Васильки на память

Мастеру, благополучно достигшему возраста Христа

Это нельзя назвать местом, скорее – это точка бесконечной перспективы.
Р. Бах "Единственная"

Создавая свой собственный мир, ты получаешь в нём то, чего достоин.
Карманный справочник Мессии

"И забуду я всё – вспомню только вот эти
Полевые пути меж колосьев и трав"
И. Бунин

Необъятное ржаное поле золотилось до самого горизонта и лишь там, где земля, наконец, сталкивалась с огромным, глубокого синего цвета небом, полю поневоле приходилось упираться в кудрявые сосны. В звенящем воздухе, пронизанном журчащими трелями жаворонков и трескучими перебранками кузнечиков, таяла лёгкая белая дымка.
По узкой жёлто-коричневой дороге, причудливой кривой разрезавшей поле, медленно шёл человек. Ему было чуть больше тридцати, и потому парнем называть его было как-то неудобно, а уж юношей – тем более. Да и слово "мужчина" почему-то плохо вязалось с его внешностью, хотя облик его был самый что ни есть мужественный. Однако самого путника это мало заботило. Гораздо больше волновало его то, что вот уже почти три часа шагал он по дороге сквозь ржаное поле, но ни до сосен, ни до неба ещё не дошёл.
Путник изнывал от жары. Свою светлую, в едва заметную чёрную продольную полосочку, рубашку он уже давно расстегнул, но не снимал, боясь обгореть под нещадно палящим солнцем. Последнее, тем не менее, всё-таки клонилось к закату. К немалой радости путешественника: ему уже казалось, что этот день, как и поле, никогда не закончится.
Путник чувствовал, что потихоньку сходит с ума от ежеминутных вскриков жаворонков, беспрестанного стрекотания кузнечиков и единственного вопроса, терзавшего его сознание:
 О, Господи! Куда я попал?
Впервые в своей жизни он шел, не зная дороги. Шёл просто потому, что надо было куда-то идти.
"Все дороги куда-нибудь ведут", - рассуждал он про себя. – Но вся проблема в том, что эта не ведёт никуда. Так не бывает! Хотя... Да вот же она! Хоть бы сосны стали ближе... А они как будто убегают! Может я кругами хожу?"
Он остановился и обернулся. Нет, дорога ничуть не закруглялась, а он не сходил с неё.
И тут он понял, что совершенно зря остановился: ноги уже не слушались его, и через мгновение он упал в рожь.
Его мучила жажда. Тяжело дыша, он облизнул пересохшие губы. Лучше от этого ему не стало: пить захотелось сильнее.
Он лёг на спину и вгляделся в небо, словно надеясь отыскать там ответы на окружавшие его вопросы. Но небо молчало, не давая даже подсказок.
"Хоть бы облачко, подумал он, и то было бы легче".
За три часа пути он не встретил никого. Странно, но ещё более странным образом он очутился здесь. Просто появился и увидел эту дорогу во ржи. И понял, что ему нужно лишь идти по ней и ничего более. Идти, пока не придёт куда-нибудь.
Глубоко вдохнув прогретый солнцем воздух, он закрыл глаза и потерял всякое ощущение времени и пространства.
Очнулся он внезапно и не сразу понял, что какое-то время пролежал в забытьи. Лишь когда он увидел на расстоянии нескольких десятков шагов из ниоткуда взявшуюся девушку, ему стало ясно, что момент её появления выпал из его зрительной памяти.
Его настолько обрадовало появление здесь живого человека, что он легко поднялся на ноги и хотел было окликнуть девушку, чтобы узнать, где же всё-таки заканчивается ржаное поле. Но из непослушных губ вырвался лишь стон, переходящий в хрип. Но этого было достаточно: незнакомка повернула в его сторону.
Он пригладил ладонью свои растрёпанные, соломенного, под стать ржаному царству, цвета волосы и привычно прищурился, глядя вдаль.
Девушка приближалась к нему, продолжая на ходу собирать букет из полевых цветов, ощетинившийся стрелками колосьев. Она была в чём-то светлом и потому казалась привидением, сотканным из летнего марева. На голове незнакомки красовалась пышная синяя корона. "Да, здесь королева я", – казалось, говорил каждый шаг девушки. – "Вы когда-нибудь видели, чтобы королевы спешили к первому встречному? Ну, вот и я не видела. Но, так и быть, подойду к Вам".
Она остановилась в двух шагах от него. То, что издалека он принял за корону, оказалось венком из васильков. Синий цвет необыкновенно шёл к её серым, с едва заметной зеленью, глазам и длинным тёмно-русым волосам. Бретельки белой маечки приятно контрастировали с загорелыми плечами, а лёгкие парусиновые туфельки напоминали балетные пуанты.
