Пятнадцатое весны. Четвёртая глава

Четвёртая глава

Подъезд Витали никогда не отличался особым благоустройством. Стены и даже пото-лок были изрисованы чёрными маркерами, мелками и красками, а также исписаны крат-кими и недвусмысленными словами. Пахло жжёной резиной, гнилыми тряпками и мусо-ром. Лифт, как обычно, не работал, хотя сам Виталя признавался, что "плату за пользова-ние данным приспособлением взимают аккуратно и своевременно". Поэту и Ему при-шлось спускаться по лестнице. Кот, притаившийся в пакете Поэта, благоразумно не давал о себе знать; возможно, он просто-напросто уснул, ведь было около пяти часов утра.
- Стойте! Кхе-кхе!.. Стойте, я вам говорю! – закричал кто-то сверху сдавленным голо-сом. – Подождите меня, я щас... Тьфу ты, блин...
С верхнего этажа, запинаясь о ступеньки, кашляя и плюясь, как фонтан, спускался ма-тематик, помятый и всклокоченный. Куртка на нём была чужая, а ботинки разного цвета.
- Ты чего прискакал? – не выдержал Поэт. – Переночевать не мог, что ли? Как мы тебя домой тащить-то будем? У кого ботинок свистнул? А куртка чья?
- Ты мне не указ! – отгавкался математик. – А ташшыть меня не стоит... я и сам доташ-шусь... вот. А свистеть я вообще не свистю... пощти. И так денег нету...
И, пошатываясь, он поплёлся вниз, что-то бормоча под нос и размахивая руками.
У выхода целовались двое. Математик взглянул на них с диким восторгом, Поэт – с не менее диким отвращением, Ему же просто стало противно.
- Нашли место...
- Давайте, давайте!.. Уау! Требую продолжения...
- Шли бы вы, ребята, куда-нибудь отсюда... Пожалуйста.
Двое прервались.
- Никуда мы не собираемся идти, - подчёркнуто вежливо сказал первый.
- Угу. Шли бы вы сами отсюда, - угрюмо сказал второй.
И они возобновили своё занятие.
Математик с хохотом вывалился из подъезда; ему было очень весело.
- Не вижу причины радоваться, - сумрачно сказал Он. – Плакать надо, а тебе смешно.
- А чё ж я плакать-то буду? Меня они не трогают, я их – тоже. Пускай делают всё, что им угодно, мне всё равно!
- Извращенец!
- Но это же ненормально!.. – возмутился Поэт.
- Кто сказал? Кем доказано? Вообще ничего ненормального не существует, поскольку нормы – это условности! Сама красота условна, поскольку точных критериев для её оценки нет и не будет! Нормы поведения – тем более, ничего предосудительного нет и не может быть! Вот так! Даже законы – условности! То, что запрещено у нас, всё равно раз-решено где-то в другом месте. Поэтому разрешено всё!!! В этом и заключается главная и, несомненно, верная идея анархии...
- Шёл бы ты... в это самое другое место... – с досадой сказал Поэт.
- Слушай, что ты с ним споришь, это бесполезно!
- Да закройся ты! Что ты можешь...
- Тихо! – не выдержал Он. – Успокойтесь! Оба вы хороши... Ещё подеритесь тут!
- Математик, о чём ты вообще говоришь?.. Ты хоть понимаешь...
- Я тебе не ребёнок! – крикнул математик хвастливо, - и, естессно, всё понимаю. Но ты, умник, Фрейда читал хоть когда-нибудь? Человек изначально...
- Ого! Математик, ты читаешь книги?.. Ни за что не поверю! – непритворно удивился Он.
- Наверное, его привлекло слово "секс"! – язвительно сказал Поэт и тут же дико покрас-нел.
- ... и потому он сам волен выбирать, что, где и с кем ему делать! Понятно?
- Но ведь два существа одного пола не могут родить ребёнка!.. Нарушается то, что за-думано самой природой! Это противоестественно! – возмутился Он.
- Да он, наверное, всё ещё думает, что его в капусте нашли! – поддразнил математика Поэт.
- Да, в этом деле ты – спец... Казанова несчастный!
- Лучше быть Казановой, чем маркизом де Садом!.. И вообще не язви. Я, в отличие от тебя, не приверженец свободной любви.
- Сам не язви! А чего же ты приверженец? У тебя даже девушки-то нет! О чём можно с тобой говорить! Дилетант!
- Девушка у меня, предположим, есть.
- Угу... И зовут её, предположим, Вася.
