Эта книга посвящается моим родным и близким любимым людям.
Хотела б я свои мечты,
Желанья тайные и грёзы
В живые обратить цветы, -
Но… слишком ярки были б розы!
Мирра Лохвицкая.
1
И снова тот же сон, назойливый, словно писк голодного комара в душных сумерках летней ночи. В первый раз он приснился Светлане сразу после свадьбы. И с тех пор повторяется с пугающей периодичностью, будто стремится высосать жизненные силы, измотать, измучить сомнениями душу её. Но сколько это может продолжаться, выбор ведь уже сделан? Она долго думала, прежде чем решить что-то. И вот, наконец, она сделала свой выбор. Казалось, самое сложное позади. А выходит – выбрать путь легче, чем следовать этим путём до конца. Заставить себя идти вперёд и не думать о том, что всё могло бы быть как-то иначе, по-другому. Заставить себя не оборачиваться и не останавливаться. Собрать всю волю в кулак и идти вперёд, потому что жребий уже брошен… Но этот сон всё время не даёт ей покоя…
Снова, в который раз она сидит в огромном пустом зале перед такой же огромной пустой сценой. Снова в который раз она с надеждой оглядывается, и не находит никого… Зал пуст, гулок и невероятно огромен. Малейший звук, отражаясь от его стен, усиливается многократно и превращается в грохот. Поэтому Светлана сидит, боясь даже шелохнуться, боясь вздохнуть глубоко... Она знает, чувствует, что место её не в зале, а там, на сцене. Если бы только она могла встать и пойти туда. Тогда зал сразу наполнился бы людьми, их дыханием, голосами, кашлем, смехом… Стало бы даже немного тесно… Так собирается по большим праздникам вся многочисленная семья в доме родителей. Дочери, сыновья, невестки, зятья, внуки, правнуки… У каждого из них свои дела, проблемы, заботы, но сегодня они пришли к родителям, чтобы напомнить друг-другу: «Мы - одна семья…» Светлане есть, что всем им сказать или, по крайней мере, ей так кажется. Если бы она вышла на сцену, она бы… Но выбор уже сделан! Поэтому зал так пуст и гулок. Ей тяжело это пережить. Но ещё тяжелее то, что она и выйти из зала на улицу не может, никак не может. Не может себя заставить уйти и забыть. «Нет! Я же должна теперь следовать выбранным путём. Должна! – Упрямо твердит себе Светлана. - Должна, но, Господи, как же это трудно! Как же это невыносимо трудно!»
Вдруг из ниоткуда, словно из самого воздуха зала возникает мелодия. Она прекрасна, как несбывшиеся мечты юности. Музыка приносит с собой ощущение светлой печали и тоски по… По чему? По чему-то потерянному и несбыточному. Так тоскует бескрылый человек, глядя на летящих в небе птиц. Музыка воздуха. Музыка дыхания и сердцебиения полёта. Музыка мечты. Утром Светлана, конечно же, снова не сможет вспомнить эту мелодию. Музыка словно уходит каждый раз в ночь вместе со сном, оставляя щемящее чувство утраты…
Ребёнок заворочался и захныкал. Светлана мгновенно проснулась и настороженно замерла, прислушиваясь. Ребёнок заплакал громче. Она пошарила рукой, в поисках выключателя. Ночник вспыхнул неожиданно ярко. Она сонно прищурилась, встала и подошла к кроватке. Будильник показывал три часа ночи.
Муж теперь всегда спал в соседней комнате. Светлана сама ему это предложила. «Тебе рано вставать на работу, а Нюта плохо спит. Мы будем тебя постоянно будить», - убеждала она его. На самом деле её смущали и пугали несытые взгляды, которые Юрка бросал на неё в спальне. Она ещё не совсем оправилась от родов, и всё время отказывала мужу. Он только вздыхал и скрипел зубами. Светлана знала, что это не может продолжаться вечно, но всячески пыталась оттянуть момент их первой близости после рождения дочери. Нет, муж не стал ей противен, но рождение ребёнка что-то поменяло в ней самой. Это не был страх снова забеременеть. Просто отношения между женщиной и мужчиной теперь виделось ей в каком-то другом свете. Она не могла объяснить это словами, только… Нет, она не могла объяснить это…
«Ну, что ты, Нюточка? – Она взяла ребёнка на руки. – Мама тут. Мама с тобой. Мама никогда тебя не оставит. Сейчас я перепеленаю свою девочку, свою красивую девочку. Накормлю свою голодную девочку. Сейчас мама всё сделает. Всё сделает для своей доченьки». Светлана развернула младенца, сменила мокрые пелёнки и положила дочку на животик. Девочка была ещё совсем крошечной. Лёжа на животике, она пыталась держать головку и даже вертеть ею во все стороны. Головка то и дело опускалась вниз, но девочка с невероятным упорством снова поднимала её, кряхтя и краснея. Светлана тихо смеялась, наблюдая за дочерью. Сквозь редкие рыжеватые волосики ребёнка был виден пульсирующий родничок на темени. Светлана осторожно прикоснулась к нему, почувствовала мягкое, податливое тело и поспешно убрала руку. «Нет, - подумала она, в который раз, словно пыталась убедить саму себя. - Нет. Я правильно поступила, я не ошиблась». Она погладила девочку по нежной, бархатистой коже, слегка массируя тельце. Потом перевернула на спинку, запеленала, бережно взяла на руки и стала кормить. Некоторые молодые мамы рассказывали Светлане, что кормление грудью доставляет им огромное удовольствие, почти экстаз. Она обычно кивала головой и отмалчивалась. Для неё это было в точности до наоборот.
В первый же день после родов, когда Светлана ещё не могла вставать, и тело откликалось резкой болью на любое даже самое осторожное движение, медсестра принесла и положила ребёнка рядом с ней на кровать. Светлана подняла испуганные глаза.
- Что мне с ней делать? – спросила растерянно.
- Кормите, - равнодушно кинула медсестра и вышла.
- Но у меня ведь ещё нет молока! – крикнула молодая мать ей вдогонку, но медсестра была уже в коридоре и ничего не услышала, занятая своими неотложными делами.
Светлана беспомощно посмотрела на ребёнка. Девочка несколько секунд широко открывала ротик, как рыбка, выброшенная из воды. Потом носик её сморщился, крошечные бровки насупились, маленький ротик искривился на мгновение и вдруг резко открылся. Девочка оглушительно закричала. Всё её личико стало напоминать перезрелый помидор. Светлана не знала, что ей делать, слёзы отчаянья готовы были вот-вот хлынуть из глаз. Это был её ребёнок, и она должна была знать, что с ним делать. А она не знала! Дрожащими руками молодая мать заставила себя прикоснуться к маленькому орущему существу… Но что дальше? Она не знала!
Женщина на соседней кровати медленно подняла голову, тихо застонала… Её ребёнка сразу же после тяжёлых родов поместили в бокс для слабых и недоношенных детей, а мать измученную двенадцатью часами боли, положили на свободную койку в Светиной палате всего час назад. Под глазами женщины залегли глубокие синие тени, а уголки губ были скорбно опущены, словно она за эти двенадцать бесконечных часов вобрала в себя все печали мира. Женщина никак не могла заснуть и всё время думала: выживет ли её ребёнок, он ведь такой маленький и беспомощный…
- Дай ему грудь, - сказала женщина Светлане.
- У меня молока нет. - Слёзы закапали из глаз как по команде. – У меня совсем нет молока!
- Не бойся, - махнула рукой женщина, - оно появится позже. А сейчас просто дай ему грудь!
Света повиновалась. Всё тело её била крупная дрожь, когда она тыкала младенцу круглый тёмно-коричневый сосок. Девочка моментально замолчала и стала лихорадочно хватать открытым ротиком воздух, вертя крошечной головкой, потом неожиданно крепко ухватила сосок и сразу же зачмокала. Резкая боль внизу живота заставила Светлану сжаться и громко застонать. Боль была такой сильной, что на минуту потемнело в глазах и показалось, что весь ужас прошедшей ночи возвращается…
Снова впереди неизвестность и страх. Она снова отчётливо увидела себя медленно бредущей по коридору в безучастном свете неоновых ламп. Один шаг, второй, третий, десятый… Она должна ходить, не останавливаясь… Ходить, наверное, всю ночь… Акушерка сказала, что всё время надо ходить... И Светлана ходила, и ходила, как заведённая… Невыносимая боль заставила её замереть у стены, сжаться в комок, перестать дышать. Она не может даже закричать, только обречённо ждёт, когда же пытка закончится. Должна же она когда-нибудь закончиться… Боль исчезает также внезапно, как и появилась, вслед за ней приходит недолгое блаженство облегчения. Светлана ни о чём не может думать, она не может сосредоточиться, потому что знает – это только небольшая передышка. Новый приступ боли настиг её у двери в родзал. Светлана хватается обеими руками за ручку двери, сгибается пополам и стискивает зубы так сильно, словно хочет вдавить верхний ряд зубов в нижний… Боль снова отпускает…
Из предродовой палаты высовывается дежурная акушерка:
- Смирнова! Хватит гулять, страдалица! Иди сюда!
Повинуясь, Светлана медленно бредёт в предродовую.
- Ну, веселей, веселей! Давай посмотрю тебя! - нетерпеливо подгоняет Светлану акушерка.
Светлана пытается брести чуть быстрее, осторожно переставляя ноги, словно несёт сосуд с драгоценной жидкостью и боится расплескать. На самом деле она боится нового приступа боли. И он не заставляет себя ждать… Раскалённые клещи опять безжалостно сдавливают живот. Светлана падает на колени прямо посреди коридора. Испуганная акушерка подбегает к ней и кричит:
- Ну, что ты?! Я же тебе говорю: пошли быстрее, а то в коридоре родишь, - и тянет Светлану назад к двери родзала. – Давай сразу туда! Тут и смотреть нечего, всё уже ясно.
Акушерка на ходу кричит кому-то:
- Петра Григорьевича в родзал!
- Меня дует! Дует! – в ужасе выкрикивает Светлана, тяжело дыша.
Холодный пот заливает глаза, лепит к спине тонкую рубашку. Боль… Боль начинает двигаться в животе, она перемещается всё ниже. Это ребёнок стремится вырваться на божий свет. Он больше не может ждать. И Светлана чувствует, как под его натиском трещит и рвётся тело, как горячая кровь, её собственная кровь тонкими струйками течёт по ногам…
- Меня дует! Дует! Дует!.. – кричит и мечется женщина, как полоумная, сдерживаемая безжалостными руками санитаров.
- Прекратите зоопарк! – приказывает ей грубый мужской голос. – Помогите своему ребёнку! Ну, же!
Она чувствует, что ребёнок уже справляется и сам, а вот ей самой сейчас нужна помощь, однако голос странным образом отрезвляет и заставляет взять себя в руки.
- Тужьтесь! – слышит она новый приказ и тужится...
Светлана совершенно не помнит, как оказалась на кресле, но она уже находится там. Руки и ноги онемели от невероятного напряжения всех мышц. Она тужится беззвучно, как в немом кино. Лицо наливается синевой от нехватки воздуха. Капилляры в глазах лопаются, и красная плена мешает смотреть.
- Что ты делаешь?! – кричит врач. – Тужься вниз, а то глаза лопнут на фиг. Она пугается и старается тужиться, как надо, потому что больше всего на свете боится ослепнуть… Тужится! Тужится! Тужится!
Вязкий чавкающий звук и… крик младенца. Крик её ребёнка! Она свободна! Какое счастье! Она свободна, и всё наконец-то закончилось. Светлана не чувствует ни малейшей радости, только облегчение: «Она свободна».
Акушерка принимает ребёнка и передаёт его врачу. Врач подносит маленькое измазанное кровью тельце к её лицу и говорит устало:
- Посмотри, какую ты принцессу родила.
Она почти ничего не видит, только чувствует, что на грудь ей кладут что-то тёплое, живое. Оно шевелится, дышит, но главное - боль прошла, осталось только отупение и безразличие. Она рада? Она не помнит сейчас, что такое радость… Какое это чувство? Она слишком устала, чтобы что-то чувствовать…
Её зашили и оставили лежать на каталке, пока стекла кровь. Потом повезли в палату. Она запомнила бледное лицо женщины, неожиданно склонившееся над ней в коридоре и её улыбку. Единственную улыбку за весь тот трудный день и слова совсем простые: «Поздравляю Вас». Светлана тоже попыталась улыбнуться в ответ и прошептала едва слышно: «Спасибо».
Через день, когда Светлана уже могла ходить, она тщетно искала эту женщину в отделении, не нашла. Так хотелось сказать ей что-нибудь хорошее, поблагодарить за поддержку. Расстроенная Светлана брела по коридору, когда услышала грубый окрик: «Посторонись! Чего ползёшь посреди коридора?» Светлана шарахнулась к стене, оглянулась. На каталке лежала совсем молоденькая девушка. Губы её были искусаны, тёмные волосы спутались. Медсестра, толкающая каталку, остановилась у десятой палаты, крикнула: «Рая, иди, помоги перетащить на кровать! Ну, давай скорее. У меня работы полно!» Светлана, повинуясь внезапному порыву, наклонилась над каталкой, улыбнулась и тихо сказала: «Поздравляю Вас». «Спасибо», - слабо улыбнулась молодая мать и закрыла глаза.
- Потерпи, это матка сокращается. Ребёнок сосёт, и она сокращается. Через день-два пройдёт. Потерпи, – успокаивала её соседка. – Это у тебя первый что ли?
Светлана открыла глаза и кивнула. Уже вечер, шесть часов. Весь этот кошмар случился прошлой ночью. А теперь вечер. Вечер следующего дня! Значит, было уже утро следующего дня, полдень и вот вечер! Прошла целая вечность! Как она мечтала об этом!
Светлана с самого детства считала себя ужасной трусихой, и это была одна из её тайн о себе. Она не хотела, чтобы кто-нибудь другой узнал об этой тайне и скрывала свою слабость, как могла. Если она боялась чего-нибудь, то единственным лекарством от страха была мысль, что нет под луной ничего вечного и когда-нибудь всё плохое должно же, наконец, закончиться. Когда-нибудь наступит утро следующего дня, и всё уже будет позади, в прошлом. Точно так же успокаивала она себя, и когда ехала рожать, и всегда…
Ребёнок сосал грудь, чмокая губками.
- Что она там высасывает? Там же ничего нет. Пусто. Я проверяла.
- Может, молозиво уже появилось, - пожала плечами соседка. – У тебя девочка?
- Да, дочь, - произнесла Светлана и удивилась, как естественно у неё вырвалось это слово «дочь».
- А у меня сын, - сказала соседка и заплакала.
- Вы, что? – заволновалась Светлана. Мальчик это тоже хорошо. Я вот, например, мальчика хотела.
- Я тоже, - простонала женщина.
- Так чего же Вы плачете? Радоваться надо!
- Нет у меня сил радоваться… Я так измучилась…а его в бокс забрали… Он может умереть, понимаешь?
- Нет, что Вы, он не умрёт! – сказала Светлана, и это прозвучало так убедительно, что женщина на соседней койке сразу же перестала плакать и подняла голову.
- Ты так думаешь? – в её глазах светилась бесконечная надежда.
- Я не думаю, я знаю, - отрезала Светлана.
- Тебе сколько лет, подруга? – спросила соседка, вытирая лицо.
- Двадцать три. А Вам?
- Тоже. Так, что давай на «ты». Хорошо?
- Ладно, - кивнула Светлана.
Девочка перестала сосать. Она уснула, но грудь изо рта не выпустила. Светлана боялась её потревожить неосторожным движением, но рука уже занемела от неудобной позы. Мать осторожно пошевелилась, ребёнок выпустил сосок, смешно чмокнул губками, но не проснулся.
- Спит? – улыбнулась соседка. - Меня Леной зовут. А тебя?
- Светланой. Вот и познакомились.
- Ты замужем первый раз?
- В смысле? – не поняла Света.
- Без всякого смысла, – снова улыбнулась соседка. – Первый муж у тебя или нет? Сейчас модно гражданским браком жить. Поживёшь с одним – не получилось, поживёшь с другим…
- Нет, у меня первый, - поспешно перебила её Светлана.
- А у меня второй. Первый пил очень… Но мы расписаны с ним были, ты не подумай…
- Нет, что ты я ничего и не подумала. И потом, у каждого своя жизнь.
- У меня ещё девочка от первого брака есть, Марьяна. Я замуж в семнадцать лет выскочила, а через пол года дочку родила. Так что ей уже шесть, на следующий год в школу отдам.
- А её отец?
- Пьёт он, - махнула рукой Лена. – Ни алиментов, ни помощи. Да, не хочу я о нём говорить. Второй мой муж – Вовка – очень хороший. Он, правда, старше меня на десять лет, но очень хороший. Он сына хотел. Теперь, наверное, счастлив будет, если…
Лена замолчала и Светлана увидела, что глаза соседки опять стали наполняться слезами.
- Никаких «если», - произнесла она тоном, не терпящим возражений. – Никаких «если» и «наверное». Твой Вовка просто с ума сойдёт от счастья.
Лена посмотрела на неё с благодарностью. Как это порой необходимо, чтобы тебя кто-то поддержал в трудную минуту. Кто-то, кому и дела, в общем-то, до тебя никакого нет. Светлана была благодарна Лене за поддержку и сама пыталась ответить тем же. Сейчас эти две женщины, лежащие рядом в больничной палате, были ближе друг другу, чем иногда бывают родные люди.
- Ты кого больше хотела, дочку или сына? – спросила Лена.
- Сейчас, кажется, уже всё равно, а раньше очень хотела сына.
- Не переживай. Второй будет сын, вот увидишь, - Лена устало улыбнулась. - У меня видишь, джентльменский набор: девочка и мальчик. И у тебя так будет.
- Ты знаешь, я, вряд, ли соглашусь ещё раз через всё это пройти…
- Света, поверь мне: это всё ещё только цветочки. У тебя муж помогает?
- Что помогает? – не поняла Светлана.
- Да всё. Ну, по хозяйству там…- пояснила Лена.
- Ну, в общем-то…
- Никаких «в общем-то»! Сразу привлекай его. Мой первый ничего мне не помогал, а знаешь, как трудно всё самой? Хотя ты ещё не знаешь. Откуда? Хорошо бы и не знала никогда. Мама у тебя где? Далеко живёт?
- Нет, но я бы не хотела… - начала было Светлана.
- А ты хоти, - перебила её соседка. – Я же тебе говорю: родить ребёнка – это только цветочки… Всё ещё только начинается… Вот вспомнишь меня ещё…
Они лежали и разговаривали, пока медсестра не пришла забирать новорожденную. Когда дочку унесли, Светлана к своему удивлению совсем ничего не почувствовала. «Если бы её больше никогда не принесли, я, наверное, и не заплакала бы… Я, видно, плохая мать, если могу так спокойно это себе представить, - с ужасом думала она. – Ведь это мой ребёнок, а я словно о чужом думаю. Ведь она из меня получилась… из моего тела, из моей крови – вся из меня».
Она подняла голову, посмотрела на соседнюю кровать. Лена, наконец, уснула. «Лену, наверное, такие мысли не мучают» - подумала Светлана.
На оконной крестовине уже висело покрывало глубокой осенней ночи. Светлана поднялась на локтях, вытянула шею, что бы увидеть улицу. Но видна была только тёмная крыша соседнего здания и верхушки голых деревьев. Пасмурное осеннее небо, подпираемое снизу желтым светом уличных фонарей, безучастно накрыло город. Светлана закрыла глаза. Прислушалась. Ватные звуки улицы с трудом проникали в палату через двойные стёкла окон, а в больничном коридоре было совсем тихо. Она тяжело вздохнула и прошептала:
И если на тебе избрания печать,
Но суждено тебе влачить ярмо рабыни,
Неси свой крест с величием богини, -
Умей страдать!
- Ну, что ж, будем учиться страдать. Раз уж по-другому никак нельзя. И я обязательно научусь. Чего бы мне это не стоило… Я так решила сама.
- Ты что там шепчешь? Молишься что ли? - подняла голову Лена.
- Да, почти…
Утром Юрка прислал записку. В ней десять раз было написано только три слова, которые никогда не станут банальными, кто бы и сколько раз их не повторял: «Я тебя люблю». Светлана только слабо улыбнулась. Она почти безучастно смотрела, как муж во дворе роддома под окнами её палаты выкладывает розами слово «Анна». Огненно-красные цветы запеклись на белом снегу, как сгустки крови на больничном халате акушерки. Молодая мать пожала плечами: «Почему именно Анна?» Юрка замахал руками, что-то закричал. Через двойные рамы, заклеенные на зиму полосками газет, его слов она не слышала, только растерянно показывала на уши и тихо повторяла: «Не слышу. Я тебя не слышу. Я ничего не слышу…» Юрка хлопнул себя по лбу, махнул рукой и куда-то побежал. Светлана прижала лицо к холодному стеклу и прошептала: «Я тоже тебя люблю, Юра».
Минут через пятнадцать минут принесли очередную записку. Юрка писал: «Светик!
Спасибо тебе за доцю. Назовём её Анной, как мою маму звали. Думаю, что ты не против.
Я тебя люблю!
Целую вас обоих.
Папа Юра.
«Не «обоих», а «обеих», - машинально поправила Светлана. – А, впрочем, какая разница. Обоих, так обоих».
Девочку приносили каждые три часа. Первое кормление - в шесть утра, последнее – в двенадцать ночи. Прошли уже целые сутки, а Светлана всё ещё ничего не испытывает к дочери. Это пугало молодую мать и огорчало одновременно. «Может быть, со мной что-то не так?» – растерянно думала она. Девочка была для неё маленьким живым свёрточком, который или оглушительно орал, или искал губками грудь. Каждое кормление сопровождалось дикой болью внизу живота, от которой приходилось до крови кусать губы.
Через двое суток боли прошли. Теперь кормление уже не было такой мукой, но и не вызывало никаких приятных ощущений. Грудь наполнилась молоком, отяжелела. Теперь, когда девочка начинала сосать, острая боль пронзала сосок другой груди, в ней прибывало молоко. Оно начинало бить из отверстий в соске в разные стороны тонкими тугими струйками. От этого подложенная в лифчик тряпочка мгновенно намокала, и приходилось подкладывать новую. Между кормлениями нужно было сцеживать молоко в майонезную баночку для тех деток, мамы которых не имели молока. Светлана очень уставала за день, болели швы, и всё время катастрофически хотелось спать. Она осунулась, очень похудела, только грудь увеличилась размера на три.
- Бриджит Бардо и не снилось, - шутила Лена.
- Да уж, - вздыхала Светлана, - ей точно такое не снилось. Интересно, у неё дети есть?
- Может и есть, - вздыхала Лена.
Ей ещё ни разу не приносили сына. Но он чувствовал себя уже гораздо лучше. Лена каждый день ходила на него смотреть и всегда возвращалась заплаканная. Светлана пугалась:
- Что-то случилось?
- Нет, всё хорошо, - отвечала, всхлипывая, Лена и валилась на кровать. А потом долго лежала молча, бездумно глядя в потолок. Она скучала по своему ребёнку. В такие минуты Светлана ей очень завидовала. «Как она любит своего сына! А я? Я какая-то не такая! Какая-то неправильная!» - и беззвучно плакала, уткнувшись носом в подушку.
Ночью на третьи сутки грудь затвердела, как камень, и молоко невозможно было сцедить. Лена отправила соседку к дежурной медсестре.
- Скажите, что мне делать, - умоляла Светлана молоденькую медсестру в белоснежном халате и накрахмаленном колпачке.
Та ткнула наманикюренным пальчиком Светланину грудь и безразлично протянула:
- Сцеживайтесь, мамочка.
- Но я больше не могу! Ничего не получается, - простонала Света.
- А вы как думали?! Что будет легко? Нарожают детей, а потом жалуются, что им тяжело, - съязвила хамка. Сама она явно ещё ни разу не рожала.
Светлана вернулась в палату, стиснула зубы и стала с остервенением мять свою грудь. Молоко выдавливалось буквально по капле. Под тонким слоем бело-розовой кожи вздувались синие вены, а под ними перекатывались тугие комки, словно камешки в мешочке. Слёзы заливали лицо и грудь. Светлане было так невыносимо жалко себя, как никогда раньше.
- Давай теперь я, - Лена стояла у кровати, – отдохни немного и начнём.
Светлана откинулась на подушку и заплакала в голос.
- Ну, хватит страдать, - прикрикнула соседка. – Слезами горю не поможешь! Давай помогу. Эх, знали бы детки, сколько из-за них мамкам плакать приходится. Свет, у тебя деньги есть?
Светлана отрицательно покачала головой.
- И у меня нет. Где их тут возьмёшь в три часа ночи? Вот блин, были бы деньги, сейчас бы дали, и эта пигалица тоже помогла бы. Хотя, какая с неё помощь, сама ещё дитё. Ладно, не плачь, подруга, справимся и сами, - проворчала Лена и со знанием дела взялась за работу…
К утру грудь болела, словно по ней проехался асфальтный каток. Зато и молока в ней не было ни капли. Во время шестичасового кормления Анюта закатила такой рёв, что даже сонная медсестра заглянула в палату.
- Вы что тут ребёнка придавили? - спросила она, зевая.
Злая невыспавшаяся Лена процедила сквозь зубы:
- Нет, просто она требует к себе заведующую роддомом, что бы рассказать какие бессердечные сотрудники здесь работают.
Девчонка в белом халате покраснела, как рак и уже было открыла рот, чтобы достойно ответить, но Света перебила её:
- У меня совсем нет молока. Пришлось всё выцедить ночью.
Медсестра захлопнула рот и почти с ненавистью глянула на обвисшую пустую грудь. Затем она схватила орущего ребёнка и выскочила в коридор. Девочка на мгновение замолчала. Потом послышался глухой удар, и крик возобновился с ещё большей силой. «Она уронила девочку? Она бросила моего ребёнка!» - мгновенно пронеслось мозгу молодой матери. Непонятная ей самой сила в одну секунду смела женщину с кровати и буквально выбросила в коридор. Светлана в два прыжка догнала медсестру, спокойно катившую каталку с детьми и вцепилась ей в горло:
- Если ты ещё хоть раз бросишь моего ребёнка на свою долбаную каталку, я тебя задушу, - прохрипела Светлана, задыхаясь от гнева. – Ты меня поняла?
Лицо медсестры слилось по цвету с её белым халатом. Она была так напугана, что не могла выдавить из себя ни слова, только закивала головой и замычала, как глухонемая.
- Светка! Ты что?! С ума сошла!
Лена оттащила подругу, толкнула её к стене.
– А ты, стерва молодая, запомни: скажешь кому-то хоть слово, пожалеешь, что связалась.
Лена быстро взяла ребёнка с каталки и понесла назад в палату.
- Ты куда её? – пролепетала медсестра.
- Кормить, - бросила Лена через плечо.
- Но… - попыталась возразить медсестра, - молока ведь нет.
- Рот закрой! Не твоё дело! А ты чё высунулась? Цирк закончился, опоздала ты, – гаркнула Лена на выглянувшую из палаты женщину, и тихо очень спокойно сказала дрожащей от гнева Светлане:
- Иди спать, на тебе лица нет. Ребёнка своего таким лицом испугаешь, мамаша.
И вдруг засмеялась весело, как семилетняя девчонка. Света тоже попыталась искривить губы в улыбке. Из её горла вырвался короткий хриплый нервный смешок.
В палате Лена села на кровать, дала ребёнку свою грудь и с улыбкой наблюдала, как малышка жадно сосёт, захлёбываясь и чмокая губками.
Светлана обессилено лежала на кровати и смотрела в потолок.
- Не бойся, она никому ничего не скажет. Чуть в штаны со страху не напустила. Да и нам тоже есть, что о ней рассказать, - успокаивала её соседка.
- Лена, - голос у Светланы был тихим как шелест новых простыней.
Подруга подняла голову, посмотрела с тревогой.
- Ты чего? Не переживай так. Было бы из-за кого. Не переживай, а то молоко пропадёт! Слышишь меня?
- Я её хотела задушить…
- И задушила бы, если бы я тебя не оттащила. И я бы на твоём месте задушила кого угодно за своего ребёнка.
- Оказывается, я её очень люблю… Анюту свою.
- Ну, конечно любишь. Кто бы спорил, я не стану.
На девятичасовое кормление детей разносила уже совсем другая медсестра. Она внесла сразу двоих.
- Смирнова, Кутова, подъём! Мы кушать пришли!
Светлана протянула руки за ребёнком и позвала подругу:
- Лена, вставай, тебе сына принесли!
Лена села на постели и распахнула огромные сине-зелёные глаза.
- Ванечку?
- Не знаю Ванечку или Санечку, берите быстрее. Вы у меня не одни, - недовольно проворчала медсестра
Лена бережно взяла ребёнка на руки. Лицо её, казалось, озарилось каким-то глубоким светом, который шёл откуда-то изнутри, может прямо из сердца…
- Ванечка. Наконец-то, - прошептала Лена, и губы её задрожали.
Светлана глянула в окно.
- Смотри, Ленуська, какой снег. Смотри, вот это хлопья! И Ванечку твоего принесли…и всё теперь будет замечательно и у тебя, и у меня…
Она старалась всё время смотреть в окно, чтобы не мешать подруге плакать.
Снег медленно кружил за окном, садился на землю, ветки деревьев, тротуары, газоны. Накрывал припаркованные машины, скучающие по своим хозяевам, дома со всеми их квартиросъёмщиками, заводы с рабочими, кинотеатры со зрителями. Всё на свете исчезло под этим белым саваном. Не осталось ничего и никого, только две женщины в больничной палате, кормящие своих детей. Снег падал и падал… Светлане казалось, что она ещё ни разу в жизни не видела ничего красивее, чем этот белый снег… Она смотрела в окно и беззвучно шевелила сухими губами, читая свои самые первые детские стихи:
Белый, белый, белый снег
На поля ложится.
Стайка вспугнутых синиц
В воздухе кружится.
Дуб весь в бронзе, богатырь,
Беленой побелен,
А вокруг него ковёр
Серебром постелен.
Это было в конце ноября. Так давно! Целую вечность назад! Сейчас уже – начало апреля. Снег осел и посерел. То там, то здесь из-под него выглядывают островки потрескавшегося за зиму асфальта и мокрой земли с бурыми остатками прошлогодней травы. Днём в сыром воздухе уже можно уловить запах весны. Он ещё очень тонкий, едва заметный, но Светлана уже чувствует его, гуляя с дочкой на улице. Наконец-то весна! Её любимое время года!
Светает. Светлана кладёт спящую дочь назад в кроватку. Девочка морщит носик. Сейчас заплачет? Нет, приснилось что-то неприятное. И почти сразу же на крошечном личике появляется улыбка. Вот так без перехода. Просто и понятно. Безо всяких полутонов. Это взрослым почти всегда надо время, чтобы перейти от слёз к смеху. Маленький же ребёнок живёт сиюминутным впечатлением от жизни. Как маски сменяются на его лице печаль, даже горе и радость, восторг. Но каждое своё ощущение он проживает с максимальной отдачей, не таясь, не притворяясь. Это позже, немного повзрослев, он научится всей этой ерунде с переодеваниями души, а пока: мгновенный восторг, мгновенное горе и снова мгновенный восторг…
Солнца ещё не видно. Оно прячется за спинами высотных домов, как за каменным забором. Но первые его вестники, утренние лучи, уже подкрасили золотом маленькие пушистые облака на восточной стороне неба. Светлана потягивается. Нужно вставать, у неё полно дел. До звонка будильника осталось всего пять минут. Она ставит рычажок на часах в положение «выкл.» и нацыпочках выходит из комнаты.
2
Их с Юркой свадьбу Светлана помнила смутно. Только отдельные отрывки, как эпизоды несмонтированного фильма. В маленькую родительскую квартиру съехались, кажется, все родственники, которые вообще имелись у семьи Захарченко. От этого в двух смежных комнатках кирпичной «хрущёвки» стало невыносимо тесно. Приехавшие родственники громко переговаривались (некоторые из них уже в дороге начали праздновать знаменательное событие Светиной свадьбы), смеялись, кашляли… Шум и гвалт стоял невообразимый. Стулья и кровати были завалены горами чужой одежды. Маленькая вешалка в коридоре сгибалась под тяжестью курточек и плащей, а пол был усеян невероятным количеством самой разнообразной обуви. То и дело кто-нибудь спотыкался об неё и с приглушенными ругательствами врезался в стену или дверь. В крошечном коридоре так мало места, что даже растянуться во весь рост при всём желании практически невозможно, поэтому ни разу никто серьёзно не пострадал. Светлана бродила среди этого бедлама и решительно не понимала: зачем родители пригласили такое количество людей. Она мечтала о скромной свадьбе в кругу семьи. Маленький столик в ресторане человек на пять-шесть – вот именно то, что надо было. Суета, шум, теснота раздражали её. Тем более, что Светлану поминутно тошнило от духоты, а ванная всё время оказывалась занятой. Она позвонила Юрке и попросила увести её куда-нибудь из этого «дурдома».
Они встретились у её подъезда на лавочке. Потом долго гуляли по улицам города, наблюдали за прохожими... На свежем воздухе Светлане было намного легче. Она почти всё время молчала, наслаждаясь хорошей погодой. Июнь выдался прохладным и дождливым. В тот день с утра тоже шёл дождь, а под вечер выглянуло солнышко, и это было просто чудесно. Юрка говорил без умолку. Он строил грандиозные планы относительно их будущей супружеской жизни. В его воображении рисовались только радужные картины, и он пытался описать их Светлане, как умел.
- А в той комнате, что возле кухни мы сделаем детскую. Там тепло и окно достаточно большое. Когда ты родишь, поставим там кроватку со всеми прибамбасами. Ну, такие штучки разные над кроваткой вешают, что бы ребёнку не скучно было, пока родители заняты чем-нибудь…
Он остановился, обнял Светлану и тихо прошептал в самое ухо:
- Например, если родители надумали сделать ему нового братика или сестричку, и заняты именно этим… Тебе плохо, Светик?
Светлана помотала головой. Меньше всего ей сейчас хотелось разговаривать о чём-то, особенно о будущем.
- Я тебя уморил своими разговорами? Просто я уже не дождусь никак завтрашнего дня. Я тебя люблю, Светка. Ты себе не представляешь, как я тебя люблю. Я за эти месяцы знаешь, даже похудел. Волновался, что ты решишь... Поверишь, даже когда мы заявление подали в ЗАГС, волновался. А вдруг возьмёшь и передумаешь? Что тогда? Как я без тебя? Ты больше не сомневайся. Абсолютно правильное решение. Это я тебе говорю, а ты меня слушай, потому что я твой будущий муж. Жена должна слушаться своего мужа. Поняла?
Светлана кивнула.
- Вот и молодец! У меня будет самая понятливая жена на свете! Может, ты проголодалась?
При одном упоминании о еде, желудок Светланы начинал бунтовать. Она поспешила замотать головой. Юрка чуть заметно вздохнул. Его богатырский организм постоянно требовал подпитки калориями. В любое время суток он готов был без малейших колебаний умять жареную курицу, или большую сковородку жаренной же картошки, или «чего ещё там есть»… Светлана рядом с ним выглядела почти бестелесным, воздушным созданием. Особенно сейчас, когда беременность высосала из неё все соки. Они помолчали. Светлана знала: наверняка Юрка теперь будет думать только о еде. Даже картины прекрасного светлого их будущего больше не смогут будоражить его воображение. Только курица, картошка, спагетти или котлеты… У неё немного закружилась голова и она поспешно закрыла глаза.
- Свет! Ты чего? – затормошил её Юрка. – Тебе плохо? Ну, отвечай же!
Наконец она открыла глаза и сказала:
- Юра, проводи меня домой, пожалуйста. Мне ещё надо приготовиться к завтрашнему дню.
На самом деле ей меньше всего хотелось сейчас возвращаться в свою переполненную квартиру. Но, видя, как радостно заблестели глаза Юрки, она только грустно улыбнулась. У подъезда Юра поспешно попрощался, чмокнул будущую жену в щёчку и почти бегом бросился к автобусной остановке на другой стороне улицы. Светлана обречённо вздохнула и стала медленно подниматься на четвёртый этаж.
«Завтра, - думала она, - все концы будут уже обрублены. В 14-00 я стану Светланой Смирновой и… всё. Ну почему всё случилось именно так, как случилось?»
Три месяца назад Светлане предложили работу в областном драматическом театре. В областном драматическом театре! Светлана, не раздумывая, полетела на прослушивание. Ни минуты не раздумывая!
«Такой шанс бывает у человека раз в жизни и не воспользоваться им просто не возможно! – взахлёб думала она по дороге. – Работать в театре! Работать в театре! В настоящем театре!» Сердце её прыгало от счастья, как солнечный зайчик. «Работать в настоящем профессиональном театре! Работать рядом с теми людьми, которых могла видеть только во время спектаклей из зрительного зала. С людьми, которыми восторгалась с детства. Работать рядом с ними! Работать вместе с ними! Учиться у них. Я не буду капризничать, если они все станут мне делать замечания, если станут поучать меня. Я ведь ничего не умею. Я должна всему научиться, чтобы иметь честь стоять на сцене рядом с ними: с Поповой, с Коломийцем, с Мартыненко…»
Неповоротливый троллейбус номер десять натужно гудел, набирая скорость, и тут же тормозил на очередном перекрёстке. Пассажиры безразлично глядели в забрызганные весенней грязью окна и покачивались в такт движения. Никому из них и в голову не могло прийти, какая солнечная буря бушевала сейчас в груди у высокой худенькой, как тростинка девушки, стоящей на задней площадке у самого окна. Буря была солнечной и цветочной одновременно. Все цвета миллиардной палитры природы кружили в её душе. Светлане хотелось петь и танцевать от счастья: «Работать в театре! Работать в театре!» От нетерпения она пританцовывала на месте и шептала: «Спасибо тебе, Господи! Спасибо!»
Её всегда охватывала непонятная дрожь при входе в театр. Наверное, не дрожь – трепет. Благоговейный трепет, как во время созерцания святыни. Кто-то когда-то удачно выразился, назвав театр храмом искусства. Кто-то когда-то... Кто и когда она не знала, но понимала этого человека, как брата по духу. Храм искусства, творчества, творения…
Ноги дрожали и подкашивались, когда она шла по цементному полу вестибюля, поднималась по ступенькам на второй этаж здания, спешила по коридору, отыскивая нужную дверь. Дверь, обитая дешёвым коричневым дерматином, представлялась ей входом в… мечту.
Главный режиссер театра встретил её как… А никак! Он даже не кивнул в ответ на её дрожащее «Здравствуйте». Его полнейшее равнодушие смутило Светлану и сбило с толку.
- Вы ко мне? – спросил он холодно. Так холодно, что холодности его тона позавидовали бы антарктические льды.
- Да… я Светлана Захарченко, - пролепетала Светлана.
- Замечательно. Дальше что?
«Что же замечательного, - подумала Светлана, - если это произнесено таким тоном?» А вслух чуть слышно пробормотала:
- Я… мне… сказали прийти сегодня, что вам… нужна героиня.
- Значит, Вы полагаете, что вы именно то, что нам нужно? Вы и со сцены собираетесь так же шептать свой текст, как сейчас?
Собрав все остатки мужества, Светлана как можно громче сказала:
- Нет, я могу говорить достаточно громко, но если я Вам не подхожу, давайте не будем тратить наше время, - голос её предательски дрогнул в конце. Слёзы отчаянья уже готовы были брызнуть из глаз.
- А, так мы с характером? Ну, это ничего, в нашем деле характер нужен. Характер! Но не капризы. Вам ясно? – голос режиссёра был жёстким, как сырое мясо и больно царапал слух, словно наждачная бумага. Он встал из-за стола и показался Светлане просто великаном. Нет, этот человек был не слишком высокого роста да и телосложения не мощного. Всё это она к своему глубокому изумлению заметила потом, когда схлынуло напряжение первых минут, а сейчас… Он был великаном, жестоким и властным. Только глаза за стёклами очков мерцали загадочным, но совсем не злым светом. Эти глаза… смеялись.
- Алим Сергеевич, по-моему, Вы насмерть перепугали нашу будущую героиню.
Светлана не заметила человека, сидящего в самом углу кабинета и непроизвольно вздрогнула от звуков его голоса.
- А по-моему, это Вы её только что напугали, Олег Иванович.
- А давайте-ка пойдём в танцзал, - весело предложил Олег Иванович, - и, обращаясь к Светлане, добавил, - там и поговорим.
Они вошли в небольшой зал на втором этаже. Одна его стена была зеркальной. Вдоль стены установлена горизонтальная металлическая труба - станок для занятий хореографией. Светлана сама в детстве занималась в таком зале. Солнечный свет, проникающий сквозь окна, делал большую комнату какой-то праздничной. От этого самообладание снова вернулось к Светлане. Она мужественно встала на середину зала и приготовилась… ко всему. «Это же мой шанс! – твердила она себе, - я должна им воспользоваться, во что бы то ни стало! Я должна! Просто так я не сдамся! Ни за что не сдамся!»
- Ну, - весело сказал Олег Иванович, - и что Вы нам споёте?
- Спою?- вопрос застал Светлану врасплох.
- Да, да именно споёте. Театр у нас, как Вы знаете, музыкально-драматический. Так что петь Вам, милая девушка, придётся буквально на каждом спектакле.
Он повернулся к Алиму Сергеевичу.
- Да, придётся, - мрачно подтвердил тот.
- Ну, так что Вы будете петь?
В углу стояло старенькое видавшее виды пианино. Олег Иванович отодвинул стул рядом с инструментом, осторожно открыл крышку и замер, выжидательно глядя на девушку. Светлана с большим трудом справилась с волнением и спросила чуть хрипловатым голосом:
- Можно что-то народное?
- Бога ради, - согласился Олег Иванович. – Что?
- Я спою украинскую народную песню «Ой, за гаем зэлэнэнькым». Можно без аккомпонимента.
- Бога ради, - развёл руками экзаменатор.
И Светлана запела… На первых строчках песни голос её от волнения слегка дрожал, но по мере того, как мелодия увлекала её, голос окреп и зазвенел. Он заполнил небольшое помещение зала, затем коридор второго этажа, каждую комнату, добрался до самых забытых закоулков и вылетел на лестницу, чтобы заполнить собой вестибюль и гардеробную. Голос у Светланы был сильный и красивый, народный по определению её учителя пения. И песня была, словно для этого голоса написана. Протяжная и печальная, красивая, как закат солнца. Светлана чуть прикрыла глаза и там, вдалеке, за солнечными окнами зала ей почудился зелёный гай, и поле за ним, и парень на покосе, и молодая вдова… В какой-то момент, она подумала, что песня слишком длинная, много-много куплетов. А поскольку её никто не останавливал, Светлана сама оборвала песню и смущённо сказала:
- Эту песню можно до вечера петь, в ней слишком много куплетов. - И добавила, - меня бабушка научила.
Олег Иванович выжидательно посмотрел на Алима Сергеевича, тот только коротко кивнул.
- Ну, что ж… А давайте попробуем вот в этой тональности. - Он нажал на клавиши, пианино тут же отозвалось чистыми нежными звуками…
Светлана спела несколько строк.
- А вот в этой? - Он снова нажал на клавиш. - Так, понятно. Вы играете на каких-нибудь музыкальных инструментах?
- Да, я немного умею на гитаре, но…
- Понятно. Немного, так немного. Много нам в принципе и не надо. У Вас, Алим Сергеевич, есть вопросы к девушке?
Режиссёр поднял голову и несколько томительных минут внимательно разглядывал Светлану, словно только сейчас увидел её впервые.
- Прочтите нам что-нибудь, - наконец произнёс он.
- Что? Монолог, стихотворение…
- Что угодно, - нетерпеливо перебил он.
- Тогда стихотворение…Иннокентия Анненского, - решилась Светлана.
Какой тяжёлый, тёмный бред!
Как эти выси мутно-лунны!
Касаться скрипки столько лет
И не узнать при свете струны!
Кому ж нас надо? Кто зажёг
Два жёлтых лика, два унылых…
И вдруг почувствовал смычок,
Что кто-то взял и кто-то слил их.
«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та, та ли?»
И струны ластились к нему,
Звеня, но, ластясь, трепетали.
«Не правда ль, больше никогда
Мы не расстанемся? Довольно?..»
И скрипка отвечала «да».
Но сердцу скрипки было больно.
Смычок всё понял, он затих,
А в скрипке эхо всё держалось…
И было мукою для них,
Что людям музыкой казалось.
Но человек не погасил
До утра свеч… И струны пели…
Лишь солнце их нашло без сил
На чёрном бархате постели.
Последнее четверостишье она прочла с вызовом, дерзко, глядя прямо в глаза режиссёру, словно это он был виноват во всём, из-за него страдали два любящих существа… Мужчина только ухмыльнулся в ответ на это…
- Читать ещё? – тон её стал немного вызывающим.
Она уже ничего не боялась.
- Или пан или пропал, - вертелось в голове.
- Нет, спасибо, больше не надо, - и буквально через секунду добавил. - Вы нам подходите.
Светлана не ожидала, что эта пытка закончится так скоро и так счастливо. Лицо её загорелось, а сердце заполнилось такой радостью, что захотелось, как девчонке, закричать во всё горло: «Меня берут!!! Берут!!!» И вдруг всё завертелось у неё перед глазами. Пол поменялся местами с потолком, стены закружились, как пропеллер летящего самолёта, и только сплошная чернота смогла остановить этот бешеный хоровод…
Через несколько секунд Светлана очнулась. Мужчины с озабоченным видом склонились над ней. Олег Иванович вытирал ей лицо влажным носовым платком, а Алим Сергеевич поддерживал голову и плечи.
- Тебе уже лучше, девочка? – в его глазах застыла тревога, даже страх.
- Угу, - она попыталась кивнуть.
- Скажите мне, милая девушка, с Вами часто такое случается? - спросил Олег Иванович.
- В первый раз, - выдавила из себя Светлана.
- Хм…
Мужчины переглянулись.
- А Вы замужем?
- Нет…
- А жених у Вас есть, позвольте спросить?
- Да…
- Советую Вам серьёзно поговорить с Вашим женихом, прежде чем устраиваться к нам в театр. Вам понятно? – сухо сказал режиссёр.
Светлана кивнула.
Они помогли ей встать и проводили до выхода. Тошнота уже прошла. Но странная слабость в ногах ещё оставалась, от этого походка была не твёрдой, а какой-то виляющей.
- Я даю Вам на раздумья две недели, - сказал режиссёр.
Потом помолчал немного и добавил, глядя в бледное лицо девушки, - ладно, месяц. Не больше. Больше не могу. У меня репертуар разваливается, понимаете? Но… Вы нам подходите, так что решайте…
Светлана вышла на апрельскую улицу и, не оглядываясь, побрела к автобусной остановке.
Мужчины смотрели ей вслед через стеклянные двери.
- Я думаю, Алим, она больше не придёт, - сказал Олег Иванович
Режиссёр мрачно кивнул.
- Жалко, правда? Хорошая девочка, перспективная. Но она больше не придёт.
Режиссёр снова молча кивнул.
Девушка миновала автобусную остановку и пошла дальше, почти не осознавая, куда идёт, словно самолёт, управляемый автопилотом. Все её мечты и надежды рушились, разваливались, как карточные домики. «Да, у меня есть жених… уже пол года… Две недели назад он сделал мне предложение, и я почти уже дала согласие, но… Я им подхожу! Как же теперь быть? Юрка. Я ему ещё ничего не говорила…» От обрывков мыслей в голове был чудовищный хаос. Мысли путались и наслаивались одна на другую, переплетались и соскальзывали куда-то, накладывались пластами, как многослойный бутерброд. Но там, в глубине, под всеми этими слоями уже формировалась одна единственная мысль страшная в своей неотвратимости: СВЕТЛАНА БЫЛА БЕРЕМЕННА. Теперь стало понятно, чем объяснялась в последние несколько дней лёгкая тошнота по утрам, головокружение и слабость. Шокированная своим неожиданным открытием, Светлана брела, как сомнамбула по шумным улицам города. «Ну почему это случилось именно сейчас?! Почему?!» Она обессилено опустилась на лавочку в парке и заплакала навзрыд. Люди спешили мимо, занятые своими неотложными делами. Некоторые из них с любопытством поглядывали на девушку, рыдающую на скамейке, но никто не подошёл… Только сидящая на соседней лавочке старушка долго буравила Светлану колючими, совсем не старушечьими голубыми глазами и осуждающе покачивала головой. Потом и она ушла, поджав тонкие сухие губы.
Постепенно, судорожные рыдания Светланы перешли в отрывистые всхлипывания и, наконец, она совсем успокоилась. Нужно было идти домой, что бы успеть до темноты. Город, поделённый на районы влияния городской криминальной шпаной, по ночам был не самым безопасным местом на свете.
Меж двух равно манящих яств, свободный
В их выборе к зубам бы не поднёс
Ни одного и умер бы голодный;
Так агнец медлит между двух угроз
Прожорливых волков, равно страшимый;
Так медлил бы меж двух оленей пёс.
Светлана усмехнулась, читая. «Меж двух равно манящих яств», - повторила она и горько вздохнула. Как это трудно стоять перед выбором, зная, что как бы ты не поступила, всё равно когда-нибудь обязательно пожалеешь. Сейчас у неё с одной стороны - шанс. Как говорят, уникальный шанс, шанс, который выпадает одному из тысячи актёров, даже с образованием получше, чем у неё – работать в областном театре. Да она о таком и мечтать не могла никогда! Работать с мастерами, профессионалами, учиться у них и, в конце концов, стать настоящей актрисой. Работать в театре и стать актрисой. Смогла бы она стать хорошей актрисой? Смогла бы, наверное, если бы очень захотела. С другой стороны – она может выйти замуж, родить ребёнка. Светлане уже исполнилось двадцать два, и она всё чаще стала подумывать: а не выйти ли ей замуж уж… И вот он, пожалуйста, мужчина её мечты. «Ну, может, и не совсем принц и не на белом коне вовсе, - говорила она себе, - но вполне ничего». Симпатичный, весёлый, добрый… пожалуй и всё, но тоже не мало, согласитесь. И ещё было у него какое-то такое качество, что его хотелось слушаться, подчиняться. Уверенность в себе, что ли, большая? Такой муж – пресловутая каменная стена, за которую так хочется спрятаться женщине. Но главное, Светлана беременна от него… А тут это неожиданное приглашение в театр. И она обо всём забыла, помчалась, как сумасшедшая, и её берут, но она… беременна.
Светлана отложила Данте, встала и вышла на балкон. «Ну почему, почему всё сразу?! Хотя, говорят, так оно всегда в жизни и бывает. То ничего, то всё сразу скопом. Я ведь уже почти махнула на себя рукой: ну какая из меня актриса? Играю посредственно, паузы держать не умею, волнуюсь как идиотка перед каждым выходом, ни голоса, ни пластики. И что бы там кто не говорил мне, я чувствую, что ничегошеньки у меня не получается. Да и с режиссурой тот же фортель был…»
Прошёл уже почти месяц, целый месяц, который ей дали на раздумья, но разве это срок, чтобы выбрать себе жизнь? Она всё время сомневалась, мучилась и ела себя без хлеба. «Не знаю, что они во мне рассмотрели, что увидели такое, чего я сама в себе не вижу. Не знаю. Ну, что я умею? Ничего. Я сама в себя, в общем-то, не очень верю и не вижу... А разве без этого можно выходить на сцену? На сцену надо выходить, не колеблясь в своей правоте. На сцену выходят, чтобы кого-то зажечь своей идеей. А как это сделать, если сам не горишь? Нет! Зачем я сама себя пытаюсь обмануть. Раньше, совсем недавно, я ведь верила в себя! Верила! Совсем недавно верила! А теперь… ну почему они не пригласили меня на работу хоть немного раньше?! - В который раз мысленно кричала она. – Почему?!»
Светлана колебалась так долго, может быть, по тому ещё, что по знаку зодиака была Весы. Вот и шаталась, как маятник: всё взвешивала, взвешивала, взвешивала…
«А если я выйду замуж? Юрка ведь сделал мне предложение, даже не зная ещё о ребёнке. А теперь? Что будет теперь? Нет, не надо, наверное, ему пока ничего говорить, потому что он не даст мне спокойно всё обдумать и самой сделать этот выбор. А что? Великая актриса из меня вряд ли получится, а вот жена и мать может получиться неплохая. Я человек не конфликтный, терпеливый, рассудительный, как раз то, что нужно для брака. А то, что любви огромной нет… ну-у-у не знаю, может, потом появится. Бывает же такое иногда… И ребёнок. Я всегда хотела ребёнка. Я так хотела ребёнка. Я уже созрела для материнства, чувствую».
Вот они - два пути перед ней. Выбирай!!! Она прекрасно понимала, что вряд ли сможет их свести вместе, как и её друзья-актёры. В этом было больно признаваться, но театр всем им буквально поломал жизнь. Каждый стоял рано или поздно перед выбором, как и она. Театр – он специфический. Он не любит и не принимает чужаков. Семьи здесь должны быть только театральными, иначе ничего не выйдет. В этом особом мире свои законы, они жёсткие, жестокие даже, но их надо принять, если ты хочешь быть здесь. А её будущий муж слишком далёкий от театра человеком. Добрый, нежный, даже романтичным, но слишком далёкий от театра. Не нужно обладать большим воображением, чтобы представить себе, сколько времени просуществует их брак, если она выберет театр. Но театр! Театр! Она мечтала о нём с детства. Столько сил было потрачено на то, чтобы следовать своим путём. Поэтому она колебалась, сомневалась, мучалась, кидалась из крайности в крайность, а потом… В один прекрасный или не совсем прекрасный день она проснулась и сказала себе: «Боже мой, о чём я? О чём я думаю? Что выбираю? Ведь этот выбор так прост. Выбор между театром и жизнью ребёнка. Моего ребёнка. Театр без меня не погибнет же. Он даже не почувствует моего отсутствия. А ребёнка мне придётся убить. Моего собственного ребёнка убить! У меня нет выбора. У меня нет никакого выбора. И не было с самого начала. Как же я это сразу не поняла». И тут она вспомнила, как однажды, ёщё учась в культпросвете, ходила с подружкой к одной гадалке. У подружки сложности тогда были на любовном фронте, вот она и решила сходить погадать, а за компанию потащила с собой Светлану. Светлана сначала боялась идти, мало ли что эта гадалка скажет, а потом любопытство пересилило страх.
Гадалка была уже очень пожилой женщиной, совсем старухой и принимала только по четыре-пять человек в день, поэтому очередь к ней занимали по записи. В назначенный день подружки пришли к гадалке бабе Любе, так её, кажется, звали. Светлана всегда думала, что все гадалки должны быть похожи на цыганок, а старые гадалки – на старуху-цыганку из любимого кинофильма «Табор уходит в небо». Старая гадалка обязательно должна была ходить в широкой цветной юбке и пёстрой блузе. И чтобы платок на голове был повязан по-цыгански, и космы из-под него седые длинные выглядывали. А глаза чтобы были чёрные, как ночь, такие в самую душу заглянуть могут. А если ещё и трубку курить будет – полный портрет. А гадалка баба Люба оказалась совсем не такой. Обыкновенная сельская бабка. И одежда на ней самая обыкновенная и платок повязан обычно. Ни косм, ни, тем более, трубки. Даже глаза не чёрные, а голубые, только не выцветшие, как бывают у старых людей, а яркие и острые, как буравчики. Старушка была сухонькая и маленькая, как девочка-подросток с тоненьким, дребезжащим голоском. Светлана переступила через порог, огляделась. Она ожидала увидеть что-нибудь необычное, например, стеклянный шар, по которому судьбу видят или на худой конец чашу из человеческого черепа… Но ничего такого не было. Старушка сидела за столом, покрытым чистой белой скатертью. На столе лежала только колода карт, старых и засаленных.
- Ну, проходи, голубка. Чего ты встала? Не бойся, - проскрипела хозяйка.
Она пристально смотрела на Светлану своими удивительно молодыми глазами-буравчиками. Светлана подошла к столу, села на стул, напротив гадалки.
- Ты ко мне чего пришла? Не с бедой ведь, а ко мне люди всё больше с бедой идут, а ты так из любопытства? Правда?
Светлана кивнула.
- Ну, ничего. Молодая ты ещё, потому и любопытная. Больше не ходи просто так гадать. Не хорошо это - судьбу знать наперёд. В жизни ведь всякое может случаться: и хорошее, и плохое. О плохом заранее узнаешь - дольше плакать будешь. Поняла?
Светлана снова кивнула.
- Дай-ка мне свою руку.
Старушка взяла Светланину ладонь. Руки у гадалки были сухими шершавыми, как змеиная кожа и очень тёплыми. Она повертела ладонь девушки, поводила по ней маленьким костлявым пальцем и взялась за карты. Потасовала их быстро, как заправский картёжник, протянула Светлане.
- Сними, голубка, к себе левой рукой.
Когда Светлана сняла, баба Люба стала раскладывать карты на скатерти. Разложила все, задумалась.
- Что я тебе скажу, голубка, – на минуту замолчала, поджала сухие губы, потом продолжала. - Замуж ты выйдешь за хорошего человека, и ребёночек у тебя будет. Дом у тебя будет и в доме будет. Всё, - гадалка сгребла все карты в кучу.
- Как всё? – растерялась Светлана.
- Всё, - кивнула головой старушка, продолжая складывать карты.
- А скажите хоть: муж меня любить будет?
- Будет, голубка, будет. Очень тебя будет любить. Не сомневайся, – закивала бабка головой.
- Ну, ещё хоть что-нибудь, - взмолилась девушка. - Как я буду жить? Где буду работать?
- Я же тебе говорила: и плохое бывает, и хорошее.
- Пожалуйста, ну, пожалуйста, скажите мне. Я больше никогда не приду. Обещаю! Скажите мне. Пусть плохое даже. Я хочу знать.
Светлана умоляюще сложила руки.
Гадалка нахмурилась, покачала маленькой головой.
- Ну, ладно… Ты, голубка, три раза в жизни откажешься от своего счастья. От того, чего будешь хотеть больше всего на свете.
- Откажусь? – переспросила Светлана недоверчиво. – Сама откажусь от счастья?
- Сама, голубка, сама, - подтвердила старуха.
- Почему?
Гадалка вонзила в Светлану свои глаза-буравчики, помолчала, потом сказала тихо-тихо, словно боялась, что её слова могут подслушать:
- Потому что ты почти всю свою жизнь будешь гоняться за призраками.
- За какими призраками?
Глаза Светланы расширились от страха.
- Узнаешь. Всё сама узнаешь. А теперь уходи. Я всё сказала, – старуха махнула рукой в сторону двери, и взгляд её стали такими колючими и властным, что Светлана безропотно подчинилась.
Сначала девушка долго думала над предсказанием: что бы оно значило, а потом совсем забыла о нём. Только теперь вдруг вспомнила так отчётливо всё, что сказала тогда гадалка, до словечка. Вспомнила и горько усмехнулась: «Вот я и отказалась от того, чего хотела больше всего на свете. Отказалась от своего счастья…. в первый раз. Сама отказалась. Права была гадалка баба Люба».
Немного постояв у входной двери, Светлана тяжело вздохнула, набрала в лёгкие побольше воздуха, как ныряльщик перед погружением и надавила кнопку звонка. Потом ещё и ещё раз. Никто не спешил открывать.