– Простите, – начал он, – Вы не знаете, как отсюда можно выбраться?
– Выбраться? – с лёгкой усмешкой переспросила она.
– Да. Отсюда можно выйти?
– Выйти? – она улыбнулась, перебирая букет. – Сейчас?
– Ну да!
– Это невозможно.
– Почему?
– Просто невозможно.
– Неужели? По-моему, можно выйти из любого места, нужно только знать дорогу! – он уже начинал сердиться.
– Но Вы же не вышли, хотя дорога перед Вами, – возразила она.
– Сколько до ближайшего города? – спросил он с плохо скрываемым раздражением.
– Здесь нет городов.
– Ладно, до деревни. Что, здесь и деревень нет?
– Нет.
– Должны же где-то здесь жить люди!
– Здесь нет людей.
– Ну, хорошо! А Вы-то где живёте?
– А я тут не живу. Здесь никто не живёт.
– Как это никто?
– Так.
– Сейчас лето? – вдруг спросил он, припоминая, что в том месте, откуда он попал сюда, был мороз минус двадцать и сугробы по пояс.
– А здесь всегда лето, – отозвалась она.
"Брр! – он даже головой потряс. – Это где это я? В Австралии, Африке или в Южной Америке? Хотя там, кажется, не растут ни рожь, ни васильки, да и жители русским языком не особо владеют. Другая планета? Ну, это уж совсем!" Но на всякий случай вслух он поинтересовался:
– Как называется это место?
– Никак. У него нет названия и каждый называет это как хочет. Да и не место это вовсе.
– О'кей! – он заложил большие пальцы за ремень своих джинсов. – Что же это, по-вашему?
– Можете называть это пространством. Сколько вы шли сюда?
– Часа три, не меньше, – буркнул он и отвернулся.
– Можно сказать, что Вам повезло.
– Повезло? – он искоса взглянул на неё. – Я иду неизвестно куда, умираю от жары и жажды – и это Вы называете везением?!
– Многие тратят на путь сюда всю жизнь и всё равно не добираются.
– Не добираются куда?
Она не ответила и вновь стала перебирать цветы. Потом подняла взгляд на него.
– Если хотите пить, я могу проводить Вас к ручью, – кротко сказала она. Не дожидаясь ответа, она повернулась и направилась вглубь поля. Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.
"Чёрт возьми, – думал он, – кто эта девица? Почему она утверждает, что здесь никого, кроме неё нет? Откуда она здесь? И что она тут делает, если не местная? А ведь она так и не сказала, куда идти! Хоть воды напьюсь, и то хорошо".
"Чёрт его побери! – размышляла она. – Долго он будет валенком прикидываться? Или он на самом деле ничего не понимает? Может зря я заставила его три часа по дороге топать? У него что, от жары мозги расплавились? Но не могла же я в нём ошибиться?!"
От ручья, уютно расположившегося в берегах, поросших изумрудной травой, веяло прохладной свежестью.
Он снял свою запылённую обувь и с наслаждением прошёлся босиком по мягкой траве к ручью. Наклонившись, он увидел в зеркальном глянце своё лицо. Никогда он не видел себя таким: измождённым и растерянным одновременно.
Он чуть было не улыбнулся от радости, когда опустил пламенеющие ладони в ручей, и, немного жалея о разбитом зеркале, зачерпнул пригоршню воды.
Пока он умывался и торопливо пил живую влагу, она сидела на пригорке, обхватив колени руками. Он не узнавал её и от этого было горько.
Ей почему-то чудилось, что всё когда-либо созданное им предназначалось ей и никому больше. Это её он любил, но не знал об этом. Её он искал, но так и не нашёл и жестоко ошибся, связав свою судьбу совершенно с другой девушкой.
Она давно заметила разительную перемену, произошедшую с ним после его свадьбы, которая, казалось, сделала его счастливейшим человеком на Земле. Она сначала думала так же и даже смирилась с тем, что уже случилось. Но потом... Вы когда-нибудь видели серое зимнее небо, пронизанное снегом и чуть подсвеченное низким желтоватым солнцем? Именно такого цвета были его глаза и она всегда знала, что именно в их магическом блеске таилось всё его очарование. И когда закатный отблеск в его взгляде исчез, она забила тревогу. Ей стало страшно, оттого, что всё меньше становилось в нём того, из-за чего она, собственно, его и полюбила. Ничего не хотелось ему, за исключением спокойной тихой жизни, которой она всеми своими силами старалась избежать: ей думалось, что безмятежное существование убивает душу.