- Свинья ты всё-таки, – беззлобно сказал Поэт.
- А как тогда? Кукарача? Даздраперма? Шахерезада?
- Не скажу.
- Потому что её не существует!
- Отнюдь... К сожалению, пока я не могу вас познакомить. Она живёт в L-ске. Учится в театральном. Вот приедет в гости или на практику, тогда и убедишься, что...
- Только что придумал?..
- Да тьфу на тебя. А сам-то, сам-то! Ты, если я не ошибаюсь, тоже не женат?
- А зачем жениться? За мной и так девушки толпами бегают! А вот я, в отличие от тебя, спокойно могу познакомиться на улице с кем-нибудь, и уже завтра этот кто-нибудь будет за мной как пришитый носиться!
- А почему этот, а не эта?..
- Яззва!
- От язвы слышу! Докажи! Ты же любишь доказательства!
- И пжалста!
Математик, вихляя бёдрами, вразвалочку подошёл к проходящей мимо девушке и, заго-родив ей дорогу, с ужимкой сказал:
- Ах, какая вы милашечка! Прогуляемся?
Девушка отрешённо посмотрела на математика, скользнула глазами по Поэту, остано-вилась на Нём и очень долго не отрывала от Него измученного взгляда. Потом вдруг по-качнулась, уткнулась головой Ему в грудь и беззвучно заплакала.
Математик даже растерялся.
- Изыди, бес! – замахал на него руками Поэт. – Извините, ради бога, успокойтесь, про-сто он у нас немного не в себе...
- Это я-то не в себе? Да я сейчас... – запетушился математик, но под укоряющим взгля-дом Него стушевался и стих, что-то бурча себе под нос.
- Нет, всё в порядке, - торопливо проговорила девушка, вытирая руками глаза. – Про-сто мне ... мне совсем некуда идти. Меня... меня муж из дому выгнал. Пришёл пьяный, подрался и выгнал. Я могла бы уехать к тёте в L-ск, но у меня – ни денег, ни документов, ничего с собой нет.
- Это не беда, – с участием сказал Он. – На худой конец можешь переночевать у нас.
Она подняла голову и с надеждой взглянула на Него.
- Но это же неудобно...
- Ничуточки! – горячо вступился Поэт. – Неудобно в коммуналке втроём жить!
- Правильно! – вылез и математик. – Знаешь, что на самом деле неудобно? Думаешь, штаны через голову надевать или спать на потолке? Нет! Неудобно...
Он склонился, прошептал ей на ухо конец и прыснул сам. Девушка слабо улыбнулась. Видимо, математику всё-таки удалось реабилитироваться в её глазах
- Да ладно... Я вас прощаю. Я не обижаюсь.
- Тогда идём!
Они медленно шли по плохо освещённой улице, и Поэт, как всегда, молчал и думал о чём-то своём, а математик, как обычно, порол всякую ерунду, а Он безмолвствовал и с удивлением прислушивался к себе.
- Наверное, все уже спят, - сказал Он, чтобы хоть что-то сказать.
- Вряд ли, - отозвался Поэт с сомнением. – Вот Агафья Павловна из нашего подъезда точно не спит. Она же сова.
- Ой... – неожиданно прошептала девушка и прижалась к Нему.
- Что случилось?..
- Посмотрите... Там сова летает, - тихо сказала девушка. – Летает с какими-то тряпками в клюве. Наверное, мне кажется...
- Да нет, это же сама Агафья Павловна! – радостно пояснил математик. – Она же сова... Теперь сова. Благодаря длинному языку нашего шизофреника Поэта. Эй, Агафья Пална! – загорланил он. – Наше вам! А ваше нам, естессно... Клювик у вас – просто прелесть! Какие пёрышки, какой носок! То есть носки! Чьи, кстати, свои или мужа? Чё это вам не спится?
- Уйди, окаянный! - сердито огрызнулась сова, развешивая на балконной верёвке вы-стиранные майки, носки и штаны. – Даже не зыркай на меня! У-у-у! Знаю я вас, мужи-ков! Все вы – козлы! Ни гвоздя вбить, ни полку починить – ни черта не можете! Ладно бы вправду не могли!.. Как нажраться, так и силы появляются! А откудова? Вот-вот! Свиньи вы и есть!
- Мы не козлыыыыы!.. И не свиньиииии!..