«Вымерли они там все что ли?» – с раздражением подумала девушка. Наконец, дверь стала отпирать одна из тёток Светланы, сестра матери. Она продолжала на ходу с кем-то громко спорить: «А я тебе говорю, шо на свадьбе у Хоменко было сто двадцать восемь человек! Я сама считала! Так шо, шо ты мне доказываешь? Вот терпеть не могу: когда помрёт и подглядывает!..» Она мельком взглянула на Светлану и пошла дальше, доказывать свою правоту… Тяжёлый, спёртый воздух и запах двух или трёх десятков разгорячённых водкой тел ударил девушке в лицо. Она пошатнулась и бегом кинулась в туалет. Благо там никого не было… «Скорее бы всё это закончилось, - с тоской подумала она, вытирая рот, - сил моих нет!» Но всё, к большому сожалению, только начиналось…
Гости, начавшие ещё до срока праздновать, угомонились только в первом часу ночи. Светлане досталось привилегированное спальное место на жёстком раскладном кресле. Не успели родственники улечься, как почти сразу же то в одном, то в другом углу комнаты стал раздаваться мощный храп. Чтобы добраться до туалета, приходилось осторожно перешагивать через спящих на полу людей. Светлане не спалось. Она ни о чём не думала. В голове - звенящая пустота. Столько было передумано за последнее время, что мыслей видимо просто не осталось. Она слушала, как храпят подвыпившие родственники, как на кухне капает из крана вода, как вздыхает во сне мать, и Светлане сейчас хотелось только одного… умереть. Под утро усталость всё же одолела её, и она провалилась в колодец сна на несколько часов. Организм сам решил отключиться на какое-то время, чтобы отдохнуть.
Утро началось с суеты сборов. Ванная была постоянно занята, и измученной утренней тошнотой Светлане прошлось умываться на кухне. Она успела заметить краем глаза, как многозначительно переглянулись за её спиной тётки, сёстры матери и поспешила уйти. Тётки проводили её заинтересованными взглядами и тут же начали о чём-то шушукаться. «Да, пусть шепчутся, мне всё равно. Плевать мне на них на всех. Пусть шепчутся. Пусть пьют. Пусть делают, что хотят, лишь бы это всё поскорее закончилось. Будет же оно когда-нибудь утро завтрашнего дня, наступит же оно, в конце концов. Господи, дай мне силы! Да и дел, кроме того, полно», – вздохнула Светлана. Надо было поскорее собираться, ехать в парикмахерскую, делать причёску.
Её свадебное платье было воздушным, словно…«словно впрямь из тех материй из которых хлопья шьют». Она стояла перед зеркалом в белом платье, с бледным осунувшимся лицом и была похожа скорее на прекрасный печальный призрак невесты, чем на счастливую новобрачную.
- Ну, шо ты такая кислая? - приставала тётка Анна.
- Как на похоронах, - поддакивала тётка Мария.
- Ну, что вы пристаёте к ребёнку! - вступилась мать, - волнуется она. Ты, доченька, не волнуйся, не волнуйся. Всё будет хорошо!
Елена Семёновна обняла дочь за плечи.
- Ну, улыбнись же, а то и вправду, как на похоронах. Что люди подумают? Светлана посмотрела на мать через предательский туман слёз, тихо сказала:
- Мама, тебе ли не знать, как это: хоронить мечту? Вот и я повторяю твою судьбу. Видишь, как всё по кругу, по кругу…
- Светочка, девочка, не надо, не надо так. Я ни о чём в своей жизни не жалею, ни о чём. Честное слово! У меня же есть Вера, ты, папа.
- Жалеешь! Жалеешь! – выкрикнула Светлана и выбежала из комнаты, расталкивая тёток.
В час дня явился сияющий Юрка. От него пахло дорогим одеколоном, и весь он буквально светился от счастья, как ребёнок. «А может быть, всё не так уж и плохо, - глядя на него, подумала Светлана. – Он, похоже, и в правду меня любит. Он хороший и любит меня. Что же мне ещё надо?» Она изо всех сил пыталась себя подбодрить, успокоить, но почти наверняка знала, что для счастья ей слишком мало будет только Юркиной любви, катастрофически мало…
Дальше в памяти сохранились только отдельные эпизоды происходившего…
Вот они с Юркой выходят из машины, украшенной красными и белыми лентами, поднимаются по ступеням…
Здание городского ЗАГСа было построено много лет назад, когда ещё ни Юрки, ни Светланы и в проектах не было. Из-за постоянной нехватки денег в бюджете ремонт не делали лет десять, поэтому дом с боков покрылся трещинами, штукатурка местами отвалилась, обнажив красные раны кирпича. И только фасад каждую весну подкрашивался и подправлялся. Ведь еженедельно десятки молодых пар фотографировались на фоне этого фасада. Светлана хорошо знала каждую трещинку на этом здании, потому что ей много раз приходилось спешить мимо него на работу в молодёжный театр «Апельсин» и с работы тоже. Иногда по дороге в театр она философствовала на тему: «У медали две стороны» или «Не судите по обложке» и т. д., так для смеха. И вот теперь пришла сюда сама и что-то ей совсем не до смеха…
Толпа шумных родственников не отставала, обсуждая каждую мелочь и деталь одежды всех приехавших невест и женихов. Своих новобрачных обсудили ещё дома…
Высокая полная женщина в длинном парчовом платье несколько минут говорила что-то хорошо поставленным голосом. Потом по её сигналу Светлана с Юркой обменялись обручальными кольцами. Потом, не читая, поставили свои подписи в журнале регистрации и провал… Только горькое ощущение того, что подпись поставлена под собственным приговором…
И вот она уже сидит одна за свадебным столом без туфель, которые украли по обычаю. Юрки нет рядом. Он поехал отвозить домой перепившегося свидетеля. Свидетельница весело отплясывает с дядей Мишей. Отец уже изрядно выпивший спорит о политике со своим старшим братом. Сестра Вера шепчется о чём-то с матерью. Материны сёстры: Анна и Мария сплетничают о какой-то Вальке Салючке, остальные – либо болтают, либо пьют, наливая себе сами. А счастливая невеста - одна за столом. Праздничный стол напоминает поле боя: холодец растаял, селёдка под шубой истыкана вилками, жаркое разорено большой ложкой с резной деревянной ручкой, на белой скатерти - кровавые винные пятна и кучки капустного салата…
- Ну, как ты, доча?
- Как ты сестрёнка?
Мать с сестрой решили подсесть к Светлане.
- Отлично, - попыталась улыбнуться Светлана. - Просто замечательно.
- Света, что за трагедия? Никто тебя насильно замуж не выдавал! Никто тебя не вынуждал! - рассердилась мать.
- Обстоятельства вынудили.
- Можно подумать, что Юрка тебя изнасиловал. Сама виновата, - вставила Вера.
- Конечно сама! – голос матери стал звенеть от праведного гнева.
- Да, мама, я сама виновата, ты совершенно права, но не надо добивать лежачего. Ладно?
Мать обиженно поджала губы, хотела ещё что-то добавить, но передумала и пошла на кухню.
- Благодари мать, это они с отцом тебе такую шикарную свадьбу закатили. У меня поскромнее была, - стала поучать старшая сестра.
Потом наклонилась и громко прошептала:
- Юркин отец приехал только в гости, на всё готовое.
- Он нам с Юркой квартиру купил, - заступилась за свёкра Светлана.
- Конечно, купил, денег видать куры не клюют, - поджала губы Вера.
Она ещё что-то не очень приятное говорила младшей сестре, нервно барабаня по столу кончиками пальцев. Веру душила жаба зависти, и Светлана это знала. Четыре года назад сестра сама вышла замуж, но её муж был совсем не похож на Юрку. Валера любил выпить и погулять. Страстью всей его тридцатилетней жизни были красивые женщины. Ему ничего не стоило подцепить на улице очередную дамочку, а уже через пару дней забыть: как её зовут. Романы за романами мелькали, как страницы увлекательной книги, в которой каждая новая страница – новая женщина. Женщины влюблялись в беспутного Валеру, а он был непостоянен, как весенний ветер. Как Вере вообще удалось затащить его в ЗАГС, так и осталось для всех загадкой. Уже на свадьбе Валера стал строить глазки хорошенькой свидетельнице, за что схлопотал от молодой жены по физиономии. Так и дальше пошло. Вера извелась, выслеживая новых пассий своего неверного супруга. Она перепробовала все известные способы, чтобы отвадить супруга от женщин. Ходила в церковь, бегала по бабкам гадалкам, даже на приёме у новомодного врача сексопатолога была с мужем – ничего не помогало.
- Он запойный гуляка, - говорил со знанием дела дядя Миша, муж одной из материных сестёр.
- Что за запойный? Бабы это ж не водка, - возражал дядя Витя, брат отца.
- Это не водка, это хуже! Беда у мужика, вот что. Не может себя в руках держать.
- Уж кто бы говорил, - влезала в разговор тётка Анна, жена дяди Миши. – Я вот знаю одно средство! Стопроцентно помогает!
- Какое? - кидалась к ней несчастная Вера.
- Кастрировать! – отрезала тётка.
- Тьху, на тебя! Фашистка! – сердился дядя Миша.
- Это самое верное средство, - не унималась тётка Анна.
- Много ты понимаешь в средствах!
Вера плакала, а родственники во время общих застолий по праздникам во всю пережёвывали её личную трагедию.
- Брось его, - просила Светлана. - Ты такая у нас красивая, разве себе другого не найдёшь?
- Люблю я его кобеля проклятого! Вот только до смерти устала бить его баб – вытирала слёзы Вера. – Может перебесится? Хоть одно хорошо - детей нигде не оставляет.
Светлана замолкала: «Хорошо-то хорошо, но ведь и у самой Веры детей с Валерой нет».
На свадьбу Светланы Валера не пошёл, сказался больным. И Вера, чувствуя явный подвох, через каждые десять минут звонила, чтобы проверить: дома ли муж.
Посидев немного с сестрой, Вера снова принялась названивать непутёвому муженьку
- Валерик, солнышко, как ты себя чувствуешь? Хорошо? Чай пил? А таблетки? Молодец! У тебя всё в порядке?
- Верка, кончай телефон мучить! Включайте музыку, будем танцевать! – закричал подвыпивший Сергей, сын тётки Марии.
Загремела музыка и все, кто мог ещё стоять на ногах пустились в пляс.
Светлана сидела за столом одна. Казалось, что никто из гостей даже не замечает её присутствия и отсутствия жениха.
Минут через двадцать Николай Константинович, Юркин отец, подсел к ней запыхавшийся и красный.
- Фух, - он никак не мог отдышаться после танцев, - ну и тётки у тебя, Светочка, чуть насмерть меня не затанцевали.
- Они могут, - улыбнулась Светлана, - деревенская закваска.
- Да.
Николай Константинович налил себе минералки, выпил залпом, перевёл дух.
- Я, Светочка, поговорить хотел. Но рядом с тобой всё время кто-то…
- Разве? – перебила Светлана с горькой усмешкой. - По-моему, я всё время одна.
- Я понимаю, - вздохнул Николай Константинович, - нехорошо, конечно, что Юрка занимается развозкой перепившихся гостей, но что же поделаешь, если только он один сегодня трезвый. Это я его попросил не пить, чтобы хоть один руль был трезвый. Мало ли что…
Николай Константинович неловко кашлянул. Щёки Светланы порозовели.
- Ты… это… ну, ничего, бывает. Дело такое. Молодое, в общем. Все мы не без греха. Я, Светочка, не об этом хотел поговорить с тобой. Я ведь ушёл от Ани, Юриной мамы, царство ей небесное, когда Юрке только десять исполнилось. Я виноват, знаю, но так получилось тогда. Влюбился, и… перспективы новые появились…
Он махнул рукой, замолчал. Гости нестройно затянули какую-то народную песню, сбились и начали по новой.
- Может, покурим? – закричал Николай Константинович на ухо Светлане.
- Я не курю.
- Ну, да… Может, хоть на кухню выйдем? Тяжело такой хор перекрикивать.
Светлана согласно кивнула. Они вышли на заставленную посудой крохотную кухню, расчистили себе место у подоконника. Светлана распахнула окно, с наслаждением вдохнула прохладный ночной воздух.
- Вы хотели со мной поговорить, Николай Константинович, - напомнила она. Свёкор, пытаясь скрыть неловкость, откашлялся.
- Я уже сказал, что ушёл от Ани, когда Юрке было всего десять лет…
- Я Вам не судья, Николай Константинович, - тихо произнесла Светлана.
- И я тебе не судья, доченька. Каждый сам себе судья.
Он поднял на неё такие же, как у Юрки, тёмные, глубоко посаженные глаза, взял за руку.
- Я виноват. Я виноват, знаю. Может, и Аня прожила бы дольше, если бы я не бросил их тогда…
- Теперь уже об этом поздно говорить.
- Да, поздно. И говорить поздно и жалеть поздно… Ничего у меня так больше и не получилось потом. Лариса, моя вторая жена от меня ушла… Вот видишь, я и расплатился: тут я бросил, там меня бросили… Я всё не о том с тобой… Как-то…
У него были такие же прямые жёсткие, как у Юрки волосы и фигура такая же крепкая, сбитая. И говорил он так же чуть хрипловато, когда волновался. «Они очень похожи: отец и сын Смирновы, - подумала Светлана. - Юрка будет таким же, как его отец, через двадцать шесть лет. Интересно, какой буду я сама…через двадцать шесть лет?»
- Я хотел, Светочка, попросить тебя, - продолжал Николай Константинович, - Юрка, взрывной такой… Я тоже таким в молодости был. Сделаю что-то сгоряча, а потом жалею, мучаюсь, а уже… - он махнул рукой, посмотрел в окно. - Так, вот… Ты поддерживай его, помогай и прощай. Прощай ему глупости там всякие, потому что он тебя очень любит. Я знаю, я видел, как он на тебя смотрит. Тут ничего не надо говорить. Всё и так понятно. Любит он тебя. А я, чем смогу помогу вам. Квартиру вот…
- Спасибо Вам, Николай Константинович, за квартиру, - поспешно вставила Светлана.
- Ты, что? Я не потому это говорю. Я… Юра у меня единственный сын. Я хотел его к себе в Киев забрать, но он не хочет. Хочет сам… А я не последнее лицо в столице, поверь мне, и кое что могу. Но он не хочет… Значит так, Светлана, если вам тут будет туго, а времена сейчас шаткие наступили, сама видишь, ты мне только позвони. Хорошо? Доченька, я на тебя надеюсь.
- Хорошо, - кивнула головой Светлана. – Если будет очень туго, я позвоню.
- Значит договорились. Спасибо тебе, Светочка. Можно я тебя поцелую?
Светлана снова кивнула. Он наклонился и поцеловал её в лоб.
- Надо идти, а то там гости, - он снова неловко кашлянул.
- Эй, сват, - закричала тётка Мария, протискивая своё дородное тело в узкие кухонные двери. – А что это Вы не танцуете? А ну, пошли танцевать, а то у меня кавалера нет. Мой кавалер вон под стол упал и спит, пушкой не разбудишь.
Николай Константинович смущённо пожал плечами:
- Зовут. Я пойду?
- Конечно, идите. Тётки у меня просто так не отстанут. Идите. – Она пожала его руку и легонько подтолкнула. – Идите…
Тётка Мария тут же подхватила его под руку и потащила в спальню, где устроили танцплощадку.
Светлана осталась одна. И снова та же неотвязная мысль стала мучила её: «Почему так? Конечно, она сама виновата. Разве не знала, откуда дети берутся? Всего-то раз не устояла пред Юркиными ласками и на тебе, радуйся!» Хотя, тогда ещё не было этого предложения из театра, и она… подумала о замужестве. А что было делать? Молодёжный театр «Апельсин» прекратил своё существование, когда у них отобрали помещение, костюмы, декорации… и веру в то, что всё это они смогут когда-нибудь выкупить. Завод, при отделе культуры которого работал молодёжный театр, обанкротился, всё полетело в пропасть… и её жизнь, казалось тоже…
Из комнат доносились громкие крики, смех, хлопки… Кто-то выбивал на столе ритм музыки. Гости развлекались, кто как умел и мог…
Среди общего свадебного веселья невесте так хотелось заплакать, закричать, завыть от безвыходности своего положения.
Светлана так и не смогла больше заставить себя пойти в областной театр. Не смогла заставить себя ещё раз встретиться с весёлым Олегом Ивановичем и мрачным Алимом Сергеевичем. Что бы она им сказала? Как бы стала оправдываться? «Извините, так получилось». Она чувствовала себя предательницей. Она предала всё, о чём мечтала с детства, всё к чему стремилась… Как же она могла. Светлана знала, что театр-то без неё проживёт, а вот как она будет жить без театра? Злость на себя душила её, не давала свободно вздохнуть, горький комок подкатил к самому горлу. Она поспешно открыла кран, осторожно провела мокрой рукой по разгорячённому лицу, чтобы кто-нибудь, случайно заглянувший на кухню, не увидел, что счастливая невеста плачет на собственной свадьбе…
Вдруг, внутри у неё что-то шевельнулось. Словно маленький шарик ударился в стенку живота в самом низу и замер. Потом ещё раз, уже сильнее. Сердце заколотилось часто-часто от счастливой догадки: «Это ты малыш? Повтори ещё раз, чтобы я была уверена, что это действительно ты». И словно в ответ на её просьбу, маленький шарик в животе ударился снова три раза подряд. Она вытерла слёзы и улыбнулась: «Прости меня малыш. Прости свою глупую маму. Как я могла думать только о себе. Какой может быть театр, если у меня есть ты! Теперь ты – мой театр. Теперь ты – вся моя жизнь и все мои мечты». Она положила руку на живот, и маленький шарик ударился снова уже ей в руку…
- Света, тебе плохо?
Юрка осторожно взял её за руку. Светлана вздрогнула и обернулась.
- Я не слышала, когда ты пришёл, Юра. Ты уже всех пьяных поразвозил по домам?
- Да, ну их! У меня сегодня свадьба, в конце концов! Я, что извозчиком заделался?
- Юра, я хотела…
- Свет, пошли к гостям. Что ты здесь на кухне делаешь? У нас с тобой сегодня свадьба. Ты что забыла?
- Юра у меня…
- Светик, давай все разговоры потом, а? Я жрать хочу – умираю.
Юра за руку потащил молодую жену в комнату.
- Как этого твоего дядю зовут. Ну, этого весёлого, с усами.
- Дядя Миша. Юра, я…
- Этот твой дядя - хороший мужик. Всё, сегодня я больше никого никуда не везу. Пусть все хоть вусмерть перепьются. Дядя Миша, я хочу с вами выпить!
Юрка схватил бутылку водки и плюхнулся на свободный стул рядом с дядей Мишей. Светлана вздохнула и боком стала протискиваться на своё место во главе стола. Щас, Светик, щас, - махнул ей рукой Юра, - щас я приду.
- С тобой, племянничек, я с удовольствием выпью, - сказал дядя Миша, расправляя рыжеватые усы.
- Дядя Миша, водочки?
- А, шо хочешь! Оно знаешь, с хорошим человеком за компанию можно и кислоты выпить. Наливай! – дядя Миша похлопал Юрку по плечу. – Ты Юра вот что: Светку не обижай. Она хорошая девчонка. Женился, теперь твоя основная задача её откормить. А то ведь смотреть не на что: кожа да кости.
- Шо ты там ему вправляешь, - вставила свой пятак тётка Анна. – Щас мода такая у молодёжи. Все на диетах сидят.
- А ты не суйся, Анька, в мужские разговоры, – махнул на неё рукой муж. И добавил совсем тихо: - Ешь свой холодец молча, женщина. Ты, Юра, меня слушай. Бабу надо откормить. Баба, то есть жена, она должна быть… Во какая! Чтоб и спереди и сзади было за что подержаться. О, посмотри на мою Аньку. Ну, бывает достанет меня, ну запилит, убил бы, а гляну на фигуру – ну, съел бы, честное слово, съел. Вот это фигура! В четыре руки не обнимешь!
- Мишка, паразит! – толстая тётка Анна, шутя, замахнулась на мужа полотенцем. – Как выпьет, всё об одном.
Она нахмурила брови, уперла руки в бока, но улыбающиеся глаза выдавали её с головой. Женщине явно льстило восхищение мужа. Юрка рассмеялся, и они с дядей Мишей залпом выпили по рюмке водки. Потом ещё по рюмке…
Дальше были песни, танцы до упаду… Юрка от выпитого покраснел, как рак. После бутылки самогонки, привезённой щедрыми родственниками из села и бутылки казёнки, они с дядей Мишей стали не только близкими родственниками, но и лучшими друзьями. Глубокой ночью новобрачных со всевозможными свадебными песнями и прибаутками проводили до такси. Все, кто ещё мог держаться на ногах, вышли на улицу. Оказалось, что самыми стойкими были женщины. Мать с сестрой расцеловали Светлану в обе щёки и перекрестили молодожёнов. Отец невесты к тому времени в списках ходячих уже не значился, как и дядя Миша, впрочем. Даже Юркин отец громко храпел рядом со сватом, свернувшись калачиком под торшером в спальне. Дядя Миша почему-то облюбовал ванную, и его мощный храп раздавался оттуда. Остальные мужики отключились где кого настигло. Кто - прямо за столом, кто - на полу, среди бутылок, кто - в коридоре на куртках. А дядя Витя умудрился заснуть стоя, опершись спиной о дверь туалета. Вот, что значит человек военный: может заснуть в любом положении хоть стоя на лыжах вниз головой.
3
- Ну, жена, - Юрка сделал приглашающий жест рукой. – Заходи в нашу квартиру. Теперь это твой и мой дом. Наш, в общем!
Светлана ещё ни разу не была в квартире, подаренной Юркиным отцом. Юра решил сделать ей сюрприз на свадьбу. Квартиру отремонтировали, поменяли сантехнику, трубы, поставили новые двери. Вышло очень даже хорошо.
– Ну, как, жена? Тебе нравится?
- Нравится, - кивнула Светлана.
- Стоп, не так! Не слышу бурного восторга в голосе. Попробуем ещё раз. Тебе нравится, жена?
- Юра, мне очень нравится.
- А я не верю! – не унимался Юрка.
- Юра, пожалуйста, давай закроем двери, иначе соседи вызовут милицию.
- Кто вызовет милицию? Соседи? Эй, соседи! У меня сегодня праздник! Я женился на девушке, которую люблю. У кого-то есть возражения? Не слышу! – закричал во всё горло парень.
Светлане с трудом удалось затащить его в квартиру.
- Юра, прошу тебя: давай будем ложиться спать, - стала уговаривать мужа Светлана.
- А, ложиться спать? Это ты хорошо придумала! Давай ложиться! Где у нас брачное ложе? В спальне у нас брачное ложе! Пошли, молодая жена!
- Юра, мне надо принять душ. Пожалуйста.
- Светка, я тебя и без душа люблю! Ну, раздевайся скорее. Я больше не могу ждать, слышишь, - он крепко обнял жену за плечи.
- Юра, пожалуйста, дай мне пойти в ванную. Подожди меня, я очень быстро, - пыталась вырваться Светлана.
- Нет уж, я и так слишком долго ждал. – Юрий повалил молодую супругу на кровать и стал жадно целовать её обнажённые плечи, шею, руки.
- Юра. Пожалуйста. Я не могу вот так сразу.
- Значит, придётся через не могу, - прохрипел Юрий. Бешеная волна полуживотной страсти уже накрыла его с головой и, почти не осознавая, что делает, он стал рвать на жене белое свадебное платье.
В какой-то момент Светлана поняла, что, сопротивляясь, только сильнее разжигает его желание, поэтому просто смирилась и затихла. Это была их первая брачная ночь…
Когда муж, как голодный волк, насытившись ею, наконец, уснул, Светлана встала, сняла с себя остатки платья и пошла в ванную. Ей было страшно в чужой квартире, рядом с этим почти чужим, таким непонятным человеком, поэтому она везде зажгла свет: в комнатах, на кухне, в ванной... В прихожей на стене висело большое зеркало. Светлана подошла, постояла несколько секунд. Кого она видела перед собой? Своё отражение? Нет. Она увидела: молодую женщину с потухшими глазами на бледном осунувшемся лице, словно только что не на собственной свадьбе была, а на собственных похоронах. Она увидела себя через несколько лет такой пустой, никчемной для неё жизни. Позже, Светлана уговорила Юрку снять это зеркало, потому что оно в ту ночь увидело её будущее. Светлана возненавидела это зеркало и…своё отражение в нём...
Юрка проснулся поздно. Он почти ничего не помнил из вчерашнего. Только изодранное в клочья белое платье, лежащее на полу, помогло ему немного прояснить память.
- Светка, это сделал я? – спросил Юра так, словно не верил собственным глазам.
Светлана молча кивнула.
- Боже, какая же я скотина! Прости меня, прости, если сможешь, Светик.
Он опустился на колени у её ног.
– Если бы ты только знала, как я тебя люблю. Ты думаешь, что я просто так вчера напился? Нет, я понял, что ты жалеешь… Что мне ещё оставалось делать? Только напиться, - в его карих глазах заблестели слёзы. - Ты за целый день не то, что мне не улыбнулась, ты даже в мою сторону ни разу больше трёх секунд не смотрела. Скажи мне честно: ты ведь жалеешь?
- Какое это теперь имеет значение?
- Это имеет значение.
- Юра, я ни о чём больше не жалею. Давай закроем эту тему раз и на всегда, иначе наша совместная жизнь превратится в сплошной кошмар.
- Хорошо, давай закроем. Как ты скажешь.
Он помолчал, встал, закурил сигарету, глубоко затянулся. Светлана невольно закашлялась.
– Что ты? А, воняет? Прости, больше никогда не буду курить в доме. Обещаю. Я на балконе покурю. Ладно?
Юрий вышел на балкон, а Светлана сидела у окна, и пустыми глазами смотрела во двор. Лицо её было каменноспокойным. В эту ночь она, казалось, выплакала все свои слёзы. Их просто не осталось в организме, ни единой. Они изливались из неё почти всю ночь, как водопад, а потом иссякли. И она пролежала с открытыми сухими глазами остаток ночи до самого рассвета. А на рассвете, наконец, пришёл странный сон о пустом зале. Он отобрал последние остатки сил и поселил внутри какую-то пустоту. Теперь Светлана почти физически ощущала это. Пустота, образовавшаяся внутри, расширялась с каждым вдохом. Эту пустоту надо было срочно чем-то заполнить, иначе она выест Светлану из нутрии. Но чем? Юрка вернулся, обнял её сзади за плечи.
- Света, прости меня и поверь, что я сделаю всё, чтобы тебе было со мной хорошо. Честное слово! Ты теперь моя, и я в лепёшку расшибусь, чтобы тебе было со мной хорошо. Я буду много зарабатывать, чтобы ты ни в чём не нуждалась. И чтобы у нашего ребёнка всё было не хуже, чем у других. Тебе не надо будет работать. Ты будешь сидеть дома, воспитывать нашего сына, жарить мне картошку, варить борщ. Ты никогда не пожалеешь, что вышла за меня, потому что я очень тебя люблю. Никто так никогда не любил и не будет тебя любить. Поверь мне. Я буду таким, что ты никогда не пожалеешь. Ты теперь моя и так будет всегда…
И бесконечной чередой потянулись дни счастливой семейной жизни…
В середине сентября Светлана ушла в декретный отпуск, чтобы уже никогда больше не вернуться на прежнее место работы. Теперь каждое утро она провожала мужа на работу и оставалась в квартире одна: стирала, убирала, готовила и ждала. Вечером Юрка возвращался. Они ужинали. Он не любил рассказывать о своей работе, точно так же, как и его отец. Юра обычно отделывался от вопросов жены несколькими общими фразами и умолкал. Светлане рассказывать было нечего, поэтому ужинали они почти всегда молча. Чтобы не было скучно, Юрка включал телевизор. Телевизор вообще стал в их доме хозяином: поучал, развлекал, грозил, пугал, веселил… Нет, они, конечно, разговаривали иногда. У них, как и у всех молодых семей, было много проблем, но эти проблемы вечно сводились к одному: не хватает денег. Вот это Смирновы и обсуждали ежедневно. Когда Светлана родила ребёнка, он стал ещё одной темой для обсуждения. Если же Светлана пыталась поговорить с Юркой на другие темы: о какой-нибудь книге или фильме, о любом отвлечённом от быта предмете, муж, как правило, засыпал после первых десяти минут разговора. Он всегда жаловался, что очень устаёт и постоянно хотел спать. Сначала, Светлану это раздражало, даже злило, а потом она просто привыкла. Привыкла… Нет, однажды она не выдержала и взорвалась: «Как можно постоянно так жить: работа и телевизор, телевизор и работа и так каждый день! А общаться когда? Мы же близкие люди, в конце концов!» Юрка сначала даже испугался немного её буйства, а потом стукнул кулаком по столу: «Раз уж ты вышла замуж, значит должна с этим мириться. Все так живут. Все мои знакомые».
И в тот же день потащил её в гости к своим друзьям. Там ей целый вечер популярно объясняли, что так живут все, что это нормально, правильно, потому что развлечения уже кончились. Семейная жизнь - это совсем не развлечение, а скорее наоборот… Что она действительно должна смириться. А как же ей не хотелось мириться! Но Светлана больше всего на свете не любила ругаться, ссориться и «ради спокойствия в семье» ей пришлось связать себя узлом, привыкнуть и действительно смириться. Вот так они и жили…
В самом конце ноября Светлана родила хорошенькую девочку, которую назвали Анной. Заботы о ребёнке, хлопоты по дому, постоянные переживания заполнили всё существование молодой женщины на столько, что ни на что другое не оставалось ни времени, ни сил. Она поправилась после родов. Ни собственное здоровье, ни фигура больше не интересовали её. Дочь превратилась в центр её вселенной. Дочь давала ей стимул к жизни. Дочь была всем для неё – любовью, творчеством, работой… И пустота, которая появилась внутри после выбора, незаметно заполнилась только одним содержанием – маленькой девочкой Нютой. Юра видел и чувствовал это, но ему хотелось только одного, чтобы любимая женщина была всегда рядом. «Так пусть делает, что хочет!» - думал он, но в глубине души понимал, что Светлана будет с ним только до тех пор, пока их объединяет дочь. Он сразу полюбил девочку, потому что именно она стала связующим звеном между ним и Светланой. Если бы не этот ребёнок, вряд ли бы выбор был в пользу Юрия. Он был в этом уверен и даже гордился тем, что смог удержать Светлану, получить то, чего так хотел, может быть, больше всего на свете. А уж, каким способом он это сделал – неважно. Юра чувствовал себя победителем, а победителей не судят, как известно.
4
Анюта заплакала, Светлана оторвала голову от подушки. «Наверное, мокрая», - подумала. Она вынула ребёнка из кроватки, положила к себе на кровать, перепеленала, покормила. Девочка наелась и загукала довольная. «Анюта, я не поняла, ты спать собираешься или нет?» Светлана попыталась положить дочь в кроватку, но та сразу же закатила оглушительный рёв. У девочки были на удивление мощные лёгкие. «Да, дочь, сирена пожарной машины по сравнению с твоим криком - комариный писк, однако. Спать, как я понимаю, мы больше не хотим? Что же мы теперь будем с тобой делать? А? разговаривать? Не хватало только, чтобы ты перепутала день с ночью». Светлана легла на кровать рядом с дочерью, и устало прикрыла глаза, но не тут-то было: девочка моментально возмутилась громким криком. «Ань, ты что издеваешься? Ночь на улице. Посмотри сама. Мама хочет спать». Девочка улыбнулась и снова загукала. Стоило только Светлане хоть на минуту закрыть глаза, как ребёнок тут же начинал плакать. «Ну, ладно, - сдалась Светлана, - хочешь общаться, будем общаться. Полежи-ка пока, принцесса, а мама сейчас принесёт нам с тобой развлечение». Светлана на цыпочках вышла из комнаты… Юра, как обычно, спал в соседней комнате. Вечером он пришёл поздно и сильно выпивши. Сказал, что отмечали чей-то день рождения. Честно говоря, Светлане было всё равно. Её интересовала только дочь. С девочкой было столько хлопот, что на всё остальное порой не хватало ни времени, ни сил. Молодая мать восторгалась всем, что бы ни сделала её любимая доченька. И как любая мать, видела проявления гениальности в каждом движении своего единственного ребёнка.
«Сейчас почитаем что-то. Нюточка так любит слушать всякие сказки, истории. Такая умненькая растёт, сообразительная», - бормотала Светлана на ходу. Она открыла в темноте книжный шкаф и, нащупав какую-то книгу, с трудом вытащила её из тесного ряда. Юра оглушительно храпел. «Да, под такую музыку, пожалуй, не уснёшь. Хорошо, что он согласился спать отдельно от нас. Перегар такой, что завтра в комнату нельзя будет войти». Она открыла балкон. Потом подошла к мужу, поправила сползшее одеяло (он даже не пошевелился) и вернулась к дочери.
«Так, котёнок, сейчас мы будем читать интересную книжечку. – Светлана раскрыла книгу. - А называется она… «Лирика русских поэтов». Так - это стихи. Ну, что ж… Не знаю, как ты относишься к стихам, но думаю, что тебе понравится. Извини, я не включала свет, поэтому взяла, что под руку подвернулось. Хотя, нашего папу, сейчас даже пушки не разбудят, не то, что свет. Удивляюсь иногда, как он крепко спит… И так, откроем наугад». Светлана пододвинула ночник поближе и стала читать:
Нависнет ли пламенный зной
Иль, пенясь, расходятся волны,
Два паруса лодки одной,
Одним и дыханьем мы полны.
Сначала она читала спокойным тихим голосом, словно смысл написанного не трогал её сердце, не волновал, а потом океан чувств стал поглощать, затягивать в бездну и она уже не могла сопротивляться. Страдание, счастье, любовь…
Есть любовь, похожая на дым:
Если тесно ей - она дурманит,
Дать ей волю - и ее не станет...
Быть как дым, - но вечно молодым.
И ещё – смирение с неизбежным и тоска…
На черное глядя стекло,
Один, за свечою угрюмой,
Не думай о том, что прошло;
Совсем, если можешь, не думай
И вдруг она наткнулась случайно на то, самое любимое ею когда-то:
«О, как давно! Сквозь эту тьму
Скажи одно: ты та, та ли?»
Она заскрипела зубами и тут же мысленно ответила:
Нет, я уже совсем не та!
Меня сожрала пустота…
И тогда все воспоминания разом, как волны нахлынули и накрыли её с головой.
Театр. Наверное, он с детства вошёл в её жизнь. Быть в театре, работать там, служить, как говорили раньше. Ей казалось это – единственное счастье на свете. Даже всё равно кем служить: костюмером, бутафором, уборщицей, наконец. Главное, быть там, дышать этим загадочным воздухом. Вбирать в себя, как благовония запах пыли кулис, красок новых декораций, чуть отдающих нафталином старых костюмов и влажных досок сцены, когда все разойдутся, и уборщица, наконец, приступит к своим обязанностям, ворча что-то типа всем известного: « И ходют и ходют, и топчут и топчут…» Как она мечтала об этом…
На выпускном в детском саду маленькая Светочка, в отличие от нормальных детей, которые мечтали быть учителями, космонавтами, врачами, заявила, что хочет стать артисткой. И, когда все засмеялись и захлопали, не смутилась, а спокойно раскланялась, чем сорвала ещё большие аплодисменты. Родители девочки никогда не воспринимали её причуды всерьёз. Папы и мамы других детей, видя в своих чадах будущих гениев: отдавали их в музыкальные школы, водили на занятия по хореографии, живописи… Светлана же привыкла всего в жизни добиваться сама. В семь лет ей захотелось учиться музыке, и девочка самостоятельно прошла прослушивание и поступила в музыкальную школу. Но получить музыкальное образование ей так и не удалось – семья переехала в другой город, а там не было музыкальной школы. Родители Светланы считали себя реалистами. Отец целыми днями пропадал на службе, поэтому воспитанием Светланы и её старшей сестры Веры занималась исключительно мать. Девочки научились шить, вязать, готовить, делать всё, что должна уметь идеальная жена, но не более того… Маленькая Светочка постоянно устраивала в своём дворе концерты для стариков, пела, читала стихи, танцевала. Обычно каждый концерт она начинала словами: «А сейчас выступает народная артистка Советского Союза Светлана Захарченко!» Вот так вот! К чему лишняя скромность? Светочку так и называли: народная артистка Советского Союза. И этот звание во дворе она носила… с чувством глубокого удовлетворения. Никто из близких не верил в её талант и гениальность, только она сама. А это тоже согласитесь немало – вера в себя. Другое дело, что вера эта с возрастом немного уменьшилась, зато не исчезла совсем. Светлана верила, что будет знаменитой, и это была ещё одна её тайна о себе. Почему тайна? Потому что старшая сестра Вера постоянно задразнивала младшую. А будущая народная артистка не любила ссор, скандалов и любых конфликтов вообще. Оставалось одно – не нарываться. Вот она и не нарывалась. В общем-то, Света была обычной девочкой, возможно нелишённой каких-то артистических способностей, но самой обычной. Девочкой, которой хочется внимания и признания. Только была у неё одна необычная забава, она много фантазировала, рассказывала совершенно невероятные вещи о себе и своей семье. И, что смешно, ей часто верили, видимо истории выглядели убедительно и правдоподобно. Поймать эту выдумщицу на лжи со временем стало довольно трудно. У Светланы была отличная память, и она помнила всё, о чём рассказывала. Не зря же говорят: «Если хочешь, чтобы тебя не поймали на лжи – запоминай, что кому говоришь». Вот она и запоминала. Иногда настолько увлекалась своими «придумками», что они как бы становились частью её жизни. Девочке было скучно жить просто так, а никаких волновавших воображение приключений у неё не было. Ещё она много читала и придумывала свои книги… Почти всё в её жизни было вымыслом, неправдой, но это помогало жить ярко, весело и интересно. Так, как хотелось!
А потом, однажды, она попала в театр. Второклассников повели на детскую сказку. Ни названия сказки, ни персонажей она позже не могла вспомнить, но сама атмосфера театра, его обстановка, его воздух оставили в её душе незабываемое впечатление. Вертлявая, непоседливая Светочка просидела целый час не шелохнувшись, глядя на сцену как завороженная. Она вдруг разом всё поняла: вот же оно! Вот же! Вот то чудо, которого она ждала всегда. «Как скучно жить одной жизнью! Как можно жить только одной жизнью, если люди уже давно придумали такой простой способ жить многими жизнями одновременно – театр!» - размышляла она. Она несколько позже смогла осознать это, когда немного подросла, но почувствовала именно тогда, когда впервые пришла в театр. ТЕАТР. Теперь все фантазии Светланы были связаны исключительно с ним. Самый большой подарок – поход в театр, даже книги уже не могли сравниться с чудом живого общения и переживания. Что там творилось в её маленькой кудрявой головке, когда она смотрела на сцену, никто из домашних не знал, да и не особенно интересовался этим. Старшая сестра Вера была нормальным ребёнком, а младшую всегда считали немного с придурью. «Ну, ничего, - думала мама девочек, Елена Семёновна - со временем это пройдёт». Но это не проходило… Вера после школы собиралась поступать в политех, а Светлана – в театральное училище или институт. Родители и слушать её не хотели. Отец, правда, вообще особо не вникал в «женские дела». Мама же возмущалась: «Поступать в театральный – бредовая идея. Когда ты повзрослеешь, наконец? Посмотри на свою сестру – никакого ветра в голове. Ты доведёшь меня до инфаркта своими причудами». Светлана любила маму, но брать пример с сестры категорически отказывалась. Вера казалась её скучной неинтересной зубрилкой, с которой было совершенно не интересно общаться.
- Ты, Светка, ненормальная какая-то, - говорила ей слишком уж нормальная и правильная сестра. – Вечно ищешь приключений на свою голову. Зачем? Ну, какая из тебя актриса? Ты на себя в зеркало-то смотрела? Гадкий утёнок по сравнению с тобой – просто красавец.
- Но не все ведь актрисы красавицы, – резонно возражала Светлана. - В жизни так не бывает. А театр – это как в жизни, понимаешь?
- Сдался тебе этот театр! Выбери себе нормальную профессию, - убеждала её сестра.
- Я знаю, хлебную, как мама говорит. А я хочу такую выбрать, чтобы на работу хотелось ходить. Хотелось, понимаешь? Даже когда у тебя температура и тебе плохо, а тебе всё равно хочется на работу.
- Так не бывает! Ничего ты ещё не понимаешь, потому что маленькая ещё.
- Подумаешь, маленькая. Я только на четыре года младше тебя, – сердилась Светлана. Закончу десять классов, поеду поступать, никто меня не удержит.
- Младше на четыре, а глупее на сорок четыре! Как ты поедешь поступать в другой город? Где ты денег возьмёшь? Родители тебе не дадут.
Действительно, где же она возьмёт денег? Об этом стоило подумать. «Ну, ничего, - не унывала Света, – будем решать проблемы по мере их поступления, как говорит Жванецкий». От своей «бредовой идеи» она отказываться не собиралась, а просто замолчала о ней на время, чтобы не нервировать маму и не злить сестру. Это была очередная тайна о себе самой. «Мама считает, что ребёнок должен быть сыт и одет, а всё остальное – не важно. Ну и ладно. Время покажет…»
Учась в школе, Светлана написала письмо в приёмную комиссию Гиттиса и стала потихоньку готовиться к поступлению… Мама захотела, чтобы она пошла на курсы кройки и шитья. Девочка пошла только потому, что теперь могла три раза в неделю уходить из дома, ничего не объясняя. Правда только один день она ходила на курсы, а остальные два – бегала на занятия по ритмической гимнастике. Вечерами она шила и училась. Любая учёба давалась ей легко. Светлане нравилось учиться, нравился сам процесс получения знаний. Её жизненным девизом было: «Всё, что тебе дают – бери и говори спасибо. Когда-нибудь это обязательно пригодится. Математика, так математика, рисование, так рисование, шитьё, вязание, танцы…»
Она закончила десятый и по настоянию родителей попыталась поступать в педагогический институт, но, к счастью, не поступила. Посчитав это знаком свыше, она решила: «Так и должно было случиться. Теперь пойду работать, накоплю денег и через год поеду таки в Днепропетровск, в театральное училище». Теперь она уже была достаточно взрослой, чтобы понять, что на поездку в Москву накопить денег ей не удастся и за год. Да и, чего греха таить, для поступления в Москву уверенности в себе ей тоже явно не хватало. Так и сделала. Пошла работать. А через год, не сказав родителям ни слова, она уехала поступать в театральное училище. Решила, что позже позвонит и всё объяснит, иначе бы они всё равно не отпустили…
Она провалилась… Потом, конечно, пыталась найти какие-то оправдания для себя, вспоминая, что от волнения у неё поднялась температура до 38, сел голос, и она не смогла спеть на втором туре… Но какая разница, почему? Теперь было уже всё равно. Она провалилась. Факт оставался фактом. «А может, приёмная комиссия просто не разглядела во мне никаких артистических способностей, по причине полного отсутствия таковых, в этом-то всё дело», - корила себя Светлана. Она совершенно пала духом. «Бездарь – вот моё имя. В пору крест на себе ставить!» Родители, конечно, ликовали: «Мы же тебе говорили!» Говорили, предупреждали – она возненавидела эти слова! А тут ещё старшая сестра подливала масла в огонь: «Ну, что актриса погорелого театра, не выгорело твоё дело?» Света готова была убить Веру, хотя в глубине души понимала, что сестра права на все сто. Ведь факт остаётся фактом… Пришлось идти в педучилище, чтобы успокоить маму и отвязаться от сестры, которая уже три года вполне успешно училась в своём политехе. «Ну и пусть, - упрямо думала Светлана, - потом что-нибудь придумаю. Пусть только они все оставят меня в покое. Когда я стану самостоятельной, никто уже не сможет мне диктовать, что делать». Она поступила в педучилище и стала строить новые грандиозные планы на будущее… Эту девушку не так-то легко было сбить с намеченного пути. Но судьба, оказывается, большая затейница…
Светлана уже почти отучилась первый семестр, когда встретила свою бывшую одноклассницу. Та очень удивилась
-Ты не в театральном учишься?
«Вот язва на больном месте. И откуда только узнала?» - подумала Светлана, а вслух сказала с глубоким вздохом:
- Да вот не взяли… Провалилась…
- Провалилась? Так иди к нам в кулёк, в культпросвет, в смысле. У нас есть режиссерский курс. Ну, хоть в кулёк-то тебя возьмут. Туда всех берут. Режиссёры наши, правда, малость пришибленные все как один, но они всякие спектакли ставят, а потом показывают в училище и даже в городе. Интересно! Жуть!
Ну, жуть не жуть, а для Светы с того самого разговора всё «закрутилось, завертелось и помчалось кувырком»…
Сдав семестровые экзамены в педучилище, она понеслась в культпросвет. Хотела узнать: какие экзамены нужно сдавать, чтобы сразу же начать готовиться… Нет, такое бывает только в сказках! Светлане просто удивительно повезло: её согласились взять, не дожидаясь следующего набора. Первый человек, которого она встретила в здании училища, оказался завучем. Его звали Василием Ивановичем, как легендарного Чапаева. «Превратности судьбы, - смеялась про себя Светлана. – Кто бы мог подумать, что между Чапаевым и моим поступлением может быть какая-то связь, а вот нате вам... Оказывается, самая прямая». Василий Иванович отвёл её прямо к директору. Директор выслушал девушку и сказал: «Раз Вы так хотите учиться у нас, ничего невозможного нет. Дерзайте. Если руководитель курса Вас возьмёт, я возражать не буду. Но есть одно условие - вступительные экзамены и семестровые вам придётся сдавать сейчас». «Разве это условие, - ликовала Светлана. – Всё сдам, всё, что только скажете - сдам, хоть японский язык через три дня». «Остальное, - продолжал директор, - наверстаете во втором семестре. Сдадите вступительные экзамены, когда у курса будет экзамен по специальности. Если Вы понравитесь, то…». «Если я понравлюсь… Я обязательно понравлюсь! Я покажу всё, на что способна», - думала Светлана, лихорадочно собирая вещи. Кто ей помог тогда: Чапаев, бог ли, чёрт ли? Да, какая разница! Кто-то точно помог, она в этом не сомневалась. Невозможно описать с каким скандалом она забирала документы из педа и как уговорила родителей (на этот раз мама почему-то встала на её сторону). Сдать экзамены было гораздо легче, чем уладить все дела. Она сто раз плакала, сжав зубы, прежде чем добилась своего, но продолжала идти дальше, потому что привыкла всё делать сама. Потому что это был её шанс!
В конце концов, она стоит перед целым курсом своих будущих соучеников, которые только что сдали экзамен по режиссуре (этюды) и читает Горького «Сказки об Италии». «Мать изменника» - самую любимую вещь. Все слушают её, кажется, не дыша, так тихо в аудитории: и ребята, и руководитель курса, и директор, и завуч и ещё какие-то люди… Все слушают её… И Светлану несёт на всех парусах…
«…И тот же нож, ещё тёплый от крови его – её крови, - она твёрдой рукой вонзила в свою грудь и тоже верно попала в сердце, - если оно болит, в него легко попасть».
Она закончила… И тишина… Никто не проронил ни слова. Она стояла и не понимала: почему все молчат. Им понравилось или нет? А потом руководитель курса вдруг громко спросил: «Ну, как, берём?» И тогда все сразу захлопали, стали что-то ей говорить, а она ничего не понимала, стояла и чувствовала, что вот-вот утонет в собственных слезах. Только одна мысль крутилась в голове сумасшедшим счастливым волчком: её взяли. Взяли! Взяли!
Какое счастье – её взяли!!! Так она стала студенткой первого курса отделения режиссуры и мастерства актёра. Предел мечтаний!!! Она ликовала! Она была счастлива! Она будет учиться, а там… там «будет решать проблемы по мере их поступления». Она к этому привыкла. Сначала пришлось очень много навёрстывать, ведь она пришла в середине года. Все однокурсники казались ей такими талантливыми, а она совсем ещё ничего не умела, но очень хотела научиться, очень… «У меня сейчас ничего не получается, - думала она иногда. - Ну, совсем ничего, но должно же, наконец, получиться, иначе, зачем я тут?»
Трудности начались почти сразу. Инсценизация отрывков. Ну, где найти тридцать отрывков, в которых были бы заняты исключительно девочки? На курсе-то всего четыре мальчика! Это была почти неразрешимая задача…
Просидев в библиотеке безрезультатно несколько дней и получив соответственно несколько двоек, Светлана была практически на грани отчаяния. «Ну, что же Вы, - говорил, выразительно улыбаясь, как средневековый инквизитор, руководитель курса, - Вы же очень хотели учиться, обещали стараться изо всех сил. Где же ваше старание?» Слышать это было невыносимо. Она привыкла отвечать сама за свои поступки и свои слова. «Что делать? – лихорадочно соображала Светлана, лёжа ночами без сна. – А что если… а что если самой написать этот трижды проклятый отрывок?» Она ведь всегда была мастерицей сочинять. С восьми лет писала стихи, короткие рассказики и всякую ерунду для стенгазет. Мысль показалась вполне… Однажды ночью она тихонько встала, осторожно зажгла ночник, прикрыв его газетой, чтобы не разбудить соседку, взяла чистый лист, карандаш и стала сочинять… Слова вдруг сами собой полились на бумагу, как дары из рога изобилия. Словно они только и ждали, чтобы Светлана начала писать. Ночь пролетела совсем незаметно, наступило утро и в семь часов ровно, когда зазвонил будильник, рассказ был практически готов. Уже на ходу, по дороге в училище, Светлана воспалёнными глазами перечитывала написанное и исправляла ошибки. Когда на паре она прочла свой рассказ, руководитель курса только коротко кивнул и сказал: «Хорошо, делайте». Следующая ночь ушла на придумывание «биографии и творческого пути автора». Она так никогда и не узнала: догадался ли курсовод о подлоге. Может быть… Она писала о том, что знала, а главное, знала, как ей казалось, что хочет сказать. Вроде, всё ясно и просто, но вот когда начались репетиции, тут-то и пошло самое интересное. Светлана чуть с ума не сошла… Ей казалось, что курсовод специально решил всё поставить с ног на голову. «Может, он догадался? Почему же тогда не забраковал мою писанину? Зачем разрешил ставить? – эти вопросы всё время вертелись в её голове, как назойливые мухи. – А что если он действительно специально переставил все акценты, изменил сверхзадачу, всё перекроил, переделал? В общем, оставил от моих «великих замыслов» - рожки да ножки!» Каждый день, прямо посреди репетиций у Светланы начинались форменные истерики, потому что она-то писала совсем о другом, как ей казалось! А выходило…Ну, не могла же она признаться, что написала всё это сама… «Раз уж выбрала дорогу, надо иметь мужество идти по ней до конца», - твердила себе Светлана. О том, что это её собственный рассказ знал только один человек – подруга, соседка по квартире. Но она умела молчать, кстати, крайне редкое качество для девочки. Может быть, по тому они и дружили. И всё же инсценизация получилась и, как ни странно, даже вошла в концертную программу. Её потом часто играли на всяких праздничных концертах в городском доме культуры, к месту и не к месту… А Светлана сидела в зале, смотрела на сцену и думала, что всё это не её заслуга. Не её заслуга! Странно, но это было очень обидно осознавать. Зал напряжённо молчал под изумительную музыку Джеймса Ласта... Кто-то горько вздыхал… А завуч Василий Иванович, тот самый Чапаев, не стесняясь, плакал… Реакция зала была хорошей, именно такой, как предсказывал руководитель. Девочки играли просто замечательно. Но режиссура была не Светланина, она была глубже и сильнее, и девушка это прекрасно понимала. «В общем, бездарь я! – с горечью констатировала она. - Ещё раз в этом убедилась. Больно получить указкой по лбу, девочка?» Потом, много позже, она поймёт, что это просто была учёба, а тогда ей казалось…
Учиться было тяжело, действительно тяжело. Постоянные репетиции и занятия по режиссуре и мастерству актёра не оставляли времени для других дисциплин. Но Светлана ведь сама этого хотела. Она всегда этого хотела. Что ж теперь жаловаться? Приходилось репетировать в душном, занавешенном чёрными шторами помещении, по шесть часов подряд. Ребята иногда даже ночевали в училище. А в это время на улице сменялись времена года: зима, весна, лето… всё проходило как-то мимо них. А ведь все учащиеся были так молоды. Находились в том возрасте, когда самое время влюбляться. И Светлана, как-то неожиданно для себя, тоже влюбилась…
Его звали Владом. Он вернулся из армии и в тот же год поступил в культпросвет, на хормейстерский курс. Он не был ни слишком красив, ни слишком умён, но у него был изумительный голос. В этот-то голос и влюбилась Светлана. Просто однажды услышала его в коридоре училища и влюбилась в голос, а потом и в его обладателя. Парень не обращал на неё ни малейшего внимания. И тогда она решила научиться играть на гитаре. Петь Светлана всегда очень любила, а вот играть… Её подруга, соседка по квартире, окончила музыкальную школу по классу гитары и согласилась помочь. Теперь каждый день, на сколько позволяло время, Светлана штудировала аккорды. Пальцы левой руки опухали и ужасно болели. О длинных ногтях пришлось забыть. Но через двадцать четыре дня девушка вдруг поняла, что чувствует гитару. Чувствует так, что может играть с закрытыми глазами. Правда Светлана научилась играть только самые простые песни и только на самых простых, «блатных», как их обычно называют, аккордах, но это было достижение! В тот же вечер Влад услышал, как она поёт в коридоре, и подошёл сам. Наверное, ему тоже понравился сначала голос, но какая разница? Она добилась того, чего хотела. Голос у Светланы был красивый и сильный. В него нельзя было не влюбиться. Смешно, но теперь на неё обратили внимание и другие ребята, не только Влад. Только ей было некогда, постоянно некогда, катастрофически некогда… Влад был просто коротким эпизодом в студенческой жизни, а гитара превратилась в верную спутницу на годы. Светлана стала сама сочинять песенки, совершенно не зная нотной грамоты и подбирать музыку к шлягерам на слух. Это сделало её довольно популярной среди ребят. Учёба шла своим чередом, и было в ней много всего: и хорошего и плохого, но плохое имеет свойство быстро забываться, а хорошее помнится долго.
Наконец – дипломный спектакль. Зрители его приняли хорошо, и Светланина работа была отмечена как «одна из неплохих». Их режиссёр всегда очень скуп был на похвалы, зато, все однокурсники искренне восхищались друг другом. Ведь они были ещё так молоды, так верили в свою исключительность и казались сами себе такими талантливыми…
Светлане грозило распределение (по тогдашним ещё советским временам) в районный Дом культуры - работа методистом по режиссуре, в общем, тоска зелёная… Ах да, а как же судьба-затейница? Перед началом последнего семестра, летом, в своём родном городе Светлана познакомилась с ребятами из молодёжного театра при отделе культуры крупного завода. Поработала с ними одно лето и загорелась. Режиссёр - женщина удивительная, как и все люди искусства, была хорошим психологом. Она быстро подобрала ключ к восторженной девушке, благо глина была очень податлива, лепи, что хочешь... И вот Света уже не представляла себя без этого театра. Но пришлось всё же работать по распределению, правда, только пол года. И она свободна! Свободна!
Молодёжный театр под названием «Апельсин»! О чём ещё можно было мечтать? Разве, что о работе в более крупном театре, в областном, например. Но это уже из разряда фантастики… В театре подобрался замечательный коллектив. Сначала не всё было гладко в отношениях, но потом Светлана поняла, что более интересных, весёлых и преданных друзей у неё ещё никогда в жизни не было. Она полюбила их всех за искренность, непосредственность, прямоту. Они были такие разные, но всех их объединяло одно – любовь к театру. Они были молоды, энергичны, делали дело, которое им безумно нравилось, и поэтому были счастливы. Она тоже пропиталась ощущением этого общего счастья, как погожее утро пропитывается солнечным светом. Именно с солнечным светом ассоциировалась у неё работа в молодёжном театре. Позже она никогда не вспоминала тёмных пятен в том времени, только тёплый солнечный свет и больше ничего…
Как жаль, что всё хорошее очень быстро кончается. Всё было слишком замечательно, чтобы продолжаться слишком долго. Прошло всего два года, с того момента как Светлана начала работать, и молодёжного театра не стало, как говорится, в силу ряда объективных причин. А сколько было планов. Всё рухнуло! Ребята ещё некоторое время держались друг за друга, встречались, а потом каждый пошёл своей дорогой. Светлана часто думала, почему их дороги так сильно разошлись потом. Кто-то уехал за границу, кто-то оказался в тюрьме, кто-то просто исчез, распустив о себе нелепые слухи, а кто-то умер. И среди мёртвых - её самый близкий друг, человек которого она считала своим старшим братом, который ей очень помог в освоении профессии, да и в жизни тоже. Он покончил с собой, а Светланы в самый тяжёлый момент рядом не оказалось, в общем, странно сложились их судьбы, все их судьбы… Первое время девушка не представляла: как она теперь сможет жить без театра. Она бродила по городу, как неприкаянная, читала старые афиши и плакала. Почему всё хорошее так быстро кончается? Она попыталась устроиться работать в местный театр, но там никто не требовался. Тогда Светлана совершенно случайно нашла работу в отделе культуры и стала… перекладывать бумажки. «Ужасно творческая работа», но любая инициатива пресекалась здесь на корню. Стоило Светлане только что-нибудь начать придумывать, как тут же добрый дядя, её начальник говорил: «Сиди и не рыпайся. Тебе не за это деньги платят». А платили ей за то, что бы она добросовестно перекладывала бумажки. Светлана никогда не думала, что работа может быть такой скучной. Такой невыносимо скучной. И тут она встретила Юрия.
Он тоже не был ни слишком красив, ни слишком умён. В нём вообще ничего не было слишком. Всё было вроде в меру. В меру симпатичен, в меру мускулист, в меру разговорчив, в меру упрям, в меру покладист… И он влюбился в неё. Светлана поняла и почувствовала это сразу: по его взглядам, по его улыбкам, по неуклюжим немного нервным жестам. И ей понравилось это открытие. Так было приятно знать, что тебя любят. Она чувствовала, что имеет над парнем власть, и это ей тоже очень нравилось. А потом неожиданно она сама увлеклась им, даже слишком увлеклась… Однажды общий знакомый пригласил их на день рождения к себе на дачу, и там случилось то, что и должно было случиться в конце концов, если люди очень нравятся друг другу. Юрка был так нежен, что она уступила. Она не могла не уступить ему. Если бы тогда Светлана знала чем это закончится для неё, она бы, наверное… Хотя после драки кулаками уже не машут. Что сделано, то сделано. Поздно ахать и хвататься за голову. Если бы всё знать наперёд, тогда и жить незачем… Юрка сделал ей предложение на следующий же день, но она всё медлила с ответом. Светлана ещё не знала, как жестоко с ней пошутит судьба. Этого ещё никто не знал…
Вечерами она ходила на репетиции самодеятельного театрального коллектива в городской дом культуры. Театр нужен был ей постоянно, как воздух и жить без него – значило задохнуться. Пусть это был не профессиональный театр, но порой она видела, что непрофессионалы играли даже лучше, чем профессиональные актёры. Они были искреннее и честнее. Они не имели налёта того штампового профессионализма, который имеют некоторые маститые актёры. Этим людям просто нравилось играть. Им было трудно понять, что такое зерно роли, но они находили его интуитивно, как астронавты в фантастических книгах находят разумную жизнь на чужой планете. В этом-то самодеятельном театре она совершенно случайно познакомилась с ведущим актёром областного театра. Виделись они буквально несколько раз на репетициях, пару раз поговорили. И вдруг он совсем неожиданно предложил ей пройти прослушивание. Она конечно тут же согласилась. Это был большой, просто огромный подарок судьбы... вот только жаль, что Светлана не смогла принять столь шикарный подарок. Вот говорят же: человеку даётся в жизни шанс, как правило, один единственный, что бы поменять свою жизнь кардинально. Вот это был её персональный шанс, а она…
«А я выбросила на помойку свой шанс, я его вышвырнула собственными руками, я его…» Светлана уткнулась в томик стихов Ахматовой и зарыдала: «Что же я наделала?! Что я наделала?! Дура!» Откуда-то взялись слёзы, которых не было почти два года. Они хлынули, словно в доме прорвало трубу. Они капали на книжные страницы, как дождь после засухи. «Что я наделала?» – твердила Светлана. Злость на себя, отчаяние, безысходность сдавливали ей горло и грудь. «Что же я наделала?!» Наверное, никто и никогда не рыдал так горько над стихами Анненского, даже он сам. «Что же я наделала?!»
