Модус вивендис

Много лет городок Ха-Забейск боролся за звание столицы Мазанского края. На достижение этой высокой цели были направлены лучшие дела и помыслы всех его жителей. В последние годы перестройки надежда на то, что цель вот-вот будет достигнута, стала особенно отчетливой. И потому на центральной площади Ха-Забейска появился памятник работы местного умельца Слонова «Колхозник и Работница», удивительно похожий на известную скульптуру Мухиной в Москве.

Вместе с перестройкой рухнули и надежды ха-забейцев. Великая цель так и осталась не достигнутой. Однако нерастраченная энергия, столько лет питавшая души ха-забейских жителей, требовала выхода. Вот почему политический барометр в Ха-Забейске, до этого столько времени стоявший на отметке «Без перемен», теперь лихорадочно метался от унылого «Переменная облачность» до сурового «Гром и молния».

Население Ха-Забейска, поделившееся на партии, напрочь забросило постылые станки, микроскопы и кульманы и с азартом отдалось новому увлечению. Выходили газеты, которых никто не читал, передачи, которые никто не смотрел, на плодородной ха-забейской политической ниве паслись целые стада пророков, которых все равно никто не слушал. Тех немногих ха-забейцев, что еще пытались работать, упрекали в равнодушии, близорукости, пинали их кошек, дразнили их собак и по ночам гадили им в почтовые ящики.

Каждый день лидеры политических партий, движений и даже колебаний Ха-Забейска собирались в Хай-сквере – небольшом тенистом уголке напротив единственного уцелевшего в городе кафе. Своим названием Хай-сквер должен был провести незримую параллель между двумя культурами – великой буквой алфавита, с которой начиналось название города, и знаменитым парком в Лондоне. Кроме того, к концу дня партийцы, в мирное время, конечно же, уважавшие свободу мнений, обычно переходили на личности, отчего над Хай-сквером стоял незатихающий охрипший гвалт.

В один из жарких июльских дней в кафе зашел еще никем не сагитированный частный предприниматель Кукуев. Завсегдатаи Хай-сквера на время прекратили увлекательную грызню между собой и уставились на политически пассивного предпринимателя. Конечно, каждому из присутствовавших хотелось заполучить Кукуева в союзники, но внушительные кулаки коммерсанта наводили агитаторов на тяжкие раздумья.

- Небось, не тронет… - осторожно сказал старичок, примыкавший, кажется, к одной из партий левого толка. К какой именно, наверняка никто не знал, а спрашивать такие вещи в Хай-сквере считалось неприличным. На груди у старичка висел от руки написанный транспарант: «Бога нет, и не надо».

Прикрывая транспарантом грудь и подбородок, дед остановился в благоразумном отдалении от завтракавшего Кукуева.

- Вот вы тут пьете, молодой человек, - робко начал он, - разными деликатесами обжираетесь… А там, - дедок неопределенно махнул рукой, - народ голодает.

-Какими деликатесами? – Кукуев недоуменно уставился на стоявшие перед ним тарелки с салатом и бутербродами.

- Вот этими самыми, - старикан укоризненно ткнул грязным пальцем в кукуевский салат и нервно сглотнул.

- А-а-а-а, этими… - разочарованно протянул Кукуев.

Он ложкой отгреб в салате то место, куда ткнулся дедов палец, и вывалил ложку в мусорницу.

- И что за народ? Давно голодает? И за что хоть? – устало поинтересовался Кукуев, потянувшись к запотевшему графину.

- Ва повную победу со-си-а-лив-ма, - от волнения шепелявя, по слогам разъяснил дед.

- Нет уж, - мрачно возразил Кукуев, - эту лизьму ты сам соси. Водки хочешь?

- Хочу, - с готовностью согласился старичок. – Вам, проклятым собственникам, меньше достанется.

Он вынул из кармана помятый пластиковый стаканчик и молодецки в него дунул.

- За товарища Ленина! – провозгласил дед и выпил.

- Закуси, - Кукуев подвинул ему бутерброд с ветчиной.

- После товарища Ленина не закусывают! – отверг ветчину поборник всемирного равенства.

Он многозначительно посмотрел на графин.

- Был бы жив товарищ Сталин…

- Старый, - сказал Кукуев, вновь наполняя деду стакан, - если ты за каждого партийного члена в отдельности пить будешь, никакой водки не хватит.

- Хватит! – веско сказал дед и уселся рядом на свободный стул.

Тут оживились и другие политические лидеры Ха-Забейска, внимательно наблюдавшие за происходящим.