Он украдкой покосился на девушку и вдруг заметил, какая Она красивая. Просто очень красивая. Очень. Хотя на первый взгляд в Ней не было ничего примечательного. Нос не-много длинноват, на щеках веснушки, губы очень тонкие, волосы растрёпанные, никаких украшений и косметики. И одета неброско – в джинсы, подвёрнутые до колен, чёрную футболку и кроссовки. Но всё-таки... Он не мог объяснить, почему ему так показалось. Он был словно одурманенный. Он чувствовал, как всё его тело превратилось в сплошное сердце и с каждым ударом радостно подскакивало и дёргалось. Он не понимал, что с Ним происходит и почему...
- Ну зачем же так грубо, - примиряюще сказал Поэт. – Не всё так плохо.
- Всё! – отрезала сова. – Идите своей дорогой! Неча тута мешать!
- ... Мы не козлыыыыы! – продолжал возмущённо орать математик. – Посмотрите вот на меня! Ни шерсти, ни рогов...
- Рога – дело наживное!
- Вот если вы сова, так это сразу видно... Перья, клюв... А яйца кладёте?.. А-а-а!..
Математик увернулся от метко брошенных в него штанов и выглянул из подъезда.
- Конечно, я не спорю, по ночам лучше превращаться в сову, чем в ночную бабочку...
И с гоготом нырнул обратно в подъезд.
...Он торчал на балконе Поэта уже полчаса и курил девятую сигарету. Светало, люди шли на работу. Голова дымилась, как самовар, а из ушей брызгали электрические искры. Голова была словно наполнена грязной и зеленоватой мыльной водой. В ней, будто в во-ронке, вихрем вертелись мысли, которые уносились к небу вместе с дымом. Он не пони-мал, что с ним происходит, и это одновременно радовало и удивляло Его.
Он ввинтил сигарету в пустую консервную банку и прошёл в свою комнату. Она сидела на диване, укрывшись одеялом по глаза, и не спала, а с любопытством следила за Ним.
- А теперь давай начистоту... – Он присел на край дивана и вздохнул. – Ты ведь сказала неправду, да?
Она молча кивнула.
- Нет никакой тёти...
- Нет...
- И мужа тоже нет?
- И мужа нет...
- Тогда зачем?..
Она высвободила руки из-под одеяла и поманила Его к себе.
- Я пришла, - тихо сказала Она, сцепив руки у Него на затылке - чтобы ты смог найти и узнать меня. Я вернусь, когда начнётся дождь.
Бац!
Он с трудом открыл глаза и увидел прямо перед собой жёлтые крашеные доски пола. Поднялся и сел, помотал головой. Тупо болел ушибленный лоб, из носа капала кровь. В комнате никого не было. Из окна падали косые солнечные полосы.
- Поээээээээээээээээээээт!!!
На кухне что-то грохнуло, зашипело, и оттуда выскочил перепуганный Поэт.
- Господи! Что случилось?
- Поэт, скажи мне, пожалуйста, что вчера было?..
- Ты пьян?..
- Нет, нет, даже не думай, я ни капли в рот не брал... почти. Поэт, миленький, скажи ра-ди бога, что было вчера вечером?..
- Как – что? Сейшен у Витали.
- А потом?..
- Потом мы с тобой отправились домой, а математика оставили прийти в себя. Передви-гаться самостоятельно он был немного не в состоянии.
- То есть он с нами не шёл?..
- Конечно же, нет.
- А девушка?..
- Какая девушка?
- Я всё прекрасно помню, - бледнея и заикаясь, проговорил Он. – Вчера мы шли втроем, по дороге встретили... девушку, она пришла сюда переночевать, потому что... Всё было так или нет?..
- Нет, - тихо ответил Поэт. Он стоял и, нахмурив лоб, с тревогой смотрел на Него. – Мы вернулись домой вдвоём, и ты моментально завалился спать... Наверное, тебе приснился сон. Или показалось, что...
- Это не может быть сном! - крикнул Он и заметался по комнате. – Таких реальных снов не бывает! Не бывает!..
- С тобой всё в порядке, дружище? Мне кажется, что тебе плохо!
- Да, мне плохо, - отрывисто сказал Он. – Плохо!.. Я болен, похоже, я схожу с ума!.. Не могу разобраться в себе, не могу отличить сон от яви!.. Не спрашивай меня ни о чём, По-эт. Я сам не знаю, что со мной...
И Он опрометью выскочил на улицу и побежал прочь, не разбирая дороги.
- Эй! – крикнул кто-то ему. – Эй, стой, чудак! Погоди-и-и! Что с тобой?
Он остановился, дыша, как загнанный зверь, и заметил Того.