Когда слёзы прекратились и Светлана, наконец, перестала всхлипывать, уже светало. Ещё одна бессонная ночь была позади. Анюта сладко спала и на лице её блуждала полуулыбка. Её женские слёзы были ещё впереди. Сейчас девочка находилась в том безоблачно счастливом возрасте, когда и радости, и горести ещё только пишутся судьбой. В этом нежном возрасте люди, как правило, не воспринимают красоту поэзии. Светлана осторожно поцеловала дочь в лобик: «Прости меня, котёнок. Я просто слабачка. Вот и всё. Снявши голову, по волосам не плачут. Когда ты вырастешь, я тебе всё объясню, всё тебе расскажу. Нет, Боже мой, я с ума сошла. Что я тебе смогу объяснить? Никогда я тебе ничего не расскажу. Никогда! Не было у меня никакого выбора. Не было! Я очень хотела, чтобы ты родилась. И я счастлива, что ты у меня есть. Остальное - просто блажь, глупая непростительная блажь. Спи, моё солнышко, спи».
5
- Ты чё такая хмурая? - спросил Юрка за завтраком. - Не выспалась?
- Анюта, как обычно, куролесила всю ночь. А ты?
Юрка махнул рукой и принялся сосредоточенно жевать яичницу.
- Хорошо вчера погуляли? Светлана поставила на стол чашку с чаем.
- Ой, ну не начинай, - Юрка отхлебнул чая. – Чёрт, горячий! – чашка с грохотом опустилась на стол. - Я сто раз тебе говорил, что не пью горячий чай! Могла бы и запомнить уже!
- Я и не начинаю, я просто спросила: хорошо ли вы погуляли вчера, – сдержанно произнесла Светлана.
- Погуляли, как обычно. Если тебя это интересует, бабы там были, но я, естественно, был один. Ещё вопросы есть? – Юрка раздражённо подул на чай.
- Почему ты думаешь, что меня это интересует?
- Это всегда интересует всех жён. Вы думаете, если без вас, то обязательно…
- Вы? Кто это вы? У тебя богатый опыт насчёт жён? – Светлана взяла со стола тарелку.
- Светка, не начинай, я тебя прошу, – взмолился Юра. - Ну, что ты, как гестапо, честное слово. Пан немец, ну, сколько можно: вчера газовая камера, сегодня газовая камера! Аж голова уже болит!
- Да, я просто спрашиваю тебя! Не понимаю, почему ты так реагируешь! Я… Что я вижу здесь в четырёх стенах сидя? Я скоро с ума сойду так! Я целыми днями дома! Я привязана тут, как пёс на цепи. Я человек, мне нужно с кем-то общаться! Я не могу постоянно общаться только с крошечным ребёнком. Понимаешь? Она ещё не умеет говорить! А я умею! И я… Я не думала, что моя семейная жизнь будет напоминать одиночную камеру!
Светлана закрыла лицо руками. Муж поднялся из-за стола. Привлёк её к себе, поцеловал в плечё.
- Ну, что ты, Светик? Что ты? Ну, чего ты хочешь? Скажи мне. Я всё для тебя сделаю. Ты же знаешь, как я тебя люблю.
Светлана подняла на него заплаканное лицо.
- Юра, как мы с тобой живём? Разве так интересно жить? Разве так вообще можно жить?
- А как? Как надо жить, по-твоему? Мы живём так, как все.
- Значит, я не хочу жить, как все. Это не жизнь, это…существование. Понимаешь?
- Хорошо. Что ты предлагаешь? Ты предлагаешь, чтобы я бросил работу и сидел вместе с вами дома?
- Нет! – крикнула Светлана. – Не сидел! Ну, разве ты не видишь, что жизнь проходит мимо нас. Я чувствую себя человеком, сидящим в купе поезда. Ладно бы поезд хоть ехал, а то он всё время стоит и за окном одна и та же картина – пустой перрон, как в чёрно-белом кино. Разве возможно при этом не свихнуться. Особенно если ты знаешь, что где-то идёт интересная цветная жизнь. И она разная: и весёлая, и грустная, но разная. Понимаешь? А я вынуждена смотреть только на пустой перрон.
- Света объясни мне конкретно, чего ты от меня хочешь.
- Юра, - давай хоть сходим куда-нибудь. Анюта уже не такая маленькая. Мама согласится с ней посидеть. Давай, а? – взмолилась Светлана.
- Куда сходим?
- Ну, хоть в кино или в… театр, - голос её чуть заметно дрогнул.
- Ну, уж нет! Прости, но только не в театр. На меня твой театр такую тоску нагоняет, хоть вой.
- Юра, пожалуйста… - начала было Светлана.
- Нет, я сказал! – отрезал муж. – В театр я не пойду! А в кино чего переться? Я тебе видик купил. Кассет в прокате набрал. Меняй и смотри хоть целыми днями. Чего тебе надо? Зачем тащиться в кинотеатр, если можно спокойно дома, лёжа на диване, посмотреть классный фильм?
Света устало опустилась на стул.
- Ты ничего не понял. Ты так ничего и не понял, - тихо произнесла она.
- Да, что я должен был понять? Что? Вы бабы, вообще, какие-то странные существа. Вам постоянно чего-то не хватает. Нет ребёнка – хочу ребёнка до усрачки! Есть ребёнок – хочу развлечений до усрачки!
Светлана горько усмехнулась:
- Если человек ничего не хочет, значит, он умер.
- Это о болячках, о болячках такое сказано! – взвился Юрка. - Если ничего не болит, значит, ты умер. А если тебе ничего не хочется, значит, у тебя всё есть.
- А разве такое бывает? – снова усмехнулась Светлана.
- Бывает! Представь себе, бывает! Вот у меня всё есть! Всё, что мне нужно для счастья. Юрий стал загибать пальцы. Любимая жена у меня есть. Ребёнок у меня есть. Квартира у меня есть. Машина у меня есть. Работа хорошая у меня есть!
Он потряс в воздухе крепко сжатым кулаком.
- Ну, да всякое бывает, но главное платят хорошо. Денег на жратву и барахло там всякое нам в основном хватает. Что мне ещё надо? У меня всё есть! Я больше ничего не хочу. Я счастлив! И моя жена тоже должна быть счастлива, потому что у неё тоже всё это есть.
- Да, у меня всё это есть, - обречённо согласилась Светлана, - я и не отрицаю, но я почему-то не счастлива…
- Всё, мне больше некогда болтать! Я, в отличие от некоторых, хожу на работу и не хочу на неё опаздывать!
Юра ушёл, хлопнув дверью, а Светлана осталась сидеть одна у стола.
«В принципе, я могла бы и одна сходить, но что это изменит. Только спровоцирую лишний скандал. Да и мать не одобрит это, сто процентов, значит придётся что-то наврать… Ну, схожу один раз, всё равно ничего не поменяется в моей жизни. Лучше оставить всё, как есть… Чего я, действительно, разошлась? Юрка работает, как проклятый, обеспечивает нас. А мне, видите ли, скучно. Да, не должен он меня развлекать, если ему самому этого не хочется! Конечно, не должен!»
Она медленно убрала со стола, домыла посуду. Анюта закричала из детской: «Ма-ма! Ма-ма!» Светлана грустно улыбнулась: «Сейчас иду, развлечение моё. Не шуми».
Ужин был уже почти готов. Анюта барахталась в манеже. Светлана поставила для неё любимую кассету с песенками из мультфильмов и пошла на кухню, заправлять салат майонезом. «Хм, вроде ещё соли маловато, - пробормотала она и замерла с ложкой в руке. – Маловато, маловато будет. Надо ещё бы. – Взяла солонку потрясла над миской, снова задумалась. – Чего ради я сегодня Юрку довела? Да, мне скучно. Да, моя жизнь напоминает тюремное заключение. Он-то, что может сделать. Ну, не любит он театр. Не любит! А я не люблю футбол, а он любит. Любит, не любит…- она снова попробовала салат. – А, чёрт, кажется, пересолила! Придётся ещё овощей добавлять».
Юра торопливо открыл дверь.
- Светик, ты где? Иди сюда! – крикнул он уже из комнаты. - Кормилец пришёл. Привет, моя ласточка, - улыбнулся он дочери. - Сейчас руки вымою и возьму тебя на ручки.
В ванной загудели краны.
- Светик! Ну, где ты?
Света высунулась из кухни.
- Я на кухне, где же мне ещё быть
Юрка зашёл на кухню, вытирая руки полотенцем.
- Ты что не идёшь мужа встречать? Обиделась за утро? Ну, прости меня нехорошего.
Юра обнял жену, стал целовать в шею. Она закрыла глаза, но осталась стоять неподвижно. Он резко прижал её к себе.
- Юра не надо, - попыталась она освободиться
- Надо. Ну, не сердись, Светик, я тебя люблю. Ты должна об этом всегда помнить. Ясно?
- Я помню, Юра. Давай ужинать.
- Ну, не сердись, - его рука скользнула под халат.
- Юра, потом, ладно, - она рванулась.
- Когда потом, а я хочу сейчас. Ну, что ты как не родная прямо. Я хочу сейчас. Давай сейчас. Прямо здесь. Давай, а?
- Юра, перестань! - Светлана стала вырываться. – Там Нюта в манеже, она будет плакать.
- Она не будет плакать, - не сдавался муж. – Ты же моя жена, ты должна добросовестно выполнять свой супружеский долг.
- Где это написано, что я всё время что-то должна.
- Это не написано, это я сказал, - он рванул халат у неё на груди. - А раз я сказал, то так и будет.
Злые слёзы выступили у неё на глазах, она пыталась вырваться, но он был сильнее.
- Ты фригидная! Вместо того, чтобы доставить мне удовольствие, ты драконишь меня. А я нормальный мужик, между прочим. И я хочу тебя! Потому что я люблю тебя. Поняла?
Она застонала от боли и закусила губу до крови, но больше не просила отпустить её, знала, что он всё равно добьётся своего. У Юрки на лбу выступил пот, он скрипел зубами и стонал. Светлана терпела и беззвучно плакала. Наконец он вздрогнул всем телом несколько раз и отпустил жену.
- Вот и всё, - сказал ухмыляясь, - стоило ли так сопротивляться. – Ты же знаешь, что я всегда своего добьюсь.
Он застегнул брюки, заправил рубашку и пошёл к дочери. Светлана, всхлипывая, стянула на груди разорванный халат, опустилась на стул. «Да, он всегда получает то, чего хочет. Жаль, что я узнала это только после свадьбы».
Она вытерла заплаканное лицо полой халата, собрала растрепавшиеся волосы. «Как я устала, как я ужасно устала от всего этого». Юра вошёл, держа дочку на руках. Он счастливо улыбался.
- Светик, ты прости меня. Ты же знаешь, на меня иногда находит. И тогда мне нельзя отказывать. Ты же моя жена. Ты должна понимать потребности мужа. Кстати, завтра мы идём в гости. Ты же хотела развлечься. Вот и развлечёшься. Этот парень, Лёшка, работает со мной. Жена у него вроде неплохая баба. Они нас пригласили завтра на Лёшкин день рождения. С тёщей я поговорю, не волнуйся, Анюту пристроим. Так что, чтобы завтра вечером была при полном параде.
Анюта сосредоточенно теребила волосы отца. Юра чмокнул её в розовую щёчку.
- Ты моя ласточка. После ужина папа тебе кетю даст.
Юра подошёл к Светлане, погладил её по голове.
- Не сердись на меня, любимая. Знаешь, ты меня с утра накрутила, на работе нервотрёпка, вот я и сорвался. Ну, прости. Хочешь, я встану перед тобой на колени? Ну, хочешь?
- Не юродствуй, Юра!
Светлана резко встала со стула.
– Пошли, ты хотел ужинать.
Они молча ели. Юрка, не отрываясь, смотрел телевизор. Анюта возила ложкой по тарелке, сидя за своим детским столиком. Светлана пыталась накормила дочку рисовой кашей с творогом. Девочка капризничала, размазывала кашу по столику, плевалась. Мать терпеливо вытирала ей лицо и повторяла свои попытки снова и снова…
Ночью муж заласкал Светлану до изнеможения. Жадно целовал, гладил, осторожно проводил кончиком языка по груди, шее, животу… Она отвечала на его ласки сначала нехотя, а потом всё более распаляясь. «Я люблю тебя, я люблю тебя, я люблю тебя», - казалось, тысячу раз прошептал он, и она поверила… Он был предупредителен и нежен, а потом неожиданно резко взял её, как голодный тигр берёт свою жертву. Истерзал, измучил, изломал и, наконец, оставил, насытившись. Когда он заснул, Светлана ещё долго лежала, вглядываясь в темноту комнаты. «Да, он любит меня, просто это такая любовь. Такая. Он так любит. Он по-другому не умеет, наверное. Как там у Гумилёва…
Я люблю – как араб в пустыне
Припадает к воде и пьёт…
И он любит меня, как араб в пустыне. Он такой, он импульсивный, он порывистый, он не может себя сдерживать. Он любит меня, конечно, любит, но почему мне так хочется бежать от этой любви или руки на себя наложить. От счастья что ли?». Она долго утешала и убеждала себя. Она говорила себе, что любовь может быть разной и такой, как Юркина тоже. Она оправдывала его поступки и его отношение к ней. Она любила его? Иногда ей казалось, что да, любила, а иногда она ненавидела его. Она не понимала, как эти два совершенно разных чувства могли уживаться в её сердце рядом. В юности Светлана думала, что если мужчина хоть раз поднимет на неё руку, то она никогда уже не простит этого. Никогда! И уж тем более не останется с ним, но… «Но Юра же никогда не бил меня! Никогда не бил!» Слёзы медленно катились из её глаз по вискам, увлажняли подушку. Она лежала с открытыми глазами до тех пор, пока слёзы не вылились из неё полностью, и пока не высохли следы от них на лице, а потом уснула и снова очутилась в огромном пустом зале…
6
На следующий день, вечером, как и обещал Юра, они пошли в гости. Лёша Гамов, сразу понравился Светлане. Спокойный и уравновешенный он был полной противоположностью резкому, порывистому Юрке. Ей понравился приятный тембр тихого Лёшиного голоса, его умение неспеша рассудительно говорить. А главное, Лёшка умел слушать и даже слышать, чего никогда не умел делать Юрка. «Всё-таки это действительно талант – уметь слушать. Он редко кому даётся», - думала Светлана, наблюдая, как Алексей внимательно слушает, что говорит Юрка. Юрка кипятился, рубил ладонью воздух, что-то доказывая, даже матерился, а Лёша просто слушал, иногда кивал, иногда пожимал плечами. «Теперь понятно, как они смогли сработаться. Только благодаря незлобивому, уравновешенному Лёшиному характеру, не иначе», - сделала для себя выводы Светлана. Лёша был высоким, худощавым молодым мужчиной. Видимо, стесняясь в юности своего роста, он привык слегка втягивать голову в плечи. У него были светлые слегка вьющиеся волосы и светло-голубые глаза. Он улыбался, иногда поглядывая на Светлану, и тут же быстро отводил взгляд. Ей польстило его ненавязчивое внимание, его стремление развеселить её. За столом он всё время предлагал ей попробовать то одно, то другое блюдо и радовался, как ребёнок, когда она соглашалась. Кроме Смирновых на Лёшин день рождения были приглашены ещё две пары: кумовья и соседи. Они были очень шумными: много пили, много ели, общались только криком и, было заметно, что Лёшу тяготит их общество. У Светланы тоже скоро разболелась голова, и она непроизвольно стала тереть левый висок. Лёша сочувственно посмотрел на гостью:
- Что голова болит?
- Да, есть немного, - Светлана попыталась улыбнуться. Наверное, вышло довольно жалко, потому что Лёша тут же тихо спросил:
- Хочешь выйти на балкон? Там свежий воздух и потише немного.
Светлана кивнула. В это время жена Лёши, Наталья, уже порядком подвыпившая, громко предложила:
- Давайте танцевать! А ну все из-за стола! Кум, я тебя приглашаю на танец!
Она схватила замешкавшегося мужчину за руку и буквально вышвырнула его из-за стола. Тот отлетел к противоположной стенке и стукнулся об шкаф.
- Кума, тебе разве откажешь? Ты мёртвого поднимешь, - гаркнул он, потирая ушибленный бок.
Наталья щёлкнула кнопкой магнитофона, и из динамиков грянули украинские народные песни в исполнении какого-то неизвестного явно самодеятельного дуэта. Барабаны и тарелки, отбивая ритм, почти заглушали мелодию. Сквозь грохот лишь иногда пробивался визг скрипки и хрип то ли гармошки, то ли баяна. Вокалисты, видимо, пытаясь перекричать друг друга, надрывались, напрягая голоса. Однако такая музыка гостям явно нравилась. Наталья плясала с кумом. Время от времени они задевали мебель или налетали на кого-нибудь. Хозяйка визгливо смеялась, а кум беззлобно матерился. Его жена подхватила Юрку. Они тоже веселились во всю. Юрка выпил много и, казалось, уже даже не очень понимал, где находится. В самый разгар веселья Светлана с Лёшей выскользнули из-за стола, и вышли на балкон.
Лёша глубоко затянулся, выпустил дым колечками и посмотрел на Светлану.
- Так вот, значит, какая жена у нашего Юрия Николаевича, - сказал, улыбаясь, - жаль, что он скрывал тебя так долго.
- Почему жаль? – улыбнулась в ответ Светлана.
- Хотя, я его понимаю.
Он опять затянулся. Посмотрел во двор.
– У вас дочь, кажется.
- Да, Анюта, годик скоро будет.
- И у нас пацанка растёт. Семь лет было в июне. В этом году уже в школу пошла.
- Поздравляю.
Светлана поправила волосы.
- Спасибо, конечно. Но поздравлять-то меня особенно не с чем. Состругал по глупости ещё перед армией, вот теперь и… большая уже.
- По глупости? - переспросила она.
- Конечно по глупости. Погулять напоследок захотелось. А тут Наташка подвернулась, сговорчивая оказалась. А потом в армию написала, что беременна от меня. Не отвертишься.
- И ты был уверен, что…
- Какая разница: уверен, не уверен. Я с ней спал? Спал! Значит… Да моя она. Похожа очень на меня. Вылитая я в детстве, даже мама моя говорит. Так, что... - он опять глубоко затянулся.
- А зачем ты мне всё это рассказываешь?
- Так, просто. Прости, поговорить не с кем. Эти друзья, они Наташкины. Эти вон, – он махнул рукой в сторону танцующей пары, - соседи с низу. Подружка её лучшая с мужем. С детства дружат. Этот, что с Наташкой танцует – кум, Танюшку крестил нашу. Его жена твоего Юрку подхватила. Наташка у меня любит повеселиться, хлебом не корми – дай подурачиться. А я вообще шума не люблю.
- А что ты любишь?
- Я… петь люблю под гитару.
- А я тоже не люблю шума и тоже люблю петь под гитару, - засмеялась Светлана.
- Я сразу почувствовал, что у нас много общего.
Он выбросил окурок в окно. Они стояли и молча смотрели сквозь балконные двери на танцующих.
Наташа танцевала уже с мужем своей подруги. Он что-то говорил ей на ухо, и она громко смеялась, откидывая назад голову. Рыжие крашенные волосы разметались по плечам. Зелёное блестящее платье плотно обтягивало располневшую фигуру, делая её ещё толще.
- Сколько раз ей говорил: не надевай узкое - не идёт оно тебе. Не понимает. Девчонкой она худенькая была, а как родила дочь, так разнеслась.
- Роды никого не украшают, вздохнула Светлана. - Я тоже поправилась сильно.
- Ну, тебе идёт. Ты такая… в самый раз, в общем.
Он скользнул взглядом по её фигуре. Светлана смутилась.
- Пошли к остальным, а то неудобно. Могут, бог знает, что подумать.
Лёша с сожалением вздохнул.
- Могут. Пошли, ладно.
Утром Юра сидел с туго перевязанной головой на кухне за столом. Светлана торопливо готовила завтрак.
- Рассол у нас есть хотя бы? – Стонал Юрка.
- Рассол есть. И пиво в холодильнике тоже есть. Достать?
- Пиво, - мученически протянул Юрка, - пиво нельзя. Мне за руль сейчас. Давай рассол.
- Сегодня воскресенье, - напомнила Светлана, наливая ему рассол из трёхлитровой банки с помидорами.
- Я помню, что воскресенье. Не бойся, мозги вчера не пропил. Сегодня надо съездить, кое с кем поговорить по душам. Слушай, а что вчера у Гамовых было? Ни черта не помню. Ну, там сначала помню, конечно, пока… танцевать не стали. Потом… Наташка ещё подносила выпивки… всем по кругу и… после этого – полный провал. Как мы хоть домой-то попали?
- Лёша помог мне тебя домой довезти, - сказала Светлана, наливая второй стакан рассола.
- Лёшка? Вот паразит, всегда умудряется самым трезвым быть. За что и ценю. Мужик – голова. Толковый и соображает быстро. А он вчера это… не приставал к тебе?
- Лёша? – Светлана удивлённо вскинула брови. - Нет, не приставал. Он, по-моему, вообще не из таких…
- Что ты понимаешь. Все мы из таких, особенно когда выпьем.
- Юра, Лёша ко мне не приставал, даже не пытался. Успокойся.
- А я спокоен! Не посмеет он. Он мой друг всё-таки. А мужская дружба – это… не то, что ваша бабская. Знаешь анекдот? Жена дома не ночевала, рано утром приходит. Муж говорит: «Где была?» «У подруги, - говорит, - мы всю ночь платье шили». Он звонит подруге: «Нинка, моя у тебя сегодня была?» А та: «Нет, не была! Я её уже месяц не видела. Говорила тебе: не женись на ней, она гулящая. Надо было на мне жениться!» А вот, муж дома не ночевал, является утром. Жена: «Где был всю ночь?» «А мы, - отвечает, - с Васькой всю ночь в карты играли, пиво пили». Жена набирает Ваську: «Мой у тебя сегодня ночью был?» «Был, - отвечает Васька. - Он у меня и сейчас сидит!»
Юра хрипло рассмеялся.
- Ну, - он пристально посмотрел на жену, - понравилось тебе вчера в гостях? Развлеклась?
- Да, - Светлана помолчала, - понравилось.
- Хочешь, пригласим их к себе? Они вроде ничего. Наташка – гром баба. Лёшка… - он махнул рукой, - ну я уже говорил.
- Давай пригласим, - равнодушно пожала плечами Светлана.
- Вот на Анюткин день рождения и пригласим. – Юра хлопнул рукой по столу. – Ну, я поехал. Иди сюда, я тебя поцелую.
Светлана покорно подошла.
- Вчера, небось, ничего не было. Правда? Или я не помню? – он засмеялся, обнял жену за талию. - Жалко, что сейчас надо ехать. Вечером…
Он многозначительно поднял указательный палец и легонько поцеловал Светлану в шею.
7
- Операция нужна, - развёл руками доктор. - Другого выхода я не вижу. Раз креодиструкция не помогла, значит надо резать… И, желательно не затягивать. Гемангеома – это опухоль, она, в общем-то, доброкачественная, но она растёт, и это очень плохо. В вашем случае она растёт довольно быстро. Рекомендую вам сделать операцию в ближайшее время.
Светлана слушала хирурга, едва соображая, о чём он говорит. Слово «операция» прозвучало для неё, как приговор. Оно шумело в голове, затопило ужасом мозг, парализовало тело…»Операция»… Четыре месяца назад, купая Анюту, Светлана заметила маленькое родимое пятнышко, величиной с пол копейки советских времён. Раньше его не было. Через две недели пятнышко превратилось в маленький бугорок. Встревоженная мать показала ребёнка хирургу, и тот поставил диагноз: накожная гемангеома. Прижигание опухоли жидким азотом спровоцировало её стремительный рост, и теперь у девочки на боку появилась опухоль величиной с половину куриного яйца. «Операция»… это слово кошмаром поселилось теперь в доме Смирновых. Светланина мать развернула бурную деятельность.
- Ребёнка надо срочно окрестить и везти к бабке, - убеждала она перепуганную Светлану.
- Врач сказал, что с операцией нельзя тянуть, - возражала несчастная мать.
- Я же говорю: срочно окрестить! Срочно! Ты что меня не слышишь? Им лишь бы резать! Крошечка ты моя, - припадала Елена Семёновна со слезами к внучке, - маленькая. Мы всё для тебя сделаем, не волнуйся. Не бойся, моя Нюточка.
- Ты думаешь, она тебя понимает?
- Конечно, понимает. А ты считаешь, что маленький ребёнок ничего не понимает, не чувствует, что происходит что-то страшное?
- Мама, перестань! Ничего страшного не происходит. Не надо ничего говорить! И не плач возле неё. Ты её перепугала! Она прекрасно понимает, что слёзы – это плохо.
Анюта вдруг разразилась оглушительным рёвом.
- Это ты её пугаешь, - закричала Елена Семёновна. – Что ты за мать?! Сказали операцию делать, и ты сразу согласилась. А я не дам её резать. Операция – это всегда риск!
- Мама, перестань кричать!
Светлана схватила ребёнка на руки.
- Нам всем надо успокоиться. Анна уймись! Вот тебе собачка. Смотри, какая красивая собачка.
Елена Семёновна закрыла лицо руками.
- Прости, доченька, я просто…очень боюсь за неё.
- А ты думаешь, что я не боюсь. Светлана прижала к себе дочку. Лучше бы меня изрезали всю, чем её. Господи, в чём я провинилась перед тобой? Господи!
- Света, доченька, пообещай мне, что мы сначала испробуем все народные средства, а только потом отдадим её под нож. Прошу тебя.
- Хорошо, мама, но времени у нас очень мало. Ты понимаешь?
- Ты не волнуйся. Я везде договорюсь. Крестить не обязательно в городе, тут детей много. Можно поехать в ближайшее село. Нам ведь только обряд нужен. Правда? Здесь не до жиру, – засуетилась мать. – Ты поговори с Юрой. Кумовей выберите. Решите, в общем. Хорошо?
- Я поговорю, тяжело вздохнула Светлана.
Оглушённые горем, свалившимся на них, Светлана и Юра почти не разговаривали между собой. Они страдали молча, каждый сам по себе, как чужие. Он не знал, как утешить её, она - не имела сил утешать его…Общая беда не сблизила их, а отдалила, казалось, ещё больше. Юра стал чаще обычного приходить домой выпивши. Он пытался отвлечься, как умел. Светлана видела в его поведении только эгоизм и предательство. Она считала, что Юрий самоустраняется, заставляя её одну принимать решения за двоих. А он просто не знал, что делать. Он ходил по городу, как неприкаянный с одной страшной мыслью: «Что теперь делать?» Мысль о том, что он может потерять ребёнка, а потом, неизбежно и жену, пугала его больше собственной смерти. Вся его напускная бравада куда-то улетучилась вдруг, и он стал обыкновенным человеком, отцом, который не знает, что ему делать. Он не знал, что делать! Ему было страшно! До смерти страшно! Он представлял себе крошечное тельце дочери, распластанное на операционном столе, залитом ярким светом ламп, и его руки холодели, а лоб покрывался испариной. Ему самому только один раз в жизни делали операцию, пустяковую, как сказали – аппендицит, но он помнил этот холодный безжалостный свет, бьющий в глаза и ужас от сознания того. что внутри тебя кто-то ковыряется руками, запускает металлические штуки, режет, отрывает, зашивает… А ты лежишь совершенно беспомощный и терпишь тупую тянущую боль в животе. Ему было страшно, когда он представлял себе, что с его крошечным ребёнком будут делать то же самое. Он влетал в ближайшую забегаловку, чтобы заслонить жуткую картину мутной хмельной пеленой. Это плохо помогало, но всё-таки, было легче, чем видеть убитое горем лицо жены каждый вечер.
В конце той же недели Анюту крестили в небольшой сельской церкви в семи километрах от города. Высокий, благообразного вида священник в маленьком церковном дворике рассказал: «В недавнем прошлом был военным, а теперь вот получил небольшой приход и тружусь во славу Господа нашего». Юрка невольно присвистнул, когда узнал, сколько же Батюшка берёт за свой труд. Священник, наверное, уже не в первый раз наблюдал такую реакцию, поэтому только скромно улыбнулся и закивал головой, как китайский болванчик.
- Да, да, сын мой. Вынуждены брать небольшую плату за проведение обрядов. Пожертвования от прихожан нынче скудные. Село у нас небольшое, не богатое…
- А по церкви не скажешь, - буркнул Юра. - Вон сколько икон всяких.
- Стараемся во славу Господа нашего по мере сил, - улыбнулся священник. - Прихожане жертвуют, - снова ненавязчиво напомнил он.
- А сколько обычно жертвуют? – спросил Юрка, доставая портмоне.
- Кто сколько, - ответил священник елейным голосом, - кто сколько может. - Он украдкой бросил оценивающий взгляд на Юркину машину, стоящую за церковной оградой, продолжил, не меняя интонации: - кто рубль, кто копеечку.
- Ладно, - махнул рукой Юра, - вот деньги, оформляйте нас. Надеюсь, что этого хватит.
Священник аккуратно взял бумажки, и торопливо спрятал их в складки рясы, заметив, что к церкви приближается ещё одна машина.
- Это тоже ваши? – тихо поинтересовался.
- Это крёстные родители, - кивнул Юрка
Светлана наблюдала из машины, как муж договаривался с Батюшкой, но не слышала их разговора. Анютка спала у неё на руках. Когда подъехала Лёшкина машина, Светлана осторожно разбудила девочку и вылезла с ней из салона.
Священник с той же улыбкой поздоровался с приехавшими и напомнил, что у всех должны быть крестики, а ребёнку лучше купить крестик прямо здесь. Потом он, смиренно склонив голову, ещё раз напомнил всем, что пожертвования на церковь дают, кто сколько может…
Юра толкнул Лёшу в бок и шепнул.
- Я уже пожертвовал, хватит ему.
Крёстная мать, давняя Светланина приятельница, взяла Анюту на руки и пошла за священником в церковь. Лёша махнул Светлане и заспешил следом.
«Когда умру, - сказал Юрка жене на ухо, - в церкви меня не отпевай. Так закопай! Дерут в тридорого, сволочи!
Он взял Светлану за руку, осторожно сжал. «Ладно, ты в машине посиди, не мёрзни на улице, а я пойду, проверю, как он деньги отрабатывать будет. Порядочки! Ничего себе», - проворчал Юра и тоже зашагал к церкви.
Светлана перекрестилась три раза, зашептала чуть слышно: «Богородица, дева пресвятая… помоги, заступница… Отче наш, живущий на небесах…да будет воля твоя…»
Сразу после крестин Светлана с матерью стали носиться по бабкам и дедкам – знахарям. Те давали травки, какие-то мази, настойки, шептали заговоры, но ничего не помогало или надо было ждать результата слишком долго, а опухоль между тем продолжала расти с ужасающей быстротой. Знахари брали деньги и пожимали плечами: «Сделали всё, что могли».
«Ничего, Светочка, - успокаивала дочку Елена Семёновна, - эти не помогли - другие помогут. Я тут адрес одной знахарки раздобыла, говорят, мёртвых с того света возвращает. Завтра к ней поедем». И они ехали к очередной народной целительнице…
Через две недели Светлана так измучилась, что уже перестала надеяться на чудо. Она не спала, почти ничего не ела и, каждый раз переодевая девочку, дрожащей рукой ощупывала уродливую шишку у неё на боку. Светлане казалось, что опухоль становится всё больше с каждым днём… У неё было такое ощущение, что над головой занесён топор и каждую секунду может обрушиться сверху. Это была невыносимая мука…
Однажды утром, не сказав матери ни слова, Светлана собрала Анюту и пошла в больницу. «В конце концов, я мать и мне решать, что делать со своим ребёнком. От Юрки всё равно никакого совета не дождёшься, - думала она, решительно шагая по дороге. – Я сама должна, как всегда».
Хирург, увидев её больные глаза с чёрными тенями бессонницы, ни о чём не спросил, просто молча написал в направлении дату предполагаемой операции.
Во вторник утром, в девять часов, операционная медсестра сделала Анюте укол прямо в палате, а через пол часа пришла забрать девочку. Анюта уже дремала. Медсестра осторожно взяла ребёнка из дрожащих рук матери и тихо сказал: «Не волнуйтесь, всё будет хорошо. У нас замечательный детский хирург, лучший в области. Поберегите силы, они вам очень понадобятся, после операции». Она пошла в операционную, а Светлана побрела за ней, как сомнамбула и только когда старенькая санитарка дёрнула её за халат, остановилась перед высокой белой дверью.
- Ты куда направилась? – сердито зашептала санитарка. – Тебе туда нельзя. С ума, что ли, сошла! В палату возвращайся. Там жди.
- А можно я здесь? – взмолилась Светлана. – Может нужно будет что-то.
- Без тебя, небось, разберутся! Иди в палату, кому сказала.
Светлана упрямо завертела головой:
- Я подожду здесь.
- А, - сердито махнула рукой санитарка, - хочешь, так стой, только внутрь не рвись. Поняла?
И заторопилась по своим делам.
Светлана прислонилась к холодной, выкрашенной в светло голубой цвет стене, и стала ждать. Анюта неожиданно сильно закричала в операционной. Мать рванула дверь на себя, почти не соображая, что делает. Хирург в белой маске удивлённо оглянулся.
- Женщина, вы что, с ума сошли? Закройте сейчас же двери, - закричала медсестра.
- Извините, - Светлана, опомнившись, поспешно закрыла дверь.
Силы совсем оставили её, и женщина устало опустилась прямо на пол у двери операционной. Она сидела, прислонившись к стене, и в тупом оцепенении смотрела, как тонкая длинная стрелка на циферблате настенных часов медленно движется от деления к делению. В больничном коридоре было пусто и невероятно тихо. Казалось, что само время застыло и превратилось в густой кисель. От этого всё замедлилось, затормозилось, почти замерло. Только чёрная стрелка, упрямо раздвигая кисельную массу, отсчитывала томительные минуты ожидания. Прошло пол часа, тридцать пять минут, сорок, сорок одна минута… дверь операционной оставалась закрытой… Светлана всё это время сидела неподвижно, не отрывая взгляда от циферблата... Очнулась, только когда почувствовала, что сильно продрогла на цементном полу. Она с трудом встала, держась за стену. «Смирнова! Смирнова из седьмой палаты! К вам пришли!» - пронеслось по коридору. Светлана не слышала ничего, она, не отрываясь, следила за движением стрелки. Сейчас это было самым важным для неё. Всё та же сердитая санитарка толкнула женщину в плечё:
-Ты – Смирнова из седьмой?
Светлана медленно кивнула.
- Так чего ты молчишь, не отзываешься? Заснула что ли? Тут крик на всю больницу подняли, а она не слышит. Иди, к тебе пришли.
- Кто пришёл?
- А я откуда знаю. Мужик какой-то! Может муж, может ещё кто, - проворчала санитарка недовольно. – Чем под дверью караулить, вышла бы, отвлеклась.
- Я не могу никуда уйти, – почти прошептала Светлана чужим осипшим голосом, - там моя доченька, у них, - она махнула рукой в сторону двери.
- Да знаю я, – санитарка хотела уже уйти, потом почему-то передумала, обняла Светлану за плечи одной рукой и сказала терпеливо, как маленькому ребёнку: - Пойдём со мной. Я тебя провожу.
Они медленно двинулись по коридору, Светлана всё время тревожно оглядывалась через плечё на дверь операционной. А санитарка терпеливо успокаивала её:
- Ты не волнуйся, я позову, когда её принесут. Сразу же позову…
В коридоре стоял Юра. Нестерпимо хотелось курить, и он всё время вертел в пальцах сигарету.
- Света, как она?
Светлана посмотрела на него потемневшими больными глазами.
- Я ничего не знаю. Она ещё там, - женщина слабо махнула рукой в сторону операционной. – Я ничего не знаю.
- Света, ты устала, наверное, я…
- Какая разница, - перебила она, - Нюточка там кричала, а меня не пустили. Зачем ты пришёл? Мне надо быть там, рядом. Вдруг её вынесут, а меня нет. Я там должна, а ты уходи…
- Света…
Он хотел ещё что-то сказать, но Светлана поджала дрожащие губы и словно зомби двинулась по коридору в сторону операционной. Белая дверь была всё ещё закрыта…
Ещё через час, когда бедная мать совсем измучилась от ожидания, медсестра вынесла девочку из операционной и направилась с ней в седьмую палату. Светлана заспешила следом, не сводя глаз с маленького бледного личика дочери. В палате медсестра скомандовала: «Возьмите её на руки. Когда наркоз станет выходить, могут быть судороги. Держите её, чтобы не поранилась», - и ушла.
Соседка по палате подмигнула Светлане: «Не переживайте. Операцию уже сделали. Всё будет хорошо». Светлана благодарно кивнула. Реснички ребёнка чуть подрагивали, под тонкой синеватой кожей век всё время двигались глаза, ротик приоткрылся. Золотистые колечки волос прилипли к влажному лобику. Светлана села на кровать, кто-то заботливо подложил ей под одну руку подушку, чтобы было удобнее. Она подняла голову, улыбнулась соседке.
- Хотите пить? – предложила женщина.
Светлана вдруг почувствовала, что у неё так пересохло во рту, что язык буквально прилип к нёбу. Она горячо закивала.
- Я так и думала, - засуетилась соседка. – У меня тоже так было, когда сыну операцию делали.
Она налила чай из термоса, подала Светлане. Чай был крепким, сладким и пахнул мятой. Светлана с наслаждением выпила весь, вернула чашку, поблагодарила.
- Как Вас зовут?
Женщина тихонько рассмеялась:
- Кто такие мы и сколько нас здесь? Я тут одна. Валя меня зовут. Только без «вы». Ладно?
- Ладно, - кивнула Светлана.
Через два часа у Анюты начались судороги, ребёнка буквально ломало и выкручивало. Но при этом он продолжал спать. Тело девочки напрягалось и извивалось, как во время эпилепсии. Светлане с трудом удавалось удерживать ребёнка на руках. «Всё нормально, - успокаивала её Валя, - у нас тоже такое было после операции. Не переживай. Главное, что она спит, значит, перенесёт всё это легче». В тот день Анюта проспала целых шесть часов подряд. У Светланы за это время затекло всё тело, и ужасно ныла спина. Женщина положила девочку на кровать, чтобы немного растереть онемевшие руки и спину. «Ну, как ты? Как ты моя крошечка?» – измученно улыбнулась она ребёнку. Девочка потянула к ней ручки и заплакала, но не громко, как обычно, а как-то очень тихо и жалостливо. Светлана упала на колени возле кровати, целовала крошечные ладошки, пальчики и плакала… Никто не пытался её утешать, даже новая знакомая. Никто не посмел мешать матери и дочери…
Когда Светлана, вдоволь наплакавшись, решила переодеть девочку, то к своему ужасу обнаружила, что повязка, закрывающая послеоперационный шов, совершенно отклеилась. Светлана увидела толстую тёмную нитку, стягивающую края раны, и пошатнулась. Палата мгновенно поплыла перед её глазами. Она опустилась на край кровати, закрыла глаза, посидела так немного, пока прошла тошнота и, охваченная паникой, кинулась к дежурной медсестре.
Медсестра спокойно пила чай с конфетами в сестринской.
- Женщина, стучаться надо! – сердито крикнула она. – Как к себе домой врываются, честное слово!
- У меня, - Светлана осеклась, не в силах перевести дыхание.
- Что там стряслось? – недовольно проворчала медсестра. – Говорите толком. Она сердито поставила чашку на стол.
- У моего ребёнка, - наконец справилась с собой Светлана, - повязка отклеилась. Надо срочно…
- А вы куда смотрели? – накинулась на неё медсестра. - Надо было лучше держать, чтобы ребёнок повязку не сорвал.
- Она не срывала, - попыталась оправдаться Светлана, - повязка сама отклеилась…
- Само оно ничего не делается!
- Надо срочно…
- Что надо срочно? Я сейчас одна! Кто мне будет держать ребёнка, чтобы сделать перевязку? Придёт Елена Ивановна, тогда сделаем.
- К-какая Елена Ивановна? – опешила Светлана.
- Елена Ивановна, дежурный врач.
- А к-когда она придёт?
- Скоро, женщина, скоро. Идите к себе в палату и не паникуйте. Она придёт, тогда сделаем перевязку.
Шокированная безразличием медсестры Светлана поплелась в палату. «Что же делать? Что делать?» - лихорадочно шептала она.
- Ну что? – подняла голову Валя. Сделает?
- Нет. Говорит, что держать некому.
Светлана не могла унять нервную дрожь во всём теле.
- Ну, так сама подержи. Это же всего на всего маленький ребёнок… Слушай, а может ты ей мало предложила?
- Чего мало предложила, - не поняла Светлана.
- Денег.
- Я ничего ей не предлагала.
- Ну, ты даешь! – искренне изумилась Валя. – Пошла с пустыми руками и хочешь, чтобы для тебя что-то сделали?
- Так ведь это же её обязанность, - возразила Светлана.
- Света, ты, что с неба свалилась? Здесь никто за «спасибо» ничего не сделает. Знаешь, что? У меня есть шоколадка.
Валентина вскочила, достала из тумбочки стограммовую «Алёнку» и вручила её соседке.
- Вот, возьми. Теперь бери ребёнка и отправляйся назад. И давай поувереннее, - подбадривала она Светлану. - Это же твой ребёнок. Нельзя, чтобы рана была открыта. Можно инфекцию занести какую-нибудь. У меня мама в больнице работала, я знаю…
Светлана вошла в кабинет, молча положила на стол перед невозмутимой медсестрой шоколадку, сказала твёрдо:
- Я сама буду её держать.
Медсестра безразлично пожала круглыми полными плечами.
- Как хотите. Но если вы грохнетесь в обморок…
- Я не грохнусь, - перебила её Светлана.
Медсестра ещё раз пожала плечами, покосилась на шоколадку и тяжело встала из-за стола.
- Ну-у-у, хорошо, пошли, - нехотя протянула она.
В перевязочной сильно воняло лекарствами и хлоркой. Посреди комнаты стоял застеленный зелёной медицинской клеёнкой стол. Медсестра бросила на него стерильную пелёнку неопределённого застиранного цвета, строго распорядилась:
- Положите, разденьте и держите.
Светлана положила дочь на стол, раздела. Девочка проснулась и сразу же захныкала.
- Держите крепче! – напомнила медсестра.
Светлана кивнула.
Вся процедура заняла не более десяти минут, но Светлана чувствовала, что футболка на ней буквально промокла от пота.
- Всё, можете забирать, - наконец, сказала медсестра, осторожно закручивая бутылочку с медицинским клеем.
Светлана бережно прижала к себе ребёнка, пошла к двери и, уже открывая её, обернулась:
- У вас изжоги от шоколада никогда не бывает? - усмехнулась она криво и вышла в коридор. Из перевязочной не донеслось ни звука в ответ…
8
Светлана стояла и смотрела в окно до тех пор, пока муж не вышел из подъезда и не пересёк двор. Внезапно зазвонил телефон, она вздрогнула и метнулась в коридор.
- Да, я слушаю, - сказала женщина, прикрывая трубку рукой.
- Алло! Алло! – загремел мужской голос на другом конце. – Вас плохо слышно, говорите громче!
- Я не могу, у меня ребёнок спит.
- Алло! Говорите громче! Мне нужна Светлана Захарченко! – надрывался голос.
- Я теперь Смирнова. Светлана Смирнова, - шёпотом заговорила Светлана в самую трубку. У меня ребёнок спит…
Из детской комнаты раздался рёв Анюты.
- Ну вот, - во весь голос сказала Светлана, - теперь можно кричать сколько хотите. У меня уже не спит ребёнок.
- Ой, извините, ради бога, - пробормотал мужчина, - я думал, что просто связь плохая. Извините. Вы мне очень нужны.
- Если я вам очень нужна, тогда подождите немного, я возьму дочь.
Она взяла Анюту из кроватки и вернулась с ней на руках к телефону.
- Я Вас слушаю.
- Светлана, мне Ваш телефон дал один наш общий знакомый. Дело в том, что я хочу собрать новый молодёжный театр из остатков старых, которые раньше были в городе. Ну, не старых, а… тех, которые недавно распались. Вот ваш, например. Я бы очень хотел с вами встретиться.
- Но у меня ребёнок, - начала было Светлана.
- Я знаю, но это ничего, придумаем что-нибудь. Главное, чтобы Вы пришли.
- Я не знаю, я…
- Вы подумайте. Хорошо? Я Вас не тороплю. Я сейчас обзваниваю всех, кто остался в городе. Ой, извините, я не представился. Меня Николаем зовут. Я сейчас учусь в культпросвете, через год заканчиваю. Там же, где и Вы учились. Хочу сделать новый молодёжный театр в нашем городе. Вы придете? Я постараюсь собрать всех, кто остался.
- Я приду.
Светлана вдруг разволновалась и крепко прижала к себе дочку. Та недовольно оттолкнула мать.
– Я приду, только оставьте мне свой телефон. Я сама вам перезвоню. Договорились?
Она положила трубку и подошла к зеркалу в коридоре. «Мама», - тут же пролепетала Анюта, ткнув пальчиком в стекло. «Неужели меня ещё помнят? - прошептала Светлана. - Неужели помнят?» «Мама, Аня ам», - потребовала девочка. « Умничка, доча. Коротко и ясно», - похвалила её Светлана, поцеловала ребёнка в щёчку и пошла на кухню. «Ты представляешь: меня помнят. Прошло больше трёх лет, а меня ещё помнят, - бормотала она, улыбаясь. – Помнят!»
- Света, - Юра неожиданно нарушил «священное» молчание во время вечернего просмотра телевизора.
Света удивлённо подняла голову. Должно было произойти действительно что-то очень важное, если Юрка оторвался от экрана голубого друга во время ужина.
- Света, - ещё раз повторил Юрка, - ты меня слышишь?
- Конечно, - она кивнула головой.
- Отец мне предлагает… машины гонять из Германии. Ты как на это смотришь?
Светлана пожала плечами:
- Я не знаю.
- А что тут знать? Тебе тут знать ничего не надо.
Юрка нахмурил брови.
– Я уже принял решение и точка. Сколько можно злыдней плодить! – он громко стукнул вилкой в тарелку, накалывая кусок картошки.
- А что ты нервничаешь? Ну, раз решил, попробуй.
- А что тут пробовать - наливай да пей. Он говорит: ребята хорошие бабки поднимают. Одна машина – сто баксов да ещё, что сэкономишь – твоё.
- И когда ехать?
Светлана подобрала с пола игрушку, которую бросила Анюта и подала дочке.
- Недели через три. Отец обещал помочь с документами, - хмуро ответил Юрка. – Он меня ещё три месяца назад хваловал…
- Почему ты так упорно отказываешься от его помощи? – по-моему, он совершенно искренне хочет…
- Хочет, - перебил её Юрка, - грехи свои он замолить хочет. Вот, что он хочет. Ты не знаешь, как моя мама… переживала, когда он ушёл. Ну, конечно, кто мама – просто учительница начальных классов, замученная своими сопливыми учениками, а Лариса… мало того, что моложе мамы на семь лет, так ещё и дочка какого-то шишака в Киеве. У отца от неё крыша и съехала. Не знаю, как он её надыбал, но эта фифа столичная его быстро к рукам прибрала.
Светлана вздохнула:
- Юра, прости ты ему. А?
- Да, я вроде как простил, а нет-нет да и кольнёт… Но я ведь не могу только о себе думать. У меня есть вы. Я – капитан этой подводной лодки и должен думать о своём экипаже. А капитан не имеет права на слабость, иначе команда перестанет в него верить. Всё хватит! Капитан не колеблется – он действует. Я в армии на подлодке служил. Это на гражданке такая расслабуха, а в море…Я даже хотел остаться, закончить мореходку и… Но мать уже тогда начала болеть, и пришлось вернуться домой. Теперь у меня есть другая подлодка, а вы моя команда. Ясно?
- Ясно. Значит, ты, капитан, уже всё решил? Почему тогда спрашиваешь у меня совета?
- Я не спрашиваю совета. Я жду дублирующей команды. Ты – мой старпом. Он всегда дублирует приказы капитана.
- А если старпом не согласен?
- Так не бывает. Капитан – всегда прав, - отрезал Юрка. - Ладно, закрыли тему.
- Ма-ма А-ня, - пролепетала дочь. Она почему-то считала, что маму тоже зовут Аня, как её. – Ма-ма А-ня, - повторила она снова.
Юрка взял девочку на руки.
- Сколько тебе раз говорить, Нютка. Аня – это ты. А мама у нас – Света. Ты, - отец приложил палец к животику девочки, - А-ня. Ма-ма, - он показал пальцем на Светлану, - Све-та.
Девочка смешно кивнула и сказала очень чётко:
-Ма-ма Етя.
- О па, - опешил отец. – Так ты всё понимаешь, хитрюга. Та-а-а-к. Мама Света. А ну скажи-ка: па-па Юра.
Девочка лукаво улыбнулась.
- Давай, давай, не отлынивай. Па-па Ю-ра.
- Па-па Юя, - пролепетала Анюта.
- Ах, ты моя умница! Ах, ты моя хорошая! – закричал Юрка. – Свет, ты слышала, что она сказала?
Девочка довольная эффектом снова пролепетала:
- Па-па Юя, - и засмеялась.
- Ну, молодец, - радовался Юрка. – Вот только с произношением у тебя ещё пока не очень. Что это за имя у меня какое-то китайское получилось – Юя? Ты знаешь что: при дяде Лёше его не говори, а то задразнит. Вспомнит, как я дразнил его Ёся. Это его дочка так называла. Теперь он точно отыграется. Света, - Юра повернулся к жене, - мне напарник нужен. Думаю, что лучше Лёшки человека не найти. Ты, как думаешь?
- Я дублирую, - улыбнулась Светлана. – Лёша действительно надёжный человек и друг верный.
- Да-а-а, - почесал затылок Юрка, - не плохая компания подобралась. Дядя Ёся и дядя Юя, обхохочешься.
Он чмокнул дочку.
– Ладно, Свет, возьми её. Я пойду, покурю.
Светлана забрала дочь у мужа:
- Пошли, баловница, Аня будет ам.
- Аня, - повторила девочка.
- Вот видишь, своё имя не коверкаешь, а папино? – возмутился Юрка.
- Неть! – произнесла девочка капризно.
- Что неть? С отцом будешь спорить? – шутливо насупил брови Юрка.
- Неть ам! – сказала девочка.
- А, вот ты о чём? А придётся ам, никуда ты не денешься. Светик, слушай, роди мне пацана. Ладно? Очень тебя прошу.
Света улыбнулась:
- Я не знаю, как получится.
- Я не хочу слышать слово «не знаю». Да или нет?
- Хорошо, - со вздохом ответила Светлана, - рожу, капитан.
9
Через три недели Юра с Лёшей уехали в Германию. На следующий же день Светлана набрала номер телефона Николая и договорилась о встрече. Закутав в тёплое одеяло, она посадила Анюту в коляску и отправилась через весь город в дом культуры машиностроительного завода, где Николай выбил помещение для нового молодёжного театра.
Внешность Николая произвела на Светлану, как говорится, неизгладимое впечатление. Сказать, что он был очень не красив, значило - просто промолчать. У Николая было длинное лошадиное лицо, на котором неумелый художник изобразил маленькие, близко посаженные глазки и немного не симметричный рот. Воображение поражала самая выдающаяся часть этого лица – нос. Он был действительно выдающимся, с какой стороны не посмотри. Но Николай заговорил, и уже через несколько минут Светлана совершенно забыла о его внешности. Мужчина был красноречив и обаятелен, имел хорошо развитое чувство юмора и обладал тактом. Светлана про себя сразу же прозвала Николая Сирано де Бержераком. Он весьма толково рассказал о проделанной работе, а сделал он за месяц совсем немало: во-первых, отыскал десять человек, оставшихся в городе после развала двух молодёжных театров, во-вторых, нашёл помещение для репетиций, в-третьих, уговорил руководство завода выступить спонсором «Нового молодёжного театра», такое пока было рабочее название у театра. Кроме того, Николай даже выбрал пьесу.
- Какую? О Сирано де Бержераке? – чуть было не ляпнула Светлана.
- Пьеса будет о Диогене. Поиск человека, так сказать, - пояснил Николай. – Минут через пятнадцать начнут собираться люди. Я специально пригласил Вас пораньше. У Вас ведь есть опыт работы, а вот мне-то его как раз и не хватает.
Играть мне легче, чем руководить, – хохотнул он. - Поможете мне?
Светлана кивнула:
- Я знаю, как это трудно и постараюсь вам помочь всем, чем смогу.
Через некоторое время в комнату вошёл незнакомый Светлане мужчина лет тридцати. Он представился Светлане, пожал руку Николаю и сел на стул у стены. Потом появились две женщины, по виду ровесницы Светланы, чуть позже - ещё одна женщина. Наконец, все были в сборе, Николай ещё раз представил Светлану собравшимся, и началась читка пьесы. Никого из этих людей Светлана не знала, её робкая надежда на то, что придёт кто-то из бывших коллег по «Апельсину», рухнула, как карточный домик. Никого из своих! Хотя чего же она ожидала? Ей было прекрасно известно, что кроме неё в городе остался только Сергей. Остальные… Остальных безжалостный ветер жизни развеял, как сухие осенние листья. Сколько их было? Их было совсем не много, но они были лучшими, самыми лучшими друзьями, которых только можно найти. Они были талантливыми, весёлыми… Они были когда-то в её жизни…
Инга, по мнению Светланы, самая яркая и талантливая актриса их театра, уехала в Италию с коллективом молодёжного театра мод. Она подписала контракт всего на пол года, но после его окончания домой так и не вернулась. Вместе с ней уехала и Олеся.
Позже Светлана узнает, что Инга вышла замуж за итальянца, родила двоих детей и живёт в Милане, а вот Олеся пропала в первый же год. Инга ничего не знала о судьбе подруги. Когда срок контракта подошёл к концу, Инга нашла себе работу в строительной фирме, директор которой потом стал мужем девушки …
Олеся же познакомилась с местным парнем, баловавшемся наркотиками. Она тоже пристрастилась к зелью и… больше о ней ничего не известно. Она просто затерялась где-то в трущобах итальянского сапога или даже погибла от наркотиков…
В театре работали брат и сестра Самсоновы. Паша умер от передозировки почти сразу же после распада театра. Он был удивительно талантливым мальчиком. Ему едва исполнилось восемнадцать лет. Пашина сестра Алёна некоторое время жила в городе, а потом уехала неизвестно куда…
Ещё работал Жора по прозвищу Баха-Баха. Он родом из Сибири. Его мама умерла, когда мальчику было всего пятнадцать. Жора жил с отцом, но они почти не общались. Парень рассказывал Светлане: «Знаешь, как мы с отцом разговариваем? Я спрошу что-нибудь, а он может только через неделю ответить. Так и живём». Так вот: одно время в городе ходил слух, что Жора умер. Но однажды Светлана нашла под дверью своей квартиры свёрток, а в нём книга «Колесо времени», которую она когда-то дала почитать Жоре. Никто не знал об этом, поэтому Светлана решила, что сам Жора принёс и положил книгу под дверь, но по какой-то причине не захотел встретиться. Потом прошёл ещё один слух, что Жора жив, но уехал в Сибирь…
Андрюша Ивнин уехал в Москву поступать в театральное училище. Уехал и не возвращался целый год. Где он жил всё это время и чем занимался, Светлана не знала, знала только, что он так никуда и не поступил. Андрюша был самым младшим из всех, он пришёл в театр ещё школьником. Это невероятно обаятельное веснущатое существо с огромными голубыми глазами любили все. Его широко раскрытые удивлённые глазищи поражали выражением совсем ещё детской наивности. Он мечтал стать профессиональным актёром и поехал поступать. Что с ним стало и где он теперь, Светлана не знала, но была уверена, что в родном городе его нет …
Серёжа Столяр долго тайно любил красавицу Ингу, но не смел ей признаться в этом, потому что она была замужем. Когда брак Инги распался, Сергей, наконец-то, решился открыться и был вознаграждён взаимностью. Казалось, больше ничего не помешает их счастью, но после распада театра, Инга уехала в Италию…
Лёша по прозвищу Пончик писал замечательные песни и хорошо играл на гитаре. Говорили, что он после театра работал барменом, а потом попал в тюрьму на несколько лет…
Саша по прозвищу Сёзий был штатным музыкантом. Он записывал все фонограммы для спектаклей. Виртуозно владел и клавишными инструментами, и струнными. Саша уехал в свой родной город Сочи и писем оттуда никому не писал…
Самым близким другом Светланы был Федор Воровский. Фёдор самый старший из всех не дожил до своего сорокалетия всего тридцать семь дней. Он повесился ночью в своём доме…
В библиотеке Светланы хранилась книга, подаренная всем коллективом театра ко дню её рождения. Там было написано:
Алкмене от Подоплёкина, Царя, Сёзия, Федота – стрельца, Амфитриона, Голубицы Маруси, Няньки, Генерала. Все ребята подписались именами любимых героев из спектаклей, в которых им посчастливилось играть вместе. Наверное, это самый дорогой подарок в жизни Светланы. Тогда они ещё все были вместе, и все до одного были живы…
Сейчас, читая пьесу о Диогене, Светлана вспоминала, как они в «Апельсине» читали и потом долго обсуждали Филатовского «Федота-Стрельца», как спорили по поводу костюмов и декораций, как сами же всё это шили и вязали по эскизам художника театра. Как проводили безвылазно целые дни в репетиционном зале с десяти утра до десяти вечера. Как режиссёр заставляла их отрабатывать по сто раз каждую сцену, как пели под гитару, смеялись, как… и слёзы душили её, застилали глаза, щекотали в носу… Ничего этого уже никогда не будет. Никогда уже не собрать всех этих людей вместе. От сознания этого хотелось выть.
Поздно вечером Светлана несла домой уснувшую в троллейбусе Анюту и глотала бессильные слёзы. Как же так? Как же так получилось-то? Ведь они так мечтали построить на заработанные от спектаклей деньги дом для всего театра, жить по соседству всем вместе, никогда не разлучаться. Они мечтали, что в этом театральном доме появятся дети… Они о многом мечтали. И все до одного предали свои мечты.
Она с огромным трудом дотащила дочь до квартиры, уложила её в кроватку и, не раздеваясь, рухнула в кресло. «Значит так, - сказала она сама себе, вытерла слёзы, до боли стиснула зубы, - прекрати ныть! Что-то потеряно, что-то найдено – это неизбежно. Теперь всё будет хорошо, вот увидишь. Тебя вспомнили, тебя нашли – значит, ещё повоюем, ещё не всё потеряно».