Вдоволь напившись прохладной, чуть сладковатой на вкус, воды, он успокоился и немного приободрился. "От жажды я теперь не умру, а она, может быть, даже покажет мне дорогу, – рассуждал он про себя. – Только нужно будет как следует попросить. Хотя, чёрт возьми, почему это я должен унижаться перед какой-то девчонкой?!"
"Наверное, я ошиблась, – решила она. – Или он настолько изменился, что разговаривать с ним бесполезно, или я вызвала сюда не того человека".
– Ну, – обратился он к ней, – может быть, Вы всё-таки покажете мне дорогу?
Она молчала, вперив взгляд в траву, и лихорадочно соображала, что ему ответить.
– Вы что, так и будете молчать? – спросил он в очередной раз. Он снова не дождался ответа и потому направился к дороге. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как она, словно дикая кошка, метнулась к нему и повисла у него на руке.
– Не уходи, прошу тебя! – с мольбой в голосе произнесла она, заглядывая ему в глаза.
– Оставь меня, пожалуйста! – строго сказал он, пытаясь освободить руку. Она упала на колени и прижала его ладонь к своей щеке. Что-то обожгло его, словно оса ужалила. Это стекала по его пальцам струйка её слёз. Но это вызвало в нём лишь глухую злость:
– Да что ты, в самом деле!
Она отпустила его руку, встала, вытерла слёзы запястьем и, смело глядя ему в лицо, быстро сказала:
– Но лишь одна ласка победит победителя и ещё один грешник станет твоим человеком. Я жертвую свою скромную историю твоим глазам.
Он удивлённо поднял свои тёмные брови:
– Это что?
– Ты забыл свои собственные слова?
– Нет, не забыл. Но откуда их знаешь ты? – с подозрением произнёс он.
– Я здесь всё знаю, – уверенно сказала она.
"Поклонница! – он даже обрадовался внезапной догадке, но тут же осадил себя. – На другой планете? Совсем привет! Но цитировать меня – это совсем неплохо для инопланетянки. А что, если я всё же на Земле, но сместился во времени? Но в прошлом я или в будущем?"
– Какой сейчас год?
– Никакой, – отрезала она, взглянув исподлобья.
– А какое сегодня число? – спросил он, надеясь, что собеседница скажет "пятнадцатое мартобря" и всё встанет на свои места. Хотя никто не говорил, что с сумасшедшими разговаривать проще, чем с иностранцами и инопланетянами.
Она бессильно опустила руки.
– Никакое. Неужели ты ещё не понял, что ты вне времени и пространства?
– Но так не бывает! – решительно запротестовал он.
– Но ведь ты здесь, – возразила она. Он молчал. Контраргументы больше не приходили ему в голову. Слишком уж непохоже было на то, что девушка его обманывает.
– Послушай, – вновь обратился он к ней, – раз уж ты всё здесь знаешь, может, объяснишь мне, как я здесь оказался?
– Очень просто. Я вызвала тебя.
– Ты?! – изумился он, поражаясь этому странному могуществу.
– Я, – просто ответила она.
– Но как?
– А... – она сделала странную паузу. – Можно взглянуть на твоё кольцо?
– Если это поможет мне хоть что-нибудь понять, то пожалуйста, – он с готовностью вытянул вперёд правую руку, на безымянном пальце которой красовалось тонкое обручальное колечко. Она осторожно подставила левую руку и легонько сжала его ладонь.
– О, как интересно! – протянула она, бережно поглаживая кончиками пальцев правой руки белое золото и как бы невзначай прикасаясь к его коже.
– Ну, так что там? – напомнил он.
– А? – очнулась она и отпустила его руку. – Да, это вполне могло бы стать своеобразной антенной. От пробы иногда зависит... Я взгляну на клеймо?
Он снял кольцо и протянул ей:
– Смотри, – безразлично сказал он, оставив бесплодные попытки что-либо понять без её помощи.
Она с еле заметной усмешкой сделала вид, что разглядывает клеймо:
– Ну вот, теперь всё будет правильно.
Она размахнулась и зашвырнула кольцо далеко в рожь, вспугнув зазевавшегося жаворонка.
– Сумасшедшая! – простонал он. – Всё-таки ты сумасшедшая!
– Да, – чуть ли не гордостью ответила она, – и ты сам в этом виноват.
– Я?
– Ты.
– Да откуда же ты взялась на мою голову?! Я не знаю тебя! – он в отчаянии попытался заслониться от неё ладонями.