- Балбес, - сказал Ему Тот назидательно. – Не стоит носиться по улицам. Нельзя при-влекать к себе нездоровое внимание. Все подумают, что ты совершил какое-то чёрное дело. Тебе не восемнадцать лет, чтобы так себя вести.
- Да мне начхать на то, что могут подумать остальные! – взорвался Он. – Не надо читать нотаций! Не надо учить меня, ясно? Ты ненамного старше меня. Мне не восемнадцать; да, но и не восемьдесят тоже!..
И Он понёсся дальше, оставив Того в полнейшем недоумении. Он и сам не понимал, за-чем это делает, но твёрдо знал, что делает только то, что надо.
И тут начался дождь. Тёплые капли застучали по сухой пыльной дороге, звонко забара-банили по железным подоконникам и крышам. Он лежал на парковой скамейке, сцепив руки на груди, и ему казалось, что Он падает в небо.
Дождь!!!
Город расцветился зонтами всех цветов и размеров. Зонты раскрывались со щелканьем и звуком, похожим на трепет крыльев, и послушно подставляли тёплым струям свою ребристую шкуру. Зелёные, красные, как крылья бабочек, чёрные, как траурные плащи летучих мышей, пятнистые, как лепестки тропических цветов, зонты летели по улицам, словно их несла вперёд великая река.
У Него не было зонта.
Он поднялся, пошёл к выходу из летнего парка и моментально промок до нитки. Дождь перерос в настоящий ливень; но он был мягким, тёплым и вполне безобидным.
Он, рассекая толпу, как подводный камень, шёл всем навстречу, будто плыл против те-чения. Ведь у Него не было зонта.
И Он увидел Её.
Она стояла под дождём и внимательно глядела на Него, улыбаясь доброй и слегка за-думчивой улыбкой, словно старому знакомому. Она была одета в джинсы, подвёрнутые до колен, чёрную футболку и кроссовки.
И у Неё тоже не было зонта.
Сон разорвался в клочья, и Он с удивлением смотрел вокруг сквозь его цветную мозаи-ку. Он вновь чувствовал, как всё его тело превратилось в сплошное сердце и с каждым ударом радостно подскакивало и дёргалось. Он не понимал, что с Ним происходит и по-чему... Его колени дрожали, словно Он шагал по натянутому канату и боялся оступиться. Он подошёл к Ней и встал рядом.
- Почему ты не идёшь под зонтом? – вырвалось у Него.
Она ничуть не удивилась.
- Потому что не люблю зонты, - ответила Она весело. – Да и денег у меня нет. Зонт – это роскошь. И он мне не нужен. Нужен только дождь. Смотри! Ты видишь, как дождь играет, как он танцует, как он поёт? Разве, шагая под зонтом, можно услышать эту пес-ню? Ты видишь?
- Да...
- Правда?
- Я музыкант, - сказал Он. – Я слышу мелодии всего мира. Мир трещит, как расстроен-ное радио, а задача музыканта – вырвать нужную волну и показать её людям. Всё нахо-дится вокруг нас и в нас самих.
- Это очень интересно, - сказала Она, и было видно, что Ей и вправду очень интересно. - А почему ты заговорил со мной?
- Я увидел тебя во сне, - честно ответил Он. – Это правда. Ты веришь мне?
- Ты похож на меня, а я не умею врать...
И Они скрылись. Дождь заботливо укрыл их от любопытных глаз и ушей, которые, как известно, есть даже у стен.

- ...Да! – кричал Поэт, закрывая уши руками.
- Нет! – орал математик, стуча ногами в стенку.
- Да!!
- Нет!!!
- Да, логарифмическая линейка! И отвяжись от меня наконец!
- Не отвяжусь! К кому хочу, к тому и привязываюсь!
- Ребята, давайте жить дружно! – пищал Василий с холодильника.
- Василий, уймись! Ты на роль миротворца Леопольда не тянешь!
- Каждый имеет право на свою точку зрения... – слабо защищался кот.
- А у него эта точка размером с пятно! – кричал Поэт, указывая на математика.
- Кошачье, что ли?..
- Не надо меня оскорблять! – визжал кот.
- Кот материтсяяяяя! – вопил Поэт.
- Не делай из мухи слона, фиголог хренов! – орал математик.
- Объясни мне, в конце концов, почему ты так считаешь, и я тебя пойму! – уворачиваясь от брошенной подушки, предлагал Поэт.
- Твои примитивные мозги на это не способны! – запыхавшийся математик запускал в Поэта второй подушкой.
- А ты не думаешь, что я могу обидеться?..