Теперь Светлана через день бегала на репетиции. Ей пришла в голову мысль: набрать ребят и девочек подростков и создать студию при театре. Желающих было столько, что хоть конкурс объявляй, но Светлана уже по опыту знала, что через некоторое время останутся только самые стойкие те, кто готов пахать, как говорил когда-то её учитель. Те же, кто хочет только пожинать плоды без особого труда, долго не задержатся. Так и случилось… Ребята из студии по очереди нянчили маленькую Анютку и занимались: делали этюды, учились говорить, двигаться, учились быть естественными на сцене, но главное учились дружить. «Понимаете, - пыталась объяснить им Светлана, - взаимоотношения в актёрском коллективе – это особый род взаимоотношений. Совершенно особый. Вы знаете, что такое настоящая дружба. Вы чувствуете, что такое любовь. Отношения в театре это тонкая граница между дружбой и любовью. Это немного больше, чем просто дружба, но немного меньше, чем любовь. Если в нашем театре отношения между всеми будут именно таким, пятьдесят процентов успеха уже в кармане. Я знаю, что это сложно, но по-другому нельзя, потому что спектакль – коллективная работа, которая создаётся каждый раз заново. Ты должен быть уверен в своём партнёре, как в самом близком человеке. Знать, что если оступишься, он поддержит и не позволит упасть». Она говорила с жаром, с горящими глазами и чувствовала, как её мечта возвращается, чтобы поселиться в душах этих детей. Мечта возвращается. Появились новые планы, проекты, идеи. Словно она за годы вынужденного застоя копила их в себе, а теперь решила выплеснуть все сразу. В театре в это время репетировали Диогена, и это было просто здорово. Светлана чувствовала, как ощущение постоянной радости распирает её изнутри. Она ходила так, словно вот-вот должна была взлететь. Она почти летала. Она почти была счастлива. Почти, потому что не знала, как отнесётся к её увлечению муж, когда вернётся из-за границы. К счастью он задерживался, но не могло же это продолжаться слишком долго…
Юра вернулся через две недели усталый и злой. А когда отдохнул и отоспался, то выслушал Светлану без особого восторга. «Я завтра пойду с тобой, - заявил хмуро. – Посмотрю, чем вы там занимаетесь». Он действительно несколько раз сходил с ней на репетиции, спокойно дремал, пока ребята горячо обсуждали какую-то сцену, познакомился со всеми и вынес свой вердикт: «Пацаны - все ещё совсем сопливые, мужики в театре - поголовно сдвинутые. Коля – жуткий урод, рядом с которым я чувствую себя просто ангелом небесной красоты – в общем, можешь посещать. Проверено - мин нет». Светлана обнимала мужа и визжала от избытка чувств, как маленькая девчонка. Больше всего она боялась, что Юра заупрямится и начнутся скандалы… Однако скандалы всё равно начались, но немного позже…Целых пол года Светлана пыталась совместить любимую работу и дом, пока сильно не заболела Анюта. Началась зима, и девочка простудилась, когда ездила с матерью на репетиции. Юрка не хотел оставаться с дочкой по вечерам, и Светлане всё время приходилось брать девочку с собой, но женщина не смела роптать. Когда Анюта заболела, театр пришлось бросить. «Ничего у меня опять не получилось, - думала Светлана с горечью. - И всё же, лучше сделать что-то и пожалеть, чем не делать ничего жалеть всю жизнь. Предпочитаю сделать. Почему-то вся моя жизнь напоминает странный танец: два шага вперёд, шаг назад…»
10
На следующий день после своего дня рождения Светлана проснулась с одной мыслью: «Хватит цепляться за прошлое, уже слишком поздно и ничего нельзя вернуть». Она лежала рядом с мирно посапывающим мужем и беззвучно отчитывала сама себя. «Вчера мне исполнилось двадцать семь лет. Сколько можно витать в облаках? Я должна, наконец, приземлиться окончательно и навсегда, перестать глупо мечтать и успокоиться. Ведь мне уже двадцать семь! Да, жизнь моя кажется мне невыносимо скучной и невыносимо серой. Да, невыносимо! Я её давно уже больше никуда не выношу свою жизнь и не вывожу никуда! Я всё время сижу дома…Скорее всего так будет уже всегда. Но это моя жизнь. Это я сама её выбрала. Мне некого винить». Как ни странно, но семейная жизнь её с годами в общем уже наладилась и даже стала радовать. Муж, дочь, книги – весь её мир. Друзей вот только не стало. Всех «театральных» жизнь разбросала, а других близких друзей как-то больше не случилось. В конце концов, Светлана привыкла к своей жизни. Человек – неприхотливое существо, которое может привыкнуть к чему угодно. Ко всему. Вот и в её жизни всё утряслось, как-то наладилось, приобрело стабильность и какой-то смысл. И смысл этот выражается одним словом - дочь. Её семья, её дочь - это всё, что она сумела сделать в жизни, спектакль, режиссёром которого стала. Вот так просто. Кажется, она уже настолько привыкла, что даже не хотела ничего менять. «Привычка свыше нам дана. Замена счастью она». Это очень верно сказано. Это было о ней. Ей и страшно было что-то менять. Зачем? Мечты юности – это всего лишь мечты. Теперь Светлане стало уже казаться, что и учёба на режиссёрском, и молодёжный театр «Апельсин» были в совсем другой её жизни, в другом воплощении, да и были ли вообще… «А что если мне действительно родить второго ребёнка? Мальчика! Я ведь так хотела сына, когда носила Анютку. А Юрка как рад будет – слов нет. А может действительно… Нюточке уже четыре. Почему бы и нет? Работать всё равно негде. Идти на базар торговать? Юрка категорически против. Говорит: лучше дома сиди… Остаётся одно – родить второго ребёнка. Почему бы и нет?»
В тот день Юра уезжал в Польшу, на границу с Германией, за какой-то жутко дорогой иномаркой для очень богатого клиента. Юра не любил рассказывать о своей работе. Обычно, он отделывался несколькими общими фразами, а в конце шутил: «Товарищи, не заплывайте за буйки! Оно вам надо?» Светлана сначала обижалась, а потом и просто перестала расспрашивать мужа о поездках. «Светик, - успокаивал её Лёша, - ничего там интересного не бывает, честное слово. Ну, сначала едем, едем, едем…главное не потерять из виду своих и не заблудиться. Потом приезжаем на границу и стоим, стоим, стоим… И так каждый раз. Вот и всё, честное слово».
Вечером Светлана провела мужа и решила основательно подготовиться к его приезду… Она забежала к соседке снизу. Катерина, сорокалетняя приветливая женщина, нравилась Светлане. Она была добродушной и весёлой. Кроме того, всегда руководствовалась той жизненной философией, которая обычно отличает выходцев из села от коренных горожан: не бояться никакой работы и не ныть. Когда-то Катюша совсем юной девушкой приехала в город учиться, но не поступила, а вышла здесь замуж. Её мужу, как молодому специалисту, дали квартиру в новом районе, и семья стала обживаться. Через год родилась первая дочь, а ещё через пять лет - вторая. Когда дети немного подросли, Катя, получив специальность маляра-штукатура, пошла работать на стройку. Не смотря на маленький рост, она прекрасно справлялась со своей работой штукатура и, казалось, была вполне довольна жизнью. Хотя старшая дочь Катерины всего на пять лет младше Светланы, соседки были на «ты» и дружили. Катя часто забегали к соседке за всякими хозяйскими мелочами или просто поболтать в свободное время. Младшая дочь Кати Аня души не чаяла в маленькой Анютке.
- Привет, Катюша. Анюта твоя дома?
- Уже пришла. Заходи чайку попьём, пока всё моё святое семейство не собралось, - радушно пригласила соседка.
Они уселись в маленькой аккуратной кухоньке и стали неторопливо чаёвничать.
- Случилось у тебя что-то? – осторожно спросила Катерина, наливая заварку из красного в белый горошек чайничка в чашки.
- Нет, всё нормально.
Светлана придвинула к себе одну из чашек, положила сахар.
- Я же вижу, что ты какая-то неспокойная… Зачем тебе моя Анька?
- Хочу завтра к врачу пойти, а свою Нюту у вас оставить.
- Ты, что заболела?
- Нет.
- А что? Ну не хочешь не говори. Я ж не гестапо…
Воцарилось неловкое молчание.
- Катя, - Светлана вскинула голову, - а ты любила своего мужа, когда выходила за него замуж?
Катя рассмеялась.
- Ну, может, я в любви и не понимаю ничего. Ты помоложе, у тебя и понятия другие. Только я за своего Мишку очень хотела замуж. Любила его сильно. Он у меня без всякой там…романтики. Не умеет он этого, в общем. Но цветы мне дарил, конфеты как-то раз. Ухаживал, в общем, как умел. А я - сельская девчонка, только школу закончила, что я ещё видела. Как вспомню себя: маленькая, худенькая, как воробей. Это я сейчас весу набрала, а тогда, - Катя махнула рукой, - смотреть не на что было: ни груди, ни задницы. А он! Высокий, черноволосый, красивый, как нарисованный. Да я и сейчас его паразита люблю!
Катерина снова рассмеялась.
- Ругаемся мы конечно тоже часто, но это так, для порядка. Я ему говорю: я тебе уже не та Катя, которую ты сразу после школы взял. Я хоть и ростом небольшая, а подпрыгну, так дам по морде – отлетишь. Не дам, конечно, но пугаю иногда. Для порядка.
- И он боится? - засмеялась Светлана.
- А то! – Катя упёрла руки в бока. Я знаешь, сколько раствора за день перетягаю?
Светлана буквально покатывалась от смеха, глядя на эту маленькую полную женщину, грозно сдвинувшую брови и представляя себе её мужа, невысокого, но довольно плотного мужчину с огромными кулаками.
- Так чего ты в больницу-то? Давай, колись.
- Катя, ты не гестапо, ты хуже, - покачала голов Светлана. – Хочу спираль вынуть. Вот решила второго ребёнка завести. Сына страшно хочу.
Катерина одобрительно закивала головой:
- Это ты молодец, вот что. Это правильно. Один ребёнок – сирота. Вы с Юркой не вечные. Умрёте, у Аньки родная душа останется. Оно конечно, родные иногда хуже чужих бывают, но родное оно, если не заплачет, так хоть скривится. Правильно, Светка, рожай! Юрка, небось, рад?
- Он ещё не знает.
Катерина помолчала.
- Значит сюрприз, да?
- Он давно хотел, но я…а теперь…
- Ну, и, слава Богу, что решилась.
Юра вернулся через шесть дней. Он всё время хмурился и раздражался по всякому поводу и совсем без повода. Светлана не выдержала и стала расспрашивать мужа, что случилось. На все вопросы он ответил коротко, как обрубил: «Отстань. Всё нормально». Света обиженно поджала губы и больше расспрашивать не стала. Леша тоже был явно чем-то озабочен. Они сидели с Юркой в комнате и что-то оживлённо обсуждали, пока Светлана готовила ужин. Она услышала только обрывок их разговора, когда входила в комнату с полной миской горячих вареников.
- Вот времена настали, - сокрушался Лёша, - полный беспредел!
- Лёш, а может, пушку купим? Хоть одну на двоих, нам…
- Какую пушку? Зачем? – Светлана едва не выронила из рук миску. – Зачем вам пистолет?
Мужчины испуганно посмотрели на неё. Первым нашёлся Лёша:
- Ты что, Светик? Какую пушку? Зачем нам пушка? Это Юрка так шутит. Сейчас такие времена, как в том анекдоте: пострелять бы…
- Конечно, - мрачно подтвердил Юра, - пошутил я, Светик.
Ночью, прижавшись к мужу, Светлана зашептала ему в самое ухо, так словно их кто-то мог подслушать:
- Юра, я сына хочу.
- Правда? – обрадовано вскрикнул Юрка. – Ну, наконец-то!
И тут же замолчал, посопел (в темноте Светлана не могла видеть выражения его лица) и тихо сказал:
- Это конечно здорово, но… я может, совсем ездить перестану…. Опасно стало…
- Что-то случилось в эту поездку? – у Светланы тревожно забилось сердце.
- Не с нами…с другими. Но всё равно… Так что со вторым ребёнком может не надо торопиться?
Светлана молчала.
- Ты меня пойми, - оправдывался Юрка, - я тоже сына очень хочу, но сейчас… не время…
- Ладно, давай спать, - Светлана перевернулась на другой бок, - не время, так не время…
И прошло целых семь лет, прежде чем Светлана почувствовала, что время пришло само…
А в ту ночь ей опять снился давнишний сон, её вечное проклятие. «Нет, ну когда же это, наконец, кончится? - простонала Светлана проснувшись. – Когда это кончится?» – она в сердцах ударила кулаком по одеялу. Часы показывали половину восьмого. Надо было вставать. На столе в зале лежал недовязанный свитер. Завтра за ним придёт заказчик, а ещё надо было пришить горловину и рукава. Светлана осторожно встала и на цыпочках вышла из спальни…
11
Часть 2
- Мама, мама, помоги мне пуговицу застегнуть! Я уже опаздываю! – закричала Анюта из своей комнаты.
Светлана мельком глянула в окно. У подъезда стоял мальчишка с большим коричневым портфелем в руках и делал вид, что стоит здесь от нечего делать, а вовсе не потому, что ждёт свою одноклассницу. Не смотря на то, что на улице был только конец марта, шапку мальчишка засунул в карман и теперь время от времени старательно приглаживал пятернёй растрепавшиеся на ветру огненно рыжие волосы. Утреннее весеннее солнце забавлялось тем, что пускало на рыжую шевелюру пацана солнечных зайчиков, и от этого голова мальчишки напоминала солнышко в миниатюре.
«Ну, надо же, какой огненный», - покачала головой Светлана, улыбнулась и поспешила дочери на помощь.
– Там тебя уже ждут, - сообщила она заговорщически и подмигнула девочке.
- Кто? Вовка рыжий. – Махнула рукой Анюта. – Надоел он мне! Сейчас будет всю дорогу ныть: дай портфель понести, дай портфель понести…
- А ты не даешь понести? – засмеялась Светлана.
- Ещё чего! – возмутилась девочка. – Буду я всяким там свой портфель давать. Знаешь, мамочка, у меня самый красивый портфель в классе.
- Ну, я думаю, что Вова не поэтому хочет его нести.
- Мама, я уже достаточно взрослая, чтобы понять, зачем ему нужен мой портфель, - совсем, как отец, нахмурилась Анюта. – Он мне совсем не нравится.
- Почему?
- Потому что он совершенно рыжий! Как ты не понимаешь. Мине такие не нравятся!
- А какие тебе нравятся.
- Не рыжие! – отрезала девочка, чмокнула мать в щёку и убежала, помахивая кульком со спортивной формой.
Светлана снова посмотрела в окно. По дорожке от подъезда вприпрыжку спешила Анюта, рядом с ней бежал рыжеволосый Вовка. Они весело болтали на полном ходу. Мальчишка что-то увлечённо рассказывал, размахивая руками, а девочка заливисто смеялась. Две тугие косички с яркими резиночками на концах радостно прыгали по её плечам.
Солнце жадным горячим языком слизывало остатки снега с улиц, прыгало солнечными зайчиками в окна многоэтажек, грело плоские шляпы крыш. Весна уверенно вступала в свои права, но люди всё ещё пребывали в состоянии лёгкого шока от празднования нового года, года миллениума. Они не переставали искренне удивляться: «Миллениум наступил и что? Ничего не изменилось. Ничего не произошло! Совершенно ничего из того, что предсказывали древние астрологи: ни конца света, ни особых катаклизмов на земле…» Казалось, люди даже немного разочарованы, что всё так замечательно спокойно. В городе для разнообразия появился большой ресторан «Миллениум» и продуктовый магазин с таким же названием. В остальном, всё было по прежнему. Те же разбитые дороги, ямы на которых стали ещё больше после зимы. Те же шумные грязные базарчики. Потрескавшиеся чаши фонтанов, в стоячей воде которых плавали обрывки размокших газет, пакеты из-под молока, конфетные фантики и другой бумажный мусор… Ничего не изменилось.
Светлана расчесала волосы, приблизила лицо к зеркалу, внимательно присмотрелась. Под глазами уже стали появляться едва заметные морщинки. Тонкие, как паутинка, они лучиками расходились от внешнего края глаза в разные стороны. Светлана тряхнула головой, провела по волосам рукой: «Вот я и старею. Жизнь летит, как испуганная птица. Не успею оглянуться, Нюточка замуж выскочит, и стану я уже бабушкой. Вот так… Господи, о чём это я? Какой бабушкой?! - она рассмеялась. – Хотя, время действительно летит. Вчера у Юрки уже седую волосинку вырвала. Так рано. Он говорит, у них в роду все рано седеют».
12
Бывают в жизни дни, о которых никогда не хочется вспоминать после… Такие дни, как кошмарные сны. Просыпаешься в холодном поту, сердце в груди ноет и тоска такая, что хоть повесься. Побредёшь ватными ногами на кухню, напьёшься жадно холодной воды, думаешь, станет легче…а легче всё равно не становится… Успокаиваешь себя только одним – это же сон. А если это не сон, а реальность? Чем себя тогда успокоить?
Тот день Светлане казался именно таким страшным в своей реальности сном. Нехорошим, кошмарным сном, который сбылся… А ведь он так хорошо начинался этот день, так счастливо даже…
С утра Светлана решила отложить все свои домашние дела и наконец-то сходить к врачу. Тянуть с этим дольше было просто невозможно. Она уже достаточно наслушалась от приятельниц о страшных женских болезнях, первыми признаками которых было нарушение менструального цикла. Если включить воображение, то и остальные признаки смертельных болезней легко можно у себя найти. Светлана старалась гнать от себя плохие мысли. «Зачем пугаться раньше времени? А может всё и обойдётся ещё?» - утешала она саму себя. Но решила на всякий случай приготовиться к самому худшему. Визит к врачу она откладывала уже две недели. А сегодня утром всё-таки решилась. «Хватит малодушничать, Света, ты уже взрослая девочка!» – приказала она себе. Быстро собралась: минимум макияжа, красивый светло-голубой костюм, который Юрка привёз недавно из Польши ей в подарок (чего беречь обновку, всё равно они с мужем почти никуда не ходят), высокие чёрные сапоги на тонком каблуке, чёрный кожаный плащ, сумочка. Глянула в зеркало: «Вид, вроде, ничего. Вот только выражение лица немного…Да Бог с ним, с выражением. Надо успеть вернуться до Анюткиного прихода из школы, никто ничего не должен знать, во всяком случае, пока. И потом, ребёнку вообще, не надо ничего знать. Дети в подростковом возрасте очень ранимы. Я в четырнадцать лет… Хотя я в четырнадцать лет была совсем не такой, как она. Так, ладно. Надо идти, перед смертью не надышишься». Светлана набрала в лёгкие побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и вышла из квартиры.
На лавочке у подъезда сидели старухи-соседки, местный брехком. Светлана про себя, их называла «лавочные бабушки». Казалось, что они сидят у подъезда в любое время суток и в любую погоду на лавочках, как приклеенные. Светлана поздоровалась и почти бегом припустилась от дома. Она прекрасно знала, что стоит только немного замешкаться, и брехком забросает её вопросами, а этого сейчас хотелось меньше всего.
Светлана никогда не скучала на автобусной остановке. Обычно она рассматривала людей, потихоньку следила за тем, как они себя ведут, пыталась угадать – о чём думают. Это увлекательное занятие совершенно не утомляло её, не надоедало, сколько бы ни приходилось дожидаться транспорта.
«Вот парень, лет двадцати, явно очень опаздывает. Нервничает, стоит на самом краю тротуара, пытаясь разглядеть вдали долгожданный автобус. А его всё нет. Парень смотрит на часы, о чём-то сосредоточенно размышляет, наверное, подсчитывает на сколько уже опоздал или вспоминает, сколько денег с собой… Так и есть. Достаёт кошелёк, роется в нём. Видно денег не густо… Конечно. Откуда бы? Сразу видно, что студент, а если живёт в нашем районе, то бедный студент… Ха, хочет частника тормознуть! Здесь, дружочек, не так легко словить такси, как в центре, так что вся твоя надежда на маршрутку. Она будет… Будет когда-нибудь… когда-нибудь точно приедет… Но когда? Ладно, оставим беднягу в покое…
Вот женщина с ребёнком, мальчиком лет девяти. Симпатичный мальчишка, голубоглазый. Интересно на кого похож? С матерью ни капли сходства. А может это потому, что женщина очень сердито хмурится, а у мальчика просто ангельское выражение на лице. Ребёнок совершенно не может устоять на месте. Он постоянно скачет на одной ножке, чем вызывает крайнее неудовольствие матери. Это нам знакомо. Эх, с каким бы удовольствием сама сейчас поскакала на одной ножке, - Светлана смущённо оглядывается, словно кто-то мог сейчас подслушать её мысли, - Ну, и что? Ведь ещё каких-то три года назад мы вместе с Анюткой в классики прыгали. Теперь ей уже четырнадцать и в классики она больше не прыгает, а жаль… Анна, вообще, у меня какая-то слишком уж взрослая. Игрушками с восьми лет не играет. А я помню: до десятого класса играла вместе с сестрой в куклы. Просто, наверное, дети сейчас совсем другие, не такие, как мы были в их годы. Какие-то электронные дети, одни компьютеры на уме…
О, новый персонаж! Бабулька пришла с собачкой. Куда с собачкой в переполненный автобус? Её же там задавят. А-а-а! Всё предусмотрено. Собачка маленькая, а у бабульки сумочка. Путешественницы. А похожи как! Просто близняшки. Бабулька маленькая и остроносенькая, собачка тоже, у бабульки белые кудряшки, у собачки тоже, у бабульки косыночка на шее, у собачки тоже! Поразительное сходство!»
- Девушка, - кто-то легко тронул Светлану за руку.
Женщина совершенно не заметила, занятая своими мыслями, как к ней подошёл совершенно незнакомый мужчина. Достаточно импозантного вида, в длинном светло сером плаще с поясом, в серой шляпе с мягкими полями, в одной руке - скрученная в трубочку газета. Он чуть заметно улыбался, что придавало лицу приятное, располагающее выражение.
- Девушка, - повторил он негромко, - позвольте с вами познакомиться.
- Пожалуйста, - просто улыбнулась Светлана.
- Меня зовут Олег. А Вас? – Он был смущён, но всячески пытался это скрыть.
- А меня – Светлана.
- Замечательное имя, - почему-то обрадовался он. У меня ни разу в жизни не было знакомой Светланы. Это уже разнообразие. А можно Вам задать один вопрос?
- Пожалуйста, – кивнула Светлана.
- Вы замужем?
- Да, я замужем.
Огонёк, который вспыхнул в глазах мужчины буквально минуту назад, мгновенно погас.
- Очень жаль, - разочарованно протянул он. – Извините, не заметил Вашего кольца. Простите, а можно ещё один вопрос? Иногда женщины формально бывают замужем, а на самом деле уже далеко не… На какой Вы стадии, в этом отношении?
- У меня всё отлично, - поспешила заверить его Светлана и прибавила, - к счастью.
- Крайне жаль, - совсем расстроился мужчина. – Тогда извините, Бога ради. Но всё равно, очень приятно было познакомиться.
Он слегка приподнял шляпу над головой:
- Всего Вам хорошего. Так сказать, Вам сохранить, мне найти.
- И Вам всего доброго, - ответила Светлана.
Глядя на его удаляющуюся спину, она вздохнула и с грустью подумала:
- А у меня всё отлично, к… сожалению.
- Ну, что же, - врач медленно стянул резиновую перчатку с правой руки. – Картина совершенно ясная. Четыре-шесть недель.
Он сел за стол, стал что-то быстро записывать в карточку Светланы, продолжая одновременно говорить:
- Я выпишу вам кое-что укрепляющее, витаминчики…. Ешьте побольше овощей, фруктов. Весна, авитаминоз, гемоглобинчик может быть понижен…. Так… Это направление на анализы, - он достал несколько маленьких квадратных листочков. – Вот ёлки-палки всё самому приходится заполнять. Моя медсестра опять в декрете. Эта уже третья за три года! Каждый год меняются. У нас уже шутка такая по женской консультации ходит: кто не может забеременеть, переходит работать в седьмой кабинет и через год – в декрет.
Он засмеялся, поднял голову. Светлана сидела на смотровом кресле, свесив босые ноги и, не мигая, смотрела в одну точку. Врач проследил за её взглядом, пожал плечами.
- Что Вы там такое интересное увидели? Одевайтесь. Сейчас я заполню Вашу карточку ещё пару минут и… Вы меня слышите?
Светлана не пошевелилась. Врач встал из-за стола, обеспокоено заглянул ей в лицо, повторил немного громче, тронув Светлану за руку:
- Вы меня слышите?
Светлана перевела на него взгляд больших карих глаз, спросила медленно, почти по слогам:
- Доктор, что со мной?
Врач попытался улыбнуться, быстро соображая, куда поставил бутылочку с нашатырём, похоже, она могла сейчас понадобиться:
- С Вами всё в порядке. Вы беременны. Четыре - шесть недель. Я же уже сказал.
- Вы ничего не сказали мне, - Светлана помотала головой. - Вы не сказали, что я беременна… Я беременна, но этого не может быть.
- Почему же? Вы вполне здоровая женщина, судя по всему. Беременность в тридцать четыре года – дело вполне нормальное. У нас и постарше женщины вынашивают и рожают здоровых ребятишек.
- Доктор, - Светлана горячо схватила его за руку. – Я не беременела семь лет! Семь лет! Я…
- Ну и что? Это ещё не срок. Вот у меня одна пациентка…
- Послушайте, - перебила его Светлана, - значит, у меня будет сын?
- Возможно, недель в шестнадцать направим Вас на УЗИ, тогда всё узнаете.
Светлана внезапно закрыла лицо руками и зарыдала. Доктор метнулся к крану, набрал в стакан воды и буквально насильно заставил Светлану выпить. Вода пахла хлоркой, и вкус имела совершенно отвратительный, но холодная жидкость немного привела женщину в чувства.
- Давайте-ка поаккуратнее с эмоциями. Вы теперь должны думать о ребёнке. Все Ваши переживания сказываются на нём.
Врач помог ей слезть с кресла. Говорил, как со смертельно больной: чётко и медленно:
- А теперь одевайтесь. У Вас же всё замечательно! Хотите сына? Будет у Вас сын!
Передвигаясь, как сомнамбула, Светлана прошла пешком до своего дома шесть кварталов. Прогулка на свежем воздухе помогла ей немного прийти в себя. Когда она вошла в свой двор, начался дождь. Первые тяжёлые капли упали на землю. Светлана не обратила на дождь никакого внимания. Непогода распугала всех «лавочных бабушек», мамаш с детьми, пенсионеров, игравших в домино, двор опустел. Светлана устало опустилась на влажную лавочку у своего подъезда и сидела там, пока не почувствовала, что ноги и руки совсем заледенели. Только тогда она поднялась в свою квартиру, стянула мокрые вещи и залезла в ванную. Тёплый душ согрел её и вернул способность радоваться жизни. Боже мой, как она ждала этого! Как она хотела иметь ещё одного ребёнка. Мальчика! Обязательно мальчика! Одно время, беременность была её навязчивой идеей. Ежемесячное разочарование приводило женщину почти на грань депрессии. И каждый раз надежда помогала жить дальше. Но, года два тому назад, она просто устала надеяться. «Сколько можно! Так и с ума сойти недолго. Видно, не суждено и всё. Всякой надежде есть предел». Она сдалась. И вот, когда она совсем сдалась, потеряла всякую надежду, судьба преподнесла ей такой сюрприз. Светлана ещё раз убедилась, что жизнь штука совершенно непредсказуемая.
Она вышла из ванной, кутаясь в толстый махровый халат, выпила на кухне горячего чая. Наконец-то, спокойная тихая радость вошла в её сердце, вытеснив недоумение и растерянность. «Юрка, конечно, будет в восторге». Она представляла себе, как округлятся глаза мужа, когда она сообщит радостную новость, как он закружит жену по комнате, как будет бурно радоваться. Полная апатия теперь сменилась в её душе целой бурей чувств. Она не могла усидеть на месте, стала метаться по комнате, не находя себе занятия. Схватила мобильный, набрала номер мужа.
- Юра, когда ты сегодня придёшь домой? – голос дрожал от возбуждения.
- А что случилось?
- Нет ничего, - Светлана попыталась взять себя в руки и придать своему голосу привычную интонацию.
- А что ты звонишь тогда?
- Я просто хочу узнать, когда ты придёшь домой. Вот и всё.
- Думаю, часов в восемь. А у нас точно ничего не случилось?
- Нет.
Светлана положила трубку. Её возбуждение нарастало. «Так, надо срочно чем-то заняться, чтобы успокоиться, - пробормотала она, - врач же сказал, что надо теперь контролировать свои эмоции». Она обвела взглядом комнату. Всё было в идеальном порядке, уборка явно не требовалась. Впорхнула на кухню, там тоже было чисто. «Может постирать? Там Юркина грязная одежда из очередной поездки осталась. Да, замечательно! Затею стирку! Грандиозную стирку!» Довольная, Светлана отправилась в ванную, читая нараспев:
Удиви меня, Любимый,
Зачерпни в ладони небо
И в лицо мне брызни небом,
Чистым небом голубым.
И утри лицо улыбкой
Лучезарной и влюблённой,
Потому что капля неба
Так похожа на слезу.
Постели мне лунным светом,
Отражённым в глади водной
И укрой меня собою,
И согрей своей любовью.
Удиви меня, Любимый,
Докажи, что всё на свете
Может сердце, если любит,
Если верю я ему.
Она вынула из корзины грязное бельё и стала его сортировать. Светлое положила отдельно, грязный пуловер Юрки, темно-синюю рубашку, которую он любил за немаркий цвет, его брюки - отдельно. Из кармана брюк что-то выскользнуло и шлёпнулось на пол, выложенный блестящей коричневой плиткой. Светлана машинально наклонилась и подобрала с пола маленький яркий пакетик с изображением обнажённой женщины… Светлана медленно взяла брюки мужа, сжимая в руке злополучную находку, вывернула оба кармана. В одном оказался скомканный носовой платок, в другом…ещё две яркие упаковки с надписью «Condom»…
Светлана сидела на диване, поджав под себя ноги, взгляд её бессмысленно блуждал по комнате. Она всё ещё бессознательно сжимала в руке яркий пакетик. Часы показывали четыре часа дня. Дождь на улице не прекращался, поэтому в комнате было серо и неуютно. Телефонный звонок заставил Светлану вздрогнуть всем телом и поменять позу. Она опустила затёкшие ноги на пол, не надевая тапочек, пошлёпала босыми ногами в коридор. Телефон разрывался от звонков. Светлана смотрела на аппарат некоторое время, словно надеялась, что он замолчит, но телефон не сдавался.
- Да, - сказала она безжизненным голосом, сняв, наконец, трубку, - я слушаю вас.
- Мамочка! – Защебетала на другом конце Анюта. – Ты почему трубку так долго не брала? Ты что в ванной была? – И сразу без перехода затянула умоляюще: - Мамуличка, пожалуйста, разреши мне сегодня переночевать у Юли. Ну, пожалуйста. Её мама разрешила уже. Мы будем себя хорошо вести. Уроки сделаем вместе. Ну, пожалуйста, разреши, мамочка.
- Да, хорошо, - проговорила Светлана в трубку.
Девочка опешила. Она явно не ожидала, что отпроситься будет так легко. Это было совсем не похоже на её маму. Что-то было явно не так.
- Мамочка, у нас что-то случилось?
- Нет, у нас всё хорошо.
- Серьёзно?
- Абсолютно.
- Тогда почему у тебя голос такой?
- Нюточка, всё хорошо… Ты можешь остаться у Юли на ночь, если хочешь.
- Спасибо, - протянула девочка, - но у нас точно ничего не произошло? Может мне всё-таки лучше домой прийти?
- Нет, у нас всё просто замечательно, - Светлана положила трубку, вернулась в комнату и снова опустилась на диван.
Дождливый серый день сменился таким же серым вечером. Она не включала свет, продолжая сидеть в темноте в одной и той же позе. Наконец, щёлкнул замок входной двери. В коридоре вспыхнул свет.
- А что ты в темноте сидишь? – удивился Юрка, входя в комнату. - Я думал, дома никого нет.
Он щёлкнул выключателем. Яркий свет залил комнату. Светлана зажмурилась. Юра плюхнулся на диван рядом с ней, блаженно потянулся.
- Как я устал, блин… Зато всё складывается просто отлично. Машину отогнал, бабки получил. Так что гуляем! Что у нас сегодня на ужин?
Светлана не ответила.
- Ты чего? Что-то случилось? Да? – Юра взял её за плечё, позвал, - Света, ты где?
Она молча повернула к нему голову. Посмотрела в глаза, потом протянула левую руку и медленно разжала ладонь. Он недоумённо посмотрел на блестящий пакетик.
- Зачем это Юра? – почти прошептала она.
Юра пожал плечами, хмыкнул:
- Как зачем? Ты разве не знаешь, зачем люди пользуются презервативами?
- Зачем это тебе? Мы же с тобой никогда…
- Где ты это взяла? - перебил её муж.
- Это выпало из кармана твоих брюк.
- Ты проверяешь мои карманы? – начал закипать он.
- Нет. Я хотела постирать и, - слёзы обиды заструились по её лицу, к горлу подступил горький комок, - зачем тебе это, - сдавленным голосом повторила она.
Юра молчал, опустив голову. Слышно было, как дождь назойливо стучит в оконное стекло. Светлана закрыла лицо руками. Пакетик упал на ковёр к её ногам.
- Света, - Юрка встал, подошёл к серванту.
Задняя зеркальная стенка отразила его лицо. Он взъерошил волосы, тряхнул головой.
- Ну, что тут скажешь? – он помолчал. - Я бы мог тебе сказать, что это мне ребята подложили в карман для смеха… Но ты ведь всё равно мне не поверишь… И правильно сделаешь…
- Зачем? - еле слышно выдохнула она.
- Ну, что ты заладила: зачем, зачем? – взорвался Юрка. – Затем же зачем все остальные! Меня неделями дома не бывает! А я нормальный! Понимаешь, нормальный! Я не святой и мне хочется! Мне хочется!.. Ты знаешь, сколько нервов мне стоит каждая поездка? Я приезжаю и нужно как-то расслабиться. Если бы ты хоть раз попыталась понять… я приезжаю и думаю, что меня дома ждёт любящая жена. А ты… Ты вынимаешь из меня душу и наматываешь её на кулак!
- Причём здесь душа?
- Притом! Это мои потребности, мои желания! И я страдаю, хотя это может показаться тебе… странным. А я страдаю. Меня не хотят, значит, меня не любят – я так это понимаю.
- Юра, разве это любовь? Разве только это любовь?
- А что? Что, по-твоему, любовь? Любовь – это не то, о чём пишут в твоих дурацких книжках. Это всё сказки! Сказки для идиотов, вернее для идиоток! Любовь надо доказывать поступками. А если поступков нет, значит, и любви никакой нет.
- Это дикость, то, что ты говоришь.
- А, ну да! Это дикость. Это, по-твоему – дикость, а, по-моему – это нормально. Смотри – это очень просто. Я тебя люблю, значит, я тебя хочу. А если я тебя не хочу, значит, я тебя не люблю. Всё! Что тут мудрить.
- Если бы всё это было так просто, тогда зачем музыка, искусство…
- Ага, театр! Ты ещё не сказала театр! Твой дурацкий театр! Сколько тебе лет? Когда ты, наконец, перестанешь фигнёй заниматься? И, вообще, причём тут это? Все эти, так называемые шедевры, появляются, когда человек неудовлетворён. Ясно? Хочет, но не может. Вот и всё! И давай без тонких материй. Меня не было дома полторы недели. Я приехал три дня назад. И что? Мы ещё ни разу с тобой! Ни разу! Я что святой? Надо мной ещё нимба не видно? Странно! За столько лет должен был бы уже появиться по твоей милости. Ты хочешь знать, зачем мне презервативы? Так вот: ты – моя жена и живу я с тобой, я тебя люблю, если тебе не понятно. А там, - Юрка махнул рукой в сторону окна, - я снимаю стресс и не хочу иметь проблем. Если тебе это не нравится, тогда спи со мной регулярно. Все проблемы отпадут сами собой.
Он пошёл на кухню, зацепился за что-то в тёмном коридоре, зло выругался. Потом хлопнула дверца холодильника, и послышались булькающие звуки. Некоторое время в квартире было совсем тихо. Дождь за окном, наконец, прекратился, только с крыши изредка падали одинокие тяжёлые капли. Внезапно сильно хлопнула входная дверь, словно выстрелили из воздушки, автоматически защёлкнулся замок, и всё стихло.
Светлана свернулась калачиком на диване, закрыла глаза. Ей не хотелось ни о чём думать, ничего анализировать. Она вдруг поняла, что страшно устала от этого сна…
13
- Ничего не понимаю, мне показалось, что вы очень обрадовались этой беременности, - доктор недоумённо развёл руками.
- Я не хочу этого ребёнка, - в который раз упрямо повторила Светлана, глядя в сторону.
- Почему? Дело, может быть, в Вашем муже? Но решение-то принимаете Вы. По крайней мере, Вы хорошо подумали, прежде чем прийти на аборт?
- Я всё уже решила.
- Вы же не могли забеременеть несколько лет. А если завтра Вы передумаете? Второго такого шанса может и не быть.
- Я больше вообще не хочу иметь детей. Зачем? - она перевела на доктора огромные потемневшие глаза.
- Что за вопрос? Зачем вообще люди имеют детей?
- Вот именно. И, пожалуйста, не мучьте меня, мне и так очень трудно. Я не передумаю.
- Ну, ладно, - он тяжело вздохнул. – Сдавайте анализы и приходите послезавтра к девяти утра. Если не передумаете за это время…ломать не строить. И всё равно, подумайте ещё, хорошо подумайте.
- Я уже подумала.
Светлана упрямо сжала бледные губы и нетвёрдой походкой вышла из кабинета. В коридоре ей внезапно стало плохо. Сильно закружилась голова, в глазах заплясали огненные точки. Она почти упала на низкую лавочку у стены, дрожащей рукой расстегнула воротник блузки.
- Вам плохо? – сочувственно склонилась над ней незнакомая женщина.
- Ничего, скоро пройдёт, - Светлана попыталась улыбнуться. – Скоро всё это пройдёт…
Всё было так буднично, словно, никакой трагедии и не происходило в тот момент. Словно гибель не угрожала беззащитному существу, которое ещё даже не успело осознать, что это – жить. Сколько таких операций сделано было в этой небольшой комнате с холодными белыми стенами? Сколько эти стены видели глаз полных боли и страдания или облегчения и тоски? Тысячу? Две? Три?.. Светлана старалась не думать об этом, автоматически выполняя распоряжения женщины в крахмальной белой шапочка и халате. Раздеться, оставить свои вещи на стуле, обуть тапочки, лечь на кресло, сжать руку в кулак, расслабиться… Как хорошо было бы ни о чём не думать. Не думать. Забыть обо всё на свете. Забыть…ся…
Когда б не смерть, а забытьё,
Что б ни движения, ни звука…
Ведь, если вслушаться в неё,
Вся жизнь моя – не жизнь, а мука…
Комната поплыла, закружилась, зазвенела тысячами маленьких колокольчиков. В глаза ударил нестерпимо яркий солнечный свет и погас. Из темноты появилась бабка-гадалка из далёкой юности. Она погрозила сухоньким пальчиком:
- Всё за призраками гоняешься, голубка? Сама от своего счастья отказываешься? Сама!!!
В руке старухи появился большой нож с чёрной рукояткой. Гадалка сжала его высохшими костлявыми руками, занесла над головой и со смехом вонзила Светлане в живот. Женщина рванулась, охваченная ужасом. Кровь забурлила, хлынула из живота, заливая комнату. Светлана почувствовала, что умирает. Тугие верёвки опутали её тело, не давая даже слабо пошевелиться. Тупая боль обрывала нижнюю часть тела. «Спокойно, – услышала она приятный мужской голос, - сейчас будем летать».
Она сразу же, как ни странно, успокоилась…и действительно взлетела к самому потолку. Тело стало совсем невесомым, лёгким, как снежные хлопья. Вокруг неё закружились разноцветные пятна: голубые, красные, жёлтые, фиолетовые. Они ласкались к ней, как живые. И музыка, кто-то играл очень знакомую мелодию. Светлана стала подпевать. Кто-то тронул её за плечё, она оглянулась и увидела маленького мальчика. Он улыбнулся.
- Ты ангел?
Она протянула к нему руки, обняла, гладила по кудрявым волосам, целовала в макушку.
- Ты ангел.
- Да, мама.
Краски моментально померкли и исчезли. Светлана открыла глаза. Старуха гадалка стояла над ней со своим ножом и плакала.
- Что ты сделала? Что ты опять сделала?
Она вытирала морщинистые щёки концом чёрного платка.
– Жалко мне тебя бестолковую. Вставай! Я тебя выведу.
Светлана встала. На ощупь, как слепая, пошла за голосом старухи.
- Иди за мной. Я тебя выведу… я тебя выведу... возвращайся.
Кто-то бил Светлану по щекам.
- Возвращайся, возвращайся.
Она с трудом открыла глаза. Над ней стоял врач. На лбу у него блестели капельки пота. Он тяжело дышал.
- Ну и напугала же ты нас, - вздохнул он облегчённо и опустился на кушетку. – Дайте мне воды, а то я сам сейчас здесь в обморок хлопнусь.
Светлана водила глазами, пытаясь зафиксировать взгляд на лице врача. Комната плыла и проваливалась куда-то, лампы на потолке разъезжались, как коньки на люду. Она попыталась поднять руку. Пальцы занемели и не хотели слушаться.
- Ну, как ты? - доктор залпом выпил стакан воды.
- Жить буду, - пробормотала Светлана едва слышно, - буду…
- Ну, слава богу…
14
С самого утра шёл дождь. Сырая осенняя погода навевала скуку и сонливость. Сегодня особенно не хотелось ничего делать, а работы, как назло, навалилось больше обычного. Светлана вздохнула. Она не любила свою работу. Невзлюбила с самого первого дня. Длинные колонки цифр нагоняли смертельную тоску. Она оглянулась на коллег. Екатерина Петровна ругалась с кем-то по телефону, Леночка с головой ушла в компьютер, Сергей что-то торопливо записывал, сверяясь с документами. Сергей… Его не назовёшь слишком интересным мужчиной, но что-то в нём есть. Или это только ей кажется… Что в нём такого? Трудно ответить. Высокий, худощавый, немного сутулится при ходьбе. Ей нравятся высокие мужчины. Всегда чисто выбрит, всегда в свежей рубашке. Наверное, жена заботится. Ну…стрелки на брюках идеальные, ботинки всегда начищены. Педантичен во всём до мелочей и во внешности, и в работе. Наверное, потому и бухгалтер. Светлана усмехнулась, вспомнив старую песенку: «Бухгалтер, милый, милый мой бухгалтер! Вот он какой, такой простой». Милый? Вряд ли. Суховат для милого, пожалуй. Что ёщё?.. Внешность – средняя. Почти никакая, если бы не… губы. Такие называют чувственными – полноватые, розовые, как у девушки. Сергей поднял голову. Светлана от неожиданности слегка покраснела. Их столы стоят совсем рядом. Сергей слегка улыбнулся своими чувственными губами, спросил мягко: «Не получается?» Светлана от растерянности только головой мотнула. «Сейчас я закончу, посмотрим вместе. Хорошо?» - пообещал он. Она кивнула. «Чёрт, подумает, что я глухонемая идиотка. А глаза у него тоже ничего себе. Хотя самые обыкновенные глаза – серые вроде или серо-голубые никак не возможно рассмотреть. Ладно, хватит по сторонам глазеть, надо и честь знать». Светлане стало немного стыдно, что она зевает по сторонам, когда все так заняты своей работой. Она снова украдкой тяжело вздохнула и склонилась над бумагами. «И как только людям может нравиться такая работа, - подумала в который раз. – Постоянно копаешься в бумажках и считаешь, считаешь, считаешь…, но всё равно постоянно что-то где-то не сходится. Приходится искать ошибки, пересчитывать, переделывать отчёты. От скуки с ума можно сойти! Вот хорошо Екатерине Петровне, она свою работу любит. Всю жизнь проработать бухгалтером – это подвиг. Мне, пожалуй, трёх месяцев хватит, чтобы свихнуться. Чёрт меня дёрнул пойти на эти курсы. А что было делать? Для секретарши я слишком старая. Кто меня на работу возьмёт. А бухгалтер сейчас самая ходовая профессия. Боже, неужели это кому-нибудь может нравиться?! Я тут засохну, как… Ну, вот этому Сергею, например, - Светлана украдкой взглянула на соседа, - наверное, нравится. Не зря же он здесь сидит… Какие у него руки …интересные…пальцы длинные и тонкие, как у пианиста… Чёрт, что это со мной? По-моему я думаю о нём чаще, чем это позволительно. Хотя почему бы и не подумать, если… Нет, хватит. Надо, наконец, заняться работой. Назвался груздём, полезай в кузов».
Сначала она попыталась устроиться кем-нибудь в театр, даже принялась обзванивать столичные театры. А потом передумала: «Зачем душу травить? Наоборот, от театра надо держаться подальше. Я ведь давно уже всё для себя решила! Хватит! Главное не раскисать. Ничего в сущности страшного в моей жизни не произошло. Подумаешь: Юрка мне изменяет... не он первый, не он последний, как говорит мама. Значит это вообще норма. Это я, ненормальная дура, поверила, что он будет любить меня всю жизнь.
А «счастья до гроба не будет, мой друг»… А было ли оно это счастье когда-нибудь? Юрка давно понял, что я просто вынуждена была покориться обстоятельствам. Вот и всё. Конечно, он понял. Он всё понял. Но пошёл на это. Наверное, он меня действительно любил тогда. О, да любил! Я почувствовала эту его любовь в первую же ночь! Что это за любовь за такая, если я проплакала всю свою первую брачную ночь? Я не понимаю… Хорошо, может, я вообще не могу понять мужской интерпретации любви. Пусть так. Но измены… Если любишь женщину, хочешь быть только с ней, зачем же тебе другая? Тогда зачем вообще эти семьи? Не лучше ли быть всю жизнь свободным. Если мужчины не могут хранить верность одной женщине, тогда зачем они вообще женятся? Чтобы завести детей? Не факт, что у их жён будут их же дети. Не факт… Однако во мне, оказывается, куча нездорового цинизма, не замечала раньше… Нет, с такой кашей в голове положительно невозможно работать». Сергей легонько тронул её за плечё.
- Сегодня работа не идёт. Правда?
- Никак не могу сосредоточиться. Извините.
Светлана смутилась.
– А руки у него очень нежные, - подумала и добавила в слух: - Погода сегодня… голова совершенно отказывается соображать.
И смутилась ещё больше.
- А давайте выпьем кофе. Помогает, поверьте мне, - предложил Сергей.
- Извините, я не пью кофе. У меня сердце…
- Это у Вас от растворимого - сердце. А я Вам сейчас сварю отличный настоящий натуральный кофе, и всё будет великолепно, вот увидите. Согласны?
Светлана опять кивнула, и он рассмеялся:
- Вы всё время киваете, как маленькая девочка. Вам очень идёт.
Они пили в маленькой кухоньке сваренный Сергеем кофе и весело болтали.
- Почему Вы решили заняться бухгалтерией? – поинтересовался Сергей, прихлёбывая кофе.
- А у меня был выбор? – Светлана вопросительно изогнула брови, - а про себя отметила, - у него хорошая улыбка, однако.
- Да, действительно, выбор сейчас не велик – юрист, экономист, бухгалтер… Вот пожалуй и всё.
- Вот поэтому и решила. Просто послушалась маминого совета. А Вы? Почему Вы бухгалтер?
- Я, - он засмеялся, - я тоже в своё время послушался маминого совета. Она у меня бухгалтер и дедушка был бухгалтером. В общем, я потомственный бухгалтер, можно сказать.
- А Вам не бывает, - Светлана замялась, - Вам не бывает…
- Скучно? Вы хотели спросить: не бывает ли мне скучно? Нет, не бывает. Я на свою работу хожу с удовольствием.
- Значит Вы счастливый человек.
- Наверное. Не счастливый, а довольный, скажем так.
- Довольный? – удивилась Светлана.
- Понимаете, Света, счастье это такое объёмное понятие, что одной работой его не заполнить.
- Но, когда нет этой составляющей, оно тоже не может быть полным.
- Да, я, пожалуй, с Вами согласен, - он опустил глаза. - Но есть ведь ещё и другие составляющие: дом, семья, дети, любовь, наконец.
- А почему Вы назвали любовь отдельно от семьи? Разве одно не является составляющим другого? Любовь - отдельно, семья – отдельно? – Светлана выжидающе посмотрела на собеседника.
- Нет, почему же, – он тряхнул головой. – Просто это в идеале они вместе. А так… Вот в юности нам кажется, что… Но юность максималистична во всём, особенно, что касается вопросов любви. Со временем начинаешь понимать, что идеал – это только идеал, а жизнь она… Она может быть с вариантами. Это конечно очень здорово, когда тебе не приходится изменять своим идеалам, но… А почему Вас так это задевает? Что-то личное? – теперь он смотрел на неё выжидающе.
«Метко, - подумала она. – Один: один, пожалуй». А вслух произнесла с обворожительной улыбочкой:
- Просто, я хочу разобраться в мужской логике.
- А-а-а, - он засмеялся, - вот оно что. Ну, для женщины разбираться в мужской логике - неблагодарное занятие.
- Почему?
Их взгляды неожиданно встретились, и они несколько минут смотрели друг другу прямо в глаза, не отрываясь.
- Вы очень красивая женщина, Светлана. Кроме того, вы умная женщина, а это вдвойне опасно.
Сергей всё так же, не отводя глаз, дотронулся до кончиков её пальцев, держащих пустую чашку. Казалось, что время остановилось вокруг. Прикосновение было таким осторожным и просто невыносимо нежным, что Светлане смертельно захотелось хоть на мгновение закрыть глаза и забыть обо всём на свете. Но это была минутная слабость. «Нет, - подумала она, - мужчины существа коварные. – Дома его, наверное, ждёт жена, а он тут упражняется со мной в искусстве соблазнения. Фиг вам – индейская национальная изба, то есть. Ни за что не попадусь на такую удочку. Потому что я уже слишком взрослая девочка».
- Вы не ответили на мой вопрос, - сказала она и опустила чашку на стол. - И, пожалуйста, перестаньте на меня так смотреть. Это мешает мне говорить. Я чувствую себя, словно под дулом пистолета, – она опустила ресницы и добавила очень тихо, сквозь сжатые зубы. - Ну, перестаньте же.
- Откровенно говоря, мне тоже это мешает… говорить, - сказал он так же тихо. Наконец, Сергей отвёл глаза и стал вертеть в руках чашку из-под кофе.
- Светлана, а что Вы…
- Делаю сегодня вечером, Вы хотели спросить? – Светлана улыбнулась.
- Да, - кивнул Сергей.
- А Вам не кажется, что вы форсируете события? То, что вы сварили кофе, и мы вместе его выпили ещё не повод…
- А я считаю, что это превосходный повод, - перебил он, – просто великолепный повод познакомиться ближе. Вам ведь понравился мой кофе?
- Вы самоуверенны, как все мужчины, - Светлана резко встала.
Сергей поймал её руку.
- Света, а как же Вы собираетесь разбираться в мужской логике, если держите мужчин на расстоянии?
- Мне и так уже всё понятно. Существуют варианты? Какие варианты Вы имеете в виду?
Она попыталась высвободить свою руку из его ладони.
– Есть только два варианта: вариант – да и вариант – нет.
Он не отпускал её руку.
- Есть ещё промежуточный вариант: и да, и нет.
- Нет такого варианта! – она, наконец, вырвала свою руку. – Пойдёмте работать, господин бухгалтер, - сказала она презрительно и быстрым шагом вышла из кухоньки.
Сергей остался сидеть за столом, глядя ей в след со странным выражением на лице.
- Ху, - он выдохнул воздух и тряхнул головой, - А я, кажется, забыл, как это бывает...
Он вернулся к своему столу и, стараясь ни на кого не смотреть, уткнулся в бумаги. Светлана сделала вид, что, вообще, не заметила его прихода. Она сосредоточенно принялась разбираться в цифрах, но противная навязчивая песенка вертелась в голове, как заевшая пластинка: «Бухгалтер, милый, милый мой бухгалтер. Вот он какой… вот он какой…вот он какой…»
Светлана не сомневалась, что Сергей сегодня будет её провожать, причём совершенно не зависимо от её желания. Она вышла из офиса, когда все её коллеги уже разошлись. Дождь прекратился, но прохладный, сырой воздух тут же заставил тело задрожать под тонкой кофточкой. Что ни говори, а конец августа – это уже не совсем лето, вернее совсем не лето. Светлана поёжилась и шагнула на тротуар. По небу летели остатки серых облаков. Ветер пытался научить молодые деревья покорности, клоня их тонкие ветки к мокрой земле. Но они упрямо выпрямлялись при каждом удобном случае…
- Света, подождите.
Она оглянулась.
- Мне кажется, что мы не договорили, - Сергей вышел из тени здания.
- Разве? – она удивлённо вскинула брови.
- Вы обиделись, потому что я… - он замялся.
- Вы вели себя, как…
- Как ненормальный!
- Нет, почему же? Вы, как раз, вели себя как нормальный…мужчина. Но я терпеть не могу, когда меня хватают за руки. Ясно?
- Ясно! Я могу искупить свою вину, пригласив Вас в… куда-нибудь.
- Я не знаю такого места «Куда-нибудь».
- Тогда я приглашу Вас в кафе за углом. Согласны?
Она склонила голову на бок, помолчала немного и махнула рукой:
- Согласна, но с одним условием.
- Я согласен на любые Ваши условия, - поспешно сказал он, - лишь бы Вы согласились пойти со мной в…
- В кафе за углом? – засмеялась Светлана.
- Значит, я прощён? – тоже засмеялся Сергей.
- Не прощён, но шанс у Вас есть, - она снова поёжилась. – Идёмте же скорее, а то я рискую схватить насморк.
Они заспешили к ближайшему кафе, которое действительно оказалось за углом.
Через пятнадцать минут горячий кофе с коньяком сделал своё дело: стало тепло, и жизнь понемногу начала приобретать нежно розовые и голубые оттенки. Светлана и Сергей сидели в довольно уютном зале. Только музыка создавала невероятный дискомфорт. Она гремела так, словно хозяин кафе хотел оглушить всех своих посетителей. Разговаривать в таком шуме было совершенно не возможно, поэтому они просто молча пили кофе и смотрели друг на друга.
«Интересно, что он обо мне думает», - размышляла Светлана.
«Интересно, о чём она сейчас думает», - размышлял Сергей.
«Он думает, наверное, что со мной можно завести интрижку. Поматросить и бросить? Нахал! Самоуверенный нахал!» - раздражалась Светлана.
«Нет, тут мелкой интрижкой не обойдётся. Она слишком знает себе цену», - думал Сергей.
«Циник!» - начинала сердиться Светлана.
«Да, я циник? А что в этом плохого? Всё имеет свою цену, даже отношения», - соглашался Сергей.
«Всё имеет свою цену? Всё - это секс. Секс имеет цену, я согласна, но любовь…», - возмущалась Светлана.
«Любовь? А что это? А-а-а! Это такой анахронизм, который сейчас почти вышел из употребления», - мысленно подтрунивал над ней Сергей.
«Что вы говорите? Анахронизм. Любовь, к вашему сведенью, не спиртное, что бы его употреблять», - свирепела Светлана.
«Мы уже довольно взрослые люди. Неужели Вы до сих пор верите в любовь? Есть желание, есть влечение – это понятно, это естественно. А любовь это…», - продолжал драконить её Сергей.
«Анахронизм? Я больше не хочу сидеть с вами в этом идиотском кафе, с его идиотской музыкой! Мужская логика мне предельно понятна. Никакой любви нет: ни в семье, ни вне семьи. Любовь, которую можно заменить словами – влечение и желание – суррогат», - окончательно мысленно рассердилась Светлана.
- Пошли отсюда, - попыталась она перекричать музыку.
- Я только что хотел Вам предложить то же самое, - закричал он в ответ.
Они вышли на улицу. Некоторое время в ушах ещё стоял противный звон.
- Простите, я не думал, что… Днём здесь, обычно тихо, - начал оправдываться Сергей.
- Да, ладно, - отмахнулась Светлана.
- А как же насчёт мужской логики, - не сдавался он.
- Я же сказала, что уже разобралась. Всё ясно.
- Разве? А может быть всё-таки…
- Нет, перебила она. Во всяком случае, на сегодня хватит. Меня дочь ждёт.
- А муж?
- Это бестактный вопрос. Вам не кажется?
- А зачем ходить вокруг да около? Вы же всё прекрасно понимаете.
- Муж меня не ждёт, но это не значит, что его нет.
- Он есть, но он Вас не ждёт?
- Не ждёт.
- Замечательно!
- Я бы так не сказала. В этом нет ничего замечательного, по-моему. Прощайте. Она хотела уже было уйти, но он удержал:
- Светлана, подождите, может быть, мы найдём более тихло место и продолжим нашу дискуссию?
- Не вижу в этом никакого смысла, - отрезала она решительно.
- Светлана, хотите откровенно? - Сказал он, пристально глядя ей в глаза. - Смысл в том, что когда люди нравятся друг другу, им всегда есть о чём поговорить.
- Сергей, - произнесла она как можно насмешливее и язвительнее, - хотите откровенность за откровенность? Недавно мне рассказали отличную шутку. Одна подруга спрашивает другую: «У тебя с этим блондином что? Роман?» «Да, нет, - отвечает другая, - не то чтобы роман, а так – очерк». Так вот, Сергей, я не люблю очерков, потому что они слишком короткие. А на роман у меня нет ни сил, ни желания. Простите. Прощайте, вон мой автобус.
Светлана резко развернулась и побежала к остановке. Подъехавший автобус, пыхтя и чихая, открыл двери, и раздражённые долгим ожиданием люди тут же, бросились его штурмовать. Светлана с трудом втиснулась между каким-то пожилым мужчиной и молоденькой девушкой лет восемнадцати. Сзади, ожесточённо ругаясь, напирали те, кто ещё не влез, спереди упорно молчали, не сдавая своих позиций, те, кто уже влез. И те и другие готовы были в любой момент взорваться. «Отпустите двери», - нервно орал водитель, но потенциальные пассажиры и не думали сдаваться. Наконец двери автобуса с металлическим лязгом закрылись, он натужно зарычал и покатил по продрогшей улице.
«Удивительная женщина, - пробормотал Сергей, - просто удивительная…- Он вынул из пачки сигарету, закурил. - Ну, что же, есть за что побороться. Посмотрим ещё, кто кого, – хмыкнул он. - Анахронизм… А может быть и нет?» Снова начался дождь. Сергей поёжился, поднял воротник: «Удивительная женщина», - ещё раз пробормотал он, и, ссутулившись, заспешил по улице.
Светлана открыла дверь своим ключом, вошла в прихожую, отряхивая капли с зонтика. Из комнаты с книжкой в руке высунулась Анюта.
- Мамулечка, наконец-то ты вернулась. Ты знаешь, папа уже пять раз звонил. Я сказала, что ты ещё на работе. Он очень хотел с тобой поговорить. Мамочка, я тебя очень прошу, поговори ты с ним, а.
