с ума, потому что это доказательство того, что она не статуя, не богиня, а живая плоть, и зов этой плоти залезает в каждую клеточку мужского мозга.
 
 Ленка знала, что она красива. Ей нравилось ловить на себе эти взгляды остолбеневших представителей мужского пола. Они глядели на нее молча, и одновременно внутренне ревели, как раненые бизоны.
 
 Славка был молодой, худой, как дрын березовый, и отличался от своих сверстников тем, что в свои 22 года уже работал преподавателем русского языка и литературы в средней школе маленького поселка под Москвой. Армия вовремя была обойдена какой-то справкой по блату, организованной друзьями его родителей. Но если бы врачи, выдавая справку за деньги, присмотрелись внимательнее, то их совесть была бы чиста. Славка был болен. Смертельно. Любовь к Лене носила характер не обычной влюбленности, а неизлечимого помешательства.
 
 Когда летними вечерами он выносил ее, почти голую, из озерной воды, и капли стекали, как янтарь, под лучами заката с ее худеньких плеч, она прижималась к нему, озябнув, он нес ее на руках полкилометра, до развилки от которой шла дорога в поселок, не чувствуя рук от напряжения и с ужасом думая, что вот сейчас он должен ее опустить на траву, чтобы она оделась, ведь не нести же ее в купальнике через весь поселок.
 Лена хохотала, болтала ногами и не хотела сходить с рук, и это сводило его с ума.
 
 Он сочинял стихи о любви, задыхаясь от смущения, одеревеневшими губами,
 полушепотом, речитативом, тихим криком, выбрасывал из себя слова, которые не мог дольше носить в груди, иначе - разрыв сердца.
 Ленка глядела на него исподлобья своими кошачьими глазами и, подрагивая от вечернего ветерка, капризно перебивала: - Я голодная, я есть хочу...-
 И они бежали в его комнатушку, которую он снимал у бабки, на окраине. Он наливал стакан молока, и она отрывала только вкусную корку от хлеба, отдавая ему мякиш, болтала ногами, сидя на кровати, и просила: -Читай еще...
 Близость, которая приходила позже, воспринималась им как что-то потустороннее, не имеющее к нему никакого отношения, эти руки, которые ласкали ее, не принадлежали ему, и каждый раз казалось, что это нереально, такого быть не может и лучше не выяснять, а то иначе - смерть.
 
 Каждое утро, перед уроками, он провожал Лену, она ехала в техникум, в Москву. Каждый вечер он ждал ее на платформе, зная, что она приедет последней электричкой. Ленка соскакивала с подножки вагона и кидалась ему на шею.
 Он ждал этого мгновения часами и никогда не был уверен, что этот момент наступит опять. Он нес ее на руках, у всех на виду до самого дома ,и в его миру ничего не было, кроме этой тяжести, тяжести, которая принадлежала ему и опять можно дожить до утра.
 
 Он стоял на платформе, держа в руке ромашку, которая уже начала вянуть и была теплой от его ладони. Когда электричка отошла, он все еще не хотел верить, что ее нет, постоял неподвижно, затем подошел к скамейке и положил ромашку с краю, сев поодаль, как бы боясь ее помять. Стемнело. Платформа опустела. Он просидел на скамейке до утра и с первой электричкой поехал в Москву.
 
 В техникуме сказали, что ее нет и вчера тоже не было... Он вернулся на вокзал, вошел в вагон, и доехав до своей станции, сел снова на ту же скамейку и просидел на ней весь день, встречая глазами каждую электричку.
 
 Ленка приехала последней электричкой, в крайнем вагоне, и увидев Славку, отвела глаза, а потом, всё же встретившись с ним взглядом, рванулась на секунду в сторону, как нашкодившая кошка.
 
 Он встал и, не оглядываясь, пошел с перрона.