- А я не обижаюсь, что ты можешь думать!..
Дерясь и ругаясь, спорщики совсем не заметили, как вошёл Он. Третья подушка попала Ему прямо в голову.
- Сейчас кто-то у меня получит!..
- Шоколадку? – съязвил математик.
- Ура!.. Это Он!.. – радостно закричал Поэт.
- Тихо! Перерыв на обед. Борцы, разойдитесь по разным углам! Что опять не поделили?
- Нну... задумался Поэт.
- Понятно. Тема очередного спора...?
- Любви не существует! – крикнул математик.
- Вранье! – возмутился Поэт.
- Ясно. Давайте обстоятельно и по порядку.
- Любви не существует, - успокоившись, сухо повторил математик. – Объяснить могу, и очень просто. Смотри. Когда-то, очень давно, скорее всего, во времена расцвета роман-тизма (вовсе не в средневековье, нет, нет, это всеобщее заблуждение – средневековые рыцари не пели серенад, а рубили головы своим противникам и лапали девчонок; ника-кой романтики не было вообще); так вот, в эти недалёкие (и в прямом, и в переносном смысле) времена зародился некий миф о двух половинках, то есть двух людях, которые всю свою сознательную жизнь только и мечтают том, как бы им поскорее соединиться и стать единым целым. Всё это – полная ерунда. Тихо, Поэт! Не может быть такого, чтобы кому-то по характеру, внешним данным и тэ дэ подходил только один-единственный че-ловек. Тогда эти двое могут и никогда не встретиться. А меня, например, устраивает ка-ждая сотая... или даже десятая женщина. А любви нет! Есть только укрепившаяся со вре-менем обоюдная привычка. Ты привыкаешь видеть какого-то человека: вы очень долго находитесь вместе, вы знаете друг о друге уже столько, что это становится опасным и – хоп! Ты в одном доме, в одной квартире и в одной постели с ней, носки постираны, сва-рен суп, и она рассуждает о том, какого цвета пелёнки больше всего подойдут для вашего будущего чада. Не красней, Поэт, о нежное создание... Вот такая, брат, история! И всегда одно и то же! Всегда! У-уйди, гневное чудовище, не перебивай, я ещё не закончил!
- Ты смотришь на все вещи вокруг как потребитель, - с презрением перебил Поэт. – И всё-таки ты неправ, трижды неправ. Конечно, я готов в чём-то согласиться с тобой насчёт теории "двух половинок"...
- Ага-а-а!.. – торжествующе запел математик.
- Но любовь существует. Любовь – это не обоюдная привычка. Это душевный порыв, и его появление нельзя предугадать. Ты глубоко несчастен, если не веришь в это.
- Докажи!
- Ты поймёшь это, когда полюбишь сам.
- Глупые отговорки! Эй! Эй, слушай, очарованный странник, - обратился математик к Нему, - а где ты пропадал? У тебя такой блаженный вид, даже мне становится интересно!
Он стоял, медленно помешивая ложечкой чай, и ничего не слышал и не замечал.
- Ку-ку!
- Что? Что такое? – словно опомнившись, спросил Он и тут же замолчал и отвернулся с тихой улыбкой. - Ничего я тебе не расскажу! Сами скоро всё увидите...
- О-о-о! – присвистнул математик. – Похоже, наш друг в кого-то серьёзно втрескался. Втюрился, вмазался, въехал с разгону!.. У него же на лице это написано!
- Математик, не лезь к человеку в душу!
- Души не существует!
- Тьфу! – рассердился Поэт. – Тебя послушать, так нет ничего, кроме тебя.
- Будешь мешать спать – тоже прекратишь своё бренное существование! – пообещал Он шутливо.
- А домой надо раньше приходить! – отбрехался математик.
- Мяу! – фыркнул Василий и слез с холодильника, уже не боясь попасть под обстрел подушками. – Дайте, в конце концов, человеку поспать! И мне, кстати, тоже...
И они угомонились.
Не сразу, но успокоились.
Да, где-то под утро точно.

-...Только не удивляйся, когда увидишь моих соседей, - говорил Ей Он, пока они под-нимались на пятый этаж по лестнице (лифт, разумеется, не работал). – Они, как и я, не-много ненормальные. Поэтому сдерживай крики и удивлённые возгласы. Могут обидеть-ся.
Она засмеялась.
- Если я целую неделю смогла вытерпеть рядом с собой такого сумасшедшего, как ты, почему ты думаешь, что твои соседи... Ой, а почему дверь не закрыта?