- Нюточка, птичка, ты уроки сделала?
- Мама, не пытайся увиливать! Пообещай мне, что ты поговоришь с папой, - потребовала дочь.
- Хорошо, я подумаю, но обещать тебе ничего не буду.
- Мама, он же тебя любит. И он страдает. Я вижу, - Анна насупила брови, - разве тебе его не жалко?
- Нюточка, давай об этом поговорим в другой раз. Хорошо? Я сегодня устала.
- И не надейся отдохнуть. У нас гости. Тётя Вера с дядей Валерой припё…пришли. Они в большой комнате сидят с бабушкой и дедушкой.
- Ясно. По какому поводу банкет?
- Не знаю, меня отправили уроки делать. Прямо тайны Мадридского двора какие-то! «Нюточка, иди, пожалуйста, уроки делать. Взрослым надо поговорить». Подумаешь, вроде я не знаю, что дядя Валера гуляет налево и направо.
- Анна! Что это за выражения! Прекрати! – возмутилась Светлана.
- А это не мои выражения, а бабушкины. Это она дедушке так говорила, – начала оправдываться девочка.
- Иди-ка ты действительно делать уроки. И не надо подслушивать разговоры взрослых.
- А я и не подслушиваю. Просто они всегда так орут, что…
- Анна, иди делать уроки, - перебила дочь Светлана.
Девочка сердито хлопнула дверью.
- И не надо хлопать дверью!
Светлана пошла в ванную, мыть руки. Взглянула на себя в зеркало, подумала: «Пуберта – штука сложная. Подростковый возраст… Как этот Сергей сегодня на меня смотрел… Обычные мужские приёмчики… Нет, шутишь, парниша!» Она вытерла руки, откинула волосы со лба и пошла в гостиную.
В гостиной за большим раскладным столом сидели родители и сестра с мужем. Посреди стола возвышалась почти пустая бутылка водки, но разговор явно не клеился. Отец мрачно ел котлету с картошкой. Мать ковыряла салат, бросая короткие скорбные взгляды на старшую дочь. Вера уткнулась в свою тарелку и делала вид, что тоже очень занята едой. Только Валера, казалось, был в прекрасном расположении духа. Он увлечённо хрустел куриными косточками.
- Ну, что, отец, ещё по одной? – весело предложил зять, когда Светлана вошла в комнату.
- Ну, да на радостях, что жена уезжает, – язвительно заметила Елена Семёновна.
- Добрый вечер всем, - сказала Светлана громко, что бы обратить на себя хоть чьё-то внимание и села на свободный стул.
- Что-то ты поздно с работы возвращаешься, сестричка, - сказала Вера.
- Просто много работы, - пожала плечами Светлана.
- Света, не ври родным, я два раза звонила в офис. Там уже давно никого нет.
- А зачем ты звонила, - возмутилась Светлана, - мне не двенадцать лет, чтобы меня контролировать. Я взрослая женщина…
- Ты взрослая женщина! – перебила мать, - если бы ты была взрослая женщина, то сейчас бы ужинала дома с мужем. Он сегодня весь телефон оборвал!
- Мама, мы собрались здесь обсуждать моё поведение или есть повод поважнее? – медленно произнесла Светлана.
- Да, у нас уже есть повод поважнее! – истерично вскрикнула Елена Семёновна. - Вы с сестрой решили свести своих родителей в могилу раньше времени! Младшая преподнесла сюрприз – радуйтесь родители! Я ухожу от мужа! Теперь ребёнок останется без отца!
- Мама, - перебила её Светлана, - перестань, это моё личное дело, в конце концов! И я не хочу это больше обсуждать! Сколько можно!
- Твоё личное дело? А жить-то ты пришла к родителям!
- Я же сказала, что как только найду квартиру, мы с Анютой тут же переедем. Потерпите немного!
- Ты можешь переезжать куда угодно и жить с кем угодно! А ребёнок не будет слоняться по квартирам! Ты будешь устраивать свою личную жизнь, а Анна? Ты о ребёнке подумала?
- Мама, это мой ребёнок! И я о нём думаю в первую очередь. И хватит об этом на конец! – не выдержала Светлана.
- Не кричи на мать! Петр, ты-то чего сидишь? Отец называется, – расплакалась Елена Семёновна.
- Папа, что у нас опять случилось? Объясни толком.
- Ну, - начал отец, - понимаешь…
- Чего ты тянешь, - перебила всхлипывая мать, - «ну, ну…» Твоя сестра собирается уехать от нас за границу! Подарок родителям хочет сделать, - кинула она Светлане и, обернувшись к Вере, театрально заломила руки. - Ты хоть понимаешь, что тебя там ждёт? Ты едешь неизвестно куда! Неизвестно с кем! Тебя там могут продать в сексуальное рабство! И..
- Мама! Ну, перестань! Что ты себе напридумывала, - стала защищаться Вера, - какое сексуальное рабство?! Мне сорок лет почти. Я еду туда работать домработницей!
- Ты едешь туда работать прислугой! Ты знаешь, как к прислуге относятся за границей. Как тебя там будут унижать, оскорблять! Это здесь ты человек, а там ты никто, - закричала мать.
- Это здесь-то я человек? Я здесь человек?! Я вкалываю за копейки! Я.. мне… ещё и зарплату задерживают. У меня нет сапог на зиму, а уже заморозки! Я…
- Верочка, - вмешался Валера, - не надо так нервничать. Мама, ну, что вы напали на неё…
- Это я напала? Я на твоём месте даже рот бы постеснялась открыть! – пошла в атаку Елена Семёновна, - жена собирается ехать зарабатывать деньги неизвестно куда, а ты отъел рожу…
- Давайте без оскорблений, пожалуйста! Я её туда не посылаю, - вспылил Валера.
- А не посылаешь! Конечно, не посылаешь! Ты её довёл! Мужчина должен обеспечивать семью. А ты? – не сдавалась мать.
- В чём Вы меня обвиняете Елена Семёновна? Вы прекрасно знаете, что найти нормальную работу сейчас практически невозможно. Я зарабатываю…
- Если бы ты поменьше кобелировал и не тратил деньги на потаскух, то твоя жена не ходила бы без сапог!
- А вот это уже прямое оскорбление! – вскочил Валера из-за стола. - Скажи своей маме, Вера, что она меня больше в своём доме не увидит.
Валера быстро вышел в коридор, картинно хлопнув дверью.
- Валера! - бросилась за ним Вера.
- Обрыдаемся за тобой! – взвизгнула Елена Семёновна вслед зятю, уперев руки в бока. - Вот видишь, Света, - накинулась она тут же на младшую дочь, - ты хочешь, чтобы и с тобой было так же? Юрию, в конце концов, надоест тебя уговаривать, и ты останешься одна! Что тогда делать? Ехать в прислуги за границу? Убирать после тех, кого мы победили в войне? Ваш дедушка погиб там, а Вера хочет...
Мать уронила голову на руки, разрыдалась. Светлана подошла, обняла её за плечи.
- Мама, ну не надо. Ну, что ты так разволновалась. Я знаю, сейчас многие уезжают на заработки. Может быть, Вере будет там лучше, чем здесь. Ну, что у неё за жизнь, мама? Ходить в обносках и каждый вечер со слезами ожидать пока Валера явится домой от очередной…
- Если бы твой ребёнок уезжал неизвестно куда, ты бы не была так спокойна. Елена Семёновна стала вытирать слёзы бумажной салфеткой.
– Света, я же люблю вас обеих. А вы? Ну, Вериным замужеством я была недовольна с самого начала. Этот Валера… я не могу подобрать слов! А она глупая: «Валерик, Валерик!»
Отец, кряхтя, вылез из-за стола.
- Ты куда это? – встрепенулась мать.
- Пойду, покурю, - проворчал отец.
- Ты же не куришь уже целый месяц.
- Не закуришь тут с вами, – он сердито махнул рукой и вышел.
Елена Семёновна подняла глаза на Светлану.
- Светочка, я тебя прошу, пожалуйста, поговори с Юрой. Я так была рада, когда вы поженились. Он из хорошей семьи. Отец его вам так помогает. Он вам квартиру подарил. Мы с отцом…
- Мама, его отец не жил с ними тринадцать лет, - возразила Светлана.
- Ну и что? Зато он не забыл о своём сыне, - убеждённо заявила мать. - Света, Вера может ехать куда угодно, у неё нет детей. В чём, к стати, тоже виноват её любимый муженёк, но ты… У тебя Анюта. У Анюты переходный возраст. Она становится совершенно неуправляемой. Грубит нам с дедом. Она отбивается от рук. Ей нужен отец. Что ты делаешь, доченька?
- Мама ты противоречишь сама себе. Вера должна была давно уйти от мужа, потому что он гуляет. А я должна оставаться с Юркой, хотя он тоже гуляет.
- Я ещё раз тебе говорю – у тебя ребёнок! – Елена Семёновна умоляюще посмотрела на Светлану. – Я тебя прошу: хотя бы поговори с ним, выслушай, что он скажет.
- Мама, что он мне может сказать? Что тут можно сказать?
- Светлана, - мать понизила голос, - ты думаешь, что твой отец святой?
- Мама, - Светлана осеклась.
- Не перебивай меня. Я думала, что никогда не расскажу этого никому, особенно вам с Верой, но ты оказалась в такой же ситуации.
- Мама, но ты же отказалась от всего, чтобы выйти за него замуж. Ты же… Тебе же прочили прекрасное спортивное будущее, а ты родили Веру и поставила на спорте крест. А он…
Мать усадила Светлану на диван, села рядом.
- Светочка, я ни о чём не жалею, я поступила правильно. Ты знаешь, какая короткая спортивная жизнь, особенно у спринтеров. Помнишь тётю Женю, я тебе показывала в своём альбоме. Это была моя лучшая подруга в молодости. Ей сделали операцию на обеих ногах, теперь она не то, что бегать, ходить долго не может. А Лариса Мерникова? А Оля Баженко? Эта вообще спилась. В твоём возрасте я была бы уже инвалидом.
- Мама, но ведь другие же бегали. А потом стали тренерами…
- Что ты понимаешь, - перебила её Елена Семёновна, - ты не представляешь себе, как это больно: смотреть на достижения других, зная, что сама ты уже ничего не можешь. Ничего! – мать махнула рукой. Для женщины самое главное – удачно выйти замуж. Моя мама была права, когда настояла на моём замужестве. И я молодец, что послушалась её. Я очень рада, что у тебя хватило ума сделать то же самое в своё время.
- Да, хватило ума и вот благодарность! – горько подытожила Светлана.
- А какой благодарности ты ждала? Ты думала, что он будет всю жизнь носить тебя на руках? Мужчины на всё способны, лишь бы получить своё, а потом, - мать махнула рукой и тяжело вздохнула, - потом они воспринимают всё, как должное. Хуже того, они начинают гулять, потому что им всё время хочется новых ощущений, а жена стареет и надоедает, в конце концов. Это логично, в общем-то. Как бы ты не любила шоколад, даже он может надоесть, если кушать его постоянно.
- Мама, а любовь?
- Боже мой, Света, сколько тебе лет? Если бы этот вопрос задала Анна, я бы не удивилась, но ты!
Елена Семёновна привлекла к себе Светлану, стала гладить её по голове.
- Бедная моя девочка, ты не знала, на что идёшь, а теперь пришла пора узнать. В мире нет ничего постоянного. Любовь она, может быть, и есть, но длится очень не долго, поверь мне.
……………………………………………………..
Любовь есть сон, а сон – одно мгновенье,
И рано ль, поздно ль пробужденье,
А должен, наконец, проснуться человек…
Процитировала Светлана.
- Это кто сказал? - спросила мать.
- Фёдор Тютчев.
- Очень умный человек был.
- Мама, скажи мне, ты до сих пор любишь папу?
Мать опустила глаза, сплела и расплела тонкие длинные пальцы и молчала.
- Мама, скажи мне, - настаивала Светлана.
- Света, - сказала Елена Семёновна тихо, но твёрдо, - я любила твоего отца, когда выходила за него замуж.
- Мама, я спросила: ты его любишь до сих пор? Ты и сейчас его любишь? Скажи мне.
- Света, прошло уже столько лет, как мы вместе, столько накопилось… взаимных обид, непонимания… Что я не могу однозначно ответить на этот вопрос. Это сложно…
- Мама, в этом нет ничего сложного, - перебила дочь. – Это очень простой вопрос. Ты любишь его или нет?
Мать встала, нервно заходила по комнате.
- Речь сейчас идёт о тебе, не обо мне! – резко сказала она.
- Речь всё время шла обо мне, мама. Ты не любишь его. Ты вышла за него замуж, потому что ты тоже была…
- Нет! - мать заслонилась, как от удара. – Нет! Вера родилась ровно через девять месяцев после нашей свадьбы. Я любила его! Любила!
- И он всё равно тебя предал!
- Нет! Это я виновата. Я сама. Это я подтолкнула его. Я была не слишком хорошей женой. Я не уделяла ему внимания. Я была… поэтому он…
- А разве он был слишком хорошим мужем. Разве он всегда помогал тебе? Разве он часто жалел тебя?
- Перестань, Света! Ты не можешь судить своего отца!
- А кто может? Мама, почему ты ничего мне не сказала, почему ты не предупредила меня, что так будет? Почему? - Светлана зарыдала.
- Потому что ты должна была всё решить сама, - мать прижала её к себе. – И потому что я не знала, что и у тебя так будет… Света, скажи мне. Скажи мне, глядя в глаза. Ты ведь никогда не любила Юру. Правда? Ты никогда его не любила. Это он тебя любил.
Светлана тихо плакала на груди у матери.
- Нет, ты скажи мне, я права?
Светлана молчала.
- Тогда что же ты? Я любила твоего отца и всё равно смогла простить ему всё ради вас с Верой. А ты же никогда не любила своего мужа, тогда что тебе мешает простить его ради Анюты?
- Мама, я вышла за него замуж ради Анюты. Я бы всё сделала ради Анюты, но я не знаю, как буду жить с ним после всего этого.
- Нормально будешь жить! Даже лучше, чем раньше. Он будет чувствовать свою вину и всячески пытаться её загладить. Ты сможешь требовать от него всего, чего захочешь.
- Но это же шантаж, мама! – мотнула головой Светлана.
- Почему шантаж? Это жизнь. За всё приходится платить. Почему только нам, женщинам. Пусть мужчины тоже платят по счетам. Это справедливо.
- Я не знаю, мама.
- Света, - Елена Семёновна строго нахмурила брови, - он не будет просить тебя вечно, и если ты будешь слишком долго думать, то обязательно найдётся какая-нибудь пигалица, которая тебя заменит.
- Мама, давай больше не будем сегодня говорить об этом.
Светлана взяла со стола салфетку, вытерла лицо.
- Скажи, куда хочет ехать Вера.
Мать вздохнула:
- То ли в Испанию, то ли в Италию, не знаю точно.
- Но ты ведь говорила, что наш дедушка погиб там?
- А мало ли что я говорила. Они все там были за одно против нас в войне. А теперь моя дочь, внучка победителя, должна будет прислуживать их внукам, - мать сжала кулаки.
- Мама, не заводись. По-моему, ты говоришь какую-то ерунду.
- Нет, я не завожусь.
- А может ей там лучше будет, чем здесь?
- А может и лучше, доча, - тяжело вздохнула Елена Семёновна, - я уж и сама не знаю. Может, пусть действительно поедет? А вдруг она себе там кого-нибудь найдёт. Даже если это будет такой же Валера, ей хотя бы не придётся ходить в мороз в осенних сапогах.
- Может быть, - Светлана поцеловала мать и встала с дивана, - мама, ты посиди, я сейчас всё уберу со стола. Хорошо?
Мать кивнула. Отец нервно курил на лестничной клетке, пуская дым в открытое окно. Дождь неустанно стучал по крыше.
Их отношения с Сергеем напоминали детскую игру в «кошки-мышки», только не понятно было: кто из них кошка, кто мышка, потому что персонажи всё время менялась местами.
Каждое утро они вежливо здоровались друг с другом и тут же делали вид, что очень заняты. Они вместе носили документы на подпись и старались не встречаться в коридоре без посторонних. Они ходили делать себе чай или кофе на кухоньку по одиночку. Они… Они следили друг за другом, когда были уверены, что этого никто не видит. Они старались коснуться друг друга, как бы невзначай. Они даже чашками поменялись, не зная об этом. Он пил из её чашки, а она - из его чашки. Он старался выйти вечером из офиса сразу после неё. Она старалась выйти предпоследней. Он «незаметно» провожал её до остановки, она шла медленнее обычного, «не замечая его»… Эта игра странным образом забавляла их и одновременно изматывала до предела. Они то приближались друг к другу вплотную, то отдалялись. Как два противоположных берега широкой реки… При этом всё время находились на столько близко, что стоило лишь протянуть руку, чтобы коснуться. Ведь рабочие столы стояли совсем рядом. Эта ритуальная игра – танец осознанных желаний двух взрослых людей распалял воображение, как в юности, заставлял ходить по кругу, попеременно изображая то жертву, то охотника (то кошку, то мышку). Казалось, что они не отдают себе отчёта, увлечённые этой игрой. Зачем всё это делалось? Им ничего не мешало просто сказать друг другу, что… Но они почему-то молчали. Наверное, эта игра могла бы продолжаться как угодно долго, но никак не могла длиться бесконечно. Могла бы! Продолжаться долго если бы… Первым не выдержал Сергей. Он догнал Светлану вечером перед самой автобусной остановкой, схватил за плечи и резко повернул к себе.
Она изобразила удивление на лице, но он не дал ей ничего сказать:
- Всё, хватит, - выдохнул он, - я больше не могу. – Пошли!
Он схватил её за руку и потащил за собой. Она пыталась слабо сопротивляться, но он был неумолим, как танк. Во дворе соседнего с офисом дома он остановился и крепко прижал её к себе.
- Я не люблю, когда… - начала было она.
- Когда тебя хватают за руки, - продолжил он. - Я знаю. Ещё ты не любишь, когда громко хлопают дверью, когда неожиданно подходят сзади, когда берут документы с твоего стола, - скороговоркой перечислял Сергей. - Я всё время наблюдаю за тобой и знаю, что ты не любишь. Я знаю так же, что ты любишь. Ты любишь закинуть ногу на ногу и вертеть носком из стороны в сторону, когда размышляешь над чем-то, ты любишь бутерброды с сухой колбасой, любишь кивать головой… Но это всё, что я знаю, а я хочу узнать больше о тебе. Я хочу знать, – у него на секунду перехватило дыхание, - я хочу узнать, как ты…целуешься…
Секундой позже они уже целовались, как сумасшедшие подростки. Пронзительно жёлтый свет фонарей отражался в чёрных лужах на тротуаре. Изредка падали одинокие пёстрые листья. Шурша шинами, припарковывались блестящие машины. Спешили домой с работы усталые люди, с любопытством глядели на целующуюся пару и улыбались невольно.
Они целовались долго, словно и родились-то на свет только для этого. Целовались бездумно, взахлёб, неистово, ни на минуту не отрываясь друг от друга. Они целовались в такси, в маленькой квартире Сергея и в его тесной ванной… Они стали единым целым через слившиеся в поцелуе губы. И только когда их тела соединились, поцелуй, казавшийся бесконечным, прервался. Тело мужчины напоминало прибойную волну. Она то накатывалась на берег, то отступала назад к морю. Тело женщины вторило этой волне. Страсть, заполнившая их, казалась сладкой вязкой жидкостью, в которой они плавали и тонули бесконечно долго. А потом так же бесконечно долго лежали с закрытыми глазами, раскинувшись на постели, как две выброшенные штормом на берег морские звезды и молчали…
Светлана очнулась первой. Она открыла глаза, набрала полную грудь воздуха и медленно выдохнула его через нос. Сознание возвращалось нехотя, словно выныривая из тумана. Она приподнялась на локтях, оглядела комнату. Везде валялись его и её вещи вперемешку: на полу, на стульях, на столе.
- Вот это да, - простонал Сергей, не открывая глаз - ты, действительно удивительная женщина.
- Как мы здесь оказались? – пробормотала Светлана, - я совершенно ничего не помню.
- Я тоже, - хмыкнул Сергей, - как после двух бутылок водки.
- Мы даже свет не выключили. Какой здесь этаж?
- А разве мы его включали? – Сергей открыл глаза.
- Не смотри на меня, пожалуйста, мне надо найти свои вещи. – Светлана потянула на себя покрывало.
- А я и не смотрю, - лукаво пробормотал Сергей.
Она дёрнула покрывало на себя, Сергей ухватился за другой край.
- Отпусти!
- Никогда!
- Значит, мне придётся собирать вещи нагишом!
- Просто мечтаю об этом.
Светлана ударила кулаком по подушке:
- Ну и ладно.
Она стала собирать свои вещи по комнате, демонстративно не прикрываясь. Сергей следил за ней чуть прищуренными серыми глазами с загадочной полуулыбкой человека, только что узнавшего великую тайну бытия.
- Останься, Света, - попросил он.
- Нет, я не могу, - покачала она головой.
- Но ведь ты сама сказала, что он не ждёт тебя. Останься.
Светлана продолжала молча собираться.
- При чём тут он? – сказала она уже, застёгивая блузку. - Вызови мне такси, пожалуйста. И перестань ревновать. Это совсем другая история.
Она достала из сумочки косметичку, накрасила яркой помадой припухшие губы, расчесала волосы и твёрдо сказала, глядя ему в глаза:
– Увидимся завтра на работе, Серёжа.
Любовь, любовь – гласит преданье –
Союз души с душой родной –
Их съединенье, сочетанье,
И роковое их слиянье,
И… поединок роковой…
И чем одно из них нежнее
В борьбе неравной двух сердец,
Тем неизбежней и вернее
Любя, страдая, грустно млея,
Оно изноет наконец…
Шептала Светлана по дороге домой. А потом, уже лёжа в своей постели, пыталась вспомнить, как же всё это было, и не могла. Только ощущение прошедшего праздника, фейерверка и предчувствие нового праздника в душе. Как можно рассказать обычными, будничными словами о праздничном салюте? Как передать словами безумное многообразие сменяющих друг друга огней, которые устремляются к небу? Она вспомнила, как однажды шутил Лёша Гамов: «Представьте себе, - говорил он, загадочно улыбаясь, - ни фига, ни фига, ни фига, а потом – Фи-и-га-а-ак! И фигульки, фигульки, фигульки! Вот, что такое салют». «Действительно, - смеялась Светлана, - точное определение, лучше и не скажешь».
Она встала и крадучись подошла к окну. В свете фонарей пустынная улица казалась золотистой. Светлана не знала, почему с самого детства любила именно это время суток, когда город засыпал, и на улицах становилось тихо, как в церкви. Только мигающие светофоры да фонари напоминали о шумной дневной цивилизации. В эти несколько самых тихих часов в сутках большого города легко и просто было писать стихи. Они лились, словно сами собой, текли на бумагу чистым светлым потоком и застывали на листе ровными рядами размашистых букв. Светлане было всего восемь лет, когда ей в первый раз захотелось записать свои чувства на бумаге. А потом это просто стало необходимостью, как потребность умываться каждый день, смеяться, спать… без этого уже невозможно было жить.
Горю, сгорая тонкой свечью.
Как трудно сердце не обжечь.
Взметнусь любовью человечьей
Над пропастью разлук и встреч.
Шагну, расправив руки-крылья
Найди меня там, в вышине
И силу моего бессилья
Возьми в безудержном огне.
Моим слезам поверь, не споря,
В моих руках прими тепло,
Чтоб хоть на каплю меньше горя
На землю грешную легло.
О чём были её стихи? Да, обо всём! О ветре, о людях, о первой любви, о чудесах… Это она раньше верила в чудеса. Теперь – нет. Она сочиняла свои стихи, иногда записывала их, иногда нет, и не представляла, что когда-нибудь сможет не писать вообще. Но смогла. В тот день, когда Светлана вышла замуж, и её гитара, и рисунки, и потрепанная тетрадка со стихами остались в прошлом. Словно она выросла из всего этого, как ребёнок вырастает из своих пелёнок. Она оставила их в той своей половине жизни «до». До того, как предала мечту. Она могла бы сейчас оправдываться перед кем угодно, но перед собой не смогла бы оправдаться никогда. Никто не был виноват в том, что случилось, только она сама. Просто она слишком рано опустила руки, перестала верить в свою счастливую звезду, в свою удачу. Она думала, что звезда погасла, а её просто на время закрыла туча. Вот и всё. Она решила, что звезда погасла, поэтому перестала смотреть на небо и, опустив голову, стала смотреть только себе под ноги. Когда же звезда засияла снова… было уже слишком поздно. Самые заветные мечты никогда не прощают нашего предательства.
Светлана вышла замуж и перестала писать стихи, вернее сочиняла, но никогда не записывала. И эти стихи уходили, как вода в песок, быстро забывались и исчезали, как следы после дождя. Тогда она увлеклась чужой поэзией. Светлана не выбирала авторов специально: некоторые из них были очень известными, некоторые - совсем неизвестными. Понравившиеся стихи она заучивала наизусть и потом цитировала. Это раздражало Юрку, а позже и Анюту, поэтому, чтобы не злить близких, Светлана стала шептать любимые стихи или произносить их мысленно, когда ей очень этого хотелось. А хотелось часто… Чужие мысли, чувства и переживания перекликались с её собственными, и она словно разговаривала с невидимыми собеседниками на их языке. А это большое счастье, когда есть люди, которые тебя понимают, и которых понимаешь ты. Даже если многие уже умолкли навсегда, строки, написанные ими, продолжают звучать и волновать чужую душу, пока есть хотя бы один человек, который хочет их прочесть.
Сухие, редкие, нечаянные встречи,
Пустой, ничтожный разговор.
Твои умышленно уклончивые речи,
И твой намеренно холодный, строгий взор –
Всё говорит, что надо нам расстаться,
Что счастье было и прошло…
Но в этом так же горько мне сознаться,
Как кончить с жизнью тяжело.
Кому Апухтин посвятил свои стихи, Светлана не знала, но ей были на столько понятны чувства поэта, словно она сам написала эти строки.
Когда её дочь подросла, Светлана пыталась привить и ей любовь к поэзии, но девочка так отчаянно сопротивлялась, что мать, в конце концов, оставила Анну в покое. «Нельзя человека заставить любить, что бы то ни было, - успокаивала она себя, - любовь приходит тогда, когда сама захочет. Просто Анюта ещё не готова к восприятию. Стихи лучше всего воспринимаются тогда, когда душа плачет или поёт… Значит, Анюткина душа пока что молчит».
Их роман с Сергеем развивался как-то уж очень быстро, даже стремительно. Светлану несколько пугала такая бешенная скорость. Словно они оба пытались наверстать все те упущенные поначалу дни, когда только испытывали терпение друг друга. Ведь в глубине души каждый из них с первой же минуты знакомства понял, что они обязательно станут любовниками когда-нибудь. Что там говорят о токах проходящих между людьми? Светлана не знала. Только когда их глаза встретились в первый раз, ей показалось, что это сама судьба смотрит на неё чуть прищуренными светло серыми глазами. А от взгляда судьбы, как известно никуда не денешься.
Ни он, ни она не хотели, чтобы коллеги по работе узнали об их отношениях. Лишние сплетни никому не были нужны. Она замужем, хоть уже пол года и живёт одна, но факт остаётся фактом; он – холостяк, на которого имели виды все незамужние женщины-коллеги. Поэтому они оба старались меньше общаться на работе, говорить только о делах, не пить вместе кофе в обеденный перерыв, не смотреть друг на друга, не… выдавать себя ничем. Обычно, они уходили с работы порознь. Потом встречались за углом в кафе и ехали домой к Сергею, купив по дороге что-нибудь поесть. Однокомнатная квартира Сергея в самом центре города была хоть и не большой, но довольно уютной. Основную часть комнаты занимала огромная импортная кровать – сексодром, как, шутя, говорил Сергей. Светлане не хотелось думать о том, скольких женщин приводил сюда Сергей раньше. Она жила сиюминутностью своего счастья, как бабочка-однодневка. Она не хотела представлять себе, что будет с ними потом, в будущем, не строила планов. Она не приставала к Сергею с вопросом: любит ли он её и как сильно любит. Она была любима, и человек, который её любил, умел дать ей это почувствовать. И потому она ощущала себя уверенной и сильной. Если бы захотела, теперь она могла бы снова писать стихи или рисовать картины. Светлана не хотела признаваться себе в том, что вряд ли любит сама. Она просто брала от жизни, жадно брала то, что ей давали, и радовалась, как не радовалась уже давно, очень давно… Она устала только отдавать, исполнять долг: супружеский, материнский… Ей хотелось тоже что-то получать. Так верблюд, долго скитавшийся по безводной пустыне, жадно припадает к воде в благословенном оазисе и пьёт, пока полностью не утолил жажду и не пополнит внутренние запасы воды. Корабль пустыни знает, что пройдёт совсем немного времени, и караван снова двинется в путь. Однако он вряд ли печалится об этом. Она тоже хотела уподобиться мудрому верблюду и просто жить, радуясь каждой минуте.
Они готовили вместе лёгкий ужин, пили ароматный кофе, который мастерски варил Сергей, а потом наслаждались друг другом. Ласки их с каждым днём становились всё разнообразнее, необычнее, даже изощрённее.
- Ты совсем юная девочка в интимных вопросах, - подтрунивал над ней Сергей, - и поэтому, помнишь, как у Рыбникова в «Юноне» и «Авось»: «Я тебя посвящаю в любо-о-о-о-вь!» - пел он красивым баритоном.
- Я согласна, - тихо смеялась она, запрокидывала голову и закрывала глаза, - я согласна, мой учитель.
- Посвящаю тебя, чистая дева Светлана, в красоту порока и нарекаю имя тебе – Любимая. И изведаешь ты, что такое страсть и желание и больше не сможешь отказаться от них, «потому что крепка, как смерть, любовь и стрелы её - стрелы огненные…»
- Не перевирай, - шептала Светлана, - «потому что крепка, как смерть любовь и жестока, как ад, ревность: стрелы её – стрелы огненные».
- Ты была лично знакома с самим царём Соломоном? – смеялся Сергей.
- Мне нравится «Суламифь» Куприна…
- А ты никогда не ревнуешь меня ни к кому? – он заглянул ей в лицо.
- Нет, - легко мотнула она головой, и легла на живот, - а ты бы хотел?
- Говорят – это признак любви, - он провёл кончиками пальцев по её голой спине.
- Это признак собственника, - сказала Светлана убеждённо.
Она уже несколько раз замечала, какие взгляды бросает Сергей на мужчин, с которыми она разговаривала на работе или на улице. И это слегка раздражало её.
- Человек не вещь, он не может принадлежать никому безраздельно, - продолжала она. - Не нужно ожесточать друг друга из-за такой ерунды…
- Я не могу поклясться тебе, что никогда не буду ревновать, но постараюсь не делать этого. Ты только не давай мне повод. Хорошо?
- Ревнивцу не нужен повод, Серёжа, он сам его может придумать…
Со временем их достаточно мирные дискуссии на эту тему стали переходить в ссоры. Она сердилась и замолкала. Он дулся некоторое время, а потом просил прощения за свою глупость и всячески пытался загладить свою вину.
Однако здание их любви уже дало первую трещину… Встречи перестали быть лёгкими, как невесомый тополиный пух. Прошли те времена, когда они жили, словно инопланетяне, свободные от всех обязательств и условностей. Сергей стал настаивать, чтобы она развелась с мужем.
- Давай жить вместе, - предлагал он.
Она удивлялась:
- Зачем это тебе? Мне всегда казалось, что мужчины твоего типа, как огня боятся семейных отношений.
- Что ты можешь знать о мужчинах моего типа? Да и какая разница, какого типа мужчина? Я просто… боюсь тебя потерять.
- А ты думаешь, что этим сможешь меня удержать? Да и зачем меня держать? Вот же она я. Я никуда не исчезаю.
- У меня такое ощущение, что ты можешь это сделать в любую минуту. Сначала я и не подозревал, что когда-нибудь попрошу тебя выйти за меня замуж. А теперь очень боюсь потерять то, что люблю больше всего на свете.
- Серёжа, давай ничего не менять, прошу тебя. Жизнь сама всё поменяет, не торопи события, - говорила она, целуя его.
- Думаю, что эти изменения вряд ли порадуют меня, - горячился он.
С каждым днём она всё больше чувствовала, что эти отношения начинают тяготить её.
Тринадцатый Анютин день рождения в тот год выпал на четверг. С утра все ушли на работу, только ребёнку в честь личного праздника разрешили остаться дома и отоспаться. На работе, как обычно, наблюдался завал – до конца года оставалось чуть меньше месяца. Всё напоминало об этом: неумолкающий телефон, постоянно жужжащий факс, раздражённые голоса сослуживцев… Поэтому уйти с работы пораньше Светлане так и не удалось. Сергей, пробегая мимо по коридору, тронул её за плечё.
- Я сегодня жду тебя после работы, как обычно на углу у кафе, - сказал он торопливо.
- Нет, Сережа, сегодня не могу, – так же торопливо ответила Светлана.
- Свет, ты меня убить решила? Ты же знаешь, что я без тебя долго не могу, - в его глазах мелькнуло то отчаянное выражение, которое способно толкнуть мужчину на любые глупости. Она знала это, потому поспешила оправдаться.
- Сегодня у дочки день рождения. Я никак не могу. Сам пойми.
- Я-то всё понимаю, - Сергей скрипнул зубами. - Муж тоже придёт? Придёт.
- Я не знаю. Я его не приглашала.
Сергей сжал её за локоть:
- Света, ты понимаешь, что я не хочу тебя делить ни с кем. Ни с кем!
- Отпусти меня! Сейчас кто-нибудь выйдет в коридор, а я не хочу сплетен.
- А мне всё равно! Пусть сплетничают! Я тебя люблю и мне на всех плевать!
- А мне не плевать!
Из бухгалтерии вышла Екатерина Петровна. Она на ходу продолжала просматривать какие-то счета.
- Отпусти меня, - прошипела Светлана.
Сергей выпустил её локоть. Посмотрел почти с ненавистью. Сказал медленно и раздельно:
- Я тебя люблю, - словно приговор вынес. Потом развернулся и очень быстро пошёл по коридору.
- Когда она торопливо открыла ключом двери, в большой комнате уже гудели голоса. Она сразу же узнала голос Юркиного отца. Он всегда приезжал к внучке на день рождения, как бы не был занят. И всегда привозил какой-нибудь ужасно дорогой подарок, чем приводил внучку в неописуемый восторг. Анюта висла у деда на шее и визжала, а он улыбался, счастливый произведённым эффектом. В этот раз Николай Константинович подарил Анюте мобильный телефон самой крутой модели - с цветным экраном. Теперь и дедушка и внучка сидели на диване и увлечённо разбирались в меню аппарата. Елена Семёновна хлопотала на кухне. Отец расставлял стулья за праздничным столом. Юрки не было… «Странно, – подумала Светлана, - не пришёл на день рождения к собственно дочери». Настроение почему-то сразу же испортилось.
- Мама! - кинулась Анюта к матери, - посмотри, что мне дедушка Коля подарил?
- Дедушка Коля, как всегда, тебя балует. Папа, но это же слишком дорогая игрушка.
- Это не игрушка, Светочка, а чудо современной єлектронной техники.
- Это чудо стоит бешеных денег, - заглянула в комнату Елена Семёновна, - Вы, Николай Константинович, действительно очень балуете ребёнка. Сегодня Вы ей купите дорогущий мобильный, завтра она захочет новый Мерседес.
- Бабушка, ты утрируешь, - возразила Анюта.
- Что я делаю, ты сказала? И где слов-то таких нахваталась?
- Современная молодёжь просто невыносима, - картинно закатив глаза, тонким голосом произнесла Анюта.
- Анька, чертей получишь, - пригрозила бабушка. – Совсем девчонка от рук отбилась.
- Бабушка, не кричи на ребёнка, у него сегодня день рождения, - Анюта чмокнула Елену Семёновну в щёку. – Когда уже, наконец, будет готов твой обалденный торт? Я его так люблю.
- Ох, Анька, умеешь ты подлизаться! – замахнулась бабушка полотенцем.
- Мама, пошли я помогу, - предложила Светлана.
На кухне мать сказала. вынимая готовый пирог из духовки:
- Приходил он уже.
- Кто? - Светлана изобразила на лице непонимание.
- Кто-кто? – неожиданно рассердилась мать. - Ты кого обмануть пытаешься? Думаешь, я не заметила, как ты по комнате глазами шарила? Приходил он уже. Поздравил Анютку ещё утром и ушёл. Николай Константинович к нему заезжал, но Юра не захотел с ним приехать. А мог бы! Ребёнок ведь не только твой, его тоже. Что мы его прогнали бы?!
- Мама, - взмолилась Светлана.
- Что мама? Ты же мне обещала с ним поговорить. Сколько ты будешь тянуть? Ты мне пообещала!
- Я помню, мама, что я тебе обещала.
- Света, твой ребёнок страдает! Ты это понимаешь?!
Из комнаты донёсся дружный смех.
- Мама, что-то я не вижу, чтобы ребёнок очень страдал. Не порть мне праздник. Ладно?
- А для меня это вообще не праздник, если ты…- начала мать.
Светлана взяла стопку тарелок и вышла из кухни…
- А где же тётя Вера с дядей Валерой, – забеспокоилась Анюта, - почему это их до сих пор нет?
Валера при всей своей ветрености в отношении женщин, был удивительно добрыми и мягким человеком. Анюта просто души в нём не чаяла. Он всегда затевал весёлые игры. Был задорным, как мальчишка. Знал невероятное количество фокусов с картами и смешил всех анекдотами. Валера по жизни был оптимистом. Но главным его достоинством было то, что он не умел долго сердиться. Часто тёща, Елена Семёновна, высказывала зятю в глаза всё, что думает о нём, он, конечно же, обижался, сердился и хлопал дверью, но ни один семейный праздник не обходился без присутствия Валеры, тем более день рождения обожаемой племянницы. Светлана не сомневалась: из Валеры получился бы замечательный отец.
- Действительно, где это они? – заволновалась мать.
- Ну, давайте уже садиться, - нетерпеливо сказал отец. – Они вечно опаздывают. Сват, водка стынет!
Вера с Валерой пришли, когда все уже расселись.
- Вот нюх у моего зятя на свежую водку и закуску! Обзавидуешься. Жить тебе, мать, ещё сто лет и брыкать с таким зятем. Ну, рассаживайтесь уже, наконец. Пока все соберутся, слюной захлебнуться можно.
Отец разливал водку и вино. Мать щебетала вокруг Николая Константиновича. Валера о чём-то перешёптывался с Анютой (видно уже что-то замышляли). Вера легонько толкнула сестру локтем, спросила полушёпотом:
- А Юрка-то где? Что даже на Анькин день рождения не пришёл? Что ты, Светка, в позу становишься. Ну, гульнул мужик один раз, а ты… Да если бы я каждый раз, когда мой Валерик…
- Слушай, Вера, - перебила Светлана сестру, - давай только ты не будешь учить меня жить. Хорошо? Тут и так есть кому учить, без тебя. Постоянно только и слышу… У меня такое впечатление, что это Юра сын нашей мамы, а я только невестка.
- А Николай Константинович приехал, как ни в чём не бывало, - проворчала Вера.
- Это его внучка. Он же не виноват, что его сын…
- Как это не виноват? – возмущённо перебила Вера сестру. – Он бросил Юрку с матерью, а теперь Юрка по примеру своего папочки хочет сделать тоже самое: бросить тебя с Анютой.
- Это не он меня хочет бросить. Это я его хочу бросить.
- Ну и дура!
- Твоё мнение я уже слышала, огрызнулась Светлана.
В дверь позвонили.
- Светочка, открой, - попросила мать, - ты ближе всех сидишь.
Светлана открыла дверь. На пороге стоял Юрка собственной персоной с огромным букетом роз.
Светлана сделала удивлённое лицо:
- Зачем ты пришёл? Ты ведь уже поздравлял Нюточку утром.
Юра виновато улыбнулся:
- Здравствуй, Света. Я тебя хотел увидеть, - голос его звучал не очень уверенно, – Соскучился очень.
- Ну, увидел уже? Иди себе.
В коридор выпорхнула Анюта, кинулась к отцу на шею:
- Папа, папочка! Я верила, что ты придёшь! Ну, что же ты стоишь, не проходишь? Пошли скорее, мы уже все за столом сидим. Ой, какие цветы – отпад!
Она отобрала у отца цветы, сунула их Светлане со словами: «Мамочка, поставь папины цветы в самую крутую вазу», - и потащила Юрку в комнату.
Светлана слышала из кухни, как оживилась компания за столом. Мать принялась хлопотать вокруг зятя. Отец тут же заявил, что положено опоздавшему выпить штрафную. Анюта смеялась. Даже вечно всем недовольная Вера принялась что-то весело рассказывать.
- Подумаешь, герой! – проворчала Светлана с презрением. - Явился, осчастливил всех своим приходом. – Ей почему-то стало ужасно обидно за себя: её, родную дочь и сестру, никогда не встречали с таким восторгом. - Сыночек! Юрочка!- скривилась она. «Может тебе отбивнушечку положить?» – слушать противно. И это моя мать! Нагулялся сыночек, проголодался, пожрать пришёл! Хотя, - она мстительно усмехнулась,- мы теперь с тобой квиты, Юрочка. Квиты…вот только моего сыночка уже никогда не вернуть.
Губы её задрожали, и слёзы быстро покатились по щекам.
Николай Константинович вошёл в кухню, осторожно взял Светлану за плечи:
- Светочка, ты не обижайся, это я убедил Юру прийти. Извини, но вам всё-таки нужно поговорить. Сколько можно мучить друг друга. Я знаю, из-за чего произошла ваша…ссора. Юра мне всё рассказал и… это и моя вина тоже. Он последнее время с моей лёгкой руки очень дорогие машины гонял для состоятельных людей. Деньги появились…лишние. Я ведь хотел, как лучше, а получилось как всегда. Он, так сказать, поддался искушению…Женщины ведь это большое искушение. Понимаешь? Ну, ты, конечно, не понимаешь… Просто мы мужчины…
Плечи Светланы задрожали, и Николай Константинович заговорил быстро, словно испугавшись, что она сейчас прогонит и его:
- Светочка, он любит тебя. Я же вижу. Он мучается. Там у него ничего серьёзного не было, да и не могло быть. Ну, там пару раз сходил налево…
Светлана застонала. Николай Константинович сжал её плечи.
- Прости. Может, я как-то не так говорю. Хочу утешить, а получается наоборот. Ты пойми, это с каждым мужчиной бывает…
Светлана зарыдала.
– Вот чёрт. Что я говорю, - вконец растерялся Николай Константинович. - Я тебя только ещё больше расстраиваю. Просто не знаю, что нужно говорить, чтобы ты простила его. Тем более, что Юрку ты совсем не хочешь слушать.
- Так он Вас вместо своего адвоката послал?
- Да, нет же! Я сам! Я, конечно, понимаю, что не вправе вам давать советы, потому что я сам… Только прошу тебя: не дай всему повториться снова. Что мы с Анной выиграли в жизни, когда разошлись? Она - в могиле, я – один… Вы же вместе прожили тринадцать лет! И Анюта… Подумай о ней.
- А Вы подумали о сыне, когда уходили?
- Не надо, доченька, я уже и так наказан. Анна ведь все эти годы не разрешала мне видеться с Юрой, поэтому я хочу помочь ему хоть сейчас. Пожалуйста! Не повторите наших ошибок. Светочка, подумай. Подумай, прошу тебя.
- Николай Константинович, уходите. Не надо мне его адвоката.
- Ты, Светочка, не сердись на меня. Хорошо? Я когда-то потерял единственного сына, а теперь не хочу потерять единственную внучку. Постарайся и меня понять.
- Уходите, Николай Константинович.
- Я хотел ещё сказать, - заторопился Николай Константинович, - переезжайте-ка вы ко мне, в Киев. Там перспектив больше. Да и хватит Юрке мотаться. Устрою его в немецкое торговое представительство работать. Там нужны хорошие специалисты на сервисное обслуживание машин. А он «немцев», как свои пять пальцев знает. Тебе тоже хорошую работу подыщем. Елена Семёновна говорила, что ты бухгалтерские курсы закончила. Отличная профессия. Анюту в колледж отдадим. Столичное образование – это… Надо ведь уже о её будущем думать. Она у нас девочка толковая. А с жилплощадью что-нибудь придумаем. Поживёте пока у меня, а там - квартиру купим. Соглашайся Светочка. Я ничего для вас не пожалею. Я Юрке уже давно предлагал, а он ни в какую. Ну, теперь-то уж он согласится, если только ты... Соглашайся. На новом месте новую жизнь начнёте. Глядишь – всё и наладится. Пока я ещё что-то могу, помогу все, чем смогу. Соглашайся. А? Светочка, пропадёт он без тебя. Понимаешь? Без вас обеих пропадёт. Я за него боюсь. Понимаешь? Он – мой сын. Помнишь, на вашей свадьбе ты обещала мне поддерживать его, помогать? Не бросай его теперь, очень тебя прошу. Он ведь сопьётся или…
- Не надо меня шантажировать, Николай Константинович, - глухо произнесла Светлана.
- Да, нет. Что ты. Я не шантажирую, я за сына боюсь. Подумай, Света. Подумай… Он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь.
Когда гости разошлись и Светлана с Анютой, наконец, улеглись в постель, девочка обняла мать и зашептала ей в самое ухо:
- Мама, ты видела, как папа на тебя смотрел?
Светлана промолчала.
- Мама, ты же ещё не спишь, не притворяйся. Я хочу с тобой поговорить. Слышишь?
- О чём? – отозвалась Светлана.
- О папе! – зашептала девочка.
- Сколько можно о нём говорить?
- Мамочка, он очень раскаивается. Очень!
- Ты-то откуда знаешь: раскаивается он или нет.
- Мама, ты думаешь, что я не знаю, из-за чего вы поссорились. Он тебе изменил.
- Это он сам тебе сказал? – возмутилась Светлана. - И не постеснялся?
- Когда вы ссоритесь, то…
- Ты что подслушивала? – Светлана открыла глаза и осуждающе посмотрела на дочь.
- Надо быть совершенно глухой, мама, что бы не услышать, когда папа кричит, - обиделась девочка.
- Значит, ты всё знаешь? – пробормотала Светлана.
- Знаю. И думаю, что ты уже можешь его простить, - уверенно заявила девочка. – Он же тебя любит.
- Что ты в этом понимаешь? – махнула Светлана рукой.
- Я понимаю даже больше, чем ты думаешь. Каждый человек может ошибаться. Папа просто ошибся. Теперь он понял свою ошибку и осознал вину.
- Ещё один адвокат на мою голову, - простонала Светлана. – Аня, перестань.
- Я хочу жить с папой и с тобой! – капризно заявила Анюта, - Я хочу поехать в Киев к дедушке. Там перспективы! Там столица! А что здесь?
- Какие там перспективы? Откуда ты это взяла? – устало пробормотала мать.
- Мне дедушка сказал, что там перспективы! Я там пойду в лучший колледж! Поступлю в лучший институт! Дедушка меня очень любит, и я его люблю. И папу люблю, и тебя! Я хочу, чтобы мы опять вместе жили. Мам, прости его и поехали в Киев. Пожалуйста, - взмолилась дочь.
- Нюточка, давай спать, - Светлана повернулась на бок и натянула одеяло, всем своим видом давая понять, что разговор на сегодня окончен. - Мне завтра рано вставать. Я очень устала.
- Ты всегда говоришь, что устала, а в Киеве ты опять могла бы не работать, не так бы и уставала.
- Анюта, мне нравится моя работа, - пробормотала Светлана.
- Неправда. С каких это пор ты её полюбила? Раньше ты говорила, что терпеть её не можешь, - съязвила Анюта.
- То было раньше, а теперь…
- А что теперь? Мама, у тебя кто-то завёлся на работе? Правда?
Светлана от неожиданности подскочила, повернулась к дочери.
- Кто завёлся? Почему ты так решила? Никто у меня не завёлся. И вообще, заводятся только вши и тараканы.
- Что ж ты так испугалась тогда? – усмехнулась девочка совсем, как мать.
- Я не испугалась. Чего мне бояться, - защищалась Светлана.
- Значит, я угадала. Завёлся! А я думала, что бабушка просто придирается к тебе, когда ты поздно с работы возвращаешься. Она и ко мне придирается всегда. Так что, ты собираешься привести мне нового папу?
- Что за бред ты несёшь, Анюта?
- Мама, мне нужен только мой папа. Запомни: я никого другого не признаю. Поняла?- заявила дочь.
- Ты мне угрожаешь?
- Я тебя предупреждаю! Я вообще, уйду к папе жить, если ты снова выйдешь замуж. Подумай над этим!
Девочка сердито отвернулась к стенке и зашмыгала носом.
– И не притрагивайся ко мне, - крикнула она, когда Светлана попыталась погладить её по голове. – Я всё тебе сказала. Решай сама!
Через два дня Анна пропал. Встревоженная Елена Семёновна обзвонила всех внучкиных подруг и в панике позвонила Светлане на работу.
Светлана прилетела с работы и, выслушав от матери утроенную порцию упрёков, набрала Юркин номер. «Абонент находится вне зоны, пере…» - понеслось из трубки. «Где она может быть, - лихорадочно соображала Светлана. - Может она дома, ну, в смысле в Юркиной квартире? У неё ведь есть свой ключ...»
У Светланы сразу отлегло от сердца, когда Анюта открыла дверь:
- Слава богу, ты здесь. Ну, почему ты не предупредила бабушку? Мы чуть с ума не сошли!
Девочка скрестила руки на груди и спокойно посмотрела на мать.
- А чего вы переживали? Я же предупредила тебя, что уйду жить к отцу. Я свои слова на ветер не бросаю.
- Нюта, - опешила мать, - ты хоть понимаешь, что это… жестоко по отношению ко мне?
- А ты понимаешь, что жестоко оставлять ребёнка без отца? – парировала дочь. – Кроме того, я больше не хочу жить у бабушки с дедушкой. Твоя мама меня уже до смерти замучила своими нравоучениями, а тебя вечно дома нет! Завтра папа поможет мне перевезти вещи, и я буду жить с ним.
- Значит, он знает и одобряет твоё решение? – поразилась Светлана.
- Ещё не знает, но думаю, что одобрит, - самоуверенно заявила Анна. - А что ты так распереживалась, не пойму. Ты теперь можешь устраивать свою личную жизнь. Я тебе больше не буду мешать. Живи с кем хочешь. А я буду жить с папой. Я его уговорю, и мы скоро переедем к дедушке в Киев. И всё у нас будет отлично, не переживай!
- А я? – слёзы покатились по щекам Светланы.
- А ты решай сама, что тебе делать, - в глазах девочки тоже блеснули слёзы, но она отвернулась, чтобы мать не заметила этого. - Проходи, - сказала как можно равнодушнее. - Скоро папа с работы вернётся. Я думаю, тебе теперь просто придётся с ним поговорить.
Светлана молча опустилась на скамеечку в прихожей.
- Будешь здесь ждать? – спросила девочка.
Светлана кивнула.
- Ну, как хочешь, – пожала плечами дочь. - Я пошла чайник ставить. Папа, наверное, с работы голодный придёт. Я ему уже ужин приготовила.
Анна ушла на кухню, а Светлана осталась сидеть в прихожей. Она вытирала слёзы перчатками и думала, что её снова загнали в угол. Входной замок щёлкнул два раза, дверь резко открылась, и на пороге в засыпанном снегом пальто появился Юрка.
- Света, ты? – удивлённо поднял брови Юра. – Вот это сюрприз! Нет зря я сегодня домой торопился, как чувствовал, честное слово.
- Папочка пришёл, - завизжала Анюта и кинулась целовать отца. – Мы тут с мамой уже заждались тебя! Раздевайся скорее! На улице что пурга? – тараторила она, стаскивая с Юры пальто. – Его надо на площадке вытряхнуть, а то на пол натечёт.
- А почему наша мама в коридоре сидит?
- Да, вот проходить не хочет, - оправдывалась девочка. – Может быть, ты её уговоришь? Разве можно разговаривать в прихожей о серьёзных вещах? Правда папа? – лукаво прищурила глаза девочка.
- Действительно, Светланка, пошли в комнату раз надо поговорить, - сказал Юра и взял жену за руку.
Светлана хотела возразить, но Анюта заявила тоном, не терпящим возражений:
- Никто ни о чём не будет разговаривать, пока мы все вместе не поедим. Я приготовила ужин. Мойте руки и бегом на кухню.
- Ты ужин приготовила, доча, - поразился Юрка. И смеясь, обратился к Светлане: – Ну, Светик, дочка у нас с тобой уже совсем взрослая стала. Раньше её бывало, веником на кухню не загонишь.
- Вы ещё не в ванной? – насупила брови девочка, - а ну, бегом, а то всё остынет!
Она ликовала: пока всё шло по её плану. Главное было свести родителей вместе. А этого она добилась! Какая разница, какой ценой. Главное, что добилась!
Они ужинали на кухне, как раньше, всей семьёй. Анюта взахлёб рассказывала про свои дела, смешила школьными шутками. Юрка сообщил, что опять вернулся на прежнюю работу, в автосервис.
- Денег, конечно, меньше теперь получаю, но и риска меньше. Дорога – это постоянное напряжение, устаю очень. Нервишки уже пошаливать начали. Мне ведь не двадцать давно…
Светлана молча ковыряла картошку…
- Ой, мама, посмотри, какой снег на улице пошёл. Прямо хлопьями! – Анюта потянула Светлану к окну.
Они стояли, прижав носы к холодному стеклу, и смотрели, как огромный белые хлопья медленно кружили в воздухе и опускались на землю.
- Обалденно красиво! Правда мама? - восхищённо прошептала Анна и обняла мать.
Белый, белый, белый снег
На поля ложится.
Стайка вспугнутых синиц
В воздухе кружится.
Прошептала Светлана.
- Это твои детские стихи? – спросила девочка.
Светлана кивнула.
- Мамочка, хочешь, я выучу все стихи, которые тебе нравятся и все твои стихи. Хочешь? – девочка заплакала. – Мамочка не надо меня бросать,
- Ну, что ты моя хорошая, разве я могу тебя бросить? Ты моя единственная? Ты моя крошечная девочка. Ты моё счастье, – прошептала Светлана и стала целовать её мокрое личико.
Юра подошёл сзади и обнял их. Любимые мои. Мои девчонки. Я ведь без вас… Простите меня! Простите! Я без вас не могу,- он замолчал.
Три взрослых человека стояли, обнявшись у окна, и плакали. За окном шёл снег, совсем такой же, как в тот день, когда Аня родилась. Всё, что казалось таким значительным раньше, отошло на второй план и затерялось где-то в этом пушистом снегу, скрылось и забылось: взаимные недомолвки и обиды, грубые слова и даже измены – всё занесло этим удивительным белым чистым снегом.
Светлана набрала телефон родителей, торопливо сказала: «Мама, мы с Анютой сегодня остаёмся ночевать дома, в смысле у себя дома. У нас всё хорошо», – и быстро положила трубку, чтобы прервать поток удивлённо радостных восклицаний и вопросов матери несущихся из трубки.
В эту ночь Юра превзошёл сам себя. Он был так нежен, что она просто не могла не ответить на его ласки. Она сама уже не понимала, что с ней происходит. Любит ли она Сергея. Если любит, то почему сейчас лежит возле Юрки? Любит Сергея или Юру? Скорее всего, ни того, ни другого. Просто она очень боится остаться одна. И ещё она очень боится потерять Анюту. Она видела, как девочка радовалась, что её замысел удался. Как она весело смеялась и лукаво подмигивала и отцу, и матери. Ребёнок был просто счастлив, что родители снова вместе. Да и ребёнок ли уже? Светлана была уверена только в одном: она любит Анюту, а всё остальное… не важно.
- Как же я по тебе соскучился, Светик! У меня не было никого после того, как ты ушла. Почти год никого не было! Клянусь тебе! Теперь я изменился. Вот увидишь. Я так испугался, что могу тебя потерять навсегда, что ни на одну женщину больше смотреть не могу. Честное слово!
Она слушала его клятвы и думала о том, что скажет завтра Сергею…
Сергей варил кофе. Светлана сидела, закутавшись в покрывало за маленьким белым столиком в его кухне, и вертела в пальцах пустую чашечку. Она наблюдала за уверенными движениями его рук и думала о том, что сейчас должна была сказать. Она собиралась с духом, чтобы всего через пару минут несколькими словами перечеркнуть всю эту картину: и уютную кухоньку, где было выпито столько чашек кофе, сваренного Сергеем, и эти красивые сильные руки, и все чувства, которые с ними связаны… Навсегда. Она знала, что он никогда не поймёт, а она не сумеет объяснить, потому что есть вещи, которые очень трудно объяснить кому бы то ни было. Наконец, она решительно произнесла спокойным ровным голосом, но сам Бог знает, чего ей стоило это спокойствие:
- Серёжа, я больше никогда сюда не приду. Это наш последний вечер.
Сергей обернулся, но она не могла видеть выражение его лица, потому что неотрывно смотрела на крошечную синюю кофейную чашечку на белом пластике стола. Сергей молчал. Он забыл о готовящемся кофе, и напиток уже начинал, пенясь, подниматься в турке.
- И не перебивай меня, - неожиданно закричала Светлана. – Дай мне сказать. Я возвращаюсь… Я должна вернуться к мужу.
- Зачем? – голос его был глухим и бесцветным, словно её слова разом смыли все краски. Кофе стал заливать плиту.
- Зачем? – растерянно переспросила Светлана. – Я сейчас ему нужна.
- А я? Мне ты тоже нужна, - сказал он почти спокойно.
Её смутила его реакция. Она ожидала бурного скандала, выяснения отношений, даже вспышки агрессии…
- Ему я нужна больше, чем тебе.
- Откуда ты знаешь кому…
- Я знаю, Серёжа, - не дала ему договорить Светлана. Знаю, - она опустила голову на руки.
- Но зачем? Ведь ты же любишь меня, а не его. Зачем ты это делаешь? Какое тебе дело до него, если ты любишь меня, - вопросы падали, как капли воды из крана, один за другим. Кофе уже шипел на плите.
- Это не любовь у нас с тобой, Серёжа, - сказала она устало.
- А что? Что это, по-твоему?
- Это только страсть. А страсть она, как костёр – горит ярко, но сгорает быстро. Я уже начинаю чувствовать, как она перегорает.
- А я нет! – Он махнул рукой, перевернул турку, и остатки кофе затушили огонь. Газ зашипел, вырываясь на волю. Она встала и выключила газ. Сергей схватил её за руку, притянул к себе, заговорил страстно в самое лицо:
– А я нет. Я не чувствую, что всё проходит. Я тебя всё время хочу, как, как…
- Это скоро пройдёт. Это только страсть и больше ничего.
- Это любовь, Света! Это любовь!
- Нет, - она покачала головой, - тебе только кажется, а потом всё пройдёт, и останется только зола. Любовь, она совсем другая, Серёжа.
- Значит, его ты любишь, а со мной только страсть? Отвечай! – Сергей тряхнул её за плечи.
Светлана горько усмехнулась:
- Ты говоришь со мной, как со своей собственностью. А я так устала быть собственностью мужчины. Хватит. Я могу принадлежать только одному человеку – своему ребёнку. И я должна сделать всё, чтобы моей дочери было хорошо. Нюточке нужен отец, и пусть это будет родной отец, потому что она его любит. Я его не люблю, а она любит. И с этим я ничего не могу поделать.