– Неправда, знаешь! Только совсем забыл! Вспомни! – крикнула она с такой силой, что он, сам того не желая, посмотрел ей в глаза. В них он увидел отражение самого себя. Но его годы растаяли без следа и видел он уже русоволосого юношу с горящими глазами, сверкавшими из-под небрежно свисавшей чёлки.
А она глядела в его лучистые глаза и невольно пугалась того, что видела. Она стала такой, какой была в день, когда влюбилась в него: чуть-чуть доверчивой и робкой. И в глазах её, с интересом спрашивающих: "А что дальше?", с новой силой вспыхнула нерастраченная нежность.
Теперь он мог безоглядно верить ей, а она – без утайки рассказать ему всё:
– Это мир иллюзий, созданный человеческим разумом. Здесь нет и не может быть войн, голода, смерти и равнодушия. Здесь существуют лишь абсолютные человеческие ценности. Это утопия, доступная каждому.
– Но почему ты знаешь об этом, а я нет?
– Ты знал.
– Но откуда?
– Ты первый это придумал.
– Разве я сказал об этом одной тебе?
– Нет. Ты сказал всем. Но почти все не поняли. Кроме нескольких человек, которые поверили тебе и пришли сюда за тобой. А потом ушёл ты. Все устали ждать и осталась одна я. И тогда я стала хозяйкой этого мира. Всё здесь подчиняется моим законам. Но я здесь одна. И знаешь, это не так уж плохо.
– Возможно, но... зачем был нужен я?
– Ты ещё не понял?
– О, да, кажется, я понимаю... Ты... моя юность?
Она нахмурилась:
– Не глупи. Конечно, если захочешь, я могу быть и ею. Но я обычный человек. Ты и сам был таким пятнадцать лет назад. Тогда-то ты и задумался об этом мире.
– Но если это утопия, здесь не должно быть боли и страдания, верно? Почему я испытывал ужасную жажду, а ты плакала?
– Здесь есть и боль и страдание, потому что они ведут к просветлению. Ими совершенствуется душа, ослабленная счастьем. А жара и жажда – моя фантазия, которая должна была привести тебя сюда и заставить вспомнить обо всём, что было дорого тебе раньше.
– Но ведь счастье – благо!
– Счастье – миг, оно не может длиться вечно, иначе оно превратится в трясину спокойствия.
– Разве так может быть?
– Тебя-то она затянула.
– Так вот почему я здесь! Здесь, в мире созданном мною самим! Теперь… О, теперь я никогда не забуду, того, что ты сохранила для меня!
– Забудешь. Ты не умеешь помнить – разучился.
Она печально посмотрела в ручей, лениво теребивший прибрежную траву. Он понял многое, но далеко не всё. То, о чём она сама не решалась сказать, а он и не догадывался, так и повисло в жарком летнем воздухе нелепой паузой.
Он проследил движение её взгляда и замер в недоумении: "Это вода бежит или мне тут уже кино показывают?" "Что ещё за фокусы? – удивилась она. – Никого я об этом не просила!"
То, что она пережила, воскресло на поверхности воды. Он узнал о её истериках, о бесконечных слезах, её бессвязных стихах и острой пронзительной боли. Всё почему-то смешалось с ним, с его жизнью, свадьбой... Он с ужасом увидел, как она стояла у открытого окна, глядя вниз. В мозг ударила страшная догадка: "Из-за меня... Я... Она..."
Чёткая картинка исчезла: капля разбила прозрачный экран, оставляя круги.
Она удивлённо, почти с испугом взглянула на него:
– Почему ты плачешь?
– Мне тебя жалко, – честно ответил он. Она рассмеялась тону, которым он это сказал. Он рассмеялся следом. Она обиделась и не больно, но довольно ощутимо толкнула его в плечо. Он, не переставая смеяться, ответил таким же толчком. Она ухватилась за него, теряя равновесие, и через миг, по-прежнему смеясь, оба дружно плюхнулись в ручей.
Смех умолк и они поглядели друг на друга лишь с улыбкой. Он встал и галантно протянул руку, чтобы помочь встать ей. Но даже когда она поднялась на ноги, он не торопился отпускать её ладонь из своей, а она, похоже, и не собиралась убирать свою руку.
Они снова отразились в глазах друг друга. Ей казалось, что земля плывёт у неё под ногами. Лёгкая дымка жаркого дня застилала её взор, а голова слегка кружилась. Трудно было сказать, что в тот момент опьяняло больше: аромат летнего луга и скошенной травы или его искрящийся взгляд и тепло его руки.