- У нас нечего воровать, поэтому замка нам не нужно. По-моему, счастливы те люди, которым нечего запирать, верно?
На пороге появился Поэт. Увидев, что Он не один, он улыбнулся своей слегка винова-той улыбкой и поздоровался.
- Боюсь, что математик сегодня не в духе, - прошептал Поэт. – Он целый день не выхо-дит из комнаты. Мне кажется, что с ним случилось что-то плохое.
- Не уверен, что плохое...
- Ничего страшного, - сказал Он, - мы сейчас зайдём к нему и посмотрим, в чём дело.
Из соседней комнаты доносилось икание и пьяные возгласы математика:
- Ну, вот-на, я-на так ему и сказал-на! Да ты чё, думаешь, он меня стал слушать-на, что-ли-на? Какого хрена... На мою на могиииилку нихто не прыдёт... Хрюмф...
- Да никому мы, блин, не нужны... Никто нас не любит... - ответствовал кто-то сиплым голосом. – В аду я видел такую жизнь...
- И кого же там чёрт принёс? – поинтересовался Он без особого интереса.
Он, Она и Поэт осторожно заглянули внутрь. За накрытым столом сидел краснорожий чёрт с зелёными волосами, свиным пятачком и мутным взглядом. Рядом на корточках примостился математик со стопкой в руке. Оба меланхолично пили водку и всхлипывали. Чёрт ковырялся вилкой в зубах, ощупывал перебинтованную ногу и тихо матерился сквозь зубы. Пахло конюшней и озоном.
- Что тут произошло?
Чёрт поднял свои страдальческие глаза и икнул.
- Это всё ты, паразит, виноват! – внезапно напустился математик на Поэта. – Всё из-за тебя, рифмоплёт! Бездарь! Отвечать за свои слова надо! А то сказал – и в кусты! Чёрт бы тебя побрал!
Поэт вспыхнул.
- Этого ещё мне не хватало... - тихо просипел чёрт, поддел вилкой кругляш солёного огурца и запихнул его в рот. – Обойдёмся в аду без святых...
Поэт вспыхнул ещё больше.
- Что-то не припомню, когда это я не мог за свои слова ответить? А? Что молчишь?
- А что случилось-то?
- Что, что! Кто говорил, что в моей комнате чёрт ногу сломит?
- Ну, я!
- Ну, вот он и сломил!
Поэт растерянно открыл рот.
- Оставь его в покое, - устало попросил Он, - и дверь закрой. Пусть делают что хотят...
И оглянулся.
Она осторожно бродила по его комнате, разглядывала стопки старых пластинок, проиг-рыватель, рассматривала плакаты на стене, и Он почувствовал что-то вроде приятной гордости, хотя гордиться-то особенно было нечем.
- Это вместо обоев?
- Ага...
- С ума сойти... А кто их нарисовал?
- Один мой знакомый. Он талант, настоящий художник. Хочешь, расскажу, кто здесь нарисован?
- Да чего там, - небрежно бросила Она и сама перечислила всех, начиная от Питера Габриэла, Эллиса Купера, Стива Хоу, Роберта Планта, Дэвида Боуи, Марка Болана и Джона Леннона и заканчивая Гребенщиковым, Науменко, Кинчевым, Мамоновым, Шев-чуком, Цоем и Башлачёвым, чем ввергла Его в состояние лёгкого шока. Он смотрел на Неё во все глаза с огромным изумлением. Она слегка усмехнулась.
- Я не экстрасенс, - сказала Она. – Я просто люблю хорошую музыку.
- А чем же она хороша? – с интересом спросил Он. – Почему ты выбрала то же, что и я?
- Это сложно объяснить, - задумчиво отозвалась Она. – Конечно, каждый выбирает для себя такую музыку, на языке которой говорит его душа. А это – божественная музыка. Она заставляет двигаться вперёд и придумывать что-то новое. Она способна дать ответ на любой вопрос гораздо лучше, чем книга. Она может изменить будущее, потому что изменяет тебя. И она заразна, в этом самая её главная прелесть! Если ты заболеваешь ей, то никогда не сможешь излечиться. И это просто великолепно. Мода умирает, а музыка твоей души остаётся с тобой навсегда.
- А хочешь, я спою тебе? – спросил Он и тут же испугался, сам не зная, чего. Наверное, того, что Ей могут не понравиться его песни – самое дорогое, что было у Него.
- Спой, - тихо сказала Она и присела на диван, подперев голову руками.
Он снял со стены гитару и начал петь. Чем больше он пел, тем спокойнее и светлее ста-новилось у него на душе. Он пел и с удивлением прислушивался к себе.