- Но как же ты будешь с ним жить? Как ты будешь с ним… спать? Тебе же со мной хорошо. Тебе со мной хорошо? Ты же не могла всё это время притворяться. Разве можно так мастерски играть? Или можно? – он снова тряхнул её за плечи.
- Прекрати меня трясти, как грушу! Нет, я не играла. Мне с тобой хорошо. Если бы это было не так, я сегодня не пришла бы к тебе. Я просто хотела в последний раз…
- Света, не надо. Не надо. Не надо, - стал он повторять с отчаяньем ребёнка, у которого забирали любимую игрушку, - не надо, Света! Разве ты не видишь, как я люблю тебя? А он? Как ты будешь ложиться с ним в постель, помня обо мне?
Она стояла с каменным лицом, закрыв глаза, словно все чувства в ней умерли, и произнесла таким же каменно мёртвым голосом:
- Какая разница с кем ты ложишься в постель. Когда выключаешь свет и закрываешь глаза, главное – игра воображения.
Он замахнулся, чтобы ударить её по лицу, но в последний момент удержал руку, и она упала, как плеть.
- Какая же ты сука… Уходи, - едва сдерживая ярость, прошипел он.
- Разве ты услышал что-то новое? – продолжала она. - Почти все люди делают так: и мужчины и женщины.
- Уходи! – закричал он. – Я больше никогда не хочу тебя видеть!
«Так будет лучше, - думала она, собирая свои вещи, - иначе он меня не отпустит». Сергей угрюмо курил у окна. Он не обернулся, когда Светлана коротко сказала: «Прощай». Только вздрогнул от резкого стука двери в коридоре. «Ну и чёрт с тобой, - сказал он зло и сплюнул прямо на пол. – Все вы бабы одинаковые!»
Такси неслось по ночному городу, разбрызгивая холодную снежную слякоть на дорогах, подпрыгивая на выбоинах в асфальте и, нехотя, останавливалось на светофорах. Встречные машины пялили на него свои круглые жёлтые глаза, редкие прохожие провожали равнодушными взглядами, чёрные деревья бездумно махали голыми ветками вслед, и, конечно же, никому из них: ни машинам, ни деревьям, ни людям не было никакого дела до женщины, сидящей в тёплом чреве такси. А женщина, зябко поводя плечами, всю дорогу шептала, как молитву всего несколько слов: «Я должна это пережить. Я должна это пережить. Я должна это пережить…» Она прекрасно осознавала, что новое решение возвращало её в прежнюю жизнь. И ещё она понимала, что семья – это поезд, из которого она не может выйти насовсем, потому что внутри этого поезда прошло тринадцать лет её жизни, а целых тринадцать лет жизни не так легко вычеркнуть и забыть. И самое главное – в одном из купе поезда сидит её дочь и ждёт возвращения матери, а мать не может обмануть надежд своего ребёнка. История с Сергеем – это всего лишь остановка на пути, незабываемая, очень яркая, очень красивая, как карнавал в Бразилии, но остаться в нём навсегда было невозможно. Она должна найти в себе силы подняться по ступенькам и закрыть за собой двери вагона. Стоянка завершена. Её поезд идёт дальше!
Когда такси подъехало к дому и остановилось у подъезда, женщина расплатилась и вышла. Машина мигнула огнями и скрылось за углом. Тусклый одинокий фонарь тщетно пытался осветить грязный двор. Ругая мерзкую погоду, прошёл сосед со второго этажа. Приветственно махнул рукой и скрылся в подъезде. Мяукнула из подвала кошка и тут же затихла. На третьем этаже с грохотом распахнулось окно, и нетрезвый голос недовольно сказал: «Хочу и буду! И ты мне не указ! Я свободный человек!» В ответ на это понеслись проклятия и упрёки. «Свободный человек» тоже не остался в долгу. «Ни фига, ни фига, ни фига, - усмехнулась Светлана и медленно побрела по улице. Вчерашний сказочный снег уже почти растаял, оставив после себя только противную серую кашу на тротуаре. Приходилось обходить лужи, балансируя на кривых возвышенностях бордюров. «Скоро зима скрепит это безобразие морозом, заметёт снегом, и снова всё будет внешне выглядеть просто идеально до тех пор, пока не нагрянет весна. Боже мой, как же я люблю весну и как же ненавижу зиму. Всё в ней понятно, идеально, стерильно и ску-у-у-у-чно, невыносимо скучно. Хоть повесься!» Она ещё долго ходила по своему району, дрожа от холодного ветра, пока совсем не замёрзла.
- Мама, - кинулась ей на встречу Анюта. – У тебя что-то случилось?
- С чего ты взяла, моя птичка? У меня всё замечательно! – попыталась, как можно бодрее, ответить Светлана. – Просто я замёрзла и устала. А так. Всё замечательно!
- Разве может быть всё замечательно у человека с таким лицом? – недоверчиво произнесла девочка.
- А что с моим лицом? – не поняла Светлана.
- С ним ничего. Его просто нет на тебе. На тебе нет лица, мама.
- Ну, это пройдёт скоро. Скоро, я тебе обещаю, птичка. А папа где? – спросила она как можно беззаботнее.
- Папа сегодня будет поздно. Просил нас ужинать без него. Но я сегодня ужинала сама, - проворчала девочка, пока вас дождёшься, мне уже спать надо ложиться.
- Прости меня, доча, - виновато сказала Светлана. – Больше это уже не повторится. Ничего не повторится. Ничего…
Она поспешно скользнула в ванную и уже там дала волю слезам. Она стояла под душем. Вода тугими горячими струями ударялась в плечи и потоками скатывались по спине. Светлане так хотелось, чтобы вода унесла с собой чувство вины, которое так невыносимо давило ей на плечи. Чувство вины перед всеми и перед самой собой. «Каждый человек – кузнец своих несчастий», - вспомнила она перефразированное изречение кого-то из великих.
- Светик, к тебе можно? – открыл двери Юрка.
Она кивнула.
- Я так хотел тебя увидеть, не мог дождаться, пока ты домоешься. Можно, я просто постою рядом несколько минут? – спросил почти робко.
- Юра, давай уедем к твоему отцу в Киев как можно быстрее, - попросила Светлана, стараясь придать своему голосу твёрдость.
- Если ты хочешь, хоть завтра, - с готовностью согласился он.
Она обняла его мокрыми руками и поцеловала в губы. От неожиданности он даже пошатнулся, но уже в следующее мгновение ответил на её поцелуй со всей страстью, на которую только был способен.
В эту ночь Светлане снова приснился сон, в котором был пустой зал и пустая сцена. Почему? Она опять гонялась за призраками своей жизни и не могла их поймать, потому что призрак невозможно изловить, ведь это же призрак. Да и зачем за ним гоняться. Каждый раз ловить только воздух и проклинать себя за это? Какой смысл? Она просто хотела заполнить пустоту внутри себя, вот и всё. Неужели непонятно. Заполнить пустоту внутри!
И снова звучала музыка, которую Светлана не могла вспомнить утром, потому что сон каждый раз забирал прекрасную мелодию с собой…
15
Киев. Киев – город огромного количества каштанов и огромного количества жителей. Каштаны, правда, зимой мало чем отличались от других деревьев, такие же голые и сонные. А вот столичные жители, пожалуй, очень даже отличались от провинциалов. Они были увереннее в себе, жёстче, наглее. «Ей, чего зеваешь?» – неслось сзади, и слова тут же подкреплялись ощутимым толчком в спину. «Не выходишь, а чего встала у двери?» - и тут же тык локтем в бок. «Женщина, побыстрее можно?» - и уже инстинктивно ждёшь тычка от недовольного. А поток людей в часы пик в метро, уносящий тебя совсем не в ту сторону, куда надо? А километровые очереди на автобус, маршрутку или троллейбус вечером и утром? А… а потом ко всему этому привыкаешь, и уже самому невольно хочется ткнуть в спину зазевавшегося на выходе из вагона метро человека, потому что катастрофически опаздываешь на работу. И бежишь «с самыми опаздывающими» к эскалатору, чтобы не стоять несколько лишних минут в очереди, двигаясь пингвиньим шагом. А сзади, отставая от тебя всего на пол шага, отчаянно бежит старушка в плаще с оторванной пуговицей, а за ней молодой парень спортивного вида, в сбившейся на бок шапочке, а за ним… Но ты никого не замечаешь вокруг, и они не замечают тебя, потому что все ужасно спешат. А вечером, возвращаясь домой всё в той же толчее, ты видишь угрюмые лица измученных людей, из которых большой город высосал все жизненные соки. Они терпеливо добираются домой в течение полутора или двух часов, молча, сжав зубы, что бы хватило ещё сил поругаться в семье, выплеснув на близких своё раздражение. Вся эта жизнь сначала пугала Светлану невероятно. Она никогда не любила больших городов, не умела отчаянно работать локтями в гуще человеческих тел, не могла ответить грубостью на грубость… Ей казалось, что среди этих угрюмых, вечно спешащих куда-то людей невозможно найти друзей или хотя бы приятелей. Вопреки ожиданиям Анюты, Светлана пошла работать сразу же, как только семья переехала в Киев. Найти работу в столице оказалось гораздо проще, чем дома. Конечно, тесть тоже посодействовал. Сначала они поселились в его трёхкомнатной квартире на площади Льва Толстого, а к весне, когда начали расцветать легендарные каштаны, и продалась бывшая квартира, переехали в собственную трёшку на Лесном массиве.
Сразу после нового года сестра Вера уехала в Испанию, в Каталонию. Валера остался один и тут же пустился во все тяжкие. Мать сокрушённо заламывала руки, рассказывая Светлане, как он запустил квартиру:
- На кухне - батареи бутылок! Кругом грязь! Сам опустился: не мытый, не чёсанный. Ужас! Просто ужас! Как она с ним жила? Я не понимаю.
- Любила, наверное, - попыталась вставить Светлана.
- Я тебя умоляю, какая там любовь! Ты же знаешь, как они жили. Бедная девочка, теперь она там горбатится, а он здесь живёт, горя не зная. Пьёт и гуляет. А она посылает ему деньги! Альфонс несчастный! – мать заплакала.
Вера писала: « Климат в Каталонии влажный, но тёплый. В домах совсем нет отопления. Зимы, в нашем понимании, нет вообще. В магазинах полно фруктов и овощей, зато нет нормальной колбасы, к которой мы привыкли. Поэтому я хожу в немецкий магазинчик и покупаю там их вурст, который почти, как наша копчёная колбаса». Ещё она писала, что устроилась в богатую семью домработницей. Хозяева её не обижают. Зарплата приличная. В доме, правда, двое маленьких детей, так что работы хватает, но она всем довольна. Дети очень хорошенькие – девочка пяти и мальчик - трёх лет. Испанский язык не сложный и Вера через три месяца уже могла худо-бедно договориться с испанцами. Она ни на что не жаловалась, только писала, что очень скучает. Сетовала, что Валера ей почти не пишет. Светлана писала, что он много работает и очень занят, потому что затеял ремонт в квартире, в общем, не хотела добивать сестру плохими новостями. Она почти физически ощущала, как от каждого Вериного письма веет страшной тоской по дому и родным. Вера тоже не хотела расстраивать никого и писала только о хорошем. Но как ей на самом деле жилось в чужой стране, Светлана могла только догадываться.
Как только семья Смирновых обзавелась собственным жильём, Юрка сразу же вытянул в Киев давнего друга, Лёшу Гамова. Лёшка потерял работу и едва сводил концы с концами. «Приезжай к нам, - уговаривал его Юрка, - здесь работу легче найти. Я поговорю с отцом, может, что-то и тебе подыщем». Лёша долго не заставил себя упрашивать. Он приехал на майские праздники. Анюта, визжа от восторга, таскала его по всем комнатам и хвасталась всем, чем по её мнению вообще можно было похвастаться: новым телевизором, новым мягким диваном, новым шкафам для книг, новым… а всем новым вообще. Она, почти не переводя дыхание, рассказывала (на вдохе и на выдохе) о своих школьных успехах, новых подругах, увлечениях… Лёша слушал, улыбаясь и поглядывая на Светлану.
Когда поток новостей наконец-то истощился, а вернее Анюте просто позвонила подружка. Светлана смогла перекинуться парой слов со старым другом.
- Лёша я так рада тебя видеть, - сказала она, счастливо улыбаясь. - Ну, рассказывай теперь ты, а то Анюту не переслушаешь.
- Светик, я тоже очень рад тебя видеть. Сколько мы не встречались? Год, наверное?
Она рассмеялась:
- Пять месяцев.
- Правда? А я думал, что уже год прошёл, как вы уехали. Знаешь, иногда такая тоска возьмёт…словом не с кем перекинуться…- он откашлялся. - Ты совсем не изменилась. Всё такая же …красивая. Цветёшь и пахнешь.
- Спасибо, Лёша, - кивнула она, улыбаясь.
- Нет, это не комплемент. Это правда, Свет. Я вообще комплименты говорить…не мастер. Ты же меня знаешь.
Она кивнула, всё так же улыбаясь ему.
- У меня, в общем-то, всё отлично, - заторопился он. - Вот только с работой – труба, а так…всё замечательно. А Анютка ваша совсем большая стала... - он неловко замолчал.
- Как ты живёшь, Лёша? А как твоя Танюшка?
- Девятнадцать лет уже девахе, - вздохнул Лёша, – ростом меня догнала. Мозгами только не в меня. Учиться не поступила, работать негде. Вот теперь боимся, как бы замуж не выскочила или ещё чего повеселее…
- А что есть за кого?
- Да, ходит там один, - махнул рукой Лёша. – Тоже нигде не учится, а работать негде. Так слоняется… под нашими окнами. У тебя эти радости пока ещё впереди.
- А как жена?
- Наташка?
- А что есть уже другая?
- Да нет. Та же самая. А что жена? Пилит меня, что денег в доме нет, что я некудышний отец. Пилит, в общем, за всё. Да я уже привык как-то, всё-таки девятнадцать лет вместе. Нет, один раз уже было плюнул, надоело всё до… собрался уйти и…не смог…
- Да, - вздохнула Светлана. – Что-то менять в своей жизни всегда тяжело.
- А ты знаешь, - Лёша прищурил глаза, - в тебе что-то всё-таки изменилось. Повзрослела ты что ли?
- Может быть, - она склонила голову на бок. – По-твоему, это хорошо или плохо?
- По-моему, я тебя начинаю бояться, - сказал он без тени улыбки.
- Неужели я так плохо выгляжу? – засмеялась она.
- Скорее наоборот, - ты слишком хорошо выглядишь.
- А всё-таки ты научился делать комплименты, значит, тоже изменился. И, по-моему, это хорошо.
Он что-то ещё хотел сказать, но тут в комнату вошёл Юрка.
- О, какие люди! Лёха, молодец, что приехал!
Друзья обнялись.
- Я может, даже быстрее приехал, чем вы ожидали, – хохотнул Лёша. - Извините уж. Дома просто никакой жизни нет. Наташка поедом ест.
- Говорю же тебе: оставайся. Помогу, чем смогу. Так, - Юрка с удовольствием потёр руки. – Это дело надо отметить. Я побежал за шампанским. Светик, что ещё надо купить, заказывай. Сгоняю в супермаркет. Лучшего друга надо хорошо встретить.
- Только не очень хорошо, а то понравится, и я останусь, – пошутил Лёша.
Юра положил руку ему на плечё:
- Лёшка, друг, поверишь, я был бы счастлив. Только одно условие, - он поднял указательный палец, - без Натахи. Ты не обижайся, но уж очень она у тебя…энергичная.
- Да, бешенная она у меня! – засмеялся Лёшка. – Но условие я принимаю.
- Героический ты парень, Лёха. – Я бы твою Натаху, не обижайся только, - опять прибавил Юрка, - я бы…а ты терпишь…
- Всё, - засмеялся Лёшка, - о змеях больше ни слова. Не всем же так повезло, как тебе.
- Точно! – согласился Юра. Он обнял Светлану и поцеловал её в щёку.
- Ладно, не подлизывайся. Сейчас напишу, что тебе нужно купить, а то всё равно не запомнишь.
- Давай, я с тобой пойду в супермаркет, - предложил Лёша. – Надо же мне как-то себе на обед заработать.
- Давай! По дороге обсудим кое-что…
- Эй, вы, конспираторы! – погрозила Светлана пальцем, - по дороге ничего не пить. Вы меня поняли? А то нам с Анюткой долго вас придётся ждать.
- Ты, что, Светик, - Юра сделал оскорблённое лицо, - как ты могла о нас такое подумать?! Мы люди крайне порядочные и интеллигентные.
- Я, я, натюрлишь, - закивал головой Лёшка, - вир зынд интеллигентные люди.
- Мужики, когда вы вырастете, наконец? – засмеялась Светлана.
Друзья вышли из подъезда, закурили. Юра затолкал список продуктов в карман, мотнул головой.
- Пошли, Лёшка, куда-нибудь посидим, пиво попьём. Поговорим… без Светланы.
- Как вы теперь живёте, Юрка?
- По всякому, Лёха, по всякому, - махнул рукой Юра. - Пошли…
- Хорошее пивко, холодненькое, - сказал Лёша, блаженно жмурясь на весеннее солнца.
- Хорошее, я всегда такое беру, - согласно кивнул Юрка.
- Хорошо тут у вас. Лес рядом. Воздух почище, и от метро недалеко. Мне нравится, в общем.
- Мне тоже, - согласился Юрка.
Они сидели за столиком в кафе на улице и потягивали пиво из запотевших бутылок. За небольшим заборчиком, отгораживающим кафе от дороги, стоял мужичёк сильно потрёпанного вида и смотрел на них преданными глазами. Время от времени он опасливо оглядывался по сторонам, видимо в поисках конкурентов на бутылки. Грязная клетчатая сумка в его руке была совсем пуста. Время бутылочного Джек-пота ещё не наступило. Было только два часа дня, но мужичёк, по всей видимости, просто не мог уже дождаться вечера. Он то и дело облизывал языком потрескавшиеся губы и судорожно сглатывал. При этом щёки его, заросшие серой щетиной, вздрагивали, а острый кадык на тонкой шее дёргался, как поплавок на воде. Лёша несколько минут рассматривал бомжа, потягивая пиво, потом сказал задумчиво:
- Да, Юрка, не всем везёт в этой жизни.
Он допил пиво и со стуком поставил бутылку на столик. Юрка поставил свою бутылку рядом, потом захватил их обе одной рукой, встал и поманил мужичка. Тот с готовностью подошёл вплотную к заборчику.
- На, - сказал Юра, протягивая ему бутылки. - Забирай и минимум пол часа, чтоб я тебя здесь не видел. Понял? Нам с другом поговорить надо. Будешь мозолить глаза - прибью. Ясно?
Бомж очень понятливо кивнул и почти бегом кинулся через дорогу, наверное, к ближайшему пункту приёма стеклотары.
- Люблю понятливых, - усмехнулся Юрка. – Они всё на лету схватывают.
Он купил ещё две бутылки пива и опять вернулся за столик.
- Бомжей и собак в славной нашей столице почти равное количество. И никому до них нет дела. Раньше хоть отстреливали, а теперь…
- Кого отстреливали? Бомжей что ли?
- Собак, старина! Этих раньше отстреливали. А бомжей и так было меньше намного. Теперь и тех и этих до хрена. Пора бы уже всех отстреливать: и собак, и людей.
- Так ведь и отстреливают людей понемногу, только, правда, не бомжей.
- Да, я тоже телик по вечерам смотрю.
Помолчали…
Лёша допил вторую бутылку, поставил её на столик, повертел головой. Мужичок с клетчатой сумкой осторожно выглядывал из-за ларька через дорогу от кафе. Юра тоже заметил его, поднял увесистый кулак, погрозил и сказал старательно артикулируя: «Я тебя, твою мать…»
Мужичёк мгновенно исчез за ларьком. Лёша хохотнул. В это время по улице мимо кафе прошла хорошенькая женщина, и оба друга не сговариваясь, рефлекторно проводили её заинтересованным взглядом.
- М-да, - промычал Юрка.
- Так как у вас со Светланой? Наладилось хоть немного? – осторожно спросил Леша.
Юрка пошарил рукой в кармане, вынул сигареты.
- Как тебе сказать, - он закурил, затянулся, повертел сигарету в руках, - скорее нет, чем да.
- Не простила до сих пор?
- Не знаю. Может, простила, а может, только вид сделала… Я думаю, что всё это только из-за Аньки… И всегда, наверное, из-за Аньки было, с самого начала. Не любила она меня никогда, если бы не Анька…– Юрка резко сплюнул на асфальт. - И раньше мне с ней тяжело было, а теперь... Чужая она стала совсем. Что-то себе думает там внутри всё время. Что… не знаю.
- Спросил бы её.
- Та, разве она правду скажет, - Юрка махнул рукой. - Даже вникать не хочу. Боюсь, честно говоря. Я думаю: был у неё кто-то за те восемь месяцев, что мы не жили вместе. Чувствую, что был.
- Да, не было у неё никого. Что ты себя накручиваешь.
- Молчи, Лёха. Ты её не знаешь, а я знаю. Я её знаю. Притворяется она… специально, ради дочки.
- А мне показалось, что у вас уже всё хорошо…
- Это тебе только так показалось, старина… Всем так кажется. А я её знаю. Притворяется она… Стерва, - Юрий с силой вдавил окурок в обрезанную жестяную банку из-под «Колы», служащую в генделыке пепельницей, стукнул кулаком по столу. – Как представлю себе, что она с кем-то…убил бы.
- Да, ладно тебе, - осадил его Лёша. - Сам не святой.
- Я не святой. Но я же мужик, в конце концов! И кто виноват, что муж от жены налево ходит? Я тебя спрашиваю? Жена! Жена виновата. Почему мне с другими бабами легче, чем с ней? Ну, проще как-то, без этих самых…без реверансов. Проще! Только люблю я её, вот в чём проблема. Я всё время думаю … Что будет, когда Анька вырастет? Тогда всё, наверное… Я Светке больше не нужен…Сбежит она от меня. Конечно, сбежит. А что я тогда делать буду…без неё? Не могу я без неё…и с ней…не могу… Анька её держит…а я ей не нужен. Так только, для мебели, как говорится. Вот она тогда ушла… Я бегал, на коленях просил. Нет! Не простила! Я запил… Потом ты меня в чувства приводил. Помнишь? В поездку вытянул.
- Помню…
- Я съездил и вроде отлегло…как-то… Думаю: а чёрт с ней… Бабу себе нашёл. Даже как-то жить стали, может месяц прожили, чувствую – не то. Другую, третью.. Я с ними не церемонюсь. Вон их сколько одиноких с детьми мается…только деньги покажи…любят - на раз. В общем, с пол года так. То у одной, то у другой…не то. Обнимаю какую-нибудь, глаза закрою и представляю, что Светка рядом. Открою глаза – нет её. Не могу же я всю жизнь с закрытыми глазами… Опять запил. Помнишь?
- Помню…
- Отец узнал, приехал. Меня по морде… Веришь, первый раз в жизни ударил…но до меня дошло: пропаду без Светки. Отец к ней. Аньку натравил. Мне говорит: хватит из себя капитана подводной лодки строить, как пацан. Поедете ко мне, и всё наладится. Поехали… Анька её уломала. Сказала, что уйдёт ко мне жить. Не ушла бы, конечно, но Светка поверила, испугалась и… вернулась…совсем чужая вернулась. А теперь, веришь, живу и всё время жду…жду:.. Анька замуж выйдет, проснусь как-нибудь утром, а Светки нет рядом. Или ещё хуже… Она вдруг мне скажет: я люблю другого…и что тогда делать? Ты знаешь, это вот меня так измучило, что я прямо хочу, чтобы это поскорее случилось. Что б вот всё кончилось уже как-то…не знаю как, но кончилось… Душа у меня горит внутри. Вот такая штука, старина. Уйдёт…она от меня…
- Да, куда она уйдёт?
- Да куда угодно! Не знаю… Ну, к этому, - Юрка сжал кулаки, - который у неё был… Я бы такую бабу, как она, всю жизнь ждал…
- Слушай, Юрий Николаевич, брось ты эти разговоры. Зачем себя изводить. Время придёт, будешь действовать по обстоятельствам. Светлана, наверное, нас заждалась уже.
- Ладно, старина, пошли.
Едва они поднялись из-за столика, знакомый бомж возник у заборчика, как привидение.
- Забирай, чёрт с тобой, - милостиво разрешил Юрка, - чёрт с нами со всеми! И с этой жизнью…
Он выматерился и сплюнул на дорогу.
– Я, Лёшка, думал, что я капитан своего корабля. А оно, оказывается, совсем не так…
- Представляешь, Светик, пришлось за шампанским пилить хрен знает куда! – шумел, немного заплетающимся языком Юрка, вытаскивая свёртки из полиэтиленовых пакетов. – Ну, нельзя же без шампанского встречать дорогого друга.
- Я так и поняла, - вздохнула Светлана. – Хотела уже в милицию звонить: «Разыщите, пожалуйста, двух, отбившихся от жён, мужиков».
- Да куда я от тебя отобьюсь, Светик? Куда я от тебя денусь-то? – и добавил серьёзно: - И ты от меня никуда не денешься. Поняла? И не мечтай, - он погрозил жене пальцем.
- А я и не мечтаю, - вздохнула Светлана. - Лёша, - она укоризненно покачала головой, - я считала тебя надёжным человеком. А ты? Где вы так?
- Русские разминаются красненьким, - засмеялся Юрка.
- Каким красненьким? Тут точно без водки с пивом не обошлось…
16
- Мама, оторвись, пожалуйста, от компьютера, - потребовала Анюта, - мне надо с тобой поговорить… на одну серьёзную тему.
- М-м-да, сейчас, птичка моя, - руки Светланы лихорадочно забегали по клавиатуре, - сейчас, ещё минутку и я - вся внимание.
- Мама, я не могу ждать. Отвлекись, наконец! – раздражённо сказала девочка.
Светлана тяжело вздохнула, и, не отрывая глаз от экран, пробормотала:
- Начинай, я тебя внимательно слушаю.
- Нет, так не пойдёт. Ты можешь уделить немного внимания своей единственной дочери.
- Могу, если только это что-то очень важное. Мне нужно сделать работу на завтра. А времени – только ночь впереди. Понимаешь? Я могу не успеть. Так что излагай, я слышу.
- Нет! Мама, ты посмотришь на меня, наконец? Или тебе важнее эта дурацкая работа, чем я.
Светлана опустила руки и повернулась к дочери на вертящемся стуле.
- Нюта, ну что ты, как маленькая? Ладно, - махнула она рукой, - я тебя слушаю. Что случилось?
- Что случилось? Ничего, кроме того, что ты постоянно занята. Папа всё время на работе. А я одна. Иногда мне кажется, что если я исчезну, вы оба даже не заметите, - надула губы девочка.
- Ты что? Не смей даже такого говорить.
Светлана обняла дочь. Ты – самое главное и самое важное, что у нас с папой есть.
- Сомневаюсь я что-то.
- Ну что опять? Новый мобильный? Смартфон? КПК?
Девочка отрицательно замотала головой.
- Что тогда?
- Вы с папой откупаетесь от меня всякой ерундой!
- Нюточка, последняя ерунда стоила нам всего на всего триста долларов.
- Это было пол года назад, теперь эта ерунда стоит уже двести двадцать.
- Ты смотри, как всё обесценивается. Стоило нам подождать всего пол года, и сэкономили бы целых восемьдесят баксов.
- Мама, давай без шуток. Я же тебе сказала, что у меня серьёзный разговор.
- А я и не думала шутить, птичка моя, – Светлана улыбнулась.
- Я хотела тебя спросить, - Анюта замялась, - какие есть самые прикольные… стихи о любви. Ты же их много знаешь. Всё время бормочешь себе под нос, буквально на все случаи жизни у тебя есть какой-нибудь стишок.
- Не на все, конечно, это ты сильно преувеличиваешь. А зачем тебе стихи, интересно знать? Ты же их терпеть не можешь.
- Да-а-а, к нам в школу новый мальчик пришёл, в одиннадцатый класс. Его родители купили квартиру в нашем районе…
- Он тебе понравился?
- Он…прикольный такой. Классный, в общем. Ну…
- Он тебе понравился.
- Он всем девчонкам понравился. У нас же пацаны – сплошной отстой. Не на чем глазу отдохнуть. Если не совсем гоблин, то ума, как у ракушки. А этот нормальный такой. Одевается стильно. Ну и умный. Только повёрнутый на литературе, говорит, что собирается журналистом стать. Мам, ну я не могу, как дура, всё время с открытым ртом на него смотреть. Должна же я тоже о чём-то говорить.
- Ты влюбилась, птичка.
- Да при чём тут влюбилась! Он мне просто нравится.
- В твоём возрасте – это почти одно и тоже. Я помню в девятом классе…
- Мама, - нетерпеливо перебила девочка, - когда это ещё было! Сейчас всё по-другому!
- По-другому? Почему по другому? Любовь – это всегда любовь. Если всё так уж по-другому, зачем же тебе тогда стихи?
- Чтобы не выглядеть полной дурой.
- Разве?
- Ладно, - потеряла терпение Анюта, - скажи мне что почитать, я сама разберусь.
- Все книги в шкафу. Выбирай, - Светлана пожала плечами и снова повернула стул к компьютеру.
Анюта фыркнула и вышла из комнаты, демонстративно хлопнув дверью.
«Надо же, - улыбнулась Светлана, - неужели моя неприступная Анютка действительно влюбилась? Если это так, то я, пожалуй, очень хочу увидеть этого классного пацана. - Руки её застыли над клавиатурой. - Нет…работать я сегодня уже точно не смогу. Ах, ты мой цыплёнок маленький. Ничего не изменилось, ничего… Интересно, какой он, этот прикольный мальчишка. Серьёзный товарищ, наверное, если моя дочь так заинтересовалась его персоной».
Она задвинула клавиатуру и выключила компьютер. Экран мигнул голубым глазом, сохраняя параметры, и отправился в спящий режим.
- Прости дружок, не до тебя сейчас, есть дела поважнее.
Светлана достала из книжного шкафа увесистый том и постучалась в комнату к Анюте.
- Доча, к тебе можно, я насчёт стихов. Вот возьми. Это сборник «Песнь любви» лирика русских поэтов ХIХ и ХХ веков, думаю, что ты найдёшь в нём что-нибудь для себя.
- Мамуличка, - Анюта обняла мать, - я знала, что ты у меня самая классная на свете. Понимаешь, Влад такой…умный, столько прочитал, а я как дура… Только школьный курс с трудом осилила.
- Ну, если ты хочешь его заинтересовать, конечно, надо соответствовать.
- Я понимаю, - грустно кивнула головой Анюта. – Мама, ты увидишь, какой он…замечательный. Он…классный. А знаешь, он ещё не решил точно, куда будет поступать: на журналистский или на режиссёрский. Так что, я думаю, тебе бы он понравился...
- Это Влад. Он мне с математикой помочь согласился, - Анюта почти силой втянула в коридор высокого нескладного парня.
- Очень приятно, Влад, - улыбнулась Светлана. – Снимайте куртку, у нас тепло.
Парень поздоровался полубасом, расстегнул куртку, стянул с головы шапку.
Светлана едва не прыснула. Волосы у Влада были огненно рыжего цвета, жёсткие и непослушные они торчали в стороны, как искусственные. Светлана быстро отвернулась, чтобы не выдать себя и поспешила на кухню.
- Я вам потом чаю принесу, - крикнула она на ходу и расхохоталась уже на кухне, зажимая себе рот. «Ну и Анька, вот так учудила. А говорила, что рыжих не любит. Да он порыжее, чем Вовка из её класса… А вообще, есть в них в этих рыжих что-то такое… солнечное. Ну и Анька…»
- Ну, как он тебе? – прошептала Анюта, засовывая голову на кухню.
- Вроде ничего, только уж очень рыжий. А ты говорила, что любишь только не рыжих. Может он крашенный?
- Мама, - оскорбилась Анюта, - в человеке главное не внешность, а его внутренний мир. Так Влад говорит.
- Да? А что он ещё говорит?
- Много всего. Кстати, стихи, которые я выбрала из сборника, ему понравились. Он говорит, что у меня хороший вкус. Вот так!
- Неужели?
- Ужели! И он самый классный парень, которого я встречала в своей жизни.
Глаза девочки сияли, как фонарики.
– Мама, завари нам чаю, пожалуйста.
Анюта скрылась за дверью.
- Да в этих рыжих действительно есть что-то, раз моя Анюта так заговорила…внутренний мир… стихи… Положительно в них что-то есть…
17
Киев поздней осенью 2004 года напоминал рекламу напитка «Лонгер» – безумный апельсин. Оранжевый цвет заполонил улицы. Голые ветки деревьев на аллеях, казались объятыми огнём из-за привязанных к ним тысяч ярко-оранжевых ленточек с красными надписями. Легковые машины ездили по городу с такими же ленточками на антеннах. Дети в детском саду скандировали: Ющенко так! Школьники сбегали с уроков, чтобы пойти на Майдан Независимости. На Майдане, не смотря на холод, расположился палаточный городок протеста. Многие офисы прекращали работать, их сотрудники в полном составе отправлялись к центру города, совсем как в семнадцатом году прошлого столетия. Телеканалы отказывались подчиняться руководству. Везде валялись листовки. На улицах с утра до поздней ночи слышались не совсем трезвые крики и песни. То и дело сталкивались лбами молодые парни с оранжевыми и бело-голубыми флагами на перевес. Казалось, что город просто сошёл с ума. Да что там город, вся страна. А что случилось-то? Да ничего особенного, в стране проходили выборы президента. Надо сказать, вовсе не первые за годы независимости Украины.
После первого тура голосования, определились два лидера: Ющенко и Янукович. После второго тура с минимальным перевесом победил Янукович, ставленник бывшего правительства и президента. Результаты голосования под нажимом избирателей официально признались не действительными. Предстоял третий тур! В стране, особенно в столице, сложилась настоящая революционная обстановка: верхи уже не могли, а низы не хотели. Просто классическая схема! Всех охватила волна какой-то революционной истерии. Жители Киева, даже те, которые никогда не интересовались политикой, буквально с кулаками кидались друг на друга, если не сходились в политических взглядах. В некоторых семьях доходило до скандалов и даже до разводов. Мирный, всегда ленивый украинский народ, веками любивший поговорку: моя хата с краю, всколыхнулся и забродил, как молодое вино по всей стране. Народ почувствовал себя непосредственным творцом настоящей, не книжной истории, и это опьяняло и толкало на настоящие поступки. Поговаривали, что под Киевом расположились военные части то ли российские, то ли свои же, украинские. Это будоражило кровь, как дыхание большого страшного зверя, готового в любую минуту кинуться на беззащитных смельчаков. То, что эта революция кем-то финансируется, было понятно даже ребёнку. Уж больно всё организованно выходило, уж больно складно. Деньги и с одной и с другой стороны были задействованы, судя по всему, немалые. Одной оранжевой и бело-голубой символики изготовили на многие тысячи гривен. Типографии были загружены работой по самое ни хочу, наверное, они единственные и работали бесперебойно в эти дни. Самые робкие и осторожные украинцы с ужасом наблюдали за происходящим. Что же будет?
«Мы победим!»– кричали оранжевые, сторонники Ющенко, а в столице их было большинство. «Нет, мы победим!» - не сдавались бело-голубые, сторонники Януковича, которого активно поддерживали восточные области Украины. Страна буквально раскололась на два враждующих лагеря. Понятие «Единая Украина» затрещало по швам. Появилась Украина западная и восточная с чёткими границами по областям. В восточных областях за оранжевую кофточку легко можно было схлопотать по морде, в западных – оранжевый цвет стал ультрамодным для всех возрастов. За дни противостояния в стране был выполнен план по количеству оранжевого трикотажа на десятилетия вперёд!
Погода не давала особенно расслабляться. Дни стояли холодные, морозные. Молодёжь в палаточном городке грелась всеми возможными способами. А дома переживали родные. Киевляне тащили на Майдан тёплые вещи и продукты для «настоящих революционеров», которые не уходили с площади ни днём, ни ночью.
Светлана с Юрой измучились от ожидания. «Когда же это, наконец, закончится?! - плакала Света. – Анютка простудится. Такой холод! Они с Владом постоянно там. Девочка в школу совсем перестала ходить, он институт забросил. Почти все студенты на Майдане. Влад пусть делает, что хочет, но Нюта ещё школьница!». Светлана бегала вместе со всеми на площадь носила пирожки и борщ, горячий чай в большом китайском термосе.
- Птичка моя, у тебя нос постоянно синий. Ты ноги себе отморозишь.
- Мама, ну как ты не понимаешь? Здесь сейчас происходит, может, самое главное событие в моей жизни. В нашей с Владом жизни. Это революция! Революция. Понимаешь? Вот ты когда-нибудь в своей жизни участвовала в революции? Нет! А я участвую!
Глаза её горели безумным огнём, и Светлана боялась этого безрассудного огня в глазах дочери.
- Нет, это ты не понимаешь! – горячо говорила она. – Здесь сейчас идёт элементарная борьба за власть. Это большой спектакль. Вы все актёры. Но финал этого спектакля может быть не театральным, а реальным. Если введут войска, то…
- Мама, ну нельзя же жить всю жизнь, как страусы. Прятать голову в песок! Если введут войска, то…то мы посмотрим кто кого!
- Это безумие, птичка моя. Это безумие! Против лома нет приёма.
- Светлана Анатольевна, - басил Влад, - мы победим.
- Молчи, глупый мальчишка! – закричала Светлана, доведённая до отчаяния постоянной тревогой за дочь, - кто? Кто такие мы? Кто победит?! Это из-за тебя она здесь. Ну, ты! Ты-то понятно! Ты – живой символ революции, только в зеркало посмотри. Оранжевый, как апельсин.
- Она свободный человек, и я её не держу, - спокойно ответил Влад и отвернулся.
- Мама, если ты не прекратишь так говорить, я вообще домой не вернусь. Ты меня знаешь.
Светлана знала цену этим угрозам. Анна унаследовала от отца безумное упрямство. У матери холодели руки от одной мысли, что девочка выполнит своё обещание, а так оно и будет, если Светлана не отступится. Оставалось только ждать: когда же, наконец, всё это закончится…
Слава богу, что всё плохое, как и всё хорошее когда-нибудь всё равно заканчивается. Закончилось и это…
«В начале митинга Ющенко, Тимошенко, Порошенко, Кинах и другие взялись за руки, народ их приветствовал словами "Молодци" и Ющенко расплакался», -счастливо улыбаясь, говорил совсем ещё юный парень, диктор телевидения.
Светлана слепо смотрела на экран, подперев голову руками.
«Мы перемогли!» – скандировали радостные люди с красными возбуждёнными лицами. «Кто такие эти мы? – мрачно спросила она. – И сколько нас? Победа состоит только в том, что народ сумел настоять на своём. Вот и всё. А победили совсем не мы, а кто-то, чьих лиц мы никогда бы не увидели на Майдане… боже мой, кажется я становлюсь мизантропом. Наша политика кого хочешь доведёт до крайней степени пессимизма…»
На экране продолжал мелькать оранжевый цвет.
«Ющенко поздравил людей на Майдане с "большой победой, - продолжал вещать парень с экрана. - «Сегодня вы молодцы, после длинных 17 дней мирного сопротивления достигнута конечная победа. Состоялась она исключительно благодаря вам!", - отметил он.
"Первая хвала оранжевой революции - хвала вам! Это большая честь быть на Майдане и через несколько месяцев будете с гордостью держать книгу с фотографиями "И я там был", - пообещал Ющенко.
Он также поблагодарил Киев, который "грел, кормил и сопереживал каждой душе на Майдане" и отдельно мэра Омельченко.
Также он поблагодарил писателей, поэтов, музыкантов, спортсменов, которые были все эти дни на Площади, Поблагодарил соседей, которые поддержали оранжевую революцию. Студентов, которые стали инициаторами событий на Майдане.
Также Ющенко обратился к палаточному городку. Он отметил, что лагеря и площадь будут реорганизованы».
«Наконец-то», - простонала Светлана.
"Нам остается один шаг к победе. Она обязательно будет, я с первого дня был убежден в этом, каждая клетка верила. Поздравляю вас с победой, весь мир увидел страну, которую можно называть европейской, и особым генератором были вы. Вы были героями, вы ими остается, поэтому завершаю традиционно: слава каждому из вас, слава Украине, слава Господу богу", - завершил Ющенко.
«Действительно, слава богу, наконец-то!»
Светлана облегчённо заплакала, уткнувшись в подлокотник кресла…
18
С «Майдана» в отношениях Светланы с дочерью образовалась какая-то трещина. Аня словно выросла там, на площади в дни оранжевой революции. Стала самостоятельной и независимой. Даже походка у неё поменялась: спина ровнее, шаги увереннее... Анюта превратилась в Анну. Теперь у неё была своя точка зрения на всё, зачастую противоположная родительской. Она спорила, доказывая свою правоту, ставила ультиматумы и всегда добивалась своего. Светлана во всех переменах произошедших с девочкой обвиняла Влада, а тот и сам уже не имел на любимую прежнего влияния. Они не отдалились друг от друга, просто стали общаться на равных.
После окончания школы Анна заявила, что поступать в Киеве не будет, потому что «её, как личность угнетает излишняя родительская опека». Именно так и сказала, а потом добавила: «Мама, я тебя очень люблю, но я уже выросла. И я устала оттого, что ты постоянно меня контролируешь». Сказала и уехала поступать в Харьков.
- Вылитая мать, - констатировала Елена Семёновна. – Ты помнишь, как сбежала из дома поступать в театральный?
- Но я-то вернулась домой, а Нюта не вернётся, даже если не поступит, - сокрушалась Светлана. – Прямо ослица какая-то, а не девчонка!
- Во-первых, она поступит, я в этом уверена на все сто процентов. Такого напора не выдержит ни один экзаменатор! А во вторых, она с её характером добьётся гораздо большего в своей жизни, чем ты.
- Я тоже в этом не сомневаюсь.
- Светочка, не волнуйся, она очень благоразумная девочка.
- Вот именно, что девочка. Она ещё совсем маленькая.
- Ну, не такая уж и маленькая. Кстати, этот её Влад, по-моему, хороший парень.
- Он рыжий!
- Ты что-то имеешь против рыжих? – насмешливо подняла брови Елена Семёновна.
- Имею! Этот рыжий отобрал у меня единственный смысл жизни. Это из-за него Нюта уехала из дома.
- Ерунда! Нюта уехала из дома, потому что выросла. Я думаю, что она сбежала не только от нас всех, но и от него тоже, во всяком случае, пока. Она устала от постоянного руководства.
- Надо же, как ты понимаешь все её мотивации. А почему ты не проявляла такую же поразительную мудрость, когда выросла я, - вспылила Светлана.
- Потому что Анна не ты. Ты у меня всю жизнь витаешь в облаках. Ты какая-то…странная у меня получилась. Тебе почти сорок, а ты всё ещё ведёшь себя, как неразумный подросток. Вот стишки, например. У тебя совершенно ненормальная привычка постоянно к месту и не к месту их цитировать.
- Мама.
- Перестань! Я до сих пор беспокоюсь о тебе. Ты редко звонишь нам.
- Вы мне тоже.
- Ты должна это делать чаще, чем мы. Ты приезжаешь раз в пятилетку. Вы с Верой бросили нас и разъехались, а мы с отцом, - Елена Семёновна приложила руку к глазам, - остались совсем одни. Кстати, Вера прислала письмо. Пишет, что встретила какого-то итальянца. Вроде он настроен очень серьёзно. Я не знаю…
- Она остаётся там? Что же ты мне раньше не сказала? Мама, я обо всё узнаю последней. Вот Вера молодец!
- Я бы не стала так радоваться.
- Почему?
Елена Семёновна дёрнула плечами:
- Чужая страна, чужие люди…
- Мама, она там живет уже четыре года. И ни разу не написала, что жалеет. Зачем ей сюда возвращаться? К Валере?
- Она с её везением и там себе такого же Валеру найдёт, я чувствую.
- А я чувствую, что там она найдёт любовь, убеждённо сказала Светлана.
- Я тебя умоляю, какая любовь в её возрасте…
- И всё равно…
Светлана сплела руки на груди.
- Любви хочется в любом возрасте. Хочется любить, очень хочется. Хочется, чтобы это было что-то настоящее…
- О чём ты…
Ольга Семёновна удивлённо посмотрела на дочь.
- Не обращай внимания, мама, это я так, мысли вслух, не более того…
19
Светлана никогда не любила слишком разрекламированных фильмов. Смотрела их только тогда, когда все знакомые уже давно посмотрели и страсти немного улеглись. Или не смотрела вообще… А этот почему-то посмотрела, обе серии. Может потому, что всегда очень трепетно относилась к мистическим сюжетам, как к сказкам для взрослых. Она с детства обожала мистику. Все эти таинственные истории о вурдалаках, ведьмах, необъяснимых явлениях в природе… А может, посмотрела, потому что ещё раньше прочла книги, по которым был снят сериал. Или потому, что знала: автор книг – один из авторов сценария. Она не любила фильмов снятых по мотивам произведений, особенно тех, чьи авторы уже не могли защитить своё несчастное детище (по причине смерти последних). А вот когда писатель сам принимает участие в создании фильма по его книге – это совсем другое дело, большая удача. Это был как раз тот случай. И она посмотрела фильм, как оказалось…на свою беду. Посмотрела и впервые увидела…Её…
Она увидела…эту Женщину. Ту Женщину... Такую Женщину, которая перевернула весь мир для неё, поставила всё с ног на голову или…наоборот. Светлане было трудно осознать, что же произошло потом, что же случилось с ней после…
В картине снималась актриса, которую Светлане не приходилось раньше видеть ни в одном фильме. Она увидела и…что-то случилось непонятное… Эта актриса, эта Женщина непостижимым образом заворожила Светлану, приковала её к себе. Она посмотрела фильм раз десять, буквально выучила наизусть. Смотрела со звуком и без звука те куски, где были сцены с незнакомой актрисой, и не могла понять, что же её так поражает в этой Женщине, привлекает и отталкивает одновременно. Светлана могла часами сидеть перед экраном и шептала, как помешенная: «Боже, как Она играет! Как играет! Жесты, взгляды, движения, паузы… Держит паузу невыносимо долго, но так, что интересно смотреть и «слушать» такую паузу. Я мечтала этому научиться когда-то… А Она умеет и делает это легко, мастерски… Это невероятно! Долгий завораживающий взгляд печальных глаз, спокойное умение женщины, держать себя в руках при любых обстоятельства, не суетливость, сила и уверенность в себе, в своих силах… Вот опять взгляд! Мурашки по коже! Что это? Что это такое? Не иначе гипноз. И какая Она…красивая, удивительно красивая в этой роли, красивая и уверенная - то качество, которого мне всегда не хватало. Она добилась в жизни всего, чего я не смогла добиться… Уж Она-то не стали бы топтаться на месте, как я. Нет, никогда бы не стали. Боже мой, кто же это такая? Я даже не знаю, как Её зовут: ни имени, ни фамилии».
Потом Светлана нашла в титрах к фильму: Ольга Тонина. «Оля, Оленька». Она выудила в Интернете всё, что могла об Ольге Тониной.
Оказалось, это довольно известная актриса, правда, театральная, но одна из ведущих в своём театре. Уже снялась в нескольких фильмах (Светлана ни одного из них не видела, к сожалению) и ещё снимается. Её приглашают на телевидение, не обходят вниманием известные телешоумэны. Тонина имеете потрясающее количество театральных премий, да и кинопремий тоже. А Светлана тогда увидела Ольгу в первый раз! Как же она могла не заметить Ольгу Тонину раньше?! Ещё выяснилось, что Ольга родилась со Светланой в один год и даже в один месяц: обе козы и весы. Забавно…
Светлана скачала из Интернета все фотографии Ольги Тониной, все видеоматериалы. Поначалу, ей казалось, что испытывает к актрисе что-то вроде уважения, которое очень скоро переросло в восхищение, а потом она просто… заболела Ольгой… и не понимала, что с ней происходит. Чувство, которое Светлана стала испытывать к этой незнакомой Женщине, было каким-то болезненным что ли. Когда Светлана видела Ольгу Тонину на экране, всё внутри неё как бы сжималось и начинало ныть, болеть. «А может, это просто зависть? - думала Светлана. - Она воплотила в жизнь все мои мечты. Я хотела быть такой когда-то, но не смогла: мне не хватило таланта, трудолюбия, терпения, смелости, наконец…» Но нет, это была не зависть, а что-то другое… Как будто что-то давно забытое тревожило её душу, напоминало о себе и пугало почему-то… Что это было: завись, поклонение, восхищение? Она никак не могла в себе разобраться, не могла понять: что это с ней, почему…А потом, неожиданно, Светлана поняла и испугалась по-настоящему, очень испугалась…
«ДА Я, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ВЛЮБИЛАСЬ… Я ВЛЮБИЛАСЬ В ОЛЬГУ ТОНИНУ…» Это неожиданное открытие повергло её в шок. Она смеялась и плакала одновременно, когда поняла, что же произошло, как умалишённая. Простая и ясная мысль о том, что она влюбилась, поразила Светлану, прожгла насквозь и выжгла внутри всё, чем она жила раньше, до этого. «Нет, я положительно сошла с ума, - думала она. - Мне тридцать восемь лет. Я не сопливая тинэйджерка, которая не может разобраться в своих чувствах. Я взрослая женщина, семнадцать лет живу в браке с мужчиной, имею от него дочь, и вдруг влюбилась в ЖЕНЩИНУ». Как заклинание повторяла себе: «ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ», но чем больше она говорила себе «НЕТ», тем яснее понимала, что это ПРАВДА. Она не просто слушала, что говорила Ольга, смотрела, что та делает, она… любовалась этой Женщиной. Этим удивительным высоким чистым лбом, роскошными волосами, чуть задумчивыми светлыми глазами, губами, очерченными как-то по-детски, этой длинной гибкой шеей... Нет, она не просто любовалась, она… хотела Ольгу... Неожиданно для себя она поняла, что Ольга ей очень близка и дорога: ближе родных и друзей, ближе всех… Да, она хотела Ольгу! Хотела так, как никого, казалось, никогда не хотела до этого. Мучительно хотела дотронуться до тонких рук, с красивыми узкими пальцами, гладить гибкую нежную, чуть сутулую спину, целовать маленькую, почти девичью грудь. Испуганно ощущала она в себе, в своём теле пробуждение неестественных плотских чувств. Но больше всего её смущали две ямочки на щеках, когда Ольга улыбалась. «Ах, Оля, Оленька, что же ты наделала, сама того не зная, что ты сделала со мной? Как же это могло случиться? Я же - нормальная. Я – нормальная. Как же так могло случиться?»
Светлана вспоминала своё детство: садик, школу, училище… Всё, что вообще могла вспомнить о себе: «Вроде ничего странного… Девочка, как девочка. Обыкновенная. Не помню, чтобы мне когда-нибудь нравились девчонки. Мальчишки – да, и часто. Я вообще влюбчивая была. Но чтобы девочки…или я этого не помню. Странно, почему же сейчас…Дурдом какой-то!»
Её стала мучить бессонница, которая под утро заканчивалась чёрным провалом забытья. Даже верный и постоянный спутник её ночей – сон о пустом зале куда-то подевался.
Эта любовь, как безумие захватила её, парализовала, подчинила, почти уничтожила «Оля, Оленька». Часами теперь просиживала Светлана у компьютера. На мониторе, на рабочем столе перед ней светилось одно лицо, так неожиданно ставшее родным, больше чем родным, очень близким. Стрелочкой мышки водила она по контурам губ, глаз, бровей. Как художник пишет свои картины, нанося линии и мазки на холст, многократно смешивая цвета, так и она, словно, писала портрет Ольги, много-много раз обводя стрелочкой лицо, шею, фигуру… Светлана записала голос Ольги на мобильный и на работе слушала, знала наизусть, каждую фразу и всё равно слушала в тысячный раз… Звуки этого голоса завораживали и успокаивали её. В сумочке лежала пачка фотографий актрисы Ольги Тониной из Интернета: сцены из спектаклей, на гастролях, с друзьями… Светлана безумно завидовала друзьям актрисы коллегам по театру. Они могли видеть Ольгу, может, даже каждый день, слышать Её голос, смех. Они знали: о чём Она думает, мечтает, что Её беспокоит, печалит, заботит, радует, смешит… «В жизни Ты, наверное, весёлая, - говорила Светлана изображению на экране монитора, - но с такими печальными глазищами. Весёлая и очень общительная, судя по рассказам друзей, которые мне удалось найти в Интернете. И ещё Ты добрая, я это чувствую, очень добрая, ласковая и, наверное, нежная… Ты нежная… Или я ошибаюсь?»
Стихи. Стихи, которые всю жизнь спасали её от депрессии. Она искала в них ответ на свои вопросы, как в Библии и…находила
Например, Марина Цветаева называла свою влюблённость в подругу «иронической прелестью». «Ничего себе «ироническая прелесть, - поражалась Светлана. - И это написала Цветаева! Поэтесса, перед которой я буквально преклоняюсь. Почему я раньше не обратила внимания на эти её стихи? Разобраться в собственной душе, оказывается, сложно не только мне одной…»
А на дворе буяла весна! Начало апреля. Тысячи оттенков зелёного пробуждались к жизни, росли, тянулись к солнцу каждый день. Весеннее солнце купалось в лазурном небе. Птицы даже в городе кричали, пели, свистели на разные голоса. По утрам, когда ещё не было слышно шума машин, птичье братство просто с ума сходило от приливов любви…
«Может, и на меня подействовала весна? – спрашивала себя Светлана. - Захотелось чего-то светлого, чистого, не обременённого бытовыми проблемами, ежедневными заботами. Захотелось думать ещё о чём-то кроме покупки продуктов, стирки, глажки, уборки. Захотелось мечтать, парить над этой суетой, смеяться без причины и плакать просто от нахлынувших чувств. Захотелось снова почувствовать себя молодой и любящей, пусть даже не любимой, но любить самой, как когда-то. Захотелось чего-то большего, чем я имела. Нормальная женщина, наверное, сказала бы, что я «просто бешусь от жира», а не было в моей жизни никакого жира. Никогда не было. А теперь мне ХОРОШО. Что-то со мной происходит такое чудесное, давно и накрепко забытое, но такое!»
Светлана никогда не понимала фанатов. Она считала этих людей немного сдвинутыми, что ли. Иногда, их было просто искренне жаль. Простаивать под подъездом своего кумира ночи напролёт, бегать за автографами, рыдать на концертах. Ей казалось, что так могут вести себя только совсем молодые люди. Нет, она не стала фанаткой актрисы Ольги Тониной, но теперь поняла этих ребят и девчонок, поверила, что можно влюбиться в человека, даже если никогда с ним не встречался. Интересно, что это случается иногда не только с подростками, но и с вполне взрослыми, даже пожилыми людьми. Светлана вспомнила: была какая-то передача по телевизору, в ней одна старушка рассказывала, как она любит Колю Баскова, ездит на все его концерты, собирает афиши. Света тогда только плечами пожала: «Старушка просто выжила из ума или у неё нет никого, вот и придумала себе занятие. А что? Тоже выход, бегство от одиночества в какой-то мере». А от чего бежала она? Опять гналась за призраками, как сказала гадалка? А бежала от чего? «Разве поймёшь теперь? Надо было тогда спросить. У меня есть, кажется, всё: дом, семья, приятели, работа, к которой я привыкла за долгие годы, даже хобби какое-то есть – вязать. Кажется всё есть для нормальной жизни… Кажется…Чего же мне не хватает?»
Она постоянно пыталась всё анализировать, как нормальный здравомыслящий человек: что происходит с ней, почему так. И не могла найти ни одного рационального объяснения… Только ещё больше запутывалась. «Ну, ладно, влюбилась. С кем не бывает. В конце концов – кризис среднего возраста – это вполне нормально и оправдано. Но почему именно такая немыслимая любовь? Такая странная, аномальная? В остальном же – любовь, как любовь. Такая, какой обычно бывает безответная несчастная любовь. Может, это наваждение? Да, это, несомненно, наваждение. Я ведь пропадаю…я форменно пропадаю». Едва вскочив утром с кровати, она хватала Ольгину фотографию, как спасательную соломинку и целовала край этой фотографии, только край. Она боялась, что этот поцелуй сможет осквернить всё, потому что я просто молилась на свою Ольгу.
«Господи! – молилась она, - Господи, можно ли желать мадонну? Это грех? А желать земную женщину не грех, если её хочет другая женщина? Господи, ответь мне! Молчишь… Разве тебе нечего сказать? Зачем ты всё это устроил? Всё это! Это ведь твоя работа? Верно? Ведь всё это твоя работа. Зачем ты?..» И рыдала в ванной, под шум воды, вырывающейся из крана.
Наверное, каждый влюблённый идеализирует своего любимого или любимую. Истома владела её телом, её душой, желание любить. Истома билась в ней горячими волнами и мешала дышать легко и глубоко, как раньше… ИСТОМА… ИСТОМА… ИСТОМА… ИСТОМА!
«Любовь прекрасна! Прекрасна, как отвлечённое понятие, а как конкретное? Всегда ли она так уж прекрасна? Имею ли я право на такую любовь?» Она в отчаянии сжимала кулаки, так, что ногти врезались в ладони до крови. «Что это?! Что это?! Что это?! Что же это?!»
Она не могла понять. Думать об этом не хотелось, а хотелось, что бы хоть на минуту утихла тупая боль в груди. «Оля, Оленька. Почему это случилось именно со мной? Видит Бог, я этого не хотела, я вообще больше не хотела никакой любви в своей жизни. Я даже была уверена, что никакой любви со мной уже не может случиться, я этого просто не допущу. А вот допустила же…» Эта странная любовь пришла и не спросила: хочет она этого или нет. Пришла как хозяйка и спутала все её планы, перечеркнула все убеждения, вытолкала взашей принципы… Да чего они стоили теперь все её принципы рядом с Ольгиной улыбкой, с этими ямочками, которые просто сводили с ума. Светлана, наверное, сто раз смотрела видео с участием Ольги Тониной. Ей нравилось: как та говорит о своих убеждениях, как отвечает собеседникам, иногда чуть смущаясь, как жестикулирует, когда волнуется… Ей всё нравилось до мелочей. Как у Лермонтова:
Она была прекрасна, как мечта
Ребёнка под светилом южных стран;
Кто объяснит, что значит красота:
Грудь полная, иль стройный, гибкий стан,
Или большие очи? – но порой
Всё это не зовём мы красотой:
Уста без слов – любить никто не мог;
Взор без огня – без запаха цветок!
О небо, я клянусь, она была
Прекрасна!..
Светлана чувствовала, что всё могла бы простить этой женщине, всё на свете, всё могла бы понять, потому что я любила, безумно любила, ой, как она любила…
Иногда ночью после нескольких минут забытья Светлана просыпалась в поту, тело дрожало от напряжения, от жажды желания быть с любимой. Мучительное чувство бороться с самой собой. «Это стыдно, это запретно, поэтому невозможно. Всё чушь! Сами навыдумываем себе преграды, а потом гордимся: как мужественно мы их преодолеваем. А я, может, не хочу преодолевать своей страсти, потому что это, пожалуй, самое лучшее из того, что случилось в моей жизни после рождения дочери».