Его внимание в тот момент занимали капельки воды, застывшие на её губах. Повинуясь внезапно нахлынувшему необъяснимому чувству, он притянул её к себе, пользуясь тем, что всё ещё сжимал её руку в своей ладони. Секунду назад ему хотелось лишь выпить эти капельки, но он не успел ощутить вкус воды. Холодные капли мгновенно растаяли от прикосновения его горячих губ.
***
Ночь раскинула над ними свой шатёр. В иссиня-чёрный бархат неба были вбиты золочёные гвоздики звёзд.
Тёплый ветерок игриво шевелил её небрежно распущенные волосы, а он, словно ревниво отвергая заботу ветра, сам поминутно перебирал пальцами длинные русые пряди.
Она жадно пила его дыханье, в глубине души хищно радуясь тому, что сейчас он принадлежит ей и никому больше. "Счастье – миг, – повторяла она, – но не хочу, не хочу, не хочу возвращать его!"
Он вдруг почему-то посмотрел на её венок, лежавший на траве. Корона повелительницы ржаного поля была трофеем положена к его ногам. Ни один из цветков не завял и каждый из них по-прежнему поражал глубоким синим цветом, который так шёл ей. Небо все-таки столкнулось с ржаным полем. Иначе откуда бы взялась эта чудесная корона из золотой проволоки соломы и сапфировых осколков васильков?
– Я люблю звёзды, – сказал он не то ей, не то небу.
– Почему?
– Они похожи на твои глаза.
Она взглянула на него с укором:
– Звёзды светят. А мои глаза потухли уже давно.
Он лишь тихо рассмеялся. Разве она могла заметить собственный блеск?
– А ты разучилась забывать, – заметил он, чувствуя в себе вновь приобретённое умение догадываться.
Она кивнула, соглашаясь:
– Я живу во вчерашнем дне, существую прошедшим. Потому что всё это уже не повторится.
– Да нет же! – возразил он. – Всё ещё будет, и будет лучше!
– Нет, – покачала она головой. – Всё будет только хуже. Я это тогда поняла.
– Когда твои глаза погасли?
– Да. Вслед за твоими, – с грустью вздохнула она.
– Я здесь. Не думай ни о чём.
Первый оранжево-розовый луч ещё не взошедшего солнца упал на её лицо.
– Всё, – вдруг сказала она. – Я должна отпустить тебя.
– Почему?
– Тебе не место здесь, в мире моих иллюзий.
– Но ведь и это и мои иллюзии!
– Были твоими.
Они помолчали, глядя друг на друга.
Она надела ему на голову свой венок:
– Тебе на память.
– А взамен?
– Ничего не надо. Я же должна научиться забывать.
– Но всё же?
– Твоё кольцо.
– Ты же выбросила его!
Она лукаво улыбнулась и разжала ладонь. Его обручальное кольцо сверкнуло, отражая предрассветное зарево.
– Тогда оно твоё,– тихо произнёс он.
– Нет, постой! Оно дорого тебе!
Он молча закрыл её ладонь, спрятав в ней кольцо, и приложил её руку к своему сердцу.
Она прижалась к нему. Он коснулся губами её лба и в последний раз пригладил её длинные русые волосы.
Он ушел по дороге туда, где за золотом ржаного поля всплывало розовое золото рассвета.
– Я вернусь к ней! – почти клялся он самому себе шёпотом.
Ему странно было сознавать то, что он прожил за несколько часов целую жизнь. Жизнь, где оставалась она. Жизнь, в которую, как и в любую другую, не существовало обратного пути. И он жалел об этом.
Она ещё долго давила слёзы, глядя ему вслед: просто не хотела, что бы он чувствовал себя виновным в её несчастье. Но когда он скрылся за стволами кудрявых сосен, она, до боли сдавив виски ладонями, рухнула в рожь и горько разрыдалась.
Первое, что он увидел, открыв глаза, было его обручальное кольцо, как ни в чём ни бывало лежавшее на тумбочке возле кровати.
– Сон, – успокоенно выдохнул он и нежно обнял свою жену, мирно спавшую рядом с ним.
– Ты о чём это замечталась? – строго, с едва заметной иронией спросила её учительница по математике, заметив её застывший взгляд сквозь доску, испещрённую какими-то формулами. Она отвела невидящие глаза от зелёного стекла с бессмысленными меловыми загогулинами и, снова взяв ручку, минуту назад выпавшую из её оцепеневших пальцев, стала рисовать в тетради по алгебре синие, как летнее небо, васильки, похожие на крошечные озёра, затерявшиеся в бескрайней пустыне спелой ржи.

6.V. - 10.XII.2005