- Я сегодня вернулся домой
Без предупреждений и звонков.
Отгремел, отзвенел, отгрохотал мой путь,
Стёрты ливнем отпечатки подков

Приходи ко мне в гости!
Приходи ко мне в гости!
Я давно тебя хотел к себе позвать.

Приходи ко мне в гости!
Приходи ко мне в гости!
Мне о многом тебе надо рассказать.

Расскажу, как море хранит
Сотни тайн и загадок.
( В музыке волн!)
Расскажу, что будет тепло
Пятнадцатого весны.
(А мы хотим в лето!)
Расскажу, как много людей,
В основном хороших.
(Но они не – мы!)
Расскажу, что звёзды близки,
Как ночные костры.
(Они полны света!)
Расскажу, как умеют звучать
Струны железной дороги.
(Снова мы в пути!)
Расскажу, как глядят с высоты
Те, кому нечего ждать.
(Они хотят в небо!)
Расскажу, как сгорают мосты
И летят с высоты
Опалённые
Души.

Расскажу,
Зачем я жду тебя...
Расскажу,
Зачем я жду тебя...
Расскажу,
Зачем я жду тебя...
Потому – приходи ко мне...

Наступила тишина. Кот, свесившись с шаткой перегородки, почёсывался и удивлённо хмыкал. Поэт, высунувшись из двери, безмолвствовал и пожирал Его изумлённым взгля-дом. Она молча смотрела на Него так, словно увидела в первый раз. Выражение Её лица могло Ему только польстить.
- Эта песня для меня? – тихо спросила Она...
- Свэжая прэсса! – громко и чётко затарахтел кто-то у окна. – Покупаем свэжую прэссу!
Она ойкнула от неожиданности и обернулась. Из открытой форточки высовывалась птичья голова и часть пёстрого узорчатого крыла. Это была сорока. Она блестела хитры-ми чёрными глазками и без умолку трещала. К её хвосту был привязан объёмистая пле-тёная сумка, набитая газетами.
- Что это такое? – не удивившись, весело спросила Она.
- Ещё одно творение безграничной фантазии Поэта! – объявил Он. – Потом он тебе сам объяснит. Я, ей-богу, не знаю, как у него такое получается.
Поэт скромно улыбнулся и сказал, что и сам не знает, в чём тут дело – всё получается само собой.
- Свежие газеты! – продолжала громко и чётко трещать сорока, царапая когтями стек-ло.
- Я жёлтую прессу не читаю! – отмахнулся Он. – И не уважаю. Особенно после того, как одно, так сказать, авторитетное издание трижды написало о моей безвременной кон-чине... Пошла вон!
- Нахал, - кокетливо сказала сорока. – Это была шутка. Милая и безвредная.
- Это не шутка, - непритворно возмутился Он, - а дезинформация и настоящее издева-тельство! Уходи.
 Бац!
Сорока с воплем затрепыхалась и поспешно улетела, громко и резко выкрикивая непе-чатные слова. Математик, подслушивающий за дверью, довольно заржал. Что-то чёрное, пушистое и бесформенное медленно сползло по стеклу и застонало.
- Привет работникам печати! Скатертью дорожка!
- Да будет земля тебе пухом и пером, кошак!
- Скорее пухом и прахом!..
- Закройся, язва!..
- Теряешь форму, кот.
- Обижаете маленького!
И кот с чувством, театрально заплакал. Его слёзы капали на пол и со звоном отскакива-ли мелкими серебристыми копейками.
- Ну вот, - произнёс Он со смехом, - теперь они в четвёртый раз напишут о том, что я скончался... Или наконец помогут мне это сделать.
- Да пожалейте меня кто-нибудь! – жалобно завыл Василий, увидев, что на него никто не собирается обращать ни малейшего внимания.
- Бедный коооотик!
Она взяла кота на руки и почесала его за ухом. Василий совершенно растаял и замур-лыкал. А Он поморщился. А потом рассмеялся сам себе и пошёл заваривать чай.
- Ммм... Пойду-ка я погуляю, - нашёлся Поэт и многозначительно посмотрел на кота. Тот недовольно заворочался и зафыркал. Уходить с тёплых рук ему явно не хотелось.
- Церемонии, церемонии... Я, между прочим, имею право...
- Забываешь, кот, что другие имеют такие же права!
- Это какие же?
- На личную жизнь!..
- Против Конституции не попрёшь, - назидательно сказал кот, со вздохом плюхнулся на пол и засеменил к выходу.