Чтобы хоть немного отвлечься от своих невыносимых мыслей Светлана даже пристрастилась к телевиденью, стала смотреть программу за программой, почти без разбора. И словно, в насмешку над самой собой, как-то наткнулась на одну передачу…
«Сколько бы не говорили психологи и сексопатологи о природе человеческой сексуальности, - спокойно говорил ведущий красивым баритоном, - сколько бы не защищали диссертаций на эту тему, никто так ничего толком и не знает о ней. Объяснять любовь исключительно сексуальным влечением, по-моему, можно только применительно к животному миру. Сексуальное влечение или сексуальное притяжение, конечно же, является составляющей человеческой любви, но, наверное, всё-таки не основополагающей, как принято считать. Если принять, что всё в мире подчиняется физическим законам, то притяжение мужчины к женщине и наоборот, то есть гетеросексуальное влечение, не нарушает эти законы, а скорее подтверждает их (противоположные заряды всегда притягиваются). А что же тогда делать с гомосексуальным влечением (неужели сбой в законах природы)? А может любовь имеет своей основой что-то другое? Скажем какое-то духовное начало. Тогда кому, как ни женщинам об этом знать. Ведь мужчина ищет в своей женщине в первую очередь телесную привлекательность, а потом уже духовную. А вот женщины, в большинстве своём, ищут, - Светлана вся превратилась в слух, - А что же женщины ищут в своём партнёре? Сначала: понимание, уважение, родство душ, а уже потом сексуальность. Поэтому мужчины - менее избирательны, а женщины более. Вернёмся к вопросу любви. Почему вдруг один человек влюбляется в другого? Именно влюбляется, а не просто хочет его. Почему ему не дышится, не спится, не естся, если того, другого нет рядом, именно его или её. Почему?»
Опять звучали одни вопросы, и ни каких ответов. «А почему же я полюбила Ольгу Тонину? – скрипела зубами Светлана. – Почему?»
Она пошла на кухню, выпила стакан ледяной воды прямо из холодильника, умылась и попыталась рассуждать здраво. «А может самые нормальные люди бисексуалы, потому что у них нет чётких рамок, и они могут влюбиться как в женщину, так и в мужчину. В принципе, какая разница. Я понимаю, что существуют общепринятые нормы: создание семьи, например. Быть вместе только ради детей? Сколько детей растёт в семьях, где нет любви между родителям. А может, им (детям) было бы лучше в семье, где есть любовь? Может они выросли бы тогда более счастливыми? Принято говорить: «Этого не должно быть». Но никто не решится сказать: «Этого не может быть». Потому что это уже есть и всегда было. И это тоже любовь. Она не менее настоящая, чем любовь традиционная». Чем больше она об этом думала, тем больше укреплялась в мысли, что людей окружает слишком много условностей, а любовь чувство свободное, и оно не хочет подчиняться этим условностям. НЕ ХОЧЕТ!
Конечно, дочь Светланы Анюта не могла не заметить, что с матерью что-то происходит. Они ведь были всегда очень близки, всегда чувствовала друг друга. Естественно, Анна бы сразу заметила состояние матери, но девочка ведь теперь жила в другом городе, училась на дизайнера интерьеров, а домой приезжала только на праздники и на каникулы. А муж Юра… он всё время пропадал на работе. Его и раньше-то не особенно волновало душевное состояние жены. «Ну, чудит и пусть себе чудит. Кто ж их разберёт этих баб? Лишь бы всегда было приготовлено, убрано, постирано, наглажено… ну и…» Он привык, что она рядом. Она рядом и хорошо. Он надеялся, что деваться Светлане всё равно некуда. Ей ведь почти сорок лет уже. «К родителям Светка вернуться не захочет. А куда ещё? Сорок лет – возраст для женщины, когда уже не попрыгаешь. Если она до сих пор не ушла, то и сейчас вряд ли. Не так-то это просто, менять что-то в таком возрасте». То ли он действительно был в этом уверен, то ли сумел сам себя убедить. Единственная проблема – они уже почти месяц не спали вместе. Этого он, конечно, не мог не заметить. Муж стал Светлане не то чтобы противен, нет, а просто чужой человек, сосед по квартире, скажем. Она знала, что это звучит жестоко, но ничего не могла с собой поделать. Рассказать ему обо всём – это было неизбежно, но как? Если бы она полюбила другого мужчину, Юра, может быть, ещё бы и понял, но то, что Светлана полюбила женщину, которую к тому же никогда не видела, – это вряд ли бы понял. Ей было так стыдно, так невыносимо стыдно признаться мужу в этом, и она молчала. Нет, она была ему очень благодарна за всё…но существовало одно но, которое теперь уже нельзя было изменить. Она любила другого человека. Она всё время, каждую минуту думала об Ольге, Оле, Оленьке…
Светлана каждый день просматривала видеоролики с участием актрисы Ольги Тониной: вот она в спектаклях, вот – на гастролях, в телепередачах. Её преследовала Ольгина улыбка, эти немыслимые ямочки на щеках… «Оля, Оленька, девочка моя, что же ты наделала…» Незаметно для себя, Светлана стала называть Олю своей девочкой, как будто та была совсем малышкой, а не взрослой женщиной, её ровесницей. Она чувствовала такую нежность к этой Женщине, такую непередаваемую нежность, что темнело в глазах, когда от одной мысли об Оле. Оленька казалась такой тоненькой, нежной, как веточка жасмина. Светлане так хотелось называть её милой девочкой, своим жасминовым цветочком.
Так бежали дни, а она находилась как будто вне времени и пространства, в своём собственном мире, который теперь назывался: ОЛЬГА. Светлана хотела знать об Ольге всё, всё, до малейших подробностей, а Ольга не знала о том, что где-то на свете существует странная влюблённая в неё женщина по имени Светлана. А зачем ей это было знать? Странно как-то всё получалось, всё было как-то не так. Светлана это понимала, но ничего поделать с этим не могла. Иногда её охватывала просто невыносимая тоска по Оле. Такое бессилие она чувствовала только два раза в своей жизни, когда погибли близкие друзья. И тогда она ничего не могла изменить и сейчас… «Я ничего не могу изменить! Ничего! Вот так сложилось. Я тут, Ты – там, - слёзы катились по щекам сами собой. - ТЫ КТО, а я кто? А кто я? Женщина или недоразумение какое-то? Никогда не жалела о том, что родилась девочкой, никогда до сих пор…»
Когда-то давно, ещё в той прошлой жизни до рокового выбора между театром и семьёй она писала свои воздушные стихи:
Ветер в волосы вплетается
И зовёт их за собой
В даль, где только начинается
Эта жизнь и эта боль.
В даль, где всё ещё не сказано
И не свита жизни нить,
А на ней узлы не вязаны,
Что придётся разрубить.
Где с улыбкой беззаботною
И счастливою мечтой
Я из звёзд весенних соткана
И из дымки голубой.
Где почти всё получается
Так, как хочется самой.
Ветер в волосы вплетается
И зовёт их за собой.
Это был тот узел, который Светлане неизбежно предстояло разрубить. Она даже представить себе никогда не могла, что в жизни может появиться такой узел. Она видела, чувствовала, как этот узел затягивается всё туже и туже… Когда вечерами муж приходил домой, они почти не разговаривали, ужинали, смотрели телевизор, как привыкли делать всегда, молча. Они жили так раньше, много лет. Они привыкли к этому. Они сидели всю свою совместную жизнь каждый вечер у телевизора: два таких далёких близких человека. Хотя нет, не верно, Светлана теперь сидела у компьютера, а Юра - у телевизора. Они стали ещё дальше друг от друга, и каждый день продолжали отдаляться неумолимо. «Разве он не чувствует, что что-то изменилось между нами, не чувствует или просто не хочет напрягаться? В конце концов, куда я от него могу деться? Юрка привык считать меня неотъемлемым атрибутом дома, в который он приходит вечером с работы». А узел, между тем всё затягивался и приближался момент, когда его надо будет разрубить. Она не знала: хватит ли на это сил. Теперь их привычное молчание казалось Светлане каким-то зловещим, как короткое затишье перед страшной бурей…
В конце апреля ей снова приснился давний сон. Светлана опять, как всегда сидела в пустом зале пред огромной сценой… Но что-то было не так в этом выученном уже наизусть снес, не так… Вроде всё на своих местах: тот же зал, пустой и гулкий, та же сцена и музыка… И всё равно что-то неуловимо было не так, как раньше, как обычно бывало в этом сне… Воздух! Светлана догадалась: воздух - вот, что изменилось. Раньше в нём не было никаких запахов, а теперь пахло…жасмином, словно где-то совсем рядом зацвёл куст изящных белых цветов. И тут на сцену вышла женщина… Это была Ольга. На ней длинное платье ярко красного цвета. Волосы распущены, они развеваются, как шёлковая накидка. Музыка зазвучала громче, и Ольга стала танцевать какой-то немыслимый, безумный танец. Тело изгибается, словно лишённое опоры костей, и Светлане почти невыносимо смотреть на это, но она смотрит и смотрит, как завороженная, потому что Ольга танцует только для неё, для неё одной. Язык алого пламени неистово мечется по сцене, кружит, взлетает и парит… Вдруг и сцена, и зал начинают заполняться водой, обе женщины в этой воде…Светлана чувствует, что становится нечем дышать, охватывает такая паника, что она не может даже пошевелиться. И тут Ольга спускаешься со сцены в зал, бредёт в воде по пояс, подходит к Светлане, бережно обнимает её за плечи, наклоняется и шепчет в самое ухо: «Дыши, не бойся дышать. Ну же! Дыши!»
Светлана покоряется этому нежному приказу легко, без страха. Она делает глубокий вдох. Боль пронзает лёгкие, когда вода заполняет их, но теперь можно дышать прямо в воде. Светлана дышит, дышит! Грудь её вздымается и опускается, как приливная волна – свободно и уже не больно. Вода заполняет всё тело и растворяет его. Теперь Светлана сама уже вода. Она струится вокруг Ольги, обволакивает, омывает её желанное гибкое тело, касается лица, рук, путается в длинных волосах и проникает в неё... Теперь тело Ольги тоже растворяется и превращается в воду. Их воды смешиваются между собой, становятся единым целым, как два течения, встретившиеся в огромном океане. Эта вода красная, как кровь. Светлана ощущает такой экстаз, такой огромный прилив счастья, что ей хочется умереть вот сейчас, в эту самую минуту, потому что знает, чувствует - никогда в жизни ей больше не будет так хорошо. Никогда! Она хочет умереть в этом прекрасном сне, но не может, потому что вода …вечна…
Звонок будильника грубо вырвал Светлану из объятий её странного сна. Так мучительно было, проснувшись, снова оказаться в своей спальне, где всё буднично и заучено наизусть, как бездарное стихотворение по школьной программе. На тумбочке бессмысленно тикал будильник. В окно лезло весеннее солнце и шум города. Рядом на кровати, раскинув руки, спал мужчина…
Светлана поплелась в ванную, открыла кран и стала смотреть на воду. Вода струилась между пальцами. Она была тёплой и нежной. Сон всё ёщё не хотел отпускать в реальность, или это Светлана сама не хотела отпускать его…
Из коридора донёсся голос Юрки. Он тоже уже встал:
- Свет! Слышь, Свет!
Светлана досадливо поморщилась:
- Слышу. Чего ты кричишь?
Ванная понемногу наполнялась. Вода струилась между пальцами, лаская их…
Светлана закрыла глаза, вздохнула:
Я - вода и Ты – вода.
Нам не слиться никогда…
- Ну и сон мне приснился!
Юра вошёл в ванную, мимоходом чмокнул жену в щёку и принялся рассматривать в зеркале своё изображение.
- Вот блин, придётся бриться, - сказал он с досадой. - Сегодня у меня встреча с одним крутым кренделем…
- Какой сон? – напомнила Светлана.
Юрий недоумённо уставился на неё:
- А? Сон? Ну да, сон… Вроде ты мне изменяешь с одним очень известным, но уже старым актёром. Представляешь?
Он поскрёб подбородок, нехотя взял с полки гель для бритья.
- С актёром? С каким актёром?
- Ну, - Юрий потряс флакон, выдавил на ладонь остатки геля, чертыхнулся. - Я не помню фамилию. Это ты их всех знаешь, а мне это ни к чему. Ну, толстый такой… Как его…Ну, в общем, неважно, важно, что изменяешь. Я в шоке. Кстати, купи мне новый гель…
- И, - не сдавалась Светлана
- Что и? Потом он уходит, и ты за ним плачешь. А я думаю: чем он лучше меня? Не понимаю. Хотя, - Юра криво усмехнулся, - ты у меня такая странная. Я тебя очень часто не понимаю.
Вода текла, струилась и звенела, как живая… Светлана тихо пробормотала:
Ты – вода и я – вода.
Будем вместе навсегда…
- Юра, а ты вообще хочешь меня понять?
Юрий хмыкнул, намыливая щёки:
- Конечно, хочу. Не забудь купить гель мужу. А почему ты стонала во сне, снилось, что-нибудь страшное? Ты так металась. Я уже хотел тебя будить.
- Ты хотел меня разбудить? - Светлана резко вскинула голову, сказала почти враждебно. – Если бы ты меня разбудил, я бы тебя тогда возненавидела.
- О-ё-ёй как серьёзно, - рассмеялся Юрий, - не смеши меня так сильно, когда я бреюсь. А-а-а, так это что-то эротическое было? Ну, значит, ты точно изменяла мне, пока я спал. Хорошо, что только во сне…изменяла.
Юрий опустил станок.
- Света, может быт, я тебя и не понимаю, как тебе кажется, но, по-моему, что-то не так у нас с тобой в последнее время. Что случилось? Мы уже месяц не спим вместе. Я не хотел на тебя давить, но твои отговорки мне, честно говоря, уже надоели…
- Я, - Светлана запнулась, - я, Юра…
Если бы не этот сон и вода, такая прозрачная и манящая, она еще долго не решилась бы ему сказать.
- Юра…я люблю другого человека.
- Значит, сон в руку?
- Перестань! Я серьёзно.
Юра медленно повернулся к ней. Светлана опустила голову не в силах видеть, как бледнеет его лицо. Она не предполагала, что это окажется таким ударом для него.
- Серьёзно говоришь? Тогда я тоже серьёзно. Ну, и кто он? Не этот же старый актёришка.
Юра почему-то пытался шутить, но вся краска уже отлила от лица, и оно стало мертвенно бледным, как у восковой куклы.
- Перестань.
Светлане было бы легче, если бы он закричал, затряс её, даже ударил, а он только очень тихо спросил:
- Это кто-то с работы? Да? Я его знаю… И давно ты с ним… спишь?
Она молчала.
- Отвечай, я жду, - в его голосе появились явные нотки угрозы.
- Я ни с кем не сплю.
- Серьёзно? – криво ухмыльнулся Юра. - Ладно, утешила. Ты ни с кем не спишь. Кто это, Света? Скажи мне. Я хочу знать.
- Зачем? И какая разница кто это. Разве это так уж важно? Разве это, вообще, важно? Важно, что я полюбила другого человека! Юра, поверь, я этого не хотела! Я, вообще, не знала, что ЭТО ещё может со мной произойти, но ничего не могу с собой сделать… Я больше не могу с тобой спать! Понимаешь?! Не могу! Я не могу себя заставить больше! Я не хочу обманывать ни тебя, ни себя. Я так не могу… не для меня это, не для нас… Я не хочу, понимаешь? Прости меня, если можешь. Я не могу больше с тобой быть…
- Бедная моя, - его голос звучал глухо, а в глазах она увидела такую черноту, что невольно отшатнулась. - Не могу, говоришь, - Юрка взял её за плечи, - значит, придётся через не могу.
Неожиданно резким движением он прижал жену вплотную к раковине и стал целовать. С полочки над зеркалом посыпались бутылочки с шампунем, кремами, гелем... Она вырывалась, как могла, отворачивала лицо, но не кричала, закричать просто не было сил. Так остро вдруг поняла, что больше не хочет, не может быть с ним, что его прикосновения ей противны, даже голова закружилась от отвращения…
- Не надо, Юра. Я не могу…
- Семнадцать лет могла, а теперь не можешь? А придётся. Иначе я…тебя просто придушу сейчас здесь.
- Юра, что ты говоришь? Перестань.
- Перестать? А ты думала, что я вот так отпущу тебя к другому и даже не пикну. Не-е-ет. Я тебя не отпущу.
- Отпусти, мне очень больно!
- Больно, говоришь? А ты знаешь, как мне больно?
- Знаю.
Он почти нежно обнял ладонями её шею, зашептал в самое лицо:
- Нет, ты не знаешь! Ты не знаешь, как это больно, когда тебя не любят! Когда всю жизнь тебя не любят! Ты же никогда и не любила меня, жила со мной и не любила! Никогда! Все семнадцать лет! Признайся! Ты меня никогда… Я чувствовал, что ты уйдёшь. Рано или поздно всё равно уйдёшь. Я знал. Я так хотел когда-то, чтобы ты была со мной. И я этого добился. Я, дурак, думал, что у меня есть чем тебя удержать. Я всё делал, чтобы тебя удержать. Разве нет? Как я обрадовался, когда ты забеременела. Я думал - всё! Ты от меня никуда не денешься. У нас теперь семья, Анька. Ты меня выбрала. Ты нас выбрала. Ты даже театром своим идиотским ради нас пожертвовала. Дурак! Какой я дурак! А ты все эти годы искала в кого бы влюбиться. Ну, как же, творческая натура! Актриса не может жить без любви! Пропади пропадом этот твой театр! Столько лет прошло, а ты всё не даёшь мне покоя. Я же…люблю тебя. Как мальчишка какой-то люблю. Ну, объясни мне, чем он лучше. Он тебя сможет обеспечить лучше, чем я? Или он половой гигант, может быть? Стоит ли из-за него ломать всё? Ты же нормально живёшь. У нас семья! И ты хочешь из-за своей прихоти всё сломать? Ну, зачем тебе эта любовь? Что она тебе даст?
- Она мне даст… всё, - выдохнула Светлана.
- Что всё? Новую семью? Новую семью в сорок лет? А тебе не страшно всё начинать с нуля? А вдруг опять не получится? Ты хоть понимаешь, что ты сейчас делаешь? Зачем ты всё рушишь? Одумайся. Ради чего? Ради кого? Светочка, думаешь, что он будет любить тебя сильнее, чем я? Да никто тебя не будет любить сильнее, невозможно это! Таких дураков, как я больше не делают.
- Юра, ну, прости меня, пожалуйста, - Светлана попыталась оторвать его руки от своей шеи. - Ну, прости. Не надо так. Это ведь не конец жизни…
Он отпустил. Прижал Светлану к себе, стал гладить по волосам. Она уже не вырывалась, стояла безучастная ко всему.
- Не конец жизни, говоришь? Чьей жизни, Света? Твоей или моей? Чьей?
- Ни чьей. Ни твоей, ни моей.
- Что ты предлагаешь мне? Тоже по бабам пойти? Зачем? Сколько можно спать с другими и всё время представлять тебя рядом. Потому что я хочу только тебя? Зачем? Света, чего тебе не хватало, скажи мне. Скажи! А может, это всё блажь, ерунда. Может тебе просто нужно время? Ты подумаешь, всё взвесишь, успокоишься. И всё само собой пройдёт, утрясётся как-то. А? Ведь мы же хорошо жили, правда? Нам даже друзья завидовали. У нас семья дружная…была. Вот Анька скоро замуж выйдет, нам внуков нарожает. Нет, выучится, конечно, сначала, а потом мы ей сами жениха подыщем, хорошего из нормальной семьи. Хотя Анька ведь не послушается нас. Верно? Она у нас такая, с характером. Зато, какая красивая получилась. Правда?.. Как ты…
Он снова стал целовать её сначала нежно ласково, а потом всё более неистово…
- Отпусти меня, Юра, пожалуйста. Отпусти. Я тебя не люблю… не люблю… И не было у нас никакой семьи. Никогда…Ты знаешь сам…
- Нет! Нет! Нет! Я тебя люблю. Я тебя люблю за нас двоих.
- Разве тебе не противно, вот так силой, если я не хочу тебя.
- Мне всё равно, только бы ты … Только бы это была ты…
- А мне противно! Мне противно! У меня голова кружится от отвращения! Ты хочешь меня - так бери! Бери силой! Ты всегда добиваешься своего! Пользуйся, раз ты сильнее! Я тебя ненавижу! Ненавижу тебя…
- Замолчи! Замолчи! Света…
Она закричала, а потом … нащупала какую-то бутылку и ударила его по голове. Это была большая глупость. Пластиковая бутылочка не могла остановить его, он только ещё больше рассвирепел и вдруг стал валить её прямо в ванну с водой. Доли секунды она видела над собой только его ставшие совершенно чёрными глаза, а потом её лицо погрузилось в воду. Странно, но в тот момент она почти не испугалась, словно уже готова была к чему-то подобному. «Значит, сон в руку», как сказал Юрка», - мелькнуло в голове. И вдруг из темноты Светлана услышала голос Ольги:
- Дыши! Не бойся дышать.
- Оля, Оленька, девочка моя, вот всё и закончилось. Хорошо, что ты никогда не узнаешь. А всё же, как жаль, что ты не узнаешь…
И Светлана сделала глубокий вдох…Проваливаясь в кромешную темноту, она слышала божественно прекрасную музыку…
Она очнулась в комнате на полу, не зная, сколько времени прошло. От страшного кашля её рвало водой. Юра был рядом, он стоял на коленях над ней. Руки и губы его дрожали. Лицо исказила гримаса то ли боли, то ли страха. Никогда Светлана не видела его таким. Это было неприятное, даже отвратительное зрелище – раздавленный жалкий мужчина, которого она всю жизнь привыкла видеть сильным. Он что-то говорил странным сдавленным голосом. Всё время что-то говорил. Что-то… Ах да, что он чуть не убил её, а она даже не сопротивлялась… Прощения просил… Почему-то Светлане казалось, что в комнате очень громко тикают часы. Больше ничего, только Юркин голос и эти часы. Ей хотелось сказать мужу: останови же их, наконец, но она не могла говорить, зато могла дышать, и это было очень больно, словно лёгкие терзал ненасытный, кровожадный зверь, невыносимо больно, …
Юра стал гладить жену, покрывать горячими поцелуями лицо, шею, грудь, а Светлана словно уже была по ту сторону. Все её чувства остались там, в ванне полной воды. Он всё говорил… Она его не слушала. Что теперь можно было сказать? Ничего. Его поцелуи были ей уже не противны, стало всё равно. С таким же успехом он мог бы целовать её труп, если бы она утонула. Всё равно. В голове стоял шум. Весь ковёр под ней промок. Было не холодно, но тело бил сильный озноб. Наконец, Юра, опомнился, перенёс её на кровать, стянул мокрую одежду, укрыл и снова что-то долго говорил... Светлана снова провалилась в темноту…
Проснулась только на следующее утро. В голове ещё немного шумело. В груди болело так, словно по ней КамАЗ проехал. На полу лежала записка:
«Прости меня. Я очень тебя люблю. Даю тебе время подумать. Твой муж Юра».
«Даю тебе время подумать, - Светлана попыталась растянуть губы в улыбке, - Юрка, Юрка, в этом ты весь. Ты думаешь, что ты что-то решаешь, или я что-то решаю. Нет, ты ошибаешься. Ничего мы не решаем. Жизнь – штука непредсказуемая. Захотела - осчастливила, захотела - обездолила. Захотела - свела двух людей, захотела - разлучила. И шутит она иногда очень зло, туго у неё с чувством юмора. Вот и со мной пошутила».
20
Как ни странно, с уходом Юры в жизни Светланы почти ничего не изменилось. На работе она передвигалась, как сомнамбула: что-то делала автоматически, что-то говорила, как во сне. Её с успехом можно было заменить роботом-автоматом – тот же эффект. Коллеги сначала лезли с вопросами, но она отмалчивалась, и они, в конце концов, отстали. Потом, даже вечно озабоченный и занятый шеф заметил её состояние и предложил взять отпуск, за свой счёт естественно, пока…не оклемается. Она взяла… Зачем ей отпуск Светлана не знала. От себя ведь убежать невозможно, нельзя же отдохнуть от собственных мыслей, уехать, скажем, на море от душевной боли, но отпуск всё же взяла…
Вся её квартира теперь напоминала фотосалон. Везде были фотографии Ольги: на кухне, в ванной, над кроватью, на зеркале, даже в шкафу на дверце снаружи и внутри, если открыть. Светлана просматривала в Интернете все новости, связанные с театром, в котором работала любимая женщина, наизусть знала репертуар на ближайший месяц, знала, в каких спектаклях была задействована актриса Ольга Тонина. Она хотела знать об Ольге всё, чтобы понять… Чтобы понять за что полюбила именно эту Женщину, а не кого-то другого. И никак не могла ответить на этот вопрос, просто любила и всё. Просто любила. Потому что люди ведь любят не за что-то, а почему. Она любила, потому что ей очень хотелось любить. Ей этого всю жизнь не хватало. И только теперь она узнала об этом, теперь, когда ей исполнилось почти сорок лет… Но вот почему именно Ольга? На этот вопрос не было ответа…
Светлана осталась одна и теперь могла говорить с Ольгой. Она и раньше говорила, только мысленно, а теперь могла вслух. Со стороны это, наверное, выглядело смешно: человек ходит по пустой квартире и разговаривает с фотографиями.
Они на разные темы говорили… Светлана говорила:
«Мне нравится Анненский, а Тебе?
Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Её любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Неё одной молю ответа,
Не потому, что от Неё светло,
А потому, что с Ней не надо света».
Ольга молчала…
Светлана шептала:
«Я не знаю, кто Тебе нравится из поэтов. Ты вообще любишь стихи? А знаешь, что я люблю ещё? Только не смейся. Хорошо? Я люблю сладкое: всякие тортики, пирожные. А ты, наверное, нет? Потому я такая толстая, а ты вон какая хорошенькая, худенькая».
Ольга не отвечала…
«А может у Тебя особенность организма такая – не толстеть? Ведь бывают же такие люди». Светлане почему-то ужасно хотелось, чтобы выяснилось, что Оля тоже любит сладкое, как она. Словно это могло их хоть немного сблизить. Светлана говорила:
«Я люблю море, хотя видела его только два раза в своей жизни, но ведь не обязательно видеть каждый день, чтобы понять, что любишь. А Ты любишь море?»
Ольга молчала…
«Наверное, тоже любишь море. Как его можно не любить…»
Они о многом говорили. Светлана говорила, Ольга молчала. Ольга молчала, а Светлана говорила…
«Иногда я задумываюсь: если бы Ты не была актрисой, влюбилась бы я или нет? И сама себе отвечаю: если бы Ты не была актрисой, я бы Тебя никогда и не увидела. Какое счастье, что Ты – актриса! Знаю, если бы мы встретились при других обстоятельствах, всё равно бы влюбилась. Оленька, Ты такой светлый человек, которого просто нельзя не любить. Ты - фонарик, светлячок, солнышко. Мне страшно представить, что Ты вообще могла не случиться в моей жизни», - говорила Светлана, глядя на Ольгину фотографию.
И снова Светлане приснился сон. В этом сне Ольга сидела за роялем в своём красном платье на сцене, а Светлана стояла рядом.
- Какую музыку ты любишь? – спросила Светлана у любимой.
Ольга улыбнулась загадочной улыбкой Джоконды и впервые ответила своим завораживающим бархатным голосом:
- Вот эту.
Она положила руки на клавиши, склонила на бок голову, прикрыла глаза и заиграла… Это была та музыка, музыка из сна, Светлана сразу же узнала её. Музыка, как волны накатывалась и увлекала с собой. То поднималась в небо к самым облакам, то бросалась с высоты на землю, но, не долетев совсем немного, снова взмывала вверх. И Светлане было больно и сладко одновременно. Словно сердце её кто-то сильно сжимал невидимой властной рукой, и оно трепетало, как птица, стремилось вырваться. Но Светлана знала: если рука разожмётся, то сердце никуда не полетит. Просто не захочет и всё.
- Какая странная музыка, Оля. Мне от неё как-то не по себе, - сказала Светлана.
Ольга рассмеялась:
- Ты опять боишься? Трусиха, ты всего на свете боишься, даже музыки! А знаешь, я тоже немного трусиха, боюсь темноты, боюсь ходить одна, боюсь людей из-за угла, боюсь собак, поэтому я всё время существую на преодолении страха. Это трудно, но ты попробуй всё же!
Её пальцы порхали по клавишам, гладили их, трепетно ласкали.
- Как называется эта музыка?
- Разве ты не знаешь? - Удивилась Ольга. - Это «Ноктюрн печали».
- Я бы назвала его «Ноктюрном тоски».
- Всё в жизни относительно. То, что для одного – смертельная тоска, для другого – просто печаль, а суть одна. Не грусти, Света, не делай из всего трагедию, живи радостно! Светло! Света!
- А мне…трудно радостно жить, когда тебя нет рядом.
Светлана, замирая, осторожно прикоснулась к волосам Ольги.
Оля улыбнулась, подняла голову:
- Люди, которых мы любим, всегда рядом, как бы далеко они не находились. И я всегда рядом, пока ты этого будешь хотеть. А хочешь, я научу тебя читать ноты с листа? Это очень интересно.
Светлана покачала головой:
- Я совсем не знаю нот, поэтому у меня вряд ли получится.
- Ну, ладно, мне пора.
Ольга поднялась со стула, взяла Светланину руку.
- Завтра у меня спектакль, ты же знаешь.
- Подожди минуту! Скажи мне: кто написал эту музыку, которую ты только что играла?
Ольга грустно улыбнулась:
- Ты…
И молча ушла…
Светлана проснулась, вскочила с кровати и стала лихорадочно искать бумагу и карандаш. Она так торопилась, что перевернула вверх дном все бумаги в письменном столе Анюты. Наконец, нашла то, что искала и быстро записала едва разборчивым почерком:
А Ты играла в огромном зале,
И были руки Твои легки.
Ты мне сказала: «Ноктюрн печали».
А мне казалось: «Ноктюрн тоски».
Порхали руки, рояль ласкали.
Мне было жарко от этих рук.
Ты прошептала: «Ноктюрн печали».
Я возражала: «Ноктюрн разлук».
Смеялись губы, глаза сияли
Был вечер ласков, как голос твой.
Я написала «Ноктюрн печали»,
А Ты сыграла, Моя любовь.
«Ласточка, - говорила Светлана Олиной фотографии каждое утро, - милая ты моя. Как тебе сегодня спалось, что снилось? У тебя ничего не болит?» Сердце её сжималось, когда на улице была плохая погода, и она думала: «Как-то там Оля добирается на работу по дождливой, холодной Москве». Ольга училась водить машину, а Светлана ужасно волновалась. «Я знаю – Ты очень дисциплинированная, ничего сама нарушать не будешь, но на дорогах так много совершенно безбашенных водил. Я постоянно боюсь за Тебя, как за свою дочь, Анюту…»
А Ольга даже не подозревала, что о ней так беспокоятся, что её так любят где-то… Да и зачем ей это было нужно?
Вот так. Светлана всю свою жизнь боялась одиночества, а когда осталась одна, поняла, что это не так уж и страшно. Нет, она не чувствовала себя одинокой, скорее наоборот. Она всё время была со своей Олей и без неё, конечно же. Ольга была её пищей, воздухом, водой, всей жизнью. Текла кровью в её жилах. Эта кровь давала возможность жить и, вместе с тем, медленно убивала... Вся жизнь Светланы, её время, пространство вокруг заполнилось Ольгой Тониной: Олиными глазами, улыбкой, смехом, дыханием. Во всём Светлана видела её отражение. Ольга, как большая вода, как горная река смыла все плотины и унесла дамбы, размыла берега, разрушила мосты. Она сумела уничтожить в Светлане все внутренние табу, обнажить тайные желания, открыла такие омуты внутри, что Светлана испугалась сама себя. Там, на дне этих омутов женщина увидела себя настоящую, такую которой боялась и не смела быть никогда: такую страстную, такую неприлично оголённую и бесстыдную даже. Любовь помогла увидеть ей саму суть её, природу, душу, если угодно. А может, это Светлана сама открыла в себе бездны, о которых не подозревала раньше. Как она хотела Ольгу, как тосковала по ней. Окажись та рядом, хоть на мгновение, Светлана бы, наверное, зацеловала её до смерти. Никогда она не думала, что кто-то способен вызывать у неё такие чувства, такие эмоции, такое желание. Знать каждый изгиб желанного тела, помнить все тайные места, угадывать, понимать чего хочет любимая женщина, о чём тайно мечтает. Также ткрыть Ольгу для Ольги, как любовь открыла Светлану для неё самой. Об этом она мечтала. Мучительно мечтала… Оказывается, она никогда раньше не знала, что значит по настоящему любить кого-то, хотеть кого-то. Прожила почти сорок лет и не знала. Ей было теперь страшно даже подумать, что она вообще могла никогда не узнать этого. Никогда! Нет на свете ничего страшнее этого слова! Как сильно ревновала Светлана свою девочку к тем, кто окружал Олю, мог прикасаться к ней, просто видеть каждый день, слышать её голос, ощущать дыхание, запах её любимых духов. Светлане казалось, что Ольга должна пахнуть как-то особенно, так пахнет рок, судьба…
Она молилась по ночам, долго, иногда до самого утра. Она молилась, что бы у Оленьки всё было хорошо, чтобы она не болела и чтобы была счастлива. «Счастлива! Господи, просто, счастлива! – молилась Светлана. - Господи! Господи, накажи меня за мои грехи, а её сделай счастливой. Всё, что ты хотел дать мне хорошего в этой жизни, дай ей. Господи пусть она будет счастлива, очень счастлива. Господи! Прошу, Тебя: держи над ней руку свою… Не покидай её в трудные минуты, не обходи милостью своей, будь милосерден к ней, Господи. Спаси и сохрани её».
Светлана не могла пойти в церковь, потому что знала, что её любовь в глазах Бога - грех, тяжкий грех. И, если существует ад, то там ей уже местечко приготовлено. «Я буду гореть в аду, несомненно. Ну и пусть! - говорила она, полубезумно улыбаясь. – Ну и пусть... А кому была нужна моя праведная, добродетельная жизнь? Богу? Бог - великий экспериментатор - решил посмотреть, как я справлюсь со своей ношей, и взвалил её на меня в полном объёме. А я справлюсь, потому что никому не даётся ноша не по силам».
Бывало, у неё случались приступы малодушия. И она трусливо надеялась, что всё ЭТО пройдёт со временем. Что ЭТО просто испытание, которое заставило её по- другому посмотреть на свою жизнь, под каким-то другим необачнім углом. Ведь ничего в нашей жизни не происходит просто так, без причины. Вот и Юрку она, оказывается, совсем не знала. Но ЭТО никак не проходило, может, нужно было больше времени, и она принималась терпеливо ждать.
Наверное, все влюблённые сентиментальны, и Светлана снова начала писать стихи, как в юности. Они прямо пёрли из её измученной души, и она вынуждена была выплёскивать их на бумагу:
Кто меня поймёт, как не Луна,
Ведь она сегодня - женщина,
А пройдёт каких-то два-три дня –
Месяц глянет с неба на меня.
Видно это шутит Сатана:
Я Луна и Месяц, как она.
Так ответь мне, странница Луна:
- Ты мужчина или женщина?
Улыбается Луна в ответ:
- Я – светило, в этом весь секрет.
Она отключила все телефоны, отрезав себя от остального мира. Она не хотела никого видеть и слышать, только Ольга была с ней постоянно. Светлана каждый вечер молила Бога, чтобы Оля хоть иногда снилась ей. Бог был глух.
Она брала гитару, которая уже несколько лет висела на стене ненужная и забытая, играла, неловко перебирая струны, путаясь в аккордах…
Приходи, моя Печаль, в сон,
Покрывалом лунный свет сбрось.
Превратилась жизнь моя в стон,
От того, что мы с тобой врозь.
От того, что нас с тобой нет,
Только Ты одна да я одна.
У меня всю ночь горит свет,
Проливаясь грустью из окна.
Подари мне в эту ночь ложь,
От истомы и любви выть.
Если нам не суждено – что ж
Хоть во сне позволь всему быть.
Приходи, моя Печаль в сон,
Поцелуем успокой грудь,
Заглуши мою тоску, стон,
Моей Радостью во сне будь.
21
Анна приехала неожиданно.
- Мама, - зачирикала она прямо с порога, - что случилось? Я звоню-звоню, ты к телефону не подходишь, мобильник отключён. Ты не заболела? У тебя такой измученный вид.
Она расцеловала мать.
- Не волнуйся, птичка моя, у меня всё хорошо, - вымученно улыбнулась Светлана.
Анюта пристально посмотрела на неё:
- Серьёзно? Что-то не верится.
- Серьёзно, даже и не сомневайся. Пошли на кухню, - засуетилась Светлана. - Я сейчас что-нибудь приготовлю. Кушать хочешь?
- Да нет. Я недавно ела.
- Так да или нет? – крикнула мать уже из кухни.
- Ну, чаю я бы выпила. У нас чай есть?
- Чай у нас пить, а вот есть у нас нету, по-моему, нечего.
- Мам, а это что у нас такое?
Девушка стала с любопытством рассматривать фотографии Ольги, развешенные повсюду.
- Картинная галерея?
Аня пришла на кухню.
Светлана сконфузилась:
- Скорее фотогалерея.
- Ты, что фотографией занялась на досуге?
- Да, нет… Так, чая как раз хватило на одну заварку. Извини, я не знала, что ты приедешь. Давно не была в супермаркете.
- А что у нас в холодильнике? – Анюта открыла холодильник. - А мышь у нас в холодильнике повесилась, - констатировала она. – Мам, ты что ничего не ешь? А-а-а, ты на диете, пока папы дома нет.
Девушка вдруг осеклась и испуганно посмотрела на мать:
– Папы ведь нет дома, он, наверное, в командировку укатил? – она покраснела, потому что не научилась ещё врать легко, не краснея. Бедная маленькая птичка, которая пока не умела виртуозно врать.
- Откуда ты знаешь, что папы нет дома?
Аня опустила глаза:
- Нет, я не знаю, я просто подумала, раз дома есть нечего, значит…
- Он к тебе приезжал? Это он тебя послал ко мне на переговоры? – Светлана немедленно вскипела.
- Мама, не заводись. Никто меня не посылал, просто папа очень волнуется, он…
- Передай ему, - голос у Светланы зазвенел, как струна, - что у меня всё хорошо, и что я не передумала!
- Мама, всё, действительно, настолько серьёзно? – спросила Анна упавшим голосом.
- Серьёзнее не бывает. И давай закроем эту тему.
- Ты что влюбилась, мама? Да? В кого?
Личико девушки было таким несчастным и умоляющим, что Светлана не могла ей не ответить или соврать. Она обняла дочь, прижала к себе, погладила, как маленькую по голове.
- Да, птичка моя. Я влюбилась.
- В кого? – повторила Анюта. - Мне ты можешь сказать?
- Да какая разница. Ну, зачем это тебе, хорошая моя?
Светлана чувствовала себя такой опустошённой из-за этого разговора, но знала, что избежать его невозможно.
- Большая разница, мама, - твёрдым голосом сказала Анна. - Большая. Я хочу понять, чем этот мужчина лучше моего папы. Кто он такой этот…
- Это не мужчина, - перебила её Светлана.
- Что? Я не поняла. Что значит не мужчина? Это какой-то пацан, в смысле парень? Мама, ты что забыла, что тебе уже не восемнадцать лет? Тебе сорок лет! Ты…
- Это женщина, - выдохнула мать.
- Что? Что ты сказала, мама?
- Ты не ослышалась. Это женщина.
Светлана сама не понимала, как смогла это сказать Анюте. Вдруг всё стало так безразлично, словно она лишилась чувств, всех сразу: оглохла, ослепла, потеряла способность двигаться. «Не надо себе врать никогда. Даже если это очень больно. Себе не соврёшь, себя обмануть нельзя никак», - она всегда повторяла это дочери с самого детства.
Сердце застучало часто-часто, заныло под лопаткой.
- Что?
- Ты не ослышалась. Это женщина, - повторила Светлана устало.
- Мама, ты что шутишь?
- Разве такими вещами шутят?
Светлана умолкла. Ей больше было нечего сказать.
- Мама, ты с ума сошла. Ты что в женщину влюбилась?.. Ты же нормальная, ты нор-маль-на-я…Мама, слышишь меня?
Видя безучастность матери, девушка тряхнула её за плечи.
- Ты меня слышишь?
- Слышу, - проговорила Светлана.
- Ты понимаешь, что ты мне сейчас сказала? Ты влюбилась в женщину? И кто эта женщина? Кто? Отвечай!
Её тёмные, как у отца глаза стали наливаться чернотой.
- Стой, я, кажется, знаю, - Анна замерла на мгновение, потом медленно повернулась и посмотрела на стену над столом.
С фотографии на стене ей улыбалась своей немыслимой улыбкой Ольга.
- Вот эта, которая у нас по всей квартире на фотках? – прошептала Анна поражённо. Но это же… актриса, я уверена. Вот недавно фильм был «Часовые», кажется. Или… я ошибаюсь? Ну же отвечай! Что ты молчишь? Удиви меня ещё больше!
- Нет, ты не ошибаешься, - ответила Светлана бесцветным голосом.
Под лопаткой уже болело невыносимо, и она закусила губу, чтобы не застонать.
- Ни фига себе! Ты влюбилась в актрису?
Анна застыла, как громом поражённая и вдруг громко рассмеялась надтреснутым истеричным смехом.
- Мама, я думала… Я тебя всегда считала здравомыслящим человеком, а ты… И из-за этого ты выгнала папу?
- Он сам ушёл.
- Мама, это просто не может быть правдой!
Анюта сорвала со стены Ольгину фотографию.
- Да ты посмотри на неё - она же старая уже!
- Я тоже старая. Она моя ровесница, - сказала женщина, пересиливая боль в груди.
- Но как в неё вообще можно влюбиться? Она же просто уродка! Нос крючком, лоб, как майдан, руки – грабли, а фигура! Она на швабру похожа! Мама! Скажи, что ты пошутила! Просто развела меня, да? Хорошая шутка получилась. Но, по-моему, слишком жестокая. Тебе не кажется?
- Перестань, Нюта!
- Ты из-за какой-то ерунды хочешь развестись с папой, а я должна молчать!
- Я её люблю, и это не ерунда! – закричала Светлана, боль вдруг исчезла куда-то, словно испугавшись вспышки гнева.
- Кого ты любишь?! Эту актрисулю! Боже, не дай мне сойти с ума! Ты её любишь? Да… да…Да ты знаешь, что эти актрисы спят со всеми подряд, с режиссёрами, с продюсерами, чтобы им хорошие роли давали, денежные. Да она, наверное, чтобы в «Часовых» сняться со всеми переспала!
- Прекрати! Она не такая!
- А какая? Какая она? Ты знаешь?
- Она не такая, - упрямо повторила Светлана.
- Значит так, мама, ты сейчас же выбросишь из головы эту ерунду! Или я…ты же меня знаешь.
Светлана молчала.
- Ты меня слышишь, мама? Ты возьмёшь себя в руки, и всё будет, как раньше. Иначе я больше никогда не приеду к тебе, только к папе!
- Ты большая девочка, Анна и… можешь поступать, как хочешь.
- Что? - Анюта отшатнулась, как от удара. – Не может быть.
- Я люблю эту женщину, нравится тебе это или нет, - сказала Светлана твёрдым голосом. - Я никогда от этого не откажусь.
- Не может быть, - прошептала Анна. – Не может быть, - выкрикнула она истерично. – Я – твоя дочь, а ты хочешь променять меня на эту…
- Не смей, Аня.
- Я, - задохнулась Анна, - я сейчас…
Она подняла над головой сжатые кулаки и с размаху ударила ими в стену, панельная плита глухо ухнула. Анюта выбежала из кухни, ворвалась в комнату, стала срывать со стен Ольгины фотографии и рвать их.
– Вот! Вот! И нет твоей красавицы, - кричала она. – Уродина! Уродина проклятая! Как ты… Ну, что ты в ней нашла? Что? Ты что, с ума тут сошла! Ты совсем помешалась! Как ты могла такое? Я подозревала, что ты сумасшедшая, но не до такой же степени!
Неизвестно от куду взявшиеся силы снова покинули Светлану, и она не могла остановить дочь. Левая рука онемела, а в грудь, словно кто-то кол вогнал.
У Анны была истерика. Она металась по комнате, кричала, что-то разбила. Светлана с трудом подняла руку, взяла из шкафчика сердечные капли, всегда их там держала, отпила прямо из бутылочки. Анна влетела на кухню. Волосы её растрепались, на лбу блестели капли пота. Светлана никогда ещё не видела свою дочь такой возбуждённой. В тёмных глазах Анны металась ненависть.
- Как ты могла такое…, - проговорила Анна охрипшим голосом. – Я всегда знала, что ты сумасшедшая, но не до такой же степени!
- Перестань, Аня. Перестань, успокойся, а то…
- А то что? – взвилась дочь. - Ты меня ударишь, или может, из дома выгонишь, как папу? Да я сама уйду. Не хочу иметь мать – лесбиянку! Что ты из себя представляешь? Ты ничто! Ты всегда летаешь в облаках! Тебе всегда было скучно жить как все. Ты не можешь как все другие мелкие людишки вокруг тебя. Ну конечно, ты такая утончённая, такая возвышенная! А мы с папой обыкновенные! Нам тебя не понять. Ты столько стихов знаешь, столько книжек прочитала! А что в них, в твоих этих книжках? Они научили тебя жить? Они чем-то помогли тебе в жизни? Папа зарабатывает деньги! А ты только числишься на работе. Ты получаешь копейки, лишь бы дома не сидеть. А он вечно пашет, как раб. Может, ты всё нарочно придумала, что бы поиздеваться над нами, да? Какая любовь, да ты вообще не знаешь что это такое. «Я влюбилась. Да ни в кого-нибудь, а в женщину, да ещё и в актрису! Только она сможет понять мою тонкую, ранимую, нежную душу. Ах, как романтично! Пожалейте меня. Я так несчастна». А тебе не приходило в голову, что ты, может, ей на фиг не нужна. Что ты всегда комедию ломаешь! Что ты не как все! Ну, влюбилась и ладно, зачем отцу-то сказала! Как благородно! Не надо никогда себе врать! Ну и не врала бы себе, а другим твоя правда не нужна! Жили же мы как-то раньше и ничего! Нет, любви ей захотелось! Ну, завела бы себе втихую кого-то. А это что?! Это же извращение, ты хоть понимаешь о чём я? Ты её просто себе придумала от скуки своей. Она же почти миф для тебя, она как бы и не существует вообще. Где она, а где мы? Она живёт себе, кривляется каждый день на сцене, чувства изображает, а ты поверила. Она актриса, у них всё ненастоящее. Они и в жизни играют, как на сцене. А ты всю свою жизнь из-за неё хочешь поломать! Ненавижу тебя! Ненавижу и презираю. Я тебя презираю! Оставайся с ней, если ты её уж так любишь. А мы как-нибудь и сами проживём! Без тебя!
И столько было презрения в этих её словах, злости, обиды.
Так они встали по разные стороны барьера: мать и дочь. Это было так больно и страшно для Светланы, ведь Аня даже не пыталась понять. Она теперь только презирала и ненавидела. Презирала и ненавидела свою мать!
Девушка разрыдалась и выскочила в коридор, её трясло. Светлана вышла за ней на ватных ногах, пошатываясь, боль в груди понемногу отступала. По всей квартире валялись изорванные в клочья фотографии, словно здесь пронёсся ураган. Дверь была открыта. Аня ушла. Женщина доплелась до дивана, упала на него и заплакала. «Почему она решила, что я её ударю или выгоню, как я могла. Я даже в детстве её никогда не шлёпала за непослушание. Аня ушла… Оля, Оленька, как же так? Анюта не права, не могла я тебя придумать. Нельзя такое придумать. Или можно? Аня, она хорошая девочка, добрая, только вспыльчивая очень. Она простит потом позже, я знаю, она простит меня, но вот поймёт ли?»
22
А на следующий день приехал Лёша Гамов. Он уже давно не работал с Юрой. После переезда в Киев их дороги как-то совсем разошлись, хотя друзья продолжали поддерживать видимость отношений. Теперь Леша забегал к Смирновым изредка, жаловался на нехватку времени и постоянные скандалы в семье. Его дочь Татьяна нигде не работала, родила без мужа девочку, и теперь жила с родителями, что не доставляло никому большой радости. Девочка часто болела, денег, которые зарабатывал Лёша, вечно не хватало. В общем, похвастаться ему было явно не чем.
- Привет. Ты извини, что я без приглашения, но ты телефон, похоже, отключила. Трубку не берёшь, - сразу же начал оправдываться гость. - Я тут Анну твою вчера встретил. Она на вокзал ехала. На ней лица не было и глаза красные. Я подумал: случилось что-то. Она мне рассказывать не захотела. Вот решил заехать.
- А, Анну встретил. Она вчера дома была, потом уехала. Проходи, Лёша, - пригласила Светлана.
- Что-то ты подруга, выглядишь не очень.
- Ух-ты! У вас, что тайфун в гостях побывал? – поразился друг семья, едва вошёл.
- Это не тайфун. Это… Анна, погорячилась немного. Я ещё убрать не успела, - устало произнесла Светлана
- Ну, ничего себе погорячилась немного! Вот это темперамент! Смерч, цунами рядом не стояли. Во, девчонка кому-то достанется. Огонь, порох, ракета! Стихийное бедствие по имени Анна, – Лёшка рассмеялся.
- Да, уж, - Светлана оглядела комнату, - я и сама не предполагала, что она так разбушуется.
Всё, что произошло вчера, казалось ей сегодня каким-то сумасшедшим фарсом.
- Чем это вы так достали ребёнка?
- Да, так, один разговор был…
- Ну, и как? Поговорили?
- Поговорили, - вздохнула женщина.
- Кстати, Юрка мне тоже давно не звонил. Как у него дела?
- Я не знаю, - пожала плечами Светлана
- Хм… Ты, что с ним тоже…поговорила?
- Я его уже давно не видела. Он дома не живёт…
Светлана тяжело опустилась на диван. Она знала, что Лёшка всё равно заставит обо всём рассказать. Он умел вызывать на откровенные разговоры. Лёшка из тех людей, которым вечно плачутся в жилетку. Ей совсем не хотелось никому ни о чём рассказывать, никому больше ничего объяснять, но после Аниного ухода так паршиво было на душе, хоть вой…
- Как это не живёт? – опешил Лёшка. То есть, стоп-стоп… Пошли на кухню, сядем, посидим, и ты мне всё расскажешь…если захочешь, конечно. Быстро на кухню! – скомандовал он. - Я тут винца взял тебе, а нам с Юркой водочки, ты же водки не пьёшь. Но если тут такие дела, буду пить водку один.
Он стал доставать из сумки бутылки.
- У меня закусить нечем.
- Да это ерунда. У меня шоколадка есть. Вот, тебе принёс. Хватит нам закусить. Ну, пошли на кухню.
И он зашагал на кухню, как у себя дома. Лёшка всегда любил посидеть на маленькой уютной кухне у Смирновых. «На кухне оно как-то лучше, чем в комнатах, по-домашнему как-то, - пояснял он. – Кухня – это окультуренный очаг, а у очага собирались люди во все времена». Светлана достала из шкафчика бокалы. Лешка откупорил вино, открыл водку, разломил шоколадку. Налил в один бокал вина, а в другой - водки. Они выпили, не чокаясь. Светлана положила на язык кусочек чёрного шоколада, закрыла глаза, пробормотала чуть слышно:
- Хорошо было бы и мою печаль шоколадом вылечить… А потом смеяться в лицо прохожим….как полоумная идиотка! Да, Цветаева действительно была гениальной женщиной. Печаль нужно лечить…а бог её знает, можно ли её вообще вылечить, особенно…если этого совсем не хочется делать. Ты, Лешка, чем обычно печаль лечишь? Пивом? Футболом или чем-то ещё?
- Чем-то ещё. Клин клином, как говорится. Слушай, - спохватился Лёшка, - что мы как на похоронах. Кого хороним, Светик?
- Мою семейную жизнь, - мрачно пошутила Светлана.
- Так, не пори горячку, рассказывай всё по порядку. Что тут у вас произошло?
- Тогда налей мне ещё. Такие вещи на трезвую голову не расскажешь. Давай выпьем, а то не смогу…говорить.
Она протянула пустой бокал. Они выпили снова, не чокаясь, потом ещё… Светлана почти сразу опьянела, и всё произошедшее ей показалось вдруг намного проще, чем раньше. «Ну, влюбилась. Ну и что? Не имею права, что ли? Плевать мне, что кто подумает…» За что все знакомые и друзья любили Лёшку, уважали, так это за умение слушать другого человека. Кто-кто, а Лёшка слушать умел. Светлана глубоко вдохнула, собралась с силами и выпалила:
- Я, Лёш, влюбилась. Я влюбилась, Лёшка. Веришь, очень влюбилась.
- В кого?
- Ну, вот и ты туда же. Давай договоримся: ты меня слушаешь, не перебивая, что бы я тебе не сказала. Все вопросы потом. Хорошо? Знаешь, и так очень не просто это сказать. Но надо же, наконец, всё выплеснуть из себя…
Она снова сделала глубокий вдох, словно собиралась нырнуть.
- Я влюбилась в одного человека… И этот человек – женщина… И не просто женщина, а известная актриса… Я её увидела в первый раз в «Часовых», в этом нашумевшем российском фильме, который недавно шёл. Ну, не знаю, что на меня нашло? Затмение, наверное, какое-то. Вот, увидела один раз и всё. Увидела и пропала. Совсем пропала. Как будто в ледяную воду нырнула: не вдохнуть, не выдохнуть. Никогда со мной такого ещё не было. Не могу, не хочу никого видеть, никого слышать – только она кругом. Куда ни гляну, куда ни пойду – кругом только она. И голос её в голове постоянно. Я, действительно, сошла с ума, Аня права. Я помешалась на Ольге. Я думала сначала, что это пройдёт. Но не проходит пока. Только хуже и хуже…Юрка не знает этих подробностей… Но ты можешь ему теперь рассказать. Мне уже всё равно. Пусть он делает, что хочет. Чем такая жизнь, лучше никакой.
- Ты, что с ума сошла? Юрка же любит тебя, как ненормальный.
- Да, любит, конечно, любит. Конечно …
- Ну, что ты, не плачь…
Алексей взял её ладонь в свои горячие руки, погладил успокаивая.
- Да… Вот чего не ожидал, так вот такого поворота… Света, да я же всегда вам завидовал, вашей семье. Вы так дружно всё…вместе постоянно. Анюта у вас такая замечательная, умная девчонка. У меня же, ты сама знаешь, не очень-то в семье ладится. Я только из-за дочки, а то бы давно от Наташки ушёл. А теперь вот ещё и внучка. Я бы ушёл…
- Если бы ты влюбился по-настоящему, то обязательно бы ушёл. Знаешь, я где-то фразу слышала: «Мимо всего в жизни человек может пройти, только не мимо любви», вот и я не смогла.
Светлана достала бумажную салфетку, вытерла глаза.
- Лёш, ты давно влюблялся?
Лёшка вдруг смутился, как мальчишка, даже слегка покраснел.
- Ну, - замялся он, - можно сказать, что и давно, как посмотреть.
- А посмотри, как есть. Ну и кто она, эта женщина? Какая она?
- Какая она? Ну как тебе объяснить какая… Она женщина… замечательная просто, вот только у неё есть один недостаток: она жена моего друга… А сейчас сидит, пьёт со мной и рассказывает, как она любит какую-то бабу.
- Лёш, я серьёзно.
- Я тоже вполне.
-Так всё, - Светлана хлопнула ладонью по столу, - договорились уже до ерунды, алкаши несчастные. Надо расходиться по домам.
- Нет, это не ерунда, Света. Я тоже вот так мучился сначала, как ты. А потом… привык что ли. Просто ходил к вам, чтобы увидеть тебя… я, наверное, мазохист. Но, чтобы совсем не видеть… я не мог… так. Света…
- Всё, замолчи! Не хватало мне только пьяных объяснений в любви. И так проблем полно. Не добавляй а?
- Хорошо, - пожал плечами Алексей, - можешь считать, что я тебе ничего не говорил. В конце концов, ты сама меня спросила… Ну, давай опять вернёмся к нашим баранам. Светка, ну, это же ненормально, неправильно как-то, что женщина и… ещё одна женщина.
- Я знаю, что неправильно… Много чего в жизни неправильно делается…
Они помолчали, не зная, что ещё сказать друг другу. Что вообще нужно говорить в таких ситуациях они оба не знали.
- Можно я закурю, - нарушил молчание Алексей.
Светлана только рукой махнула. Лёшка закурил, подошёл к окну.
- Это она на холодильнике прилеплена? – тихо спросил он.
Светлана кивнула.
Лёша взял Ольгину фотографию, стал рассматривать.
- Ну, не Мадонна, конечно, но очень даже ничего, симпатичная и фигура хорошая, одобряю.
Он всегда считал именно Мадонну эталоном красоты.
- Блин, что я говорю!
Лёша смутился, кашлянул, быстро затянулся, посмотрел в окно.
- Хорошо тут у вас. Тихо, спокойно. Лес совсем рядом.
Он затушил сигарету, прижал лоб к прохладному стеклу.
- Светка, а, может, тебе просто показалось? Свет, хочешь, я останусь у тебя на ночь?
Леша повернулся к ней, сел на пол рядом со стулом, обнял её ноги.
- Тебе это надо, я же вижу. Тебе надо, чтобы кто-то сейчас был рядом.
- Мне Это не надо, - отрезала Светлана и резко встала, освобождаясь от Лёшкиных объятий. - Хочешь вернуть меня на праведный путь, показать, как хорошо может быть с мужчиной? Ничего не выйдет. Во-первых: ты сам сказал, что Юрка твой друг. Во-вторых: Юрка замечательный любовник и в этом плане ты, вряд ли, сможешь меня чем-то удивить, а в-третьих: я люблю другого человека.
- Другую! - с досадой уточнил Алексей.
- Другую, - согласилась Светлана. - А что женщина не человек?
- Света, опомнись. Этого не может быть. Ты ошиблась. Тебе просто нужен был человек, которого можно любить. Но она не может быть этим человеком.
- Я не ошиблась. Я…не ошиблась. Я её люблю, - сказала Светлана очень медленно, почти по слогам.
- Да ты даже не видела её ни разу! – взорвался Алексей. - Может она совсем не такая, как ты думаешь. Вот встретишься с ней, а у неё один глаз косит, к примеру, и она истеричка или психопатка, как моя Наташка.
- Вот ты и дай мне денег, я поеду и посмотрю сама. Действительно, почему мне это раньше в голову не приходило? Я должна её увидеть. Я поеду к ней! Дай мне денег, Лёша. Лёша, дай мне денег!
Она схватила его за рубашку и стала трясти. Глаза её загорелись каким-то диким огнём.
- Света! Ну, куда, куда ты поедешь? – попытался её образумить Лёша. - Куда?
- В Москву!
- В Москву? Ну и что ты ей скажешь? Здрасти, я ваша тётя, приехала из Киева, буду у вас жить.
Светлана не слушала его. Она выбежала из кухни и стала метаться по комнате, лихорадочно собираясь в дорогу.
- Мне надо взять с собой… Так, у неё послезавтра спектакль вечером. Точно… послезавтра, вечером… Я завтра вечером выеду и как раз успею, - бормотала она.
- Света, Света, не надо тебе никуда ехать. Слышишь меня. Не надо!
Леша пытался удержать её.
- Отпусти меня! Я должна к ней поехать! Я хочу её увидеть! – билась Светлана в его руках.