- Анархия – мать порядка, - застенчиво произнес длинноволосый молодой человек в черном заношенном пальто.

- А Президент – отец его, - поддержал солидный гражданин с трехцветным бантом на отвороте пиджака.

- Его отец?! – Кукуев изумленно кивнул в сторону анархиста. – Тоже водки?

- Да, - потупился гражданин.

«Бей жидов… - …от Израиля!», - нервный баритон угрюмого бородача в казачьем мундире и фальцет худощавого горбоносого юноши в хасидской шляпе прозвучали одновременно.

«Занимайтесь любовью, а не войной!» – «Берегите природу, мать вашу!» – «Гениталии всех стран, соединяйтесь!» – на все лады заголосило кафе.

Представители политической элиты Ха-Забейска сдвигали столики вокруг Кукуева, отсекая ему путь к выходу.

Через полчаса весь Хай-парк резво хлебал кукуевскую водку и торопливо жевал бутерброды с ветчиной. Представитель «зеленых», уверявший всех, что он идейный вегетарианец, был уличен в попытке запихнуть в карман тарелку с колбасой. Наметившийся было скандал погасил лидер партии сексуальных меньшинств, кокетливо замурлыкавший фальцетом: «Катится, катится голубой вагон…»

Его неожиданно поддержал независимый наблюдатель от прессы. Строчку: «Лучшее, конечно, позади…» лидер секс-меньшинств и наблюдатель допели, нежно придерживая друг друга за талию.

- Я – за демократию, - доверительно сообщил Кукуев гражданину с трехцветным бантом. – Раньше я кто был? У ларьков стоял, рожи бил! А сейчас кто? Вот. Потому что мой бизнес весь в земле… Не, не фермер. И не строитель. Похоронное бюро у меня, «Тихие радости», слыхал? Эх, брат, да я тебе такой склепик замастырить могу! Без слез не взглянешь. В смысле, кто увидит, обязательно прослезится. А?!

- Не надо, - осторожно отодвинулся от Кукуева носитель триколора.

- Правильно, браток, - обратился к Кукуеву молчавший до этого детина и потряс кулаком, по тяжести не уступающим кукуевскому. Он больше других налегал на кукуевское угощение, принимая его широким пещерным ртом. – Праально! Всех их, либералов, - в могилу. В крест… и в Бога душу мать! Это я те как потомственный пролетарий говорю.

С этими словами он хлопнул себя по груди, отчего кафе наполнилось металлическим гулом. Все удивленно посмотрели на пролетария.

- Поднос у меня там, - пояснил пролетарий, расстегивая ворот, из-за которого показался эмалированный, в легкомысленных цветочках, край, - заместо брони. Потому как все вы, гады, рабочему классу в спину целите…

- А поднос-то к груди привязал, - едко заметил тот, кого пролетарий презрительно обозвал либералом.

- Тебя не спросили, сволочь!

Пролетарий начал замах, но по пути заехал в ухо бородачу в казачьем мундире.

- Ах ты, падла! – схватился за ухо бородач.

Опасливо глянув в сторону пролетария, он неожиданно треснул по шее горбоносого юношу. Тот не остался в долгу и укусил своего обидчика за ляжку.

- Моше Даян, племя людоедское! – орал бородач, отрывая укусителя от ноги.

Спустя несколько мгновений уже и остальные представители политического мира Ха-Забейска с удовольствием колошматили друг друга. Только лидер партии секс-меньшинств и независимый наблюдатель от прессы, сидевшие с краю, тихонько ускользнули, обходя дерущихся.

Больше всех доставалось в схватке Кукуеву, с удивлением глядевшему на недавних сотрапезников. Он лишь покачивал головой, как китайская статуэтка, и прикрывал ушибленные места…

- Ну и кто на этот раз начал? – спросил сержант милиции притихших хай-скверовцев, обводя их взглядом, не предвещавшим ничего хорошего. На запястье сержанта покачивалась на черном темляке резиновая дубинка. – В молчанку будем играть, граждане политические?!

- Он, - не сговариваясь, выдохнуло общество.

Указательные пальцы поползли в сторону Кукуева, в суматохе затоптанного под стол…



Очнулся Кукуев на лоснящихся дощатых нарах в районном отделении милиции. Один глаз его заплыл, под другим наливался синяк цвета перезрелой сливы. Предприниматель похлопал себя по карманам. В правом невнятно бормотали осколки сотового телефона, в левом скорбно звенела мелочь.

В маленькое зарешеченное окошко под потолком вползал мутный рассвет. Над Ха-Забейском начинался новый день.