- И против кармы тоже!
Поэт тихонько притворил дверь и удалился.
- Кто этот чудесный человек?..
- Это Поэт, - ответил Он, разливая чай, - и он и вправду чудесный человек. Он чрезвы-чайно добр, тактичен, тих и стеснителен. Он пишет стихи, но никому их не показывает. Но и у него есть свои причуды. Он пишет Книгу; да, именно так её и называет, с большой буквы – Книга, и говорит о том, что умрёт, когда закончит её. И мне страшно, потому что Поэт никогда не лжёт. Вдруг это может случиться на самом деле?
Он осторожно покосился на Неё – не смеётся ли? Но на Её лице не было и тени улыбки.
- Да, я в это верю. Я верю в судьбу, в приметы, во многое, о чём никто не говорит вслух, боясь показаться ненормальными. А я никогда не боялся этого. Меня называют ребёнком, потому что я верю во всё, что... Наверное, это плохо?
- Вряд ли... Я в детстве верила, что игрушки оживают по ночам, что все люди – добры, что я не живу, а играю, что смерти не существует, а есть лишь ночной кошмар, от кото-рого можно избавиться, всего лишь высунув голову из-под одеяла... Это плохо? Это было замечательно... А когда я стала старше и перестала верить, жить стало намного тяжелее... Ведь всё оказалось очень просто. Существует только то, во что ты веришь. Остальное - миф, чушь, ерунда. Дети счастливее всех, потому что они помнят об этом. И несчастлив тот человек, который не помнит о своём детстве или старается о нём забыть.
- А я... – произнёс Он и помолчал. - В детстве – наверное, тогда мне было лет десять-двенадцать – я верил, что умею управлять погодой. Мне казалось: если я заплачу, пойдёт дождь, а если улыбнусь, то из-за туч выглянет солнце... Погода всегда совпадала с моим настроением. Когда я хмурился, то погода обязательно становилась пасмурной...
Потом родители объяснили мне, что всё происходит наоборот: если я вижу солнце, то мне радостно, если пойдёт дождь, то мне будет печально, ведь в дождь нельзя бегать по улице и играть в футбол... И я им поверил.
Она молчала и тихо смотрела на Него, слегка наклонив голову и задумчиво улыбаясь. Его бросило в жар.
- И – всё-таки – как ты это делал?
- Да не делал я ничего, - с досадой сказал Он. – Я... Я же говорю - я просто верил, что погода зависит от меня.
Она пожала плечами.
- А разве это не одно и то же?
- Когда будет случай, обязательно проверю... Чай совсем остыл, греть придётся.
- Не надо. Жарко.
И вправду было очень жарко, необыкновенно жарко. В соседней комнате гулко храпел разморенный математик. Чёрт, покачиваясь, выполз из комнаты, отдал Ему честь обеими руками сразу (между его рогов проскочила миниатюрная молния), сипло произнёс: "На кулички полетел... Адью!.." и взорвался, исчез, оставив после себя запах палёной шерсти. Он только рукой махнул и вздохнул.
Они вышли на балкон и стали пить остывший чай.
И Они говорили весь день и не могли наговориться. Он рассказывал Ей о какой-то со-вершенной чепухе, которая в тот момент им обоим казалась необычайно важной. Он го-ворил о путешествиях, о том, как звучат струны проводов и железнодорожных рельсов, о дальних странах, где молятся загадочным многоруким богам и поют мантры, и о городах, где каждая улица – загадка, о змеях, которые в прошлой жизни были людьми, и людях, которые ходят сквозь стены и чья песня поднимается до самых небес. Она говорила о том, как слепые видят, глухие слышат, хромые ходят, а сумасшедшие управляют целыми странами, и от них зависит судьба всех и каждого. Говорили обо всём, кроме того, о чём говорить нельзя, да и не надо. А ещё они болтали о мороженом, каруселях, детях, цвет-ных дорожках, пластинках, музыкальных группах и прочей очень значительной чепухе. И Он с каждым мгновением всё больше растворялся в жарких солнечных лучах, в безза-ботности летнего дня, таял, словно мороженое, растворялся в Ней, в Её задумчивой улыбке, голубых глазах и тихих словах. И Он с каждым мгновением всё больше недо-умевал – как же такое могло случиться – жили в одном городе, на одной земле и совер-шенно ничего не знали друг о друге, ничего не видели и не понимали.
Они стояли на балконе, смотрели на улицу, тихо пили чай и чутко прислушивались к тому, что происходило внутри них.