Лёшка кипел. Лицо его раскраснелось, он стал беспорядочно размахивать руками, убеждая её, пытался высмеять и тут же осёкся, боясь обидеть. Стал терпеливо уговаривать:
- Светка, ты там пропадёшь, в этой Москве! Ты сейчас не в себе. Это очень большой город! Где ты будешь её искать?
- Как где? В театре!
- Но у тебя там нет знакомых. Даже остановиться не у кого. Хочешь, я поеду с тобой?
- Нет! Я не хочу! Лёш, ты меня не держи. Всё равно не удержишь! Денег дашь?
Слёзы опять покатились по её щекам. Лёшка сник, весь его пыл пропал куда-то, испарился. Он вздохнул тяжело и как-то даже театрально, опустил голову и обречённо сказал:
- Ты сумасшедшая. У тебя глаза горят нехорошо, совершенно безумно горят!
Он осторожно прижал её к себе.
- Дам я тебе денег. Конечно, дам…завтра, когда ты успокоишься. Поняла? Тебе попробуй откажи, ещё начнёшь чего доброго старым женским способом зарабатывать, ты же упрямая, как ишак. Раз уж надумала поехать, то… даже если я на рельсы лягу перед поездом. Свет, только пообещай мне, что ты вернёшься и, что с тобой ничего там не случиться.
- Торжественно клянусь! – пообещала Светлана. - Ты доволен? Тогда всё, аудиенция окончена. Хватит меня лечить, доктор, будем считать, что я неизлечима. Иди домой, а то вечерняя лошадь без тебя уедет. И не забудь, что денег обещал дать. Уходи!
Она стала бесцеремонно выталкивать Алексея из квартиры.
- Свет, - сказал он уже в дверях, - ты не подумай, что это я по-пьяни тебе тут наговорил всего. Ты знай: ты мне действительно очень нравишься и не только, как друг, но и как… женщина.
Его глаза сузились и стали похожи на две чёрточки на лице.
- Можно я тебя поцелую? Всего один раз, можно?
Светлане вдруг страшно захотелось ударить его. «Ну почему мужики думают, что всё о нас, женщинах, знают. Мы – люди разных планет. Между нами пропасть. Ничего он не понял, да и не мог он ничего понять. И надо ли это мне. Спасибо, что выслушал хотя бы», - подумала Светлана и горько усмехнулась.
- Всё Алексей, моему терпению пришёл конец! Уходи, я сказала! Уходи немедленно!
Она отвернулась.
Он постоял ещё, как будто ждал, что она передумает, потом вздохнул и шагнул за порог. Лешка ушёл, а Светлана рухнула на диван, надо было привести мысли в порядок. «Пьяный мачо лечит меня и плачет от того, что знает, как хорошо бывает…как хорошо бывает…как хорошо…». Эта песенка Земфиры завертелась в её голове, как заевшая пластинка. «Как хорошо бывает». «Оля, Оленька, - прошептала Светлана, - иногда мне кажется, что я больше не выдержу, так мне больно, так мне тебя не хватает, а иной раз я порхаю, как птица, мне хочется петь и танцевать, только потому, что ты живёшь на свете: дышишь, смеёшься, работаешь в своём театре. Ты есть там где-то далеко от меня, и это такое счастье, что ты просто есть. Мне не раз приходила в голову мысль: поехать в Москву, но я гнала её от себя. Потому что сначала в глубине души я надеялась, что эта болезненная любовь пройдёт со временем: перегорит сама по себе. Я боялась её усугублять. Но моя «болезнь» всё больше затягивается и грозит перейти уже в хроническую форму. Так что уж теперь. Хотя, пока Ты была где-то далеко, то казалась нереальным миражом, просто мечтой, если же я Тебя увижу, то… Ты станешь реальностью. Моя Галатея оживёт. А может, я действительно боюсь, разочароваться? «А может у неё с внешностью что-то не так». Эх, Лёшка, Лёшка, глупый Лёшка. Да причём тут внешность. Она для меня самая-самая: самая красивая, самая умная, самая талантливая на свете. Но, может, я действительно её себе придумала, слишком идеализировала что ли. А Оля - просто женщина… Нет, Оля не может быть просто женщина, она… сложно женщина, я это чувствую, и мне до смерти хочется её увидеть. Я до смерти хочу этого и до смерти… боюсь. До смерти!»
Светлана встала и принялась спокойно собирать вещи в сумку. «Кроме того, я слишком засиделась дома, оторвалась от жизни, - размышляла она вслух. - Хватит киснуть! Мне нужно хотя бы просто выйти на люди, ведь не написано же на мне большими буквами, что там творится в душе. Послезавтра у Ольги спектакль, я знала точно. Пойду на спектакль и, наконец, увижу женщину, которую люблю. Галатея, наконец, оживёт! Вот так вот…» На лестнице послышался какой-то шум, крики, глухие удары. Светлана прислушалась. Голоса явно были знакомыми, хотя слов нельзя было разобрать.
- Что там такое? – удивилась она. - Люди, что все сегодня договорились с ума сойти? Ну, это радует, во всяком случае, я не одна такая…
Входная дверь неожиданно с грохотом распахнулась. Светлана выбежала в коридор. В дверь буквально кубарем вкатился Алексей, а за ним разъярённый Юра.
- Ну…вот теперь объясните мне… оба: чем вы тут… занимались? – тяжело дыша прохрипел он. - Ты… друг называется. И ты…бывшая моя жена.
Алексей с трудом поднялся с пола, стёр кровь с губы. Его светлая куртка была вымазана грязью, двух верхних пуговиц на ней не хватало:
- Юрка, ты, что с ума сошёл?
- Я? Да… я сошёл с ума. Мой лучший друг спит с моей любимой женой. Как тут с ума не сойти? А? Что молчите? Может, поговорим, как люди, объяснимся?
Юрий захлопнул дверь.
- О чём ты, Юра?
Светлана побледнела, прислонилась к стене.
- Я о чём? – Юра медленно подошёл к жене. - Я подозревал. Давно…подозревал. Я видел, как вы смотрите друг на друга. Как вы… Но я думал, что мужская дружба… она существует… А это… оказывается тоже… фикция, обман?
- Юрка, клянусь тебе! Между нами ничего не было! – попытался оправдаться Алексей.
Юра резко повернулся. В его тёмных глазах отразилась почти звериная ненависть. И движения были не человеческими, какими-то волчьими, и кривая ухмылка его скорее походила на оскал. Светлане сделалось так жутко, как никогда в жизни. «Юра!» - крикнула она, но не услышала звука собственного голоса. Ужас сковал связки. Юра медленно подошёл к Алексею. Задышал в самое лицо:
- А ты не клянись мне! Бывший друг…Я три часа простоял на улице, под подъездом. Вы даже свет не выключали! Что нравится при свете с моей женой? А? Ах, вы баловники! Шалили!
Неожиданно из Юриного горла вырвался полусумасшедший хриплый смешок. Леша невольно отшатнулся. Светлана оцепенела. Юра, видя их реакцию, громко захохотал, схватился за живот и согнулся пополам. Неожиданно он резко распрямился и ударил Алексея в лицо. Лёша упал, кровь хлынула, заливая его светлую куртку.
Светлана бросилась к мужу:
- Юра, перестань! – закричала она. - Что ты делаешь? Что ты себе напридумывал. Лёша просто приходил в гости, он думал, что ты дома, а…
- А меня нет! – Оттолкнул её Юра. - Вот удача-то! Он к тебе в гости как раз когда меня нет! Нет, ну я в шоке, ребята. Конспирация у вас. Столько выжидать, терпеть и так проколоться! Не ожидали, что я такой упрямый?
Он снова захохотал.
- А я такой! Я караулю под подъездом каждый вечер. Интересно, в кого же это моя жена влюбилась? А никто не приходит. Но я же упрямый. Я дождался, наконец. И кто же это? Батюшки! Да, это же Лёшка – мой лучший друг! Вот так друг!
- Юра! Выслушай же меня, наконец! Лёша здесь ни при чём.
- Ни при чём? – недоверчиво протянул Юрий. – А чем же вы здесь так долго занимались?
- Мы, - Светлана замялась, - мы…я выпила немного вина, мы просто посидели и…
- Вы просто посидели! Тогда конечно другое дело! Ты выпила вина? Света, но ведь ты же не пьёшь? Отказываешься почти всегда. А-а-а, это ты со мной не пьёшь, а с ним пила. Я понял! Ну, нормально! Выпила вина, как раз для лёгкого кайфа… А потом?
Он обвёл глазами комнату, взял со стола увесистый том стихов
- А потом читали стихи. Ну, нормально. Выпили вина и читали стихи.
Юра сильно размахнулся, и тяжёлая книга полетела в окно. Зазвенело стекло, брызнули осколки.
- Юра! Прекрати! Сейчас же прекрати! Соседи вызовут милицию!
- А ты кричи громче! Они быстрее приедут, - огрызнулся Юра.
- Юра, я всё тебе расскажу. Если ты меня сможешь спокойно выслушать. Хорошо?
- Хорошо? Замечательно! – Он демонстративно уселся на диван. - Рассказывай! Только без интимных подробностей, пожалуйста, я не мазохист. Начинай.
Светлана огромным усилием воли собралась с духом, сжала руки в кулаки:
- Юра, я сказала, тебе, что люблю другого человека.
- Это я помню. Отлично помню, - закивал Юрий. - Продолжай…
- Юра! Прошу тебя, не перебивай меня!
- О, не вопрос! Я больше рта не открою! Люблю интересные истории. Продолжай, пожалуйста.
- Я сказала тебе, что… люблю другого человека…но это… не Лёша.
- Как интересно – не Леша! А кто?
- Это другой человек.
- Ну! Ну! Ну! И кто это? Как его зовут?
- Да какая разница как его зовут? – Не выдержала Светлана. - Ты, всё равно его не знаешь!
- Не знаю. Отлично! – он вскочил с дивана. - Так скажи мне его имя. Почему же ты боишься сказать мне его имя? Ну! Ну! Скажи мужу имя любимого человека. Я пойду в церковь и поставлю свечку за упокой его души.
- Юра, Перестань! Это большой грех!
- Это грех? Это грех! А не грех семнадцать лет прожить с мужиком, которого ты не любишь!
- Это тоже грех, - опустила голову Светлана.
- Это грех. Замечательно. А помнишь основную заповедь: не прелюбодействуй? Не пре-лю-бо-дей-ствуй! Помнишь?
- Я помню эту заповедь, Юра. Да, я семнадцать лет жила с тобой и не любила, но я выполняла свой долг, как могла. Да! Я тебя не любила, но ты это знал! Ты добровольно, сам пошёл на это! Ты знал, что я тебя не любила! Я семнадцать лет грешила против себя самой, потому что в моей душе было пусто. Понимаешь? А теперь…там любовь… поселилась. И я больше не могу жить, как раньше. Как ты не понимаешь?
Светлана закрыла лицо руками и беззвучно заплакала.
- В твоей душе семнадцать лет было пусто? – ухмыльнулся Юрий. - А в моей? Тебе никогда не было интересно, что творилось в моей душе? Она ведь у меня тоже есть. Не только у тебя душа, у меня тоже… А что в ней творится? Ты знаешь? Это очень благородно, что ты выгораживаешь Лёшку. Очень благородно! Но не надо. Ладно?
- Да, сколько тебе раз говорить: это не он! – выкрикнула Светлана.
- А кто? Кто?
Юрий схватил её за плечи, силой тряхнул.
- Это Ольга! Ольга!
- Какая…Ольга? Что ты…
- Актриса Ольга Тонина! Ольга! – истерично закричала Светлана.
Юра отпустил её и, ошарашено моргая, пробормотал:
- Ты что издеваешься надо мной? Какая…актриса? Что за фигня?
- Да, это женщина! Её зовут Ольга! А Лёша здесь совсем не при чём…
- Это женщина, – медленно произнёс Юрий, словно с опаской пробовал слова на вкус, - жестокая шутка… Ты, что вообще с ума сошла… Ты в бабу влюбилась? Да? Я с тобой жил семнадцать лет, а ты влюбилась в бабу?
Он повернулся к Алексею.
- Это правда?
Лёша кивнул, не отрывая платок от разбитого носа, который всё ещё кровоточил. Светлана почти без сил рухнула на диван, обхватив гудящую, как колокол голову руками. Юра опустился рядом с женой, взъерошил непослушные волосы. На несколько минут комнату накрыла зловещая тишина.
- Это правда, - наконец сказал Юра совершенно охрипшим голосом. – Это правда. Он взял лицо жены в свои ладони. Заговорил почти ласково:
- Ты, змея…Так меня унизить…Так меня…опустить.
Его руки скользнули по её тонкой нежной шее.
- Ты знаешь, о чём я жалею? Что тогда не утопил тебя в ванной. Одной минутой под водой больше, и тебя нет… Хотя, и теперь ещё не поздно. Я тебя задушу и дело с концом.
Его жуткая улыбка парализовала Светлану.
- Руки у меня сильные, ты сама знаешь…любимая.
Он сжал горло сильнее, и Светлана в ужасе вскрикнула.
Лёша бросился к ним. Стал разнимать Юрины руки. Но это казалось практически невозможным, словно эти руки были сделаны из цельного куска железа.
- Юрка, ты что? Что ты делаешь! Перестань! Отпусти её! Отпусти!
Леша размахнулся и со всей силы ударил друга. Юрка охнул и разжал руки. Светлана, тяжело дыша, упала на диван. Леша потёр ушибленную руку, умоляюще произнёс.
- Отпусти её Юра. Не надо её…держать… Отпусти… Я тебя прошу…
- От-пу-стить? – Юра уставился на друга стеклянными глазами. С трудом встал, безнадёжно махнул рукой, медленно и тихо проговорил:
- А пропади ты пропадом… Пропадите вы все пропадом с вашей любовью. Как она меня достала…ваша любовь… Жизни от неё…никакой…мне нет… Пропадите вы все пропадом с вашей любовью. Что вы в неё вцепились все? Любовь. Любовь. Что вам от неё за радость? Что вам за счастье от неё? Вам всем? Пропадите вы…
Он, пошатываясь, медленно вышел из комнаты.
Лёша помог Светлане подняться.
- Как ты?
- Со мной всё хорошо.
Светлана махнула рукой в сторону двери:
- Пожалуйста, иди за ним. Не оставляй его одного. Пожалуйста, Лёша!
Алексей вздохнул, крепко сжал ей на прощанье руку и вышел в коридор. Потом вернулся назад, достал портмоне, вынул из него почти всё содержимое и положил на стол.
- Вот всё, что у меня сейчас есть, - сказал он. - Этого должно хватить. Едь в Москву…к ней…если ты её так любишь…как говоришь…и…береги себя…Света. А за Юрку не волнуйся, я не дам ему наделать глупостей. Обещаю тебе… А ты уезжай.
Он ушёл, хлопнула входная дверь, застучали по лестнице торопливые шаги.
Светлана просидела некоторое время почти неподвижно, держась рукой за шею. Потом медленно встала и начала собирать вещи.
- Да, - бормотала она, как в бреду, - я должна поехать в Москву! Должна!
Светлана нашла тонкую серо-голубую косынку, повязала её на шею.
- Я должна, Лёша прав…
23
Поезд в Москву прибыл ровно в девять пятнадцать утра. А утро было солнечным, совершенно безоблачным. В такое утро хорошо жить и умирать, как сказал кто-то из известных. Конец мая, почти лето. Вокзал оглушил Светлану шумом и грохотом. Спешащие люди, гудящие поезда, кричащие проводники, суетящиеся носильщики. Среди всего этого бедлама она чувствовала себя человеком с другой планеты. Москва всегда казалась ей городом страшно суетливым и вечно куда-то спешащим, словно все его жители постоянно боятся не успеть, опоздать... Светлана никогда не любила больших городов, даже побаивалась их толкотни и шума. Но так уж получилось, что сама она теперь жила в мегаполисе, пришлось привыкать. Правда, сам Бог знает, как она не хотела переезжать из сравнительно небольшого родного города в столицу. За несколько лет как-то обжилась, обвыклась немного, но стать настоящей киевлянкой так и не смогла. Только в деревне, в тишине Светлана могла отдохнуть по настоящему, расслабиться, успокоиться, собраться с мыслями. Единственное, чему она научилась, живя в большом городе, отключаться в транспорте, не отключая совсем внимание. Обычно, в метро она читала, а если не было такой возможности, то просто думала о чём-то отвлечённом. Закрывалась, как рыбка в своём аквариуме, и ей почти ничего не мешало, если только конечно кто-то на голову не норовил наступить… А иногда, она представляла, что это все вокруг неё находятся в большом в аквариуме, а она - на свободе. Ей становилось очень смешно, потому что из аквариума, как и из подводной лодки, никуда не денешься, а все-то думают, что это возможно. «В общем, дело обстоит так, - философствовала Светлана, - все мы в одной большой подводной лодке и никуда нам из неё не деться, как ни обманывай себя. Все люди это чувствуют и нам страшно, поэтому и ищем поддержки друг у друга: любви, дружбы, потому что только чувства дают ощущение свободы, может быть, и эфемерной, призрачной, но всё же свободы… О, куда меня заносит, - она усмехнулась. - Это я по привычке отключаюсь в метро, только уже не в киевском, а в московском. А в московском метро отключаться не стоит. Главное надо попасть на Кутузовский и найти театр». Почти всю ночь Светлана не спала, обдумывая, что буду делать в Москве и тут ей пришло в голову, что билета-то на спектакль нет. До вечера была ещё целая куча времени, но Светлана решила прямо с вокзала ехать в театр. Она запаниковала: «А что если я вообще не смогу достать билет?»
Естественно, прилично поплутав по городу, она, наконец, поняла, что Кутузовский проспект находится совсем рядом с Киевским вокзалом, но добираться к нему пришлось чуть ли не через Парижа. Москвичи имеют одну странность: если спросить у нескольких разных людей, где находится нужная тебе улица, все они стопроцентно покажу в противоположные стороны. Совсем другое дело – ленинградцы. В Ленинграде тебя могут даже проводить на нужную улицу, особенно, если спрашиваешь у пожилых людей. Неизвестно, почему уж так сложилось, но вот такой парадокс наблюдается. Может, потому что в Москве просто очень много приезжих, которые сами-то город толком не знают, но им стыдно в этом признаться приезжей провинциалке. Хочется выглядеть столичным жителем на все сто. Это престижно, наверное… Но, слава богу, театр Светлана всё же нашла.
«О, Боже, ну, как я могла забыть, что касса работает только с двух часов дня! – Светлана расстроилась до слёз, когда увидела закрытое окошко театральной кассы. - И про билет забыла и про кассу забыла! Раньше никогда не замечала за собой такого тотального выпадения из памяти. Иногда и надо бы что-то забыть, а я, бывало, никак не могу… Что делать? Бродить по Москве до посинения, то есть до двух часов дня?» Она в растерянности повертела головой. Светлана с детства очень плохо ориентировалась в незнакомых местах, тем более в чужом городе. Кроме того, её меньше всего сейчас интересовали столичные достопримечательности. Но делать-то было совершенно нечего… Она вспомнила свой первый приезд в Москву. Тогда ещё Света Захарченко училась в педучилище. Это было зимой. Их было человек двадцать ребят и девчонок, с нами преподаватель по литературе и языку – Светлана Павловна. Какая это была удивительная женщина! «Всё-таки мне в жизни много очень хороших, интересных людей встречалось. Все они, так или иначе, повлияли на мою судьбу. Одна из них – Светлана Павловна». Светлана медленно брела по улице, вспоминая свою учёбу в педучилище.
Она всегда поражалась, как её любимая преподавательница литературы здорово умела говорить, никогда не запинаясь, не подбирая слов, вроде даже не задумываясь, но мысль при этом была простой и ясной, как майское небо в тот день, когда Светлана приехала в Москву во второй раз.
У Светланы Павловны не было даже прозвища в училище, так её уважали и любили студенты, хотя она была очень строгой и терпеть не могла ленивых и бестолковых, никому спуску не давала. Как-то на родительском собрании одна из мам попыталась защитить свою нерадивую дочку, но ей никак не удавалось говорить так же складно и убедительно, как преподаватель. Вконец растерявшаяся и рассердившаяся мамочка, обиженно сказала: «Конечно, я не умею говорить так же хорошо, как Вы!» На что Светлана Павловна ответила, не задумываясь ни на долю секунды: «Вы кто по образованию? Торговый работник? А я – филолог. Меня пять лет учили говорить. И грош мне цена, если бы какой-то торговый работник меня переговорил». Потом эти слова стали крылатыми среди студентов.
Светлана Павловна была очень деятельной, задорной, молодой. Некоторые её студенты, по сравнению с ней, казались просто занудными стариками и старухами. Сколько ей было лет тогда? Наверное, немногим больше, чем самой Светлане сейчас. Но столько энергии бушевало в этом человеке, словно она сама была студенткой. «Да, о таких людях стоит вспоминать через двадцать лет». Светлана развернулась и пошла по улице назад к зданию театра, она боялась заблудиться. Оставалось - бесцельно ходила по городу, не слишком отдаляясь от театра…
Наконец, без пяти два с замирающим сердцем она снова стояла у заветной двери. Наверное, это были самые длинные и томительные пять минут в её жизни. Как и следовало ожидать, билетов на вечерний спектакль в кассе уже не было. «Дура, ну как я могла забыть о самом главном! – Светлана закусила губу. Она проклинала себя за бестолковость. Что же теперь делать?» Светлана подумала, что Оля, может быть, в этот момент находится где-то совсем рядом с ней, в том же здании. Её захлестнуло такое отчаяние, что слёзы сами брызнули из глаз…
- Девушка, - неожиданно окликнула её кассирша, - ну, что же вы так расстраиваетесь. Это ведь не конец света. Этот спектакль ещё будет. Извините, но зал очень маленький, поэтому билеты нужно заранее заказывать. Не плачьте так, ради бога.
- А мне сегодня надо, понимаете, - пробормотала Светлана всхлипывая.
- Ну, подойдите перед спектаклем ко входу, может, у кого-то лишний билетик будет, так иногда бывает, билеты ведь заранее покупают, - посоветовала кассирша.
Светлана сама не знала почему, но слова этой женщины, улыбка успокоили её, даже сил придали. Так чувствуешь себя, когда где-то далеко от дома встречаешь земляка. Она неожиданно всем сердцем поверила и этой женщине, и этой улыбке...
Остаток дня Светлана слонялась по Москве, столице нашей родины, как говорили раньше, при Союзе. Сидела на лавочках в каких-то дворах, жевала какие-то пирожки с чем-то непонятным, чем-то запивала эти пирожки, и всё время думала об Ольге. Думала и волновалась перед встречей. «Увижу Олю сегодня. Увижу, а потом…» Она не знала, что будет делать потом. Как-то не хотелось об этом думать. Главное, что сегодня наконец-то увидит свою любимую девочку, свою Олю, Оленьку. Хотя какое, в сущности, право она имела называть Ольгу своей…
Цветы. Светлана не знала, какие купить цветы. Она просто не могла знать: любит ли Ольга розы, лилии или может ромашки и сирень. Купила нежно розовые розы. Даже не была уверена, сможет ли подарить эти цветы актрисе, хватит ли у неё духу подойти настолько близко, но купила…
Это просто фантастика! Ей действительно невероятно повезло в тот день. Как у Коэльо: « Когда ты чего-нибудь желаешь очень сильно, вся Вселенная помогает тебе достигнуть этого». Она не задумывалась: кто помогал: Бог, Судьба, Вселенная… Видно, у них у всех было очень хорошее настроение, и они сообща решила помочь. Лишний билет Светлана купила у невзрачного мужичка в парадновыходном костюмчике и белой рубашечке. Он долго маялся у входа и продал свой билет почти в самый последний момент. «Уважаемая незнакомка, - мысленно шептала Светлана, - я так благодарна вам за то, что вы не пришли в тот вечер на свидание к своему мужчине! По этой самой причине я смогла пойти на свидание к своей женщине! Я никогда не забуду вашей доброты!»
Она светилась от счастья, хотя, по правде сказать, ей было искренне жаль того несчастного мужика, но как только она вошла в здание театра, то почти сразу же забыла о его существовании. Вернее, она вбежала в театр, влетела в него. Сердце выскакивало из груди от волнения. Опоздать было просто немыслимо!
Вот и опять она в театре. Кажется, триста лет не была здесь. Все на свете театры роднит что-то общее, неуловимое и необъяснимое. Входишь и сразу понимаешь, что ты именно в театре, а не в филармонии скажем или кинотеатре. Театр, он всегда выглядит, как обжитой дом, как-то уютно что ли. В нём как будто есть постоянные хозяева, а ты приходишь в гости и должен принимать все правила и обычаи этого дома. Вот на стенах - портреты хозяев, вот - вход в гостиную, кресла для гостей – всё как в лучших домах…
Светлана очень волновалась, глядя на сцену, как будто ей самой сейчас предстояло выходить к зрителям. Волнующее, почти забытое чувство… Она помнила, что труднее всего было выходить, когда сцена пуста. Казалось, всё у неё не так, совершенно ничего не получается, и зрители это видят. Проще, когда кто-то из партнёров уже на сцене, и Светлана почти физически ощущала его поддержку. Тогда ею овладевало состояние эйфории, полёта, и она могла всё… Так сложилось, что в их молодёжном театре «Апельсин» все очень бережно относились друг к другу, дружили, всегда переживали неудачи других как свои собственные. Может быть, молодость всегда пытается идеализировать отношения, так хочется верить, что все люди братья, но Светлана была уверена, что дружба в их театре действительно настоящая. После, когда они расстались, у неё уже никогда не было таких замечательно близких друзей. Они любили друг друга и даже мечтали, что когда-нибудь на заработанные театром деньги смогут построить свой дом, в котором будут жить все вместе со своими семьями: родителями, жёнами, мужьями, детьми. Наивные идеалисты. Как скоро им пришлось понять, что театр не любит посторонних. Каждому из них пришлось рано или поздно сделать выбор между любимым делом и близкими людьми, и Светлане тоже. Не всегда этот выбор был в пользу театра. Но сам театр оставил на людях свою печать, клеймо, чтобы они никогда не смогли забыть, что принадлежали к актёрской братии. Пусть и не долго, но это было в их жизни. Именно поэтому в стенах Олиного театра у Светланы было такое чувство, что она вернулась в свой старый дом, таким родным всё казалось. И какая разница, что этот дом был не в её городе, а в совершенно другом, находящемся за сотни километров. Какая разница. Театр – дом без конкретного места прописки. У него нет адреса. Он всегда существует в душах тех, кто его любит. Театр – это вовсе не здание, не определённое место – это образ жизни, способ мыслить, принимая условность происходящего как должное. Человек берёт в руки цветок и представляет себе, что это вовсе не цветок, а зеркало и, если он в это поверит, то сможет увидеть в зеркале своё отражение. Но самое главное – нужно заразить своей верой других людей - зрителей в зале. Тогда и они тоже увидят зеркало у него в руках. Чудо! Театр – это особый род магии искусства. Да это действительно волшебное место, как детство, в которое уже никогда не вернуться. А настоящие актёры - вечные дети, наивные, непосредственные, ранимые никогда не уходят из своего детства.
Сейчас, глядя на сцену, Светлане не хотелось думать о том, что в театре бывают и склоки, зависть, интриги…к сожалению. Она была уверена, что театр, в котором так долго работала её Ольга – самый лучший, самый магический, самый волшебный…
Сегодня давали классику, по роману Толстого. «Боже, как я давно не была в театре! – думала Светлана, любовно разглаживая программку. - Кстати, мужичок, который продал мне билет так и не пришёл. Глупый человек, он очень много потерял. Наверное, хотел удивить подругу своей интеллигентностью, а она не пришла. Кого же тогда, скажите на милость, удивлять?»
Наконец, погас свет, и началось… Небольшая сцена – окно в другой мир, как будто стала шире и глубже, словно выросла. Светлана даже не заметила, как это произошло. Но видела она на этой сцене только Ольгу и выходов Олиных ждала и реплик, особенно монологов. Наверное, Светлана была не совсем объективна, но ей казалось, что всё у Оленьки получается безукоризненно, великолепно, превосходно, а главное как-то по-своему, не как у других. В общем, она была просто в восторге от Ольгиной игры и от самой Оли. «Вот мы и встретились, девочка моя любимая, - одними губами произносила Светлана, глядя на сцену восторженно безумными глазами. - Я думаю, ради этого стоило всё пережить. Вот Ты какая, я в тебе ничуть не ошиблась, моя хорошая. Ты настоящая волшебница в своём магическом мире». В жизни Ольга Тонина казалась ей ещё тоньше, изящнее, трепетнее, чем на экране. И голос нежный глубокий, не искажённый записью волновал безумно. Светлана не смогла бы описать словами, что чувствовала, находясь так близко от своей любимой. Внутри неё бушевала буря, а снаружи она застыла, как каменное изваяние. Она не помнила: был ли антракт, кажется, был, потому что какое-то время она вроде бы смотрела на пустую сцену, даже, кажется, два раза. За всё время спектакля она даже не пошевелилась. Поэтому, когда всё закончилось, Светлана с ужасом почувствовала, что не может встать, даже аплодировать не может. Потом оцепенение потихоньку прошло, и она на деревянных ногах стала пробираться к выходу. Нет, она не решилась подойти к актрисе Ольге Тониной. Проклинала себя за малодушие, но не смогла. Чувствовала, что потеряет сознание от всего пережитого, если коснётся этой тонкой, кажущейся совсем невесомой руки. Даже цветы не смогла Ольге отдать. «Розы были для Тебя, моя девочка, - металась в голове смущённая мысль. - Только я боялась спугнуть ангела, стоящего на сцене передо мной. Спасибо за всё, что ты мне дала в этот вечер, за кусочек себя, который подарила, за счастье быть хоть недолго рядом с тобой. Спасибо тебе, моя любимая Оля, Оленька…»
А когда Светлана, наконец, вышла на улицу, и лёгкая весенняя прохлада немного освежила разгорячённое лицо, она страшно разозлилась на себя: «Как можно было даже цветы не подарить?!» - и кинулась к служебному входу.
Прошла, кажется, целая вечность, прежде чем актёры стали выходить небольшими группами. Они переговаривались, шутили, прощались. Ольга тоже вышла не одна. Она выглядела уставшей, измученной, но какой-то удовлетворённой что ли. Слабо улыбаясь, кивала, что-то отвечала своим спутницам… Потом она подняла глаза, улыбнулась и помахала кому-то рукой. На обочине стояла машина, а рядом с ней - мужчина… Светлана не могла его рассмотреть как следует: высокий, худощавый, но вот лица совершенно не видно. Уже зажглись фонари, и было достаточно светло, но он стоял так неудачно, что на лицо падала тень. Мужчина тоже помахал Оле в ответ. Было понятно, что он приехал именно за ней…
Светлана смотрела на них, и внутри у неё словно начали бороться, спорить два разных существа, совершенно непохожих друг на друга: разум и сердце. Как два разных человека. Один – спокойный, рассудительный, практичный и совершенно холодный, почти ледяной. Другой – порывистый, страстный, горячий, как огонь. И её Лёд- разум, говорил её Огню-сердцу:
- Что же ты застыла, глядя на них? Ты удивлена? И что в этом необычного? В конце концов, Ольга нормальная женщина, и кто же ещё может её встречать. Ну, мужчина, конечно мужчина! А кого ты ожидала увидеть?
- Я думала…я только хотела подойти к ней, подарить цветы, сказать что-то…А вдруг ей плохо и ей нужна моя помощь. Я бы тогда осталась рядом с ней до тех пор, пока буду нужна, я бы… Я… думала, что она будет одна, я так надеялась, что она будет одна.
- Ну, теперь ты видишь, что она не одна, значит не нужна ей твоя помощь, есть кому помочь. Да и что бы ты ей сказала? Рассказала, как ты её любишь? Как ты мечтаешь о ней? Как медленно теряешь рассудок? Думаешь, она бы заплакала от умиления, обняла тебя, и вы бы остались навсегда вместе?
- Я хотела только…
- Только чего? Руку ей поцеловать или может её поцеловать? Ты в своём уме, вообще? Как бы она реагировала, ты думаешь? Она женщина горячая, мигом бы тебя в дурку спровадила.
А Ольга тем временем попрощалась со своими и подошла к мужчине. Они стояли и разговаривали у машины. Светлана не могла слышать, о чём они говорили. Лицо мужчины скрывала тень, а Олино лицо она видела хорошо. Та улыбалась… Сколько лет своей жизни Светлана отдала бы за эту улыбку. Ольга улыбалась знакомому мужчине своей немыслимой улыбкой с совершенно умопомрачительными ямочками на щеках, кивала, что-то тихо говорила… А потом Она, как бы невзначай, повернула голову и посмотрела на женщину, одиноко стоящую у служебного входа. Так, мельком, всего лишь скользнула по ней глазами. На секунду какую-то взгляд задержала. А Светлану, словно жаром обдало, даже её Лёд и Огонь ссориться внутри перестали. За эту коротенькую, как удар хлыста секунду Светлана с ужасом поняла: какую страшную, безграничную власть имеет над ней любовь к Ольге… «Как у Лермонтова, - вдруг вспомнилось ей:
………………………………………………
Отдать ей волю, жизнь, и рай, и всё,
Чтоб получить один, один лишь взгляд
Из тех, которых всё блаженство – яд!»
А Ольга уже снова смотрела только на своего собеседника. Прядь непослушных волос упала ей на лоб. Мужчина поднял руку и осторожно убрал локон, чуть коснувшись Ольгиного лица. И столько было в этом жесте сдержанной нежности, ласки, что не надо было больше никаких доказательств, чтобы понять, насколько эти люди близки друг другу. Нет, Светлана не могла на это смотреть! Цветы выпали из рук, и она, безразлично наступив на нежно розовые бутоны, пошла прочь от того места. Не было сил обернуться и ещё хотя бы раз посмотреть на Олю. Душа кричала и плакала как заблудившийся ребёнок: «Оля, Оленька, девочка…»
Огонь-сердце завыло от тоски, а Лёд-разум, как ни странно, стал утешать его:
- Зачем я приехала сюда, зачем?
- Ты хотела её увидеть, вот и увидела.
- Мне так больно, сердце болит, всё болит.
- Болит – значит – живое, значит, оно просто есть. Не надо себя больше обманывать. Ничего из этого не может получиться. Всё неправильно! Всё это ошибка, затмение.
- Но я же люблю её. Какая мне разница с кем она!
- Да зачем ей твоя любовь? Ну, как ты не поймёшь! Ты только смутишь её своей этой любовью. Она актриса, человек тонкий, ранимый. Она станет страдать, мучатся чувством вины, чего доброго. Ты этого хочешь?
«Нет! – рыдала Светлана. - Я этого совсем не хотела! Я не хотела смутить Её, не хотела нарушить Её душевный покой. Я слишком люблю Олю. Хорошо, что он приехал, этот мужчина, и я не имела возможности подойти. Хорошо, что всё так случилось. Так правильно, так верно. Так должно быть…»
Она медленно брела по ночной Москве, а на встречу шли, обнявшись, молодые пары, некоторые целовались прямо на ходу. Они смеялись, громко переговаривались. Они были счастливы. Ночной город переливался огнями, жил своей суетливой, непостижимой жизнью, в которой для Светланы не было и не могло быть места. В этом непонятном огромном городе жила женщина, которая стала для неё всем на свете, её мечтой... И только минуту назад Она была совсем рядом, так близко, что Светлана могла бы до Неё дотронуться, дотронуться до своей мечты, но она не … Внезапно в толпе мелькнуло очень знакомое лицо. Голубые глаза-буравчики кольнули Светлану. Старушка торопливо прошла мимо, задев женщину рукой. Гадалка баба-Люба! Светлана оглянулась, но гадалка уже растворилась в толпе…
В своей знаменитой книге Пауло Коэльо написал, что на пути к мечте человека ожидают четыре преграды. Ну, три первые – здесь Светлане всё было более или менее ясно. А вот четвёртая? Светлана никак не могла понять, что это за преграда такая. Разве пройдя через всё, можно буквально в двух шагах остановиться и отступить? «Нет, - думала она когда-то, Коэльо ошибся. Не может быть такой преграды! Он ошибся!» А, теперь оказалось, что эта-то преграда и есть самая непреодолимая. Теперь всё стало понятно…
Весна в Москве уже уступала дорогу лету, зною, духоте. А в Италии в это время выпал снег, обледенели дороги, Польшу и Словакию заливало чудовищными дождями. Это была странная весна. Весна, в которой Светлана полюбила незнакомую женщину, весна в которой всё изменилось в её жизни. Она возвращалась теперь издалека. Нет, не из Москвы домой. Она возвращалась из своей мечты в реальность.
24
Светлана кликнула не панели инструментов значок «печать» и откинулась на спинку кресла. Принтер заворчал недовольно, как разбуженный старик и стал медленно тянуть пластмассовыми губами белый лист факсовой бумаги. Светлана повертела головой, разминая затёкшую шею. Только сейчас она почувствовала, как устала. Спина болела просто немилосердно. Кинула взгляд на бесшумные настенные часы: половина пятого. Она просидела за компьютером больше четырёх часов. «Ясно, почему так зверски болит спина, - вздохнула тяжело. – Надо прерваться хоть на несколько минут». Светлана встала, потянулась, взяла с вешалки курточку и вышла на балкон. В распахнутые створки балконного окна лениво вползал редкий туман. Отяжелевшие от влаги листья отрывались и грузно падали на землю, как золотистые звёзды. Было сыро и зябко. Туман густел с каждой минутой, закрывая бело-серым занавесом изображения соседних домов и зелень соснового леса через дорогу. Светлана поёжилась, кутаясь в лёгкую осеннюю курточку, потёрла лоб и стала тихо читать в туман недавно написанное стихотворение:
Не бродить травой зелёной,
Не сбивать росы.
Вот уже желтеют клёны
И дожди косы.
А от холода под утро
Стонет старый сад.
И осколки перламутра
На траве блестят.
И уже над лесом где-то
Журавлиный плач.
Только в отголосках лета
Дремлют крыши дач.
Вот ещё одной печалью
Больше на земле.
Заметёт шуршащей шалью
Лужи в хрустале.
Грустно виснет винограда
Жухнущая плеть.
Зябко, а тебя нет рядом,
Чтоб меня согреть.
Она ещё немного постояла, глядя в туман за окном, и вернулась к своей работе.
Принтер уже давно справился с заданием и терпеливо ждал следующей порции букв. Светлана вынула лист, торопливо пробежала глазами несколько первых строк
«Ради чего женщина может разрушить свою жизнь?.. Такую размеренную, спокойную, благополучную и, внешне, дико благопристойную… Жизнь, которую она создавала долго и мучительно, скрупулёзно и осторожно выбирая из сора сомнений, непонимания окружающих, собственных амбиций и желаний бисер уверенности в своей правоте, чтобы сплести незамысловатый узор под простым названием «моя жизнь»…
Книга была почти готова.
Сердце и разум, Огонь и Лёд больше не спорили внутри. Огонь-сердце в этой войне потерпело поражение по всем фронтам. Глупое бедное сердце. Нет, у Светланы не случился инфаркт, как можно было ожидать, и сердце её не разорвалось, оно сгорело, рассыпалось пеплом, его просто не стало. А она всё равно продолжала дышать и жить. И это было странное чувство – продолжать жить без сердца. Иногда что-то болело у неё в груди, с левой стороны, но она знала: это всего лишь фантомные боли, там ничего уже нет. Там, с левой стороны - пусто. И ещё знала, что рано или поздно пустота выест её из середины, и тогда не останется сил ни на что, но об этом не хотелось думать… Пустота должна быть чем-то заполнена, и Светлана уже знала чем…
Как ты там живёшь с другим за чертой моей печали,
Нежным голосом своим звёзды сонные качая?
Он ли нежен, он ли груб, ласков, словно майский ветер
И, твоих касаясь губ, что он шепчет на рассвете?
Он ли станет воду пить из ручья твоих сомнений?
Он ли будет ворожить на чаинках откровений?
Ты ли будешь ворожить, воздух ревности вдыхая,
Птицей белою кружить над границей ада-рая?
Так ли будет он любить, чтобы тело истомилось
И любви твоей молить, как убогий просит милость?
Так ли будет он любим, что бы ты его встречая,
Сильным голосом своим солнце в небе раскачала?
Этот выбор только твой: эти губы, эти руки
Оставляю за чертой, за чертой моей разлуки.
Она отключила принтер, закрыла все окна на мониторе. На рабочем столе засветилось лицо Ольги. Она улыбалась, Светлана тоже улыбнулась в ответ и заговорила печально: «Оленька, милая моя девочка, я действительно боялась смутить твой душевный покой. Мне ведь, в общем-то, ничего и не надо, только знать, что ты есть, и у тебя всё хорошо. Я только хотела, чтобы Ты знала, что где-то на свете живёт человек совсем тебе незнакомый, но он очень тебя любит, любит так, как никого никогда не любил в своей жизни. И какая разница мужчина это или женщина, ведь человек это - во-первых, душа, а уже, во-вторых, тело. Может быть, Тебе было бы хоть немного легче жить в этом таком трудном мире, если бы Ты знала, что кто-то молится за Тебя каждый день и засыпает с Твоим именем. Вот и всё чего я хочу, на большее просто не смею надеяться, потому что понимаю, что даже встретиться с Тобой никогда не смогу. Даже изредка слышать по телефону ничего не значащее: «Как дела?» Даже письмо получить раз в пол года и зачитать его до дыр. Даже, даже… я знаю, что всё это невозможно для меня. Знаю, что никогда больше не окажусь настолько близко, чтобы прикоснуться к Тебе, никогда не узнаю запаха Твоих духов. Никогда Ты не улыбнёшься только мне одной. Никогда! Если бы ты знала: как тяжело запретить себе думать о Тебе, мечтать, и только видеть во сне иногда. Как же справиться с этой мукой, как её пережить? Как?
Я уверена, ничего в жизни не происходит просто так, случайно, бессмысленно. Душа каждого должна расти и развиваться, поэтому судьба посылает нам всякие испытания: испытание одиночеством, испытание верой и испытание любовью тоже посылает. Никогда не знаешь, каким будет твоё испытание. Зачем мне было послано такое испытание, когда лучшая часть моей жизни, казалось, уже прожита, я не знаю. Я не ждала от судьбы этого подарка, именно подарка, не наказания. Я не просила ничего, а может, я просто не знала о чём надо просить. Не знала… Теперь-то знаю, но что мне делать с этим знанием?
И всё-таки, ко всему в жизни можно привыкнуть, вот и я уже привыкаю понемногу жить окружённая только твоими фотографиями. Оленька, а ещё я стала писать…так разное… Это помогает мне жить без Тебя… Может, мне станет легче потом…когда-нибудь… Я очень на это надеюсь…
Эпилог
- Так, ребята, все готовы? – Наташа повернулась к оператору. – Степан, у тебя всё? Вера, поправьте грим, пожалуйста, гостье.
Наташа посмотрела на Светлану, приветливо улыбнулась.
- Светлана Анатольевна, Вы мои вопросы просмотрели?
- Да, в общих чертах, - кивнула Светлана.
- Можно, конечно и без этого, но как говорит наш Борис Олегович: «Хороший экспромт должен быть заранее отрепетирован». Правда, ребята? В студии послышались короткие смешки и одобрительные голоса.
- Замечаний нет? – Снова обратилась Наташа к гостье? - Всё нормально? Вы готовы?
Светлана сдержанно улыбнулась:
- Знаете, почему-то всегда особенно волнуюсь на телевиденье, - она смущённо пожала плечами.
- Светлана Анатольевна, Вам совершенно нечего волноваться. Это же не прямой эфир – запись. Если что-то пойдёт не так – переснимем. Да, Степан?
- Переснимем, - безразлично отозвался оператор.
- Ну, вот видите. И так мы можем начинать? Тогда поехали, скомандовала Наташа.
Кто-то громко сказал:
- Тишина в студии! Идёт запись! - и после паузы, - Поехали, ребята…
Светлана действительно каждый раз ужасно волновалась, когда её приглашали на телевидение. Просматривая позже программы со своим участием, она поминутно восклицала:
- Это кошмар! Тихий ужас! Завал!
- Мама, ну, что ты преувеличиваешь? Всё нормально, - успокаивала её Анюта. – Что тебе не нравится, я не пойму?
- Да, всё, всё не нравится! – сердилась мать, - Ну, что я там несу? Какой-то бред сивой кобылы. А они молчат, слушают, ещё и головами кивают. Хоть бы остановили меня. Ужас!
- Мама, - смеялась дочь, - работа у них такая головами кивать. Они пригласили тебя в студию, потому что читатели хотят видеть свою любимую писательницу живьём. Понимаешь? Всё, что ты скажешь в эфире, воспринимается ими, как откровение от Иоанна.
- Спасибо, успокоила, - кипятилась Светлана. – Нюточка, это серьёзные вещи. Как ты не понимаешь.
- Ну, ты же и говоришь серьёзно. И потом, разве это не твои мысли?
- Мысли-то мои, но как я говорю? Такое впечатление, вроде у меня язык заплетается, и я не могу подобрать нужных слов, как школьница.
- Просто ты очень волнуешься. И вопросы тебе иногда такие задают, что ответить сразу и однозначно – просто не реально. Пойми ты, мамочка: ты у меня самая лучшая, самая красивая, самая-самая, - Анюта подсаживалась к матери, обнимала её, успокаивая. Поверь мне, всё хорошо получилось. Если бы было всё так плохо, они бы опять пересняли.
- Мы и так частями снимали, а некоторые куски даже по два раза. Но, мне кажется, что выбрали самые неудачные места.
- Мама, ты просто себя накручиваешь. А, по-моему, программа получилась просто замечательная.
- Всё, - сердилась Светлана, - в следующий раз обязательно откажусь. Вот увидишь!
Анюта украдкой улыбалась. Она не помнила ни оного раза, чтобы мама подвела кого-нибудь.
Пойти на сегодняшнюю передачу Светлану уговорил её агент: «Понимаете, Светлана Анатольевна, это очень важно. У передачи «Новинки» высокий рейтинг, проще говоря, её смотрят миллионы. Это великолепная реклама для Вашей новой книги. Ну, пожалуйста, я Вас очень прошу. Разве, я Вам хоть раз советовал что-нибудь плохое». Светлана, добитая его последним аргументом, согласилась с тяжёлым сердцем. «Представляю, какая я буду утром. После перелёта из Москвы - сразу на студию, не заезжая домой, - с ужасом думала она, - но, раз назвался груздём – полезай в кузов. Только Андрюша меня и вправду, ещё ни разу не подводил. Это точно. Ладно, пробьёмся как-нибудь», - махнула она рукой.
Прямо из аэропорта она на такси приехала к Анюте, успела у неё перекусить, выкупаться и даже сделать какое-то подобие причёски.
- Выручай, доча, - говорила Светлана, быстро запихивая в себя завтрак. - Помоги мне привести себя в порядок. На меня же люди смотреть будут.
- Мамочка, ты у меня самая красивая. Я в этом уверена, - подбадривала её Анна, - сделаю всё, чтобы и другие в этом не сомневались…
За пятнадцать минут до назначенного времени Светлана была уже в студии. Она терпеть не могла опаздывать. Успела познакомилась с миловидной молодой женщиной Наташей, которая была не только ведущей программы, но и её непосредственным режиссером. Просмотрела вопросы, которые для неё приготовила ведущая, и даже успела немного поскучать, пока студию готовили к записи программы. Андрюша позвонил ровно в двенадцать, видимо, чтобы на всякий случай проконтролировать своего шефа. Сам Андрей приехать не смог, поэтому волновался: как Светлана Анатольевна справится без него. Светлана испытывала к Андрею странное чувство, словно к старшему брату. Иногда ей казалось, что из них двоих Андрей был гораздо старше, а не она. Светлана отрапортовала своему агенту о готовности номер один и почти успокоилась. Раз Андрей позвонил, значит, всё будет, как всегда, в полном порядке.
- Можно начинать, - подала она знак Наташе.
- И так, - лучезарно улыбаясь, начала ведущая, - сегодня в передаче «Книжные новинки» у нас в гостях известная писательница, обладательница множества литературных наград и премий. Вы её узнали бы и без моей подсказки, но всё-таки я не откажу себе в удовольствии ещё раз представить её.
Светлана Смирнова – одна из самых известных современных писательниц в нашей стране. По Интернет-опросу читателей в прошлом году вошла в десятку наиболее популярных современных авторов на Украине. Её книги, пьесы, стихи переведены на несколько иностранных языков. С некоторых пор Светлана Смирнова сама стала работать над переводами своих произведений. Из-под её пера вышли киносценарии к замечательным фильмам: «Исчезающий город», «Самый близкий человек», «Красная долина» и другие. Новая книга Светланы Смирновой, появившаяся на книжном рынке, «Способ существования», но о ней мы поговорим немного позже. Здравствуйте, Светлана Анатольевна. Спасибо, что Вы нашли время прийти к нам.
- Спасибо, что вы меня пригласили на свою передачу, - улыбнулась Светлана.
- Вы – удивительно энергичный человек. Даёте интервью на радио, телевиденье, в газетах, устраиваете презентации своих новых книг, встречи с читателями, участвуете в различных литературных конкурсах, сотрудничаете с театрами, работаете над киносценариями и сами участвуете в процессе создания фильмов… У меня к Вам такой вопрос: когда же Вы успеваете писать? Я выяснила, что Ваш сайт в Интернете постоянно обновляется литературным материалом. Не представляю, сколько же часов в ваших личных сутках.
- Наташенька, помните сказку об Илье Муромце? – спросила Светлана.
- Конечно, - улыбнулась ведущая, - замечательная детская сказка.
- Так вот, эта сказка обо мне. Сидела я на печи сиднем тридцать три года, даже немного больше, а теперь хочу наверстать всё упущенное. В этом весь секрет. Кроме того, я ведь занимаюсь любимым делом, а на это никакого времени не жалко. Знаете, какое моё любимое занятие?
- Наверное, писать – предположила ведущая.
- Не совсем так. Больше всего на свете я люблю общаться с интересными людьми и единомышленниками. Это безумно интересное занятие! На всех встречах, конкурсах, во время работы над спектаклями, фильмами меня окружает неимоверное количество очень необычных неординарных творческих людей. Мне хочется их слушать, хочется с ними говорить, пребывать с ними всё время, так сказать, в сообщающихся сосудах. Это удивительно увлекательно и никогда не надоедает. Творческие люди – это люди, которым есть что сказать, поэтому они и выходят на публику, чтобы рассказать о своих мыслях и чувствах: пишут книги, снимают фильмы, ставят спектакли… Кроме того, я встречаюсь со своими читателями. Это мои единомышленники. Вы вслушайтесь в мелодию этого удивительного слова, состоящего из двух основ: единая мысль. Мысль, которая объединяет. Это чудо, общаться с людьми, понимающими тебя, потому что вас объединяет единая мысль.
- Но когда же Вы всё-таки пишите? Ведь Ваши книги выходят регулярно, не смотря на огромную занятость.
- Пишу тогда, когда чувствую, что сосуд общения переполнился, и его надо срочно опустошить, иначе содержимое вытечет на землю и пропадёт. Просто закрываюсь в своём кабинете и пишу. Пишу несколько часов подряд, пока не выбиваюсь из сил, отдыхаю, а проще говоря, сплю пару часов и снова за работу. И так пока сосуд полностью не опустошится. Тогда снова к людям, книгам, театру… Но это только непосредственно процесс написания, а сочиняю я всё время. Книга сначала должна появиться в голове, а только потом - на бумаге. Когда я чувствую, что книга созрела внутри меня, берусь за ручку, а вернее за компьютер и печатаю. В самом начале своей литературной деятельности я пыталась как-то организовать рабочий день. Придумала себе девиз: «Ни дня без строчки!», но очень скоро поняла, что это мне не подходит. Я должна писать только тогда, когда почувствую, что не писать больше не могу. Тогда мне интересно писать, а читателям, надеюсь интересно это читать. Чтобы зажечь кого-то надо самому гореть очень ярко.
- Светлана Анатольевна, сейчас молодой, но уже известный режиссёр Влад Данилов снимает художественный фильм по одной из Ваших первых книг «Утро следующего дня». Что Вы можете сказать об этой работе?
- К съёмкам фильма только приступили, поэтому ничего определённого сказать пока не могу. Поживём, увидим. Сценарий к фильму мы писали совместно с Владом, и скажу Вам с уверенностью – это очень талантливый молодой человек. Нам было удивительно легко работать вместе. Я надеюсь, что фильм получится хороший. Актёрский состав уже утверждён. Пока я не хочу раскрывать все карты. Скажу единственное, что одну из главных ролей в фильме согласилась исполнить великолепная российская актриса Ольга Тонина. Через два дня я планирую поехать на съёмочную площадку. Часть съёмок будет проходить в моём родном городе, надеюсь встретиться с родными и друзьями, ну и, конечно, работа.
- Скажите, Светлана Анатольевна, Вы пишете в совершенно разных литературных жанрах. Почему? Обычно писатели приверженцы одного жанра или направления в литературе. Вы же постоянно экспериментируете.
- Просто хочу попробовать всё. Где-то получается хорошо, где-то неудачно. Но я потом засыпаю с чувством выполненного долга. Лучше сделать что-то и пожалеть, чем не сделать и жалеть всю жизнь об утраченном шансе.
- В начале передачи я уже говорила, что Ваша новая книга называется «Способ существования». Жанр этой книги Вы сами определили, как психологическая фантастика. Почему?
- Книга «Способ мышления» написана мной для детей. Это уже не первая моя книга для детей. Я очень надеюсь, что и она найдёт своих читателей. События происходят в будущем, не самом отдалённом, но всё-таки в будущем, отсюда и слово фантастика в определении жанра. Почему психологическая? В «Способе мышления» я пытаюсь разобраться в таких вопросах, как детская и подростковая психология, в частности психология гениев. Можно ли воспитать гения или это уникальное творение природы. Общеизвестно, что каждый ребёнок гениален в какой-либо области. Главное рассмотреть эту гениальность и дать ей развиться. Но как рассмотреть? Как не сделать ошибку? Ребёнка воспитывают родители. Они дают ему примерно пятьдесят процентов всех представлений об окружающем мире. А родители – это представители определённого общества. Общество, в которое приходит маленький человек, имеет свои сформировавшиеся законы, традиции, менталитет. Оно, естественно, диктует ребёнку, каков должен быть его способ существования, если маленький человек хочет стать одним из членов этого общества, отсюда, следовательно, оно формирует и способ мышления ребёнка, а вернее деформирует. Ребёнку навязывают общий способ мышления, утверждая, что основа всего - деньги и личная выгода, что женщина должна зависеть от мужчины, что семья предпочтительнее, чем любовь, что твоё тело определяет способ твоего существования в рамках общества, что родство душ – всего лишь миф и так далее. Так в мир приходит маленький гений, а вырастает и становится посредственным учителем, врачом, слесарем, да кем угодно, но посредственным. А куда же делась его гениальность? Не каждый, далеко не каждый способен противостоять общественному мнению, общественному способу мышления. Вернее, на это способны только единицы. Такие люди и признаются гениями, но, как правило, уже после смерти. В центре сюжета группа детей и подростков, бросивших вызов обществу своим нетрадиционным способом мышления. Это основная идея. А, в общем-то, книга о приключениях, любви, дружбе - всё как обычно.
- Что ж, я надеюсь, книга заинтересует не только юных читателей, но и взрослых, раз она посвящена такой серьёзной теме.
- Я тоже на это надеюсь.
- И ещё к вопросу о серьёзных темах. Скажите, Светлана Анатольевна, Вы чувствуете себя счастливым человеком?
- Каверзный вопрос, Наташа, но я ждала чего-то в таком роде, - усмехнулась Светлана.
- А, по-моему, вопрос просто замечательный. И так, - ведущая смотрела на Светлану выжидательно.
- Как говорил один мой знакомый, счастье - слишком объёмное понятие, чтобы говорить о нём однозначно. Кроме того, по-моему, это понятие скорее сиюминутное, нежели перманентное. Счастье нужно оценивать в каждую минуту своей жизни. И всё зависит от точки отсчёта в этот момент. Ну, что такое счастье? Определение его может меняться за долю секунды. Скажем, болит у человека зуб. Человек измучился, исстрадался, и вдруг боль прошла. Счастье? Безусловно, счастье! Или ждёшь кого-нибудь долго-долго и, наконец, он приходит. Счастье! Причём полное. Или любишь кого-нибудь и даже не смеешь мечтаешь, что тебе могут ответить взаимностью, а это неожиданно происходит. Невероятно! Что это, по-вашему, если не счастье?
- Хорошо, тогда я конкретизирую свой вопрос. Скажите, Светлана Анатольевна: Вы ощущаете себя счастливой в эту минуту?
- В эту минуту да…. Я счастлива. У меня есть близкие родные мне люди, которые понимают и ценят меня. У меня есть замечательная внучка. Ей пять лет. Я безумно люблю её, потому что она просто чудо чудесное. Моё маленькое рыжее солнышко. У меня есть любимое дело. Проживи я хоть десять жизней, мне не надоело бы им заниматься. И ещё, я думаю, что делаю его, наверное, хорошо, ведь именно благодаря этой работе у меня появилось много друзей и ещё больше единомышленников, которые уважают моё мнение, поддерживают меня и любят. У меня есть дом, именно такой, о котором я мечтала всю свою жизнь. И главное, у меня, наконец, есть любимый человек. Хоть видимся мы крайне редко, это ничего никогда не изменит в наших отношениях. Родство душ – сильная штука, знаете ли. Да, в конце концов, есть телезрители, которые увидят эту программу. Как видите, у меня есть всё. Всё о чём только можно мечтать. Я счастлива в эту минуту… надеюсь, и в следующую минуту оценка будет та же. Кроме того, я сторонник позитивного мышления. И ещё, я твёрдо уверена, что всё плохое когда-нибудь да закончится: не сегодня, так завтра утром или вечером. Но обязательно закончится в какой-то из дней. Когда-то давно это помогло мне выжить и издать мою первую книгу, сейчас просто помогает жить. Жить и радоваться каждой минуте, даже если не каждая, далеко не каждая, оценивается, как счастливая. Я живу и это просто замечательно! Я живу!
В тексте были использованы стихи Мирры Лохвицкой, Иннокентия Анненского, Алигьери Данте, Фёдора Тютчева, Николая Гумилёва, Алексея Апухтина, Михаила Лермонтова. Благодарю их чистые светлые души за неоценимую помощь в написании этой книги.
Утро следующего дня
© Copyright: Алла Гуриненко, 2007
Свидетельство о публикации №207082900006
Свидетельство о публикации №207082900006
Рецензии
...под впечатлением...
Прочла всю повесть, впитала каждое слово... порою казалось, говорю с тобой: знакомые ситуации, мысли, наши диалоги...по прочтении поняла, написано задолго до нашего знакомства...
Спасибо, Алла.
Елена Даниллова 16.05.2011 00:37 • Заявить о нарушении
Прочла всю повесть, впитала каждое слово... порою казалось, говорю с тобой: знакомые ситуации, мысли, наши диалоги...по прочтении поняла, написано задолго до нашего знакомства...
Спасибо, Алла.
Елена Даниллова 16.05.2011 00:37 • Заявить о нарушении
И тебе спасибо, Елена. Приятно, что так совпали наши с тобой мысли и слова. Я тоже рада знакомству и общению.
С теплом
Алла Гуриненко 23.05.2011 09:39 Заявить о нарушении
С теплом
Алла Гуриненко 23.05.2011 09:39 Заявить о нарушении
На это произведение написано 5 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.